Магазин был пятнадцатым домом, который они захотели проверить. Одиннадцать стояли пустые, два носили следы страшного разгрома. Их хозяева были растерзаны в клочья. В предпоследнем путешественников ждало ещё более жуткое зрелище.
Этот дом был готов к штурму – крепкие двери, ставни на окнах, основательно устроенный подвал с непрошибаемым люком, который был почему-то не заперт. Вот в этом подвале полном всяких припасов и подготовленном для длительного пребывания тех, кто в нём предполагал укрыться, троицу исследователей ждало нечто показавшееся более страшным, чем картина жестокой резни.
Посреди помещения висело тело хозяина дома. Судя по всему, он повесился сам, соорудив петлю на потолочной балке и встав на табуретку, которую сам из-под себя выбил. Ответ на вопрос – почему он это сделал, нашёлся сразу – недалеко у стены на кровати лежали три мёртвых тела. Красивая молодая женщина и двое мальчишек, трёх и пяти лет. У всех троих были одинаково перерезаны горла. Было очевидно, что это сделал сам хозяин дома – муж и отец.
Убив всех, он накрыл свою семью одной простынёй, после чего сам повесился. Может быть, он просто сошёл с ума, а может, отчаялся спастись и не захотел, чтобы его близкие достались на растерзание монстрам.
Неясно было только, почему он не попытался пересидеть беду за крепким засовом? Ведь его дом никто штурмовать даже не пытался!
В магазин они зашли не в поисках людей, а совсем с противоположной целью. Ночь подошла к концу и первые рассветные лучи уже заливали улицы. Людям надо было где-то отдохнуть, но не хотелось снова попасть в дом с Удильщиком, да и соседство покойников тоже не прельщало. Тут-то и подвернулся этот магазин "Самых разных товаров", как гласила вывеска.
Он привлёк их внимание тем, что был закрыт по случаю праздника о чём говорила табличка на двери и тяжёлый навесной замок, который Механикус сорвал одним движением. При этом у стального охотника был совершенно убитый вид. Ещё бы! Одно дело вломиться в дом с целью спасти его хозяев, другое нанести ущерб чьей-то собственности, даже если знаешь, что хозяева сюда врядли вернутся.
Тем не менее, он первым делом, как вошёл, положил безнадёжно испорченный замок на прилавок, а рядом с ним золотую монету. Зиг на это только презрительно хмыкнул, но сказать ничего не успел, так-как в следующее мгновение на них обрушилась одна из Казней египетских.
Теперь они отдыхали прямо у фонтана. Вымылись все даже Механикус, который в подобном мытье не нуждался, но грязи терпеть не мог. Тут же устроили постирушку, так-как одежда и доспехи были сплошь вымазаны и пропитаны зелёным содержимым саранчовых кишок.
В дома решили больше не заходить пока отдых не закончится. Зиг в одной набедренной повязке устроился на лавочке, пользуясь, случаем, чтобы проветрить свою культю. Ему хотелось спать, и он чувствовал, что вот-вот совсем разомлеет на солнышке, но кое-что отвлекало, заставляло забыть об усталости, напрочь гнало сон. И этим кое-чем, а точнее кое-кем, была Леса.
Девушка в одной короткой маечке, едва по нижнюю кромку булочек, босиком расхаживала по тёплым, на удивление чистым камням мостовой и развешивала их вещи на кустах махрового шиповника, что кольцом росли вокруг фонтана. Набирающие силу солнечные лучи делали её нехитрую одежду совершенно прозрачной, и она фактически виделась Зигу голой.
Он уже пару раз видел Лесу обнажённой. Разок это было в убежище Механикуса, (совершенно случайно, он не подсматривал!), и тогда, когда они со стальным охотником вернулись с охоты, а юная воительница отмывалась в озере после нападения зомбаков.
Но всё это не то, хоть в тех случаях девчонка была голее нынешнего. Теперь ему, старому хрену, казалось, что тело девушки светится!
Дитя. Хотя нет, уже совершенно оформившаяся женщина. Но для него всё равно дитя. Внучка Маранты. И ему во внучки годится. Блин!..
Зиг попытался смотреть в другую сторону и отводил взгляд, но это оказалось так же непросто, как бежать по пояс в воде. Ему буквально пришлось бороться с собственной шеей, которая упрямо поворачивала голову в сторону влекущего его взгляд зрелища. В результате шея у него разболелась, и Зиг даже разозлился, сам не зная на что.
От Лесы его страдания не укрылись. И странное дело – она совершенно не рассердилась и не поспешила накинуть на себя что-нибудь недосохшее и гадко-влажное. Наоборот, захотелось немного поиграть, подразнить этого мощного, старого, (в хорошем, кстати, смысле), самца, который был ей очень даже симпатичен. (Только, не подумайте лишнего!)
Поэтому начинающая соблазнительница спрятала улыбку и продолжила своё занятие, потратив на него времени несколько больше, чем следовало. Опыта в таких делах у неё не было совершенно, но инстинкт безошибочно подсказал, где добавить плавности, а где игривости движениям, где встать на цыпочки, а где наклониться так, чтобы лёгкая ткань чуть-чуть больше сползла с попки, повёрнутой к зрителю вполоборота.
Со стороны скамейки раздалось короткое – "уй!", тут же сменившееся приглушённым ругательством. Леса украдкой бросила туда взгляд и чуть не покатилась со смеху – Зиг с весьма жалким выражением лица тёр и массировал свою шею, которая подвела хозяина в очередной раз.
Ага, попался! Тут она уж совершенно расшалилась и так-как развешивать больше было нечего, подошла, словно слегка пританцовывая, к, и без того измученному мужику, и уселась рядом, болтая ножками.
– Ты как? – спросила она неопределённо.
– Нормально, а ты? – ответил Зиг, глядя мимо неё глазами, съезжающимися к переносице.
– Всё клёво! – ответила Леса и откинулась на прогретую солнцем спинку.
При этом она запрокинула руки за голову и потянулась всем телом, так что маечка рельефно обрисовала её грудь и живот. К тому же она невольно повернулась к своему другу и соратнику, и вышло так, что сосок её правой груди, (совершенно случайно, честно!), прошёлся по левому локтю Зига. И тут произошло то чего девушка никак не ожидала – Зиг поднял левую руку и обнял её за плечи, правой рукой прихватил за талию, притянул к себе и… поцеловал прямо в губы!
Сказать, что девушка опешила, значит основательно преуменьшить чувства, испытанные ею за эти долгих две секунды, что длился их поцелуй. Она опешила, онемела, окаменела, начисто потеряла ощущение пространства и времени! Но две секунды прошли, и Зиг слегка ослабил свои объятия, чтобы взглянуть в лицо своей подруги.
Зря он это сделал – тут же две ладошки упёрлись ему в грудь. Огромные девичьи глаза напоминали плошки. В них не было ни гнева, ни страха, только лишь безграничное удивление, лишившее их обладательницу воли к активному сопротивлению.
– Ты что? – спросила Леса не своим голосом, всё ещё слабо отталкивая его ладошками и понимая краем сознания, что с таким же успехом она могла отталкивать дом или скалу.
– Н-нет, ничего… – пробормотал вдруг смутившийся Зиг, но тут же справился с собой и добавил весело, даже слегка переиграв:
– Пахнешь вкусно! Извини – не удержался!
С этими словами он отпустил её мягко и нежно, словно уложил ребёнка в кроватку.
– А… н-ну ладно… – сказала покрасневшая, как помидорка девушка, которой вдруг стало горячо в тех местах, где её тела только что касались руки мужчины и необъяснимо холодно там, где их не было. – Я, это… по-ойду поесть, что-нибудь п-приготовлю!..
И она упорхнула с такой скоростью, какую были способны развить дрожащие коленки.
Зигу хотелось дать самому себе в морду! Если бы рядом была стена или дерево он бы точно врезал бы "рогом" по бездушной тверди, чтобы поставить мозги на место. Вот старый идол! Ты чего удумал, идиот? Наслушался "мудрых" советов этой ходячей железяки – Механикуса, посмотрел на голенькие девичьи ножки и поплыл, как малолетка! Совсем одичал, да свихнулся, в подземелье сидючи?
Что, правда, то правда. Сколько времени он не выходил к людям? Три года? Пять? Он уже не помнил. Единственными живыми существами там были крысы и монстры. Соответственно столько же времени, сколько он пробыл в этом добровольном изгнании, у него не было женщин. Когда он бродил по подземным залам и галереям в поисках приключений и опасностей, мысли о женщинах, конечно, приходили ему в голову, но он лишь хищно усмехался при этом. Ведь Зиг не просто так ушёл от людей – он в них разуверился! И в женщинах тоже…
Сколько их было, женщин-то? Он бы не взялся всерьёз всех вспомнить. Для него всё началось в разбойничьем лагере атамана Золаса, где ссыльные жёны чиновников, которых они, разбойники, освободили, устроили "Дворец наслаждений" из нескольких палаток, где каждый мог познать плотские утехи без предрассудков и ограничений. Запрещено было только насилие, а ещё туда не допускались дети. Всё остальное разрешалось, практиковалось и просто било ключом!
Ах да, Зиг не помнил там ни одного случая любви между мужчинами. Между женщинами да, случалось, а вот между мужиками – нет. Но это было вовсе не из-за запретов, просто подобные типусы не водились среди лихих разбойников Золаса, они бы там элементарно не выжили. Ну и чёрт с ними, не в них дело.
Именно там Зиг стал мужчиной, а первой его женщиной была несравненная Галанта – отставная супруга обер-полицмейстера, которая явилась организатором и вдохновителем "Дворца наслаждений". Эта женщина, (а ведь ей тогда было ненамного больше лет, чем сейчас Лесе!), не скрывала своих взглядов на жизнь и не забивала мальчишке, (Зигу тогда было лет пятнадцать – семнадцать, если он правильно думал про свои годы), голову несбыточными надеждами.
Они не любили друг друга искренней, нежной любовью, как это положено людям, которых Матушка Природа призвала для создания семьи. Их объединила страсть! Блистательная, животная, искрящаяся, бурлящая страсть, захлестнувшая тогда вслед за ними весь лагерь. И они не давали друг другу никаких обещаний, не принимали никаких обязательств. Именно Галанта обучила Зига обращению с женщинами. Именно она доказала ему, что ревность – ядовитая тварь, которую не стоит кормить, потому что она рано или поздно губит того кто даёт ей пищу.
Галанта показала Зигу все тонкости плотского наслаждения доступные человеческому телу. Они вместе принимали участие в оргиях, где он любил не только её, но и других женщин, а она принадлежала на его глазах другим мужчинам, и это заводило, а не возмущало юного Зига. Как же тогда им было вместе весело и хорошо! Как всё это было молодо, живо и здорово…
Галанта погибла, убитая сколопендроподобным монстром, когда они вместе с остальными разбойниками оказались в пылающем дворце короля Лоргина. Зиг тогда очень горевал. Может он и не любил эту невероятную женщину настоящей святой и искренней любовью, но всё же… А может и любил! Теперь об этом судить было трудно. Ну, и поздно.
А потом… Потом была целая жизнь, и были в этой жизни самые разные женщины. Трактирные служанки и откровенные проститутки, скучающие великосветские матроны и пышнотелые купеческие дочки, а иногда и жёны тех же купчишек. А ещё, развесёлые вдовушки и ядрёные загорелые крестьянки, которые были только рады вильнуть хвостом от своих грубых неотёсанных мужей. Вот с такой-то деревенской красоткой у него и вышел облом в последний раз.
Она была небольшого росточка, пухленькой с немножко поросячьим, но, в общем-то, миловидным лицом. Зиг потом никак не мог вспомнить, что он в ней такого нашёл? Рядом было полно куда более симпатичных баб и девок. Чем она его тогда зацепила? Смущённой улыбкой что ли?
И, так и осталось для него загадкой – зачем она его предала? Зачем заманила в ловушку? Не хотела связываться, так отшила бы! Зиг никогда не был непонятливым и чрезмерно навязчивым, как никогда не брал женщин силой, даже когда был разбойником. Да, его тоже отшивали. Нечасто, но было, ну, так что с того?
В общем, в одну "прекрасную" ночь, когда он явился на сеновал, где у него было назначено свидание с этой пышкой, вместо неё его там встретили несколько мужиков вооружённых вилами и топорами. Это были муж, отец и братья его несостоявшейся любовницы. Кстати, она тоже там нарисовалась, самодовольно улыбаясь от чего показалась Зигу слащаво-омерзительной.
И, вот ещё загадка – почему они решили его именно убить? Явись они туда с палками и вожжами, чтобы проучить чужака и отвадить от своих женщин, это можно было бы понять, и тогда всё вышло бы по-другому. Но это мужичьё жаждало его крови… Кровь они и получили. Свою, в изобилии. В общем, оставил он, уходя, эту круглую, во всех отношениях, дуру, вдовой, сиротой, без братьев, воющую, как дикий зверь среди пылающего хозяйства.
(Само загорелось, он тут был не причём! Кто-то фонарь в сено уронил во время потасовки.)
Кажется, у неё были дети? Трое или четверо, может меньше. Неважно! Сама себе такую жизнь устроила. Он даже если бы хотел, не смог бы ничем помочь – надо было уносить ноги, иначе не миновать встречи с полицией Торгового города, а это означало для него разоблачение и верёвку.
Самым обидным было то, что, незадолго до того случая, он во главе отряда наёмников подрядился очистить этот край от монстров. И они успешно справились с заданием, а эти вот самые мужики дивились и цокали языками, глядя на воинское умение лихих бродяг. Так, на кой они после всего этого на него напали? Вроде как, десяток воинственных петухов решили матёрого волка завалить. Воистину, у этих сермяжных вместо мозгов отруби пополам с навозом!
Вот тогда-то Зиг и ушёл под землю. Нет, не из-за этого самого, мелкого, но поганого случая, хоть ему и надо было подлечиться – вилами по рёбрам всё же досталось. Зиг не был настолько тонкокожим, чтобы переживать из-за этой ерунды. Люди разочаровали его уже давно.
Тупые, мелочные, алчные, завистливые, лживые, эгоистичные, себялюбивые, трусливые и так далее. Ему доводилось видеть и высший свет, и дно, и торговый люд, и ремесленный, и сельских тружеников, и городских. Везде было одно и то же. Действительно хороших людей, как впрочем и откровенных мерзавцев было мало. Пространство заполняла однородная серая масса, которую он уже не мог выносить!
От этой серости он и ушёл под землю. Воистину, лучше встреча с отъявленными негодяями, с которыми можно вступить в битву, победить или погибнуть, чем жизнь среди серых полускотов, вроде тех, что напали на него тогда у сеновала. Кстати, предательство в их серой среде дело обычное, но это так, к слову.
В общем, Зиг оказался под землёй без особых планов на будущее, тем более что последняя его ватага распалась, и идти ему было особо некуда. И жил бы он до сих пор в своей берлоге, наполненной припасами и оружием, если б не тот случай с кусачими колючими шарами, который стоил ему ноги. Да что нога! Он с жизнью уже попрощался, а тут эта птичка бойцовая прилетела.
Леса… Во внучки годится… Нда…
Когда она зацепила его? С самого начала, вот когда! И дело не в том, что у него давно не было женщин. Леса, как будто светилась изнутри, она напоминала ему жемчужину на чёрном бархате в узком солнечном луче устроенном хитрым ювелиром, знающем, как преподнести товар.
Он любовался девушкой ещё тогда, когда в гангренозном жару объяснял ей, как добраться до своего логова, и делал её наследницей всех имеющихся там припасов. А потом она и жизнь ему спасла, и стала соратницей по оружию, а теперь вот…
Да разве ж дело в спасённой жизни? Конечно, дело не в благодарности. И, руку на сердце, положа, признаемся – не в женской притягательности. Точнее не только в ней. Если бы Зиг услышал с Неба некий глас, который объявил бы, что Леса никогда не станет его женщиной, он бы не сильно расстроился, смирился бы для её же блага. А вот если бы тот же говнюк сказал, что они больше не увидятся…
От одной этой мысли у совершенно здорового, (не считая ноги), мужика, тяжко заныло сердце. Что же он наделал этим своим поцелуем? Дурак! Теперь она будет чураться его, держаться на расстоянии и сбежит при первом же удобном случае. Эх, дурак, дурак!
..........................................................................................................................
Только набрав полную охапку дров, (нашлись на телеге, оставленной в переулке примыкавшем к площади), Леса вдруг вспомнила, что так и не оделась. Во-первых, так можно и майку порвать, а это было бы жаль – она у неё единственное, что осталось в походной сумке из подобных вещей, а во-вторых, хватит уже на сегодня, доигралась! И так вон сердце стучит, как бешенное, успокоиться не хочет. А успокоиться надо было. И постараться обдумать то, что произошло.
Леса прислушалась к себе. Этому умению её научила бабушка, а мама поделилась несколькими личными секретами. Прежде всего, надо не врать себе. Это самое сложное.
Оказывается, человек врёт себе гораздо чаще, чем другим. Это в природе людей обманывать себя и оправдывать, особенно, когда все кругом тебя осуждают. Лесу сейчас никто не осуждал, а значит, ей будет легче признаться себе во всём, чтобы понять и себя, и что делать дальше.
Итак, начнём. Поцелуй этот не был ей неприятен. Даже как-то наоборот… Странно, ведь раньше у неё не возникало желания с кем-то целоваться. Проделай такое с ней кто-нибудь из парней в Междустенье, получил бы такого леща! Они-то знали насколько небезопасно трогать дочь Ларни и внучку самой Маранты! И не трогали. Обидно, даже немного.
Но сейчас было что-то совсем другое. Этот поцелуй длился целую вечность, но она ничего не делала. Не могла… Зиг сам отпустил её, и только тогда она сообразила, что надо бы сопротивляться. И… это её сопротивление… Курам на смех! Ладошками в грудь. Ха-ха! Будто ей лет пять, не больше.
Где-то, год назад она чуть не погибла – зомбак ухитрился внезапно схватить её и прижать к себе, нацеливаясь зубами в горло. Оружие было не вытащить, спаслась тем, что выдрала ему оба глаза голыми руками! И это притом, что ногти Леса стригла коротко, чтобы не мешали в работе и в бою. А теперь вот ладошками, значит, в грудь… И понятно почему – Леса, скорее свои глаза выдрала бы, чем его. Хм-м. А вот это уже новость!
Она ещё раз прислушалась к себе. Правда? Выдрала бы свои глаза, а не его, чтобы он не сделал? Правда. Странно, но это так. А почему? Вот на это она ответить наверняка не могла, но надо ведь разобраться! Она его, что лю?..
Горячая волна словно окатила девушку с головы до ног. Она была вынуждена опуститься на землю и бросить свои дрова, такая её охватила слабость. Неужели? Или она ошибается? Не может быть! Она любит его?
Леса в деталях припомнила их поцелуй. Железные руки Зига притянули её, и их губы встретились… Но это ещё не всё. Она вспомнила, как её грудь, едва прикрытая лёгкой тканью, прижалась к обнажённой груди мужчины, как оба полушария налились и потяжелели, словно два сосуда наполненных божественным нектаром, как потеплело и запульсировало в такт с биением сердца внизу живота…
И сейчас от одной только мысли об этом она почувствовала то же самое! Захотелось сжать свои груди руками и взяться пальцами за соски, то нежно пощипывая их, то словно желая раздавить. Захотелось запустить руку между ног и… И это всё ерунда по сравнению с тем, что было бы, если бы это делала не она сама, если бы это сделал он!..
Всё поплыло у девушки перед глазами. Плохо дело! Она почувствовала, что теряет самоконтроль. В бою это означало бы гибель, но ведь сейчас не бой… И всё равно плохо. Если Зиг увидит её такой, что он о ней подумает?
Скажет, наверное – вот ещё одна шлюшка, каких много! И будет прав. Нет, этого нельзя допустить, надо что-то придумать. Ну почему он не овладел ею прямо там на скамейке? Ладошки упёртые в грудь? Теперь она знала, что недолго бы она вот так упиралась, что эти руки, кабы он продолжил свои ласки, обняли бы его, а ноги сами собой раздвинулись, жаждая и желая!
Так вот она какая, любовь? Не так она её себе представляла. А что она собственно представляла? Некий юноша, образ без лица, так – общий контур. Она только знала, что он не похож ни на одного из парней Междустенья. Кажется, волосы светлые. А может быть, и нет. Светлые, тёмные, какая разница? Главное, что он делает этот её воображаемый возлюбленный.
Да ничего он не делает! Ну, дарит ей цветы… Она не любит видеть их срезанными. Говорит ласковые слова… Это вообще может раздражать, она же не ребёнок! А ещё они гуляют вместе при луне… Ага, и кормят комаров. Он обнимает её… Чужими руками! Целует… Вот тут-то и получит коленкой в пах!
Хватит. Ничего она не понимала в этой романтической ерунде раньше, не понимает и сейчас. Её любовь, это стальные руки прижимающие её, как ребёнка к шершавому мускулистому телу, это борода и усы, щекочущие лицо и шею, это губы…
Боже, ей опять делается жарко! Нет, об этом лучше не думать, а то дело и впрямь плохо кончится. Лучше подумать о том несуществующем возлюбленном и всей ерунде, которая с ним связана. Это её остудит. Раньше она думала о таких вещах отстранённо, теперь это её бесит!
Впрочем, если бы Зиг подарил ей цветы, она зарылась бы в них лицом, ни о чём не думая, наслаждаясь их свежестью и ароматом, а если бы позвал на свидание при луне, побежала бы вприпрыжку! Какие там комары… Ну, вот, опять! Может плюнуть на всё, сорвать с себя эту дурацкую майку и явиться перед Зигом нагишом? Пусть делает, что хочет. Пусть возьмёт её прямо на камнях мостовой или осыплет бранью и насмешками. А может, произойдёт и то, и другое сразу? Пускай! Она этого заслуживает…
– Лесик, ты здесь? У тебя всё в порядке?
Механикус! Она же совершенно про него забыла. Теперь её окатила словно бы холодная волна. Неужели он всё видел? Стыд-то, какой! Мех ведь человек, хоть и механический. А она тут размечталась… Форменный вышел бы позор, позволь она себе чего лишнего.
– Всё хорошо, Мех! – ответила Леса совершенно фальшивым голосом. – Дрова вот рассыпала.
– Тебе помочь?
– Нет, я справлюсь. Слушай, будь другом – принеси мою одежду с тех кустов, она должна уже просохнуть.
– Без проблем!
Механикус словно испарился, с такой скоростью он умчался исполнять поручение юной охотницы.
"Слава Богу, кажется, ничего не заметил!" – подумала Леса.
Если бы собор Инци не был осквернён, она сейчас с удовольствием сбегала бы туда и помолилась перед его гигантским изображением. Но, раз это было невозможно, девушка быстро прочла короткую и единственно правильную молитву, которой сам Инци научил людей, стоя на горе. После этого, она почувствовала некоторое облегчение, и снова принялась собирать свои дрова.
..........................................................................................................................
Механикус понимал, что он ничего не понимает. Он прекрасно видел, как уровень необходимых гормонов у людей взлетел до критической точки. Они даже приступили к той части любовных игр, которая предшествует совокуплению, но что-то их остановило, несмотря на то, что оба испытывали явное удовольствие от происходящего. А потом они без видимых причин разбежались, как кошки, которых окатили из ведра водой, и обоих накрыло с головой чувство страшного душевного дискомфорта. Почему? Зачем? Чего же им не хватает?
Было ещё кое-что. Механикус явно слышал, как Зиг, бормоча себе под нос, отпускал в сторону него, Механикуса весьма нелестные эпитеты. Зиг был искренен, это было несложно проверить. Значит, в его словах крылось рациональное зерно, и стальной охотник действительно был в чём-то виноват.
По крайней мере, так считал Зиг. Но если так, то ему, Механикусу, следовало откорректировать своё поведение. Он совершенно не хотел навредить людям, тем более этим двоим, которых он считал своими друзьями. Но всё-таки, в чём же здесь дело?