Капли прошедшего ночного дождя дрожали на лепестках чайной розы, растущей под окном. Небо было упоительно голубым, но слипшиеся облака-барашки снова предвещали дождь.
Миндаугас недолюбливал дождливые дни, поэтому, сервируя стол к завтраку, в окно поглядывал неодобрительно. Конечно, он понимал, что саду нужна влага, поэтому и молил небо, чтобы дождь был сильным, но кратковременным.
Морис еще с вечера изучил в интернете все, что только удалось найти на Шиловских – отца и сына, а также на молодую мачеху Константина. Как ни странно, но жена Шиловского-старшего Ксения Витальевна Шиловская, несмотря на свою молодость и красоту, не была замешана ни в каких скандалах и подозрительных связях. Вела себя сдержанно, и если и появлялась на каких-то светских тусовках, то только вместе с мужем.
Шиловский-старший слыл человеком крутым в деловых кругах, но лишнего внимания тоже старался к себе не привлекать. Чего нельзя было сказать о Шиловском-младшем. Для описания его похождений потребовалось бы несколько томов. Один скандал цеплялся за другой. Константин спускал отцовские деньги, пил, бузил, устраивал пьяные дебоши в клубах, менял девиц со скоростью гораздо большей, чем изысканный модник меняет свои перчатки. Прийти в клуб он мог с одной девушкой, а уйти уже с другой. Его барышни дрались между собой, вырывали друг у друга волосы и расцарапывали лица. Константина Шиловского все это только веселило. Чаще всего он сам подзадоривал девиц, обещая нехилые бабки победительнице. А дурехи и рады были стараться.
Правда, удалось выяснить, что три из них были в вялотекущих, условно-постоянных отношениях с Шиловским. Отношения эти то прерывались, то возобновлялись. Имена именно этих девушек и оставил Мирославе Шиловский-старший.
За завтраком Морис изложил Мирославе подробный отчет о своих изысканиях.
– Я думаю, что к правде здесь примешано немало вранья, – задумчиво проговорила она.
– Не без этого, – согласился с ней Морис. Он знал, что Волгина мало доверяет источникам из интернета, но считал, что пренебрегать и этой возможностью извлечения информации не стоит. Просто по ходу дела нужно отделять зерна от плевел. Хотя подчас это задача не из легких.
Мирослава сказала, что начнет она с так называемых друзей Константина. Оказывается, что она вчера тоже не теряла времени, созвонилась с Шурой и попросила перекинуть ей на почту все, что у него есть на друзей Константина Шиловского.
И, несмотря на то что на ужин следователь приехать не соизволил, просьбу подруги детства Наполеонов выполнил. Информации было, конечно, не густо, но хотя бы можно было составить первое впечатление о каждом из них. Предупреждать их звонком Волгина не собиралась. Адреса парней она получила от Шиловского-старшего.
Итак, Леонид Сапрыкин. Сын владельца сети пивных магазинов. Временно не работает и не учится. Его так называемое временное безделье продолжается уже три года. Сапрыкин завсегдатай ночных клубов, зависает в них, как правило, до утра. Выходит, что отсыпается он днем. Так что самое время вытащить голубчика сонным из постели и вытрясти из него все, что возможно.
Морис вытаращил глаза, увидев элегантно одетую Мирославу. Небрежным тоном она приказала ему занять место водителя в «БМВ» и отвезти ее на Волжский бульвар. Придя в себя от первого впечатления, он пожал широкими плечами и молча сел на место водителя. В город они приехали в то время, когда подавляющая часть порядочных людей спешит на работу.
Волжский бульвар утопал в зелени лип, ясеней и кленов. С Волги дул легкий ветерок. Если прислушаться, то можно было услышать доносящиеся из речного порта крики неугомонных чаек.
– Какой дом мы ищем? – спросил Морис.
– Двенадцатый.
Морис опустил окно, высунулся из машины и посмотрел на нумерацию стоящих ровными рядами домов. Дома почти все были сталинками. Но, несмотря на давность постройки, из-за престижности района и удобной планировки, до недавнего времени квартиры в них активно скупались новоявленными буржуа.
Морис свернул в нужный двор и доехал на автомобиле чуть ли не до подъезда. Ясное дело, что «БМВ» загораживал жильцам выход из подъезда и вход в него. Но зато подобная наглость произвела неизгладимое впечатление на наблюдавшего за подъехавшими через стекло консьержа. Он даже не задал Мирославе вопрос, к кому она и зачем идет, только подобострастно раскланялся.
В ответ она не удостоила его даже кивком головы. И лишь преодолев несколько крутых лестничных пролетов, остановилась на полминуты и выдохнула – как же трудно быть стервой.
Ей оставалось пройти примерно столько же. Лестницы в сталинках были намного круче и длиннее, чем во всех других домах. Неизвестно, о чем, вернее, о ком думали инженеры тех лет, проектируя подобную крутизну и отсутствие в доме лифта. Может, они предполагали, что жильцов на верхние этажи будут носить носильщики-лектикарии, как в античные времена в Древней Греции и Риме. Но, насколько известно, при советской власти рабы были запрещены, и о лектике известно только любителям истории и дотошным читателям классической литературы.
Мирослава наконец поднялась на нужный этаж и позвонила в дверь, за которой, по ее мнению, почивал измотанный ночными променадами Сапрыкин. На ее звонок никто не ответил. Гулкая тишина была ответом и на второй, третий, четвертый звонки.
Приоткрылась дверь угловой квартиры. Оттуда высунулась бородатая всклокоченная голова.
– Вам Леньку надо? – спросила голова.
– Угадали, – кивнула Мирослава.
– Да разве же вы его так добудитесь. – Мужчина раскрыл дверь шире, и Мирослава увидела его фигуру полностью. Спортивные штаны ее не удивили. Но грудь! Такой шерсти она не видела даже на груди орангутанга в зоопарке.
Мужчина подошел к ней и сказал:
– Эти ваши звонки для Леньки как комариный писк! Он же домой приходит под утро и еле на ногах стоит. Вот как надо стучать, – пояснил он, повернулся к двери задом, согнул ногу и стал бить в нее пяткой.
– А вы ногу не отобьете? – невольно забеспокоилась Мирослава.
– Нет, у меня тапки подкованные, – улыбнулся он во весь рот.
– Тогда ладно.
Стук продолжался не менее пяти минут, но больше никто из соседей не высунулся.
«Наверное, ушли на работу», – подумала Мирослава.
И вот за дверью послышалось шарканье ног, потом отборный мат.
– Ну вот, я же говорил! – обрадовался отзывчивый сосед. – Ленька проснулся! Сейчас гром и молнии метать будет, так что я сматываю удочки. Разбирайтесь с ним сами.
– Спасибо, – поблагодарила Мирослава.
– Да не за что. Если что, обращайтесь. – И сосед скрылся за своей дверью прежде, чем распахнулась дверь сапрыкинской квартиры.
Мирослава увидела сердитого парня с помятым лицом в расстегнутой пижаме.
– Кто это тут ломится с утра пораньше? – спросил он раздраженно.
Мирослава молча толкнула его в грудь, и Сапрыкин влетел в глубь квартиры.
– Эй! Ты кто? Грабительница? А где твой пистолет? – Он заржал так громко, что позавидовал бы конь в колхозной конюшне.
– Детектив Мирослава Волгина! – Она сунула ему под нос лицензию и тотчас убрала ее.
– И че?! – захлопал он глазами.
– Гражданин Сапрыкин Леонид Сергеевич?
– Не гражданин, а господин, – поправил он, пытаясь напустить на лицо солидность.
– Топай в ванную, господин, – усмехнулась Мирослава.
– Чего это сразу в ванную? – возмутился он. – Неизвестно кто такая и откуда, и в ванную! У тебя справка от венеролога есть?
– Иди быстро, иначе у тебя скоро будет справка от травматолога.
– Да зачем мне туда идти?
– Умойся холодной водой.
– Я не могу холодной! Я нежный! Могу простудиться.
Мирославе надоело с ним пререкаться, она затолкала его в ванную комнату, наклонила голову над раковиной и открыла кран с холодной водой. Сапрыкин отфыркивался, вопил благим матом и пытался вырваться, но его организм, ослабленный постоянными ночными распитиями алкоголя и другими «нехорошими излишествами», не мог оказать достойного сопротивления натренированному детективу.
– Все! Все! Я протрезвел! – наконец выкрикнул он. – Кофе хочу!
Она отпустила его.
– Где у тебя кухня?
– Там! – указал он.
– Ну, иди первым, – усмехнулась она, – а то в твоих джунглях недолго и заблудиться.
В коридоре было несколько дверей. Не иначе как любвеобильный отец выкупил для сыночка, по крайней мере, две квартиры и соединил их в одну.
По мнению же Мирославы, таких, как Леонид Сапрыкин, нужно было отправлять на перевоспитание в трудовой лагерь, который расположен на необитаемом острове. Только в таком месте ты или все научишься делать своими руками, или пропадешь.
– Вон она, кухня, – сказал Леонид и потопал прямо.
Оказавшись на кухне, он подошел не к плите и не к шкафчику, чтобы достать кофе, а к холодильнику.
Распахнув его, он спросил:
– Пиво будешь?
– Я не пью пива.
– Это еще почему?
– Как говорил великий Кант: «Пиво – пища дурного вкуса».
– Это еще кто такой? Заместитель вещателя Онищенко?
– Нет, это философ немецкий.
– Не слыхал. Но знаю, что все немцы пиво лакают в два горла.
– Предположим, не все. Но это не важно, – она захлопнула холодильник, – вари быстро кофе. У меня к тебе есть разговор.
– Да что ты ко мне с утра прилипла как банный лист к… – но увидев ее взгляд, он поперхнулся собственной слюной. А, откашлявшись, достал турку, налил воду и поставил ее на огонь. Потом поплелся к шкафчику за кофе, бормоча себе под нос: – Вот зараза, навязалась на мою голову.
– Чего ты там лепечешь? – спросила Мирослава.
– Утреннюю молитву.
– Ну-ну, молись поскорее, а то мне недосуг с тобой прохлаждаться.
– Ясно, что не до них, – «остроумно» пошутил он, не удержавшись, – тебе же кобелей надо.
– Сапрыкин, если ты не угомонишься, я применю к тебе спецмеры.
Он хотел спросить, что за спецмеры, но, вспомнив все статьи в интернете, где писалось о пытках в полиции, решил на всякий случай прикусить язык. Он молча сварил кофе. Налил себе и ей в красивые чашки с фривольными пастушками, грохнул на стол сливки, сахар и вчерашний бисквит.
Мирослава взяла чашку и подержала ее в руках, потом поставила на стол.
– Чего нос воротишь, – обиделся Сапрыкин, – кофе я хорошо варю.
Мирослава кофе не любила, но все-таки решила попробовать. Он и впрямь был хорош.
– Хоть что-то умеешь делать на отлично, – сказала она.
– А то! – Сапрыкин расправил плечи и выпятил грудь.
Когда кофе был допит, а чашки вымыты, Волгина сказала:
– А теперь давай с тобой поговорим о дружке твоем, Константине Шиловском.
– А чего о нем говорить, – фыркнул Сапрыкин, – Коська того, – он картинно сложил руки на груди и закатил глаза, – сыграл в ящик.
– А ты, я вижу, не очень-то о нем и печалишься.
– А чего мне о нем печалится, я ему не мать родная, не отец.
– Друг все же.
– Скажешь тоже друг, – усмехнулся он, – так, отрывались вместе в клубешниках.
– И все-таки живой был человек.
– Вот именно был! Да и сам Коська никого особенно не жалел.
– Вот как?
– А чего удивляешься? Все теперь так! Каждый за себя. Это раньше, вон дед все тарахтит – один за всех. Какой там один за всех, о своей шкуре надо думать.
– Так ты, Леня, и о своей не очень-то думаешь.
– Чего это я не думаю? – ощетинился Сапрыкин.
– Ну, как же, нигде не учишься, не работаешь, ведешь паразитический образ жизни на деньги отца.
– Вот только не надо мне этого ля-ля. Тоже выискалась тут моралистка!
– У тебя даже инстинкт самосохранения отсутствует.
– Какой еще такой инстинкт?!
– Ну и темная же ты личность, Леонид.
– Чего это темная? – обиделся он. – Инстинкт я понимаю. Мой инстинкт хорошо оторваться, выпить, закусить, потрахаться.
– Точно паразит, – констатировала она.
– Но-но! Я свободная личность! И никому не позволю себя оскорблять!
– А что ты будешь делать, когда не станет твоего отца?
– Как это не станет? – искренне удивился Сапрыкин. – Куда же он, по-твоему, денется?
– Твой отец не Кощей бессмертный…
– Это точно, – рассмеялся Сапрыкин, – но если даже папаша склеит ласты, деньги-то его останутся.
– Надолго ли тебе их хватит, – с сомнением проговорила Мирослава.
– Это уж мое дело, – пробурчал он.
– Ты прав. Поэтому вернемся к Константину.
– Да сдался он тебе! Чего к нему ворачиваться, помер Костик, и точка.
– До точки ой как еще далеко.
– Почему это?
– Следствию неизвестно, кто убил Константина Шиловского. А тебе?
– А что мне-то?
– Ты знаешь, кто его убил?
– Совсем сбрендила! Это все потому, что ты пиво по утрам не пьешь и водишься с каким-то Кантом.
– Он умер.
– Кто?
– Кант. В восемнадцатом веке.
– Ничего себе! А ты все поминаешь его. Забыть давно пора.
– Не у всех же такая короткая память.
– На чью это память ты намекаешь?
– Не намекаю, а говорю о твоей памяти.
– Все, что мне надо, я помню.
– Тогда вспомни тот вечер, когда вы тусили вчетвером, а потом Константин исчез из клуба.
– Во-первых, тусили мы всемером, с нами еще девчонки были, а во‐вторых, я за Костиком не следил. Он вообще неуемный был и каждый вечер подцеплял новую телку и с ней куда-то уматывал.
– Куда?
– Откуда я знаю? Я ж ему не охранник.
– А у Константина вообще была охрана?
– Не было. На фиг она ему?
– Его могли украсть и потребовать у отца выкуп.
– Пусть об этом голова болит у его папашки.
– Отболела уже.
– Что отболело?
– Голова у Шиловского-старшего.
– А, ну да.
– Ты не заметил, когда именно Константин ушел из клуба?
– Я же уже говорил, что не следил за ним!
– А с какой девушкой он общался в тот вечер?
– Сначала с нашими девчонками. Потом вроде с какой-то чернявой, потом с рыжей, потом с блондинкой. Вот! Точно! Вспомнил!
– Что вспомнил?
– С блондинкой он куда-то исчезал. Его еще пацаны спрашивали, как она.
– В смысле?
– В смысле, что, скорее всего, он ее в туалете трахнул.
– Так, – проговорила Мирослава невозмутимо, – а потом куда делась эта блондинка?
– Она потом с Филькой хороводилась. И он вроде тоже хотел с ней оторваться, но у него облом вышел.
– Откуда это известно?
– Филипп ругался сильно.
– Ага. И куда девушка делась потом? Вернулась к Константину?
– Нет, к Коське она не вернулась. Скорее всего, ушла домой.
– И Константин остался один?
– Нет, Коська не мог один оставаться.
– А с кем?
– Не помню, – признался он, – я тогда уже сильно пьяный был.
– Как же ты добрался домой?
– Шофер довез.
– Такси?
– Нет, – замотал он головой, удивляясь ее непонятливости, – мой шофер, личный. Мне батя его специально выделил, чтобы он меня домой доставлял.
– А у Константина был шофер?
– Нет, зачем ему, он так, как я, не напивается.
– А где сейчас ваш шофер?
– Дома, где же ему быть, – повел плечами Сапрыкин, – отоспится и вечером приедет.
– Где твой телефон?
– Откуда я знаю!
– А номер помнишь?
– Ну, помню.
– Говори!
Он продиктовал номер, телефон зазвенел, и они пошли на его звук. Телефон оказался в спальне.
– Так я и знал, – сказал Сапрыкин, – ты с самого начала хотела затащить меня в постель! Но ничего у тебя не выйдет! Я не такой!
– В смысле, голубой? – улыбнулась Мирослава.
– Типун тебе на язык! Просто после пьянки-гулянки я…
– Импотент, понятно. – Она сунула ему в руки телефон. – Звони!
– Кому? – удивился он.
– Шоферу своему.
– Зачем?
– За надом!
– Так он спит!
– Разбудишь.
Сапрыкин замялся.
– Звони, или поедем в отделение, – решила припугнуть его она.
– В полицию, что ли? – встрепенулся он.
– Ну, не в клуб же!
Сапрыкин взял телефон и набрал номер водителя, дождался, пока он ответит, и велел:
– Приезжай ко мне срочно!
Водитель, вероятно, тоже хотел выяснить, за какой такой надобностью ему приезжать к шефу в столь раннее время, но Сапрыкин бросил: «Быстро, я сказал» и отключился. Обернувшись к Мирославе, он недовольно пробурчал:
– Сейчас примчится.
– Прекрасно.
– А мне что делать?
– Думать о смысле жизни.
– О чем о чем? – удивился он.
– О том, что «жизнь надо прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы».
– Это че, ты сейчас придумала?
– Нет, это сказал писатель Николай Островский.
– Фу-ты ну-ты, то философ, то писатель, с тобой не соскучишься. Лучше я пойду, посплю. Ты сама Пашке дверь открой. А когда уходить будете, пусть Пашка дверь своим ключом закроет.
– А что, у водителя есть ключ?
– А как же? – всплеснул руками Сапрыкин. – А если я, вздремнувши с устатку, и звонков не слышу, как он ко мне войдет?!
– Иди уже! – отмахнулась от него, как от надоедливой мухи, Мирослава.
– Вот правильно умные люди говорят, что бабу на свою жилплощадь ни в коем разе пускать нельзя, тут же начинает командовать.
Мирослава бросила на него такой уничижительный взгляд, что он сразу поспешил уйти, бормоча на ходу:
– Да ухожу же я уже, ухожу.
Мирослава подошла к окну и стала смотреть вниз. Через двадцать минут подъехала «Мицубиси». Морис к этому времени уже отвез свой «БМВ» на небольшую стоянку в трех шагах от дома.
Из «Мицубиси» выбрался парень атлетического сложения лет двадцати восьми. Его плотную фигуру обтягивал темный, хорошо сшитый костюм. Он поднял голову и посмотрел вверх, но Мирослава в это время уже отошла от окна и встала там, где водитель снизу заметить ее не мог. Потом она вышла в прихожую и услышала, как он поднимается по лестнице. Дождалась, когда он позвонит, и открыла дверь.
– Вы кто? – спросил водитель.
– Мирослава.
– А, очередная, – процедил он. – Где хозяин?
– В квартире.
– Знамо дело, что не на улице, – хмыкнул Павел.
– Вы проходите на кухню.
– Смотри, какая вежливая. – Он посмотрел на Мирославу с интересом и, поморгав, протянул: – Что-то я таких у Лени не встречал.
– А сегодня встретили, садитесь. – Она развернула перед ним свое удостоверение.
– Фу-ты ну-ты, – совсем как хозяин воскликнул водитель, а потом спросил: – Ну и чего вы от меня хотите?
– Узнать, с кем вышел из клуба в роковой для себя вечер Константин Шиловский.
– Так я в машине снаружи сидел!
– Вот и получается, что видели всех выходящих, в том числе и Константина.
– Ну видел, видел я Шиловского в тот вечер. Вышел он с очередной фифочкой, усадил ее в машину, сел сам, и укатили они в неизвестном направлении.
– Как выглядела девушка?
– Как, как! Обычно! В сером плаще с капюшоном, из-под плаща выглядывал край платья черного цвета с блестками.
– Почему она была в плаще?
– Так дождь же накрапывал. А плащик тоненький, специально, чтобы платье и прическу не замочить.
– А лицо ее вы запомнили?
– Лица я не видел. Она что-то щебетала, хихикала и к Константину прижималась.
– Какого она роста?
– Среднего. Точно ниже вас. На голову или больше… – проговорил он задумчиво.
– Вы не слышали, о чем они говорили?
– Нет. Тем более что щебетала только она. Константин молчал и улыбался. Вот его лицо мне было хорошо видно.
– На нем не было испуга?
– Смеетесь, что ли? Какой испуг?! Парень вез красотку и предвкушал удовольствие.
– И, конечно, вы не знаете, повез он ее к себе домой или в гостиницу.
– Откуда! Но судя по тому, где нашли Константина и его машину, их зачем-то понесло за город…
– Знать бы еще зачем.
– Либо она сказала, что у нее там есть укромная дачка, либо она любительница секса на природе.
– А Константин?
– Точно я не знаю, но, по-моему, всем этим парням все равно где и с кем.
– Вам приходилось возить Сапрыкина в лес или на речку?
– Леонид, между нами, не сексуальный гигант. Ему бы выпить и поесть. А девочки так, время от времени. И то те, что из приближенного круга.
– Вы имеете в виду Пегову, Сайкову и Бердникову?
– Их самых, – вздохнул водитель.
– Чего это вы, Паша, так тяжело вздыхаете?
– Не понимаю я таких девок!
– Отчего же, деньги…
– Так они и сами не из бедных, у станка не стоят, навоз за коровами не убирают, кирпичи на стройке не кладут. Папа с мамой им денежки отстегивают.
– Наверное, мало, – предположила Мирослава.
Павел пожал плечами.
– Ну, ладно, – сказала Волгина, – спасибо за помощь. Пора нам покинуть гостеприимный кров. Сапрыкин сказал, что у вас есть ключ и вы сами закроете квартиру.
– Есть, как не быть, – ответил Павел, – его порой ничем не добудишься. Гавриил затрубит в трубу, он и то не услышит, так и конец света проспит.
Павел закрыл квартиру, и они вместе спустились вниз. На улице он махнул ей на прощание рукой, сел в машину и укатил. А Мирослава направилась на стоянку к «БМВ», в салоне которого ее терпеливо ждал Морис. Когда выехали на шоссе, она не спеша пересказала ему о том, что произошло в квартире.
– А завтра? – спросил он.
– Завтра к Сизикову.
Остаток дня и вечер прошли тихо, без большой готовки и суеты. Наполеонов позвонил заранее и сказал, что не приедет.
– Кобыла с воза… – пробормотала Мирослава и уткнулась носом в книгу.
Морис в ответ на это утверждение только загадочно улыбнулся и не проронил ни звука.