РАСКОЛ - читать онлайн

триллер

Утратившая веру

не доверится никому…

Часть 1.

Крестная мать

Узнаваемость персонажей не означает,

что прототипами являются реальные лица

1992 г. Киев. Украина

От оглушительного звона множества малых и больших колоколов в воздух взметнулось целое войско голубей, оставивших насиженные жердочки соборных куполов. Церемония вручения пресвитеру Симеону архиепископского жезла за особые заслуги перед автокефалией должна была начаться через полчаса.

У кафедрального собора Святой Софии один за другим тормозили черные лимузины с архиереями на задних сиденьях. Симпатичные мальчики в одинаковых смокингах, при виде подъезжающих к центральным воротам «линкольнов» и правительственных «зилов», сломя голову, мчались открывать дверцы вельможных автомобилей. Зеваки надеялись хоть одним глазком взглянуть на Филарета, врага номер один московского патриарха. Все знали, что преданный анафеме «москалями» архиепископ появится с минуты на минуту. Симеона считали его протеже.

По обе стороны широченной ковровой дорожки желто-голубого цвета, ведущей к собору, официально не принадлежащему ни одной из конфессий, сегодня толпились миряне – приверженцы национализма. Наряду с атрибутами священства здесь развевались флаги с «унсовскими» крестами и тризубами. Их держали суровые адепты Степана Бандеры в полицайках «сечевых стрельцов». Ненависть к Москве подчеркивали их плакаты и транспоранты. Милиция курила в сторонке.

Среди глазеющей паствы присутствовало немало мелких клерков, дьяконов, приходских священников, новоиспеченных епископов с омофорами* на плечах, приволочившихся из своих провинциальных захолустий, по большей части с запада, прослышав о столь знаменитом событии. Толпа с любопытством разглядывала вернувшегося после стольких гонений и скитаний из Канады на родину отца Мстислава и его многочисленного свиту.

Владыка мерными шагами ступал по лестнице, бережно опуская тяжелую стопу на каждую ступеньку. В его движениях отчетливо улавливалась неизлечимая хворь, а в томном взгляде, очерченном в исполосованных кровью белках, читалась усталость от жизни и великая тоска. Какое ему, дряхлому старику, готовящемуся отойти в мир иной, в сущности, дело до этих дворцовых интриг. А ведь каких-нибудь лет тридцать назад он посчитал бы осуществлением своей заветной мечты то, что его прочат в патриархи независимой от Московии церкви. За эту церковь он положил здоровье и жизнь, полную борьбы, но силы его иссякли…

К собору медленно подкатил длинный правительственный «зил». Из него резво выскочили два высокорослых, крепко сложенных парня из личной охраны Филарета. Один из них открыл заднюю дверцу, и солнечный луч преломился у всех на виду на седой от мытарств и гонений бороде Его блаженства, из скромности своей или из великой корысти довольствовавшегося ныне должностью викария – заместителя патриарха.

Филарет неспешно вылез из машины и направился в сопровождении двух телохранителей под своды кафедрального собора. Толпа вокруг ликовала, встречая Филарета как национального героя. Точно так, на этом же месте, она двумя месяцами раньше ревела, но изливала проклятия в адрес патриарха вся Руси Алексия II, бросая ему в лицо: «Геть московского попа!»

Следовавший за «зилом» блаженнейшего митрополита бордовый «шевролет» притормозил чуть поодаль. Из него вышел высокий юноша с правильными чертами лица. Его звали Андрей, и в кулуарах епархии упорно ходили слухи, что это незаконный сын обласканного Филаретом епископа Симеона, одного из высших сановников автокефалии, рукоположенных на скорую руку, а сегодня получавшему жезл из рук «канадского старца» Мстислава. Все ради легитимности хотя бы перед вселенской кафедрой в Константинополе. Пока Москва слаба, надо было действовать очень быстро.

Андрей с почтенным безразличием открыл заднюю дверцу, и оттуда вышла Елена Родионова – статная женщина бальзаковского возраста в шелковом платке и строгом закрытом платье. В ушах ее еле заметно дрожали серьги с вкрапленными в изумруд бриллиантами. Шею украшало ожерелье из белого итальянского золота с замысловатым орнаментом. Она вместе с юношей, слегка сконфузившимся от окружающей помпезности, направилась в собор. За ними по пятам, по-волчьи озираясь, шел представительный мужчина лет сорока. Его звали Борис Сумцов.

Духовенство терялось в догадках: почему с недавних пор на всех приемах, торжественных церемониях и даже на богослужениях в качестве охраны стали использовать службу церковной безопасности ЦСБ, которая подчинялась непосредственно чиновнику из управления делами экзархата Сумцову? Но ответ был прост: доверять милиции было небезопасно. Доверять националистам из УНСО – глупо. Оставались бандиты. Из них и сформировали службу. Вопрос, кто ее возглавит, не стоял. На эту роль подходил только один человек – Сумцов. В его же ведении и компетенции была безопасность Церковного банка. Так велела Матушка. Матушка Елена Александровна.

Откуда появился Сумцов, кем он был до этого, не знали даже в СБУ, «Беспеке» – службе безопасности Украины. Он не значился ни в каких архивах, выжать из него лишнее слово было невозможно, его общение с архиереями и с высшим духовенством не выходило за рамки деловых контактов. Сановники боялись его, на них наводил страх его горящий взгляд, который заставлял собеседники все время думать, что он находится как минимум у аналоя* с евангелием в руках перед таинством евхаристии*.

Охранники (снаружи кафедрального собора их насчитывалось не более десяти) были одеты в строгие черные костюмы. Возле центральных ворот с рацией крутился их старший распорядитель в длинном замшевом плаще модного покроя Демьян Петелицын. Сумцов предупредил его, что если в собор попадет хоть один репортер, кроме заранее проинструктированного, что, кого и как ему снимать, хозяйка будет крайне недовольна.

В главном зале, увешанном золотой парчой, десятком хоругвей и другой помпезной атрибутикой, неподалеку от алтаря столпились сановники, напустив на себя важности пуще положенного. Дождавшись, когда Матушка Елена пройдет к почетному сидалищу, они по ее благословляющему взгляду поняли, что можно подходить на поклон. Матушка со скучающим видом принимала поклоны владык, позволяя иным целовать руку, на изящных пальчиках которой красовались два ажурных бриллиантовых перстня. От малого входа тянулись попы, соблюдая субординацию. Они не решались подойти к Матушке и посему приветствовали ее издалека, а уж затем в такт монотонному пению церковного хора продвигались к ложе митрополита.

Лишь в горделивой осанке пожилого епископа Володимира и открытом взоре архимандрита Пимена из Ровно читалась непокорность. Они не соизволили подойти к Елене Родионовой и брезгливо поглядывали на сановников, которые вели себя в церкви, словно пребывали на светском рауте. Не подобает целовать руку женщине. Кощунственно допускать ее к алтарю святая святых – Софийского собора – Храма матери городов русских на таинство рукоположения, вернее перерукоположения… Филарет тоже не удостоился их поклонов.

Батюшка Володимир подошел к поглощенному молитвой Пресвятой Богородице архиепископу Мстиславу и выразил ему свое почтение. Володимир еще не знал, какую он совершил ошибку, делая ставку на удрученного болезнью старика Мстислава. По его прогнозу, на Всеукраинском православном Соборе именно Мстислава должны были избрать патриархом свободной от Москвы единой украинской церкви, и это впоследствии действительно свершилось, однако роль, уготованная «канадцу», да и всем его преемникам, была незавидной, а в силу преклонных его лет – еще и недолгой. Максимум, на что мог рассчитывать местоблюститель – так это на статус свадебного генерала. Лишь Филарет имел реальные рычаги управления, в его руках была казна метрополии, безоговорочная поддержка президента, наконец, в его распоряжении находились люди, которых в девяностые боялись все, кому дорога была жизнь.

Володимир полагал, раз Филарет не отважился на интронизацию и согласился на подчиненную роль в патриархате, значит положение проигравшего претендента на Московский куколь зыбко и на Украине. Так рассудил сановник из Галичины, дружный не только с автокефалами, но и с греко-католиками Львова. Он видел себя на месте Филарета и хотел завоевать расположение старика Мстислава. Он знал, как задеть за живое почетного старца.

– Владыко, посмотрите на этот срам, архимандриты совсем стыд потеряли, – чуть заметным кивком указал он в сторону алтаря. – Она ведь не облачена никаким церковным саном, а держится, как особо царствующая. Она крутит епископом Симеоном, как только захочет. Он ее боится.

– И ты предался наушникам-искусителям, клеветникам и лжесвидетелям. Разносишь пагубные сплетни, мол Симеон нарушил данные обеты перед Спасителем и Богоматерью? Мол осквернил монашью плоть свою грехом? – спросил Мстислав.

– Взгляните на сына этой женщины, его зовут Андрей, он как две капли воды похож на Симеона. Это ли не доказательство? Как может нарушивший обет целомудрия и благоговения быть в окружении митрополита Филарета? Куда смотрел Синод?

– Не называйте при мне этого исчадия ада. Я признаю только автокефалию, мне московский Синод не указ. А насчет Симеона… Не верю я сплетням и наговорам, где доказательства? А может, кривотолки Москва исторгает? Как бы не пришлось тебе, Володимир, каяться за навет.

– Владыко, сожалею, что не услышан был, – епископ Володимир откланялся и с поникшей головой пошел к иконостасу. Мстислав же погрузился в тягостные размышления.

Мальчики в сутанах выходили из ризницы, неся на бархатных подушках епископский жезл и митру. Пресвитер Симеон, протеже Филарета, принимал по милости Матушки сан архиепископа, вернее перепринимал рукоположение из рук старца Мстислава. Просто предыдущее его рукоположение было далеко от всех канонов – московских, киевских, константинопольских, да и вообще православных…

Украина обрела независимость, в одночасье став крупнейшим государством Европы, обладающим территорией, доселе невиданной для сотканной из лоскутков земли. Без боя ей достался Крым, регулярная армия и флот на Черном море. Осталось приватизировать церковь. Чтобы раз и навсегда уйти из-под опеки Москвы. Когда церковь занимается политикой, она отдаляется от своего истинного предназначения – нести свет. Быть расколу… Быть смуте.

_______________________________________________________

*омофор – принадлежность богослужебного облачения архиерея. Надевается на плечи и символизирует заблудшую овцу, принесенную в дом на плечах добрым пастырем (здесь и далее примечания автора).

*аналой – подставка для книг и икон. Используется при богослужениях в православии.

*евхаристия – таинство, при котором верующие христиане вкушают Тело и Кровь Иисуса Христа под видом хлеба и вина, соединяясь через этот акт взаимной жертвенной любви с Богом и переживая страдания Иисуса.

Рим. Ватикан. То же время.

Кардинал Анджей Пински не хотел назначать официальной встречи аббату Бенито Потрезе, члену совета управляющих одного из банков Ватикана. Не хотел, потому что ему были ни к чему инсинуации недоброжелателей. Однажды его уже пытались уличить в намерении организовать польское лобби в борьбе за папский престол, а в 1978 году намекали на его заинтересованность в скоропостижной смерти тогдашнего Папы. Однако он пресек эти бредни. Никогда его личные интересы не пересекались с интересами Ватикана, никого не почитал Пински так, как преклонялся перед наместником Бога на земле Папой римским. Кардинал Пински, будучи радикальным клерикалом, согласно своим убеждениям, жил ради веры. Однако нападки на него прекратились только того, когда Папой стал поляк Иоанн Павел Второй…

Судьба распорядилась так, что семилетним мальчиком Анджей стал воспитанником ксендза Лукаша, настоятеля Перемышленского костела на Западной Украине. Старик Лукаш заменил Анджею отца, настоящий отец Анджея умер, а мать была законченной алкоголичкой.

За два дня до начала войны, 29 августа 1939 года, наставник, предвидя недоброе, отправил Анджея с сопроводительным письмом в Швейцарию, в закрытый лицей монашеского ордена иезуитов. Лишь в 1945 году, когда война закончилась, орден помог Анджею узнать о том, как сложилась судьба Лукаша – три года сталинских лагерей и мучительная смерть от брюшного тифа. Теперь у Анджея не было дома, куда можно было вернуться, не было отца, у которого можно было испросить совет. Осталась лишь вера. Домом Анджея стал орден, отцом – Папа римский. Он в одиночку, без чьей-либо помощи сделал карьеру. Анджей Пински многого добился, ныне он был кардиналом и одновременно одним из высших иерархов монашеского братства иезуитов.

Аббат Бенито Потрезе тоже состоял в ордене, но его слово не было столь весомым. Братья недолюбливали Потрезе. Мало того, что иезуиты считали его хамелеоном – перебежчиком, до недавнего времени Потрезе гордился членством в ордене францисканцев. Репутация аббата была подмочена связями, хотя и недоказанными, с неаполитанской мафией.

Но однажды в руки кардинала Пински попала секретная докладная записка для Конгрегации Священной Канцелярии, блюдящей за чистотой доктрины веры, писанная рукой Потрезе…

С момента прочтения документа Пински обратил свое внимание на Потрезе. В докладной записке было много витиеватостей, но больше было конкретики. Речь шла о Восточной Европе, в частности, об Украине. Дело касалось кредитов для некой особы и субсидирования очень любопытного долгосрочного проекта. Содержание записки не могло не вызвать интереса Пински. Он давно занимался проблемой, затронутой в документе.

Пински знал, что Потрезе жаловался генералу ордена на высших духовных иерархов, которые, по его словам, не воспринимают его разработки всерьез. Кардинал Пински почти не сомневался, что ни один из высоких братьев, состоящих в Конгрегациях Римской курии, не соблаговолил принять не в меру суетливого аббата, а когда кардинал попросил своего викария порыться в журнале, то оказалось, что Потрезе записывался на прием и к нему.

Прежде чем пойти на контакт с Потрезе, Пински разузнал все, что можно, о ходатае и только после детального изучения полученной информации назначил короткую аудиенцию. Встреча растянулась на три часа. После этого разговора Пински стал ярым сторонником проекта Потрезе.

Пински организовал выступление Бенито Потрезе на закрытой коллегии своих единомышленников, нескольких высокопоставленных братьев ордена. Презентация проекта имела положительный резонанс, хотя Потрезе и пришлось отвечать на вопросы. Один из братьев спросил аббата:

– А стоит ли сотрудничать с личностями явно мафиозными?

Доводы Потрезе были весьма правдивы:

– Я считаю, что только в союзе с конкретными людьми, закрыв глаза на их моральный облик, можно достичь желаемых целей. Христос отпустит нам грехи, ведь они свершатся ради благого дела. В отличие от трусливых униатов с Галичины, откровенных иждивенцев, среди которых нет ни одной деятельной натуры, особа, на которую я возлагаю свои надежды, без боязни берется за дело.

Кардинал Пински хотел остаться в тени. Он решил не афишировать свои симпатии к Потрезе, чтобы в случае удачи разделить с ним лавры победителя, а случае провала иметь полное право обрушить на него гнев вместе с другими. Таковы были законы братства. В ордене царила атмосфера тайной полиции, где думали одно, говорили другое, делали третье, а в результате выходило четвертое. Кардинал Пински не достиг бы таких вершин, не владей он в совершенстве искусством, которому обучался с детских лет. Но в глубине души Пински сочувствовал Потрезе, этому волевому человеку, который не испугался взять ответственность на себя. Он молился, чтобы все получилось. Восточные земли – это и Перемышль, его родина, там жил и верил старик Лукаш, там надругались вначале над его святой верой, а затем отобрали жизнь.

На следующее утро Потрезе должен был вылететь на Украину. Кардинал пожелал встретиться с аббатом до отбытия того на Восток. Они встретились на площади Святого Петра и медленно, прогулочным шагом пошли в направлении галереи Боргезе. Там раскинулся прекрасный парк, под сенью его деревьев можно было побеседовать непринужденно, без страха быть услышанным

Кардинал Пински был высоким худощавым человеком 62-х лет. Логическим продолжением его впалых щек был острый вытянутый нос, на котором плотно сидела тонкая золотая оправа круглых очков. Он выглядел моложе своих лет, его карикатурная внешность очень шла к его репутации виртуоза интриги. Пински был облачен в сутану. Аббат Потрезе был в мирском одеянии. В костюме Потрезе скорее походил на метрдотеля в ресторане, нежели на аббата. Всему виной был лукавый взгляд и лысый череп с зализанными космами, встающими гребнем при малейшем дуновении ветерка.

– А вы как всегда опоздали, – с укором произнес кардинал. Он оставил более волнующие темы напоследок. Площадь кишела туристами, неутомимо щелкающими фотоаппаратами и объективами любительских видеокамер. Кто знает, может, кто-нибудь из этих туристов вместо обыкновенных ушей оснащен локаторами ордена. О главном лучше говорить в более укромном месте. – Да, Бенито, на пять минут опоздали.

– Надеюсь, падре, вы не сердитесь на меня? Такому пунктуальному человеку, как вы, трудно простить нерасторопность, – с деланным сожалением вздохнул Потрезе.

– Пунктуальность иногда тоже вредит и даже может стать причиной несчастья. Вы же помните историю папы Иоанна Павла Первого? Папа жил по строжайшему распорядку… Кардинал пересказал историю, которую в Ватикане знал чуть ли не грудной младенец. Каждый новый день Папа начинал ровно в шесть часов утра, просыпаясь от дребезжания своего будильника. Будильник безотказно звонил много лет. Но однажды по неведомой причине зазвонил на десять минут раньше. Папа встретил смерть в своих покоях с присущей ему улыбкой именно в эту секунду. Только Богу ведомо, как могло случиться такое совпадение.

– Да. Я слышал что-то такое…– ответил Потрезе. Он понял, в чем дело и продолжил игру. Он пересказал так же общеизвестную версию, ставшую притчей во языцех. – Ходили слухи, что будильник зазвонил не сам по себе, что в последний раз его завел тот, кто знал, во сколько скончается понтифик, тот, кто готовил ему утренний кофе.

– Это было самое короткое папство. Всего 33 дня. Предзнаменованием его скоропостижной кончины многие считают смерть делегата Москвы, этого экумениста* митрополита Ленинградского Никодима* прямо на коронации бедного Папы-оторока Альбино Лучани*.

– На счет этого прозвища – «Отрок»… Это ведь и впрямь инфантилизм – отказаться он средневековой традиции, от церемонии коронации, от тиары. Как можно было заменять интронизацию мессой на паперти. Есть атрибуты, на которых зиждется порядок. И окончательный, тем более демонстративный отказ от притязаний на светскую власть, лишь вредит столпу веры, коим является Папский престол.

– Мне близки ваши чаяния. Но все же более вредны были заигрывания понтифика с Москвой. Эти экуменистические друзья были нам ни к чему. Их показная демагогия далека от их реальной доктрины. И у них семь пятниц на неделе. Варвары. Их следует крестить в истинной вере силой, усмирив тем самым их непомерные амбиции и гордыню. Надо же – окрестить себя Третьим Римом!

– Абсолютно с вами согласен, падре. Мы совершаем крестовый поход и сейчас подходящий для этого момент. Это будет самый некровопролитный поход в истории. Мы делаем благодеяние руками горделивых варваров. Пусть они растопчут друг друга, очищая путь нашим мессионерам!

– Пусть здравствует помазанник Божий Папа Иоанн Павел Второй. И пусть вечно исходит от него Божья благодать, – скрестив запястья, произнес кардинал. Они миновали площадь Петра и вышли к парку Галереи кардинала Боргезе. Здесь можно было говорить, не опасаясь лишних ушей.

– Да, кстати, о пунктуальности, – вкрадчиво произнес кардинал. – Не думаю, Бенито, что вы сочтете возможным опоздать и на завтрашний рейс. Или, может быть, вы так и сделаете? Может, одумались? Не хотите теперь взвалить на себя такую ношу? Ведь могут быть неприятности.

– Если бояться – то лучше не жить. – В глазах Потрезе сверкнула молния.

– Женщины – коварные существа, – задумчиво произнес Пински. – Но вы, Бенито, почти убедили меня в самостоятельности вашей сеньоры.

– Ставка сделана…

– Я не играю в азартные игры, это грех. И вам советую сторониться этих ипподромов, где люди теряют рассудок, делая свои ставки на лошадей. В людей вселяется дьявол. Не хочу, что бы, Бенито, уподоблялись таким людям, им все равно, к кому взывать, к Богу или к дьяволу, лишь бы сорвать куш.

– Это правда, но мы волею Божьей вовлечены в игру.

– Оттого и терзают меня сомнения. Раз это игра, в которой делают ставки, значит, во всем есть дьявольское начало. Да и лошадка ваша может поскакать по той беговой дорожке, по которой сочтет сама нужным скакать.

– Пусть скачет хоть наперерез, лишь бы первая пришла к финишу.

– Но всякую игру должны контролировать орбитры.

– Для орбитров найдутся веские аргументы.

– Не все такие беспринципные. Неужели эта особа – лучший вариант?

– Бесспорно. Вы же читали все мои отчеты. И те, что касаются вашей исторической родины, падре. Никогда больше не возвратит былой славы и мощи Речи Посполитой Польша, никогда она не сможет влиять на события в Восточной Европе больше, чем Россия, и не станет Ченстоховский костел Меккой для паломников-славян Украины и Белоруссии. Вы падре, сами говорили, что я своею горькой правдою развеял ваши заблуждения. Нам нельзя упускать такой шанс. Эта женщина для нас – просто мессия.

– Я вижу, вы влюблены в свою сеньору, – изумился кардинал.

– А вы как думали? Ее можно любить, она прекрасна, как цветок.

– Кактусы тоже цветут. Почему вы уверены, что мадам не будет тратить деньги на личные нужды, на свои собственные проекты, никак не связанные с нашими, – Пински сделал паузу, – вернее, вашими проектами? Я, например, не понимаю, так ли важен для нас этот Крым.

– Ее желания совпадают с нашими. У нас общий враг. Эта леди – орудие праведного гнева. Наш меч. Наша пушка. Леди Gun, так сказать. Настал час свершения великой миссии.

– Что это вдруг вас, Бенито, потянуло на аллегории и высокопарность? Женщина не может быть мессией. Надеюсь, вы не храните апокрифы в своей библиотеке? – Кардинала не устроил ответ, построенный на общих фразах. – Миссия действительно великая. Только омрачает ее величие то, что приходится прибегать к услугам сомнительной особы гангстерского толка, но вас-то, Бенито, такие пустяки не растрогают, уж вы-то находите общий язык с мафиози даже здесь, в Италии. – Эти слова рассердили Потрезе.

– Сейчас я сомневаюсь, что вы на моей стороне, а ведь мне так помогли ваша поддержка и участие. Что с того, что у меня действительно исповедовался Петруччи – человек искренне раскаивающийся. С такими, как дон, можно иметь дело. Эта женщина напоминает мне дона. Она так же страдает, уж поверьте мне, я знаю людей.

– Я тебе верю, – примирительно произнес кардинал, остановившись возле одной из многочисленных уличных кофеен, – Я знаю, ты не отступишься от своего, ты даже не задумаешься над тем, что в случае неудачи курия открестится от тебя. Ты мне нравишься, я буду молиться за тебя. Посмотри на солнце. Как оно прекрасно. Выпьем по чашечке эспрессо на этой замечательной веранде и в добрый путь, Бенито. Что может быть прекраснее чашечки кофе и ясного неба ранним божественным утром…

Официантка поднесла чашку кофе и зеленый чай.

– Не смущайтесь, Бенито. Чай для меня. Эта девочка знает, что я не люблю кофе.

___________________________________________________

* экуменизм – идеология всехристианского единства.

*митрополит Ленинградский и Новгородский Никодим (Ротов), возглавлявший Отдел Внешних Церковных Сношений до 1978 года и известный своими экуменистическими взглядами, скончался от инфаркта во время его приёма новым главой Католической церкви Иоанном Павлом Первым после поднесенной ему чашки кофе. Этот трагичный эпизод был истолкован католиками как плохое знамение для нового понтифика, предположительно так же отравленного поднесенной чашкой кофе.

*Альбино Лучани – имя Папы Иоанна Павла Первого до интронизации.

* апокриф – произведение позднеиудейской и раннехристианской литературы, не вошедшие в библейский канон и не признанное «богодухновенным».

***

Черный «роллс-ройс» в сопровождении эскорта из трех «джипов-чероки», излюбленных «Росинантов 90-х», мчался по шоссе в сторону границы с Польшей. Елена Родионова спешила во Львов на важную встречу, которая могла коренным образом повлиять на ход творимых ею преобразований. Эта встреча должны была состояться в церкви Святого Юра под сенью строгой секретности.

Свою безопасность она вручила мощному союзнику и партнеру Левону, папе одной из сильнейших бригад львовских рэкетиров, контролирующих весь центр города от площади «Рынок» до «стометровки», Краковский базар и «тучу» на стадионе «Украина». Его влияние распространялось также на границу с Польшей, где люди Левона собирали мзду с туристов. Левон не мог не выполнить просьбы Родионовой организовать ей встречу под его «крышей» с инкогнито из Италии. Это было делом чести. Тем паче, всегда приятно помогать людям, к которым в будущем, быть может, самому придется обратиться с просьбой. Такого варианта Левон не исключал, хотя всегда старался обходиться своими силами. Он обладал деньгами и связями, но сейчас перед ним стояла проблема с приватизацией Гранд-отеля, который являлся собсвенностью другого человека, иностранца канадского происхождения, который по какой-то роковой случайности недавно был обнаружен в Стрийском парке с простреленной головой. Для решения подобной проблемы могли понадобиться большие связи на самом верху, а таковые были только у Родионовой.

Елена Родионова не интересовалась планами Левона, она ехала во Львов с одним намерением – получить гарантии от итальянского гостя касательно денег, больших денег. Совсем не обязательно это должны быть кредиты. Быть может, ей удастся получить безвозмездные средства, ну может быть, частичные кредиты, и то по льготным процентам. Родионовой было о чем подумать в пути.

Она сидела слева на заднем сидении лимузина. Рядом находился ее ближайший советник и управляющий Борис Сумцов. Она называла его просто… Боря. Водитель и начальник охраны Петелицын были отделены от них толстым стеклом автоматической изоляции. Борис, не переставая, сыпал предостережениями. В последнее время, когда Елена обрела обширный простор для инициативы и окончательно развязала себе руки, благодаря связям в политических кругах, увещевания осторожного Бориса стали ее раздражать. Родионовой казалось, что заостряя внимание на незначительных деталях, ее советник упускает суть. Она понимала, как он ее любит, помнила то, что сделал для нее Борис. Но эти воспоминания утратили первоначальный блеск, который стерло неумолимое время. Лишь любовь Бориса была ему неподвластна и только усиливалась с годами. Что до Елены, то бросив пренебрежительный взгляд на своего визави, она вдруг на секунду задумалась, таким ли должен быть ее ближайший помощник, ее правая рука.

– Похоже, у нас появились оппозиционеры среди епископов, – снова заговорил Борис. – Епископ Володимир вновь сотрясает воздух. Ему покоя не дает происхождение твоих детей. Архимандрит Пимен тоже воротит нос от Симеона и теперь уже открыто склоняет всех к покаянию, хотя сам возвращаться под пяту посаженного Москвой правящего экзарха не собирается.

– Видно, думает, что Володимир будет править, – продолжила за Бориса Родионова. – Патриарший куколь сам по себе еще не власть. Этот стукач завис в воздухе между националистами, стариком Мстиславом и нашими деньгами. Все хочет их посчитать. Никак не решит, куда податься. Почуял, что ему ни тут, ни там не светит, мечется как угорелый, туда-сюда. От беготни и дурости своей заделался теперь сплетником и клеветником. Тебя ли, Боря, учить, как ему язык подрезать… Да нет, я не об этом. – Она угадала значение его взгляда. – Стоит ли руки марать. Ну, сунь ему в морду справку из детского дома об усыновлении. Хотя нет, что я, говорю, – разве я обязана отчитываться перед насекомыми. Ой, почему, я должна думать об этой ерунде. В конце концов, влей им обоим в горло по бутылке водки и сдай в вытрезвитель. Когда проспятся, станут смирнее, а нет, так повтори процедуру. Будут препираться, пригрозишь, что их снимки в неприглядном виде опубликуют на первых полосах всех таблоидов!

Борис понял по глазам, что Елена шутит. Если она над чем- то иронизировала, значит, вовсе не придавала теме значения. Он был уязвлен, но не подал вида. Однако Елена заметила его замешательство и сказала уже серьезно:

– Боря, сам посуди, что могут сделать эти букашки. Пожужжат и перестанут. Кстати, дедушке Пимену я симпатизирую. Он напоминает мне покойного отца. Та же непоколебимая вера, та же слепая убежденность – непротивление злу насилием… Он хоть не ищет «крышу» в милиции, или в рядах этих унсовцев. Давай лучше поговорим о наших делах в Крыму.

– Что толку в этих разговорах? – отозвался Борис. – Ты отрядила туда Роланда, даже не поставив меня в известность. Не лучше было отправить Петылицына с группой. Не боишься, что Роланд устроит там Хиросиму?

– Не сердись, это было единственной правильной мерой. К тому же его командировка будет краткосрочной, но, я не сомневаюсь, очень эффективной. Лучше в зародыше пресечь всякие поползновения на сопротивление. Страх – тормоз любого действия.

– Страх зачастую стимулирует действие, а паника иногда заставляет бежать не от врага, а навстречу ему… – вздохнул Борис.

– Роланд раз и навсегда покончит с врагами. – отрезала Матушка. – Мертвые не кусаются. К тому ж они послужат наглядным примером живым, чтобы те, в свою очередь, не повторяли ошибки мертвых и не совали свой нос, куда не надо.

– А что, собственно, они нам сделали? Разве мы не поступаем так же? Просто пришли прощупать, под чьей «крышей» сидит твой сосунок, предложили свой потолок. Я не вижу ничего зазорного в том, если б мы для отвода глаз согласились на их услуги. А теперь я не знаю, чем могут обернуться усердия Роланда. Уж он то, конечно, постарается…

– Ты до сих пор не осознал весь масштаб того, что я делаю, в частности, в Крыму. Я не желаю, чтобы мой человек даже понарошку доверился бы какой-то самодеятельности, какой-то шайке недоносков, как бы они себя ни называли: охранное бюро, агентство телохранителей. Я не хочу иметь ничего общего с малым бизнесом. Я посадила своего человека под государственную «крышу», пусть его бережет «родная» милиция. Когда недоброжелатели чувствуют силу, то превращаются в друзей.

– Это смотря какие недоброжелатели. Бывают и такие, которые, почувствовав чью то силу, демонстрируют свои мускулы.

– Боря, ты все говоришь в пику. Это легче всего! Не приходится даже думать. Ты сомневаешься в наших способностях противостоять любым врагам?

Борис не ответил. Елена деланно улыбнулась:

– А нет, так нечего болтать. – После долгой паузы она продолжила, – Роланд в Симферополе решит попутно еще один вопрос. Он касается золота заброшенного храма. Этот владыка Василий нас обманывает. Очень вяло нам помогает, зато делает много лишних движений, слишком рьяно выслуживается перед Москвой, хочет остаться чистеньким в глазах Синода. Одним из первых предал анафеме Филарета и упал в ноги новому экзарху. От владыки Василия в любой момент можно ждать подвоха. Его двурушничество негативно отразится на развитии филиалов Церковного банка. Он может оборвать цепочку следующих одно за другим событий. Волчок уже крутится. Роланд Кутаталандзе в Симферополе, положись на его профессионализм.

«Приговор отцу Василию был подписан, но ведь назначение на его место нового человека зависит не от нее. Крымская епархия находится под юрисдикцией посаженного Москвой правящего экзарха Украинской православной церкви. Что даст смерть отца Василия?» – подумал Борис.

Родионова как будто услышала его немой вопрос. Она сказала:

– Неразбериха во время смуты лучше порядка. Тебе представится возможность в этом убедиться. Скоро многое изменится. Все будет по другому!

Борису было обидно, что она не посвящает его в свои планы. Раньше она говорила ему все. Теперь было иначе. Она стала гораздо скрытнее и держала его на расстоянии. Елена оставила Бориса в неведении даже о своей поездке в Италию в прошлом месяце. Кроме того, лишь в последний момент он узнал, что за тайные переговоры с человеком из Рима будут проходить во Львове. Его чуть не парализовало от неожиданности, так как Борис не предполагал, что Елена так скоро отважится на такое.

Оказалось, что она не шутила. Она хвасталась с умыслом, когда говорила, что Филарет так же безболезненно сменит автокефалию на унию, как сменил Московскую патриархию на независимую концессию, а если будет надо, то она собственноручно сделает ему обрезание, и он без вопросов будет поклоняться пророку Мухаммеду.

– Духовные отцы стремятся к мирскому могуществу, алчут власти и денег. Они даже не инструмент власти, они хотят возвыситься над ней. Над небесами… Сначала вера превращается в религию, а потом религия – в инструмент управления чернью.

Тогда Борис упрекнул ее:

– Церковь ведь – это не только источник распрей и мракобесия, она ведь и дом Божий вне зависимости от того, кто этим домом управляет.

– Я бы не стала жить в доме, хозяин которого мне противен. Бог может жить везде, он вездесущь… – парировала Елена.

– Почему же ты выселила его из своего сердца?

– А может ему самому там не нравится…

Он знал, почему она так сказала. Знал, почему утратила веру. Но не понимал, почему время не стирает ее боль, а лишь ожесточает ее сердце, в котором место держалось только для злобы и для мести всем подряд. Даже ему…

Да, теперь было очевидно, что она не шутила. Потому что гостем из Рима был ни кто иной, как аббат Бенито Потрезе. Лицо, имеющее прямое отношение к финансовой политике Ватикана. Протекция монашеского ордена иезуитов открыла Родионовой ворота в бездонные сейфы ватиканских банков. Но ей стоило больших трудов убедить правых клерикалов, что только она в состоянии сделать всю украинскую церковь вотчиной Ватикана. Не сразу. Вначале надо сделать промежуточный шаг, укрепить автокефалию, чтобы полностью отгородиться от Москвы. А на этот оглушительный раскол нужны деньги, большие деньги.

Эти деньги она просила у иезуитов, обещая, что вложенные средства окупятся сторицей. Она доказывала, что нельзя медлить. Нужно сейчас отсечь от Московской патриархии соборы и приходы Восточной Украины и Крыма, все еще находящиеся под юрисдикцией Синода. Она уверяла иерархов ордена, что если сейчас не заняться этими регионами, особенно подверженными влиянию Москвы, то они будут потеряны для автокефалии навсегда. Она лукавила, но говорила уверенно и проникновенно, что будет всячески содействовать утверждению унии на Украине, что именно это она считает конечной целью своей программы… Это дело не одного дня. Оно не свершится само собой без солидной финансовой инъекции. Ей нужны были деньги.

Иерархам ордена не надо было объяснять, что сколько-нибудь крупные дела – пустой номер без финансовой подоплеки. К тому же они знали, что в этом деле на народный энтузиазм полагаться не следует, народ-стадо, пойдет той тропой, какой пастух с собаками прогонит. Реальным проводником тех планов, что вынашивали иезуиты, мог стать только конкретный надежный человек. Присмотревшись к Родионовой, они поняли, что наткнулись на то, что искали.

Итогом встречи был вывод: Родионова способна внести немалый вклад в великую миссию, которая на этот раз должна обойтись без массовых жертв. В Ватикане решили, что Родионовой дадут деньги на почти бескровный крестовый поход. Почти бескровный…

Визит Потрезе был ответным. Бенито Потрезе прибыл во Львов инкогнито в цивильном костюме. Место переговоров выбрали не случайно. Греко-католики уже фактически хозяйничали во Львове, многие православные приходы были захвачены силой не без помощи муниципальных властей. Львов был готовым плацдармом для обращения Украины во всемирную веру и приобрщению ее к «истинной духовности».

Родионова просчитала все ходы вперед и играла по крупному. Она поставила в известность о прибытии гостя из Рима президента страны, который в эти дни пребывал в политической агонии, стараясь любыми путями удержаться в своем кресле. И удержать, по возможности, в существующих границах расползающееся государство. Экономический кризис набирал обороты. Русско-говорящие области клонили страну к конфедеративному устройству, особенно в этом преуспел Крым, у которого уже была собственная конституция и который грозился провести референдум о статусе республики. Отделение Крыма имело все шансы стать прецедентом. Допустить этого президент не мог. В Крым потихоньку стягивались войска. Но одно дело – рисковать креслом, используя силовые методы в решении территориальных споров, а другое – просто благословить чужую попытку украинизировать Крым мирным путем.

Он не верил в способность Родионовой что-либо изменить, хотя знал – в расколе Московской патриархии эта женщина играла хоть и не первой скрипкой, но, в любом случае у нее была сольная партия. Он поддержал ее тогда, почему бы не помочь теперь. Все средства хороши. Может, у нее что и получится.

… Когда «роллс-ройс» пересек городскую черту, в небе показались два военных вертолета. Услышав шум винтокрылых машин, Борис переполошился: что это?! Ничего особенного – Левон встречал Матушку. Вертолеты летели параллельным курсом, следуя чуть впереди вереницы автомобилей. Длинная нарядная гирлянда протянулась дугой от одной «вертушки» к другой. Загремели выстрелы, в небе взметнулись красные ракеты, салютировавшие в честь прибытия дорогой гостьи. Когда вдалеке показался жилой массив, вертолеты исчезли.

На зеленой поляне в десяти километрах от городской окраины горели костры. На мангалах готовился шашлык из только что забитого барана, окровавленная голова которого валялась тут же. Стол, накрытый кипельно-белой скатертью, ломился от яств и напитков. Скрипач орудовал смычком. Звенела цыганская гитара. Рядом с лесопосадкой, как на выставке, сверкали «Мерседес» Левона и два его джипа «Чероки». Левон встретил Родионову словами:

– Я счастлив вас видеть, Елена Александровна! Дорогая, почему так редко у нас гостите? Знаю, дела, но смилуйтесь, небольшой фуршет на природе – это обязательно. Дела подождут, а шашлычок и фрукты – нет…

Левон улыбнулся своей самой радушной улыбкой. Родионовой понравилось его гостеприимство, но не удивило. Это было в порядке вещей.

Когда гости перекусили, Левон предложил всем пострелять по жестяным банкам и мишеням, приколоченным к деревьям. Мишени, исполненные из толстой фанеры, представляли собой контуры человеческих фигур. На столиках, стоящих на расстоянии ста метров от мишеней, лежало разнообразное оружие – от пистолетов до ручных пулеметов. Родионовой бросилась в глаза винтовка-«винчестер». Левон, Борис и телохранители разобрали остальное. Все подождали, когда щелкнет затвор «винчестера». После того, как Матушка нажала на курок, раздался шквал огня. Некоторые мишени разлетелись в щепки.

Стрельба прекратилась. Родионова пожелала посмотреть свою мишень. Из семи выстрелов одна пуля угодила в голову фигуры, две в грудь, больше попаданий не было.

– Для женского пола результат отличный! – откомментировал западенец.

Родионова получила удовольствие от стрельбы и от того, что она попала. Она даже удивилась, что ее может тронуть такая ерунда. Левон предложил Елене Александровне «шарахнуть» из гранатомета, но она отказалась, сказала, что шума сегодня было уже достаточно, а про себя подумала: «Как, впрочем, и понтов. Этот болван мог бы догадаться, что первым делом мне нужен душ».

Впереди был напряженный день, который принес долгожданный результат. Она получила то, что хотела. Деньги. Ватикан выделил ей пятьдесят миллионов долларов. Первый транш в размере двадцати одного миллиона являлся безвозмездным. Ее не напугала та ответственность, которую она на себя взяла. Она чувствовала в себе силы вершить даже невозможное.

Севастополь. Крым

Все началось за год до фактического раскола и анафемы Филарета. Тогда Филарет еще был Киевским митрополитом и членом Московского Синода. Этим людям понадобилась зачем-то юридическая крыша епархии. Сперва отец Василий, благочинный Севастопольского округа, пытался убедить их, что не в его компетенции решать столь сложные финансовые вопросы без ведома митрополита. Но ему сказали, что со стороны митрополита Филарета претензий не будет, что счета госбанков ненадежны и деньги церкви должны храниться в коммерческих банках.

Аудиенция у Филарета в Киеве длилась сорок минут. Отец Василий изложил «свое» предложение о причащении епархии к бизнесу, дабы изыскать средства на восстановление и реконструкцию увядших от времени соборов, на благотворительные деяния церкви. И хотя мотивировка была железной, Филарет не соблаговолил дать ответ тотчас, и отец Василий отправился в Севастополь ни с чем.

Сомнения полностью исчезли, когда в покоях благочинного прохладной сентябрьской ночью раздался звонок. Владыка Филарет недвусмысленно дал понять, что не возражает. И тогда батюшка понял, что им играют. Возможно, сам Филарет и инициировал увод счетов митрополии из госучреждений в на скорую руку созданные финансовые институты. Тягостные мысли не давали отцу Василию покоя. Целый год его терзали ночные страхи и мрачные видения. В них отец Василий пребывал в облике хромого зайца, ковыляющего на своих побитых лапах от настигающего волка.

Отец Василий, не лишенный здравого смысла и дара предвидения, стал понемногу понимать, что к чему. Все стало отчетливо ясным, когда Филарета прокатили на выборах Московского патриарха, и он переметнулся к раскольникам. Вместе с деньгами, от которых и след простыл. Протоиерей догадывался, на каких счетах осели средства большинства приходов. И очень боялся вопросов симферопольского владыки, ревностного сторонника посаженного Москвой на Украине нового митрополита. Как ни старался батюшка отогнать от себя недобрые мысли и свой страх, до конца справиться с ними он не мог. Этих бандитов он боялся не меньше. Его жизненным кредо было никогда не ввязываться в политические игры. Но, похоже он оказался в их эпицентре.

– Мы хотим, чтобы Церковный банк был обеспечен собственным золотым запасом, – говорил голос из трубки, – это послужит хорошей рекламой и придаст банку весомость. Я имею в виду драгоценности заброшенного храма, найденные на раскопках Херсонеса.

…От него хотят заполучить золото, на которое даже не составлен еще каталог. Эти ребята разнюхали о кладе за один день. Еще одна забота свалилась на его грешную голову…

С провозглашением независимости в Украине протоиерей Василий оказался меж двух огней. Поначалу он съежился от стремительных перемен в экзархате. Все происходило на глазах. Филарет теперь значился в раскольниках и сделался мальчиком для битья. Отец Василий должен был орудовать «битой» пуще других, дабы сохранить должность и уберечься от подозрений Москвы в содействии увода церковных денег на счета опального митрополита. С другой стороны, эти люди, связанные с отлученным предстоятелем… Они совсем близко, и у них изуверские методы. А он всего лишь благочинный округа, даже не монах. У него детишки. Он своего сыночка в обиду не даст…

Лишь бы Синод не поставил под сомнение его благонадежность. Как лавировать в эпоху таких катаклизмов?! Все эти перемены были столь непредсказуемы, что единственным мерилом стабильности для отца Василия стали деньги. Их ему и предлагали шантажисты, волею судьбы ставшие партнерами. По сути своей он был далек от бизнеса. Из всех качеств, присущих предпринимателям, он обладал только скупердяйством. И не таких праведников губила жадность…

Осунувшийся за последний месяц отец Василий судорожно всхлипнул в телефонную трубку, вытер потный лоб и тихо произнес:

– Как вы собираетесь поступить с драгоценностями? О них, по меньшей мере, знают человек сто. И пресса уже писала о находке.

– О репортерах можете не беспокоиться, мы инсценируем вооруженное нападение и похищение прямо из вашей обители. Нужно только, чтобы вы приказали перенести ларец в свои покои. Якобы для составления каталога и определения стоимости изделий ювелирами. Причем это нужно сделать в ближайшее время. Иначе вы неминуемо увязнете в распрях с госадминистрацией по поводу права на клад. Не волнуйтесь, все будет чисто. От вида пистолета у всех сердце уйдет в пятки. Сразу после операции вы получите все остальные бумаги, а ваш счет в банке удвоится.

Через пять дней город потрясла ужасающая новость: на святую обитель, резиденцию благочинного протоиерея, совершено разбойное нападение, похищены драгоценности, отец Василий найден в собственных покоях с простреленной головой. Убит так же прислужник и двое лучших в Крыму ювелиров.

***

Головокружительная карьера удачливого и процветающего бизнесмена Антона Шаруна не давала покоя никому в Севастополе. На фоне всеобщего прозябания только один его сверкающий офис в центре города бросал вызов всем. Отличительной чертой этого Бог весть откуда свалившегося на головы севастопольцев мультимиллиардера было то, что он делал бизнес открыто и вроде как у всех на виду. Он разъезжал на единственном в городе «линкольне» и давал интервью буквально всем городским газетам. В Севастополе с неперестающим нарастанием блуждали слухи об отмывании Торговым домом Таврическим, владельцем которого являлся Шарун, то ли партийных, то ли церковных денег. Подобно герою известной сказки о гадком утенке, превратившемся в прекрасного лебедя, массовик-затейник одного из культурных учреждений города воплотился в бизнесмена от Бога, как стал называть его представитель президента Украины в Севастополе Иван Ломов.

Антон Шарун был молодым человеком двадцати семи лет от роду, довольно неглупым и элегантным; его кожа казалась младенческой. Глядя на его слащавое личико, можно было предположить, что его щек и подбородка ни разу не касалась бритва. Лишь стертая эмаль нижнего ряда зубов выдавала разрушительную работу времени. Блатные и рэкет не могли взять в толк: откуда появился этот молокосос с миллиардами, и как это он мог «подняться» за один год прямо у них под носом? Они чувствовали, что Шарун – «подстава», и томились желанием разузнать, кто за ним стоит.

Прощупать «фраера» решился Арсен, под чьим контролем была пара городских супермаркетов, ювелирные мастерские и ночной клуб. Доверенное лицо Арсена, стопятидесятикилограммовый Макс, никогда не расстававшийся с бейсбольной кепкой, пришел днем в офис к Шаруну, рассчитывая быстро обставить дело и уже вечером укатить на своей вишневой «девятке» в Ялту с очаровательной молодкой.

Шарун еще не переехал в свою новую резиденцию на Ленина, объединенную с филиалом загадочного церковного банка. Макс нашел его в старом офисе, в районе Камышовой бухты.

В приемной Макса спросили о цели визита. Он не замедлил ответить, что пришел к владельцу Торгового Дома с выгодным предложением и был бы очень благодарен, если бы Антон Юрьевич выслушал его немедленно, так как он очень спешит. Его пустили в кабинет. После вежливого приветствия Макс сказал:

– Я представляю организацию, которая готова предложить вашей фирме некоторые услуги за договорную цену.

– А о каких услугах идет речь? – с блеском в глазах спросил Шарун.

Макс был уверен, что Шарун прекрасно знал, о чем идет речь. Макса в городе знали все, и если он к кому-то приходил, то во всяком случае, не точить лясы.

– Эти услуги заключаются в благосклонности нашей организации к вашей организации и искренней готовности в любой момент прийти на помощь. Прошу великодушно извинить, мне надо идти, неотложные дела. О своем решении сообщите по этому телефону. – Макс неуклюже швырнул визитку на стол бизнесмену.

В этот же день в пустую машину владельца Торгового дома прямо у здания его магазина, подложили бомбу. Приобретенный на днях «опель колибри спорт» превратился в железный лом. Отлетевшей от взрыва дверью придавило оказавшуюся рядом маленькую девочку, ее в тяжелом состоянии забрала «скорая». Еще двое прохожих получили незначительные ранения, отделавшись легким испугом.

Через два дня блатные и рэкет с тревогой восприняли новость о кровавом убийстве Арсена, которому вскрыли вены в сауне. Изуродованный труп непосредственного исполнителя задуманной Арсеном операции с бомбой нашли в одной из бухт пригородной Балаклавы. Макс пропал без вести. В последний раз его видели в Ялте, в гостинице «Ореанда». Он исчез, даже не сдав ключей администратору, оставив в одиночестве в гостиничном номере своего белокурого «цыпленка». И тогда городские авторитеты решили обратиться за советом к крымскому папе, дядюшке Цезарю, чье бунгало возвышалось на скале мыса Фиолент.

***

В день похорон Арсена, несомненно, больше всех радовался лучший в городе художник-каменотес, на совесть выполнивший полученный заказ. Надгробное изваяние из черного гранита «габбро» с объемным портретом усопшего, обрамленным в неповторимый орнамент, могло бы посоперничать с бюстами у Кремлевской стены, и даже самое предвзятое жюри застряло бы на перепутье: какому памятнику отдать главный приз.

Покрытые золотом буквы напоминали тончайшую гравировку музейного экспоната. Безукоризненная симметрия обелиска, исполненного в виде увядшего кленового листа размерами с автомобиль, заставляла усомниться, что это дело рук обычного, нигде не обучавшегося ремеслу скульптора парня. Тем паче никто бы не поверил, что художник со своим напарником смастерили все это за два дня.

Каменотес был по-настоящему счастлив. Он взаправду считал, что ему отвалили денег с явным перебором. Он бы согласился и на третью часть полученной суммы. Однако. Хозяин – барин, а он – не осел. Сколько предложили, столько и взял. Перепало и напарнику. Заведующую кладбищем, выделившую участок на аккуратно подстриженной клумбе в «почетном квартале», тоже не обидели. Она предоставило место из «личной брони». Хорошо вознаградили и сотрудников бюро ритуальных услуг, музыкантов и могильщиков.

В этот печальный день траурный зал, где родные и близкие прощались с покойным, был усеян венками как никогда. Администрация кладбища поспешно отменила другие похороны, назначенные на это время. За полученный от заказчика гонорар она готова была выслушать хоть тысячу упреков.

Самый приличный на вид в похоронном бюро катафалк еле-еле волочился в сопровождении бесконечной кавалькады иномарок по Большой Морской, пиближаясь к Церковному банку на Ленина. Неприкрытой угрозой прозвучали здесь десятки клаксонов.

Водитель катафалка вдруг заортачился и спросил у кого-то из братвы, нельзя ли ехать побыстрее. Ему надо было успеть в погребальную контору за очередным «клиентом» в ящике. Его сразу осекли, предупредив, что успевает всюду только тот, кто никуда не спешит, и что ему отрежут ноги, если он не будет ехать еще медленнее. Шоферу не надо было повторять. Он все понял.

На похороны Арсена съехалось много народу. Родные и знавшие Арсена близко люди его круга стояли у самой могилы. Чуть поодаль в одинаковых скорбных позах и примерно с одинаковым выражением лиц, подражая хозяевам, расположились опекающие их телохранители. Проститься с безвременно ушедшим и проводить его в последний путь пришли не только крупные боссы – все, начиная от вышибал, рядовых бойцов рэкетирских бригад, барменов и заканчивая официантками, проститутками и танцовщицами, теми, кто имел с Арсеном лишь мимолетные контакты, прибыли засвидетельствовать свое почтение и отдать дань уважения усопшему. А если быть точнее и откровеннее – просто «засветиться».

Молоденькая стройная девчушка в мини-юбке не по ритуалу заливалась слезами не меньше супруги Арсена, делая вид, что личное неумолимое горе постигло ее юную неокрепшую душу. Арсена она видела только издалека, но тому был свидетель только Арсен, а значит, ее актерская наживка даст повод подумать, что она была близка с этим влиятельным мафиози. Если обман удастся, у нее есть шанс когда-нибудь обратиться за помощью к одному из присутствовавших здесь дельцов. Мало ли что может случиться. Главное, чтобы ее запомнили, размышляла хитрая девушка. Во всяком случае, уже одно только присутствие ее здесь многое для нее значило. Она восхищалась сама собой, что решилась прийти. Вот это зарисовка!

И таких здесь было не так мало. Вся «шушваль», имевшая «честь» когда-либо крутиться, вертеться, шестерить, выполнять мелкие поручения правящей в городе мафиозной элиты, была здесь, чтобы потом, в кругу себе подобных, с важностью и апломбом небрежно проронить: «Я был на похоронах Арсена».

Все расходы взял на себя дядюшка Цезарь, крымский папа. Этим жестом он показал, что считает убийство Арсена личной трагедией. По всеобщему мнению, только дядюшка Цезарь был в состоянии утрясти все неурядицы без суеты и лишнего шума. Власть и могущество этого человека были безграничны, и вряд ли в Крыму нашлись бы люди, способные серьезно поспорить с его силой. Да, так можно было бы сказать, если бы в Симферополе не жили братья Каблуки…

***

Появление в Севастополе молодого финансового магната Антона Шаруна было неожиданностью для всех, но только не для Цезаря. В то время как севастопольские воротилы суетились и делали глупости, дядюшка Цезарь наводил справки, и лишь обобщив собранную информацию, сделал выводы и определился, что и как надо делать. Когда дело касалось целостности его владений и сферы влияния, сидеть сложа руки Цезарь не мог. Не мог он также делать поспешных необдуманных шагов. Это было не в его правилах. Вглядываясь в лица присутствующих на панихиде Арсена местных и приехавших из других городов боссов, Цезарь понимал, что бросить копье мести в сторону врага и тем самым положить начало войне в его власти, и никто из находящихся здесь дельцов не осмелится взять на себя это исключительное право. Бригаде Арсена не терпелось окунуться в бойню, но дядюшка Цезарь не хотел торопить события, он был уверен, что большинство из присутствующих, недооценивают Шаруна.

Время и место совещания дядюшка Цезарь уже выбрал. По окончании погребения его шустрый секретарь раздал пригласительные тем боссам и бизнесменам, кого Цезарь посчитал нужным видеть на совещании. На всех билетах Цезарь своей рукой написал приглашение посетить зафрахтованный специально для встречи круизный лайнер «Тарас Шевченко» одесского пароходства, пришвартованный на ялтинском пирсе. Корявые буквы и подпись Цезаря, не воспользовавшегося бесчувственным типографским шрифтом, указывали на доверительность и особую значимость назначенного мероприятия.

Кровавая расправа над Арсеном больше шокировала местных дельцов, чем напугала. Они не ожидали от желторотого чужака такой прыти. Однако Цезарь был намерен просчитать всевозможные ходы, а совещание на теплоходе призвано было прояснить ситуацию для всех. У дядюшки Цезаря не возникало иллюзий на этот счет. Он уже точно знал, откуда дует ветер, и поэтому не мог допустить смерти Шаруна…

Россия. Москва

За черным пластиковым столом, увенчанным бронзовой статуэткой бога торговли Меркурия, сидел грузный мужчина в синем клубном костюме от Валентино, застегнутом на золотые пуговицы. Его холеное ухоженное лицо испаряло узнаваемый запах «Каролина Херрера». В тонких губах торчала сигарета. Он втянул в себя дым, затем элегантно зажал сигарету двумя пальцами и красиво стряхнул пепел.

Он молчал. Сидящей напротив девушке в норковой шубе было неспокойно под его пристальным взглядом. Она прикидывала: видны ли ее длинные ножки, запакованные в ботфорты на шпильке. Решив, что не видны, она как бы невзначай, распахнула полы шубы и погладила свое колено, затем вдруг изобразила на лице расстройство, якобы обнаружив затяжку на колготках.

Взгляд человека сохранял все ту же безучастность. Девушке оставалось лишь ждать и разглядывать бриллиантовые запонки на манжете, выглянувшей из рукава его пиджака. Этот мужчина был большим человеком, а большие люди делают большие подарки. Но ее томила неопределенность ожидания. Она-то думала, что отделается сегодня минетом.

Уже месяц она жила в особняке этого человека. Он поселил ее в роскошных апартаментах с бассейном. Ей нравилось здесь все, кроме одного: выйти из особняка она могла только с разрешения этого человека или с ним. Обычно он вызывал ее, чтобы заняться любовью, но сегодня, похоже, у него другие планы. Сейчас она думала, что предстоит какая-то поездка. Толик, так называла она этого человека, велел ей одеться потеплее. Но почему же он молчит? Ехать так ехать. Здесь так жарко в шубе, а он молчит…

– Машенька, – наконец подал голос Толик. Девушка гордилась своей привилегией называть своего «папочку» по имени, остальные называли его Бейсик. – Машенька, я начал к тебе привыкать, это для тебя минус, – Бейсик говорил тихо, его глаза не моргали, – до тебя у меня была другая женщина. Твоя предшественница плохо кончила: длинный язык довел ее до цугундера. Я ей многое позволял, дал ей много прав, а она благодарила меня тем, что крутила за глаза дульки и общалась с кем попало. Пыталась привинтить мне рога и сделать оленем. Тебе интересно, чем она кончила?

– О нет, Толик, – ответила девушка, – мне это неинтересно. Ты же знаешь – я тебя люблю.

– Она тоже говорила «я тебя люблю», – у Бейсика шевельнулись веки. – А кончила «субботником» у жулья. Ее тело нашли в отстойнике.

Девушку передернуло, но она взяла себя в руки.

– Что за страсти ты мне рассказываешь, Толик, я тобой дорожу, я разве дала тебе повод в этом усомниться?

– Ты не треплешься ни с кем из прислуги, наверное, из-за того, что уверена – они все донесут мне. Ты хитрая и осторожная.

– Я не общаюсь с прислугой, это не мой круг, Толик.

– Мне нравится ход твоих мыслей, я позвал тебя, чтобы сообщить радостную для тебя весть…

Телефонный звонок не дал ему досказать. Звонить по прямому телефону, минуя приемную, могли только три человека: начальник личной охраны, главный управляющий и личный адвокат. Прибор поиска абонента высветил на электронном табло семь цифр: это был номер телефона, установленного в кабинете его адвоката. Кабинет находился этажом ниже. Бейсик поленился поднять трубку и буркнул в микрофон громкой связи:

– Зайди. – Его глаза вновь остекленели, он погрузился в свои мысли, забыв о девушке. Через минуту пришел адвокат с какой-то папкой.

– Может, я помешал? – обратился он к Бейсику.

– Адвокаты обычно помогают, а не мешают, – произнес Бейсик. Он строго посмотрел на девушку, на какое-то мгновение, зафиксировав на ней свой взгляд, затем сказал: – Ступай, маленькая, у меня дела.

Девушка не показала вида, что ей неприятно такое обращение. Она одарила Бейсика своей очаровательной улыбкой, метнув одновременно искрометный взор на вошедшего в самый интригующий момент адвоката. И только Бейсик понял, чем вызван и кому адресован этот палящий взор, сосредоточивший в себе затаенную злобу.

Не успела девушка закрыть за собой дверь, как Бейсик окликнул ее:

– Да, дорогая, я забыл сообщить приятную для тебя новость: теперь ты имеешь право выходить из дома в любое время. Я подумал – тебе захочется воспользоваться этим правом прямо сейчас. «Мерседес» в твоем распоряжении, так что оделась ты не зря… На улице мороз. Отныне у тебя полная свобода.

Девушка послала Бейсику воздушный поцелуй и закрыла за собой дверь.

Полная свобода… Адвокат все еще не осмеливался присесть. Он знал, что если Бейсик не указал на стул сразу, то придется ему докладывать о выполненной работе стоя. Адвокат был из тех людей, которые ощутили на собственной шкуре, что такое полная свобода в интерпретации Бейсика. У адвоката была своя история…

Намаявшись с рутиной в нарсуде, молодой юрист с радостью принял предложение о работе в коммерческой фирме. Два года работал на совесть, вникал в азы делания денег, да вник так, что решил усвоенную теорию воплотить на практике. Случай представился. Правление фирмы доверило ему сопровождать груз на зафрахтованном пароходе. Судно следовало в Африку с оборудованием для кирпичных заводов – так значилось в грузовой таможенной декларации. Под видом продукции кирпичных заводов провозили литий и цинк в слитках. Груз ждал адресат в Тунисе, но так и не дождался. Груз исчез вместе с провожатым…

Поиски не дали результата. И тогда фирмачи пришли на поклон к Бейсику. Выслушав ходоков, Бейсик взялся за дело, пообещав за хорошие комиссионные вернуть им деньги. Бейсику так понравилась афера, предпринятая юристом, что он расхохотался:

– Хваткий малый, мне самому такой нужен. Продайте мне его.

Фирмачи в недоумении пожали плечами. Тогда Бейсик отсчитал им приличную сумму за еще ненайденного юриста. Кому-кому, а им этот пройдоха не нужен был и даром, но Бейсик по-своему ценил людей, а о том, что его ребята обнаружат пропажу в максимально сжатые сроки, Бейсик не сомневался.

Так и случилось. С судном разобрались мгновенно. Вместо Туниса, где его ожидали заказчики, корабль разгрузился в египетской Александрии. Там от груза и след простыл. Прошла еще неделя. И Бейсику доложили, где обосновался пропавший юрист. Юриста скрутили в Германии, в саду его коттеджа, выстроенного на Рейне, и доставили к Бейсику. Бедолаге оставалось одно – расплатиться, но участь его вобрала в себя еще и следующее – трудиться, как папа Карло, на Бейсика.

Кадр оказался настолько ценным, что Бейсик, плюнув на прошлое юриста-афериста, сделал его своим личным адвокатом. Как к работнику к нему не было претензий. Немудрено – работать плохо на Бейсика было по меньшей мере рискованно, особенно для раба, хотя и высокооплачиваемого. Такой незавидный статус личного юриста был удобен Бейсику, но сам Бейсик без задней мысли полагал, что дал юристу полную свободу…

– Ну, давай выкладывай, что накопал, – кивнул он адвокату, когда девушка вышла, – хотя постой, хочешь оценить, какая у этой курочки фигурка, как эта птичка порхает?!

***

Девушка, получив «вольную» с барского плеча, направилась к выходу из особняка. У массивной решетки-двери дежурил охранник, не поставленный в известность о том, что Бейсик теперь разрешает своей любовнице выходить за пределы здания. Поэтому вполне резонным был и его вопрос:

– Вам не жарко в шубе?

– А ты что, градусник?! – резко парировала она. Ее рассердила унизительная процедура объяснения с охранником. Звонить в приемную Бейсика по внутреннему телефону не потребовалось. Выручил водитель «мерседеса», показавшийся в дверях центрального входа. Он подтвердил слова девушки и предостерег охранника от излишнего усердия.

В этот момент на экране одного из мониторов в кабинете Бейсика появилось изображение фасада особняка. Скрытая видеокамера запечатлела крупным планом стройную фигуру девушки. Она грациозно спускалась по ступенькам к автомобилю.

– Ты смотри, какая пластика! – вслух восхищался Бейсик. – Дефилирует, как на подиуме. Я взял ее из агентства манекенщиц.

Но тут его словно ошпарило кипятком. Будь девушка в курсе, что папочка изъявит желание тайком за ней понаблюдать, никогда не допустила бы такого ребячества. Виновато оглянувшись по сторонам и удостоверившись, что за ней никто не наблюдает, она вытянула средний палец кверху и выругалась по-английски:

– Фак ю!

Бейсик над этим посмеялся. Его реакция на подобные вещи была неадекватна.

– Видишь, как эти мокрощелки благодарят за доброту? Ведь только что ее предупредил, чтобы не изгалялась, про бывшую свою рассказывал, а она буквально дульки крутит. У нее пуля в черепе. Не успела выйти и на тебе! Это мне-то «фак ю», ну ты гляди, это мне. Ах, сучка, – покачал головой Бейсик. – Они все одинаковые, у них память короткая, ну да ладно, с этой дурой я потом потолкую. Что там у тебя, читай. Мне уже интересно.

Бейсик подкурил потухшую сигарету. Адвокат раскрыл папку, но докладывал, не глядя в свои записи, по памяти:

– Родионова Елена Александровна известна как Матушка, довольно одиозная, достаточно колоритная фигура в Киеве. Занята в сфере финансов, большие связи с политиками. Для собственной безопасности создала специальное подразделение: церковную службу безопасности, по сути, легализованное воинское формирование из бывших спецназовцев, спортсменов и уголовников. Ее связь с высшим духовенством – отдельный вопрос. Причем, связана она не только с иерархами Киевского патриархата, которых московский Синод считает раскольниками, но и с Ватиканом. По неуточненным данным, ее крестники, юноша и девушка, на самом деле – ее дети от епископа Симеона – одного из высших иерархов автокефальной церкви. Если прикажете, выясним точнее…

– Продолжай, слушаю. – Бейсик вынул сигарету изо рта и выпустил клубок дыма.

– Выясним точно, – поправился адвокат, придав своим словам утвердительную тональность. – С церковью связана очень давно. Начинала с того, на чем сидела: антиквариат, церковная утварь, распределение подрядов на строительство и реставрацию храмов. Ныне переключилась на банковскую деятельность. Размеры активов ее Церковного банка засекречены, финансовая деятельность непрозрачна, по аналогии с нашей патриархией, Киевская автокефалия получила льготы на многие виды эксклюзивной предпринимательской деятельности. И вся эта деятельность проводится по счетам Церковного банка. В Киеве стоит под защитой крупной группировки Роланда Кутателадзе, грузинского авторитета из кутаисских «лаврушников». Поддерживает контакты с военными формированиями УНСО. В данный момент расставляет филиалы своего банка по всей Украине. Государственные структуры всячески ей содействуют, в Крыму по понятным причинам… по причинам продекларированной Матушкой лояльности к киевским властям, особенно. Это все. – Адвокат закрыл папку.

– А как насчет того, что врага надо знать в лицо? – поинтересовался Бейсик.

Адвокат ожидал ощутить на себе изумленный взгляд хозяина, когда протянул Бейсику снимок с портретом Матушки, добавив:

– Кроме этого нам удалось заполучить видеозапись одной торжественной церемонии – репортаж о передаче памятника древнего зодчества в лоно автокефальной церкви, на торжествах присутствовала Родионова, она стоит по правую руку от президента Украины во время богослужения…

Бейсик отреагировал на такую прыть своего адвоката холодно:

– Совпадает. – Он щелкнул по лежащей на столе папке, содержащей подробный отчет обо всем, что касалось Родионовой. Работу адвоката кто-то продублировал. Бейсик внимательно вгляделся в портрет женщины. – Красивая, – оценил он, – значит, такая же тварь, как все эти шлюхи, только у этой ко всем ее достоинствам еще и власть. Эта сучка опасна вдвойне. Крюку предстоит побывать в Киеве…

***

Бейсиком Бейсика окрестил его наставник, вор в законе по кличке Сибиряк, когда Бейсик еще был никем, а, вернее, был у Сибиряка в качестве «главного подай-принеси». Сибиряк приметил нешустрого паренька с ясной головой, подобрал его с улицы. Бейсик был детдомовским сиротой. Сибиряк стал воспитывать его на свой манер.

Глаза мальчика стекленели, когда он злился. Но он не плакал и не орал, как его сверстники, он запоминал. У парнишки была потрясающая память, и он очень любил считать: считал деньги, которые давал на карманные расходы учитель, считал, но жалел тратить, считал даже конфеты, которыми его угощали, считал все, что можно было посчитать. Может быть, из-за этой компьютерной памяти, которой обладал мальчонка, Сибиряк присвоил ему прозвище Бейсик. Бейсик поселился у своего наставника.

Сибиряк никогда не считал Бейсика своим приемным сыном. Он был жесток к нему, часто бил. В то же время Сибиряк, привязавшийся к своему протеже, был уверен, что из мальчонки будет толк. Бейсик рос и мужал в делах, которые раз за разом становились все серьезнее. Когда Бейсику исполнилось двадцать, это был уже прожженный жулик, у которого был верный расклад.

Шло время. Менялась политика. Сибиряк скоро учуял новые возможности и принялся теперь делать деньги нетрадиционными для блатных способами. И хотя многие из возникших коммерческих структур возглавляли бывшие зэки, для уголовника такой масти, как Сибиряк, это был нетипичный случай. Он перекрасился в коммерсанты, открыл холдинговую компанию.

Московская блатота и раньше дивилась дружбе Сибиряка с цеховиками, а теперь кривилась, глядя, как он сам становится бизнесменом. Но Сибиряк стоял на своем. Он говорил Бейсику, который из шестерок уже выдвинулся в компаньоны:

– Мальчик мой, эти недоумки не могут понять, что время «малин» прошло. Настали новые времена. Посмотришь – всю эту шушеру скоро придавят настоящие ребята, большой бизнес. Они говорят, что вор не может стать барыгой, вор не должен торговать. Долго они не проковыляют с таким раскладом. Вот увидишь.

И Бейсик видел. Сибиряк поднимался вопреки желанию многих. По большому счету он был прав. Он отмахнулся от жулья и перестал ходить на воровские сходки. Сибиряк так увлекся деланием денег, что позабыл о своем старом ремесле.

Воры в законе точили зуб на Сибиряка и дали об этом знать… Когда «выставили» один из магазинов Сибиряка, тот побелел от ярости: вора обворовали! Придя на сходку без приглашения, он только спросил: «Кто?» И ему ответили:

– Ищи, коли сможешь. Ты теперь не вор, ты – барыга, а барыги ментам челом бьют.

Обозленный Сибиряк решил сам найти воров. Поиски привели к другой находке. Один из людей Сибиряка нашел несколько граммов свинца. Его голова прибавила в весе, когда ее продырявила пуля. Сибиряк приказал «валить» всех подозреваемых. Двоих блатных уложили наповал в тот же день. Разборка грозила обернуться войной, но это была непонятная война, с невидимым врагом. Не мог же Сибиряк противостоять всем ворам в законе. У каждого из них на прихвате был десяток «свистков», в любую минуту готовых стянуть удавку на горле Сибиряка. Его положение стало незавидным. Заплывшая жирком на завидных харчах бригада Сибиряка оказалась бессильной. Знал бы Сибиряк, кто именно придумал поиграть на его нервах, – самолично разорвал бы глотку. Но он не знал, да и, по правде говоря, он совсем сник.

Недоглядел Сибиряк, слишком явно пренебрег своими бывшими подельниками. Он был волк-одиночка. И они были волки. Но Сибиряк теперь понял, что новые времена заставили и их реорганизоваться в стаю, дабы быть независимыми от организованных банд рэкетиров. Под натиском молодой поросли рэкета блатные на воле просто должны были держаться друг друга. Чтобы выжить.

Бейсик тоже сообразил, что бывшие дружки не дадут спокойной жизни его наставнику. Сибиряку стоило заранее позаботиться о том, чтобы не утратить свой престиж среди блатных. Оказалось, недостаточно иметь собственную «крышу». Даже рэкету сподручнее было договориться с ворами, нежели идти с ними на конфронтацию. Мало ли что. Ведь и рэкетир, попав в зону, волей-неволей оказывался во власти воровских понятий. Лучше плохая дружба с блатными, чем хорошая вражда. Этот урок Бейсик запомнил на всю жизнь. Главное – хорошие отношения.

Сибиряк постарел. Ему стукнуло шестьдесят. Он ослаб. Бейсик видел, что деловая хватка его учителя пошла на убыль. Сибиряк после позорного фиаско в конфликте со сходкой плыл по течению и не собирался выкручиваться. Бизнес застыл.

Бейсик уже знал, как нужно повести дело, чтобы вернуть прежние темпы. Но ему мешало одно обстоятельство… От его наставника осталось только одно – мудрость. Однако Бейсик считал и себя далеко не глупым. К тому же он понял, что даже мудрые дальновидные люди, такие, как его учитель, не застрахованы от ошибок. Бейсик стал думать. И это не скрылось от глаз его наставника.

«Да, мальчик, ты далеко пойдешь, – размышлял про себя Сибиряк, глядя на то, как деловито рылся и черкал в бухгалтерских книгах Бейсик. – В тебе столько энергии и совсем нет жалости. И ты готов переступить через труп твоего наставника». Бейсик оторвался от книг и взглянул на Сибиряка. Они встретились глазами и улыбнулись друг другу. «Да, ты хитер, как бес, и ты любишь считать, – думал Сибиряк. – Ты уже просчитал, как тебе выгодна моя смерть. Это послужит трамплином для твоего возвышения. Свалив меня, ты обретешь то, чего так жаждешь, – власть. И заодно выслужишься перед жульем. Они ведь считают меня паршивой овцой и ждут – не дождутся, когда я наконец выйду из игры. Кто меня сковырнет? Конечно же, ты, мой мальчик, тебе это нужно. И я не стану тебе мешать. Это Провидение».

Спустя три дня один из его «свистков» доложил, что Бейсик побывал у паханов. Сибиряк не принял мер, он не мешал Бейсику. Он знал, что на карту поставлена его жизнь, но он хотел умереть именно так, от руки своего ученика. Спустив курок, Бейсик закрепит пройденную программу, сдаст экзамен на зрелость, на зрелость волка. Только такой исход своего пути Сибиряк считал верным. То учение, которое он передал своему ученику, проповедником которого он являлся, предполагало в данной ситуации два возможных решения – либо умрет он, либо его пасынок. Сибиряк уже выбрал, Бейсик, в свою очередь, тоже выбрал.

Бейсик вошел в кабинет своего наставника поздним вечером, когда Сибиряк отпускал телохранителя. Он зашел с заряженным пистолетом. Единственное, чего он не мог предположить, так это то, что его наставник знал о цели его визита.

– Я принес показать, что придумал наш бухгалтер. Сам только что разобрался, – сказал Бейсик. – Он тут такое натворил. Налоговикам и не снилось. Комар носа не подточит. Почти половина прибыли останется за кадром без всяких оффшоров. Шедевр черной бухгалтерии.

Сибиряк смотрел Бейсику прямо в глаза, пытаясь уловить хотя бы каплю сострадания. Нет, ничего подобного не было. Бейсик спокойно достал пистолет и нажал на курок, улыбаясь. Последним, что видел Сибиряк, были вспыхнувшие глаза его ученика. Бейсик сдал экзамен по предмету той программы, что вложил в него Сибиряк, на «отлично». Одним выстрелом в упор сразил своего наставника. Он стал волком, приобретя волчий билет в одну сторону. В ту самую, откуда нет обратной дороги, и где на конечной станции во веки веков снимаются рукотворные короны.

Возглавив дело, Бейсик перестал заигрывать с жульем. Он стал окружать себя надежными людьми. Подбирал в свою бригаду таких, которые были не способны импровизировать. Ему нужны были люди, беспрекословно выполняющие его приказы. Очень скоро Бейсик стал сам себе крышей. Это для него прошло без осложнений, за исключением пары стычек с бывшими опекунами. Это не была война, скорее, позиционные маневры. Но Бейсик не спешил отхватить как можно больше территории. Он делал себе имя. Бейсик знал, как себя поставить.

Первым делом Бейсик уладил отношения с ментами в своем районе, очищая их руками территорию от мелких конкуренов. Если за кого-то ходатайствовала блатная верхушка, он прислушивался. Его стали уважать. К нему начали обращаться.

Новой ипостасью его деятельности, превратившейся в одну из основных статей его дохода, стал отлов неуловимых. У Бейсика были только ему одному подвластные методы. Найти человека, который не хочет, чтобы его нашли, – пожалуй, эту работу Бейсик делал лучше Интерпола. Но заказчики обычно просили Бейсика не только найти человека, но и вернуть то, что этот человек был должен…

Понятие «долг» имело в их среде многогранную трактовку. Должник необязательно тот, кто взял у кого-то взаймы и не расплатился или не выплатил вовремя проценты по кредиту, нет. Должника назначал заказчик, а цену – исполнитель. Бейсик разбирался детально, без обиняков. Он мог ответить отказом даже на очень дорогой контракт, когда чувствовал, что «предъява левая», обвинили человека понапрасну. Очень скоро в блатном мире за эту свою правильную переборчивость он снискал столь весомый авторитет, что был коронован в присутствии чуть ли не всех «аристократов преступного сообщества»…

Но чаще заказы принимались. Когда должника находили, то вежливо советовали ему вернуть долг. Предполагалось, что долг будет возвращен строго в установленный Бейсиком срок. Гарантом пунктуальности должника служил заложник, желательно член его семьи, или же сам должник. Это в том случае, если за его долги брались рассчитываться родственники, друзья или заинтересованные лица. Не уложившись в срок, должник рисковал стать посаженным на «счетчик», чаще всего посуточный, но нередко почасовой. Заложник после включения счетчика обычно подвергался физическому надругательству. Если должник начинал чудить – в это понятие вкладывалось в том числе обращение в милицию – заказчик информировался, но заказ не снимался, так как люди Бейсика были застрахованы от любых обстоятельств связями своего босса. К тому же такое поведение должника теперь уже причиняло обиду самому Бейсику, его репутации. Счетчик становился поминутным.

Не прошло и полгода, как бригада Бейсика стала одной из сильнейших группировок, а его коммерческие структуры процветали.

Расцвет могущества Бейсика пришелся на начало девяностых. Он основал коммерческий ТОМО-банк и одновременно несколько благотворительных фондов, включая «Дети Чернобыля», «Беспризорники России» и «На свободу с чистой совестью». Первые два фонда освобождали его от налогов, а последний являлся его добровольным налогом – «гревом» для сидящей братвы.

Скоро настал момент, когда Бейсик решился поднять свои штандарты, чтобы еще раз заявить о себе, но теперь уже в полный рост. Настал этот момент еще и потому, что в Москве лютовала чечня…

Открыто в войну с чеченской группировкой вступил Зураб Гонсадзе, признанный авторитет, слово которого чтили воры в законе. Автоматные очереди рассекли городские улицы и возвестили о начале междоусобной войны между кланами чеченцев и грузин.

Бейсик сделал безошибочный ход. Заявив Зурабу о своей поддержке, он на деле оказал ему лишь символическую помощь: с подачи Бейсика московская мэрия издала постановление об усилении паспортного режима. Менты прочесывали город, задерживали всех подозреваемых. В основном с кавказским типом лица. Шерстили гостиницы. Кто-то дал «набой» на чеченские квартиры. Выяснилось, что на жилплощади каждой такой квартиры умудрялось прописаться по двадцать человек чеченской национальности.

Бейсик держал ситуацию под контролем, а своих боевиков наготове. Однако идеальным вариантом Бейсик считал субсидирование бандитов Зураба. Но шайка этих разбойников не оправдала его надежд. Чеченцы были сильнее. К тому же обильная финансовая подпитка находящихся под чеченским колпаком банков давала о себе знать. Зураб, напротив, все наглее теребил Бейсика, требуя все больше денег на продолжение войны.

Скоро чеченские лидеры пронюхали, что за спиной Зураба стоит Бейсик. Они знали, что бросить вызов Бейсику – все равно, что вырыть себе могилу, знали, что у Бейсика была вышколенная бывшими спецназовцами мобильная армия вооруженных до зубов головорезов и что оснащена она боевыми вертолетами. Но пугали чеченцев не эти формирования, и даже не связи Бейсика с политиками и высшими госчиновниками. Этого добра у них самих хватало. Чеченские лидеры были в курсе, что Бейсик имеет прямой выход на Лубянку.

Взвесив все «за» и «против», чеченский клан посчитал, что лучше зыбкий мир, чем затяжная война с сомнительным исходом. Они готовы были не только пойти на пересмотр сфер влияния, не только отказаться от своих притязаний к землям Зураба, но и открыть Бейсику доступ к некоторым из своих кормушек. Чеченцы понимали, что надо спешить. Склонить Бейсика к сепаратному миру было возможно только до того момента, пока его люди не вовлечены в бойню. На проведении мирных переговоров с Бейсиком упорно настаивал и чеченский Координатор в Грозном, хотя был уверен, что потенциальные возможности московской организации не исчерпаны. Он убеждал, что следует принять любые условия Бейсика, лишь бы тот согласился на мир. А там видно будет.

Московская штаб-квартира чеченского синдиката строила свои отношения с Грозным на партнерских началах. Московским лидерам чечни не нравился тон Координатора. Но война отнимала силы и время. Чеченцы несли потери и расходы, и они постановили: выйти с предложением о мире к Бейсику, принять его условия вплоть до отторжения части подконтрольных чечне территорий. Но… Их не устраивал вид побитой собаки. Московский клан хотел сохранить свое лицо, отомстить за братьев, чьи жизни оборвал Зураб.

Была организована новая акция. Чеченские боевики изрешетили автоматными очередями «понтиак» и джип с головорезами Зураба. Кровавое месиво произошло возле гостиницы «Космос». Патрульные милицейские машины застали на месте зверского побоища лишь бездыханные тела, пробитые пулями. Потеряв одного, чеченцы убили восьмерых. Погиб и родной брат Зураба – Мамука Гонсадзе. Зураб вышел из себя. Придя к Бейсику, он стал орать, требуя от Бейсика немедленного вмешательства. Бейсик оборвал его словами:

– Говори тише, не маши руками. Мы не на базаре.

Часом раньше у него побывали чеченские парламентеры. Бейсик оставил их без ответа. Но чеченцы не торопили его. Бейсика торопил Зураб. Это и повлияло на решение Бейсика. Бизнес есть бизнес.

Но, отдав на заклание Зураба, Бейсик рисковал утратить свой высокий рейтинг среди авторитетов. Его могли посчитать шакалом. У Бейсика созрел план. Дабы избежать распространения нежелательных слухов о себе, Бейсик начал распускать слухи о Зурабе. Они дошли до воров в законе.

– Зураба чечня щемит, он порожняк включил, не отомстил за брата, сыграл невнятную обратку и собрался с Москвы чухнуть. Его уже свои опускают.

Слухам поверили. Почва была подготовлена. Теперь Бейсик стал торговаться с Чечней. Надо было подороже продать Зураба. Вопрос об угодьях, где «колядовал» Зураб, не стоял. Все они вместе со страховой компанией «Ромис», принадлежащей Зурабу, после того как Гонсадзе «склеит ласты», отходили к Бейсику. От чеченцев Бейсик предпочел взять контрибуцию, размеры которой были равны активу одного из чеченских банков. Но в последний миг, когда сделка была почти заключена, Бейсик поставил еще одно, последнее, условие…

– Зураба должны замочить свои.

Это подтвердит гуляющие о нем слухи и исключит возможные слухи о Бейсике. Такая постановка в корне меняла ранее достигнутое соглашение. Чеченцы были изначально в роли проигравших войну, раз речь шла о контрибуции. Но для них имело значение другое – внешний эффект, то впечатление, которое произведет в преступном мире чеченская роспись на черепе Зураба. Они заботились о своей репутации тоже. Хотели всем замазать глаза. Они думали, что платят Бейсику не только за мир, но и за поддержание собственных понтов.

Но Бейсик не мог допустить несостыковки. Если Чечня приложилась к Зураб, и это становилось очевидным, то непонятным выглядел итог – сфера влияния Зураба отходила к Бейсику, вернее, к его человеку, без боя с чечней. Бейсик не хотел лишних вопросов. Почему не впрягся за брата? Как могло получиться – чечня хотела земли Зураба, теперь Зураб мертв, а земли достались Бейсику?

Все смотрелось бы по-другому, если б Зураба приговорили свои. Его район передавался бы в ведение не кого-нибудь, а в порядке вещей оставался бы за человеком, подконтрольным Бейсику. Считалось бы при этом, что Бейсик не участвовал в разборке. Он остался Зурабу партнером. Он пошел на деловую меру, стал сотрудничать с человеком, заменившим Зураба после внутренней разборки. Так было верно. Но чечня теряла при этом право поставить последнюю точку в войне. Спорили долго. Тут Бейсик наехал:

– Братки, я гляжу, вы что-то недопонимаете. Кто с поднятыми лапками пришел? Я у вас мира не прошу. Не хотите моих условий – будем дальше продолжать «пиф-паф». Тогда и Зураб пусть живет. Я ему не только словом, делом подсоблю. И тогда кому-то из нас, или мне, Бейсику, или вам, ребятня, наступит «краилово». Ну что, будем дальше упрямиться? Или будем по делу, без понтов базарить? Шо вы меня замолаживаете, как девицу? Еще раз говорю: Зураба похоронят только в том случае, если его привалят не чеченцы.

Наезд не подействовал должным образом. Чечня зацепилась за компромисс. Пусть Зураба оприходует кто угодно, пусть это будут не они, но и не свои. Чтоб никто точно не знал, кто это сделал. Бейсик уступил, потому что для него это не имело такого принципиального значения, как для чеченцев. Исполнить акт он поручил человеку «слева». Профессиональному убийце по кличке Крюк.

Зураб выходил из офиса страховой фирмы. Баллистическая экспертиза установила место, откуда стреляли. В маленьком дугообразном окошечке чердака соседнего дома была обнаружена аккуратно уложенная крупнокалиберная хорватская винтовка «RT» с оптическим прицелом, снайперсое предназначение которой было весьма спорным, но эффективность которой в хорватско-сербском конфликте 90-х была доказана не только на живой силе, но и на технике. Преступник оставил оружие на месте преступления. Налицо был почерк профессионала. Все, даже менты, оценили, что с Зурабом расправились серьезные люди, которым свойственен «черный юмор», сдобренный славянской широтой, ведь не зря хорваты прозвали свое изобретение «ручной пушкой».

Если бы Бейсик не жил по таким законам, то не достиг бы того, что имел. Эти законы гласили, что мир делится на волков и овец. Если ты волк, то живи по волчьим законам. Если ты овца, то сиди и сопи в две дырочки. Бывало, овца, чтобы выжить, выдавала себя за волка, рано или поздно обман раскрывался. Овца отвечала за ложь. Случалось, овца, чтобы выжить, толкала в волчью пасть другую овцу, послабее. Но это была лишь временная передышка. Встречались овцы, до которых волкам было трудно добраться. Эти овцы паслись в самой сердцевине отары, но проходило время, и живой заслон сокращался, теперь уже эти овцы щипали травку совсем близко от затаившегося волка. Бывало, и волк, чтобы выжить, отбивал добычу у другого волка, послабее, и опускал его до уровня овцы или убивал. Так поступил Бейсик с Зурабом. Он сделал все верно. По тем понятиям, по которым жил.

Наступила новая эра – эпоха расцвета империи Бейсика. Бейсик доминировал в Москве, но борьба продолжалась. Началась война за филиалы.

Скоро настала очередь Крыма. Московские конкуренты распрощались с надеждой заполучить этот райский уголок. Их смущала государственная принадлежность полуострова. Но для Бейсика не существовало границ и таможен. Он всегда следовал сообразно собственной логике. А ему представлялось, что ситуация в Крыму благоприятна для его планов. Бейсик располагал достаточной силой, чтобы влиять на политику. Его усилия были одобрены поддержкой деловых кругов, рвущихся на неосвоенный рынок.

Проведя конфиденциальные беседы с рядом ведущих политиков, банкиров и предпринимателей, он сделал вывод: Крым стоит того, чтобы им заняться. Он начал действовать с дальним прицелом… Сегодня Крым в составе Украины, а завтра, глядишь, и нет. Примерно так обстояли в Крыму дела в начале 90-х…

Бейсик установил контакт с крымскими боссами. В Крыму довольно самостоятельно правили дядюшка Цезарь в Севастополе и симферопольские братья Каблуки. Они не стали пренебрегать предложенной Бейсиком дружбой и сотрудничеством в области финансового капитала и курортного бизнеса. Для крымчан дружба с Москвой была козырем в рукаве при плохой карте.

Цезарь, к примеру, не скрывал своей проблемы от Бейсика. Карта у Цезаря действительно не шла. Нельзя сказать, что все складывалось из рук вон плохо. Обычные внутренние неурядицы. Отчасти он сам был виноват, хотя, дабы втереться в доверие к Бейсику, он заявил, что больше страдает от вмешательства извне.

Цезарь говорил Бейсику то, что Бейсик хотел услышать. Заигрывая с москвичом, он ненавидел его всеми фибрами души, так же, как тех, кто лез в его вотчину из Киева, Донецка и Кавказа. Хитрость заключалась в том, чтобы стравить львов, и наблюдать за ними с безопасной ветки. Однако, соперничать в коварстве с Бейсиком изначально было небезопасно.

Разведка Бейсика и на этот раз сработала четко. Источник проблем обнаружился быстро. Знакомство с врагом произошло заочно. В борьбе за сферу влияния столкнулись два гиганта. С одной стороны это был Бейсик, с другой – Елена Родионова. Эта борьба была чем-то вроде локального конфликта, но территориальные споры выходили за рамки государственного менталитета. Сцепились два монстра преступности. Его сопернице пока было невдомек, кто развязал войну. Ее неведение было на руку Бейсику. Он затеял большую игру, которая стоила свеч. Речь шла о территории, по площади, превышавшей Сицилию, о курортах Южного берега Крыма, где в свое время выстроили для себя шикарные дачи руководители СССР.

***

Два шустрых сорванца лет пяти в цветастых шортиках драли друг другу чубы в песочнице. Малыши не поделили совок. Девочка со сползшим набок бантиком вначале не обращала на мальчиков внимания, Машенька была занята уничтожением муравейника. Сымитировав свистом падение авиабомбы, она топнула напоследок ногой, задавив с десяток муравьев. И тут решила оставить ненадолго свой безжалостный геноцид насекомых. В песочнице разворачивались события куда интереснее. Она подбежала к драчунам. Толька из пятой группы, малыш покрупнее, держал перевес. Бориска сопротивлялся из последних сил. Но по всему было видно, что Толик вот-вот повалит его на землю. Так и случилось. Толька коварно подставил ножку, и его соперник рухнул в песок. Но на этом поединок не закончился. Толька имел намерение положить Бориску на лопатки, чтоб раз и навсегда поставить точку в споре о совке. Предмет разногласия торчал в песке неподалеку от дуэлянтов.

Девочка не видела, из-за чего подрались мальчишки, но симпатии ее были на стороне Борьки. И дело тут было не в жалости к менее сильному. Просто Борька дарил ей иногда жвачку, а у Тольки не выпросишь даже драного клочка изоленты.

Девочка, недолго думая, схватила совок, зачерпнула добрую горсть песка и швырнула песок Толику в лицо. Но слегка переборщила. Не увернулся от попадания и Бориска. Оба мальчугана заорали от жгучей рези в глазах и зарыдали в унисон, забыв о незаконченном разбирательстве.

К детишкам уже бежал их воспитатель, Михаил Иванович. Эх, разве уследишь за двумя десятками сорванцов! Опять напакостили, натворили чего-нибудь и подрались. Михаил Иванович, уже немолодой, слегка сгорбленный дядечка в мятой белой панамке с козырьком, вмиг выяснил, что произошло. Ребятня любила своего доброго воспитателя. Сразу нашлись очевидцы. Несколько малышей наблюдали за дракой с мачты деревянного кораблика, установленного в центре игровой площадки детского садика. Пацанва не оказалась рядом с драчунами лишь потому, что играла в пиратов. Зато все видела.

Их капитан Сильвер, пятилетний Женька, который в воображаемую подзорную трубу первым увидел происходящий инцидент в песочнице, скомандовал:

– Курс на драку! – И мальчишки, пересилив любопытство, подчинились. Игра так игра. Она представляли, что плывут к месту потасовки. Представляли точно так же, как крохотная Надюшка, сидящая на чугунной лошадке, представляла, что скачет к песочнице верхом. Она озвучила конский галоп: «Тык-дык, тык-дык, тык-дык».

Детишки окружили Михаила Ивановича, Женька был рад похвастаться своей осведомленностью о происшедшем между Толиком и Борькой конфликте, не забыв вставить в свой рассказ собственное мнение о том, кто из претендентов имел больше прав на этот совок. Надюшка тоже все видела, но вредные мальчишки не давали сказать ни слова. А ведь ей так хотелось тоже что-нибудь рассказать. Надюшка нашла, что добавить:

– А Маша муравьев давила.

Она во всех красках рассказала, как Машенька разрушала муравейник.

Перед воспитателем нарисовалась полная картина того, что случилось в песочнице. Мальчики перестали реветь, резь в глазах прошла. Они стояли, понурив головы, ожидая, что последует наказание. И теперь им было все равно, что злополучный совок держит в руках Машенька.

– Разве можно драться из-за такой ерунды? – причитал воспитатель. – Когда вы научитесь уступать друг другу? Вы что думаете, все споры надо решать с помощью силы? Если бы взрослые поступали так, уже давно была бы война. Опять ты, Толик, ищешь кого послабее. И так знают, что ты – мальчик крепкий. Зачем тебе постоянно доказывать свою силу, выставлять напоказ свои мускулы? Уважение так не зарабатывают. А вот если бы ты, Толик, уступил, отдал совок Бориске, представь, как бы все удивились. Вот, сказали бы, какой у нас Толик справедливый. Как он хорошо поступил. Так заслуживают авторитет, а не с помощью кулаков. А ты, Мария? – Он пожурил девочку. – Они хоть пацаны, а ты же – девочка, будущая девушка, хочешь врачом стать, как мама, людей хочешь лечить, а сама муравьев убиваешь. Как ты можешь? Ведь они же живые, они же тоже жить хотят. А ты над живыми существами экспериментируешь, поступаешь, как фашисты в концлагере.

– А красные муравьи плохие. Это черные хорошие, – попыталась сквозь слезы оправдаться Машенька.

– Кто тебе сказал такую глупость? Все муравьи пользу приносят. Им природа жизнь дала, а ты эту жизнь отнимаешь. Кто тебе дал право решать, жить этим мурашам или нет? Почему ты такая жестокая? Обрадовалась, что они беспомощные, а если придет какой-нибудь великан и будет тебя давить своей огромной ступней? Как ты этих муравьев. Тебе это понравится? Жестокость порождает жестокость.

Девочка плакала навзрыд.

Михаил Иванович еще долго мог философствовать в этом роде, поучая малышей. Но вдруг он заметил, что возле калитки остановился перламутровый «порш». Из него вышел высокий, элегантно одетый мужчина в ярко-красном галстуке. Михаил Иванович узнал этого человека. Этот человек приезжал к нему всегда, когда Бейсику требовались его услуги.

«Придется сегодня оформлять отпуск без содержания», – подумал Михаил Иванович.

– Ну, все, ребятки, прогулка закончилась, всем мыть руки перед обедом.

Толик и Бориска побежали первыми. Они были рады, что дядя Миша забыл их наказать.

Киев. Украина

Самолет ТУ-154 совершил посадку в бориспольском аэропорту Киева. По трапу спускался немолодой, слегка сгорбленный человек. На нем был щегольский бордовый костюм. Кипельно-белый воротничок его рубашки стягивал модный зеленый галстук, пристегнутый к рубашке вычурной заколкой, пальцы сжимали ручку кожаного кейса с цифровым кодом. В этом человеке трудно было узнать воспитателя детского садика в белой пожеваной панамке. А ведь это был тот самый дядя Миша, наемный убийца Крюк, получивший заказ Бейсика.

Он сел в такси. До Киева 30 километров. Адрес на Крещатике водиле знать не стоит. Добросит до центра, и ладно. Придется прогуляться пешочком до снятой заблаговременно квартиры. Там все необходимое для исполнения контракта…

Севастополь. Крым

С размаху, метнув увесистый шар в выстроившиеся кегли, Цезарь вновь уселся в шезлонг. Шар с грохотом покатился к стройному ряду и, ударив по нему хлестким шлепком, снес все кегли до единой.

– Страйк! Как всегда твоя взяла, – пробормотал коренастый тип, бритая голова которого была посажена на бычью шею. Не сказав больше ни слова, мордоворот подал Цезарю большое махровое полотенце и устроился в соседнем кресле. Этого человека звали Ваня Хватов: он был известен как рэкетир, работающий на Цезаря.

Глядя со стороны на Хватова, можно было подумать, что его сморщенный лоб и нахмуренные брови – свидетельство работы мысли. Но сейчас на Хватова со стороны смотрел только Цезарь. А уж Цезарь-то знал, что Хватов не думал сейчас ни о чем. Да, Хватов обладал редкой способностью ни о чем не думать в присутствии дядюшки Цезаря, потому что знал: за него думает Папа.

Цезарь, отпив глоток апельсинового сока, раскрыл газету, затем оторвался от нее и бросил изучающий взгляд на своего верного пса, имеющего на все случаи жизни одно выражение на плоском лице, которое навечно утрамбовал бокс. Цезарь не собирался отдавать распоряжение, ему хотелось поговорить о том, что его волновало…

Цезарь не боялся делиться с Хватовым самым сокровенным. Он ему доверял. Доверял потому, что Хватов был своеобразным собеседником. У этого крушилы в ушах помещалось сито, сортирующее слова Цезаря на приказы, которые надлежало выполнять, и не обязательную для усвоения информацию, которая вылетала из его головы сразу. В этой сортировке Хватов преуспел за долгие годы работы на папу. Что касалось мыслей, не связанных с работой, то они не пестрели ассоциациями. Нельзя сказать, что мозг Хватова был полностью обделен воображением. Но бесспорным являлось то, что нормальным состоянием мыслительного процесса Хватова в периоды, не занятые делом, был тупик. Цезарь дорожил столь ценным человеком. Скорее, Хватов был роботом, чем дегенератом. Свое дело он

знал.

От Хватова и не требовалось быть компанейским парнем, умеющим поддерживать разговор. С него требовалось малое – сконструировать хотя бы одно предложение точно в ответ на любой вопрос папы. Папе Хватов отвечал всегда, с каким бы напряжением мысли это ни было связано. То, что он произносил в ответ, имело, как правило, подлежащее и сказуемое. Составление второго и тем более последующих предложений давалось Хватову с трудом. Поэтому он предпочитал отвечать односложно. И по этой же причине практически ни с кем, кроме босса, не общался, отчего прослыл молчуном.

Когда шевельнулся рубец на правой щеке Цезаря, Хватов понял, что папа будет говорить, а значит, он будет слушать.

– Убийство по заказу в Москве стоит от пяти до пятидесяти тысяч в зависимости от персонификации мишени. – Он отложил газету. – В Киеве наверняка столько же. Что скажешь? – обратился он к Хватову.

– Только скажи – загоню в могилу любого бесплатно, хоть в Киеве, хоть в Москве, – отозвался Хватов.

– Ваня, нам суетиться ни к чему. Пусть все произойдет само собой, так, как должно быть. Даже если будет наоборот. Лишь бы не было войны в Крыму. Пусть Бейсик прикончит сучку в ее собственной берлоге. Или она его. С победителем мы договоримся, А то лезут скопом, спасу от них нет.

– Да уж, слетаются, как мухи на говно, – покачал головой Хватов.

– Да пусть слетаются. Бог с ними. Они нам свою копеечку иметь не мешают, надо просто все по-человечески решать, по-христиански. Я, ты знаешь, Арсена не любил, дурно себя вел, не спрашивал у меня добро. Но шлепнул-то его все же не я, а киевляне. Однако, она меня даже в известность не поставила. Выходит, она меня в грош не ставит.

– Может, отрядить Бубу в Киев на гастроли? – насупившись, пробурчал Хватов.

– Ваня – Ваня, ты, я гляжу, лихач, ну, тогда сходи заодно в погребальную контору, закажи катафалк для нас с тобой. Вступить в прения с Родионовой – все равно, что объявить войну Украине. Если хочешь, я закажу тебе место в севастопольском эфире для объявления войны.

Казалось, даже складки на лбу Хватова приняли очертания вопросительного знака.

– Тут, брат, политика. Открой свои глаза. Этот Шарун с первого своего шага дул в одну дудку с представителем президента, ему на все зеленый свет. Лицензия на вывоз цветных металлов – пожалуйста, акционировать центральный универмаг – можно, выкупить, двести га городских угодий с постройками – а как же. Нет, браток, об этот орешек пусть Бейсик свои зубки ломает. Наше дело – нейтралитет. Мы никому не мешаем, всем улыбаемся, живем потихоньку, занимаемся легальным бизнесом. Ну и так, между делом, собираем дань с лоховистых. Это твое направление, Ваня. Сейчас тебе полегче будет. Молодняк мы прищучим. Кого – мы, а кого – и не мы. Кстати, сходку в Ялте ты откроешь, сынок.

– Я? – поперхнулся Хватов.

– Кому как не тебе? Ведь ты теперь, Ваня, хозяин в городе. Тебе и спич толкать, – ухмыльнулся Цезарь. – Привыкай.

– А что говорить-то? – запаниковал Хватов.

– Начнешь с того, что предложишь всем встать. Почтить минутой молчания память трагически погибшего Арсена. Ну а дальше, что посчитаешь нужным. – Цезарь зевнул, что означало окончание разговора.

Сортировочная в ушах Хватова определила последние слова Папы в разряд приказа. До сходки оставалось не так много времени. Ночью перед сходкой Хватов будет сочинять спич. Сочинять не один, он отберет трех человек, самых смышленых из своих громил. Вариантов текста будет предлагатьсч множество, но нужно будет остановиться лишь на одном. Хватов утвердит текст, состоящий из десяти предложений, и будет долго заучивать его наизусть. Всю ночь он не сможет уснуть, его будет тревожить одна единственная мысль: понравится ли его спич папе?

***

Цезарь долго думал, прежде чем отвел себе незавидную роль Труфальдино, мечущегося меж двух хозяев. Хозяев? Да нет, конечно, нет. Цезарь был сам себе хозяин. И лишь потому, что его поджали внутренние распри в своем хозяйстве, он прикинулся сговорчивым. Цезарь хотел навести порядок, но он с одинаковым настороженным прищуром смотрел и на москвичей, и на киевлян. Для него и те, и другие были чужаками.

В памяти Цезаря были свежи воспоминания о том, как совсем недавно его пытались сковырнуть, пугая Москвой. Был звонок из Белокаменной, шугнули: рот закрой!.. Благо, разобрался с молокососом, наказал щенка, доказал, что настолько прирос к трону, что тщетны любые попытки его подсидеть. Цезарь тогда немало поволновался. Тот звонок навел шухер на душу. Он вычленил из этой истории главный вывод – с Москвой надо дружить. Дружи, но не прислуживай. Так будет спокойнее. Но в разрешающемся конфликте он мог стать заложником обстоятельств. Парни из Киева были такие же серьезные, как и москвичи. А его окоп волею судьбы был вырыт в самом центре предполагаемого поля битвы.

Был способ не превратить окоп в воронку – не высовываться вовсе. Но это равнозначно добровольному отречению от престола. А вступать в конфликт третьей силой влекло за собой одно из двух – либо ссориться с Киевом, либо препираться с Москвой. И то, и другое Цезарь посчитал величайшей глупостью, на которую мог отважиться только дождавшийся роковой минуты член клуба самоубийц. Цезарь хотел пожить. И поэтому пошел другим путем. Меж двух огней он выбрал стратегию ласкового теленка.

***

Сейчас, когда в воздухе запахло порохом, Цезарь с особой болезненностью осознавал утрату своего былого могущества, непререкаемого и неоспоримого. Сынки, которые работали раньше на него, оперились, сколотили собственные бригады и заботились теперь лишь о том, как бы не переборщить с почитанием своего бывшего папы.

Цезарь поднял их всех . Все они начинали под его крылом. Но Цезарь никогда не был сторонником диктата. И вот к чему привела его лояльность. Он должен был предвидеть людскую неблагодарность. Молодые завели свои дела. Цезарь воспринял это как должное, как понятное человеческое стремление к обретению самостоятельности и не ставил им палки в колеса. До тех пор, пока не стало очевидным, что сосунки стали забываться.

Молодые выпендривались друг перед другом, состязаясь в своей независимости от папы, они верили в себя и уже сомневались в силе папы, их глаза затуманил собственный гонор, азарт помутил их разум.

Нельзя сказать, что не было проку в их нахрапе. Весь средний бизнес просил крыши у молодых. Дельцы считали, что у Цезаря и так дел по горло, да и далеко было до его бунгало. Далеко и страшновато. Об этой вилле на скалистом уступе ходили легенды, на ее фронтоне была выцарапано «Здесь ломают позвоночники». А эти стриженые бандюги, демонстративно свирепые, все же выглядели по-свойски, воспринимали шутки и не гнушались низов, «каная» под друзей, а не под покровителей. Они всегда крутились под боком, поближе к массам. И они представляли собой силу, вполне автономную, так как не боялись критиковать самого дядюшку Цезаря. Кто же откажется от «дружбы» с шайкой мордоворотов?

Цезарь из всего мог извлечь выгоду. Его устраивало, что Арсена рубанули киевские гастролеры. Если бы это не сделали киевляне, он бы сам что-нибудь придумал. Арсен посягнул на его власть в городе. А так все складывалось как нельзя лучше. Все достаточно быстро переигралось.

Будучи мобильным в поступках и их морали, Цезарь повел себя неожиданно даже для своего окружения. Он не стал утихомиривать жаждущих мести громил Арсена, смекнув, что Бейсик, возможно, подумает: именно он, Цезарь, не дает киевлянам жизни в Крыму. В то же время Родионова в Киеве будет наверняка знать, что Цезарь тут ни при чем.

Пусть Родионова доконает группировку Арсена. Единственное, что он может сделать для этих ублюдков, так это выразить им свое «искреннее соболезнование по поводу безвременной кончины его друга и партнера», хотя… Быть может, они сгодятся в качестве «солдатов» и для его «гвардии»? Ну, уж нет, у него своих ртов хватает. Но неблагодарная работенка для этих бездельников всегда найдется…

Дядюшка Цезарь теперь не претендовал на роль папы. На правах старшего и наиболее опытного он был папой.

Южный Берег Крыма. Ялта.

«Тарас Шевченко» пришвартовался в морском порту Ялты. Ялтинские участники организованной Цезарем встречи прибыли первыми. Приглашены были только двое самых богатых ялтинских дельцов – Иван Мохов и Савелий Петренко, Мох и Педро, которые держали в своих руках почти все туристические фирмы, в том числе и крупнейшую в Крыму – «Ялта-тур». В последние годы эти двое целиком погрязли в ворохе бумаг, въездных виз, загранпаспортов, таможенных деклараций, сознательно оградив себя от своего прошлого занятия, – торговли живым товаром в крупнейших вилайетах Турции.

Из Керчи приехал Аркадий Матвеев по кличке Матвей. В отличие от элегантно одетых и сверкающих матовым загаром ялтинцев, Матвеев был мужиковат. В лице Матвеева дядюшка Цезарь имел надежного союзника, который полностью разделял показную точку зрения Цезаря о недопустимости влезать в крымские дела людям со стороны. Больше всего Матвеев боялся, что может объявиться кто-то проворнее и похитрее него, кто наложит лапу на контрабандный ввоз бензина из Новороссийска.

Следующим подкатил «Вольво-940» цвета «дипломат» Станислава Вольского, малость согнутого, со впалыми щеками, седыми висками и тонкими черными усиками. Это был весьма образованный человек, в свое время окончивший юрфак Московского госуниверситета.

Заслугой Вольского было финансирование разведки нефтяных месторождений в Крыму. Он заключил контракт с американцами на бурение первых скважин. Крымская нефть по своему составу превосходила каспийскую. Но ее было мало, на всех не хватит. Так что Вольский очень опасался, что на полуострове могут появиться нежелательные конкуренты. Вольский был ярым сторонником независимости Крыма. Наверное, еще и потому, что с такой же опаской он смотрел и в сторону России. Нефтяной промысел в Крыму был его детищем, и отдать свое дитя в чужие руки… Нет. Вольский не сделал бы этого, даже если бы ему пообещали золотые горы. Он знал цену подобным обещаниям. Цезарь уважал Вольского, и не только за его образованность, но и за его позицию, а еще потому что уважал слово «нефть».

В качестве свадебного генерала Цезарь задействовал адмирала. Правда, в отставке. Вице-адмирал Рыбкин стал состоятельным человеком еще в допутчевый период. Будучи заместителем командующего Черноморским флотом по тылу, Рыбкин изящно прокрутил миллионную сделку с полудюжиной списанных кораблей, отбуксированных в Индию. Ржавые посудины были проданы индийским «друзьям» как металлолом. Но на флотские счета капнула лишь крохотная дождинка обильного ливня, которым была скреплена сделка. Финансовый дождь и в этот и в последующие разы орошал другие счета и способствовал процветанию созданной под благовидным предлогом социальной защиты воинов, уволенных в запас, фирмы «Мор-Инвест». Перед Рыбкиным же уже не стояло проблем, чем заняться на гражданке. Цезарь в зародыше разглядел неиспользованный потенциал высокопоставленных расхитителей флотского имущества.

Если б художник блуждал в поисках образа, олицетворяющего неподдельное счастье, то стоило бы ему взглянуть на сияющее лицо гостя Цезаря из Феодосии, человека в годах, Тараса Ступака, творец, не раздумывая, взметнул бы кисть и запечатлел на полотне портрет счастья с натуры. Ступака переполнял наплыв чувств. Он предвкушал, как отразится на его авторитете в Феодосии тот факт, что именно его, а не кого-то другого, удостоили такой чести – пригласили на столь значимое мероприятие. Подумать только, он здесь вместе с самими братьями Каблуками, его пригласил сам Цезарь! Можно было не сомневаться, что с доброй половиной своих знакомых в Феодосии Ступак после возвращения с этой сходки перестанет здороваться.

Ступака привел на сходку к Цезарю не туго набитый карман, не вес в уголовном мире, его бригада насчитывала лишь девять человек, которым не выдалась возможность проявить себя в серьезном деле. На счету Ступака не значилось ни одной кровавой разборки. Но он был здесь. И привело его сюда… верноподданничество. Он обхаживал Цезаря, когда тот гостил в Феодосии, как угодливый лакей, шустро и с улыбкой, не разгибая спины. Ступаку доставляло искреннее удовольствие встречать и провожать Цезаря. Ступак гордился, что именно он, а не его ненавистный конкурент молодой Кеша Огурцов, с которым Ступак разделил не в свою пользу город, сопровождает папу. Пусть теперь этот щенок где-нибудь обмолвится дурным словом, попробует назвать его прихвостнем.

«Пригласили не его, а меня!» – приятные думы нежно обдували Ступака, когда он ласково трепал за ухо мраморного, вольготно гулявшего по палубе. Это была собака Цезаря. Кто знает, может, именно благодаря этой четвероногой псине Ступаку так подфартило. Как-то раз Цезарь прилетал на вертолете в Феодосию развеяться, прихватив с собой двух догов. Цезарь знал, что Ступак содержит в городе подпольный тотализатор собачьих боев. Папа изъявил желание, чтобы его собаки поучаствовали в спаринге с бультерьерами. Ступаку легче было провалиться сквозь землю, чем допустить, чтобы его свинорылые убийцы, эти бесстрашные гладиаторы, превратили догов Цезаря в мясной фарш. Ступак извелся, наблюдая, как доги ластятся к незнакомцам. С таким характером оказаться в яме с бультерьером означало одно – смерть. И тогда ему в голову пришла спасительная идея: бультерьерам вкололи снотворное, и только после того как лекарство подействовало, собак стравили. Доги Цезаря вышли победителями из поединка. Дядюшка Цезарь все понял, и был доволен. А Ступак был сейчас более чем доволен. Да, он поистине был счастлив.

Отозвались на приглашение Цезаря и братья Каблуки. Каблуки никогда не выезжали втроем. Одного брата всегда оставляли в Симферополе, чтоб в случае чего было кому мстить. Пригласи их Цезарь буквально месяц назад, они бы сослались на неотложные дела. Еще чего! Ему надо – пусть сам приезжает. Но теперь Цезарь снова был в зените своего могущества. К тому же Каблуки теперь утвердились во мнении, что Цезарь примеряет на себя лавры наместника Бейсика. Бред какой-то. Этим пройдохой не удавалось рулить ни Киеву, ни Донецку. Неужто Бейсик его не раскусил? Или надо подсказать?