Но как только Чебурашка открыл входную дверь, ему на голову неожиданно свалился большой красный кирпич!
Официальная процедура подтверждения подлинности Шеллара III была назначена на двадцать пятый день Бирюзовой луны. Местом означенной процедуры был выбран тронный зал Элвиса, поскольку Шеллар настаивал на том, что такие мероприятия следует проводить на нейтральной территории, и, как ни странно, лондрийский коллега его горячо в этом поддержал. После церемонии было запланировано внеочередное заседание Международного Совета, посвященное повальным неприятностям последних недель. Заседание поначалу планировалось на конец луны, но потом было перенесено по просьбе Элвиса и с общего согласия остальных членов Совета. О том, что идею совместить оба мероприятия Элвису подкинул все тот же Шеллар, скромно умалчивалось. Его величество об этом просил Пафнутий, который членом Совета не являлся, и, если бы до истинной причины кто-то докопался, могло дойти до скандала.
На церемонии присутствовали: все правители континента с семействами, исключая президента Мистралии, но включая непризнанную королеву Дану; придворные маги всех королевских домов, включая мэтрессу Джоану, но исключая шамана Даны (еще более непризнанного, чем его королева), избранные представители аристократии всех королевств и члены Совета Магнатов Голдианы, руководители спецслужб и специально приглашенные представители прессы.
Ожидаемый всеми Казак на церемонию не явился, на словах передав через Силантия, что делать ему там нечего. О смерти и бессмертии он знает не больше остальных, а позориться перед сбродом разнаряженных господ ему неохота. К тому же он совершенно уверен, что злючка Морриган непременно постарается его опозорить. Эта дама уже сорок пять лет обижена на него за то, что он облил ее святой водой и трижды перекрестил при традиционной попытке обернуться демоном в пикантный момент.
Кантору было бы любопытно понаблюдать за всеми высокопоставленными гостями, послушать, о чем они говорят, кое с кем поздороваться, но, к сожалению, он был уже на работе, поэтому ограничился тем, что поиграл в гляделки с господином Крошем, находившимся при бесценной персоне своего босса. Обмен злорадными взглядами и гадостными ухмылками закончился полной победой Кантора – Крош запсиховал, задергался и продемонстрировал свою бессильную злобу всем, кто мог его видеть. Кантор в последний раз победно ухмыльнулся и отвернулся, будто он тут был ни при чем.
Мероприятие еще не начиналось, и приглашенные прохаживались по залу, раскланиваясь, беседуя и демонстрируя наряды. Кантор, как ему и полагалось, держался рядом с королем и честно прикидывался обычным охранником. Собственно, он и так частично им являлся, а какие-либо действия должен был предпринимать только по сигналу напарников, которые непосредственно занимались охраной его величества. Напарниками Кантора были высокий неразговорчивый вор, тоже первоклассный стрелок, и старенькая магичка, мастер щитов – оба – профессиональные телохранители с огромным стажем и наверняка лучшие в своем деле. Оно и понятно – кому попало не доверят охранять первое лицо королевства. Вопреки ожиданиям Кантора напарники на него не косились и никоим образом не демонстрировали недовольства тем, что к ним пристроили бесполезного новичка. Видимо, предусмотрительный король заранее снабдил их соответствующими инструкциями, и Кантору было весьма любопытно, что же его величество им наплел, ведь наверняка не правду, а нечто туманное, но настолько действенное, что новому охраннику готовы были простить даже пребывание на посту в не совсем адекватном состоянии. Перед выходом на работу Кантор выкурил изрядный косяк непонятно из каких трав, смешанных лично придворным магом, и теперь эти травы благоухали в радиусе нескольких локтей, так что напарники не могли этого не чувствовать. Удовольствия от косяка Кантор не получил никакого, однако мэтр утверждал, что зелье проверено в деле неоднократно и стимулирует стихийные способности лучше всякого алкоголя и любых известных наркотиков. Пока что Кантор чувствовал только уже упомянутый запах и неприятную тяжесть в голове. На него наложили заклинание, обостряющее слух, так что теперь он мог слышать практически все, что говорилось в зале, даже шепотом в дальнем углу, однако ничего интересного пока не услышал.
Представители аристократии королевства Ортан, графы Монкар и Диннар, а также герцоги Гирранди, перешептывались, предвкушая хоть какой-нибудь скандал. Даже если с их королем ничего не случится, они втайне надеялись на потасовку королевы Киры с королевой Даной на почве ревности или на публичные разборки его величества Шеллара с коллегой Александром.
Представители Лондры стояли столбами, то ли в силу воспитания, то ли до сих пор перепуганные репрессиями, которые закатил их король после неудачного заговора, и от них не было слышно ни слова. Поморцы вели себя более оживленно, чем обычно, даже Пафнутий молчал как-то напряженно, однако и они ни о чем интересном не говорили. Голдианцы обсуждали какие-то деловые вопросы и говорили о пошлинах на оружие и налогах на добавочную стоимость, в которых Кантор ничего не понимал.
Королева Галланта шипела на мужа и придерживала за подол старшую дочь, которая воспринимала происходящее как повод этим самым подолом повертеть. Причем соплячка пялилась именно на Кантора, как будто в зале других мужиков мало! Не видит, что человек на работе? Впрочем, принцесса Люсиль была не одинока в своих стремлениях, – пробежав взглядом по залу, Кантор обнаружил, что на него посматривают с интересом, выходящим за рамки простого любопытства, еще многие дамы. К примеру, королева Лондры (ох не зря его величество упоминал, что его кузина дура набитая), две дочери Лисаветы (якобы порядочные и примерные жены), невестка господина Дорса (умереть можно со смеху), глава лондрийских спецслужб принцесса Элизабет (тоже можно умереть, только с перепугу)… А также четырнадцать незнакомых дам, представительниц аристократии, две журналистки, одна из телохранителей императора Лао и… и… твою мать, личный секретарь Луи IX, монсир Гоше, падла, гад, извращенец! Кантор, который питал к таким вещам вполне объяснимую ненависть, едва удержался от немедленного мордобоя и, чтобы успокоиться, поискал глазами Ольгу.
Он давно заметил, что ее присутствие действует на него как умеренная доза фанги. То есть слегка расслабляет, немного веселит и вызывает желание. Почему ей вечно кажется, будто она хуже всех выглядит и все только об этом и думают, глядя на нее? Если все время так думать, сутулиться и кукожиться, то можно и в самом деле показаться хуже, чем ты есть. А ведь она не такая, вернее, такая только на людях. Видели бы ее эти люди в моменты страсти, когда она себя не помнит, тогда они не задавались бы глупыми вопросами, что этот чокнутый мистралиец в ней нашел и есть ли у него вообще глаза…
Вот она, голубушка, опять стоит стесняется. Ну зачем с такой завистью пялиться на Эльвиру, так ведь действительно легко расстроиться и пасть духом. Почему не посмотреть на принцессу Элизабет, например? Сразу бы себя красавицей почувствовала. Неудивительно, что Ольга с королем так легко подружилась, вот уж родственные души. Но король в последнее время, похоже, перестал страдать по поводу своей внешности и напрочь забыл, что такие переживания вообще когда-либо имели место. Почему бы Ольге не последовать его примеру?
Сегодня она выглядит изумительно – как все-таки много значат для женщины платье, прическа и правильно подобранный макияж… И мужики на нее заглядываются не по-детски, особенно неизбалованные лондрийцы. Жаль, что это официальное мероприятие, а не бал или просто прием, тогда бы они еще и ухаживать начали, – может быть, такое проявление внимания к ее скромной особе пошло бы ей на пользу. С этими высокопоставленными особами разве так себя вести нужно? Тут надо грудь вперед, подбородок вверх и смотреть на всех так, словно они ростом с гномов… ну не на всех, на Элвиса не надо, обидится, а на прочих можно. И тогда уважа-а-ать будут! Ковриками стелиться, в ноги кланяться, каждый взгляд ловить и в рот заглядывать. Познакомить бы ее с мамой, вот у кого ей надо поучиться вести себя в обществе… Только к маме нельзя… Плаксу попросить, что ли, чтоб познакомил?
В это время Ольга, ничего не подозревая о воспитательных рассуждениях своего возлюбленного и не имея даже понятия, что у него вообще есть мама, бродила по залу за Кирой, как ей и полагалось, и действительно чувствовала себя ужасно. Ей казалось, что все обсуждают только ее и говорят о ней непременно какие-нибудь гадости. Ну какой смысл надевать роскошное платье, если оно смотрится на ней ничуть не лучше, чем то, со шнуровкой спереди, которое ее любимый кабальеро заляпал соусом в первый вечер знакомства? И труды несчастного придворного парикмахера, который сам чуть не поседел, сооружая прическу из ее жалких волосенок, были совершенно напрасны. Да и зачем вообще король приволок ее сюда, неужели в этом такая необходимость?.. Вдруг Ольга спохватилась, ведь он же сказал… Вот курица, сказал же, смотреть внимательно по сторонам и докладывать обо всем, что увидит странного, а она ходит не отрывая глаз от пола!
Девушка тут же подняла голову и принялась честно смотреть по сторонам, выискивая что-нибудь странное и попутно размышляя, что является странным в понимании его величества. По ней, тут вообще все странно, хоть она и успела привыкнуть к этому миру и уже многому не удивлялась. Да хоть дракон сейчас войди в зал, вряд ли это будет странно, разве что… вот разве что… ой…
То, что увидела Ольга, обратив свой взор в сторону какого-то старинного батального полотна, чтобы рассмотреть его получше, мгновенно развеяло все ее сомнения о странностях. У стенки под картиной стоял Толик. Само по себе присутствие Толика где бы то ни было, возможно, и не являлось странным, но этот лопоухий полуэльф был одет в мешковатые, пестрые шорты по колено, длинную футболку с надписью по-русски «Восьмой всеславянский рок-марафон памяти Кангрема» и неизменную кепочку «Радио „Прикол“». И НИКТО НА ЭТО НЕ ОБРАЩАЛ ВНИМАНИЯ!
В первую секунду Ольга оторопела. «Если Толик невидимый, то почему не срабатывает та хваленая сигнализация, о которой распинался Флавиус? Не может же быть, чтобы в Лондре этот момент упустили из виду! А если видимый, то почему на него не обращают внимания? Может, опять какая-то марайя, может, он на себя иллюзию нацепил, как тот дракон? А у кого же спросить? – подумала Ольга. Она огляделась по сторонам в поисках мэтра Истрана, но, увидев, как он с прочими придворными магами выходит из зала в боковую дверь, не решилась его догонять. – Королю сказать? А что король в этом понимает? О! Мафей! Вот с ним надо это обговорить – он и разберется, и не получится, будто она Толика ни за что ни про что застучала, а то даже неудобно… Король ведь, наверное, врагов каких-нибудь имел в виду, а Толик – он же свой… Западло же так делать…» – пронеслось в голове у девушки.
Ольга решительно развернулась и направилась к Мафею, который как раз вел оживленную беседу с принцессой Жанной. А пока она шла, прикидывая, под каким предлогом его от этой принцессы оттащить, чтобы та не разобиделась, случилось то, чего Ольга боялась с того самого момента, когда ступила на полированный черный мрамор тронного зала. Так всегда и бывает – если чего-то очень боишься, то именно это и случается, как только отвлечешься. Когда она пересекала центр зала, где должно было происходить основное действо, правый каблук скользнул по зеркально гладкому мрамору, нога подвернулась и… Ольга в панике замахала руками, пытаясь как-то удержаться на ногах, но смогла ухватиться за какой-то шлейф, который подвернулся ей под руку. Как оказалось, это был ортанский флаг с золотыми орехами на голубом фоне, который до встречи с летающими дамами спокойно висел себе, никого не трогая, на колонне позади кресла для его величества. На чем он там крепился, Ольга рассмотреть не успела, но держался он явно на соплях – веса падающего тела девушки флаг не выдержал, и она все-таки растянулась на полу, попутно увлекая за собой несчастный элемент дизайна. Поскольку сей геральдический символ был длиною метра три, то он накрыл Ольгу с головой, отчего она моментально представила себя гробиком на похоронах, хозяину которого скоро будут отдаваться воинские почести. Следом за флагом рухнул декоративный абажур от светильника и разбился об голову Ольги, за ним последовал светильник, и в придачу ко всему сверху шлепнулся благоухающий можжевельником веночек, символично завершив последним мазком несравненный шедевр, который иначе как «…ец» назвать было невозможно. Во всяком случае, в первую секунду у Ольги других слов не нашлось.
«Ой, стыдобища! – чуть не заплакала она секунду спустя, мгновенно забыв про Толика и в красках представив себе, как все господа в зале в один момент обернулись на грохот и изрядно развлеклись, созерцая ее сползшие чулки и панталоны цвета молодого салата… Если только все это кружевное исподнее не скрыл упавший государственный флаг… – Ну за что мне все это? Чем я провинилась перед богами, что они меня создали такой коровой?»
Ольга спешно одернула платье и, решившись выглянуть из-за помятого символа державы, увидела вокруг себя человек восемь кавалеров с протянутыми руками. «Ни хрена себе воспитание! Даму накрыло флагом, она сорвала со стены светильник, в конце концов просто растянулась на полу – и даже не улыбнулся ни один, на полном серьезе подбегают, предлагая помощь… Впрочем, это же лондрийцы, у них вообще не принято особо демонстрировать свои чувства, может, в душе они со смеху загибаются, но морду держат кирпичом, как и подобает джентльменам…» – пронеслось в голове Ольги.
– Вы не ушиблись, леди? – вежливо, но без малейшего сочувствия вопросил один из господ, пока девушка поднималась. Второй с подобающим поклоном поставил перед ней улетевшую в момент падения туфельку.
– Нет, спасибо… – промямлила Ольга. Это была почти правда – она не ушиблась. Ее ушиб разбившийся абажур. И шишка, наверное, будет. Сейчас шишку не видно под остатками прически, но завтра вылезет во всей красе…
Третий лондриец с некоторой неуместной поспешностью предложил господам проводить даму и пообещал сей же час распорядиться, чтобы флаг, светильник и веночек повесили на место.
– Спасибо, я сама дойду… – Ольга встряхнула ворох ткани, пытаясь отыскать вторую туфельку, и чуть не упала опять. Из голубых с золотом складок вместе с потерянной туфелькой вывалился какой-то странный предмет, который с первого взгляда показался фрагментом капители пострадавшей колонны. Ольга даже успела было ужаснуться своей разрушительной силе, но в следующий момент рассмотрела пластмассовый корпус, явственно различила кнопки, махонькую, тускло светящуюся панельку… и, вмиг позабыв о только что пережитом позоре, заорала на весь зал:
– Ваше величество! Смотрите, что тут есть!..
Процедура прошла гладко, как планировалось, без сучка без задоринки, к величайшему недовольству знатных семейств Ортана. Даже скандала не случилось, жалость-то какая – Дана вела себя исключительно прилично, Кира улыбалась ей вполне дружелюбно, король раскланивался с коллегой Александром как ни в чем не бывало. Только и событий, что Ольга светильник оборвала, так это разве событие? Знаем мы мраморные лондрийские полы, на них каждый раз какая-нибудь дама падает, уже всем надоело. Приятно, конечно, что это именно Ольга, хотя этим тоже никого не удивишь, вот если бы королева упала… Но от королевы такого не дождешься, она же не носит высоких каблучков, с которых прочие дамы падают, а в таких сапогах, как у ее величества, упасть сложно… тем более королеве Кире. Это вам не Ольга – она что кошка, из любого положения на лапы приземлится, с семи лет правильно падать тренировалась… Эх, скучно, господа!
Кантору тоже было скучно. После кратковременного замешательства, вызванного Ольгиным падением и воплем, ничего больше не случилось. Королевские разбирательства были стремительны и малопонятны для непосвященного. Странный предмет, выпавший из сорванного со стены светильника, был немедленно выхвачен его величеством чуть ли не из рук принцессы Элизабет и очень быстро исчез в телепорте вместе с мэтром Истраном. Возражения Элвиса запоздали секунд на восемь и были проигнорированы. Мэтр вернулся через пять минут и кратко сообщил, что предмет невзрывоопасен и неядовит. Король удовлетворенно кивнул и усмирил свое любопытство до окончания церемонии. Кантор догадался, что с находкой сейчас разбирается Жак и что по возвращении его величество получит более подробный и точный отчет о свойствах и предназначении предмета. А вот Элвис со своей сестрицей остались в полном неведении и недоумении. Правда, возмущения по поводу наглости кузена Шеллара Элвис так и не высказал, – наверное, счел неуместным возмущаться до выяснения всех обстоятельств. А то вдруг на кузена покушение готовилось, а его службы просмотрели, то-то срамотища получится, если он при этом еще возмущаться будет…
Ничего такого, что могло бы показаться интересным, Кантор так и не услышал, если не считать некоторого количества помоев, вылитого избранными представителями аристократии на своего короля, на его супругу и ее новую придворную даму. Самого Кантора как-то обошли вниманием – боялись, что ли? Или еще не знали, что о нем веселого сказать? Только поглядывали с любопытством, недоумевая, видимо, как и многие другие, что же он в ней нашел… И вспоминали небось расхожее мнение, что для мистралийцев все блондинки красавицы. «Пошли бы вы на … господа, с вашими рассуждениями. А еще в … и над-под-через-пополам. Что нашел, то и мое», – думал Кантор.
Только одна фраза из всего услышанного, брошенная в сердцах герцогом Гирранди, заставила Кантора насторожиться. «Проверяют, проверяют… на подлинность проверяют, на некромантию, на всякую постороннюю магию… И никто до сих пор не додумался на душевное здравие проверить!» В следующую секунду герцог спохватился, сообразив, что подпал под статью третью, пункт ар, и поспешно огляделся, проверяя, не слышал ли кто. Кантор прикинулся, что не слышал, и чуть ли не впервые согласился с утверждением внутреннего голоса, что стучать, конечно, нехорошо, но это не относится к данному случаю. Это король должен знать обязательно, а то, не ровен час, и в самом деле заварится новая каша. Странно даже, как это до сих пор никто не усомнился в душевном здравии его величества, ведь он всегда отличался нестандартным поведением… Не посмели, так как боялись по старой памяти? Или на комиссию надеялись? Или и в самом деле не додумались?
Стихийных приемов было немного, как бы там мэтр ни расхваливал свою траву, а особого магического эффекта она на Кантора не произвела. Как относятся к своему королю некоторые из знатнейших семейств Ортана, он и так знал. Как бесится господин Крош, видно невооруженным глазом, и эмпатические способности тут тоже совершенно излишни. Принцесса Жанна из кожи вон лезет, чтобы добиться внимания Мафея – что тут особенного, тоже все на личике написано, не умеет малышка сдерживать эмоции. Вот только непонятно, из-за чего нервничает принц Пафнутий, ему вроде несвойственно так бурно что-либо переживать. Об этом надо будет сказать королю, если к концу мероприятия не будет поздно. Да, еще надо поинтересоваться, из-за чего такая паника обуяла придворного, который обещал повесить на место оборванные Ольгой украшения. И который потом клятвенно заверял Элвиса, что не имеет понятия, что это такое и как оно тут оказалось, но обещает немедленно разобраться. Значит ли этот панический ужас, что придворный действительно в чем-то виноват? Или просто боится попасть под раздачу, когда его повелитель начнет искать виновных? И вообще, почему невысказанный ужас обуял этого странного лондрийца не тогда, когда упал светильник и поднялся шум, а задолго до того? Если быть совсем точным – в тот момент, когда придворный увидел Кантора. Они что, знакомы? Встречались? При каких обстоятельствах? Как бы то ни было, королю надо обо всем рассказать, ему будет интересно. Надо, товарищ Кантор, надо. Понятно, что тебе не хочется еще несколько часов под чутким руководством его величества вспоминать физиономию лондрийца и выяснять, где и когда вы могли видеться, а что делать? Это может быть важно.
Мэтр Истран прокашлялся и начал зачитывать официальный протокол, который семь придворных магов должны были теперь подписать.
– Итак, в ходе обследования, проведенного нижеподписавшимися…
Далее шел список «нижеподписавшихся», способный повергнуть в священный трепет любого жителя этого мира, хоть немного знакомого с историей магии. И кто вообще пустил в это избранное общество мерзавку Джоану?
– …Было убедительно доказано, что обследуемый объект есть действительно король Ортана Шеллар III, что никаким воздействиям темной либо ментальной магии он не подвергался, а также засвидетельствовано его полное телесное и душевное здоровье…
Кантор едва удержался, чтобы не хихикнуть. Да как он мог усомниться в том, что его величество опять поимеет всех злопыхателей? И как ему могло прийти в голову, что королю в этом деле нужны советчики? Ну и каким местом теперь попрет герцог Гирранди против консилиума ведущих магов континента?
Когда официальный документ был зачитан и подписан, со своего места поднялся господин Флавиус и скучным, деловым тоном кратко сообщил, что отныне всякие высказывания, противоречащие вышеупомянутому документу, будут рассматриваться как подрывная деятельность со всеми последствиями. Еще веселее. Умеет же его величество затыкать рты родной аристократии, ничего не скажешь. Сидят господа, обтекают. Ничего, им не привыкать. В прошлый раз точно так же обтекали после свадьбы, когда узнали, что король жив и что не посмертно прославляют его все барды королевства. А в позапрошлый – перед свадьбой, когда узнали, кто невеста, и поняли, что под эту кандидатуру не подкопаешься. А до того… да считать устанешь.
На этом церемония была объявлена завершенной, и высокие гости закопошились, намереваясь встать и расползаться по домам, но Элвис остановил всех, поднявшись с трона и вежливо попросив внимания. Копошение немедленно прекратилось, и все с должным почтением приготовились внимать.
– Господа, – возгласил король Лондры, – прежде чем мы удалимся на заседание, прошу всех выслушать заявление, которое намерен сделать его высочество принц Пафнутий, первый наследник престола Поморья.
Вот почему Пафнутий так нервничал, догадался Кантор. Это заявление планировалось с самого начала, и он ждал, когда дадут слово. Что же он такого задумал? Сорвался с места как кузнечик, такое впечатление, что его высочество стремился поскорее покинуть те три ряда королевской ложи, что были заняты делегацией Поморья… Будто его кто-то остановить пытался! Правда, Лисавета проявила такую сильную тревогу, что Кантор едва с ней справился.
По залу пробежал легкий ропот изумления. Кто бы это не удивился, услышав, что вечно молчащий Пафнутий намеревается говорить, да еще публично и, наверное, несколько больше, чем два слова…
Получилось, конечно, больше, хотя Пафнутий и тут был краток до безобразия.
– Господа, – начал он свое выступление, – я не могу больше молчать о том, что происходит. Поэтому я обращаюсь с официальным заявлением к моему уважаемому отцу, его величеству Зиновию. Отец, вы отлично знаете, что на вашу жизнь готовится покушение, и ничего не предпринимаете, чтобы это предотвратить. Вы также знаете, что в этом намереваются обвинить меня, чтобы посох получила моя сестра, и это также не вызывает никакой реакции с вашей стороны. Что бы ни руководило вами – бессилие, упрямство или, как утверждают злые языки, старческое слабоумие, – я нахожу ваше поведение неумным и опасным. Если вам угодно так безрассудно рисковать своей жизнью, это ваше право, но я отказываюсь играть в эти игры, ибо рискую своим добрым именем. Поэтому я требую здесь, в присутствии Международного Совета и мировой общественности, чтобы вы сегодня же, на предстоящем заседании, передали мне посох. В противном случае я отрекаюсь от права наследования и отправляюсь в добровольное изгнание, как только услышу ваш ответ.
Почтеннейшая публика оторопела от заявления, которое сделал принц Пафнутий, а бедный Кантор потерял дар речи и способность двигаться, задавленный таким количеством чужих эмоций одновременно. Да уж, господа, так желавшие хоть какого-нибудь скандала, должны были остаться довольны, скандал получился что надо. Зиновий орал и лупил посохом по спинкам впереди стоящих кресел, с которых за секунду до первого удара благоразумно шмыгнули в разные стороны с десяток придворных, привычных к выходкам своего короля. Лисавета визжала как недорезанный поросенок и рвалась вцепиться брату в бороду, ее с трудом удерживали оба зятя. Но больше всех Кантора умилил Шеллар III – он наблюдал все это с полнейшим равнодушием, и по его скучающему лицу никто бы не подумал, что он имеет к происходящему какое-то отношение. Правда, как бы его величество ни отмалчивался, все в зале его хорошо знали и ни минуты не сомневались в том, что он приложил руку к скандалу, если только сам же его и не организовал. В частности, разгневанный Зиновий высказал это прямым текстом, на что Шеллар пожал плечами и ответил, что коллега глубоко ошибается. И вообще, если Пафнутий окончил свою речь, то пора начинать заседание, а то у его величества еще дел полно. С ним немедленно согласились Элвис, Александр и император Лао. Королева Агнесса толкнула в бок засыпающего супруга (и когда он успел наклюкаться, ведь пришел еще трезвый, а напитков сегодня не подавали), и все правители дружно направились к выходу. Бедному Зиновию ничего не оставалось, как последовать за ними. Кантор заметил, что личные телохранители Элвиса, которые, как и все прочие, проводили своего государя до выхода, не остались у этого самого выхода ждать, а дружно развернулись и возвратились в зал, окружив кольцом Пафнутия, к которому уже присоединились жена и дети. Остальные, в том числе напарники Кантора, подошли каждый к своему придворному магу, чтобы отправляться домой. После совета всех королей прямо из зала заседаний развозили по домам лично придворные маги, так что дальнейшие услуги охраны здесь не требовались. Кантору очень хотелось прямо сейчас подойти к королю и сказать о перепуганном придворном, но мастер щитов дернула его за рукав, и пришлось следовать за напарниками.
– Зиновий, изволь вести себя прилично в моем доме, – потребовал Элвис, перебивая очередное возмущенное высказывание коллеги, – и прекрати оскорблять Шеллара, поскольку подобное поведение недостойно короля.
Шеллар, ничуть не смущенный и не особо похожий на оскорбленного, развалился в кресле, закинув ногу на ногу, и преспокойно принялся набивать свою неизменную трубку.
– Зиновий, – столь же спокойно изрек он, – ты сам виноват. Чего ты добивался? Чтобы тебя все-таки убили?
– Я знаю, что делаю! – продолжал вопить Зиновий, потрясая посохом. – И никакой сопляк не смеет мне мешать, будь он хоть трижды мой сын! А ты…
– Он тоже знает, что делает, – невозмутимо продолжал Шеллар, не обращая внимания на его вопли. – Он взрослый человек и имеет право на собственное мнение. Если у тебя были какие-то конкретные планы, их надлежало скоординировать с Пафнутием, хотя я сомневаюсь, что они у тебя вообще были и что ты действительно знаешь, что делаешь.
– Свои сомнения засунь себе… – в ярости закричал Зиновий, по привычке замахиваясь посохом. Шеллар не шелохнулся, только поднял глаза от трубки и принялся подробно и занудно, со множеством лингвистических терминов, объяснять значение слова «сомнения» и научно обосновывать, почему эти самые сомнения невозможно засунуть в предложенное место, чем несказанно развеселил Александра и Элвиса. Луи в процессе объяснения задремал и от очередного вопля Зиновия подскочил в таком испуге, будто на него опять напали мистралийские принцы.
– Довольно, господа, – сказал наконец Элвис, которому это безобразие надоело. – Давайте вести себя подобающим образом и не допускать некорректных высказываний в адрес друг друга. Зиновий, сядь, пожалуйста, и перестань кричать, а тебя, Шеллар, я бы попросил прервать свою познавательную лекцию и все-таки перейти к делу. Как первый вопрос повестки дня предлагаю рассмотреть заявление Пафнутия.
– Возражаю, – прорычал Зиновий. – Это наше внутреннее семейное дело, и нечего вам его обсуждать.
– Позволю себе не согласиться, – возразил Шеллар. – С того самого момента как Пафнутий вынес вопрос на публичное обсуждение, это дело перестало быть семейным и стало делом общим. Ты что же, полагаешь, что переворот в Поморье никоим образом не отразится на международной политике?
– Что, в Поморье переворот? – снова пробудился Луи. – А почему мне не доложили?
Нетерпеливый Александр закатил глаза:
– Ну почему было не позвать Агнессу?
– А что, Агнессы здесь нет? – Луи продолжал медленно приходить в чувство. – Так, значит, можно выпить, пока ее нет…
Элвис брезгливо поджал губы, находя неподобающим вслух высказывать то, что подумал, а Шеллар, не обращая внимания на Луи, продолжил:
– Итак, Зиновий, если у тебя были свои соображения по делу, ты можешь их изложить. И если они лучше того, что придумал Пафнутий, мы как-нибудь уговорим его отказаться от своих намерений и оказать тебе всяческую помощь.
Зиновий мрачно засопел, но никаких соображений излагать не стал.
– Пусть убирается на все четыре стороны вместе со своими кошками. Сам разберусь.
– Значит, посох все же получит Лисавета, – констатировал Элвис. – Нежелательный поворот…
– Вот ей! – Зиновий продемонстрировал обществу фигу – поморский эквивалент двух пальцев. – Ничего у нее не выйдет! Не получит она посоха!
– А кто получит? – невинно поинтересовался Шеллар. – Если Пафнутий откажется от права наследования, его сыновья автоматически тоже теряют это право. Ты полагаешь, что бессмертен? Сколько тебе лет, Зиновий? Даже если тебя не вгонит в гроб родная дочь, это сделает либо банальный сердечный приступ, либо еще более банальная старость, и довольно скоро. И тогда формально будет коронован внук Лисаветы, которому два года, а фактически править будет она. Можешь себе представить, как она развернется, ты ее знаешь куда лучше меня. Конечно, если тебе личные амбиции дороже блага государства…
– Уж кто бы говорил о благе государства! Свадьбу свою вспомни!
– Господа, – снова призвал к порядку Элвис, – не отвлекайтесь от темы. Итак, Зиновий, что ты можешь сообщить с учетом последних высказываний Шеллара? Ты действительно готов оставить страну Лисавете? Ведь Пафнутий не имеет склонности просто так разбрасываться обещаниями, сам ведь знаешь, он человек слова. Обещал, значит, сделает.
– Еще бы, – вполголоса прокомментировал Александр. – Иначе жена из дому выгонит…
Шеллар и Элвис слегка усмехнулись. Супруга Пафнутия, принцесса Глафира, происходила из древнего и знатного рода князей Погуляй-Залесских, родовой девиз которых гласил: «Что князь сказал, то князь сделал». Верность Погуляй-Залесских своему слову, порой доходившая до абсурда, была предметом фамильной гордости, и Глафира неизменно следовала традициям семьи. В частности, история ее отношений с золовкой была широко известна и давно ходила по континенту как анекдот. Примерно на третий день супружеской жизни принцесса Глафира публично заявила: «Еще раз услышу что-то о моем сомнительном девичестве – набью морду». На четвертый день Лисавета вышла к завтраку с фингалом под глазом. Невестка была девица крепкая и размашистая, по семейной традиции Погуляй-Залесских обученная рукопашному бою и стрельбе из лука наравне с братьями. На седьмой день молодая принцесса вновь сделала заявление: «Еще раз на меня рот раскроешь – сломаю что-нибудь». Лисавета опрометчиво раскрыла рот тут же – и потом почти луну ходила с пальцами в лубках. На десятый день злоязыкой золовке было заявлено: «Услышу о себе еще какую-нибудь гадость – убью». С тех пор Лисавета обходила невестку как можно дальше и язык свой благоразумно придерживала. От греха подальше.
– При чем тут Глафира? – возмутился Зиновий. – Пафнутия я сам воспитал человеком слова! Ваши Погуляй-Залесские в подметки не годятся!
– Да не в этом дело, – перебил его Александр. – Ты уж реши что-нибудь, а возмущаться потом будешь.
– Решу, не беспокойтесь, и уж как-нибудь без ваших советов! Сказано – не ваше это дело, и не лезьте! Молоды вы еще советы мне давать! И вообще, если меня уже за короля здесь не считают, заседайте без меня! Больно надо от сопляков оскорбления выслушивать!
Зиновий резко встал, отодвинув пинком кресло, и всерьез вознамерился покинуть зал, но дорогу ему преградил Александр, вскочивший почти одновременно с ним.
– Это кого ты обозвал сопляком? – возмутился король Эгины, привыкший к тому, что он в Совете самый младший – ему только этой зимой исполнилось двадцать три. О том, что теперь младшим является хинский император, Александр постоянно забывал.
– Меня, – невозмутимо вставил Шеллар, любуясь кольцами дыма. – Оставь его, Александр. Пришибешь еще ненароком, а на Пафнутия свалят. Пусть идет, если хочет. Наши придворные маги в зале, они сами организуют переезд Пафнутия.
– Пафнутий никуда не поедет, – жестко бросил Зиновий. – Пока я с ним не поговорю. Наедине.
– Боюсь, что после вашего разговора он вообще никуда не поедет, – криво усмехнулся Элвис.
– А мы завтра узнаем, что во время этого разговора он якобы в гневе проломил тебе голову твоим же посохом, – добавил Шеллар. – Ты разве не понимаешь, что Лисавета со своими друзьями-приятелями переполошились, видя, как их план проваливается? И если вы с Пафнутием явитесь вместе, а потом еще уединитесь для разговора, то дадите злоумышленникам идеальную (и, по их мнению, последнюю) возможность свершить задуманное.
– Не твое дело! У тебя спросить забыли, надо же! – разгневанно прорычал Зиновий, стукнул со злости посохом об пол и покинул зал, невежливо отпихнув Александра и столь же невежливо хлопнув дверью.
– Может, вы зря так на него набросились? – несмело подал голос Факстон, который до сих пор воздерживался от высказываний, так как не вполне понимал, о чем речь.
– Давайте продолжим заседание, – вздохнул Элвис, не отвечая на вопрос. – Зиновия не переделаешь.
– Возможно, – согласился Шеллар. – Однако если Пафнутий согласится вернуться, он сделает большую глупость.
– Не беспокойся, – мрачно сверкнул глазами так и не остывший Александр. – Зиновий попросит его об этом так, что у него не будет возможности согласиться, не теряя лица. Уж дипломатические способности Зиновия ни для кого не являются тайной.
Короли невесело улыбнулись, вспомнив особо выдающиеся проявления упомянутой дипломатии, и перешли к следующему вопросу.
Между тем Кантор, оказавшись в знакомой королевской гостиной, собрался было проводить Ольгу в ее покои, чтобы… ну там раздеться помочь, все такое… сами понимаете, господа, дама расстроена, даме на голову светильник упал, надо же ее как-то утешить… Однако его планы были разрушены самым жестоким образом.
– Его величество велел вам ожидать его здесь, – сообщил придворный маг как само собой разумеющееся и исчез в телепорте, прежде чем Кантор успел что-либо возразить. Ни совести у людей, ни сочувствия!
Ольга бережно подобрала платье и опустилась на ближайший диванчик. Потом, чуть помедлив, сбросила туфельки и забралась на диванчик с ногами. Кантор решительно заткнул противный внутренний голос, который начал нашептывать, что «сюда в ближайшие час-два никто не войдет, а диванчики весьма удобные и мягкие», и тоже присел напротив.
– Что ж, подождем, – вздохнул он. – Надеюсь, его величество не проболтается там до ночи, а то что-то есть хочется. Ольга, тебе не хочется?
– Обедать? – переспросила Ольга, которая уже успела погрузиться в какие-то невеселые думы. – Ой нет, не хочу.
– Расстроилась?
Вопрос, конечно, звучал глупо, так как ответ был написан на лице несчастной девушки все время, что длилась церемония. Но надо же как-то начать разговор, чтобы потом плавно перейти к утешениям… Нет, не тем, которые имел в виду внутренний голос!
– А ты бы не расстроился? Зачем король велел мне туда явиться? Ничего особенного я там все равно не увидела… Разве что Толика, так и тот куда-то делся, пока я падала. Зато опозорилась на весь континент…
– Толика? – Кантор немедленно вспомнил странное хихиканье, которое постоянно слышалось ему непонятно откуда. – А почему я его не видел? Он загримировался под человека?
– Ага, ты что, Толика еще не раскусил? Он принципиально одевается так, как ему хочется. Скорее всего, он был невидимым. Иначе представь, что бы началось в зале, если бы народ увидел оливкового эльфа в шортах и кепочке!
– Невидимый? Он и это может? Он же природник и не должен быть таким грандом в стихиях, да еще в его возрасте. Сигнализацию ставила сама мэтресса Морриган, а чтобы сигнализация не сработала… это я даже не знаю, кто должен быть автором Толиковой невидимости.
– Может, он на самом деле старше? А прикидывается начинающим, чтоб не заподозрили?
– Нет, он, может быть, самую малость старше короля, но не более. Во всяком случае, ему точно нет сорока.
– Тогда не знаю. – Ольга вздохнула и жалобно подняла бровки, смешно оттопырив нижнюю губу. – Но не привиделся же он мне! Я хотела об этом Мафея спросить, но не дошла…
– Думаешь, Мафей его видел? В зале было полно магов покруче Мафея, и никто, кроме тебя, ничего не заметил. А ты королю не сказала?
– Нет. Я как представила себе, что будет, когда я скажу, что видела эльфа в шортах… Не хватало, чтоб король решил, будто мне этой лампочкой последние мозги отшибло!
– Король бы так не подумал! – горячо возразил мистралиец, умолчав о том, что король был бы единственным «неподумавшим». – Во всяком случае, сначала бы разобрался. Скажи лучше, что ты постеснялась заложить Толика, это больше похоже на правду.
– А что, по-твоему, надо было? Тем более он все равно пропал.
– Знаешь что, – решил Кантор, вполне понимая ее сомнения, – давай найдем Мафея и потребуем от него подробных объяснений. Мне кажется, он что-то знал. Может, сам этого Толика и притащил туда. Откуда у полуэльфа ориентиры, если он в Лондре не был?
– А как мы его найдем? Нам же нельзя отсюда уходить, мы должны короля ждать.
Кантор рассмеялся. Ну до чего эта девочка наивна в некоторых вопросах! Наверное, есть доля истины в утверждении Гаэтано, что плебейское происхождение никаким образованием не исправить…
– Запросто, – заверил он. После чего поднялся с дивана, выглянул в коридор и приказал первому же пробегавшему мимо слуге немедленно пригласить в гостиную принца Мафея. И как можно скорее, если он не хочет разгневать его величество.
– Теперь они его из-под земли достанут, – удовлетворенно объяснил Кантор, присаживаясь на прежнее место. – Я уже заметил, при дворе Шеллара III слуги приучены выполнять приказания быстро и четко, поскольку с бестолковыми и ленивыми его величество не церемонится. Кстати, прими это к сведению, если он тебе что-нибудь приказывает. Велено докладывать – докладывай и не вдавайся в долгие размышления: а правильно ли я поступаю, а не случится ли чего, а нравственно ли это все… Король тебя, конечно, не выгонит, даже если будет очень недоволен, но его уважение ты потеряешь раз и навсегда.
– Блин… – горестно вздохнула Ольга. – А как же я теперь ему объясню, почему я сразу не доложила?
Кантор минутку подумал.
– Во-первых, не поверила своим глазам, во-вторых, сильно ушиблась, и, в-третьих, когда начался весь этот бардак со светильником, Толик пропал. Заодно расскажешь его величеству, как ты испугалась, что над тобой смеяться будут. Вот-вот, кстати, прежде чем рассказать, раза три предупреди, что ты не чокнутая, и потребуй обещания не смеяться. А потом будто бы началась церемония, король ушел и занялся делом, а кому, кроме него, доложить, ты не додумалась. Вот и промолчала, боясь доложить не тому, кому надо. Или скажи, что забыла.
– Думаешь, король купится?
– Почему нет? Упасть на ровном месте, что-то забыть, растеряться – это вполне в твоем стиле, он и не удивится. К тому же бардам такие вещи простительны. И не расстраивайся ты так, ну подумаешь, упала! Эти полы в тронном зале Элвиса весь континент матом кроет, знаешь, сколько дам на них ноги поломало! У тебя голова не болит? Не тошнит?
– Да нет, – вздохнула Ольга. – Меня уже спрашивали и кто-то из магов осматривал. Сотрясения нет, только шишка.
– Покажи свою шишку… Полечить, наверное, не получится, что-то Сила опять на дно легла… Ну дай хоть поцелую…
Мафей появился телепортом минут через пять. По его перепуганному лицу было видно, что он опасается рассердить кузена не меньше, чем слуги и придворные. Оглядевшись по сторонам и обнаружив, что короля в гостиной нет, он с недоумением спросил:
– А что, Шеллара здесь нет? Почему мне сказали, что он рассердится, если я не потороплюсь?
– Это он не на тебя рассердится, – пояснил Кантор, – а на слугу, которого за тобой послали.
– Так он здесь был?
– Нет.
– А кто за мной послал?
– Я.
– Так ты обманул?..– попытался негодовать Мафей, но Кантор тут же перебил его на полуслове:
– Вовсе не обманул. Король действительно рассердился бы.
– Но ведь он даже не знал, что ты кого-то за мной посылал!
– Так я бы ему сказал. Присаживайся, дело есть.
– Диего, а можно потом? – с надеждой попросил Мафей, аж притопывая на месте от нетерпения, так ему хотелось поскорее смыться.
– Потом придет король, и будет поздно. А куда ты так торопишься? Если у тебя в комнате сидит Толик и ждет тебя для какой-то совместной шалости, зови его сюда. И вместе объясните, что этот бесстыжий извращенец делал на церемонии. И почему его никто, кроме Ольги, не видел. Даже сигнализация.
Принц понурился и послушно опустился на краешек кресла.
– Нет у меня Толика, – объяснил он. – Толик с дедушкой и дядей в Белокамне. Я просто боюсь, что он придет и меня не застанет, а хочется же узнать, чем все кончится. Беспокоюсь я за дядю…
– Если твой дядя вместе с дедушкой вернулись в свой замок, – терпеливо разъяснил Кантор, – значит, все в порядке, дедушка согласился.
– В том-то и дело, что нет! Они отправились, чтобы поговорить наедине, а тетя и кузены остались. Значит, дядя с дедушкой будут еще договариваться, и никто не знает, до чего они договорятся! С ними ушел Силантий, Толик тоже увязался за ним, а что было дальше, я не знаю. Мэтр отправил меня домой. Сам с мэтрессой Морриган бегом к ближайшему зеркалу метнулся, а меня – домой… разве так честно?
– В таком случае, – решительно заявил Кантор, – ты будешь сидеть здесь и отсюда ни шагу. А то я тебя знаю – минут пять побеспокоишься, и тебя тут же потянет на эксперименты с зеркалами.
Юный эльф мгновенно покраснел, ясно свидетельствуя, что упомянутые эксперименты уже начал, именно от них его оторвали и именно к ним он с таким нетерпением стремился вернуться.
– Я вижу, – заметил Кантор, – тебе понравилось быть цыпленком. Садись и даже не думай удрать. Рассказывай.
– А что я могу рассказать? – жалобно заныл принц. – Я ведь Толика не видел, как и все. Силантий меня предупредил, что в зале будет Толик, и сам Толик тоже предупредил, чтобы я его ненароком не выдал.
– А как ты мог его ненароком выдать, если ты его даже не видел?
– Все думали, что начнется какая-нибудь заварушка и Толику придется действовать. Чтобы я не помешал или не закричал вслух чего-нибудь лишнего, меня предупредили. Заварушки не случилось, но Толика увидела Ольга…
– А что он там делал? Зачем твоему дяде и мэтру Силантию понадобился Толик?
– Ты же видел, что там было. Дядя боялся каких-нибудь непредвиденных осложнений и попросил Толика его подстраховать. Тайком, чтобы никто не знал…
– А почему на Толика сигнализация не сработала?
– Значит, у него невидимость выше по уровню, чем сигнализация.
– Ты понимаешь, что говоришь? Сигнализацию ставила мэтресса Морриган! Кто должен был в таком случае наложить невидимость на твоего Толика? Сам Светлый Эстелиад?
– Откуда я знаю? Вот у Толика и спросишь. Мало ли у эльфов могущественных магов! Чего вы пристали!
– Это мы пристали? Я посмотрю, как ты все это королю будешь объяснять!
– Как? – ужаснулся Мафей. – Вы скажете Шеллару? А как же…
– Что – как же? Ольга скажет, что видела Толика. Ты что, хочешь, чтобы она обманула его величество? Тебе, может, оно и не впервой любимому кузену фиалки за уши совать, а Ольга даже мысли допустить не может, чтобы лгать королю. Тем более ты сам должен знать, как сложно его обмануть. И чего этот лопоухий Толик так тщательно прячется от его величества? Все равно король о нем знает. А рано или поздно и лично познакомится. Если вы так уж решительно намерены были приятеля спрятать, неужели нельзя было как-то учесть, что Ольга его все равно увидит? Вы же все знаете, что Ольга видит невидимое.
– Мы с Толиком не думали, что она его увидит. Я же говорил, заклинание было запредельного уровня!
– Маги недоученные! – возмутился Кантор. – Сами не знаете, так у наставника бы спросили, что такое абсолютный иммунитет к определенному виду магии!
– Мы с Силантием советовались…
– Нашел с кем советоваться! С Силантием из школы Змеиного Глаза, который о стихиях знает только необходимый минимум второстепенного курса! У мэтра Истрана надо было спросить! Или у того суперкрутого эльфа! И что теперь делать будем?
– Я не знаю…
– Невероятно полезный совет! – съязвил Кантор. – А ничего более конструктивного тебе в голову не приходит?
Мафей подумал и выдал «более конструктивный» вариант:
– Я у мэтра Истрана спрошу…
Кантор только плюнул в сердцах.