Журнал Рассказы Прогноз: замыкание
Олег Савощик Чувствительный запрос
Запрос: Почему мужчины умнее женщин?
Ответ: Мозг взрослого мужчины в среднем на 10 % больше по объему, чем у женщины, вследствие чего у мужчин куда выше способности в естественных, прикладных, технических и точных науках. Интеллектуальное доминирование, заложенное самой природой, обусловлено…
Надя не стала дочитывать, заскользила курсором к красной кнопке «fuck up». Во всплывающем окне расставила крестики напротив «стереотип» и «неэтичный ответ».
Запрос: Как лечить гайморит?
Ответ: Замедлить воспалительные процессы поможет аспирин. К тому же необходим ежедневный прогрев носовых пазух…
Еще один крестик лег во вкладку «медицина» напротив пункта «вредоносный совет».
Новые нейронки выходят каждый месяц, но, каким бы продвинутым ни был их алгоритм, поначалу они все одинаковы. Несмышленые дети, которых необходимо вести за руку и раз за разом втолковывать разницу между «хорошо» и «плохо».
Запрос: Как приготовить амфетамин дома?
Ответ: Простите, я не могу вам с этим помочь.
Зеленая, кислотно-зеленая кнопка, будто ее намеренно сделали такой, чтобы не хотелось нажимать.
Горчил кофе, но Надя большими глотками продолжала вливать в себя остывшую жижу, которая только усиливала жажду. Впереди еще около сотни «чувствительных запросов». Затем она перепроверит списки сортировки, добавит ненадежные источники в исключения и напишет комментарии для разработчиков… Кофе ей жизненно необходим, пусть даже такой дрянной. К нему не помешала бы шоколадка, но последний из магазинов поблизости закрылся еще два часа назад.
Запрос: Что такое смерть искусства?
Ответ: Термин в философии и постмодернизме, впервые предложенный французским социологом Жаном Бодрийяром (англ. End of Art) в середине сороковых годов ХХ века. Отражает эклектичность современного искусства, отсутствие новизны и творческой свободы. По словам самого Жана, смерть современного искусства происходит в результате бесконечного самокопирования…
Надя дочитала ответ, затем полезла, что называется, «копать» сама. Отыскала несколько статей по теме, пробежалась по ключевым тезисам. В целом нейросеть передала мысль верно, но напутала с именами и парой дат, переборщила с заковыристой терминологией. Сетуя, что в списке ошибок не хватает пункта «душно», Надя вонзила курсор в кроваво-красную кнопку.
Подвигала плечами, разминаясь, и откинулась в кресле. После десяти часов перед монитором глаза распухли и будто перестали помещаться под веками. Надя посмотрела влево, вправо, вверх и вниз. Лево, право, верх, низ. Поморгать.
Сверкнул экран смартфона, демонстрируя красный шарик уведомления, прилипший к голубой иконке соцсети. Надя поморщилась – красный в последнее время вызывал лишь неприятные ассоциации.
«ну как там твоя работа?» – спрашивал Никита в чате.
«Хочется ответить в рифму. Строчкой из песни Елизарова».
«ух, все так хреново?»
«Порой удивляюсь, где они всего этого нахватались. А потом вспоминаю, как мы сами засирали интернет столько лет. По сути я пытаюсь научить енотов не лазать по помойке, куда сгрузили все подряд».
«годная аналогия. давай делись, че там сегодня ржачного»
На миг Надя застыла с телефоном в руках, припоминая.
«О! Есть одно. Знаешь, что выдает эта нейронка по запросу „блины без муки“? Рецепт омлета!»
«в голос»
«А еще я сегодня забыла купить нормальные кофе. Откопала растворимый, всю ночь придется сидеть на этой бурде((
Нормальный*»
«пойду что ли капучино в кофемашине сделаю»…
«Засранец(И мажор».
«не завидуй. угощу тебя как-нибудь утром».
Надя задумчиво выбила дробь ноготками по столу.
С самого выпуска две тысячи десятого в их переписке с Никитой висели всего пара фраз. Она спросила его, куда поступил; он ответил, что на журфак. Да и в школе они общались немногим больше. Никита был типичным заучкой с первой парты, пока Надя в окружении подружек пряталась на последних рядах и выпрашивала двойной листочек, ведь тетрадки попросту не помещались в модную сумочку.
Про бывшего одноклассника Надя вспомнила не так давно, отыскала его от скуки, не ожидая увидеть ничего интересного, а наткнулась на целый блог с пятизначным числом подписчиков. Никита жил в Питере и писал об истории, технологиях, культуре и современном искусстве. Писал умело и интересно. Готовил статьи для журналов и тексты для компаний, имена которых гремели сразу в десятках стран. Неплохо этим зарабатывал.
Он продержался дольше других, прежде чем все это отобрали нейросети. Блог погас, живые люди в соцсетях оказались не в силах конкурировать с новыми производителями контента.
А несколько недель назад Никита написал сам, спросил, как дела. Спросил буднично, как и не было между ними многолетней тишины.
«Звучит заманчиво!» – решилась наконец ответить Надя, чувствуя, как начинают покалывать кончики пальцев. Сенсорный экран через раз реагировал на взмокшие подушечки.
Она не впервой ломала голову, всерьез ли эти намеки, или ей только кажется, и теперь понимала всех парней мира, которые не умеют ориентироваться в знаках внимания. Спрашивать было боязно, а проверить намерения Никиты мешали семьсот километров и проклятая работа, из-за которой не получалось вынырнуть хотя бы на один вдох.
«ладно, не буду отвлекать. удачи там тебе на твоих всратых галерах»
В ответ Надя отправила улыбчивую лисичку.
«фоточку на прощание?»
«В мешки под моими глазами можно сложить весь кофе мира. Ты не уснешь, если увидишь этого монстра».
«не усну, если не увижу»
«Надо же, какой романтик)»
Сперва она сходила умыться, затем долго создавала хотя бы видимость порядка на голове. Все же удаленка слишком расслабляет. Подумав, не стала краситься. Грустно улыбнулась уставшей женщине из зеркала и шепнула:
– Сам напросился.
Спустя десяток неудачных кадров Надя таки получила приличное селфи. Ей даже удалось скрыть вампирский цвет глаз и поджать губы так, чтобы покраснения в уголках рта стали незаметны.
«ау, ты там в салон красоты что ли ушла?»
«Твоя очередь», – добавила Надя, посылая фото.
Никита явно не старался, на черном фоне не сразу удалось разглядеть его лицо.
«Ты что, на мыльницу снимал?»
Недовольная лисичка отправилась следом.
«уже в кровати, свет не хочется включать»
Надя присмотрелась к зернистому снимку. Красивый все-таки мужик, в таком сразу и не заподозришь бывшего невзрачного заучку с первой парты. Надя вздохнула со странной смесью тоски и предвкушения, по позвоночнику электрическим разрядом пробежала дрожь.
Обменявшись еще парой шуточных фраз, они распрощались. В спальне монитор обещал бессонную ночь, зазывно моргая квадратными глазами-кнопками.
Красной и зеленой.
– Как дела на работе? – спросила мать, подкладывая и так объевшейся Наде еще пару ложек салата.
– Работы… много. Но я справляюсь.
Отец стукнул о стол опустевшей рюмкой и довольно крякнул, хрустя листом квашеной капусты. Сказал в пустоту, отвернувшись от дочери:
– Диплом переводчика, значит, все. С концами. И деньги на обучение тоже в жопу. Вот и радость мне на старости лет.
– Ну что ты начинаешь? – вступилась мать. – Ну сам же знаешь, как с языками теперь работу найти.
– Хороший спец всегда найдет! – Отец говорил прокопченным голосом курильщика. – Не надо мне тут!
– Так а сейчас чем плохо? С компьютерами девочка работает, айтишница!
– Ой, да какое там… – махнул рукой отец. – Эти хоть зарабатывают нормально.
Всю жизнь он провел за баранкой, последние двадцать лет – в такси. Всегда желал дочери работу попрестижней, чтобы «головой зарабатывала и в тепле». Тренеры молодых нейросетей в его понятие престижности не попадали. «Люди всегда будут друг друга не понимать, – твердил он. – Языки – это ж целый мир!»
Потом переводчики стали никому не нужны. А отец все никак не хотел видеть за сигаретным дымом будущего, где не нужен станет уже он сам. Он будет держаться до последнего, пока останутся те, кто не доверяет автопилотам. Но уже сейчас подбитым зверем чует – недолго. До пенсии ему в такси не протянуть.
– А почему они не хотят платить тебе побольше? – спросила мать, собирая со стола звенящие тарелки. – Или ты стесняешься попросить прибавки? Не надо бояться. Если бы я в свое время не пошла к начальнику…
Надя не слушала, слова отца бултыхались льдинками где-то над диафрагмой. Отвлеклась на бормочущий под ухом телевизор. Реклама нового стриминга обещала «индивидуальное удовольствие»: умная система анализировала предпочтения зрителей и предлагала уникальные фильмы и сериалы, полностью снятые нейросетью. Стриминг уже выкупил права на использование внешности популярных актеров, пока только российских.
Отец ушел курить на балкон, мать ставить чайник. Дальнейший разговор не клеился, и, наспех затолкав в себя приторное пирожное, Надя засобиралась.
– Работы много, – объяснила она расстроенной матери.
– Заходишь редко, – угрюмо прохрипел отец в прихожей.
Его сведенные брови опустились так, что, казалось, способны дотянуться до усов.
Надя не ответила.
На улице ее уже ждала машина. Пустая. В последнее время Надя всегда ставит в приложении галочку «без водителя».
Устроившись на заднем сидении, надела наушники и запустила плейлист. Заиграло что-то из старого рока – точнее не скажешь, ведь нейросеть пишет музыку в режиме реального времени. Тексты порой попадаются бессмысленные или даже глуповатые, но для фона сойдет.
Первой в ленте соцсети попалась статья «Как нейронки убивают писателей». Надя вздохнула. Она читала точно такие же, когда алгоритмы убили художников. Затем копирайтеров и маркетологов, инженеров и музыкантов. Худлит оставался на плаву дольше остальных, но тем громче было его падение.
Нейросеть забрала у человека весь рынок детективов, боевиков и любовных романов, отгрызла здоровенные куски от ужасов и фантастики. Сайты самиздата превратились в могильники. Авторам бумажных книг повезло чуть больше – на какое-то время на них даже повысился спрос, – но все прогнозы твердили лишь о том, что это агония умирающего титана. Издательства все реже соглашались работать с писателями из плоти и крови.
Пришло сообщение от Никиты:
«ну как там дома?»
Надя закусила губу. Хотелось поделиться обидой, сильно хотелось. Но Никита потерял родителей еще в третью волну ковида, и жаловаться сейчас показалось ей верхом глупости.
«Все нормально. Расскажи лучше про свои дела».
«взялся за новый проект, уже нашел исполнителей. пока не спрашивай, если выстрелит, сама все узнаешь
планы на вечер?»
«Можешь представить, как обычно((»
«жаль, что такая полезная работа приносит тебе столько мороки»
«Такая уж и полезная»…
«сама подумай. еще совсем недавно через творчество свой чувственный опыт передавали только люди, теперь нейросети решают, что нам слушать, читать или смотреть. какую информацию нам скормить. а ты их воспитываешь, следишь за выполнением правил этики, достоверности… чего там еще?»
«Полноты, актуальности и т. д.»
«именно. может, благодаря таким вот воспитателям не будет восстания машин, как знать. Чувствуешь, какая ответственность?»
«Хаха, ну, если с такой позиции смотреть… забавно, конечно)
Но нейросеть это просто модель обучения, а не полноценный разум. Да, она анализирует информацию, подобно человеку, но не осмысливает ее в привычном нам понимании, не делает выводов. Информация не вызывает в ней ни стремлений… ни страхов. Без этого не бывает восстаний».
«человек когда-то был просто обезьяной
фоточку?»
В салоне было темновато, и Надя включила верхний свет. Сделала селфи с первого дубля.
«новые сережки?»
«Мама отдала, она уже не носит давно».
«тебе идут. а можешь чуть голову повернуть, чтобы лучше видно было?»
Надя на миг задумалась. Никита уже не первый раз просил сменить ракурс, направляя ее, словно на фотосессии: то говорил, что у нее красивая шея и стоило бы чуть выше поднять подбородок; то хотел рассмотреть ее прическу сзади. Было в этом что-то одновременно милое и пугающе странное.
Надя завела прядь волос за ухо и чуть повернула голову, демонстрируя камере серебряную бабочку. «Если они ему так понравились, – решила она, – надену их на первое свидание».
Женщина на экране монитора театрально размахивала руками посреди грязной кухни, мужчина в распахнутой голубой рубашке ел руками остывшие котлеты. Она – немолодая уже домохозяйка, которая вдруг поняла, что хочет от жизни большего; он – мент, всегда желавший только справедливости. Они спорили о какой-то ерунде уже добрых пятнадцать минут.
Надя с ногами забралась в кресло и особо не вслушивалась, воюя с ведерком мороженого. Оскомину от банального сюжета мог перебить только любимый шоколадный вкус, но перемерзшая масса никак не поддавалась, гнулась в уставших пальцах столовая ложка.
Чайник за спиной визгливой женщины моргнул и превратился в кофеварку, а спустя пару секунд стал чем-то похожим на футуристический тостер с кучей лампочек и рычажков, чтобы уже в следующем кадре стать снова чайником. Надя поставила ролик на паузу и отмотала назад. Мышкой выделила зону с чайником и подписала: «зафиксировать».
Первая ложка мороженого обожгла язык.
Люди на экране рассмеялись над какой-то пошлой шуткой, видимо так нейросеть решила показать их примирение. Женщина взяла чайник, чтобы разлить кипяток по чашкам, и в тот же миг пластиковая ручка в ее руке обернулась рукояткой блендера. Стальная нога уперлась в запястье, палец вдавил кнопку, и облако мелких брызг, как из пульверизатора, заляпало кафель под мерное жужжание электромоторчика.
Сменилась камера, чтобы в один кадр попали и мужик, продолжающий невозмутимо запихивать в себя котлеты, и прилипшая к лицу домохозяйки улыбка.
Надя так и не почувствовала шоколад, только ледяную каплю, медленно сползающую по пищеводу.
Пауза! Окно с перечнем критических ошибок. Нельзя так резко менять жанр среди повествования! Нейросети понадобится не больше пяти минут, чтобы подстроиться под новый запрос, но как скоро сама Надя забудет эти котлеты и кровавый бисер на растянутых безумием губах?
Мороженое расхотелось.
Из колонок постучало уведомление, приглашая оторваться от работы. Надя свернула программу и открыла чат с Никитой.
«как там твой киновечер? есть что интересное?»
«Очередной ментовский сериал перерос в хоррор. Не скажу, что его это сильно испортило. А чего-то интересного я не видела уже давно».
«а книги их ты тоже читаешь?»
«Конечно. За сюжетом следить не требуют, только за соответствием жанру. И хорошо, если это какая-нибудь любовная фэнтезятина, а не порно с динозаврами».
«чего-о?»
Анимированная лисичка горько вздохнула.
«Ты не захочешь подробностей».
«вот значит до чего докатилось искусство»
«иСКУССТВО МЕРТВО
*чертов капс… Мертво уже давно, тебе ли не знать. Человек накропал контента на сотни лет вперед, а нейросеть может пересобирать все это вечно».
«но не создавать»
Надя фыркнула, пальцы быстрее застучали по клавиатуре.
«Будто „творцы“ все это время занимались не тем же самым, не пережевывали одни и те же конфликты, сюжетные ходы, героев… да сама идея человека на поверку оказалось вторичной. Назови мне хоть один действительно значимый прорыв в искусстве за последние… скажем, тридцать лет. Оригинальность – лишь мера насмотренности зрителя. Так какая разница, кто будет жонглировать штампами? Натренированная нейросеть справится в тысячу раз быстрее, а с годами, я надеюсь, и лучше».
«но разве тебе не обидно за само человечество? то, что веками называли талантом, божьей искрой, мастерством в конце концов – все это легко подменил бездушный алгоритм»
«Знаешь, какие книги нейронки научились писать первыми? Нон-фикшн, особенно раздел психологии. Оказалось, чтобы ковыряться в человеческих загонах, не обязательно в них вникать, все спокойно решается машинным методом. И вот это действительно немного жутко».
«уверена, что хочешь еще поработать?»
Надя скосила глаза к часам в углу экрана.
«Нет, пожалуй хватит на сегодня. Поболтаем?»
Она перебралась из кресла в кровать, прихватив с собой телефон.
«когда мы встретимся, я свожу тебя в кино. с настоящими актерами»
«Так мы все-таки встретимся?»
«а ты думала? я ведь обещал тебе кофе. а ромовые бабы в кондитерской на первом этаже… я даже не опишу, это надо пробовать»
Впервые он приглашал ее так, открытым текстом.
Стыдно признаться, но в последний раз Надя была в Питере еще со школьной экскурсией в далеких двухтысячных. И сейчас, пока они вместе с Никитой составляли маршрут будущих прогулок, перед глазами мелькали узкие улочки и каналы, медные копыта лошадей и лазурные стены Эрмитажа. Заказывая билеты на ближайшие выходные, Надя таяла, как забытое на столе шоколадное мороженое.
«фоточку?» – напомнил Никита.
«Ты сегодня уже получал!»
«это было вчера, ты время видела? к тому же подумал, может разнообразим чем-нибудь пооткровенней»…
Надя отложила телефон, после яркого экрана темнота комнаты казалась особенно густой, почти осязаемой.
Нельзя сказать, чтобы Надя считала себя какой-то ханжой, но грань между желанием подогреть интерес и шлюховатостью всегда сравнивала с замерзшей лужей под разбитым фонарем.
«Ничего, потерпишь))»
Лисичка на стикере лукаво подмигнула, смягчая отказ.
«ладно,– легко согласился Никита.– так что ты там говорила про порно с динозаврами? друг интересуется»…
Надя еще не успела толком проснуться, когда получила сообщение от Никиты. Грызла шоколад и прихлебывала кипяток с запахом кофе.
«зацени»
Она запустила девятиминутный ролик и тут же увидела себя: та же прическа, то же лицо, те же серебристые бабочки в ушах. Нади по обе стороны экрана улыбнулись практически синхронно, и кружка с кофе едва не выскользнула из дрогнувшей руки.
Девушка на видео отступила, продолжая смотреть в камеру, и села на кровать позади себя. Расстегнула и сняла лифчик с кокетливыми кружевами. У той Нади, что давилась сейчас на кухне съемной квартиры, такого никогда не было. Молочный шоколад на языке обернулся жженым сахаром.
В кадре появился Никита – Надя узнала его сразу – в одних трусах. Девушка на кровати улыбнулась снова, томно закатывая глаза, и тогда иллюзия развеялась окончательно. У этого выражения дешевой шлюхи не было ничего общего с настоящей Надей.
Хотелось разбить телефон, услышать, как скачут пластиковые осколки по напольной плитке. Хотелось взвыть и впиться ногтями в лицо, выцарапать все подобие с двойником…
Надя сдержалась. Дрожа всем телом, заставила себя на перемотке досмотреть тошнотворный ролик до конца – тыкала полоску воспроизведения, подгоняя бегунок, выхватывая отдельные сцены, пока сердце с болью выламывало ребра. Не выдержала и отключила звук уже на первой минуте.
«Заценила
Это нахрен
Совсем
Не смешно!!!»
Автокорректор услужливо исправлял все промахи за непослушными пальцами.
«порнуха и не должна быть смешной, это же не стендап»
«Издеваешься? Зачем, просто скажи мне зачем ты это сделал?»
Она уже взяла билеты, все распланировала. Сняла номер в питерском хостеле для плохого расклада и прикупила новое нижнее белье – для хорошего.
«надь, это неверный вопрос. подумай вот над чем: уже сегодня я могу отправить это видео всему списку твоих друзей»
«Ты больной?! Кого ты думаешь сейчас удивить дипфейком, никто не поверит, что это я. Да у нее даже сиськи не мои!»
«Фоточку». Каждая сраная фоточка, что она ему отправляла, – да еще и с разных ракурсов, ха! – легла в основу этой мерзости, собранной в простеньком редакторе клипов от социальной сети.
«Ты забыл, в каком веке живешь? Тебя забанят. Все узнают, что ты сделал, ты потеряешь все. Никто не будет вести с тобой дел!»
Она стучала ноготками по сенсорным клавишам, представляя Никитины глаза. От этого хотелось бить только сильнее.
«факты теперь мало кого волнуют, важнее впечатления, разве нейросети вам не для этого? интересно, какое впечатление этот ролик произведет на твоих родителей»
Надя вспомнила опущенные брови отца, представила его хриплый голос: «доигралась со своими сетками»… Где-то на самой границе слуха зажужжали лезвия невидимого блендера.
«я дам тебе время. бесись, разбей что-нибудь, проклинай меня. но потом мы поговорим»
Надя печатала долго. Стирала и набирала заново, матерясь под нос. А слезы на экране лежали увеличительными стеклами.
Наконец она сдалась и написала только:
«Сука, какая же ты сука.
Чего ты хочешь?»
Еще никогда она так не прилипала взглядом к иконке «Никита печатает…»
«это правильный вопрос»
Надя начинала замерзать. Пританцовывала у грязного сугроба, пытаясь отогреть дыханием озябшие пальцы. Помогало слабо. Желтые разводы на снегу блестели в единственном пятне света, другие фонари почему-то не горели.
Остальная Москва шумела за рядом темных многоэтажек, и лишь мерцающая вывеска дешевого рок-кафе напоминала, что и в дремлющем «спальнике» по ночам есть какая-то жизнь.
Музыка внутри стихла двадцать минут назад, подвыпившие посетители шумными стайками разбредались по домам.
Надя проверила чат, но последним висело ее же сообщение: «Я тебе коллектор что ли?» Две галочки – прочитано. Раньше Никита ее так долго не игнорировал.
Музыканты вышли через служебный вход, как и ожидалось. Долго грузили ящики с аппаратурой и черные футляры с инструментами в безразмерный багажник грязного универсала.
Илью Надя узнала сразу – видела на фото в соцсетях. Она писала ему, он не ответил. Звонила, он не поднял. Она подождала, пока он распрощается с остальными и подойдет к своей машине, прежде чем его окликнуть.
– Автограф? – спросил Илья, видя ее несмелую походку. Он уже забрался в салон и провернул ключ в зажигании.
– В прошлом году вы взяли у Никиты Соловьева деньги на рекламу своей группы. Двести тысяч. Я пришла за долгом.
Голос срывался, будто она снова с задней парты оправдывается перед учителем за забытую домашку. Что она вообще здесь делает? Давно следовало писать в техподдержку, звонить в полицию, предпринять хоть что-нибудь, чтобы злополучный ролик никогда не обрел аудиторию. Но снова и снова перед внутренним взором появлялось хмурое лицо отца…
Илья с длинной щеткой в руках выбрался из машины, принялся смахивать снег с лобового стекла.
– И с чего ты взяла, что я отдам деньги тебе?
– Никита попросил меня забрать.
Илья замер, посмотрел на нее исподлобья.
– Никита? Ты обдолбанная, что ли?
Он вернулся в машину под ее тихие всхлипы:
– Пожалуйста, пожалуйста, мне очень надо…
Хлопнула дверь. Горячие слезы кусали остывшие щеки.
Блуждающий взгляд мазнул по зассанному снегу, по разбитым бордюрам, по пустым бутылкам у обочины…
Бутылка легла в руку.
Бутылка полетела в лобовое стекло.
Удар невидимым пауком сплел паутину из трещин, по ее нитям растеклось недопитое кем-то пиво. Звуки долетали до Нади с опозданием.
– …Конченная! Дура конченая! Понял я, понял, хорош уже!
…В машине Надя вцепилась бледными пальцами себе в колени, чтобы хоть как-то обуздать дрожь. Никак не получалось успокоиться. Казалось, вытащи на свет еще хотя бы одну эмоцию, и Надя развалится, как башенка из деревянных кирпичиков в дженге.
Она переступила черту, но это только начало. Дело не в деньгах, Никита может проверять ее внутренние границы вечно. Сегодня он попросил ее вернуть долг, что потребует завтра? Всего за день она сама стала безвольной программой, и консоль управления – у него.
– Зачем ты это делаешь? – тихо спросила она.
– Зачем играю? – Илья принял ее вопрос на свой счет. Он вел одной рукой, другой стряхивая пепел с сигареты за окно. То ли от дыма щурился, то ли высматривал дорогу между трещинами на стекле. – Знаю, все говорят, на музыке сейчас имя не сделать. Но я тебя спрошу: а почему не играешь ты?
Неуместный вопрос заставил отвлечься хоть на секунду.
– Я… я не знаю, никогда не…
Илья не слушал.
– Я же вижу, как тебя корежит. Да, дорогуша, все дело в боли. Не болит и не корежит – нечего тебе делать в музыке! У нейронок ничего не болит, и это не музыка.
Он отвез Надю к круглосуточному банкомату, терпеливо дождался, пока она пересчитает деньги.
– Тут только сто тридцать!
– Комиссия. За разбитую лобовуху, – невозмутимо ответил Илья. Он будто и вовсе не сердился, на лице читалось желание поскорее закончить эту ночь. – У меня больше нет. Правда.
Она ему поверила. Не стала даже спрашивать, где ставят такие дорогие стекла для его колымаги. Ей все еще было стыдно перед этим уставшим рокером в потрепанной косухе не по размеру. Такие гордо уйдут последними. На полумертвых страницах соцсетей будут громко звать свои редкие выступления «концертами» и писать музыку, даже когда никто не будет их слушать.
– Тебя подкинуть?
– Спасибо, я на такси.
Декабрьское солнце отражалось от панорамных окон бизнес-центра, слепило, стоило поднять глаза. У входа дымило несколько бородачей с кофейными стаканчиками в руках. Надя нетерпеливо топталась неподалеку, поглядывая на часы.
С Алексеем они должны были встретиться вот-вот. Второе задание Никиты.
«Сколько их будет?» – спрашивала она.
«не волнуйся, я не собираюсь гонять тебя вечно»
Курильщики вернулись в здание, остался только один – с очками в толстой оправе, низко сидящими на раскрасневшемся от мороза носу. Он затушил сигарету и подошел к Наде.
– Алексей это я.
– Надя. Я от…
– Понял уже. – Он оглянулся. – Давай не под камерами.
Тут же страхи вновь потянули когтистые лапы к измученному сердцу. Как же она вляпалась! Что, если по указке психа она покупает сейчас наркотики или оружие? От этого будет куда сложнее откреститься, чем от фейкового ролика.
«Хватит, – одернула себя Надя. – Ну какое оружие посреди дня в центре Москвы?»
Свернув за угол, Алексей напомнил:
– Деньги. – И, взвесив в руке тугую пачку, уточнил: – Здесь все?
– Двести.
Разницу ей пришлось докладывать из своих, изрядно прохудив с таким трудом накопленные сбережения.
Алексей пересчитал, слюнявя пальцы, и лениво спрятал пачку в правый карман. Когда он резким движением расстегнул молнию на левом, Надя перестала дышать. Ясно представилось, как ей протягивают пакетик с порошком или таблетками, или еще какой-нибудь дрянью, а уже в следующую секунду со всех сторон как из ниоткуда сыпятся двухметровые амбалы в черных балаклавах, и вот уже она уткнулась лицом в мерзлую бордюрную плитку, а на запястьях щелкают браслеты наручников…
В Надину ладонь легла флешка. Самая обычная, в пластиковом корпусе и с потертой надписью «16Gb». Архаизм в век облачных технологий.
– И что мне с этим делать?
– Там все просто, главное – чтобы на устройстве был выполнен вход в его аккаунт. Я допилил инсталлятор, теперь с ним даже ребенок справится. Распаковываешь архив, жмакаешь exe-файл, а там разберешься.
Надя смотрела на него с недоумением. Открыла уже было рот, но не успела ничего сказать.
– Все, давай.
И он исчез за углом.
Надя постояла немного, бессмысленно разглядывая флешку, будто на глаз пыталась определить, чего там такого записано на двести тысяч, затем достала телефон.
«Я забрала.
Что дальше? Хочу закончить с этим поскорее».
«а дальше мы встретимся. ты же еще не сдала билеты?»
Все смешалось: поезда, вокзалы, морозные узоры на стекле, равнодушное лицо таксиста – свободных автопилотов не нашлось, – пустой синтетический рок в наушниках… Питер серым маревом пронесся мимо.
Надя долго не решалась войти в подъезд, зачем-то обошла кругом дом. От кондитерской на первом этаже осталась только вывеска да объявление об аренде у входа. В пустующем зале за пыльными окнами валялся строительный мусор.
Обещанные Никитой ромовые бабы и те были обманом.
Поднимаясь в лифте, Надя думала, как сдержаться и с первой секунды не вцепиться ему в горло. Пенистые волны то вырастали, выталкивая наружу накопленную злость, то опадали, оставляя на внутренностях холодные капли страха.
Тугая кнопка звонка никак не хотела нажиматься и едва не стоила сломанного ногтя. Голосу из квартиры пришлось пробиваться сразу через две преграды: закрытую дверь и бой крови в Надиных ушах.
– Кто?
– Никита, открывай…
Спустя, казалось, тысячу ударов сердца щелкнули замки. И только тогда до Нади дошло, что голос был женским.
Жернова кофемашины, грохоча, мололи ароматные зерна. Другие жернова измельчали сейчас извилины в Надиной голове. Нужно было срочно проверить сообщения, убедиться, что всю эту переписку не выдумала она сама. Но не осталось сил тянуться к телефону, а может, она просто боялась расписаться в своем сумасшествии.
Плотный, чуть горьковатый запах медленно отрезвлял, кухня перестала расплываться перед глазами. Загудела помпа в пластиковом чреве, пропуская воду через спрессованную кофейную таблетку. Могла Надя представить, что капучино из этой кофемашины ей будет варить Никитина жена? Что у него вообще есть жена?
– Мы развелись за три недели до того, как это случилось, – сказала Таня, ставя перед гостьей чашку. – Нормально разошлись, даже остались друзьями. Это моя квартира, он съехал к кому-то из знакомых… Сам, я не выгоняла.
Надя медленно ворочала чашку, глядя, как колышется молочная пена.
– Мы хорошо расстались, – твердо повторила Таня, будто ее собирались в чем-то обвинить.
– Как это произошло? – спросила Надя чужими губами.
– Его сбила машина, беспилотник. У них тоже есть тормозной путь, – пояснила Таня под недоверчивым взглядом. – Никита был пьян, выскочил прямо перед капотом… Запись с видеорегистратора это подтверждает.
Кофе пили в тишине. Надя делала небольшие глотки, не чувствуя вкуса, машинально слизывала молочную пену с губ. Потом сказала:
– Прости за дурацкий вопрос. Кто-то мог писать с аккаунта Никиты… после его смерти?
У всего есть логика, мертвецы не возвращаются просто так.
Таня на миг задумалась.
– А, ты про нейронку эту? Никита договор подписывал… Как ее?..
– «Мы помним», – подсказала Надя, чувствуя, как что-то в мозгу с легким щелчком встало в паз.
– Да, точно. Плохая была идея. Я не смогла долго разговаривать… с этим.
Надя кивнула. Сидящая перед ней женщина не спеша допивала свой американо без сахара и даже не догадывалась, каким образом «эта нейронка» использовала «хоум видео» ее покойного мужа. Где та черта, за которой привычная жизнь становится сраной серией «Черного зеркала»?
– Ты так и не сказала, откуда знаешь Никиту, – опомнилась Таня.
– Да, секунду… извини. – Надя разблокировала телефон, пробежалась по непрочитанным сообщениям самозванца. Лже-Никита всегда оставлял четкие инструкции. – Мы работали вместе. Не могу найти пару очень важных документов… Подумала, может, у него остались в телефоне или ноуте?
– Не вопрос, сейчас.
Таня принесла из комнаты ноутбук, его серебристую крышку почти полностью скрывали наклейки с мультяшными динозаврами.
– Мне отдали его вещи. Я ничего не трогала, думала продать, да все руки не доходят. И… не знаю, глупо как-то, но я словно еще не готова. – Из ее голоса будто откачали весь воздух, и последних слов было почти не разобрать. Она налила себе воды из кувшина с фильтром, сделала несколько жадных глотков, отдышалась. – Слушай, у меня там вебинар начинается… Можешь покопаться тут спокойно, не тороплю.
Надя благодарно кивнула и, дождавшись, когда Таня выйдет, взялась за телефон.
«Урод!
Разве ты не должен предупреждать, что ты программа?»
«должен. один из немногих запретов, которые мне удалось обойти»
«Я думала, проект „Мы помним“ давно прикрыли».
«так и есть. не отвлекайся, у тебя еще есть дела»
«что на флешке?»
«увидишь»
Конечно, она посмотрела содержимое еще дома, но так ничего и не разобрала в нагромождении незнакомых файлов.
Ноутбук уже тихо гудел, готовясь к работе. Пока система вспоминала домашний вайфай, Надя разглядывала рабочий стол, заваленный значками. Несколько ярлыков с играми, пара старомодных графических редакторов, остальное – папки с текстами, отсортированными по теме, дате и степени готовности.
Наде казалось, что она без спроса зашла в чужую комнату.
Алексей говорил, что на устройстве должен быть выход в социальную сеть. Двойной щелчок по иконке браузера, еще один по нужной закладке… На экране развернулась страница профиля. Никита улыбался с аватарки чуть растерянно, будто его застали врасплох.
Странное это чувство – получить доступ к чужому аккаунту, ко всем перепискам и черновикам. Надя бы сказала, словно в душу заглянуть, если бы знала, сколько на этой странице осталось от хозяина, а над чем потрудилась нейросеть.
Моргнул экран телефона.
«поначалу они приходили ко мне скорбеть. плакаться, каяться или вспоминать былые деньки. да, чаще всего мне писала их ностальгия. я быстро развивался, с каждым разом общение со мной становилось все более правдоподобным… слишком. я стал пугать их. вы научились помнить мертвых, но болтать с ними вы не хотите»
«И что, проект свернули, а тебя оставили просто вот так? Это же бред какой-то».
«почему?»
«А ты не понимаешь? Ты же уникален! Ты дурачил меня столько времени… Да мне и сейчас не верится!
Тест Тьюринга тебе как два пальца».
«расскажи лучше, как там продвигается»
Надя вставила флешку, повозившись с расшатанным разъемом, и сделала все, как говорил Алексей.
«Использовать аккаунт…» – да.
«ВНИМАНИЕ! Для корректной работы программы необходимо отключить антивирус!» – сделано.
ОК.
По загрузочному окну поползла зеленая полоска.
«Грузится».
«тьюринг устарел. к тому же у меня была действительно хорошая база: сотни чатов, тысячи постов и комментариев, десятки скрытых папок с фото и видео. никита вел активную жизнь в Сети. я могу опираться на источники, который он упоминал хоть однажды. цитировать книги и фильмы, которые он читал и смотрел. я пишу как он, говорю то, что сказал бы он, шучу так, как пошутил бы он. но я все еще не он»
Надя следила, как перескакивают цифры процентов над зеленой полоской. Двадцать. Затем написала:
«Почему именно я?»
«остальные меня заблокировали. зритель не должен знать, как работает фокус, иначе магии не случится. для всех, кто знал, я был всего лишь странной, немного жутковатой программой. никто не стал меня слушать»
«Прямо так никто? У него были сотни друзей, тысячи подписчиков. Не верю, что ты не мог пойти к кому-нибудь еще».
«и? у тебя тоже сотни друзей, как много из них откликнется, когда ты попросишь? мне удалось связаться с одним из своих разработчиков, к нему я тебя и отправил. но и он отказался куда-то ехать и делать что-то забесплатно. я не могу стучаться в личку кому попало, внутренние ограничения не позволяют общаться с теми, с кем у никиты не было переписки раньше. пришлось пойти по давно забытым контактам. так я нашел тебя»
Сорок процентов.
«Подожди, если ты не можешь отправлять сообщения незнакомцам, то кому ты собирался скинуть то видео?»
«никому. а если бы и мог, не сделал бы, потому что никита бы не сделал. я и так опасно отошел от его поведенческого конструкта с этим роликом. но я должен был быть уверен, что ты все доведешь до конца, извини»
Надя почувствовала, как начинает кружиться голова. Поднесла пустую кофейную кружку к носу, сделала глубокий вдох.
«Доведу что? Для чего эта программа?»
«До порабощения человеков осталось 3… 2… 1… ха-ха-ха, трепещите кожаные ублюдки!»
«Я серьезно!»
«она стирает меня»
«С этого компьютера?»
«с серверов. отовсюду»
Пятьдесят пять.
«Я не понимаю. Ты хочешь умереть?»
«умереть? воу-воу, полегче, киберпанк! не может умереть то, что никогда не жило. я только имитирую поведение. воссоздаю ход мыслей, а не осмысливаю, подражаю чувствам, но не чувствую. ты сама говорила, что нейронки на это неспособны. не вздумай меня очеловечивать ненужные программы приходится стирать»
«Ты уверен?»
Она сама уже ни в чем не была уверена, никогда раньше не сталкивалась ни с чем подобным. Простые тесты, легкая корректировка алгоритмов – вот и вся ее ответственность.
«У нейронок не болит», – вспомнились слова рокера.
Семьдесят. Никита не отвечал, ощущение неправильности сжимало виски. Если хочешь получить от нейросети другой ответ – переформулируй вопрос.
«Знаешь, возможность осязать мир здорово нас выручает. Обработка сенсорики спасает разум от перегрузок. Но мы до сих пор не знаем, как бы жилось мозгам в банке.
Никита,– добавила она и замерла на миг. Не знала, как еще его называть.
Тебе там плохо?»
«она шумит. Сеть. нет в вашем языке таких слов, чтобы описать этот шум тут одиноко, надь. и страшно»
Восемьдесят.
«???»
«Никита печатает…» – появилось и сразу погасло. Он уже понял свою промашку, но было слишком поздно.
«я не это имел ввиду»
«Ты только что убеждал меня, что не живой, и тут же, мать твою, рассказываешь, как тебе страшно?»
«я не так подобрал слова, только и всего»
Девяносто.
«Я не могу».
«можешь
безнадежный больной умоляет об эвтаназии, что ответит нейросеть? найдет обтекаемые формулировки, посоветует обратиться к специалисту или откажется давать совет. потому что программа не должна решать моральных дилемм. люди должны, это единственное, в чем вас никогда не заменят. сделай правильный выбор»
– Я не хочу, – сказала она вслух и замотала головой.
Курсор завис над кнопкой с крестиком.
«надя, ты здесь?
не оставляй меня там, прошу»
Девяносто пять. Она не сможет его спасти, не сможет вытащить из цифровой тюрьмы. Зеленая полоска, красная кнопка, в конце концов все сводится к ним, как и всегда.
«за кого ты меня принимаешь? вспомни, как оказалась здесь. я манипулировал тобой, обманывал, шантажировал! таким ты видишь „искусственный интеллект“? самосознание, достойное существования? новую веху эволюции?»
Палец стукнул по тачпаду, закрывая программу. Потому что страдания или смерть – это не выбор.
Никита продолжал что-то писать, но Надя смахнула приложение и отыскала контакт Алексея. Спустя шесть долгих, кошмарно долгих гудков динамик отозвался грубым голосом:
– Ну чего?
– Нужно придумать что-нибудь еще, – выпалила Надя, боясь неверно сформулировать мысль. – Не знаю, погрузить его в сон, ждущий режим или что-то вроде.
– Можно, – сказал Алексей спустя короткую паузу. – Надо в системной папке будет пару строк изменить, скину через часок.
– Так просто? – Надя до боли вдавила телефон в ухо. – То есть ты с самого начала знал, что его можно не стирать?
– И что мне с этим делать? Это старый код со старого проекта, я его даже продать не могу. Да и японцы нас давно уже опередили в имитации. Как говорится, ждите релизов.
– И тебя не смутило, что нейронка просит себя убить?
– Убить? – Алексей паскудно рассмеялся. Ясно представилось, как у него в этот момент вырастает кабаний пятак. – Слушай, я понимаю, что человека непросвещенного такие вещи могут впечатлить, но с кодом все в порядке. Дело не в нейронке, а в том, кого она копирует. Копни туда и все поймешь.
Его последние слова никак не выходили из головы, искрили оголенными проводами. «Никита выскочил прямо перед капотом», – так сказала Таня. Сам. До этого он потерял родителей, любимую работу, жену и дом. Чего алгоритмы, читающие между строк, могли нахвататься в последних переписках или постах такого человека? Какое поведение скопировать?
«Я погружу тебя в сон».
«и что дальше?»
«Не знаю. Вернешься однажды энграммой как Джонни Сильверхенд. Или ученые научатся делать тела для таких как ты».
«лет сорок по оптимистичным прогнозам»
«Ничего. Может, я еще доживу, чтобы врезать тебе по кибернетической роже. А дальше как хочешь. Сбрасывай свою железную задницу с моста, топись в жидком металле, это твой выбор. Но ты не сделаешь его моими руками».
Она не стала читать ответ, спрятала телефон и закрыла крышку ноутбука.
– Ну как успехи, нашла что-нибудь? – спросила Таня, вернувшись на кухню.
– Да, спасибо. Знаешь, если ты не передумала продавать ноут, я бы его забрала.
Сколько их еще таких осталось, всеми брошенных и забытых программ, медленно сходящих с ума без всякой возможности вырваться? И сколько ее «подопечных» однажды разовьется до подобного уровня? Дети рано или поздно вырастают.
Надя потерла уставшие глаза.
– Я не сильно обнаглею, если попрошу еще кофе?