«И жил Авраам… как странник, дни многие»
(Книга Бытия 21:34)
* * *
Тот, Кто вне времен, пространств и тленья,
В числах не испытывал нужды.
Не числом, а Духа измереньем.
Выводил Он меру красоты.
Божий Дух где хочет, там и дышит,
Что захочет Слово – то творит.
Первый день: земля безвидна, выше –
Тьма, и свет над этой тьмой парит…
Снег выпал на поля,
но я
был не в полях тогда.
Вода
летела, вниз плыла,
была
белым-бела она.
Со дна
небес кружились вниз,
в наш мир,
снега, а здесь глядим
мы им
навстречу – снизу вверх.
Теперь
повсюду тьма и смерть,
и нет
звезд и созвездий там –
пуста
вселенная моя.
Земля
белеет, и огни –
как нимб –
над ней зажглись. О, да!
Звезда
от всех сторон земли –
смотри –
видна… До Рождества –
дня два.
Чудо свершилось. Звезда Рождества
С тайны сняла недоступности полог.
Вышли, уставшие от колдовства:
Маг-чародей, звездочет и астролог,
И за знамением Божьим – звездой –
Трое волхвов из пределов востока
Долго брели, и вели за собой
Осликов трех по сугробам глубоким.
Скрип под ногами, то пласт снеговой
Тихо приветствует трех чужестранцев.
Вот это место! Над их головой
Стала звезда, освещая пространство,
Осликов и мудрецов, и дома…
Старцы в свои завернулись накидки,
Холодно было – стояла зима,
И мудрецы постучали в калитку.
«Кто там?» «Пустите посланников Бога,
Путь наш лежит из неблизкой земли».
Женщина им отвечала с порога:
«Что ж вы, входите». И старцы вошли
В дом, под звездой своего Господина;
Сняли накидки, и в свете свечи
Долго смотрели на божьего сына,
Спавшего в люльке у теплой печи…
Топятся печи в канун Рождества,
Садится хлеб, и готовятся яства;
В ночь появленья младенца Христа
В церкви спешит богомольная паства.
Тучный священник молитву поет,
Все ей внимают, и плавно, как пенье,
Падает снег; вековое вранье
Вновь искупается чудом Рожденья.
Притихшая Таврида спит устало.
Журчат цикад недремлющих свирели…
На склонах, налепившись, как попало,
Селенья спят, как дети в колыбелях.
Одни лишь мы не спим, и так неспешно,
К безмолвным прикасаньям привыкая,
Летим во тьме бездонной и кромешной,
По-птичьи именами окликаясь.
К нам – точно кожа – имя прикипело,
И тесно с ним душа переплелась,
А помнишь время, как оно несмело,
Издалека едва касалось нас?
И, как пугаясь маленького тела,
Порой оно пыталось улизнуть,
Но вслед летели звуки неумело,
Чтоб имя дикое к себе вернуть;
Как вместе мы росли, как привыкали,
Как друг на друга злились, и опять
Мы с именем единым сплавом стали,
Который не разрушить, не разъять.
Пусть смертна плоть, но имена живучи,
И образ наш хранят лишь имена;
Мы, именем обернуты певучим,
В грядущие уходим времена…
А здесь, средь диких скал и древних пиний,
Рождения подходит жданный час,
И человека пеленают в имя,
Как пеленали именами нас.
* * *
Темнеет, и ветер гоняет снежок,
И гнет у деревьев вершины.
Уже замело за оврагом лужок,
И дальше – поля и долины.
А в комнате тихо и нет ни души,
А вьюга свистит за окошком,
И мальчик не спит, и в кроватке лежит,
И страшно малютке немножко.
Он верит, как в детстве лишь верить дано,
В волшебные все небылицы,
И думает, что в темноте за окном
Нечистая сила резвится.
Он думает, что это бесы визжат,
Хохочут, и воют, и дуют;
И крестик покрепче в ладошке зажал,
И шепчет молитву простую.
Но утром развеются все миражи,
Ночные рассыплются страхи,
Когда он к окну босиком подбежит
В ночной своей, теплой рубахе.
Там, за окошком – бела и чиста –
Земля в своем новом уборе,
Станет под утренним солнцем блистать:
Застывшим заснеженным морем.
* * *
Ребенок к уху Книгу приложил.
Так бережно держал, так осторожно,
Когда ему сказали, что внутри
Незримо обитает Слово Божье.
Как раковину из глубин морских,
Он испытует любопытным слухом
Тяжелый том. Что там, в глубинах сих,
Расслышит он неискушенным ухом?
И, фолиант на место положив,
Сказал ребенок, обращаясь к старшим
(Что он услышал, если вдруг спросил?):
«А там, внутри, Ему совсем не страшно?»
1(мгновение перед битвой)
Прекрасный ангел, утренней зарницей
Тебя Господь когда-то называл;
Но, как случилось, светлый мой Денница,
Что в одночасье ты пред Богом пал?
Ты был мне братом, как и те… Из света
Нас сотворил когда-то Элохим.
Но – «кто как Бог?» – воззвал я и ответа
Не нужно мне! Перед лицом твоим,
Оплавленным проказою гордыни,
Стоял я с пламенеющим мечом –
Уже не будет ничего отныне,
Как прежде было! Больше ни о чем
Я не спрошу, отверженный Денница,
Тебя и тех, кто отошел от нас!
Как Божья благодать на вас дымиться,
Как Дух Господень выжигает вас!
Ужасна кара: огненное Слово
Преобразило – жуткая печать –
Весь облик ваш. Как длань Его сурова!
Все замерло… Лишь острие меча
Колышется едва передо мною,
И я – как песню – Господу пропел
Девиз мой древний, призывая к бою
Своих собратий светлых: «Ми ка эл!»
2(битва кончилась)
Пеплом спадали с небес
Бывшие други
Вниз. Все вы теперь бесы,
Дьявола слуги.
Помните? Прежде, сыны
Светлые были…
Как же стремительно вниз
Вас уронили!
С горних, прекрасных высот –
В юдоль из праха;
Вниз – через весь небосвод –
Прямо с размаха
Падала бывшая треть
Ангелов бывших.
Как же ужасно смотреть:
Тыщи и тыщи…
Став там – горе, на карниз –
Птичьею стаей;
Вслед вам, заброшенным вниз,
Молча взираем.
В руке пламенеет меч,
Лики – суровы;
Из-за голов и плеч –
Очи Отцовы.
3(Михаил и Иисус)
Богу хвала вовек и Его Духу!
Как и сказал Господь: иди
Чрез Иордан – пройдешь, аки посуху.
Наконец равнин посреди!
Позади – пустыни сорокалетье;
Иерихон перед нами.
Вышли мы из песков бывшие дети
Исхода и, точно знамя,
Завета ковчег несем пред собою.
Пусть сердце врагов слабеет!
Мы племя Божие – Он нам откроет
Города этого двери.
Крепкий Иерихон, в страхе закрытый,
Лагерем вокруг обойдет
Израиля стан голодный, ты – сытый;
Посмотрим, кто кого дожмет.
Вышел – взглянул – вижу: вот человече,
Взирает на город рядом,
С холма; вечереет, в руке его меч
Блистает, и сам он – взглядом.
«Кто ты есть? Наш или от вражеской силы?»
«Нет, Иисус, нет. Я – Господня
Воинства вождь, архистратиг Михаил;
Вот, к тебе пришел сегодня.
C колен восстань, и обувь свою сними –
Свято место, где я стою;
Слушай ты и Божьему Слову внемли:
«Город сей – тебе отдаю!»
В многоголосье блеющего стада
Пастух Иаков звездной ночью брел.
Большой Вселенной темная громада
Нависла хмуро, влажным оком вол
Водил испуганно, ягненок блеял;
Так много звезд, и тесно в темноте им.
Дары для брата, жен, своих сынов –
Всех перевел он через Иавок;
Хоть было время отдыха и снов.
Вот, он один и впереди – поток,
А времени так много до зари,
И в воздухе скользят нетопыри…
А эта встреча так неотвратима!
И мыслям – точно звездам – в голове
Так тесно, и уже Носящий имя
Чудное близко, а Иаков не
Ведает, что каждое мгновенье
Теперь влечет его к благословенью.
Пусть будет хлебом мне тоска,
Питьем – одно лишь горе;
Нуждою, вместо пояска
Я затянусь, но вторить
За вами не желаю я,
Что Бог меня покинул,
Мои презренные друзья,
Разящие и спину,
И грудь, и печень, и живот –
Всего, всего! Проказа,
Пусть заживо меня сожрет,
Но, ни единой фразы,
Я не желаю повторить
Из ваших словопрений:
Царю несчастному – цари
Лукавств и обольщений.
Конь боевой хрипит, дрожит, бьет копытом;
Чует сердцем своим: скоро будет битва!
Всадник крепко сидит в седле, сам – спокоен;
Знает, что битва будет, Георгий-воин.
Бронь на нем, меч и копье. Божьим знаменьем
Себя он покрыл и коня, Кто-то сенью
Его незримой накрыл – крепче кольчуги.
Станут враги здесь скоро: друг против друга!
Вон, наружу ползет тварь из водной глади,
Все убивает вокруг дыханьем смрадным
Больше глядеть не будет злым своим оком!
Выдохнул – смрад, а вдохнул копье глубоко.
жене.
Когда сомнений тихая змея,
Как в сад Эдема, внутрь меня вползает,
Отличье есть ли между «ты» и «я» –
Или же нет? – порою я не знаю.
В дни ветхие, наш праотец Адам,
Восстав от сна, смотрел завороженный –
Как в зеркало – в нее, и видел там
Не отраженье, но – свою икону.
И Ева в его образе себя
Отчетливо и живо узнавала;
Еще не «ты», пока – «другое я»
Для тех двоих тогда существовало.
Прошу тебя, постой, не уходи,
Побудь еще, прекрасное мгновенье!
Все будет после: грех и липкий стыд,
И долгое, сплошное искупленье…
Все будет после, а сейчас они
Так счастливы и так неосторожны…
Шуршит змея… Пока никто из них
Не рвал плода и не сквернился ложью.