Семья Мурмановых жила уже шесть лет в Париже, выплеснутая туда гражданской войной. Она состояла всего из двух человек: мужа и жены; детей им судьба не послала. Они очень обрадовались, когда, в начале седьмого года, собралась, после долгих письменных уговоров, и, наконец, в самом деле приехала к ним в Париж сестра Евгении Львовны, Ирина, с шестилетней дочкой, Кирой.
Кирочка сначала дичилась в новой, чужой и непонятной для нее обстановке. Была она похожа на хорошенького дикого зверька, вроде ласки или горностаюшки, впервые вылезшего из родного дома на огромный свет божий. И любопытно, и забавно, и страшно. Зоркие глазки жадно смотрят, острые ушки чутко слушают, маленькое тельце дрожит от волнения. Но чуть раздается скрип, чуть мелькнет тень – зверек свернулся и уже готов юркнуть в норку.
Дети каждый день растут, каждый день меняются и каждое утро просыпаются новыми людьми.
Кира весьма скоро огляделась, освоилась и обвыкла. Характер у нее был живой, предприимчивый, открытый и смелый. А тут еще у нее нашелся такой легкий товарищ, союзник и затейник, как дядя Аркадий: лучшего ей было не сыскать.
Ее мама пожимала плечами и говорила в нос:
– Нет, Аркадий, ты мне Киру вконец испортишь. Пожалуйста, не смейся. Я серьезно. Тебе не шесть лет, и ей не сорок, чтобы проказить вместе по целым дням!
Была она женщина высокого роста, строгая, рассудительная. Все рассчитывала и знала наперед. Как сказала, что приедет на полгода, так и прожила в Париже полгода, а потом уехала обратно в Россию. Там, видите ли, у нее осталось много дорогого: рояль, арфа, ноты, давние знакомства, любимый город, привычная квартира… Совсем ничего в ней не чувствовалось общего с младшей сестрой. Та вся состояла из доброты, ласки и очаровательной лени…
Дядя Аркадий и Кира не только тесно и нежно подружились, но от материнских выговоров стали как бы заговорщиками. Свой у них образовался язык, свои маленькие секреты, пожалуй, своя особая жизнь.
Ну, разве взрослые могли бы догадаться, что в этом милом и смешном союзе дядя Аркадий Васильевич потерял не только свое имя и отчество, но даже и родственное звание дяди? Для них двух, исключительно для них, он носил загадочное имя – Феофан.
Началось это с того, что однажды Аркадий прочитал девочке какие-то детские стишки. Они понравились. Прочитали еще раз и еще. Там, между прочим, были две смешные строчки:
С Феофаном шутки плохи:
Он не любит, если блохи.
Эти две строчки остались в памяти и так часто повторялись вслух, что взрослые вышли, наконец, из терпения.
– Да оставьте вы вашего дурацкого Феофана в покое. Надоели.
Но однажды, когда два друга, после обеда, сидели в своем любимом, уютном уголке, на широчайшем кожаном диване в гостиной, Кира вдруг вытаращила глаза – черные бусинки – и спросила:
– А почему он не любит, если?..
– Не знаю. Такой уж он непонятный человек.
– А ты его видел?
– Каждый день вижу.
– Где?
– У нас дома.
– А я его видела?
– Всегда видишь.
– А теперь?
– И теперь.
Кира закусила нижнюю губку. Потом спросила доверчивым шепотом:
– Скажи, может быть, ты сам и есть Феофан?
Дядя нагнулся совсем близко к ее маленькому ушку и еле слышно шепнул:
– Да, Кирочка. Это я – Феофан. Только «им» не надо знать. Пусть это будет между нами тайна. Понимаешь?
Черные глаза девочки засияли от восторга.
– Да, да. Никому! Никогда. А ты мне позволишь звать тебя потихоньку Феофаном?
– Хорошо. Зови. Но только помни…
– О да! Мы потихоньку… От них секрет?
– Страшный секрет.
– Страшный?
– Да.