Я не только жена рыбака (увы, вдова). Я ещё и дочь рыбака (увы, сирота). И внучка (и дедушки тоже нет. Обоих дедушек – оба были заядлыми рыбаками).
Дети – инопланетяне.
Внуки – земляки.
Дед и внучка, дружно тянем
рыбку из реки.
Щука. Крупная. У рыбки
зубки – будь здоров!
А у нас на две улыбки —
дюжина зубов.
Рыбалка была главной радостью их жизни. «Одна, но пламенная страсть», – ехидничала бабушка. Мне как-то приснилось: папа выпустил книгу. Она называлась «Записки счастливого человека». В ней было несколько сот страниц. На каждой было крупно набрано (во сне я всю её прочитала, от корки до корки): «Ушёл на рыбалку. Целую, Толя».
Я любила ходить с ними. Моей обязанностью было копать червей.
Лопата.
Брег. Рыбак.
Два брата:
Чер и Вяк.
Я копала червей дедушке и папе. Стиву мы червей покупали. В Америке – на бензоколонках, 5 долларов коробка. В Европе – в рыбацких магазинах, 8 евро коробка. Но лучшие черви – самые живучие, самые аппетитные – покупались за рубли. Одной коробке особенно повезло: её обитатели проделали вояж в Швейцарию (некоторые остались там, на берегу Женевского озера), оттуда – в Италию (другим приглянулась горная речка в Домодоссола), далее – в Ниццу (там особенно плохо клевало). Но кое-кто вернулся в Москву. Мы выпустили их в саду за домом. Им было что рассказать землякам. (Детское стихотворение: «Потому что червяки Все на свете земляки».) Что касается рыбака, то ему нечем было особенно похвастаться. Но, как говорил папа, «главное – процесс!».
Отечество – могила отца
на берегу заросшей реки.
На манку, на червя, на живца.
Запутавшиеся поплавки
в кувшинках. Не клюёт? Ни хрена.
Но главное, конечно, процесс.
Выцветшие цветы. Имена.
Замёрзшая река. Синий лес.
Папа похоронен на берегу Лопасни, недалеко от места, где он обычно рыбачил. Стив – на берегу Гудзона. Стив пытался ловить рыбу в Гудзоне. И поймал-таки какую-то непонятную тварь, которая сказала ему человеческим голосом что-то вроде Кря-кря или Кар-кар. Он её тут же с перепугу выпустил. Ничего не попросил. Дурачина ты, простофиля!
Дайте мне словечко,
я его замолвлю
за гнилую речку,
за худую кровлю
до́ма, пепелище
бани, остов храма,
сельское кладби́ще:
Папа, рядом уже оплачено место для мамы.
лето река
ромашковый луг
всё так же как было
вместо венка
спасательный круг
кладу на могилу
детский такой
ты мне надувал
уча меня плавать
млечный покой
выцветший овал
заросшая заводь
радуясь дальнозоркости
интересуясь далями
вглядываясь в подробности
и любуясь деталями
колокольчиком синеньким
заводью с водомерками
вижу папу со спиннингом
на том берегу зеркала
Подснежники, лютики, ландыши,
иссиня-зелёная сныть.
Какое красивое кладбище!
Я тут хотела бы жить:
купаться в лучах западных,
весенним дождём дышать,
венками из талых запахов
могилу свою украшать.
Клёны, ели, ильмы,
заросли былья,
на плите могильной
надпись ЗДЕСЬ БЫЛ Я,
сделанная мелом,
смытая дождём.
Белена. Омела.
Постоим. Пойдём.
угомонись
без слёз смотри на свет
мечты сбылись
воспоминанья нет
слова дела
потери обрете
Я ЗДЕСЬ БЫЛА
на гробовой плите
солнца концерты сольные
все первоцветы в подарок
вод переводы вольные
ив облаков байдарок
почки свечками божьими
день колокольно погожий
вот до чего мы дожили
вот до чего ты не дожил
меру земли по росту
выделил землемер
видеть дневные звёзды
слышать музыку сфер
заколотили ящик
и опустили в ров
гладить по векам спящих
нюхать розу ветров
Белым и жёлтым, зелёным и алым,
мёртвые спят под одним одеялом,
серым, коричневым, белым, зелёным,
снегом, цветами, травой утеплённым,
ливнями стёганным, густо расшитым
тенью вершков, корешков алфавитом,
кружевом ржавым литого металла…
Кое-кого я сама укрывала.
похорон высокогорье
плачущий иконостас
несгораемое горе
согревающее нас
раздувает ночь созвездья
посадочные огни
я не бойся послесмертья
мы не будем там одни
Папа не умер, нет —
уехал в командировку,
в Монголию, в Эрдэнэт:
пьёт молочную водку,
работает, как заводной.
Пытался, не дозвонился.
Здоров. А писать домой
он и при жизни ленился.
Даты полустёртые
выпали из памяти.
Намекните, мёртвые:
вы по нам скучаете?
Сквозняком по комнате
прошуршите крыльями,
плачущим напомните,
как любимы были мы.
Суше, подробней,
точней опиши
внутриутробный
период души —
до букваря,
до решенья взрослеть,
до заблужденья,
что в жизни есть смерть.