Матрена закончила косить ряд раньше других косильщиц и торопилась домой. Думала о прошедшем дне, и почему-то, образ Игната предстал перед ее глазами, как он курил и как поглядывал на нее.
– Мужик он, конечно видный, сильный и работящий! – она пыталась найти в его внешности то, чтобы ей не понравилось, но не находила и подумала: – Если бы, он предложил мне замуж, чтобы я ему ответила? – она улыбнулась, – а ответ свой знаю, как всегда нет! Может, он добрый и надежный, а вдруг какой-нибудь деспот! Тут никак не угадаешь! – размышляла она. – Да, замуж не напасть! – сказала она себе, и облегченно вздохнула.
Подходя к своей избе, ей на встречу бежала Тоня – ее внучка.
– Мама-мамочка! – она обхватила Матрену худенькими ручками, и прыгала на тонких ножках.
– Я Розку пригнала домой, – похвасталась она.
Матрена погладила кучерявую, кипельно-белую головку, – молодец, Танина, ты так быстро выросла, уже помогаешь мне по хозяйству, а совсем недавно, была маленькая, как кукла, а теперь вон какая, уже за коровой ходишь!
Тоня от ее похвалы была самая счастливая, громко смеялась и прижималась к матери.
Матрена с нежностью посмотрела на нее, – что ждет тебя в жизни? – подумала она, – если с самого первого дня появления на свет Божий, была нежданной и нежеланной! – Она тяжело вздохнула, грудь ее сдавило, в горле появился комок горести, и невольно полились слезы. Она приподняла девочку на руки и крепко прижала к своей груди, – я никому тебя не отдам, никому, никому, я люблю тебя больше своей жизни! – дрожащим голосом еле слышно сказала она.
Тоня смотрела на плачущую мать, и не понимала, почему она плачет и говорит, что никому ее не отдаст! – Мам, не плачь, – она обняла ее за шею, – почему ты плачешь, мам?
– Я не плачу, – она обратила свой взор за горизонт, – нам пора Розку доить, пойдем, помощница, хозяйничать будем! Видишь, Васька ждет молоко?
Тоня рассмеялась, глядя на своего любимого кота, побежала к нему. У них была взаимная любовь, кот с удовольствием, терся своей толстой мордочкой об худые ноги своей подружки. Она вместе с котом каждую вечернюю дойку ходила с матерью, брала алюминиевую пол-литровую кружку, садилась на корточки рядышком с Матреной и подставляла ее под соски огромной коровы. Молоко через минуту наполняло кружку до краев, а сверху поднималась пушистая пена, затем не отходя от матери, она пила его маленькими глоточками, с удовольствием смакуя, сопела в кружку, а в горле было слышно, как она его глотала. Напившись, она облизывала губы, а что оставалось на донышке, отдавала коту, который терпеливо ждал свою порцию.
Спать ложились засветло, потому, что местность была не электрифицирована, а керосин для лампы экономили.
Больше всего, Тоня любила спать с матерью на мягкой перине и слушать ее голос. Иногда она рассказывала о дедушке, своем муже и, каждый раз ругала его, что не слушался ее, поэтому закапали его в ямку.
Она представляла себе, как это было, и очень боялась, что и ее закапают, старалась слушаться всех и никогда не забывала об этом. Ее радовало хорошее настроение матери, но это было очень редко. Одно смешило мать, она часто вспоминала соседку Феклу, как та испугалась радио. После ВОВ в деревне во всех избах проводили радио и всем выдали безвозмездно редукторы, это были большие, круглые, черные тарелки, которые вешались на гвоздь, вбитый в стену. Все жители ждали включения, так как никогда не видели и не слышали, чтобы тарелка говорила. Кому еще не успели выдать тарелки, пришли к Фекле, чтобы посмотреть на это чудо.
В её однокомнатной просторной избе почти не было мебели. Кроме русской печи, стоял широкий топчан. На нем можно было поместиться всем домочадцам из трех ее взрослых дочерей вместе с самой Феклой. Посередине комнаты стоял самодельный деревянный стол, а под ним две длинные скамьи. В углу у печи стоял жестяной небольшой бак, наполненный водой закрытый деревянной крышкой, а на ней стояла алюминиевая солдатская кружка.
Любопытных набралось полная изба. Те, кто моложе, сидели даже на печи, спустив босые ноги, а кому не хватило места стояли в сенцах и на улице.
Никто не верил, что тарелка заговорит, со всех сторон комнаты доносились разговоры, перекрикивали друг друга, переспрашивали. Было очень шумно и похоже на жужжание роя пчел.
– Все это брехня! – говорили одни.
– А может не брехня! «Обождем, осталось ждать недолго», – говорили другие, размахивая руками.
Фекла, маленького роста, тощая, но очень проворливая, всегда была впереди всех, и к тому же очень любопытна. Она, как хозяйка избы, могла позволить себе всё, подтянув скамью ближе к стене, где висела тарелка, поставила на нее старую табуретку, взобравшись на нее, она оказалась выше всех собравшихся. Приложила ухо к тарелке, ее худое лицо было серьезным, а черные глаза, запавшие в орбиты, застыли в ожидании, что заставило всех собравшихся затихнуть и насторожиться.
В избе, как по команде воцарилась мертвая тишина, казалось, все кто в ней находился, перестали дышать.
В это время, из тарелки прорвался властный, могучий твердый баритон диктора Левитана. – «От советского информбюро».
От неожиданности Фекла свалилась на рядом стоявших людей и заорала благим голосом: – Дьявол, бабыы! – поднявшись с пола и расталкивая собравшихся гостей, размахивала руками, – пропустите меня, пропуститеее!
Еле успокоили ее, но после, спустя даже несколько лет, она всегда вздрагивала и матерно, смачно ругалась, когда внезапно включалось радио: – Чё орешь?.. Чай не у себя дома!
Каждый раз, когда Матрена вспоминала про этот случай с Феклой, смеялась до слез. – Ну, и Фекла, черт бы тебя побрал, рассмешила всю деревню!