«Привет, батя. Мне тебя не хватает. Думал вчера, вспоминал, как ты рядышком сидишь, с работ уставший, и цигарку свою сосешь. Картинно так, по-мужски».
Проша задумался, выбирая слова. А может, просто чего вспомнил и замер. Так же бывает, когда думаешь о ком дорогом тебе, и кажется, что слов куча, а они как водой залиты. Болтаются, колышутся, бьются внутри пуза, а словить их никак. И так лупишься на них тупо.
«Прошка ЖИВ!» – закричал вдруг Проша. Его, видать осенило этой мыслью.
ПРОШКА ЖИВ!
– Все, – подытожил Проша.
– Может, еще что в голову придет? Давай торопить не будем, оставим недописанным? – я поглядел на Прошку, а он напрягся весь и протаранил:
– Отправляй, скотина!
Мы сложили исписанный лист бумаги из сральника с закорючками для Прошкиного отца и отнесли надзирателю. Мы пока шли из барака в будку надзирателя, Проша на говно изошел. Прыгал вокруг меня, вертелся. Я пшикнул на него: «Давай спокойно!» А он все одно: бежит, вопит за батю, за то, как щас батя письмо получит и как радоваться будет. Да и вообще щас весь поселок обрадуется, что Прошка живой!
«Щас побегут по коровникам Машка с Лизкой! Знаешь, как рады будут моему письмецу? Ты не знаешь! Да откуда тебе! Щас каждая букашка радоваться будет, что я письмо написал! По коровникам пойдут да по курятникам бабоньки. Будут друг дружку жать за жопы, орать с радости! Понимаешь? Да ни хера ты не понимаешь!»
Я молчал. Но мне чет думалось, что Прошка перегнул. Вижу же перед собой этого дурака. Но пущай лучше думает, что так и будут прыгать с его письма. На каторге иначе вредно думать.