Путешествие в страну Счастья - читать онлайн

Первая глава

Во время нашего очередного общения по Скайпу Алик (Олег Голендухин) показал мне черно-белую фотографию плоского круглого камня с начертанным на нем крестом и несколькими строчками какой-то письменности, поставив передо мной новую загадку.

– Отец очень ценил этот камень, – сказал Алик. – Видимо, он много значил для него. Камень был красноватого цвета, сантиметров двадцать в диаметре.

– Это кайрак – камень с христианского захоронения, – пояснил я. – Надпись, скорее всего, на древнесирийском языке. Где он был найден?

Алик пожал плечами.

– Меня в детстве это не интересовало. Но я помню, отец говорил: «Тамга». Возможно, он нашел его на Иссык-Куле в окрестностях села Тамги? Ты же знаешь это

место? Там еще есть камни с тибетскими письменами…

Я сразу встрепенулся.

– Алик, постарайся вспомнить, что еще говорил отец по поводу кайрака. До сих пор известно лишь о трех несторианских кладбищах: первое – неподалеку от Бишкека, второе – рядом с башней Бурана, возле Токмака, и третье – в ущелье Джуука, на Иссык-Куле. Возможно, в древние времена христиане проживали на нашей территории и в других местах. А вдруг этот камень из тех мест?

– Я точно не знаю, где его нашли, – смутился Голендухин и предположил: – Может быть, просто отец называл камень тамгой?

– Вряд ли, – возразил я Алику. – Юрий Николаевич знал о находках кайраков с христианской символикой. Они были обнаружены еще в царское время, в конце девятнадцатого века. Твой отец не мог крест называть тамгой. «Тамга» – просто знак. Кто может знать о том, где сейчас этот кайрак находится?

Голендухин задумался.

– С отцом участвовал в походах его близкий друг, учитель музыки Олег Георгиевич Читалин. Он был и на похоронах моего отца…

Алик не знал, жив ли Олег Георгиевич и, если жив, не уехал ли в Россию. Не было у Алика ни адреса, ни номера телефона Читалина.

После разговора с Голендухиным я навел справки и вечером уже говорил по телефону с Олегом Георгиевичем.

– К сожалению, где сейчас находятся документы и артефакты, собранные Юрием Николаевичем, я не знаю, – огорчил меня Читалин.

– А вы не помните, в коллекции Голендухина был круглый камень с выгравированным на нем крестом? – спросил я наудачу.

– Как же не помнить! – тут же отозвался Олег Георгиевич. – Юрий Николаевич заставлял меня искать подобные камни в окрестностях Бишкека. Говорил мне: «Найдешь такой камень – счастливым будешь!»

– А куда делся тот камень?

– Юрий Николаевич завещал положить его на свою могилу. По распоряжению вдовы Голендухиной камень был вмонтирован в памятник, установленный на могиле ее мужа. Юрий Николаевич рано умер. В 52 года инфаркт, первый и последний…

– Где он похоронен?

– На старом кладбище, рядом с могилой его матери. Я бы показал вам место захоронения, но, к сожалению, годы дают о себе знать. Мне уже восемьдесят, да и без ноги я остался…

Наутро был снегопад. Я брел по заснеженному старому русскому кладбищу. Деревья, некогда посаженные заботливой рукой родственников тех, кто нашел здесь вечный покой, разрослись, образовав труднопроходимую чащу. Молодая поросль и кустарники местами полностью перекрывали проходы между рядами могил. К сожалению, ухаживать за этим городом мертвых некому. Большая часть русских семей, проживавших некогда в Киргизии, навсегда покинули этот край. Остались лишь немощные старики да молодое поколение, утратившее память о своих предках, прах которых покоится на старом кладбище. Свежевыпавший снег укутал всё своим белым покрывалом, скрыв под ним печальные надгробия. Я повернул обратно. Найти могилу Юрия Николаевича по словесным описаниям Читалина не представлялось возможным.

Я связался с Аликом для получения дополнительной информации. Но и он не мог помочь мне в поисках – последний раз Алик посещал могилу своей бабушки более сорока лет назад.

Вторая глава

Я просматривал отснятый за два года фотоматериал, выбирая иллюстрации для будущей книги. Один снимок, сделанный моей женой Светой, привлек мое внимание. На фотографии был большой камень с изображением козла. Четко просматривались дугообразные рога животного и небольшое, по сравнению с фигурой козла, изображение лучника. Контуры тела животного терялись в многочисленных линиях, высеченных на камне. Фигура лучника показалась мне знакомой. Я увеличил снимок на мониторе компьютера и сразу же узнал изображение царя с петроглифа «Козел-кулан», запечатленного на кальках учителя Черкасова. Я почти два года безуспешно искал в предгорьях Иссык-Куля валун с козлом-куланом. А Света, оказывается, видела этот камень и даже сфотографировала изображенную на нем картину! Снимок был сделан 23 августа в 11 часов 24 минуты.

Я вспомнил тот день… В поисках необыкновенного петроглифа мы с Сашей Жуканиным ушли по предгорной долине Орнёка, оставив Свету возле машины и поручив ей обследовать ближайшие окрестности.

Вернулись мы уставшие, проведя более двух часов под палящими лучами горного солнца. Свету мы нашли неподалеку от тибетского камня. Она без сил сидела на земле и была близка к солнечному удару. Света не взяла с собой питьевую воду, и обезвоживание организма давало о себе знать. Рядом с ней была приличная куча собранных в траве грибов – шампиньонов. Я поспешил на помощь жене.

Уже на базе я просмотрел отснятый Светой материал. Район ее поисков был мне знаком, и я не ожидал увидеть что-то новое. Видимо, поэтому и пропустил находку – «Козла-кулана».

Теперь я еще раз внимательно вгляделся в изображение сакского царя. Снимок был сделан со значительного расстояния, и разрешение рисунка было небольшим.

Но хорошо просматривалось длинное одеяние царя, сапожки на каблуках, трехрогая шапка (или корона?) на голове.

Мне показалось, что я различаю даже черты его лица. Между фигурой огромного козла и изображением сака, натягивающего лук, были какие-то неясные фигуры, по телу козла виднелись контуры вписанных зверей. Я пожалел, что был так невнимателен к снимкам жены. Мы могли найти «Козла-кулана» еще прошлым летом! К этому времени я бы уже детально изучил этот сакский петроглиф. Но все же радость от находки переполняла меня: еще одна загадка – местонахождение сакской писаницы «Козел-кулан» – перестала быть тайной. По фотографии я быстро отыщу валун с петроглифом. Рядом с ним Света обнаружила еще одну интересную композицию: в круг вписана голова оленя, в рисунке рогов которого угадывается фигура человека, одетого в длинное платье. Его руки подняты, на поясе – кинжал.

Тщательный осмотр фотографий принес новые открытия – на некоторых камнях изображены магические круги, заполненные фигурами животных. Я смотрел на снимки, словно видел их впервые. В погоне за «Козлом-куланом» мы не придавали значения другим рисункам, особенно небольшим.

Да в мои планы и не входило детальное изучение каждого петроглифа – все же я не археолог, а писатель. Я вел свое расследование по реабилитации Черкасова как ученого, пытаясь доказать, что он не был мистификатором. Теперь моя книга уже дописана. Свои находки я показал ученым. Слово за ними. Археологам предстоит долгая, кропотливая работа по изучению уникального мегалитического комплекса первобытного искусства.

В ближайший выходной день я отправился на поиски «Козла-кулана». Найти его по фотографии было несложно. На месте я понял, почему наши поисковые группы проходили мимо этого большого валуна. Мы искали возвышающийся над местностью валун, а петроглиф оказался на камне, лежащем на склоне небольшого гребня, усеянного множеством камней. На них тоже были петроглифы, и, что самое удивительное, они были знакомы мне! Значит, когда-то я уже проходил по этому гребню и не обратил никакого внимания на лежащий валун! Но каково же было мое изумление, когда я, подойдя к камню, едва смог различить на нем очертания козла и лучника! Это был самый настоящий шок. Ведь я весь был в предвкушении созерцания дополнительных деталей сложного рисунка и раскрытия тайны сакского рисунка! Снимок, сделанный Светой, оказался намного четче оригинала! Тщетно пытался я рассмотреть на камне то, что было изображено на кальке Черкасова. Неужели все скрытые изображения – плод фантазии Николая Дмитриевича?! Вот почему я прошел мимо «Козла-кулана» – его просто не видно!

Успокоившись, я пригляделся к снимку жены. На нем рисунок был достаточно четким, и я понял: чтобы увидеть петроглиф во всей его красе, должно быть иное освещение. Я решил вернуться к камню в другое время.

Третья глава

Что-то внутри меня заставляло вновь и вновь возвращаться мыслями к найденному нами святилищу Чет-Кой-Суу. Удастся ли ученым расшифровать писаницы? Я представлял, насколько трудна эта задача. Даже для того, чтобы найти в Орнёке то, что нам удалось обнаружить, ученым понадобилось бы много больше времени, чем те два года, которые были потрачены нами на поиски. Мы посвящали поискам все свое свободное время, отправляясь в поход в любое время года, вкладывая свои деньги, привлекая энтузиастов, заражая их своей энергией и страстью к раскрытию вековых тайн. Ученые так не работают. Им нужны деньги, оплаченные проекты и прочее и прочее. Владимир Михайлович Плоских добился утверждения проекта по изучению комплекса в Орнёке, но где взять специалистов по петроглифам мирового уровня, способных разобраться в древней шараде?

Я знакомился с любой попадающейся мне литературой по петроглифике, продолжая свои попытки распутать линии «Козла-кулана». В одной из просмотренных мною книг освещалось исследование сложных петроглифов. Ученые называют многослойные рисунки палимпсестами. Распутать их может только специалист, разбирающийся в стилях, характерных для той или иной культуры и эпохи, знающий, как то или иное изображение должно выглядеть. Помогает ему в этом опыт, знание техники выполнения рисунков, изучение вторичного загара и прочее. Я же, даже прочтя сотню таких книг, не обрету профессиональных знаний археолога-петроглифиста.

Я посмотрел справку об авторе понравившейся мне книги. Советова Ольга Сергеевна, доктор исторических наук. Тема диссертации: «Наскальное искусство как источник по истории материальной и духовной культуры населения бассейна Среднего Енисея в эпоху раннего железа». Изучала петроглифы Центральной Азии, бывала и в Кыргызстане. Это как раз то, что надо!

В книге Советовой была упомянута гипотеза о возникновении мегалитических комплексов как мест, где люди собирались лишь во время определенных праздников. Я вспомнил Персиполь в Иране. Огромный город с многочисленными скульптурами, барельефами, сооружениями был построен в ахаменидскую эпоху только лишь для проведения праздника Навруза, на который стекался народ со всех концов гигантской империи персов.

Я представил ландшафт дельты реки Чет-Кой-Суу. Валуны, принесенные древним ледником, тянутся рядами буквально с побережья Иссык-Куля до самого ущелья Чет-Кой-Суу – это около десяти километров. Они образуют естественную декорацию вдоль дорог, ведущих к каменным храмам-капищам. Камни покрыты разнообразными картинами, рассказывающими об устройстве вселенной, о ее творцах, о мифических героях. Огромные валуны – своеобразные иконостасы для проведения определенных церемоний и ритуалов. Возле них есть просторные площадки, способные вместить массу народа. Само расположение такого валуна позволяет следить за церемонией издалека: с высоких бортов логов, создающих подобие амфитеатра. Картины на разных валунах, при взгляде на ландшафт, складываются в одну цельную картину гигантского храма. Возможно, каждый рисунок был покрыт разноцветными красками и производил неизгладимое впечатление на зрителя, участвующего в ритуале. Процессия паломников поднималась вверх к главному месту проведения праздника, по пути совершая церемонии в специальных местах. «Большой Орнёкский олень», «Медведь», «Олений» камень, «Трехметровая рыба», «Козел-кулан» – далеко не полный список сложных картин на валунах, возле которых могли совершаться священные обряды. Все основные рисунки имеют южную экспозицию, чтобы их можно было просматривать при подъеме в главный храм. В местах же остановок петроглифы расположены и на северной части валунов, окаймляя места проведения церемоний.

Масштабы этой «картинной галереи» – более ста квадратных километров! Сколько же людей приезжало сюда с разных концов древней Скифии для участия в празднестве? Естественно, что не могло быть много таких мест в государстве. Дельта реки Чет-Кой-Суу, если и не единственное, то одно из немногих…

Ольга Сергеевна жила в городе Кемерово. Я попросил Диму связаться с ней и вскоре уже читал ее восторженное письмо (Дима послал ей кое-какие снимки петроглифов). Моя задача была завлечь Советову на берега Иссык-Куля. Но Ольга Сергеевна преподавала в вузе, участвовала в различных проектах, то есть была очень занятым человеком. Она предложила вместо себя свою бывшую аспирантку – кандидата исторических наук Анну Мухареву. Советова охарактеризовала ее как одну из лучших специалистов в России, за плечами которой работа с петроглифами Чукотки, Монголии и т. д. Бывала Анна и на Иссык-Куле. Я тут же списался с Мухаревой. Анна согласилась приехать к нам на две недели в конце апреля – начале мая, когда у нее будет свободное время.

Позже Анна сообщила, что может выкроить для нас лишь одну неделю – с 27 апреля по 5 мая. Я послал ей несколько фотографий сложных рисунков (палимпсестов), из которых один-два мы планировали скопировать под руководством российского специалиста.

Четвертая глава

Анне было столько же лет, сколько и моей младшей дочери Ольге, – 33 года. Высокая, худощавая, она могла часами ходить за мной по предгорному плато, знакомясь с петроглифами Чет-Кой-Суу. В первый день нашей экспедиции я решил показать Анне основные камни комплекса.

Кроме меня и Мухаревой, в нашей группе было еще три человека: фотохудожник Александр Федоров, мой давний знакомый, согласившийся помочь мне в съемке петроглифов, и Сергей и Лариса Дудашвили, мои друзья, известные киргизские туроператоры. Сергею я уже показывал некоторые интересные рисунки на камнях Орнёка, Александр увлекся петроглифами, несколько раз посетив плато Саймалуу-Таш, расположенное на высоте 3500 метров над уровнем моря и знаменитое благодаря огромному скоплению рисунков, нанесенных древними художниками на покрытые загаром камни. Лариса, работая с разными туристическими группами, организовывала туры, связанные с каменными «картинными галереями». То есть все мои спутники были людьми искушенными, не раз видевшими образцы первобытного искусства, и мне было интересно, как они воспримут найденные мной петроглифы. Но в большей степени меня интересовала реакция Анны Мухаревой. Она была специалистом, археологом-петроглифистом. Я, конечно же, не ожидал буйной радости по поводу открытия уникальных рисунков: ученые – народ педантичный, не увлекающийся фантазиями, ничего не принимающий на веру. Но все-таки в душе теплилась надежда услышать нечто вроде: «Замечательно! Удивительно!» или: «Это действительно интересно!» Ведь я был горд тем, что отыскал «Медведя», «Большого орнёкского оленя», «Козла-кулана» и прочие шедевры первобытного искусства, открытые некогда Николаем Дмитриевичем Черкасовым.

В течение двух лет, пока мы были заняты поисками «потерянных» петроглифов, наш путь неизменно шел снизу вверх. Дело в том, что основная масса рисунков расположена на южной стороне валунов, где солнечный загар темнее. Поднимаясь по склону, легче обнаружить петроглифы, хотя приходилось многие валуны обходить, осматривая их со всех сторон. Вести поиск вниз по склону, поминутно оглядываясь, крайне неудобно. Во время наших изысканий всегда перед глазами была панорама полупустынных предгорий Кунгей-Алатау с небольшими рощицами деревьев возле рукавов дельты реки Чет-Кой-Суу и скоплениями валунов, принесенных сюда некогда ледником. Венчал эту величественную картину пирамидальный пик Чоктал (4760 метров над уровнем моря), взметнувшийся в небо над заснеженным гребнем Кунгей-Алатау.

Теперь же мы двигались вниз от начала ущелья Чет-Кой-Суу, от большого валуна, окруженного каменными круговыми выкладками, под которым в небольшой полости свободно могла разместиться пара человек. Наш маршрут лежал на юг по направлению к Иссык-Кулю. Стоило лишь поднять взгляд от камней, как взору открывалась лазурная гладь озера, увенчанная вдали белоснежными вершинами Терскей-Алатау. Склон предгорий, усеянный валунами, спускался до побережья Иссык-Куля, и мы могли обозревать окрестности далеко вокруг. Открывающийся простор наполнял душу тихим восторгом. Казалось, были бы крылья, и легко можно было бы воспарить над всей этой красотой и обозреть окрестности с высоты птичьего полета.

Изображения оленей, быков, козлов и человеческих фигур на валунах наполняли ландшафт тенями давно прошедшей жизни, некогда кипевшей в этом, теперь пустынном и безлюдном, месте. Мы переходили от одного петроглифа к другому, минуя остатки каменных сооружений, кругов и оградок. Анна методично фиксировала местоположение каждого валуна с рисунками, снимая показания с джипиэс-навигато-ра и делая пометки в записной книжке. Сколько раз я сам планировал нанести валуны на карту, чтобы безошибочно находить их. Но каждый раз азарт заставлял меня устремляться дальше в поисках «Медведя» или «Козла-кулана». За два года я основательно изучил предгорья Орнёка и хорошо ориентировался здесь, отыскивая тот или иной валун с рисунками. Но без меня вряд ли кто смог бы найти нужный камень, следуя только моим словесным описаниям. Теперь Анна создавала карту комплекса с петроглифами. Ученый есть ученый, не чета нам – дилетантам!

Первый тревожный укол моему самолюбию Анна нанесла, когда мы остановились возле валуна с изображением двух хищников, у ног которых лежала поверженная добыча, возможно, лошадь. Хищники стояли напротив друг друга, разинув пасти. Ниже шли изображения людей, выстроившихся цепочкой. В руках они держали какие-то палки или орудия, на головах угадывались звериные маски.

– Это львы, – пояснил я рисунок, показывая детали пальцем. – Вот закрученные спиралью хвосты, вздыбленная шерсть идет колечками по очертаниям зверей. Обратите внимание на головные уборы людей. Они похожи на головы зверей.

По тому, как Анна смотрела на петроглиф, я понял, что она не согласна с моей трактовкой изображенного на камне.

– Почему это львы, а не барсы? – наконец произнесла

Мухарева. – Масок я тоже не вижу. Рисунок довольно нечеток. Трудно определить, что именно нарисовано, а что – просто фактура камня.

– Здесь, в Чет-Кой-Суу, много изображений барсов, – начал я горячо защищать свою версию рисунка. – Они выполнены совсем в другой манере. Более изящные формы, другие морды и хвосты. Подобных этим я нигде не видел! Посмотрите на переднюю часть животного. Она более мощная, чем у барсов!

Анна довольно холодно возразила мне:

– То, что здесь больше нет подобных изображений, настораживает. Уникальность любого изображения скорее минус для него, чем плюс. Нужно искать аналоги в других видах первобытного искусства: фресках, торевтике, керамике. Нужно доказать, что это изображение львов. Назовем пока их просто кошачьими хищниками.

Я прикусил язык. Хотел было продолжить спор, вспомнить Черкасова, который тоже называл этих зверей львами, но передумал. Во-первых, свет был не очень хорош для восприятия петроглифа, нанесенного на северную часть валуна. Рисунок прекрасно просматривался лишь при закате солнца, когда был освещен его лучами. Во-вторых, Анна ничего не слышала о Николае Дмитриевиче, да и не был он авторитетом для ученых.

Второй удар я получил возле трехметрового изображения рыбы.

Я терпеливо объяснял Анне и другим участникам экспедиции, какие линии складываются в изображение гигантской рыбы:

– Посмотрите, как нарисован бык. Его длинные рога обрисовывают жаберную щель. Рога вот этого козлика представляют собой боковой плавник. Видите, он почти круглой формы. Рога других двух козликов, выстроившихся в ряд, образуют зубастый рот рыбы. А закрученные рога другого козла – глаз рыбы. Хвост составлен из тигра, нападающего вот на этих козлов. Они расположены по двум дугам – это и есть хвост рыбы.

– А где сама рыба? – с недоумением спросила Анна.

– Вот эта линия, охватывающая всю композицию, одновременно является и линией гор, видите, по ней бредет лошадь, и контуром большой рыбы.

– Очень сомнительно, чтобы разные изображения на валуне были деталями единой картины, – произнесла Мухарева. – Шер предупреждал, что попытки найти сюжет петроглифов и объяснить его очень субъективны и вредны.

Яков Абрамович Шер – признанный авторитет в изучении первобытного искусства. Он специализировался по петроглифам, защищал по ним докторскую диссертацию. Яков Абрамович закончил Киргизский государственный университет, поэтому для нас он – свой человек, хорошо знакомый с наскальным искусством Центральной Азии. Преподавал он и в Кемеровском университете, выступал с лекциями в Будапеште, Стокгольме, Софии и Париже. Я читал его высказывание по поводу интерпретации сюжетов наскальных рисунков, но в данном случае был совершенно уверен в своей версии.

– Анна, ведь вполне очевидно, что форма рогов быка и этих козликов не случайна. Она должна вызвать у зрителя ассоциации с изображением рыбы, – упорствовал я.

– А есть еще подобные изображения рыб в Киргизии? – убила меня своим вопросом Мухарева.

– Нет. Вернее, я не встречал упоминаний о рисунках рыб в Кыргызстане, – обреченно пожал я плечами. – Но, согласись, люди долгое время жили на берегах озера, изобилующего рыбой. Об этом написано в китайских летописях. Неужели они не плавали по Иссык-Кулю и не ловили рыбу? Они должны были знать, что представляют собой эти водные обитатели. И почему бы художникам не изобразить рыб на валунах?

– Я не слышала об изображениях лодок в Прииссыккулье, – сказала Анна и добавила: – Ищите. Возможно, вам удастся обнаружить нечто подобное. И хорошо бы найти еще изображения рыб. Тогда можно было бы говорить о них как о чем-то реальном.

Сергей, Лариса и Александр не участвовали в наших с Анной дискуссиях. Они с удовольствием фотографировали рисунки на камнях, мимо которых мы проходили. Я показывал Анне изображения барсов, всадников, оленей, сцены охоты. Иногда она издавала радостный вскрик: «Это же классическое изображение быка бронзового века!» или: «Посмотрите, человек держит в обеих руках поводки, на которых ведет животных. Такие сюжеты встречаются у нас в Сибири! Это классика!» Я же мрачнел. То, что у меня вызывало восхищение, встречало недоверие со стороны Мухаревой. Это было уникально, и потому для Анны, как ученого, было не интересно. То, что ее умиляло, заставляло меня недоуменно пожимать плечами: ведь это же всем известно, чему тут радоваться?!

Возле одной из «каменных картин» мы задержались.

– Интересное изображение рогов оленя – в виде лесенки. Такие иногда попадаются, – заметил я.

Анна кивнула в знак согласия:

– Считается, что это наиболее древнее изображение животного. С ветвистыми рогами более позднее.

– А вот всадники, собаки, – продолжал я. – Там изображение льва. Видите, мощная передняя часть.

Анна опять с сомнением, молча стала разглядывать петроглиф.

Лариса Дудашвили, снимавшая происходящее на видеокамеру, попросила меня подойти ближе к валуну.

– Говори и показывай детали рукой, пригодится для фильма, – пояснила она.

Я приблизился вплотную к камню и, рассказывая, начал водить по рисунку пальцем. К своему удивлению я обнаружил, что изображение льва имеет точно такой же, спиралью закрученный хвост, как и на петроглифе, где пара львов изображена над растерзанной лошадью.

– Тут спиральный хвост! – радостно закричал я. – Как на первом камне!

Я столько раз проходил мимо этого валуна, рассматривая рисунок на нем издалека, и ни разу не заметил этой спирали! Рисунок был покрыт мощным вторичным загаром и обнаруживался только при тщательном осмотре петроглифа. Сколько еще интересного я не заметил, блуждая по лабиринтам древней галереи? В подтверждение этой догадки Сергей Дудашвили неподалеку нашел заготовку для мельничного колеса. В центре большого плоского камня была круглая выемка, явно искусственного происхождения. В ней остались следы какого-то орудия. Словно вращалась круглая полая труба, вгрызаясь в твердый гранит. Края камня тоже были обработаны для придания ему круглой формы.

С волнением я вел группу к самому большому валуну с изображением стада оленей. Он четко выделялся среди скоплений камней своими размерами и яйцеобразной формой. Как воспримет Анна «скрытые» изображения на валуне? Объявит их моей выдумкой?

Освещение для рассматривания рисунка было не лучшее. Часть изображений оленей едва угадывалась. Я принялся указывать на них рукой, обводя контуры.

– Вот рога, тут туловище, задние ноги, передние. Четыре крупных оленя обращены направо, один маленький – в противоположную сторону. Угадываются также силуэты быка, птицы, всадника на коне. Обратите внимание на поверхность камня, где нанесен рисунок. По ней проходят странные бороздки. Приглядитесь, из них складываются очертания каких-то фигур!

Анна осмотрела поверхность валуна в месте рисунков.

– Я не вижу никаких рукотворных бороздок. Рисунки оленей выполнены прошлифовкой. Бороздки темные, на них не видно следов инструмента. По всей вероятности, это просто фактура камня.

– Но почему эти бороздки есть лишь на поле рисунка? – горячился я. – Осмотрите весь валун по периметру. Нигде нет и следов таких бороздок, кроме вот этой плоскости с изображением оленей! Да и то только на высоте человеческого роста! Почему?!

– Вы же видите, что бороздки темнее плоскости рисунка, – отвечала мне Анна. – Они темнее и самого камня. Это естественные трещины.

– А если они пробиты очень давно и это мощный вторичный загар? – продолжал упорствовать я.

– Сомневаюсь, – отвергла мои доводы Анна. – Лучше посоветуйтесь с геологами. У вас есть знакомые геологи?

Я утвердительно кивнул головой.

– Вот и хорошо. Они вам скажут, естественные это трещины или искусственные бороздки. И потом, у вас есть еще подобные петроглифы?

Я отрицательно покачал головой.

Внутри меня поднялась буря протеста. Вместо того, чтобы передать вновь обнаруженные петроглифы, найденные в 50-х годах Черкасовым, в руки благодарных ученых, мне предлагалось самому заняться их исследованием, поиском десятков аналогов, их классификацией, выработкой каких-то теорий и гипотез, их доказательством. Но я же не археолог!!! Я не собирался посвятить свою жизнь изучению первобытного искусства! Меня интересовал лишь загадочный скифский камень из Чолпон-Аты, и мне пришлось идти по следам Николая Дмитриевича Черкасова, узнать про его судьбу, два года отдать походам по предгорьям Орнёка, чтобы в конце поисков открыть, что камень уничтожен. Почему я продолжаю заниматься этими петроглифами?! Зачем я пригласил сюда Анну Мухареву, археолога из Кемерово? Я на себе ощутил горечь разочарования, которую, наверняка, испытывал Николай Дмитриевич, когда показывал свои находки археологам. «НЕ вижу, НЕ верю!»

Я взял себя в руки. Анна тут не виновата. Просто я жаждал подтверждения своему видению рисунков на камнях и не нашел его. Мухарева – ученый. Она может говорить утвердительно только о том, что уже доказано, что имеет аналоги и прочее и прочее. Остальное всё – выдумка дилетантов.

«Сегодня только первый день нашей экспедиции, впереди целая неделя, – успокаивал я себя. – Возможно, Анна поменяет свои взгляды, когда увидит больше петроглифов».

Уже предвидя реакцию на «Медведя», я обреченно повел группу к валуну, укрывшемуся в небольшой рощице. Помня слова Сергея Дудашвили: «Если бы Кадыров не сказал, что это изображение медведя, я бы подумал, что это просто белое пятно на камне!», я не стал объяснять Анне про скрытые изображения петроглифа.

Окружающие валун ивовые деревья были покрыты нежнозеленым облаком распускающихся почек. Желтоватые сережки, похожие на мохнатых гусениц, и слегка оранжевые ветви придавали этому облаку красноватый оттенок. Участники экспедиции увлеченно защелкали затворами фотокамер…

За ужином, выслушивая слова благодарности из уст участников экспедиции: Александра Федорова, Сергея и Ларисы Дудашвили, я успокоился. Им было интересно все! Они приведут в Чет-Кой-Суу туристов из разных концов света. Им уже есть что показать гостям нашей республики, а ведь мы посетили сегодня лишь малую часть уникального комплекса!

Совершенно неожиданно Александр завел разговор о воронке на дне озера. Он уже прочитал мою повесть «Тайны Иссык-Куля» и знал о моих планах совершить погружение в центре предполагаемой впадины.

– Знаешь, Виктор, я видел твою воронку еще лет тридцать назад. Это было во времена Союза. Мы летели на вертолете над северным побережьем озера. Бросив случайный взгляд на Иссык-Куль, я увидел огромную спираль, занимавшую значительную поверхность озера от северного берега до южного. В том месте между берегами больше сорока километров, а диаметр спирали был километров двадцать! В центре был круг, из которого выходили два-три темных потока, раскручивающихся против часовой стрелки. Меня поразили масштабы этого образования и удивительная правильность всех линий. Создавалось впечатление, что на дне Иссык-Куля есть сливное отверстие, как в ванной, куда уходит вода.

– Саша, – перебил я Федорова, – ты сфотографировал спираль?

– Конечно, камера у меня всегда с собой, – заметил Александр, роясь в своем рюкзаке. – Я прихватил снимок, чтобы показать его тебе. Правда, снимать пришлось против солнца. На воде блики, летели мы высоко и на большом удалении от спирали, так что снимок получился темноватым и нечетким. На, смотри!

Я с волнением принялся рассматривать снимок. Он был цветным и действительно нечетким. Южный берег Иссык-Куля терялся в голубой дымке. Видны были лишь очертания гор, белые пятна ледников и береговая линия. Внизу снимка было большое белое пятно с неясными краями – это был «солнечный зайчик» – отражение солнца на водной глади. В центре фотографии было то, что сразу привлекло мое внимание: по поверхности озера шли, закручиваясь в спираль, темные линии.

– Саша, неужели ты сделал лишь один снимок?! – поражение воскликнул я. – Ведь не каждый день видишь такое чудо!

– Мы летели на съемки фильма, – оправдывался Федоров. – Предстояла напряженная работа. Я был приглашен в качестве фотографа. В те годы всегда до начала съемки эпизодов фильма делались натурные снимки на месте. Это нужно было для того, чтобы режиссер и оператор смогли правильно выстроить кадр, выбрать подходящий пейзаж. Кроме того, фотограф должен был запечатлеть ключевые моменты работы над фильмом. Они использовались для рекламы будущего фильма. Пленка же тогда была в дефиците, особенно цветная слайдовая, в те годы еще не было цифровых фотоаппаратов. На один эпизод фильма мне выдавали две широкоформатные пленки, и в них было всего 24 кадра. Эпизод мог сниматься два-три дня. Я каждый кадр взвешивал, стоит ли он расхода драгоценной пленки. А тут было лишь начало работы над фильмом – все еще впереди. Если пленка закончится, где ее возьмешь в горах?

– Ну вы хоть бы ближе подлетели! – продолжал я сокрушаться. – Ведь толком на снимке ничего не разобрать.

– Знаешь, сколько тогда стоило время полета вертолета? Кто бы позволил мне изменить маршрут и кружить над озером?

Я покивал головой. Шестьсот долларов в час – астрономическая, по тем временам, сумма, хотя сейчас она уже перевалила за две тысячи.

Внимательно изучив на фотографии туманные очертания южного берега Иссык-Куля, я разочарованно произнес:

– Но это не та воронка… – В правом верхнем углу снимка просматривался узкий длинный полуостров. Это мог быть только Ак-Булун, полуостров в западной части южного берега Иссык-Куля. – Моя воронка должна находиться в Рыбачинском заливе.

На снимке было видно, что закрученные линии шли по поверхности озера. О том, что и моя воронка – следы течений на глади Иссык-Куля, а не подводные образования, говорили мне и Болот, которому я первому поведал о своем «открытии», и Олег Лопатко, геолог и мой друг, с которым я тоже консультировался о природе загадочной воронки. Снимок Федорова подтверждал их гипотезу о ветрах, создающих вращательное движение воды в центре озера. Видимо, в западной части Иссык-Куля иногда создаются подходящие условия для возникновения подобного природного явления. В этом районе нередко дует сильный ветер, имеющий даже собственное имя – Улан. Навстречу ему с востока время от времени устремляется не менее мощный Санташ. При встрече, сшибаясь, они, очевидно, и рождают гигантские хороводы воздуха и воды. Я даже слышал о больших смерчах на Иссык-Куле.

Вечером к нам присоединился Дима Лужанский. С ним был студент Игорь. Они намеревались познакомиться с современной технологией снятия копий с наскальных рисунков. Дима затеял профессиональный разговор с Анной. Его интересовало и мнение Мухаревой по поводу найденных нами сложных рисунков. «Дима, ты же прекрасно знаешь, что если какой-нибудь артефакт не укладывается в теорию, то его попросту игнорируют», – услышал я комментарий Анны.

Ввязываться в спор мне не хотелось. Я размышлял о том, как получить максимальную пользу от участия кемеровского археолога в нашей экспедиции. Решил, что следующий день мы посвятим изучению современных методов копирования петроглифов неподалеку от нашей базы в Кара-Ое. Здесь тоже есть, чем удивить моих товарищей.

Пятая глава

Утром была небольшая облачность. Лучи солнца, пробивавшиеся сквозь серую дымку, в которой тонул горизонт, создавали неверный свет. Рисунки на камнях были серыми, едва видимыми и невыразительными. Четкие при хорошем освещении петроглифы теперь читались с трудом. В воздухе ощущалось приближение дождя. Ландшафт был унылым и плоским. Намеченный мной накануне камень с рисунком оказался непригодным для фотосъемки. Поверхность камня отражала блики солнечного света, линии рисунка терялись, и мы вынуждены были идти дальше.

Я подвел группу к валуну, на котором четко выделялись два оленя, застывшие в напряженной позе. Головы подняты вверх, словно животные прислушиваются к напугавшим их звукам. Сзади оленей небольшая собака. А впереди, на другой грани, – целая картина: всадник на быке, преследующий грациозно скачущую лошадь. Между ними небольшая фигурка второго всадника на лошади. У него на голове двурогая шапка, у лошади – оленьи рога.

Прошлым летом, фотографируя этот рисунок, я обводил его контуры мелом, следы которого были до сих пор видны на камне. На других петроглифах мел был смыт осенними дождями. Анна сказала, что для снятия копии петроглифа с этого валуна его надо тщательно отмыть от мела. У нас не было с собой ни щетки, ни воды, поэтому решено было поискать другой петроглиф.

Я вспомнил, что рядом есть интересное изображение людей. В руках они держали какие-то загнутые предметы, которые я назвал соколами, решив, что это могут быть охотники с ловчими птицами.

Теперь же, разглядывая рисунок вместе с Анной, я подумал, что предметы в руках двух мужчин больше похожи на загнутые ножи, вроде непальских, либо на небольшие бумеранги. Один из мужчин в левой руке держал свернутую в кольцо веревку. К ней был привязан третий персонаж этой сцены: либо подросток, либо человек маленького роста. Я предположил, что это сцена жертвоприношения. Мужчины – жрецы в ритуальных масках, в руках жертвенные ножи, а на веревке – сама жертва. Анна, осмотрев петроглиф, объявила, что он вполне подходит для копирования.

Александр установил штатив и начал съемку рисунка. Мухарева объяснила, как делается копия петроглифа. Для этого плоскость рисунка разбивается на небольшие квадраты с помощью специальных меток. Каждый квадрат фотографируется отдельно. Затем, уже с помощью компьютерной программы, восстанавливают форму квадрата каждого отдельного снимка. Потом они объединяются в единый панорамный рисунок, передающий точную развертку рисунка петроглифа. Большие рисунки могут составляться из десятков отдельно снятых элементов. Этим методом устраняют все искажения, получающиеся при фотосъемке петроглифа. Следующий этап копирования – обрисовка рисунка в компьютерной программе «Фотошоп». Можно использовать разные слои и цвета для различных целей: например, для выделения пятен лишайника, более поздних слоев рисунка и т. д.

К вечеру погода окончательно испортилась. Пошел дождь, температура воздуха резко упала, и вскоре закружились «белые мухи». Только вчера мы ходили в футболках и прятали лица от обжигающих лучей иссык-кульского солнца, а сегодня кутаемся в теплые куртки и жмемся поближе к электрическим нагревателям. Тысяча шестьсот сорок метров над уровнем моря не шутка – и в мае может пойти снег!

Утро следующего дня было морозное. Падал снег, и часть участников нашей экспедиции собралась в обратную дорогу. На базе осталось только пять человек: Анна, Дима Лужанский, Игорь и я со Светой. Впереди было еще четыре дня экспедиции, и я рассчитывал, что погода наладится. Пока же можно было обрабатывать снимки петроглифов с помощью компьютера. Оставив Диму и Игоря за этим занятием на базе в Кара-Ое, мы втроем отправились в город Каракол.

Шестая глава

Каракол, бывший Пржевальск, – первый город, построенный русскими на берегах Иссык-Куля в 1869 году. В нем еще сохранились старые русские дома с деревянными крылечками и ставнями, украшенными затейливой резьбой. В Караколе чувствуется дух русского городка позапрошлого века. Мне кажется, что в самой России с трудом можно отыскать подобный ему, затерянный во времени, городок. Достопримечательности Каракола – Свято-Троицкий православный собор, возведенный в 1895 году, и дунганская мечеть, выполненная в китайском стиле «пагода» в 1907 году.

Анна с удовольствием согласилась посетить Каракол, тем более что за две недели до начала нашей экспедиции отмечался 175-летний юбилей со дня рождения Николая Михайловича Пржевальского, знаменитого русского путешественника и исследователя Центральной Азии, чья могила находится неподалеку от этого города, долгое время носившего его имя.

Величественный памятник Пржевальскому, возведенный на его могиле в 1894 году на народные деньги, выполнен в виде гранитной скалы пирамидальной формы высотой около 8 метров. Венчает вершину памятника фигура огромного орла (размах крыльев 2,5 метра). В его клюве оливковая ветвь, в когтях орел держит бронзовую карту Азии с маршрутами путешествий Николая Михайловича. На лицевой части скалы укреплен бронзовый крест и бронзовая копия золотой медали имени Н. М. Пржевальского Русского Географического общества. Под ней надпись: «Николай Михайлович Пржевальский. Родился 31 марта 1839 года. Скончался 20 октября 1888 года». 31 марта – это 12 апреля по новому стилю.

Мы стояли возле памятника путешественнику и смотрели вниз на воды Каракольского залива. Когда-то волны Иссык-Куля омывали крутой берег с могилой Пржевальского. С тех пор уровень озера сильно упал, в советское время между озером и памятником был построен портовый поселок – Пристань-Пржевальск.

Я вспомнил слова Николая Михайловича: «Путешественником надо родиться». Во времена Пржевальского путешествия растягивались на многие годы. Он неоднократно говорил, что страсть к путешествиям и женитьба несовместимы, поэтому он был холостым. «Жизнь прекрасна еще и тем, что можно путешествовать», – любимое изречение Николая Михайловича. Странствия и познание нового были образом жизни великого путешественника.

Бывая в Караколе, я всегда посещаю антикварную лавку Александра Кораблева. Ее знают многие гости нашей республики. Вещи давно прошедших эпох наполняют лавку Кораблева, словно пещеру разбойников из сказки про Али-Бабу. Русские самовары и иконы, старые фотографии казаков и купцов, бюсты Ленина и Сталина, фотоаппараты разных лет выпуска и пишущие печатные машинки соседствуют с киргизскими серебряными пуговицами и украшениями, дунганскими и уйгурскими кольцами и браслетами, случайными археологическими находками и артефактами, выловленными рыбацкими сетями из Иссык-Куля. Сашу хорошо знают все жители Прииссыккулья. Любую древнюю вещь, найденную на поле во время вспашки или при ремонте старого строения, обязательно принесут в лавку Кораблева. Невозможно заглянуть к Саше на минутку: аромат прошлого захватит вас и заставит внимательно рассматривать содержимое антикварной лавки. Вещей в ней превеликое множество! Историю каждой из них или ее хозяина Кораблев с увлечением поведает вам. Ведь он – коллекционер. Он из той породы людей, что способны выложить астрономическую, с точки зрения обывателя, сумму за предмет своего вожделения – редкую, раритетную вещь.

Психологи утверждают, что коллекционирование – это сублимация каких-то внутренних страстей, своего рода разрядка накопившейся отрицательной энергии. Существует также мнение, что коллекционер подобен ребенку, для которого обладание вещью является инстинктивным. Взрослея, ребенок научается делиться своими игрушками с другими детьми. Коллекционер же, согласно этой теории, так и остается в своих устремлениях ребенком. Я не согласен с теми, кто является сторонником данной теории. Они путают простое собирательство с настоящим коллекционированием. Коллекционерами были и Савва Морозов, и граф Румянцев, собрания коллекций которых легли в основу многих российских музеев и Государственной Российской библиотеки. Истинный коллекционер не просто собирает, а изучает и сохраняет культурно-историческое наследие. Саша Кораблев немало ценных вещей спас от уничтожения: одни – выкупая из пунктов приема металлолома и вторсырья, другие – собственноручно реставрируя, восстанавливая их прежний вид.

Мать Александра попала в Каракол в 30-х годах прошлого века, прибыв с родителями из северного Казахстана, куда они были сосланы из Оренбуржья после раскулачивания. Она была из старинного дворянского рода. Со стороны отца все были ярыми коммунистами. Дед был застрелен во время ленских событий в 1912 году, когда рабочие на золотоносных приисках в районе города Бодайбо устроили мирное шествие в знак протеста против ареста членов стачечного комитета. Отец Саши служил в войсках НКВД, в пограничных войсках и в конце концов был переведен в город Каракол. Там он и познакомился с будущей матерью Александра. Так что Кораблев был настоящим каракольцем и собирал старые документы и фотографии, связанные с историей родного города.

Я решил познакомить Анну с этим интересным человеком. Я знал, что общение с Александром и вещами, наполнявшими не только его антикварную лавку, но и его дом, доставит истинное наслаждение любителю старины, каким и должен быть историк. К тому же, милая супруга Кораблева – Маргарита всегда встречает гостей ароматным чаем с травками, свежеиспеченными пирогами и душистым вареньем, приготовленным из иссык-кульских ягод, вкус которых выгодно отличается от подобных, выращенных в других регионах. Сочетание влажного, теплого климата Восточного Прииссыккулья и плодородной земли дает удивительные результаты. Еще путешественники девятнадцатого века изумлялись богатству этого края: русские переселенцы из средней полосы России здесь процветали, снимая по два урожая в сезон!

Мои ожидания оправдались. Анна ходила зачарованная между десятками разнообразных статуэток Ленина, с интересом просматривала коллекции уникальных знаков, листала альбомы с почтовыми марками, осторожно брала в руки один раритет за другим, внимательно слушая пояснения Саши Кораблева.

– Старые дореволюционные висячие замки, – говорил Александр, выкладывая перед нами несколько экземпляров, от небольшого замка, размерами в несколько сантиметров, до довольно крупного с непомерно толстой дужкой. – Здесь можно прочитать клейма мастеров. А вот это нашли при ремонте одного дома. Новые владельцы решили поставить современные пластиковые окна, сняли старые рамы и в щели обнаружили листок, исписанный арабскими письменами. Он был накручен на деревянный перодержатель – ручку с обломанным стальным пером.

Наше внимание привлек большой купеческий сундук, обитый жестью. Это было настоящее произведение искусства: все внешнее поле каждой стороны сундука было разбито металлическими полосками на квадраты. Каждый квадрат был украшен цветной литографией. Центральная часть квадратов была желто-синего цвета с виньетками в виде герба, а узорные поля темно-зеленого цвета. Интересно, какие сокровища прятал в этом сундуке его хозяин?

Потом был чай с плюшками, испеченными Маргаритой по случаю родительского дня, подарки Анне и Свете от Саши – предметы старой бижутерии, сверкавшие для них ярче настоящих бриллиантов, и долгая дорога домой на базу в Кара-Ой – ведь от Каракола до нее 150 километров.

Я наблюдал за Анной. Мне казалось, что в душе у нее потеплело после знакомства с семьей Кораблевых. Возможно, завтра у нас возникнет взаимопонимание, когда мы увидим петроглиф «Козел-кулан». Ведь я так хотел понять хитросплетения этого рисунка! Для этого я и позвал на помощь археолога из Кемерово.

Седьмая глава

Утро было прекрасным. Промытое синее небо, свежевыпавший белый снег на ближайших горах, сверкавший в лучах утреннего солнца, желто-зеленые пятна деревьев, ярко выделяющиеся на фоне темных предгорий, разномастный табун лошадей, живописно украшающий этот пейзаж, – все радовало глаз.

Мы начали осмотр комплекса с «Козла-кулана». Несмотря на хорошее освещение, рисунок выглядел довольно блекло. Петроглиф был выполнен на восточной стороне валуна, и лучи восходящего солнца, падая на него под прямым углом, делали рельеф рисунка плоским, лишенным даже малейших теней. Многие его детали казались простыми светлыми пятнами или случайными потертостями. Я не стал вдаваться в подробности рисунка, знакомые мне по прорисовке Черкасова, а принялся показывать детали лучника, стреляющего в козла.

– Анна, обрати внимание на длинный халат на человеке. На поясе у него висит кинжал в форме рыбы. На голове – трехрогая шапка в виде короны.

По молчанию Мухаревой и по ее внимательному, изучающему петроглиф взгляду я понял, что у нее есть свое мнение о рисунке.

– Вот очертания козла. Черкасов назвал его «Козел-кулан», потому что при общем теле вот здесь можно увидеть голову кулана, – я обрисовал контур пальцем, понимая всю несостоятельность моих утверждений. При этом освещении детали рисунка пропали и казались плодом моей фантазии. С трудом угадывалась даже фигура самого козла! Я продолжал обреченно: – При другом свете это видно отчетливее. Там – фигуры животных.

Анна наконец нарушила молчание:

– А почему вы думаете, что это длиннополый халат? Я вижу человека иначе. И никакого кинжала я не различаю.

– Кинжал в форме рыбы хорошо просматривается на фотоснимках, – поспешил заверить я. – Просто сейчас неблагоприятное освещение. А подобная одежда встречается на многих антропоморфных фигурах.

Анна кивнула в знак согласия.

– Хорошо, что есть аналоги. А насчет кинжала: найдите еще несколько изображений, где кинжал видно хорошо. Тогда его можно будет точно идентифицировать. Пока это смотрится как случайные царапины на камне.

Я замолчал, предоставив возможность Анне самой изучать петроглиф. Я понял, что мои надежды на расшифровку плохо сохранившихся рисунков рухнули. Ученые не станут домысливать, что там было нарисовано. Они просто констатируют то, что можно точно отождествить с уже известным им. Поэтому я уже достаточно спокойно отнесся к высказыванию Мухаревой и о стеле с непонятными письменами:

– А почему вы думаете, что это древняя надпись? Может быть, ее нанесли пятьдесят-сто лет назад?

Я вяло возразил:

– Анна, надпись скрыта мощным вторичным загаром. За сто лет вряд ли мог образоваться такой слой…

– Откуда это вам известно?

– Мы же с вами видели надписи 30-50-х годов прошлого века на камнях. Они же совершенно белые, словно их набили вчера.

– Но они были на светлых валунах, а этот камень темный. Возможно, он и темнеет быстрее!

Я пожал плечами. Вступать в спор было совершенно бессмысленно. Нужно идти дальше и попытаться извлечь пользу от нашей экспедиции. Анна методично вносила координаты каждого камня с петроглифом в свой компьютер и делала фотосъемку. Это была нужная и трудоемкая задача. По нашим следам придут другие ученые и туристы, им эта информация поможет пойти дальше.