На работе Валентина Львовича не особенно любили за жесткий нрав, за манеру вставать на утренних конференциях и сообщать прилюдно о косяках, которые совершили другие врачи. Ну, не принято так себя вести! Есть же понятие профессиональной солидарности! Увидел-услышал-узнал, что коллега допустил ошибку, шепни ему об этом на ушко. И уж совсем невозможно орать на доктора в присутствии больного! Ну ни один из врачей так не поступает! А Браков мог подойти к кровати, около которой стоял кто-то из ординаторов, и взвизгнуть: «Какого черта ты назначил бедолаге мочегонное? На тот свет мужика побыстрее спровадить решил? Диагноз твой на фиг неверен. У него…» И называл совсем другую причину недуга. Но самое интересное! Браков всегда оказывался прав, он никогда не ошибался в диагнозе.
Молодые специалисты боялись Валентина Львовича как огня. Да что там едва оперившиеся птенцы гнезда Гиппократа. Главный врач клиники, доктор наук, профессор, академик, весь увешанный орденами и званиями, и тот задумчиво тянул, глядя на больного:
– Давайте-ка позовем Валентина Львовича, пусть скажет свое мнение.
Через пять минут в палату врывался Браков и начинал:
– Почему на тумбочке бутылка сладкого пойла с пузырями? Как тебя зовут?
– Петя, – робко блеял мужик на койке.
– Петя, хочешь завтра подохнуть? – задавал свой коронный вопрос enfant terrible[3] клиники.
– Нет, – шептал больной.
– Тогда какого… дерьмо в себя заливаешь? – осведомлялся доктор, потом показывал на телевизор: – И… смотришь?
– Батенька, – гудел главврач, – мы тут имеем камни в почках. Но я хочу выслушать ваше мнение.
Валентин быстро смотрел анализы и говорил:
– Если Петя глушит сладкую газировку, то камни у него в мозгу. Боли в спине не от почек. Онкология у него.
– Ну… – бормотал академик, – мы все проверили. Олег Геннадьевич лично смотрел его на предмет злокачественных новообразований. Не имеем подобного… э… казуса.
– Ну раз сам Олег Геннадьевич им занимался, мне надо помолчать, – фыркал Браков, – я остаюсь при своем мнении. Это онкология. Желудок.
– Гастроскопия чистая, – отбивался главврач.
– Супер, – кивал Браков, потом смотрел на больного. – Петя! Не дрейфь. У тебя самое начало рака. Фигня. Прооперируют, и забудешь. Требуй повторного обследования. Кто гастроскопию делал? Зинаида Ивановна? Да? Проси вот этого дядю, он в больнице главный, его умоляй, чтобы тебя Семен Петрович посмотрел! Зина на один глаз слепая, на второй кривая. Дерьма не пей, говна не ешь, телевизор не смотри, читай веселые книги и знай: ты не помрешь. С тем, что у тебя, на тот свет уезжать рано! И вообще онкология не твоя смерть! Ты в зоне риска по сосудам.
Высказавшись, Браков уходил. И что в результате? При повторном обследовании зоркий глаз внимательного узиста находил нечто микроскопическое, едва заметное… то, чего не узрела вечно куда-то спешащая Зинаида Ивановна.
Валентин Львович никогда не отказывал в консультации тем, кого лечили другие доктора. А уж за своих пациентов он дрался аки лев, проверял содержимое тумбочек, выбрасывал в окно продукты, которые приносила сердобольная, но до изумления глупая родня, мог наорать, обозвать пациента идиотом за курение или еще похлеще высказаться. Общаться с таким врачом очень трудно. Но многие больные, поступая в клинику, говорили в приемном покое:
– У вас есть врач, хам жуткий. Хочу только к нему!
Тихо ненавидя Бракова, и врачи, и медсестры признавали, что он гениальный диагност, поэтому со своими болячками шли только к нему и отправляли к Валентину родственников. Когда Бракова задержали по подозрению в совершении серийных убийств, возмутился весь коллектив.
– Он невыносим, – твердили сотрудники, – невозможный грубиян. Но за больных стоит горой. Полиция ума лишилась! Валентин Львович не способен причинить человеку зло.
В больнице вмиг создалось движение «Свободу Бракову», было составлено заявление в прокуратуру, его подписали почти все сотрудники и масса больных. Появление на работе освобожденного Валентина Львовича превратилось в праздник. Врача встречали цветами, транспарантом «Мы любим вас» и овацией. Никогда не теряющий самообладания доктор смутился и забубнил:
– Ладно вам. Устроили тут шоу!
Отношение к Бракову резко поменялось, все стали восхищаться им и говорить:
– Единственно честный человек, не боится говорить то, что думает.
В море любви Валентин Львович купался не долго. Вскоре после освобождения он умер. Выпил слишком большую дозу сердечного лекарства. Мать плакала: «Его полиция затравила, нервы у сына не выдержали». На похоронах все рыдали. Конец истории.
Костин замолчал.
– Убийцу женщин так и не нашли? – уточнила я.
– Нет, – пояснил Володя, – но и новых трупов после кончины Бракова не появилось. Родион уверен, что Валентин Львович был маньяком. Мне Колыванов сказал: «Да, отпустили его, потому что адвокат поднял громкий шум. Прокурор считал находку тела Ларисы Гурковой доказательством того, что настоящий убийца на свободе. Но я уверен! Всех лишил жизни Валентин!»
– Твой приятель прямо как Браков, – усмехнулась я, – тот тоже не собирался менять свою точку зрения.
– Валентин никогда не ошибался, – заметил Костин, – и есть еще кое-что. Рассказывая о том, как врача недолюбливали на службе, я не затронул деликатный вопрос о «конвертах». В России принято благодарить медиков. Торты, шоколадки, бутылки… Родственники больных не обладают богатой фантазией.
– Да уж, – вздохнула я, – Катюша[4] иногда сетует: «Еще немного, и у меня диабет начнется, тащат и тащат торты с жирным кремом. Никто ни разу не догадался доктору колбаски с черным хлебушком припереть».
– Ну и деньги еще, – продолжил Костин, – даже бабушка-пенсионерка норовит запихнуть в карман хирургу пару тысяч. Неистребимо это. Все про «конвертики» знают и помалкивают. А вот Валентин всегда визжал на человека, который пытался ему мзду вручить.
– Заберите. Перед вами не официант! Чаевые не принимаю! Мне зарплату платят. Те, кто у больных деньги берет, не достойны звания врача.
За такие речи Бракова считали лицемером.
– Почему? – удивилась я. – На мой взгляд, это вполне в духе Валентина Львовича. Меня бы покоробило, принимай он взятки.
– Правильно, – согласился Костин, – но есть нюанс, о котором ты пока не знаешь. Браков обожал жену, нежно относился к матери. Не секрет, что некоторые эскулапы, оставшись на ночное дежурство, развлекаются с хорошенькими медсестрами. И вообще в больницах часты романы между сотрудниками. Но Валентин никогда не был замечен в прелюбодеянии. Он часто звонил домой, на новогодние корпоративы приходил с матушкой и супругой. Всем давно стало ясно: отношения у членов семьи прекрасные, невестка любит свекровь, та отвечает ей тем же. Многие женщины в клинике завидовали прекрасным отношениям в семье кардиолога. Масла в огонь подливал и внешний вид дам, они появлялись в очень дорогих платьях известных фирм, в шикарной обуви, пользовались лучшими автомобилями. И что совсем уж обидно, и жена, и мать заработали все сами, они владелицы общего бизнеса, богатые предпринимательницы. Материальное благополучие семьи не зависело от кошелька мужчины. Наоборот. Браков ездил на «Мерседесе», который он, учитывая резко отрицательное отношение к конвертам и нищенскую зарплату врача, никак себе позволить не мог. Костюм Валентина Львовича, его рубашка, ботинки, портфель – все кричало о большом достатке. И пах он по утрам таким одеколоном, что медсестры только вздыхали, их парни позволить себе этот парфюм не могли.
– Вот почему его считали лицемером, – догадалась я, – Валентин гневно обличал тех, кто брал вознаграждение, подчеркивал, что у самого руки чистые, но…
– Жил он не на зарплату, – перебил меня Костин, – не содержал жену, мать, кучу детей, не откладывал копейки на приобретение бюджетной иномарки, не тащил на горбу кредиты, а существовал за счет своих богатых родственниц, уверенно управляющих бизнесом. Имел ли он право метать молнии в тех, кто с трудом доживал от аванса до получки?
– Не очень-то красиво, – кивнула я, – ему следовало молчать.
– И последнее! – объявил Костин. – Кто у героя моего рассказа жена-мама? А?
– Понятия не имею, – удивилась я, – ты их не называл.
– Экая ты недогадливая, – упрекнул меня друг, – ладно уж, озвучу: Елизавета Королева и Маргарита Федоровна Борисова, владелицы санатория «Теремок» и сети одноименных гостиниц.