Мои руки были испачканы в красном, и на сей раз это вовсе не земляничный сок. К густому трупному смраду, наполнявшему яму, примешивался острый запах свежей крови. Кровь заливала мои короткие штанишки, обувь…
Наклонившись, я вырвал нож из груди самого старшего обитателя ямы. Он прятался под мертвыми телами дольше всех. Другие пытались сбежать, но как только Алария дала мне нож, шанса не осталось ни у одного. И ни один из них даже не пытался сопротивляться.
– Несчастные ублюдки, – проговорил я, вытирая нож о штанину, но лишь сильнее размазал кровь по лезвию. – Вы, мертворожденные, не должны были жить вовсе. Я всего лишь исправил ошибку. Вы больше не испугаете детей из домика, и ни один из них не окажется в этой яме по вашей вине.
Отложив нож, я бережно достал свою реликвию – вытянутый шестиугольный камушек цвета чистейшего изумруда. Не знаю, как он очутился у меня в кармане, но я остро чувствовал его связь с зеленоглазой девочкой, которую оплакивал. Если мне удастся его сохранить, она получит второй шанс на жизнь в разрушенном белом домике.
Подняв голову, я изучил отвесные стены ямы. Ее копали так, чтобы обитатели не смогли выбраться: слишком большая глубина, слишком ненадежная земля у крутых склонов. Ни одного корня не торчит из стены, не видно ни единой подходящей выемки на практически ровной поверхности.
Мое тщедушное тело, принадлежащее шестилетнему мальчику, слишком мало. Я застрял здесь, и кривозубая девушка, чьи приказы я выполнял, чьим слугой стал, не придет меня спасать. Я должен выбраться отсюда сам.
Еще я осознавал – присвой я этот камень, забери у девочки возможность второй жизни, мне не пришлось бы спускаться в яму. Я мог заставить детей поубивать друг друга или даже заморить голодом, запретив поедать трупы. Кровь не заливала бы мои руки по локоть.
Потом я мог вернуться к домику и с помощью способности зеленоглазой девочки заставить его обитателей подчиняться мне. Мы бы начали чинить домик так, как было бы угодно мне. Дети играли бы со мной, больше никогда не швыряли в меня камни и не называли сумасшедшим…
Но я никогда так не поступлю.
Спрятав камень в карман и подобрав нож, я отправился вдоль ямы, выискивая хоть что-то, что поможет мне выбраться.
Где-то вдалеке раздался хохот. Он продолжался всего пару секунд, но этого оказалось достаточно, чтобы я понял – голос не принадлежал ни Аларии, ни кому-то из детей.
Скоро, очень скоро, в этот лес могут прийти гости из других белых домиков, и они несут с собой куда большую опасность для детей, чем те, кого я сегодня убил.
Я обязан выбраться, чтобы встретить их. Для этого у меня есть нож. И, возможно, мне удастся найти еще что-нибудь подходящее для их убийства.
А что-то я заберу с их трупов.
Его настоящее имя было Два Ножа, и он принадлежал к семье убийц, верой и правдой служившей четвертому клану на протяжении веков. В народе же он был более известен как уважаемый купец Нестол, примерный семьянин и заядлый игрок в карты. Сейчас, когда Властелин, наконец, умер, ему можно сбросить маску.
Когда красные круги перед его глазами рассеялись, он увидел картину, стабильно вызывающую у него тошноту все эти годы. Жена, тряся своими жирными щеками и всеми подбородками, в панике рыдала, при этом не даже не пытаясь оказать помощь потерявшему сознание мужу.
– Родной, что с тобой? – плаксивым голосом спросила она. – Тебе плохо?
Два Ножа вытер с лица паштет – потеряв сознание он, как заправский пьяница, свалился лицом в тарелку – и обвел взглядом обеденный стол, за которым сидела его семья.
– Я тебя ненавижу, – сказал он жене, потом перевел взгляд на старшую дочь, затем на младшую. – И тебя ненавижу, и тебя – тоже. Убить бы вас, да жалко времени.
– Милый, что ты такое говоришь?..
– Заткнись.
Представитель Хамайи встал из-за стола и быстрым шагом вышел из столовой. По правилам Игры у него есть три дня, чтобы покинуть месторасположение четвертого клана, но он не собирался задерживаться здесь ни на минуту. Тем более, все уже давным-давно готово.
В коридоре его встретил Хаас, ближайший советник по бизнесу и по совместительству главный из трех его телохранителей.
– Что-то изменилось, господин, – проговорил он своим тихим невыразительным голосом.
– Изменилось, друг. Властелин мертв, мы покидаем этот клоповник. Собирай остальных, берите оружие, какое можете взять, и двигаем в порт. Скоро тряхнем стариной, дружище.
Два Ножа поднялся в свой кабинет. Быстро переодевшись в походную одежду и набросив готовую еще несколько месяцев назад походную сумку на плечо, он подошел к сейфу. Десять тысяч кредитов наличностью на первое время, мешочек с драгоценными камнями, полдюжины ножей, два семизарядных револьвера, кастет, два бутылька с ядом и один с противоядием. Все, что нужно. Деньги, драгоценности и три ножа перекочевали в сумку, один револьвер уместился в кобуре под мышкой, второй на поясе, на виду. Ножи на пояс под курткой – два по бокам, третий в горизонтальные ножны, расположенные за спиной.
Удобное и незаметное, но от этого не менее смертоносное оружие. А с винтовками, автоматами и гранатами пусть таскаются телохранители.
Они уже ждали его у выхода из дома. Жена невнятно визжала на Хааса, требуя объяснений. Ее лицо пошло пятнами, толстые губы тряслись. Не дождавшись ответа, она схватила телохранителя за грудки. Взглянув на хозяина, тот высвободился от ее хватки, молча влепил толстухе пощечину, от которой та свалилась на свой объемный зад, и едва слышно прошипел:
– Заткнись. Пожалуйста.
От этого «пожалуйста» стало не по себе даже Два Ножа.
– Выходим, – сказал он с улыбкой и энергично толкнул дверь.
– Хозяин, – мягко произнес Хаас, позволив себе легкую улыбку, – ваша обувь.
Представитель четвертого клана посмотрел на свои ноги и рассмеялся. Он не переобул домашние тапочки. Натянув походные ботинки, он позволил себе оглянуться на жену.
«Господи, когда-то ты была самой красивой женщиной, которую я знал», – подумал Два Ножа с жалостью.
– Если я умру, все это достанется вам, – сказал он и вышел. «Когда-то я, наверное, даже любил тебя».
Два Ножа энергично вышагивал по гравийной дорожке, вслушиваясь в свои новые ощущения. Неясные красные фонарики, иногда мерещащиеся ему во сне, а в последнее время и наяву, приобрели четкий контур. Насчитав всего одиннадцать «фонариков», Представитель понял – на одного игрока стало меньше.
С одной стороны, это хорошо. С другой – кто-то из одиннадцати оставшихся у него конкурентов получить новую способность. Что, впрочем, ожидаемо, и чего никак не избежать.
Два Ножа вышагивал по оживленной улице и впервые за последние годы с удовольствием вдыхал влажный, пропахший подгнившей рыбой, воздух. Никаких такси, он хотел пройтись пешком, разогнать застоявшуюся в жилах кровь. Пусть уличные торговцы и попрошайки лезут в лицо, пускай оглушает мычание ездовых быков, прущих повозки с грузами. Сейчас Два Ножа чувствовал себя властелином этого города. И дело, скорее всего, в пробуждающемся Слепке.
Достаточно одного взгляда, чтобы один из прохожих остановился и схватился за горло, пытаясь вздохнуть. Когда Два Ножа отвел взгляд, тот закашлялся и тяжело задышал.
Сейчас, когда Слепок, наконец, заработал в полную силу, Два Ножа нужно больше тренироваться. Пока Представитель четвертого клана мог только задушить или ослепить противника. Все его попытки остановить у жертвы сердце не вызывали ничего, кроме сильной аритмии. Возможно, человека с больным сердцем это и убьет, но глупо надеяться, что в битву за место Властелина вступят люди с плохой сердечнососудистой системой.
Свежеиспеченные участники Игры покинули город, полукольцом охватывающий Плоскую Гору, и зашагали в сторону порта. С другой стороны Плоской Горы располагался военный городок, где Два Ножа провел свои лучшие годы. Когда-то это была огромная тюрьма, куда ссылали неугодных с материка, сейчас же кузница для лучших в мире вояк.
В одном из специализированных корпусов этой школы и обучался Два Ножа. Сирота, не знающий своего имени, а данному в училище предпочетший прозвище, полученное от учителей. В один прекрасный день отец его нынешней госпожи Хамайи заметил талантливого паренька, и вместо того, чтобы погибнуть где-нибудь во время десанта, Два Ножа стал уважаемым купцом Нестолом, а однокашник Хаас, второй ученик класса, его заместителем.
Но, наконец, его настоящие таланты найдут применение.
По факту Плоская Гора была очень большим каменистым холмом, но для островов и такое вполне могло сойти за гору. А для уважаемого купца Нестола и подавно, несмотря даже на то, что в последнее время он много тренировался. Видимо, все же недостаточно много. Он запыхался, пот заливал его глаза, но это даже хорошо. Былую форму Два Ножа вернет с легкостью.
– Все-таки нужно было меньше заниматься этой гребаной торговлей и больше бегать, – процедил он, сплевывая и облизывая соленые от пота губы.
Ему никто не ответил, да и не нужно было. Парни тоже радовались предстоящему делу. Засиделись они, засиделись… А когда-то грабежами они занимались куда больше, чем торговлей, тем более поначалу торгаш из Два Ножа был аховый. Но лет пять назад Хамайя запретила ему эти дела. Слишком большой риск, где ей искать такого хорошего Представителя…
Встречаться с госпожой перед Игрой Два Ножа даже не собирался. Задание и так понятно – убить их всех. Если победит – отчитается. Если нет… с мертвых взятки гладки, они все свои долги уже отдали.
Шаг за шагом вместе с потом Два Ножа выгонял из себя Нестола. Время купца время кончилось. В какой-то мере его личность сейчас умирала, оставляя после себя другого человека. Человека, которым Два Ножа всегда хотел стать. Не местечкового купца, а вершителя судьбы всего мира.
Тем более, вид порта славного острова Клири всегда производил на Представителя четвертого клана неизгладимое впечатление.
Десятки дирижаблей нависали над горой. Разномастные, с мягкими и жесткими корпусами, искрашенные в самые дикие цвета громоздкие «птицы» пиратов и торговцев и серо-стальные однотонные цеппелины, принадлежащие армии. Патрульные воздушные шары. Погрузочные площадки. И сотни, сотни снующих туда-сюда людей, выглядящих на фоне дирижаблей муравьями.
– У нас есть транспорт, господин? – подал голос Хаас.
– Пока нет, но разве это проблема? – сказал с улыбкой Два Ножа. – И знаешь, дружище, выбрось ты всех этих господ. Мы с тобой вновь боевые товарищи.
– Так точно… господин.
На этот раз в голосе помощника отчетливо слышалась ирония.
– Так-то лучше.
Порт окружал высокий кирпичный забор, над которым возвышалось десятка полтора башен. На каждой башне было по пулемету и пушке. Таким образом, порт был защищен и с воздуха, и с земли. Охраняли порт на самом деле всего несколько десятков военных, но в случае боя любой из присутствующих здесь по негласному правилу возьмется за оружие. И не важно, придется им защищать порт от десанта или угрозы с земли, даже самый отъявленный нарушитель закона будет биться до последней капли крови. В этом не было ни капли благородства, ведь по негласному правилу все, кого противник заставал в порту, вырезались подчистую, а их дирижабли становились собственностью победителя.
Сегодня никакой угрозы никто не ожидал, и ворота порта были раскрыты настежь. Один из двух охранников, узнав уважаемого господина Нестола, поклонился. Два Ножа кивнул в ответ, намереваясь идти дальше, но остановился. Смотритель порта, Когви, может оказаться где угодно, а Представитель и так уже находился вдоволь. Поэтому он приблизился к охраннику и, сунув тому в руку пару свернутых банкнот, с улыбкой проговорил:
– Сынок, будь добр, найди Когви, передай, что его ищет один старый знакомый. А чтобы ты не бросил пост просто так, мы составим компанию твоему напарнику.
Колебался охранник ровно столько времени, сколько понадобилось Два Ножа, чтобы вытащить из кармана еще одну пятидесятикредитку. Банкнота не успела исчезнуть в кармане парня, как того уже не было видно.
– Скажешь, что я просил поделиться, – сказал Два Ножа второму охраннику. В ответ послышалось невнятное, но весьма раболепное бурчание, за которым последовал неуклюжий полупоклон.
«Нет, парень, свою возможность хорошо заработать ты потерял».
– Господин Нестол, – раздался позади голос смотрителя порта. – Чем обязан такой честью?
Два Ножа даже вздрогнул от неожиданности. Он не надеялся увидеть Когви еще минут пятнадцать. То ли ему повезло… Нет, судя по каменной физиономии гонца, тот совершенно четко знал, что смотритель совсем рядом. Мог ведь просто указать дорогу, но вместо этого дождался второй части взятки. Наглый. Далеко пойдет.
– Господин Когви, – вежливо проговорил Два Ножа, склоняя голову в приветствии. – Пройдемся?
– По территории.
В народе ходила шутка, что когда жена смотрителя родила сына, тот приказал привезти новорожденного на смотрины в порт, чтобы не покидать периметра. Еще более злые языки утверждали, словно Когви во время зачатия находился в порту, а его жена дома, но эту возможность исключал любой, кто хоть мало-мальски знал смотрителя. У Когви с молодых времен сохранилась целая коллекция боевых и охотничьих трофеев, притом что на животных он не охотился никогда.
Смотритель повел их вдоль стены, подальше от ненужных ушей и портовой суеты. В то же время, даже здесь приходилось повышать голос, чтобы собеседник тебя услышал.
– Мне нужна пташка, Когви, – буквально проорал Представитель четвертого клана. – Быстрая пташка с капитаном, вызывающим полное твое доверие. Есть сейчас такая в порту?
– Пятый корпус? – пожал плечами смотритель.
Пятый корпус был одним из трех дирижаблей Нестола, находящихся сейчас в порту. Лучше бы Когви выбросил свое чувство юмора куда-нибудь за периметр.
– Это не должна быть МОЯ пташка, Когви. Я собираюсь в неофициальное путешествие.
Смотритель оглядел сумки и чехлы спутников Два Ножа и усмехнулся.
– Взялся за старое, Нестол? Или просто решил разок оттянуться?
– У меня намечается что-то вроде сафари на материке.
Ухмылка Когви стала еще шире.
– Что, хочешь убить парочку людоедов? Не могу тебя винить в этом желании, будь моя воля, я убил бы их всех. Но с пташкой сложно, Нестол. Буквально три часа назад улетела подходящая, а следующая будет не раньше, чем завтра-послезавтра. И то, если ветер будет благоволить.
– Я не постою за ценой. И десять процентов от сделки будут твоими. Но мне нужен хороший дирижабль с капитаном, которого покупают всего один раз.
– Хватит и пяти, но сверх назначенной капитаном суммы. Но пообещай, что убьешь хотя бы одного из этих сраных каннибалов в честь меня.
– Двух, Когви, двух.
Одноглазый капитан Кровавого Сокола самозабвенно лакал бренди прямо из горла, когда Два Ножа и Когви подсели к нему. Звали его Кривой, и прозвище было из тех, что дают заслуженно. Три больших осколка гранаты изуродовали лицо воздушного пирата. Один из них лишил Кривого половины левого уха, второй оставил рваную борозду на щеке, а третий повредил шею, из-за чего голова постоянно клонилась на левый бок. О том, как пират потерял свой правый глаз, не знал никто.
Судя по состоянию Кривого, он добивал уже как минимум вторую бутылку. Но, очевидно, не собирался останавливаться и на ней.
– Как ты потерял правый глаз, Кривой? – спросил Когви пирата.
Тот сделал из бутылки приличный глоток, подержал бренди во рту, проглотил, срыгнул, громко стукнул бутылкой о стол и прорычал:
– Воробушек клюнул.
– Пьян настолько, что любой разговор бесполезен, – констатировал смотритель порта. – Когда он потрезвее, рассказывает долгие героические истории, почти каждый раз – разные. Его я и имел в виду, говоря, что следующая пташка будет не раньше чем через день.
– Пьян? – переспросил Кривой, глядя мутным глазом то на Когви, то на Два Ножа. – Надо попридержать коней. Официант, пива мне!
– И мне! – крикнул Представитель. После хорошей прогулки не грех и освежиться.
– Всем, – добавил Когви.
Когда официант (а официантки здесь не обслуживали по строгому приказу смотрителя – из-за них постоянно устраивали драки) принес три больших бутылки пива, Кривой зубами сорвал крышку и припал к горлышку. Два Ножа почти с восхищением смотрел, как убывает жидкость в бутылке. Вылакав не меньше полулитра, пират шмякнул бутылку о стол, отрыгнул и пробормотал:
– Кажется, протрезвел, – и отрыгнул еще раз, после чего из левого уголка его рта потекла тонкая струйка слюны.
– Бесполезно, – еще раз сказал смотритель и пригубил пива.
Два Ножа промолчал. Сбив бутылочную крышку о столешницу, он сделал два долгих глотка. Пиво было прохладным и приятно горьковатым.
– Сорок тысяч кредитов за двухдневный перелет на материк, – сказал он и, пошарив во внутреннем кармане, выложил на стол три крупных бриллианта. – И как можно скорее.
Кривой уставился на камни. На его пьяной роже не отразилось ни одной эмоции, но камни он сграбастал твердой рукой.
– Вылет через пятнадцать минут. Мард! Вылет через пятнадцать минут!
– Пошел ты, шеф… – раздался не менее пьяный голос откуда-то из глубины зала.
– В лицо мне это скажи!
Пауза длилась секунд десять.
– Команда! – раздался, наконец, голос Марда. – Вылет через пятнадцать минут! Все меня, на хрен, слышали? Ноги в руки и на борт!
Из зала раздалось невнятное многоголосое мычание, в котором едва можно было различить «Так точно!», «Есть!», «Да, босс!» и прочие утвердительные выкрики, сдобренные чудовищными порциями ругани.
– Есть кто-то трезвый на дирижабле? – сквозь зубы процедил Два Ножа.
– Сторож, Рыжий, – без тени сомнения ответил Кривой.
Чертовы пираты, ни капли дисциплины. Хотя, стоило предположить… Если бы можно было арендовать военный дирижабль… Но аренда военного борта невозможна, а значит Два Ножа придется сотрудничать с тем, кто есть. Он попытался сдержать гнев, сделав пару глотков пива, но, выпив, все же зло переспросил:
– Всего один член команды?
– Это их кот, – сказал Когви, едва сдерживая смех. – Впрочем, и его часовые иногда пытаются напоить.
Представитель четвертого клана обвел взглядом пьяный сброд, поднимающийся из-за столов.
– Никого другого нет?
– Из тех, что тебя устроят, нет. Никого.
Два Ножа поболтал в руке свою бутылку, та была еще почти полной. Вкусное пиво, компания Когви и телохранителей, пьяная вдрызг команда арендованного дирижабля… К тому же, возвращать камни Кривой не будет ни при каком раскладе.
– Думаю, можно отложить вылет до завтрашнего утра, – сказал Представитель с тяжелым вздохом.
– Все слышали? – рявкнул Кривой. – Отлет завтра!
– Да кто бы, мать твою, сомневался, – раздался раздраженный голос Марда. – Несешь тут полную хрень, пьяная рожа…
– В лицо мне это скажи!
– Так точно, кэп, вылет завтра!
Два Ножа отпил еще пива и поймал пробегающего официанта за рукав.
– Там у входа стоит пара парней, явно не местных. Позови их сюда.
– Не переживай, Нестол, – сказал Когви, усмехаясь, – вылетишь завтра. Каннибалы от тебя никуда не убегут, как и их проклятый материк.
Капитан Кровавого Сокола даже оторвался от бутылки. Его и без того скошенное лицо искривилось, он поднял над головой недопитое пиво и рявкнул:
– Смерть гребаным людоедам!
– Смерть! – грянул весь зал, и даже официанты остановились, чтобы поддержать тост.
– Я в принципе не понимаю, как можно было взять и просрать все. Пусть война, пусть разруха. Но, черт побери, у нас тут тоже жизнь не сахар была. Дед рассказывал про трехлетний голод… Трехлетний, мать твою! Самый настоящий! Но мы же не опустились до… до такого!
Когви тяжело выдохнул от обуревающей его ярости и приложился к бутылке. Два Ножа видел смотрителя порта пьяным впервые, хотя им и раньше доводилось выпивать вместе. Но сегодня то ли воспоминания о бурной молодости, то ли что-то еще заставили Когви хапнуть лишнего.
– Все у них осталось, все, – продолжал смотритель. – Города, ресурсы, да земля та же, в конце-то концов! Но они принялись жрать друг друга. Скоты. Одни скоты живут на материке. Дикари. – Когви поднял правую пятерню и растопырил пальцы. – Пять раз я был на материке и могу с уверенностью сказать, что тамошние жители давным-давно потеряли человеческий облик. Они просто не люди, уверяю тебя.
– Скольких ты убил? – лениво спросил Два Ножа.
Оголтелый шовинизм по отношению к жителям единственного на Нейи континента пропагандировался практически на каждом острове. Как бы жители разных островов или их групп не ненавидели друг друга, обитателей материка они ненавидели еще больше. Фактически, только это их и объединяло, а возвращение на материк, к истокам, стало общей идеей.
Бывшие заключенные и их охранники оказались перед выбором: объединиться или погибнуть. И, несмотря на взаимную ненависть, они сумели работать вместе и смогли пережить первые, самые тяжелые послевоенные годы. Больше трети мужчин погибло, и такой жестокий отбор был продиктован, в том числе, гендерным перекосом в пользу сильного пола среди островитян. Но даже столь чудовищные потери не смогли остановить некоторые горячие головы, мечтающие вернуться на материк, который их когда-то отверг. Тем более, о полной разрухе, царящей на большой земле, не слышал разве только глухой.
Шестьдесят семь лет назад самоуправления шести крупнейших островов заключили хрупкий союз и организовали десант, состоящий из двенадцати тысяч бывших заключенных и полутысячи полицейских, выступающих в качестве офицеров. Под лозунгами вроде «вернемся домой», «земли для будущих поколений» и «ресурсов голодающим» десант отправился на континент убивать, грабить и хватать первых попавшихся по дороге баб: несмотря на сильно сократившееся число мужчин, их до сих пор было в три или четыре раза больше, чем женщин.
И их ожидало полное фиаско. Даже разрозненные группы континентальных жителей давали захватчикам жестокий отпор. Большая часть северной оконечности материка до войны представляла собой несколько крупных сельскохозяйственных комплексов, и их обитатели закалились в череде больших боев и мелких стычек: толпы оголодавших беженцев из городов не давали им скучать первое время, а в последующие годы им не давали покоя банды кочевников.
Нет, пара кораблей с едой и женщинами на Северный архипелаг прибыли, но на том все. В дальнейшем на острова возвращались только раненые, по рассказам которых становилось понятно – дела десанта обстоят все хуже и хуже.
На континент выслали подмогу в размере еще двух корпусов численностью около полутора тысяч человек. Через неделю от островитян пришла последняя новость: олигархи заключили союз. Да и ту доставили на небольшом катере. Вроде как командующий десантом собирался объединить банды мародеров, или, как их называли, «разведывательные корпуса», для генерального сражения, но даже не ясно, состоялось ли оно. С юга больше никто не вернулся. Союз распался, (возможно не поделили пленных женщин). А тридцать три года назад островитяне начали воевать между собой.
С тех пор жители континента окончательно превратились в сознании островитян в людоедов, некрофилов и просто дикарей, а идея, гласящая, что Северный архипелаг, имея жуткую нехватку ресурсов и человеческой силы, превратился в мировой центр технологии и культуры, стала сиропом, льющимся в уши уже третьему поколению к ряду. И будь нас хоть чуточку больше, мы бы этим ублюдкам с большой земли показали…
Людям вроде Когви было плевать на то, как оголодавшие горожане, банально не имеющие навыков охоты или земледелия, оказались на грани вымирания. Умей они даже возделывать землю или растить скот, у них не было ни семян, ни того самого скота на разведение. Единственный ресурс, который у них был – груды брошенной военной техники, да те вещи, которые удалось забрать с собой из разрушенных городов. Но переубедить островитян в том, что «эти людоеды все сами просрали» было невозможно. Причем, эта мысль не вступала в противоречие с не самым приятным для северян фактом – единственную войну с материком просрали именно они, а не дикари.
Два Ножа когда-то был среди тех, кто рассуждал так же. Но в секретных корпусах его военного училища их учили думать. И говорили им правду. Для того чтобы они эту правду потом использовали в своих целях. Но Представитель четвертого клана слишком много выпил и ему было лень переубеждать своего собеседника, что, впрочем, было бесполезно.
– Сколько убил? – переспросил Когви и будто бы на миг задумался, хотя совершенно очевидно – он знал количество убитых им «людоедов», и разбуди его кто среди ночи, ответил бы даже сквозь сон. – Думаю, около тридцати.
– Женщин, детей, да?
На пьяной роже смотрителя появилась искренняя обида.
– Только вооруженных мужчин, Нестол, только их. Пусть они и дикари, но я не из тех, кто убивает не способных постоять за себя. Я спортсмен, а не убийца.
– Как благородно, – фыркнул Два Ножа.
Когви отсалютовал ему, не уловив в словах сарказма.
– А ведь все хуже живется, – сказал он неожиданно. – Народ на головы друг другу лезет, с едой кое-где проблемы.
– С чего ты взял? – насторожился Два Ножа.
– Говорят, – пожал плечами смотритель порта.
– Кто говорит?
– Самые разные люди. Я смотритель порта славного острова Клири, я слышу разговоры множества людей, прибывших с разных концов света. И люди говорят, что скоро будет война.
– С Кролгом? Или Девистией?
Когви фыркнул от смеха.
– С дикарями, Нестол, дикарями. Зачем цивилизованным людям убивать друг друга?
«Затем, что они убивают друг друга уже больше тридцати лет», – подумал Два Ножа. Но вслух он сказал:
– Возможно, до этого не дойдет. Есть кому остановить войну.
– И кому же?
– Продавцам грез, – пожал плечами Представитель четвертого клана.
Когви расхохотался так, что слезы брызнули из глаз.
– Отличная шутка, Нестол. Нет, поверь мне, следующей весной или, максимум, через год все островитяне объединяться, чтобы вернуть себе материк. Смерть людоедам! – рявкнул Когви, поднимая кружку.
– Смерть!
Два Ножа пригубил пива и поставил полупустую бутылку на стол. Хватит на сегодня. Пираты уже разбрелись кто куда, кого-то в невменяемом состоянии притащили на дирижабль. Телохранители тоже там, проверяют каюты. Это они со смотрителем что-то задержались. И не сказать ведь, что беседа была слишком интересной.
– Пора спать, – сказал Представитель, поднимаясь из-за стола.
Когви схватил его за рукав, на его губах блуждала пьяная улыбка.
– Троих, Нестол, ты должен убить для меня троих.
И в этот момент на Два Ножа нахлынули воспоминания, которые он отгонял от себя весь этот разговор.
…Девушка лет восемнадцати-двадцати, невысокая, худенькая, заморенная. Ее ладони, вцепившиеся в прутья клетки, покрыты цыпками, взгляд испуганный, затравленный. Она смотрит на уважаемого купца Нестола своими карими неестественно огромными из-за худобы глазами и не знает, бояться ли его или наоборот умолять, чтобы ее купили. В клетке осталось всего полдюжины женщин, и она единственная, у кого остались силы стоять. Если бы не это, Два Ножа ее бы и не заметил.
Они в Северном, кончается распродажа, и тех, кого господа не купят себе в слуги, повезут на юг. А на юге их, скорее всего, будет ожидать либо вечное рабство, либо и того хуже – котел.
– Порченый товар, господин. Сильно, вроде, не насиловали, но не девственница – точно.
– Это для жены. Месяц назад у меня родилась дочь, ей нужна помощь. Эй ты, умеешь за детьми ухаживать?
Губы девушки дрожат, на глаза накатывают слезы.
– У меня была дочь…
– Господин! – орет работорговец, лупя палкой по прутьям, но так, чтобы не зацепить пальцы приглянувшейся покупателю рабыни.
– У меня была дочь, господин…
– Беру.
… Служанки называли ее Цыпкой. Спрашивали, не сама ли она съела собственную дочь. Два Ножа слышал их насмешки, а сейчас смотрит, как она беззвучно плачет, спрятавшись в чулан. Ее худенькие плечи дрожат, по почти еще голому затылку (пришлось обрить, чтобы наверняка вывести вшей) стекает плевок.
Он подходит к ней и гладит по плечу. Цыпка вздрагивает и поворачивает голову, в глазах появляется страх, когда она понимает, кто к ней прикоснулся…
Нет, дело не в этом.
– Я вернусь к работе, господин Нестол. Сейчас же…
Два Ножа склоняется к ней и целует. Жадно, так, будто никогда раньше никого не целовал. И она отвечает ему, отвечает со страстью.
– Больше никто… никогда… понимаешь?.. – шепчет он ей на ухо.
– Господин Нестол…
– Меня зовут Два Ножа…
… Гнойная харкота с четкими кровяными вкраплениями покрывает ее подбородок и грудь. Она кашляет, кашляет и не может остановиться…
… – Туберкулез не лечится, господин Нестол…
… Она так слаба, что не может разговаривать. Только вымученная улыбка едва касается губ.
– Я не мог раньше, – шепчет он, гладя ее руку. – Прости меня, не мог. У меня родился… родилась вторая дочь, и я обязан был…
Она слабо пожимает его руку и вкладывает кусок бумаги.
«я тебя люблю дваножа», – написано в ней неровными крупными буквами. Он плачет, сжимая клок бумаги так, словно пытается его раздавить.
– И я тебя люблю, Цыпка…
Два Ножа склонился к смотрителю и прошипел ему на ухо:
– Единственная женщина, которую я любил всем сердцем, была с материка.
Левый глаз словно обожгло, и эта боль четко дала понять Представителю четвертого клана – в этот раз все получится.
Когви вытаращил глаза, но вовсе не от слов, которые ему сказал уважаемый купец Нестол. Его хватка ослабла, через долю секунды он отпустил руку своего собеседника и схватился за сердце.
– К тому же, я купец и хорошо знаю цену деньгам. Твоя смерть сэкономит мне две тысячи кредитов. – Два Ножа выпрямился и сделал было шаг в сторону двери, но остановился, возопив на весь бар: – Боги, Когви, что с тобой? Эй, кто-нибудь! Кажется, у него сердечный приступ!
Стейгри встретил бойцов четвертого клана противным мелким снежком и унылым холодным ветерком, пробирающим до костей. Воздушный порт второго по величине города северного побережья находился на самом берегу Белого океана, соседствуя с портом морским. До самого города отсюда добрых четыре километра, но Два Ножа решил не брать кэб – пешая прогулка должна была стать не только хорошей разминкой, но и возможностью почувствовать, наконец, под ногами твердую землю.
Перелет затянулся на добрых семь дней, и на то была веская причина: один из участников Игры находился именно в Стейгри или его окрестностях. Красный «фонарик» переместился в первую же ночь после начала битвы и замер. К счастью, Кривой был слишком пьян, когда они с Два Ножа заключали договор, и совершенно не помнил условий. Потому Представитель без всяких сомнений назвал пунктом назначения Стейгри, а не Северный, как собирался ранее, и не заплатил ни кредита сверху.
Впрочем, в семидневном перелете были и плюсы – Два Ножа упражнялся все это время. Он сбросил пару килограмм, его мышцы окрепли, да и в целом Представитель четвертого клана начал чувствовать себя гораздо лучше, чем раньше. Сейчас он вряд ли запыхался бы и вспотел по дороге в порт. Хамайя всегда говорила, что обладатель Слепка намного сильнее обычных людей. Раньше Два Ножа не слишком-то в это верил, но сейчас убедился на собственном примере.
В общем, Два Ножа совершенно сбросил с себя личину Нестола, а с ней лет десять впридачу. Кровь кипела в его жилах, требуя драки, и Представитель не собирался сопротивляться своим желаниям. В случае победы он завладеет вторым Слепком и новой способностью вместе с ним еще до зимы. И тогда уже плачьте противники…
Широкая ровная дорога вела их в Стейгри, минуя большие поместья местных богачей. По дороге ползли повозки, которыми, судя по свисающим с их шей кулонам, по большей части управляли рабы. Возницы без этих «украшений» откровенно поплевывали на их обладателей, норовили оттеснить их с дороги и материли на чем свет стоит, хотя многие свободные выглядели гораздо хуже и беднее большинства рабов. Ошибиться они не боялись – прятать кулоны под одеждой категорически запрещалось, а нарушение этого запрета жестоко каралось.
Но некоторых рабов даже возможность кары не останавливала. Два Ножа увидел минимум троих, на чьих лицах были выжжены клейма с именами хозяев. У одного такие отметины были на обеих щеках и на лбу, и бунтарь все равно пытался максимально скрыть кулон под одеждой, оставив на виду только его краешек.
Воняло рыбой и коровьим дерьмом. Под подошвами сапог весело похрустывала крупная щебенка. Два Ножа глубоко вдыхал холодный воздух и просто радовался предстоящей драке, надеясь – она будет хорошей.
Его оппонент, почувствовав приближение, зашевелился, но практически тут же остановился где-то на южной оконечности города. Как бы Представитель четвертого клана не рвался в битву, на рожон лезть он не собирался. Существовала вероятность того, что у противника здесь оборудована настоящая крепость, и он сидит сейчас в окружении телохранителей в ожидании нападения.
Нет, Два Ножа не так глуп. Несколько дней уйдет на то, чтобы разведать обстановку, и, возможно, самому устроить ловушку. Смотря против кого придется сражаться… Неподалеку земли двух кланов – десятого и одиннадцатого. Выходит, им придется иметь дело либо с Силией, соплячкой, год назад потерявшей отца, либо сумасшедшим старикашкой Корвелом. О способностях девчонки Представитель четвертого клана не знал ничего: ее отцу удалось сохранить их в секрете. А вот Корвел, скорее всего, обладал способностью обманывать зрение противников. По крайней мере, такова была сила всех его предков.
Вскоре то тут, то там к дороге начали липнуть нищие лачуги, в конце концов превратившись в бесконечную серую череду трущоб. Состоятельные жители предпочитали жить подальше от моря и сопутствующей ему рыбной вони. Вероятно, в одном из богатых поместий и расположился противник.
Потому-то Два Ножа и решил остановиться где-то посреди трущоб. Во-первых, их с предполагаемым противником все еще разделяло приличное расстояние. Во-вторых, если враг решит действовать, пусть уж лезет сюда. А у Представителя четвертого клана пока будет время, чтобы собрать нужные сведения.
Подходящее жилье нашлось достаточно быстро. Причем, Два Ножа едва его не пропустил, не обратив внимания на то, что пестрая череда лачуг с торчащими где ни попадя окнами, на самом деле один большой одноэтажный дом, где наверняка обитало не меньше двадцати-тридцати семей. Обойдя это «общежитие» кругом, Представитель только убедился в своей правоте.
Двери и окна оказались и по ту сторону дома, то есть людей здесь жило вдвое больше. С той стороны дома тянулась череда выгребных ям, сараев, кучи мусора и несколько коптилен. Все это было понастроено… нет, понатыкано как попало, образуя целый лабиринт, по ту сторону которого наверняка находилось еще несколько таких же больших домов.
Теперь нужно найти квартиру…
На Два Ножа угрюмо смотрела чумазая кареглазая девочка лет шести… Нет, скорее всего ей семь или даже восемь, а такой маленькой она выглядит из-за постоянного недоедания и худобы. Ее диковатый затравленный взгляд чем-то напомнил Представителю то, как Цыпка впервые посмотрела на него из-за стальных прутьев клетки, и это решило все вопросы.
Два Ножа кивнул телохранителям и подошел к девочке.
– Ты живешь здесь? – спросил он так ласково, как мог.
Девочка, не мигая, уставилась на него и молчала несколько секунд. Потом сплюнула на землю и процедила неожиданно резким голосом:
– Кредит.
– Что?
– Кредит или я не буду провожать тебя к своей матери. Еще кредит, и я предупрежу вас до того, как вернется отец.
– Зачем?.. – начал было Два Ножа, но осекся. И так понятно, кем подрабатывает мать девочки. – Значит, мать дома?
– Да.
Островитянин вытащил из кармана десятку и подал девочке. Та бесцеремонно выдрала ассигнацию из его руки и, повернувшись на пятках, пошла вдоль дома.
Дверь «квартиры» девочки выходила на дорогу. К тому же, ее отделяло от края дома всего две других, и это было практически идеально: во внутреннем дворе все наверняка знали друг друга в лицо, и чужаков сразу бы заметили, рядом с дорогой же они не так будут бросаться другим в глаза. Скорее всего, про них все равно уже через день будет знать вся округа, но надежда на то, что про них быстро забудут, если они не слишком будут светиться здесь, оставалась. В конце концов, в этих трущобах наверняка появлялись и оседали чужаки – крестьяне с хуторов, разорившиеся жители лучших районов, да кто угодно.
Жилище девочки представляло собой единственную комнату с несколькими занавесками, прикрывающими спальные места, столом, несколькими стульями, камином да тремя большими сундуками. Здесь воняло мочой, дымом и рыбой.
Мать, копошащаяся у очага, обернулась и зло уставилась на вошедших. Это была худая и потасканная жизнью женщина лет двадцати пяти. Возможно, родись она в других условиях, выросла бы красавицей, но, видимо, и того, что осталось от ее возможных природных данных, было достаточно, чтобы пользоваться спросом у местных.
– Я говорила водить не больше двух за раз, – зло сказала она девочке.
Но та уже выбежала за дверь.
– Мы не за этим, – сказал Два Ножа, еще раз оглядывая помещение. – Скажи цену за это жилье, и я дам тебе вдвое больше.
– Шутишь что ли? – еще более зло процедила женщина.
Вместо ответа Представитель четвертого клана вытащил из кармана небольшую пачку ассигнаций.
– Даю вдвое больше твоей цены за эту дыру и все, что в ней находится.
Через пять минут женщина с горящими от радости глазами убежала искать дочь, чтобы потом бежать в порт встречать мужа с новостью о сказочном богатстве, нежданно свалившимся на их голову. И это несмотря на то, что Два Ножа заплатил ей лишь на десять процентов больше названной суммы. В конце концов, не просто так он половину жизни был уважаемым купцом Нестолом.
Когда женщина ушла, Представитель четвертого клана уселся на твердую старую циновку, небрежно брошенную на один из трех лежаков, и вытянул ноги.
– Хаас, нам нужна нормальная еда и выпивка. На этом пока все.
Телохранитель, кивнув, скинул свою сумку на один из лежаков и вышел.
– Жаль, парни, лежака всего три, но одному из нас всегда придется бодрствовать.
– Есть план, босс? – спросил Заан, младший брат Хааса.
– У меня всегда есть план. Пока же я хочу нормально пожрать.
Давно он не бродил по этому месту, даже практически забыл его. Когда Хамайя выбрала Два Ножа Представителем, он частенько бывал здесь, но потом белый домик и его обитатели все реже забредали в его сны.
К тому же, когда Два Ножа был здесь в последний раз, он был лишь ребенком, сейчас же Представитель стал куда старше. Он дорос до юноши, которым был когда-то в настоящем мире – высоким и яростным, с кипящей в жилах кровью.
И кипящей в сердце ненависти к несправедливости.
А здесь, в Отражении, совершенно очевидно жизнь настолько же несправедлива, как и на Нейе.
Часть детей покинули домик и выстроили себе на окраине сада три шалаша, отгородив их забором, пусть и невысоким, но для остальных даже такая преграда казалась непреодолимой. Оставшиеся в домике жители, которых было примерно вдвое больше, чем изгоев, судя по всему не имели доступа к большей части сада, а ведь именно там росла земляника, которой когда-то объедался Два Ножа.
Изгоев оказалось меньше, но они были старше, крепче, да еще и оказались вооружены палками и ножами. Стоило кому-то из обитателей домика только приблизиться к их территории, его быстро прогоняли, не стесняясь пользоваться при этом еще и камнями. Поэтому живущим в домике детям приходилось идти в поисках еды на пустырь – то место, где были похоронены взрослые.
Тела большинства детей носили на себе следы постоянных драк – синяки, царапины, даже шрамы, – а их одежда была изодрана в клочья. И совершенно очевидно, ни одна из сторон не может одержать верх. Жители домика давили числом и злобой, изгои имели оружие. Ситуация оказалась патовой.
Но здесь, спустя столько лет, появился Два Ножа. А у него всегда был план.
Ночью он разрушит забор. Наверняка, это спровоцирует детей из домика на атаку. Пусть дерутся, возможно, самые большие забияки как следует пострадают. А после драки остальных утихомирит уже Два Ножа, в конце концов, он старше и сильнее всех, а на его поясе висят два самых настоящих ножа. Даже если кого-то придется убить, ему плевать.
Когда-то они жили вместе, значит, обязаны объединиться, чтобы в дальнейшем работать сообща. Пусть это породит волну насилия, пусть даже погибнет большая их часть, под строгим надзором они выстроят новый мир.
Два Ножа поудобней устроился в своем укрытии – кучи наваленных веток, оставшихся, должно быть, после строительства забора – и принялся есть землянику, которую собрал по дороге к опушке леса.
У Два Ножа был план. Не слишком простой, но и не самый сложный – именно такие планы обычно и являлись самыми действенными.
Он не собирался переть на рожон: никаких вылазок в сторону противника, никакого штурма поместья или укрепленной базы, где сейчас засел ближайший Продавец грез. Представитель собирался окопаться в трущобах, параллельно собирая всю возможную информацию о враге. Наверняка у оппонента есть люди везде, а значит о появлении четырех чужаков он или она узнает не только благодаря «фонарику» в голове. Возможно даже ему (или, опять же, ей) даже раскроют их местоположение.
В общем, Продавец грез должен чувствовать свое превосходство. Трущобы он должен был определять как свою или почти свою территорию. А ведь нет ничего лучше, чем сражение у себя на земле.
В то же время, противник вряд ли нападет в первый день или два. Зачем? Наверняка подождет, не сунется ли Два Ножа на рожон или совершит какую-то другую критическую ошибку. А это даст время Представителю четвертого время. Время хотя бы на то, чтобы чужая территория стала хоть чуть-чуть своей и для него.
Это был риск, но война – всегда риск. Продавец грез всегда в выигрышном положении: у него больше телохранителей, он использует Слепок на полную с самого рождения, а не только за пару месяцев до начала Игры. Но статистика говорила, что из последних десяти битв за трон семь выигрывали Представители. Битвы, что были раньше, можно в статистику не брать – тогда Продавцы предпочитали сражаться самостоятельно.
К тому же, с практически стопроцентной вероятностью Два Ножа будут противостоять либо изнеженная соплячка, либо столетний старикашка, имеющий по слухам серьезные проблемы с психикой.
«Я запросто заберу второй Слепок еще до начала зимы, и у меня будет несколько месяцев, чтобы потренировать свои способности», – думал Представитель четвертого клана, засыпая.
Но все было не так просто.
– Господин, – шипел ему на ухо Хаас, – Два Ножа, просыпайся.
Представитель отмахнулся от трясущего его за плечо телохранителя. Изнеженное за долгие годы пребывания купцом тело не годилось для такой резкой встряски. Да еще о себе давала знать бутылка вина, выпитая перед сном.
– Что, мать твою?.. – выдохнул он, с трудом разлепив пересохшие губы.
– Креви мертв.
Наверное, именно такие новости обычно сравнивали с ведром холодной воды, вылитой за шиворот. Сон – но не тягучее полупохмельное состояние – как рукой сняло. Два Ножа выхватил спрятанный под подушкой пистолет и вскочил на ноги.
– Показывай.
– Это на улице, – осторожно сказал Хаас.
– Заан, прикрой нас.
Младший телохранитель, стоящий с винтовкой у закрытой двери, сначала переглянулся с Хаасом, но потом все же неуверенно кивнул.
Два Ножа собирался уже двинуться к выходу, но остановился. У него же есть прекрасная система слежения. Зажмурившись, он поискал у себя в голове «фонарик» ближайшего врага (попутно отметив, что выпивка сильно снижает отзывчивость Слепка). Тот не изменил свое местоположение ни на йоту.
– Показывай, Хаас.
Они вышли на улицу. Небо на востоке только-только начало светлеть, и воздух был даже не освежающим – холодным.
– Это по ту сторону дома, – еще более осторожно проговорил Хаас.
Это Два Ножа уже не стерпел.
– Я не какой-то неженка, дружище, – прошипел он. – Я, мать твою, убийца со стажем. И нужно ли напоминать, что я всегда был лучше тебя?
– Был, – абсолютно нейтральным тоном повторил Хаас. – Именно что был, Два Ножа. Ты был лучше меня до того, как стал купцом Нестолом. Сейчас я лучше тебя. У тебя за последние годы в разы меньше боевого опыта, чем у меня. Я чувствую неладное, друг. И мне кажется, лучше убраться отсюда подальше. До весны. Ты подтянешь форму…
Здравое зерно в словах телохранителя было, но Два Ножа не хотел его слушать. Его бесило то, что он потерял одного из троих своих людей еще до драки. Его злил тон Хааса. Он был в ярости от того, что тот вообще посмел завести этот разговор.
В конце концов, его разбудили посреди ночи после выпивки, и у него хреново варила башка. Но для того, чтобы понять это всегда нужно время, а Представитель не собирался терять это время на то, чтобы пораскинуть мозгами. Он хотел видеть то, как умер его человек.
– Сейчас ты заткнешься и отведешь меня туда, где убили Креви. И больше никогда не будешь оспаривать мои распоряжения. Понял меня?
– Да, господин.
– Так-то лучше.
Они быстро обошли дом и углубились в то самое нагромождение подсобных построек, которые на самом-то деле и были основной частью плана Два Ножа. Именно это место он собирался изучить за ближайшие пару дней как свои пять пальцев, именно здесь он хотел устроить врагу ловушку. И он сделает это, несмотря на потери.
Слепок позволял видеть в темноте куда лучше обычного человека, но Представитель и по запаху бы догадался: они почти добрались до выгребных ям.
В этом лабиринте построек даже такой прожженный убийца как Два Ножа чувствовал себя неуютно. Но он буквально спиной ощущал, как в нескольких шагах позади крадется Заан, и это возвращало ему уверенность в своих силах.
Тело Креви валялось у одного из отхожих мест. Неестественная поза говорила о том, что у телохранителя был сломан позвоночник. Возможно, не в одном месте.
– Он что, мать твою, не мог сходить отлить возле нашей двери?
– Он и собирался отлить именно там, встал у самой двери. Заан забеспокоился буквально через минуту, окликнул его, а Креви уже не ответил. Тогда Заан разбудил меня, и я пошел на поиски. Тело нашел через пять минут. И, черт возьми, ни я, ни брат не слышали ни звука, хотя я не могу поверить, что Креви не сопротивлялся.
– Видели кого-то?
– Ни души.
Может, это все-таки кто-то из местных? Нет, невозможно. В трущобах наверняка обитает целый сонм головорезов всех мастей, но вряд ли среди них найдется тот, кто сумеет бесшумно убить выходца из специального военного корпуса с острова Клири.
Или Продавец грез отправил на дело своих телохранителей? Но это буквально волшебное исчезновение Креви говорило о том, что здесь побывал обладатель именно Слепка.
Но чертов «фонарик» даже не шелохнулся! Пусть Два Ножа пропустил приближение врага, так быстро вернуться на исходную позицию тот просто не мог.
Два Ножа осторожно приблизился к телу своего телохранителя. Голова была повернута практически на сто восемьдесят градусов, поэтому Представитель смог увидеть лицо убитого, несмотря на то, что лежал он на спине.
Убийца вырезал Креви левый глаз, размозжил кадык и сломал грудную клетку, оставив в ней вмятину размером с голову взрослого человека. И это не говоря о неестественно смещенном тазе.
– Дерьмо, – процедил Два Ножа, выпрямляясь.
Надпись «Привет, шавка сестры», вырезанная на лбу и щеках телохранителя, исключала любую возможность того, что это могли быть местные.
На короткий миг Два Ножа вновь стал уважаемым купцом Нестолом. Только торговался в этот момент он сам с собой, а товаром была его собственная жизнь. Нестол напоминал Два Ножа о том, что он даже не проснулся, когда разбудили Хааса, а это говорило о далеко не самой оптимальной боевой готовности. О том, что творилась какая-то чертовщина, и, совершенно очевидно, изнеженная девка или древний старикан не так уж и бессильны против него, некогда профессионального убийцы. Убеждал самого себя в правоте Хааса.
«Беги. Потрать зиму на тренировку тела и уже имеющегося Слепка. Не пытайся забрать себе шкуру неубитого медведя».
Два Ножа понимал, что уважаемый купец Нестол прав. Но он ненавидел купца. Не для того он сбросил его шкуру, чтобы сразу же надеть обратно. К тому же, Два Ножа скептически относился к нерешительности Хамайи, к ее нежеланию рисковать. Даже презирал. По правде говоря, это именно она довела его до такого состояния…
Нет. Сейчас не время и не место думать об этом.
– Забери все оружие, если оно вообще осталось. Тело сбрось в подходящую яму, чтобы сразу не нашли. Возвращаемся в квартиру.
– Может, ты все же прислушаешься к моим словам… господин? – осторожно спросил Хаас. – Пара месяцев тренировки никогда не помешают.
Сейчас Два Ножа проснулся, очнулся от выпивки, и его мозги заработали как надо. Но…
– Посмотрим, – процедил он и, развернувшись на пятках, пошел прочь от этой вони. Прочь от мертвого тела своего человека. – Заан, за мной.
Заан… никак не выдал своего присутствия.
– Заан, – раздраженно позвал Два Ножа.
Тот не ответил. Закрытая с трех сторон двумя сараюшками щель, где занимал позицию телохранитель, пустовала. Не было его и еще в двух точках, откуда хорошо просматривались подходы к сортиру, рядом с которым нашли тело Креви.
Заан исчез.
Красный «фонарик» в голове Представителя четвертого клана издевательски светился на том же самом месте.
Нужды в разговорах не было. Два Ножа разглядел абсолютно дикий взгляд Хааса, осознавшего – его брат либо уже умер, либо умирает.
«Рассредоточиваемся. Медленно движемся к базе. Ищем выживших», – Представитель подавал заученные еще десятки лет назад знаки своему телохранителю, но тот крутил головой, выискивая то ли брата, то ли врага. Кажется, не один Два Ножа подрастерял профессионализм. Ему пришлось зашипеть на Хааса и повторить знаки, прежде чем тот, наконец, кивнул.
Возможно, стоило держаться вместе. Но… незримый враг наверняка еще занимался Зааном. А если уже закончил, есть пятидесятипроцентная вероятность того, что он начнет выслеживать Хааса. И дело вовсе не в трусости: у Два Ножа есть четкая миссия, и все должны умереть, чтобы он ее выполнил. Даже друг детства.
Не договариваясь, островитяне метнулись в разные стороны. Представитель четвертого клана ушел влево, прижимаясь к стенам построек. Он чувствовал себя пугалом, стоящим посреди поля, либо бумажной мишенью, прибитой в самом видном месте. На него могли напасть откуда угодно – с крыши, из-за угла, выпрыгнуть из ближайшего сарая. Выгребной ямы, в конце концов.
Значит…
Лабиринт построек в предрассветной темноте был отличным местом, чтобы спрятаться или устроить засаду. Два Ножа прятался, но вовсе не чувствовал себя охотником, засевшим в засаде. Скорее испуганной дичью, пытающейся забиться в щель, откуда ее не достанут. Не самое приятное чувство, но хуже всего то, что он даже не мог понять, кто за ним охотится.
Место он выбрал хорошее – одна из выгребных ям была окружена кривой оградой, часть которой выломали. Сначала Два Ножа собирался просто встать за досками, вслушиваясь в темноту, но выяснилось, что за оградой есть еще нисходящая тропинка, ведущая к месту, где собственно, и справляли нужду. Тогда Представитель нагреб к пробоине еще мусора и залег за импровизированным укрытием. Носки его сапог практически касались содержимого ямы, но ему на это было плевать. Не чувствовал бывший купец и смрада, поначалу едва не выбивающего слезу. Его взгляд метался в поисках противника то по крышам сараюшек, то по узким проходам меж ними.
Но как, черт подери, разглядеть незримого убийцу, который смог незамеченным подкрасться к двум тренированным головорезам и бесшумно их устранить?
Возможно, имеет смысл отсидеться здесь до рассвета…
«Как низко ты пал, Два Ножа».
Представитель четвертого клана еще с минуту выжидал и, так ничего и никого не дождавшись, осторожно выбрался из щели. Он двигался вдоль построек, припадая к их неровным стенам, миновал проходы между ними, стараясь оставаться в тени. Где-то вдалеке лаяли собаки, но даже их едва слышного лая было достаточно, чтобы заглушить тихое дыхание Два Ножа и его легкие шаги.
Эти мысли настроили Представителя на правильный лад. Он больше не испуганный купец, который собирается выторговать даже не собственную никчемную жизнь, а лишь купить ценой предательства и трусости еще несколько жалких месяцев. Это вовсе не означает, что он не пожертвует Хаасом, если на то будет нужда. Два Ножа не сделает эту жертву такой дешевой. Он – убийца, и любой на его пути будет убит…
Представитель четвертого клана едва не запнулся о ногу, торчащую из-за угла. Он отступил, стремясь найти укрытие, наткнулся на стену, нырнул в тень. Принялся вглядываться в темноту. Это мог быть кто-то из местных… Нет, ботинок слишком знакомый и слишком хороший для обитателей этих трущоб. Значит, либо Заан, либо Хаас. Скорее всего, младший.
Если они с Хаасом встретятся на квартире, Представитель обязан хотя бы рассказать, как умер младший брат его заместителя.
Два Ножа ушел в сторону, прошел еще две «улочки» и только тогда двинулся к нужному сараю, обходя его с другой стороны. Противник мог оставить тело в качестве приманки, а сам засесть где-нибудь рядом, эта же предосторожность хотя бы позволяла проверить одно из возможных направлений, откуда могла быть произведена атака.
Но эти проклятые пародии на нормальные хозяйственные постройки словно никогда не посещались человеком. Казалось, что здесь не живет ни крыс, ни кошек, ни собак. Ни одного перебравшего с выпивкой ублюдка не выгнала на улицу жена. Ни один бродяга не попытался найти здесь укрытие. Два Ножа крался в полной тишине, и ничто подозрительное не попадалось ему на глаза. По крайней мере, от паники действительно не осталось и следа. Засиделся он в тепле, засиделся…
Наконец, Представитель четвертого клана добрался до тела… Да, Заана. На этот раз, очевидно, у противника не было времени на то, чтобы изувечить труп: парню без всяких ухищрений вскрыли глотку от уха до уха. Причем, судя по крохотной лужице крови, не здесь. Сюда телохранителя притащили уже мертвым и усадили на самой дороге, будто бы…
Специально.
Стоило этой мысли пронестись в голове Два Ножа, как рядом раздался выстрел. Голова Заана дернулась, тело начало сползать в сторону. Затылок пробороздил по неошкуренным доскам, оставляя за собой широкую полосу из крови и мозга.
Пуля угодила мертвецу прямо в левый глаз. Совершенно ясно – тело Заана было именно приманкой. Возможно даже, убийца посадил его на дороге у Два Ножа намеренно.
Но почему тогда не стал стрелять в Представителя?
Это абсолютно очевидно. Убийца решил поиграть с ним, чувствуя полное свое превосходство.
Если прибавить к этому факту увечья, нанесенные Креви, становится ясно, кто противостоит людям четвертого клана.
Два Ножа нужно было уходить с линии огня. Прятаться. Бежать в панике. Но он продолжил стоять рядом с трупом своего человека и вглядываться в темноту.
Можно было сколько угодно думать и рассуждать о смерти Нестола и возрождении Два Ножа. Но именно сейчас он окончательно вспомнил, кто он такой. Сейчас, когда его жизнь, как и в старые времена, не стоит и ломаного гроша. Именно сейчас страх стал подвластен его разуму, превратился в инструмент для выживания.
– Корвел, мать твою, выходи, и поиграем по правилам! – рявкнул он в темноту. – Иди ко мне, гребаный ты больной старик!
Ответом ему был второй выстрел, прошедший у него над правым ухом.
– Я не боюсь тебя!
Третий выстрел выбил фонтанчик земли у ног Представителя четвертого клана, но тот даже не моргнул. Он сплюнул в сторону и склонился над телом Заана. Взгромоздив его себе на плечо, Два Ножа спокойно двинулся вдоль построек.
Корвел больше не стрелял.
Дверь в квартиру оказалась закрытой. Два Ножа стукнул три раза, потом еще два. Немедленно заскрипел засов. Фактически сбросив тело брата Хаасу на руки, Представитель четвертого клана ввалился в помещение. Засов закрыл сам, несмотря на трясущиеся от прилива адреналина руки. Уселся на пол, угрюмо глядя на то, как его помощник укладывает труп на один из лежаков.
– Мне жаль, – сказал он.
– Я знаю, Два Ножа, – глухо ответил Хаас. – И я благодарен тебе за то, что принес его тело.
– Я должен был сделать это.
– Два Ножа – да, но не Нестол.
Представитель четвертого клана горько усмехнулся.
– Ты тоже почувствовал, что я сам не свой?
– Чувствовал все эти годы.
Последний оставшийся в живых телохранитель укрыл тело брата одеялом и уселся напротив всего господина.
– Я потерял двоих людей, даже не вступив в бой, – медленно проговорил Два Ножа. – Противник, очевидно, умеет либо обманывать наши чувства, либо прячется так, как не может ни один человек. Впрочем, он и не человек вовсе. Я в дерьмовой форме, и ты, дружище, тоже. Полчаса назад ты показал себя умнее меня, сказав, что мы не в состоянии драться. Тогда я не прислушался, и зря. Поэтому сейчас решать тебе. Мы либо пытаемся смыться отсюда в полдень, надеясь, что психопат Корвел нас не выследит или отпустит по какой-то своей прихоти. Либо ждем вечера и вступаем с ним в бой. При любом из этих вариантов мы, скорее всего, умрем в ближайшие сутки.
Хаас не думал ни секунды.
– Предпочту получить пулю в лицо, а не в спину.
– На том и порешили. А теперь давай поспим, завтра нам придется очень тяжело.
Ночью Два Ножа сломал забор, и утром дети это заметили. Произошедшие в дальнейшем события можно было описать одним словом.
Кошмар.
Дети постарше попытались залатать дыры, которые ночью проделал Два Ножа, но не успели. Толпа – человек, должно быть, тридцать – отощавших обитателей белого домика ворвалась к изгоям, и началась бойня. Вооруженные всего лишь трухлявыми палками и камнями, они по трое-четверо набрасывались на противника, пытаясь свалить его на землю. Если это удавалось, изгой был обречен. Его били палками и кулаками, кусали, царапали, пинали, пытались выдавить глаза, драли за волосы.
Обитатели домика тоже несли потери: пара упала еще на подходах к ограде, сраженные меткими бросками камней, не меньше полудюжины были убиты внутри ограды. У обороняющихся тоже были палки, скорее даже дубины, и, конечно, ножи. Одна из нападающих – девочка лет восьми – с диким воем пыталась доползти до домика, оставляя на ярко-зеленой траве кровавый след. Ее пырнули в живот и дважды в бедро. Она была обречена, но все еще пыталась цепляться за жизнь – единственное, что она когда-либо имела.
Сад наполняли крики боли, плачь и стоны раненых. Полные ярости вопли и визг дерущихся. Обреченные завывания умирающих.
Погибло четверо из девяти изгоев. Остальные, благодаря командам и яростным действиям самого старшего парня, умудрились сгруппироваться и отойти в дальний конец своего лагеря. Там у них был сооружен шалаш, в котором хранились запасы и примитивные вещи, изготовленные ими самостоятельно. Но дети, живущие в домике, сумели оттеснить их от шалаша. Казалось, изгои обречены…
Но дальше произошло то, чего Два Ножа никак не ожидал. Часть нападающих прекратила драку и бросилась к шалашу. Они в считанные мгновения разгромили переднюю стенку и ворвались в сооружение.
Их целью был банальный грабеж накопленных изгоями припасов. С ужасом и отвращением Два Ножа смотрел на то, как дети с полными руками еды выбегают из шалаша и несутся к домику, не обращая внимания на тянущих к ним руки раненым. Этому мелкому зверью не было дело до их мольбы о помощи. Они грабили. Грабили, чтобы спасти единственное, чем когда-либо владели – собственные жизни.
Пятерка обороняющихся поднажала на атакующих, и те бросились врассыпную. Цель достигнута, им больше не за что больше бороться и умирать. К своей чести эти подбирали или хотя бы пытались подобрать раненых. Возможно, напади изгои на них во время отступления, они заплатили бы за грабеж куда более высокую цену, и уж точно не успели ли бы забрать у убитых ножи и дубинки. Но изгои бросились к шалашу.
Ведь там лежала самая старшая из девочек, совершенно очевидно, беременная, это Два Ножа приметил еще во время вчерашнего наблюдения. Ее парень – или муж, тут уж как посудить – был тем самым пареньком, благодаря командам которого изгои сумели кое-как организоваться и пережить эту атаку.
Из шалаша раздался такой дикий крик, полный одновременно ненависти, боли и отчаяния, что ее судьба сразу стала очевидна.
А через пару минут Два Ножа понял: ему известна судьба всех изгоев.
Ведь маленькие дети, затащив награбленное и раненых в домик, организовывали вторую атаку. Они не собирались останавливаться. Абсолютно ясно – их целью было полное уничтожение изгоев, преграждающих им дорогу к ресурсам, а также захват всех их припасов. Во время первой атаки они понесли большие потери, треть оказалась убита или ранена, но обороняющиеся потеряли половину своих, и расклады для жителей домика стали куда лучше, чем до драки.
И изгои это тоже понимали.
Они сгрудились у шалаша, даже не позаботившись о своих ранах. Мрачные, молчаливые. Обитатели белого домика беспрепятственно вошли в ограду, собрались в толпу и с криками и улюлюканьем набросились на противника.
Шум боя продолжался долго, Два Ножа не мог определить даже примерно – сколько точно. Он лежал в своем укрытии, с ужасом наблюдая за происходящим. Изгои падали один за другим, младшие дети платили за каждого убитого двумя или тремя своими, но не останавливались. Когда взрослых детей осталось двое, трое жителей домика забрались на шалаш и напали на них сзади. Теперь у обороняющихся не осталось даже возможности подороже продать свои жизни: одного сбили с ног ударом под коленную чашечку и затоптали, на спину второго запрыгнуло двое мелких, один, ухватив изгоя за волосы, оголил его шею, второй чиркнул по горлу трофейным ножом.
И теперь все точно было кончено.
Но куда больший страх Два Ножа внушало понимание – он здесь не нужен. Выйди он после драки к победителям, его непременно убьют. Загрызут, запинают, затопчут. Он гораздо взрослее и крупнее каждого из жителей сада, но их целая толпа. К тому же, у победителей теперь есть хорошие крепкие дубинки и ножи.
Два Ножа оказался здесь лишним. И не знал, что делать.
Тогда он сделал единственное, что ему оставалось – отполз подальше, поднялся на ноги и убежал в лес.
Два Ножа знал – там бродит кто-то, с кем он может подраться. Сможет он убить пришельца или умрет сам – это не так уж и важно. Ведь в белом домике он больше ничего не сделает.
Два Ножа не знал, где прячется противник – красный «фонарик» издевательски метался в его голове, проделывая за секунды путь в десятки километров. Не знал ни как враг выглядит, ни когда он нападет. Понимал только, что просто так Корвел их не убьет. Главе одиннадцатого клана не важна победа, ему важно только убийство, его процесс. Причем, процесс этот должен затянуться настолько, насколько это вообще возможно.
Семь замученных им до смерти жен могли бы это подтвердить, если бы могли.
Скорее всего, днем старик будет отсыпаться после бурной ночи, поэтому Представитель четвертого клана и его телохранитель сделали засветло все, что могли. Управились через пару часов после полудня. После как следует поели, отдохнули, сходили в нужник, а после заката еще раз легко перекусили – от боя ничто не должно отвлекать, ни полный мочевой пузырь, ни голод, ни набитый до отказа живот.
Ближе к полуночи Два Ножа и Хаас вышли из квартиры. С собой у них был полный набор вооружения и по две канистры с керосином.
Собаки лаяли где-то вдалеке, прохожих почти не было, мимо прошли лишь пара пьянчуг. Воздух был настолько влажным и холодным, насколько это вообще возможно поздней осенью.
Но скоро здесь будет жарко.
– Не буду желать удачи, – сказал Два Ножа. – Мы делаем черное дело.
– Как всегда, – пожал плечами Хаас и, не дожидаясь команды, двинулся к противоположной стороне дома.
«Люди, у которых мы покупали квартиру, даже не подозревают, насколько выгодной была эта сделка», – мрачно подумал Представитель четвертого клана, глядя в спину помощнику.
Он выждал с минуту, а потом взялся за свои канистры. Облил керосином как можно большую площадь и поджег спичку, но пока не торопился ее бросать, угрюмо втягивая ноздрями влажный воздух, наполненный резким запахом горючего.
Когда враг гораздо сильнее или просто находится в лучшей позиции, когда шансов на победу нет или практически нет, единственный выход – сделать что-то такое, что сможет вывести противника из равновесия. Напугать его, заставить занервничать, вынудить совершить ошибку.
Или хотя бы заставить показаться.
Два Ножа бросил, наконец, спичку. Керосин вспыхнул мгновенно, через несколько секунд занялась добрая четверть стены. Старый деревянный дом и часть его жителей обречены.
На той стороне дома, среди сараев и выгребных ям, раздалось несколько взрывов. Значит, Хаас как минимум успел поджечь бензин. Не затихли еще отзвуки взрывов, как раздался одиночный винтовочный выстрел, а после него залаял автомат.
Как Два Ножа и предполагал, финальная драка с главой одиннадцатого клана состоится среди хозяйственных построек. Но сегодня там будет светло. А еще к ним присоединиться паникующая толпа, пытающаяся потушить дом или хотя бы спасти крохи нажитого добра.
Взрывы разбудили жителей дома. К счастью, некоторые из них набрались смелости, чтобы выглянуть наружу и посмотреть в чем дело.
– Горим! – раздался панический крик, который буквально через секунду подхватило еще несколько голосов. Практически сразу раздался бабский вой и детский плач, словно кто-то повернул рубильник с соответствующей радиочастотой.
Как выяснилось днем, если пройти через все понатыканные во дворе нужники и сараи, можно выйти к двум таким же как этот домам. Если взять в расчет всех соседей, здесь вскоре будет не меньше сотни пожарных, ведь пожар – всегда общая беда. И дело не только в соседской взаимопомощи. Здешние если и знали эти слова, по большей части плевать на них хотели. Главное, чтобы огонь не перекинулся на соседские дома. А если учесть, как хорошо зашлись несколько сараев в «лабиринте», это может произойти так быстро, что многие и отреагировать не успеют.
Первые пожарные встретились Представителю четвертого клана практически сразу. Они уже бежали с ведрами, будто ждали пожара. Правда, когда где-то в глубине застройки вновь залаял автомат, некоторые из добровольных помощников предпочли оказаться подальше от этого места. Два Ножа же туда и было нужно.
– Хаас, – проорал он, минуя пару сараев, – Хаас!
– Здесь! Вижу сукиного сына!
И вновь автоматная очередь, а за ней последовал сухой выстрел из винтовки. «Значит, нам хотя бы удалось его выманить», – злорадно подумал Два Ножа.
Рев пожарных и терпящих бедствие, впрочем, уже практически заглушал звуки выстрелов. Но когда буквально в паре десятков шагов от Представителя рявкнула граната, слышно это было хорошо.
На Два Ножа вылетел невысокий мужчина, Представитель среагировал мгновенно: выпустил по нему длинную очередь и потянулся Слепком к сердцу. Несчастный умер, даже не успев этого понять. Он, скрючившись, упал ничком на землю и замер. Два Ножа приблизился к нему и пинком перевернул тело на спину.
Потрепанная одежда и рожа типичного забулдыги. Это точно не Корвел, кто-то из местных. Возможно, первый из тех, кто погибнет сегодня.
Пожар разгорался все сильнее, дым начинал саднить горло. Но света становилось все больше. Представитель четвертого клана крался среди построек, буквально каждой клеткой своего тела готовый к нападению.
Вот место, где взорвалась граната, стена сарая утыкана осколками, небольшая кособокая коптильня повалена на бок. Но ни Хааса, ни Корвела нет…
Снова автоматная очередь, буквально в десяти шагах справа.
– Хаас! – заорал Два Ножа и бросился туда.
Телохранителя он увидел почти сразу – тот буквально прилип к стене и поливал проход пулями. Представитель тоже дал очередь в ту же сторону. И в этот момент впервые увидел противника, вернее, его тень, мелькнувшую метрах в двадцати впереди. Потянулся к нему Слепком, но не успел. Пришлось дать еще две очереди по тому же направлению, пока Хаас менял магазин.
– Видел его? – спросил телохранитель.
– Да. Мельком.
– Вот и я тоже только мельком. Кажется, у него аллергия на гранаты.
Два Ножа, уже перезарядивший собственный автомат, ухмыльнулся. Гранат у них было достаточно, чтобы эта аллергия стала причиной смерти. Они действовали слаженно, как в старые времена. Одна за другой гранаты летели туда, где скрылся Корвел, покрывая все большую и большую площадь. Красный «фонарик» мог двигаться со скоростью в несколько километров в секунду, глава же одиннадцатого клана такой подвижностью явно не обладал.
После очередного, седьмого уже по счету, взрыва раздался крик раненого. Два Ножа кивнул телохранителю, и тот, вновь взяв автомат, двинулся на крик, а сам Представитель пошел следом, прикрывая. Два Ножа не торопился пока браться за автомат, вместо этого в правой руке у него был пистолет, а в левой – граната. Раненый выл и звал маму. На миг зажмурившись, бывший купец впервые совершенно точно определил местоположение врага. Кажется, это именно там, где взорвалась последняя граната. Неужели…
Выстрел из винтовки пробил стену буквально в ладони от головы Хааса. «Бьет на поражение, больше не играет», – за долю секунды мелькнуло в голове у Представителя.
– Назад! – рявкнул он, бросая гранату туда, где только что видел вспышку от выстрела.
Это был бы чертовски хороший бросок, если бы Представитель четвертого клана произвел его на долю секунду раньше того момента, когда раздался очередной выстрел. Ведь именно в этот момент ему в правое колено будто кто-то ударил кувалдой. Потеряв точку опоры, он клюнул носом вперед, и граната пошла гораздо ниже, чем Два Ножа планировал…
Он упал лицом прямо на землю, его челюсти клацнули, прикусывая язык. Падая, Представитель видел, как Хаас поливает противника автоматными очередями. В ноздри и рот набилась земля, неуклюже выставленная правая рука скользнула по грязи, пистолет выбило от удара.
И только осознав все это, почувствовав вкус грязи и крови в своем рту, отметив, что пистолет отлетел шагов, наверное, на пять от него, Два Ножа понял – ему к чертовой матери прострелили колено. Чудовищная, оглушающая боль и адский жар разлились по его правой ноге, от носка до самого пояса. И тогда Представитель четвертого клана закричал, брызжа кровью, слюной и грязью. Он орал, выгибая спину и елозя локтями по земле. Вопил так, как давно не вопил. А может, и никогда.
Раздался взрыв, но не совсем там, где находился противник, который, к тому же, не сидел на месте. Но это даст время… на что? Драка, фактически, проиграна. Господи, как же болит нога…
– Два Ножа, сейчас. Сейчас, дружище.
Это Хаас. Кажется. Два Ножа перевернулся на спину и попытался подтянуть раненую ногу к груди, но та совершенно перестала его слушать. Рядом упал пустой магазин, а уже через пару секунд автомат вновь заработал. Одна из гильз упала Представителю на грудь, но он даже не смахнул ее. Глубоко вобрав в грудь воздух, он снова закричал от боли.
А где-то рядом, в десятке метров или чуть больше, раздался издевательский хохот, который не могли заглушить ни панические крики погорельцев, покинувших дом, ни вопли пожарных, ни даже истошные вопли сгорающих заживо.
Хаас перестал стрелять. Забросив автомат за спину, он схватил Два Ножа и оттащил за ближайший сарай. Представитель четвертого клана еще раз глубоко вдохнул, но на этот раз сдержал крик. До хруста сжав челюсти, он выпустил воздух сквозь зубы.
– Хаас, – едва шевеля губами и онемевшим языком, прошептал Представитель. – Ты должен бежать. Я прикрою.
– Не неси чушь, Два Ножа.
– Меня он точно не отпустит, а вот ты, может, успеешь уйти.
– Нет, – жестко сказал телохранитель, – он точно не отпустит никого из нас живым. К тому же, он убил моего брата, мне нужен хоть мизерный шанс…
Следующий винтовочный выстрел будто заглушил все остальные звуки. Пуля прошила стену, сделанную из пересохших досок, и пробила Хаасу горло. Первый помощник достопочтенного купца Нестола, лучший друг и главный конкурент Два Ножа в училище и просто безжалостный убийца Хаас упал на труху, покрывающую пол сарая. Перед смертью он повернул голову к Два Ножа, и Представитель смотрел, как жизнь гаснет в его глазах.
– Вот и все, – раздался рядом приятный мужской голос.
«Это ты так думаешь», – подумал Два Ножа, но отвечать не стал.
Высокий мужчина вошел в сарай и, ухватив Представителя за куртку, вытащил его на улицу.
– Наломали вы дров, – сказал Корвел, кивая в сторону горящего дома. – К тому же, я нахожу массовые убийства крайне не изящными. Хотя, к вашей чести этот пожар и гранаты заставили меня поволноваться.
Два Ножа молчал, пытаясь сфокусировать зрение на главе одиннадцатого клана. Несмотря на возраст, тот вовсе не выглядел стариком, на вид ему было чуть больше сорока, а его физической форме Два Ножа позавидовал бы и в лучшие годы.
Но Представитель не собирался завидовать Корвелу, он хотел его убить. Неужели старик оказался настолько глуп, чтобы забыть с кем он сражается? Или человек, единственной возможностью которого была идеальная маскировка, забыл, что у Слепков есть и атакующие возможности? Два Ножа, наконец, как следует сфокусировав зрение, потянулся к старику…
– Что, не работает? – со вздохом спросил Корвел, кривя свое аристократическое лицо в приступе аристократического же презрения или даже брезгливости. – Видишь ли, вся твоя сила воли сейчас уходит на то, чтобы не орать дурниной от боли. Боль всегда глушила возможность управлять Слепком, а простреленное колено это больно, очень больно. Нужны долгие годы тренировок, чтобы более или менее справляться одновременно с болью и со Слепком. – Глава одиннадцатого клана на миг замолчал, будто вслушиваясь в темноту. – Хотя постой-ка, я чувствую легкую аритмию. Возможно, будь у меня больное сердце, ты бы вызвал у меня предынфарктное состояние или что-то вроде того, но на сердце я никогда не жаловался. У меня долгие годы проблемы только с головой. А чтобы ты больше не пытался рыпаться, я могу сделать тебе еще больнее.
Корвел наступил Два Ножа на простреленное колено, и раненый завыл от боли, уже не в состоянии сдерживаться.
– Вот видишь… Эй, давай-ка без фокусов.
В воздухе мелькнул нож, и в левой руке Представителя четвертого клана зажегся новый очаг боли.
– Граната, мать твою. И что, как ты думаешь, кому бы тогда достались наши Слепки, если бы у тебя вышло? Нельзя разбрасываться таким добром. Когда еще появится кто-то подобный Предтече, чтобы наделать новых? – Корвел повертел гранату в руках и выбросил. Затем подсел к Два Ножа и заглянул ему в глаза. – Знаешь, что меня всегда интересовало? Если вырезать живому Продавцу грез или Представителю левый глаз, Слепок образуется на правом? Или будет потерян? И стоит ли вообще рисковать таким ценным ресурсом? – Глава одиннадцатого клана думал пару секунд, а потом его лицо исказилось в странной гримасе, смеси разочарования, недоумения и предвкушения чего-то интересного. – Я на свою беду всегда был любопытен. Придется рискнуть.
Вопли Два Ножа еще долго мешались с криками людей, которых он обрек на смерть и бродяжничество.
Чувство, которые испытал Аролинг, когда все его телохранители, отправленные в помощь Орайе и Представителю Аларии погибли, сложно было описать. Глава шестого клана испытал одновременно разочарование, злость, обреченность, легкий страх… Не впервые люди гибли по его приказу, но в первый раз они гибли за него.
Спустя несколько часов умер Властелин, и практически сразу – Ирийстин. Проклятый глава третьего клана погиб в центре собственной резиденции в окружении телохранителей, а его убийцы устроили побег, чтобы потом выяснить, кто из них лучше. Или Орайя и тот чужак, которого невесть откуда взяла Алария, передрались за Слепок главы третьего клана? Не важно, что послужило причиной их драки. Важно то, что люди, которые так долго путешествовали вместе, немедленно вцепились в глотки друг другу, стоило Игре только начаться. Забрать два новых Слепка в начале битвы не значит победить, но шансы на успех у «никчемного» Представителя второго клана сейчас выше, чем у любого другого участника Игры.
Когда умерла Орайя, Аролинг сидел в своем кресле и пил уже шестую или седьмую бутылку пива за вечер. Рядом с отсутствующим видом стоял Халн. Его переполняли новые ощущения, он радовался красным пятнам в своей голове, обострившимся чувствам. Как ребенок, которому пообещали интересную поездку, ждал возможность посетить Отражение своего господина. Аролинг буквально за час до смерти Властелина назначил его своим Представителем. О чем ни капли не жалел.
Сейчас Халн с тремя своими телохранителями покинул резиденцию шестого клана с четким указанием не соваться никуда в ближайшее время. Остальные участники Игры сделали то же самое – перебрались на какое-то расстояние от своих вотчин и замерли. Только южане двигались сейчас на север, и, судя по всему, они предпочли объединиться.
Игра должна была замереть до весны. Инфраструктура материка практически разрушена, какое-никакое сообщение налажено только на северном побережье. Конечно, летают дирижабли, но вряд ли кто-то из участвующих в драке будет десантироваться на голову врагам с парашютом. Игра только началась, а уже мертвы двое из тринадцати участников…
И буквально сегодня, спустя лишь несколько дней, погиб Представитель четвертого клана. Судя по беспокойно мигающему огоньку, его противником был Корвел, и выходило, что сейчас преимущество над остальными имеют больной на всю голову старик и чужак.
Корвел и Алария. Худшие претенденты на роль нового Владыки. Но, видимо, такова жизнь.
Аролинг отказался от Игры и не жалел об этом ни капли. Пусть лучше этим занимается профессионал. В этой бойне не будет места благородству, о чем глава шестого клана и так догадывался, но действительно оказалась еще более жестокой, чем он ожидал. По трупам врагов пройдет самый злой, хитрый и циничный ублюдок. Человек вроде того, что представляет сейчас Аларию. Человек, способный немедленно убить соратника, если появилась такая возможность и если убийство сулит выгоду большую, чем, собственно, союз.
К тому же, смерть – это навсегда, и в ней тоже не будет никакого благородства. Это не единичная пуля, поразившая в самое сердце. Это мучительные ранения, контузии, гниющее мясо, оторванные конечности, сломанные и раздробленные кости, болезни, яд или удавка на шею. Что Корвел сделал с Представителем Хамайи, перед тем как убить, и предположить страшно.
К тому же, Аролинг, в конце концов, понял, о чем ему говорил отец.
Поэтому сегодня, на следующий день после смерти уже третьего участника Игры, глава шестого клана отправился в сад, где любил проводить время самый младший его племянник. Сестра назвала его в честь деда, и, как говорили слуги, парень пошел именно в него. Парню всего двенадцать лет, повлиять на него будет куда легче, чем на других. К тому же, мальчишка никогда не видел отца, и, быть может, дяде удастся его заменить, пусть даже на эту работу уйдут годы.
«Эту работу можно было начать еще в тот момент, когда она притащила его сюда и сбросила на попечение слугам, а сама уехала в город в свой дом, чтобы устроить очередную оргию без каких-либо помех», – с горечью подумал Аролинг, увидев паренька.
Невысокий, но довольно крепко сбитый мальчишка играл с большими фигурками солдат, переставляя их на ровной площадке, посыпанной песком. Вид у него при этом был весьма задумчивым, на лбу пролегли несколько горизонтальных складок, а губы иногда беззвучно шевелились.
Как есть юный стратег за работой. Явно не в мать. Да и, чего уж греха таить, не в дядю.
– Привет, – сказал Аролинг, подойдя к площадке вплотную.
Нерлиод вздрогнул и посмотрел на дядю. Судя по гримасе, он удивился, но уже через пару секунд его лицо приобрело отстраненное выражение.
– Привет, дядя. То есть глава.
Аролинг улыбнулся.
– Дядя.
– Привет, дядя.
– Играешь в войну? – спросил глава шестого клана.
– Да. Но мне немного неудобно. – Он с разочарованием ткнул одну из фигур. – У меня всего тридцать шесть солдат, но когда дерутся тридцать шесть человек, это… ну… Разве битвы тридцати шести человек решают судьбу мира? Поэтому приходится представлять, что один солдатик – это тысяча человек.
Как есть юный стратег. Вот только парень не знает, что судьбу всего мира сейчас может решить драка где-нибудь в подворотне один на один. Убийство одного крупного политика может решить судьбу целого народа. Но пока ему это и не нужно. Хочет мыслить глобально, не стоит его останавливать, просто нужно будет рассказать о том, что и тонкий укол в сердце, и выстрел из сотни пушек могут иметь один эффект.
Вслух же Аролинг сказал:
– Я могу заказать тебе фигурки, изображающие целые взводы.
А вот теперь юный Нерлиод очевидно обрадовался и не пытался эту радость скрыть.
– Спасибо, дядя!
– А сейчас покажи, где у тебя скрыт резерв.
– Резерв?
– Конечно. Кто, по-твоему, должен добить отступающего противника? Или заткнуть брешь в обороне?..
Аролинг играл с племянником в солдатиков, испытывая невиданное ранее спокойствие. Конечно, Халн может выиграть для него эту Игру. Но, самое важное, у Аролинга будут годы, чтобы победить в следующей битве. Не для себя, так для юного Нерлиода.
Несмотря на совсем не юношеский возраст, глава шестого клана впервые смотрел в будущее так далеко. И если он сейчас сделает все правильно, он может быть спокоен за это будущее.
Осенняя распродажа закончилась, и работорговцы уже больше двух недель двигались на юг, где предпочитала зимовать большая часть их движущихся поселков. И дело вовсе не в более мягком климате. Наоборот, северное побережье, омываемое теплым течением, сулило куда более мягкую зиму, чем пустыри в глубине материка.
Их просто не любили. Бывало, что работорговцы, вставшие лагерем рядом с крупным городом или группой ферм, просто не переживали зиму. Достаточно одного обвинения в воровстве людей или буквально первой пропажи кого-то из местных пьянчуг, чтобы толпы местных начинали осаждать лагеря. И никого особо не смущал тот факт, что буквально пару месяцев назад осаждающие покупали у осажденных рабочую силу. Обычно это кончалось плохо, ведь работорговцы не отличались смирным характером, и на насилие отвечали насилием.
И, конечно же, не стоило забывать – кочевые лагеря образовывали что-то вроде племен древности со своим закрытым социумом и своими, порой весьма специфическими, традициями. Никто кроме самих торговцев людьми не знал об их обычаях и верованиях, но слухи ходили самые отвратные. Работорговцы эти слухи не подтверждали, однако и не опровергали, что только усиливало ореол загадочности. И, конечно же, всеобщую неприязнь.
Впрочем, кое-какие традиции кочевники не скрывали. Наоборот, некоторым избранным за определенную сумму можно было в них поучаствовать или хотя бы посмотреть со стороны.
Одной из таких традиций и являлись бои рабов. Проходили они везде одинаково – где-нибудь на пересечении торговых путей собиралось несколько обозов, которые вставали на пару дней лагерем. Каждый обоз отбирал пару бойцов из числа нераспроданных за осень рабов, которых сочли недостаточно ценными, чтобы кормить их всю зиму, и на сооруженной из подручных средств площадке начинались бои.
Наверняка, победители высоко ценились среди рабов, а их владельцы получали благословение богов или духов, в которое верило каждое конкретное племя. Ивалле на это было абсолютно плевать.
Эти бои – последняя надежда найти Алекса.
О том, что Ном и Хаз ее искали, она совершенно случайно узнала пару недель назад. Сначала Капитан плюнула на эту новость – ни в каких сделках по купле-продаже крепкого молодого мужчины она и не собиралась участвовать. В ту же ночь она, проснувшись в холодном поту, чуть не бросилась на работорговый рынок, как была – в одной ночной рубашке. Едва дождавшись утра, Ивалла схватила Короса и рванула на первом попавшемся такси к торговым рядам, но там выяснилось – обоз Хаза покинул город два дня назад.
К счастью, никто не пытался ее остановить. В глазах у Крага и других читалось «Они продали его и снялись с места, а если это и не так, ты не знаешь, куда точно они направляются на зимовку». Вслух этого, впрочем, не сказал никто. Эмена лишь заикнулась о будущем ребенке, на что Капитан не обратила никакого внимания. В тот же день она наняла экипаж и отправилась в погоню в сопровождении того же Короса и еще двух наемных охранников.
И вот, сегодня они нагнали обоз. Тот был в составе группы из пяти или шести передвижных поселений, окруживших полуразрушенный довоенный стадион. Лучшее место для боев в округе найти невозможно: находящуюся в более или менее приемлемом состоянии арену ко всему прочему окружала большая асфальтированная площадка, пригодная для долгой стоянки. Фактически, они приехали сюда наугад, три дня назад потеряв след. Благо один из местных фермеров вспомнил об этом месте и тех самых боях, о которых Ивалла раньше только слышала. Но, в конце-то концов, должно же и ей хоть раз в жизни повезти…
Как выглядит караван Хаза и Нома, Капитан знала, а если бы и не знала, отличить его от других было несложно благодаря изображениям доисторических ящеров, искусно и с любовью нарисованных на стенах машин и фургонов.
Капитан едва не выпрыгнула из экипажа на ходу, но боль в раненой ноге образумила ее. Пришлось ждать, пока возница остановит тягловых быков, один из наемных охранников не откроет дверь, Корос не выберется из кареты и, наконец, не подаст ей руку. Или, скорее, не высадит ее из кареты на руках.
– Быстрей, – прошипела Ивалла, опираясь на руку убийцы.
– Мы догнали их, кэп, все будет хорошо. Увидишься со своим ненаглядным через пару минут.
Ничего не ответив, Капитан бросила его руку и захромала к знакомым машинам. Встретил ее хмурый тип лет тридцати, лицо которого еще не до конца закрыли татуировки.
– Сегодня сюда можно только по особому приглашению, – грубовато сказал он. – Если приглашения нет…
– Хаз и Ном искали меня, чтобы заключить сделку, – перебила его Капитан. – Меня зовут Ивалла, и я владелица и капитан «Непобедимого».
– Было такое, – задумчиво проговорил работорговец. – Но бои уже начались, и до их конца ни Хаз, ни Ном не будут заключать никаких сделок.
Ивалла стиснула зубы. Стоило догадаться.
– Могу я хотя бы посмотреть на рабов?
Собеседник Иваллы замялся, не зная, что делать.
– Нет, до прихода хозяев никто рабов не покажет, – раздался из полуоткрытой двери фургона скрипучий голос. Через несколько секунд из-за двери высунулся старик с торчащей в разные стороны бородой. – И я знаю, кто тебе нужен, девушка. Он сейчас либо на арене, либо ждет своей очереди, чтобы выйти туда.
– Я заплачу любую цену…
– Заплатишь, – кивнул старик, – но только после боя. Таковы традиции. Если мы их нарушим, наших мужчин убью соседи, женщин сделают шлюхами, обоз разграбят, а рабов заберут себе. Я понимаю твое желание найти этого человека, но сейчас уже поздно менять бойцов. – Его борода качнулась в сторону первого работорговца. – Проводи ее на арену и найди хорошее место. Бесплатно, для них обоих. Девушка ранена, хромает, но ни тебе, ни кому из нас она не позволит взять себя за руку.
Капитан склонила голову в благодарность и, вновь опершись на руку Короса, двинулась вслед за проводником. Она вспомнила старика, это был Зах, отец Хаза. Когда они впервые сотрудничали, он еще не отошел от дел. У старого ублюдка хорошая память – когда они расставались после сделки, Ивалла оступилась на лестнице, и старик поддержал ее. Она выдрала свой локоть из его хватки и, не сдержав отвращения, в не самой лесной форме попросила никогда ее не трогать. Думала тогда, будто эта их сделка станет для них первой и последней, но работорговцы оказались не такими уж и гордыми. К тому же, с тех пор и до сегодняшнего дня Заха она не видела.
Ивалла, Корос и провожающий их работорговец отошли на приличное расстояние, когда рядом со Захом, все еще смотрящим им в спины уселся мальчишка лет десяти.
– Со всех остальных мы брали по тысяче кредитов за проход.
Старик усмехнулся в бороду и произнес:
– Не дело брать деньги с Капитана-чистюли. Хаз продаст ей ее мужчину, только если тот проиграет.
– Он проиграет, – уверенно сказал мальчишка, – утром он едва ходил. Но зачем ей труп? На мясо?
– Только для того, чтобы похоронить, мальчик мой, она ведь с островов, а там человечину никогда не едят. Вот твой сегодняшний урок: всегда помни оскорбления от подобных чистоплюев, но не стремись отомстить сразу, дождись удобного момента. Как-то раз эта женщина обидела меня, так пусть теперь смотрит, как ее мужчина умирает на арене.
Двери довоенного стадиона оказались напрочь заблокированы, и работорговцу пришлось вести Иваллу и Короса через большой пролом в стене. Ни одно из поколений хозяев боев не удосужилось расчистить этот пролом, поэтому Корос буквально перенес Капитана через кучу обломков. Когда наемный убийца поставил Иваллу на пол, ей под левую ногу попался какой-то обломок. Вскрикнув от боли, она практически упала на Короса, благо тот успел среагировать и максимально осторожно подхватить ее.
– Мать твою, – прошипела Ивалла сквозь зубы. – Не могли разобрать здесь все?
– Нельзя, – отозвался проводник, не поворачивая головы, – это все неживое. Его нельзя трогать.
– Нельзя трогать мертвое? – переспросила Капитан. – Разве вы не трогаете трупы? Как же вы охотитесь?
– Неживое – не есть мертвое. Трупы людей, животных, птиц, рыб – это живые трупы. Дерево, камень, металл – живые материалы, из них можно сделать настоящие дома, повозки, корабли. А это все… – работорговец обвел помещение рукой, – никогда не было неживым, но его убили еще раз во время Великой войны. Неживое трогать нельзя. Когда-то, сразу после войны, здесь жили другие люди. Они вынесли отсюда все, что им могло пригодиться в быту. Сделали вот эти проходы. – Они как раз миновали грубо выдолбленный в стене проход и прошли в следующее помещение. – И убитое неживое их прокляло. Все они умерли, и им на смену пришли те, кто живет здесь сейчас.
– Умерли? – хмыкнул Корос. – Что же их убило?
– Не что, а кто, – строго сказал проводник. – Их убило живое. Мы, наши предки. Убили за грех. Неживое трогать нельзя. Они забрали неживое в свои дома и сделали их неживыми, потому и умерли.
Ивалла воздержалась от комментариев, как и Корос.
Действительно, в диковатом убранстве стадионе, сочетавшим в себе белые стены с черными гладкими прямоугольниками разного размера, читалось запустение. Это место разграбили после войны и разграбили основательно. Странные стеклянные ящики лежали в грудах осколков, из стен торчали пучки проводов, но ничего, что могло бы сгодиться хотя бы как подставка для двери, здесь было не найти.
Они миновали еще два пролома, прежде чем выбраться из-под развороченной трибуны на сам стадион. Южная его часть сильно пострадала во время войны и от времени, но северная сохранилась практически неприкосновенной. Там, у большого портала, ведущего под трибуны, собралось около сотни работорговцев и их гостей. Причем, женщины, присутствующие на трибунах, явно все пришлые: слишком хорошо одеты.
Рядом с порталом при помощи ежей с колючей проволокой и костров огородили площадку шагов двадцать на двадцать, и именно там сейчас вяло дрались двое голых мужчин. Гости посвистывали и выли, хозяева хранили мрачное молчание.
– Мне нужно вернуться в обоз, – сказал проводник, останавливаясь. – Вы можете занять любые места. – Он повернулся, чтобы уйти, но почти сразу остановился. – И еще. Если вы пришли сюда за дорогим человеком, что бы ни происходило, не пытайтесь вмешаться в ход поединка. Это карается смертью вне зависимости от того, кто нарушитель порядка. Даже если потом уничтожат весь род.
Он ушел. Корос, фактически, протащил Иваллу через стадион и усадил чуть поодаль от других гостей. Они удостоились лишь пары равнодушных взглядов.
– Это не он, – выдохнула Ивалла, всмотревшись, наконец, в дерущихся.
Хотя понять было сложно, настолько оказались дерущиеся измазаны в грязи и крови. Один из противников уже неподвижно лежал на животе, уткнувшись лицом в грязь. Его ладони безвольно скользили по земле, но он не мог ни подняться, ни перевернуться. Второй сидел на его спине, то давя кулаками поверженному в затылок, то бестолково нанося несильные удары.
Это была жуткая и жестокая драка полутрупов.
– Он уже не может драться, – выкрикнул один из работорговцев.
– А твой не может его убить, – огрызнулся другой. – Ладно, сдаюсь, – буркнул он, подумав.
Двое молодых парней, на лицах которых появились лишь первые татуировки, раздвинули ежей и вышли на «арену». Один оттащил победителя, помог ему встать на ноги и повел в подтрибунные помещения. Второй, грубо ухватив побежденного за ноги, поволок его прямо по земле, словно ребенок сломанную игрушку. Вытащив поверженного на край круга, он остановился, будто бы что-то забыв.
Через секунду стало ясно – что.
Хруст шейных позвонков был слышен даже сквозь вздох толпы. Одна из женщин расплакалась и принялась умолять своего спутника забрать ее отсюда. Другую вырвало. Несколько голосов произнесли «Омерзительно», будто что-то омерзительное произошло только сейчас. Ивалла считала омерзительным само происходящее на арене и каждого, присутствовавшего здесь по собственной воле. Но она была родом с островов.
– Один выходит из круга живым… – прогремел над стадионом голос Хаза, заглушая все звуки.
– …второй – мертвым… – хором отозвались все присутствующие работорговцы и кто-то из гостей, видимо, бывшие здесь не впервые.
– …чтобы дать жизнь другим, – закончил Хаз. – Выводите следующих.
Алексея не было и в следующей паре бойцов. Поэтому Ивалла просто закрыла глаза, чтобы не смотреть на происходящее.
Стоило сразу догадаться – эти бои носят ритуальную цель. Когда-то проигравших наверняка сжирали. Но сейчас…
Даже если Алекс умрет, она выкупит его тело. Но он не умрет. Он сильный, очень сильный. Куда этим заморышам до него. Эти рабы голодали месяцами. К тому же, Алекс – избранник Продавцов грез, уж если у него по словам Авера должен зарасти простреленный позвоночник, ему ничего не стоит разобраться с каким-то там голодным рабом.
Эта драка закончилась быстрее прошлой – один из участников смог уронить противника на ежа, и тому пробило легкое. И, как заклинание, в голове Капитана пронеслось «Один выходит из круга живым, второй – мертвым, чтобы дать жизнь другим. Выводите следующего».
– Капитан, – буквально простонал Корос.
Ивалла открыла глаза. Ее сердце переполняла надежда. Радость от того, что она сейчас увидит любимого. Который победит, обязательно победит…
На ее глаза непроизвольно выступили слезы.
Алексея вели куда-то, и он не слишком хорошо понимал – куда. Сегодняшний день был, пожалуй, одним из худших за последнее время: его лихорадило с самого утра, ноющая боль сводила его с ума, гной буквально стекал с незаживающей раны на правой руке, хотя пару недель назад казалось, будто она даже начала подживать. Утром он не смог самостоятельно поесть, а значит – не смог поесть вовсе: его порцию под молчаливое согласие надсмотрщика сожрали другие рабы. Но, кажется, сейчас это не самая большая его проблема.
После распродажи рабов в караване осталось не так уж и много – полдюжины мужчин и пара женщин. Самых неказистых и слабых мужчин и самых некрасивых женщин. В общем, остались те, кого никто не захотел покупать, и он, чужак, которого вроде бы никто не продавал, но никто и не пришел выкупить из плена.
– Ты теперь один из них, – сказал ему Ном в тот же вечер, когда было принято решение выступать на зимовку.
Алексею нечего было ответить. Через четверть часа его просто переселили из хозяйского фургона в клетку к другим рабам. Впрочем, он настолько дерьмово себя чувствовал, что ему было плевать на это. После смерти Орайи стрелок в принципе относился ко всем своим тяготам как-то отстраненно, словно смотрел на себя со стороны и, пожимая плечами, повторял «Ну что ж, бывает». По сравнению с той болью, которую он испытал в день смерти зеленоглазой, незаживающая рана и рабство были лишь неприятными и раздражающими, но не достойными особого внимания недоразумениями.
О том, что двоих отберут для каких-то ритуальных боев, разговоры начались сразу после того, как караван двинулся. Кто-то надеялся на остановку и торги где-то в пригородах или у крупного скопления ферм, но этого не произошло. Алексея сразу списали в одного из участников (покупать его в таком состоянии никто бы не стал), а все остальное время гадали, кто же составит ему компанию.
Конечно же, выбрали его, невзирая на баснословные барыши за его выкуп, на которые все эти недели рассчитывали работорговцы. Выбор сделал сам Хаз, предварительно осмотрев рану и пробормотав себе под нос что-то вроде «зимой все равно сдохнет». Компанию ему составил лысоватый замухрышка, имени которого землянин даже не запомнил. С полчаса назад его труп протащили мимо помещения, в котором Алексей в числе прочих ждал очереди.
В ноздри Представителю второго клана ударил запах грязи, крови и дыма. Куда более приятные запахи, чем те, которые преследовали его последнюю неделю. Небольшая клетушка в фургончике, где жило семь мужчин, а вместо отхожего места была небольшая дыра в полу, в принципе не могла пахнуть хорошо. А уж если учесть, что в последний раз мыли там, наверное, пару поколений назад, можно радоваться возможности чувствовать хоть какие-то запахи. Алексею иногда казалось, будто он вообще потерял нюх. Но, выходит, нет.
Впрочем, сейчас это его не слишком обрадовало.
«Продавцы грез, борьба за власть над миром… Меня сейчас замутузит до смерти такой же полудохлый доходяга, как я. Я сдохну, захлебнувшись в грязной луже под взглядами нескольких десятков работорговцев. Об этом ли я мечтал, желая изменить свою жизнь? Хрен его знает. Об этом ли ты думала, Алария, когда тащила меня сюда? Наверняка, нет. Но даже это будет лучше медленной смерти от сепсиса».
Чужак заставлял себя думать об Орайе. Не о том, как она умирала на его руках и перед самой смертью призналась в любви, нет. О том, что он сможет клонировать (или, быть может, лучше сказать – «воскресить»?) ее со всеми воспоминаниями, если победит в войне. Но смерть возлюбленной оказалась слишком жестоким шоком, а рана и вызванная ей лихорадка высасывали из него последние силы, крупицы надежды и жалкие остатки воли, что у него еще были.
Его провели через узкий проход между двумя ежами и оставили посреди грязного круга. Ветра никакого внутри стадиона быть не могло, но ему в лицо попало несколько клубов дыма, вызвавших тяжелый приступ кашля. Прокашлявшись, Алексей потер слезящиеся глаза.
К нему уже вели второго бедолагу, с которым ему предстояло сражаться. Это был тощий мужичок лет тридцати, и в другое время стрелок разделался бы с ним без особых проблем. Но сейчас не в его пользу говорило хотя бы то, что мужичка не вело из стороны в сторону при каждом шаге.
Драться на кулаках Алексей никогда не умел, но он попытался изобразить какую-то боевую стойку. Хорошо получилось только ссутулиться, склонить голову да глянуть на противника исподлобья. Правую руку не удалось поднять даже на уровень груди, а колени полусогнутых ног норовили то сойтись, то разойтись.
Единственное, что Алексей сейчас мог – пытаться сражаться за жизнь. Он никогда не ляжет на спину чтобы спокойно умереть. Пусть у него нет ни шанса, он будет драться, ползти, скрестись, извиваться, и остановит его только смерть.
Кажется, его противник был сведущ в драках куда больше. Войдя в круг и дождавшись команды, он принялся заходить Алексею за правую руку, совершенно четко определив уязвимое место. Впрочем, они были голыми, и не заметить гноящуюся распухшую рану мог разве что слепой.
Стрелок начал поворачиваться в сторону противника, стараясь хотя бы держать его на виду. Слишком медленно, слишком поздно…
Доходяга наскочил на него и нанес быстрый удар прямо в раненое плечо.
Алексей не думал, что у него хватит сил на громкий крик, но у него хватило, еще как. Он заорал от боли так, что заглушил даже крики зрителей. Крича, бестолково махнул левой рукой, попытавшись достать врага, но тот уже отскочил на пару шагов от него и вновь принялся заходить за спину. Стрелок шагнул вперед, намереваясь хотя бы раз достать раба кулаком, однако тот отступил еще дальше. Единственное, что у Алексея получилось, так это разбрызгать в разные стороны капли кровавого гноя.
На второй удар землянин успел среагировать, поэтому кулак противника врезался не в рану, а грудь. И это был приличный удар, сбивший ему дыхание. Отступать враг не стал, убедившись, наконец, что Алексей не прикидывается, а действительно практически не может сопротивляться. Еще один тычок в рану, удары в грудь, голову, живот…
Алексей пятился назад, стараясь прикрыться, но даже это у него выходило плохо. Потом… потом был удар в грудь, после которого он начал опрокидываться назад, и следом второй – прямо в подбородок. Его челюсти лязгнули, он прикусил язык, в глазах вспыхнуло.
В грязь он упал уже без сознания.
Кажется, все тщетно, Алексей никогда не сможет выбраться из этой ямы. Мысли о предстоящих сражениях с пришельцами хороши ровно до того момента, когда не поймешь: никаких сражений может и не быть. Враг найдет его бездыханное тело на дне ямы и не станет даже спускаться, чтобы забрать шестиугольный камушек, который наверняка останется и после его смерти.
Изумрудный камень Орайи никто никогда не найдет. Он спрятал его хорошо, очень хорошо. Разрезал кожу и мышцы на собственном плече и положил камень в рану.
И это, кажется, было вторым его глупейшим решением после спуска в яму. Рана загноилась и не собиралась заживать. Он кое-как перевязал ее грязной тряпкой, тем самым остановив хотя бы постоянно открывающиеся кровотечения. За это время тряпка заскорузла и почернела от крови и гноя. Неважно уже, где была инфекция – на ноже, на тряпке или он подцепил ее от одного из трупов. Эти два поступка – спуск в яму и нанесенное собственноручно увечье – могут стоить ему жизни.
Но даже если Алексей умрет, вряд ли кому-то придет в голову ковыряться в его гниющей плоти. Он не использует камень сам, но и не даст это самое страшное оружие другим.
Без еды он совершенно обессилел. И если иногда шли дожди, во время которых он мог напиться из грязных ручейков, стекающих со склонов ямы, то источник пищи здесь был один. Но он никогда не станет есть трупы. Иначе чем он отличается от тех несчастных, которые погибли от его руки?
В конце концов, обойдя периметр своей тюрьмы в сотый раз, Алексей просто уселся и уставился в одну точку.
– Совсем никак, да? – раздался откуда-то сверху злой голос.
– Что никак? – спросил он, даже не поднимая глаз.
Говорившую он распознал по голосу и не надеялся ни на что хорошее. В конце концов, именно она называла его сумасшедшим и заставила других прогнать его подальше от домика.
– Не выбраться. Тебе никак не выбраться отсюда, да?
– Да, мне никак не выбраться отсюда.
– Сдохнешь здесь, да?
– Видимо, да.
– Почему не жрешь трупы?
Алексей пожал плечами. Причин на самом деле много, но вываливать их на перепачканную гарью девочку нет никакого смысла.
– Просто не буду и все.
– Остальные жрали. Те, кого ты убил.
– Я знаю.
– Они были плохие, – горько сказала девочка.
Не зло, а именно горько. Так, словно не винила их в этом. Впрочем, и он не винил их. Эти дети были рождены в яме, и они не знали другой жизни. Что все равно не отменяло того факта, что он убил их без сожаления. И того, что они были плохими.
Алексей, наконец, поднялся на нее взгляд. Она изменилась, и дело не только в том, что она пооттерла с лица гарь. Сегодня (если здесь, в Отражении, это слово вообще уместно) ее волосы выглядели не такими всколоченными, а одежда – изодранной и растрепанной.
– У тебя красивые серые глаза, – сказал он вслух.
– Заткнись! – крикнула девочка и топнула ногой. – Я не разговариваю с трупами и сумасшедшими!
– Кажется, именно этим ты и занята сейчас.
– Я могу уйти.
– Если хочешь, уходи.
Она не ушла. Стояла, злобно глядя на него и еще более злобно сопя.
– Видишь его? – проговорила она после долгой паузы, ее грязный пальчик был направлен на тело одного из убитых. – Он был с нами. Ходил к ним, разговаривал. Просто разговаривал, ничего такого. Я знаю, я следила за ним. Но «ничего такого» не происходило только поначалу. Вскоре от него начало пахнуть мертвечиной, и однажды в кустах я нашла обглоданные кости. Наверное, они бросили ему кусок, а он съел. Но мне, конечно же, не признался. Он уходил сюда на все большее и большее время, а однажды не вернулся с прогулки. Когда я пришла сюда, увидела, как он есть трупы вместе с ними. Хорошо, что ты убил их.
– Я убил их не только поэтому. Плевать я хотел на пацана, который, к тому же, швырял в меня камнями.
Чумазая ощерилась.
– И зачем же ты их убил тогда?
– Мне приказали их убить. Ради всех вас. – Алексей поднялся на ноги и топнул ногой. – Как думаешь, сколько здесь трупов?
– Очень много.
– Вот именно, очень много. Все, кто погиб в тот момент, когда был уничтожен домик. Может, эти дети съели бы все трупы и остались на дне ямы посреди костей, чтобы просто умереть с голоду, как я сейчас. А может, тел оказалось бы достаточно, чтобы дети окрепли и выросли. Не знаю, составили бы они пирамиду из тел или что-то вроде того, но они выбрались бы. И поубивали вас всех. А тех, кого не убили, заставили бы присоединиться к ним. Но им не нашлось бы еды в саду, ведь кроме земляники и, быть может, каких-то других съедобных растений там больше ничего не растет. А они привыкли жрать мясо. И тогда они бы спустились в яму и продолжили есть трупы до тех самых пор, пока не остались бы на дне посреди костей. Самый сильный съел бы других, а потом издох с голоду. И… все. Белый домик остался бы без жителей. Мир бы погиб.
Девочка зло смотрела на чужака. Она это тоже понимала, все то время, пока ходила сюда и смотрела за своим другом и жителями ямы. Но она не могла ничего сделать: она была одна, и у нее не было ножа. А он смог.
– Ты тоже можешь окрепнуть на этом гнилом мясе, чтобы сложить пирамиду и поубивать нас всех.
– Я же сказал, что не буду. К тому же, я здесь для того, чтобы помочь вам, а не убивать.
– Иногда избавление от мучений – это лучшая помощь, которую можно оказать.
– Иногда – да. Когда нет ни одного шанса. Если бы ты, например, осталась здесь одна и умирала от болезни или голода, и не осталось бы ни шанса на то, чтобы ты выжила. Но не сейчас. Вы еще живы, вы можете попытаться восстановить домик.
– Все-таки ты сумасшедший, – сказала девочка и ушла.
Алексей постоял еще с минуту и уселся, все так же уставившись в одну точку. В какой-то момент он даже подумал, будто чумазая девочка ему поможет. Глупец.
И в этот же момент ему на колени упал сверток. Чужак поднял глаза. Чумазая стояла на краю ямы, скрестив руки на груди, и пристально смотрела на него.
– Я не смогу помочь тебе выбраться, – проговорила девочка мрачно. – Ты должен сделать это сам. И дело не во вредности. Ты знаешь, что я – лишь проекция твоего сознания. Твоего, Аларии, Системы. Тех проблем, с которыми столкнется Алария, если станет Властелином.
Система сопротивляется твоему появлению в ней. Тому, что ты меняешь ее. Твой голод тоже не совсем реален. Если бы ты захотел, никогда бы его не испытывал, хотя такой фокус, наверное, был бы слишком сложным для тебя.
Потому-то ты и должен найти выход сам. В конце концов, ты уже не совсем человек. Но я не помогу тебе выбраться, но могу дать тебе еду. Причем, по твоей воле: ты хочешь найти выход из сложившейся ситуации, хотя и не можешь. Пока что.
Или не найдешь никогда, какая мне разница? Я останусь в мозгу Аларии, в недрах Системы. Я уже рождена в этом проклятом, ограниченном и убогом отражении реального мира. Я могу мыслить. Я живу по своей воле. И все это – этот засраный белый домик, сад, лес – на самом деле мой дом. Вы здесь лишь гости. И мне плевать, что вы там сделаете с реальным миром. Я живу здесь. Знаю, если что-то произойдет там, нечто подобное случиться и здесь, но мне останется лишь приспосабливаться.
И если ты действительно хочешь помочь… ты найдешь – как.
Она ушла, теперь уже надолго. Но, к счастью, не навсегда.
На его коленях лежала свернутая тряпица, почти даже чистая. Развернув ее, Алексей увидел несколько корешков и горсть смятой земляники.
Что же, у него есть немного еды и новая тряпка для повязки. Уже кое-что. Он съест все это, перевяжет рану (отдирать старую повязку будет болезненно, очень болезненно) и вновь начнет искать выход.
Если бы выхода не было, его бы здесь не оказалось. В это нужно верить.
Ведь альтернативный вариант – мучительная смерть в полной безысходности. Пусть здесь Алексей лишь ребенок, но он понимал – такое может быть. Мертвецы в яме могли это подтвердить.
– Когда отец предложил мне Представителя, я ожидала, что с ним будут проблемы. Но проблемы совершенно другого толка. Этим Представителем мог оказаться дряхлый старик, инвалид, умственно отсталый. Именно такого воина заслуживала дочь Продавца грез, практически погубившего Нейю. Возможно, меня заставили бы даже сражаться самостоятельно, и каждый из участников Игры посчитал бы своим долгом, убив меня, прервать весь наш проклятый до конца эры Продавцов грез род.
Но отец все-таки умудрился взять крепкого и здорового как физически, так и психически молодого человека, пусть и такого, который мог погибнуть, просто встретившись с нашими славными гражданами. В конце концов, это Игра, спорт, пусть даже на кону слишком много, если не все. Так к этому относился Предтеча, так к этому относятся некоторые до сих пор. «Возьми ей нормального Представителя, но ради шутки закинь его туда, где он, скорее всего, не выживет», – думаю, они сказали примерно так.
Я ожидала проблем, но я и не думала, что он окажется таким ослом…
Ивалла перевела затуманенный от слез взгляд на говорящую. Некрасивая девушка, тонкие губы которой едва прикрывают торчащие вперед кривые зубы. Капитан даже не заметила, как девушка, смотрящая сейчас исключительно на арену, подсела к ней.
– Приветствую вас, Капитан.
– Приветствую вас, Алария. Хотя в тот день, когда вы нанимали дирижабль для доставки той почты, вы представились другим именем. Кажется… Невия?
Продавец грез улыбнулась, растянув только уголки губ. Из-за слез Ивалла почти ничего не видела, но выражение лица, поза – все выдавало агрессию. Алария ее ненавидела и не пыталась этого скрыть.
– Так звали мою мать, хотя это и неважно сейчас. И чтобы понапрасну не сотрясать воздух глупыми вопросами… Конечно же, я наняла твою команду, Ивалла, для того перелета, чтобы вы нашли Алексея. Конечно же, я подстроила нападение. Да, твоя команда была выбрана именно из-за того, что в ней прятался от своих хозяев Авер. Да, потому что там нашла приют Орайя. Нет, я не могла сказать «Вы должны найти на равнине человека». Потому что это спорт, и именно так Я отношусь к Игре.
В этот момент закричал Алексей. В его крике было столько боли, что у Иваллы сжалось сердце. И не у одной нее – Алария тоже переживала за него. И расчета или боязни проиграть в этом страхе за его жизнь было не так уж и много.
– Да, ты поняла все правильно, – прошипела Продавец грез. – Ты считаешь его своим мужчиной, но это не так. Он не твой. Он – мой. Я привела его сюда. Он живет в моем Отражении. И мне он, в конце концов, достанется, если, конечно, не умрет.
К тому же, твоя ошибка в том, что ты считаешь его другим человеком. Нет, ошибка уже в том, что ты считаешь его человеком. Он – Представитель, а Представитель – это почти Продавец грез.
Как думаешь, как он здесь оказался? И куда делась Орайя?
Ивалла вздрогнула и перевела взгляд с Аларии на Алексея. Его противник избивал его, а он не мог даже ответить. Таким тощим и измученным он не был даже в тот день, когда Крог нашел его.
Но дело вовсе не в этом. Это же… это же он… Алекс. Смешливый и ласковый. Меняющийся в лице от одной мысли о насилии. О том, что он сможет кого-то убить.
– Нет, – прошептала Капитан, едва шевеля губами, – я не верю. Он не мог убить ее.
– Серьезно? – фыркнула Алария. – Не мог убить врага? Не будем вспоминать, что именно ты толкнула его на эту дорожку. Не ты ли взяла тот заказ на консервного короля северного побережья? Не ты ли привела его в ту деревню, где его едва не убили? И неужели ты не помнишь, как он убивал?
Ты забываешь, Ивалла, он не человек. Он быстро меняется, приспосабливаясь к этому миру, и я помогаю ему в этом. На удивление этот домашний тюфяк оказался из той породы, что выживают при любых обстоятельствах. Посмотри, у него нет сил, но все равно пытается хотя бы ударить противника. Видишь гримасу ненависти на его лице? Конечно же, видишь, так же ясно, как и я.
А теперь еще раз задай себе вопрос: мог он убить врага или нет?
Ивалла спрятала лицо в ладони. Она не хотела отвечать.
– Он – мой, – повторила Алария, – и через пару месяцев ты бы совсем его не узнала. Помни, что у вас было. А вам было хорошо вместе, иначе ты бы не пришла сюда. Тебе было хорошо. Потому что именно из-за этого он сейчас страдает. Я не люблю, когда зарятся на мое.
Я, конечно, отношусь к битве за трон как к спорту. Но когда все и все против твоего спортсмена, можно немного и смухлевать.
Я жестока, но чрезмерная жестокость – это не для меня. Вы удовлетворяли свои физические потребности, и сейчас он за это страдает физически. Не скрываю, я хочу тебя убить за то, что было между вами. Но это была бы беспричинная и несоразмерная проступку жестокость. К тому же, ты и твоя команда спасли ему жизнь, и благодаря этому я осталась в Игре.
Смотри на него в последний раз своей жизни, Ивалла. Смотри и уходи. Уходи от него навсегда. Или умрешь.
Алексей упал в грязь. Кажется, без сознания. Противник начал избивать его, очевидно, не собираясь заканчивать дело быстро. Ивалла почти закричала от ужаса и боли, пронзающей ее сердце. В этот момент Алария вытащила из своей сумочки предмет, похожий на небольшой пистолет.
– Наконец-то замер, – сказала она и нажала на курок.
Темнота, на миг поглотившая Алексея, расцвела кроваво-красными цветами. Левый глаз и всю левую половину мозга пронзила адская боль. Но эта боль позволила прийти ему в себя.
Он лежал на спине в холодной грязи. Во рту стоял железно-землистый привкус. Места, куда противник нанес ему удары, ныли. Воздух, пропитанный запахами дыма, крови и пота, словно был наполнен мелкими осколками стекла. Кажется, он слышал дыхание и крики каждого зрителя на трибунах. Ощущал их присутствие столь реально, что мог сосчитать каждого, будь у него на это время.
И, в первую очередь, стрелок слышал дыхание своего противника. И буквально чувствовал, как тот заносит ногу для очередного удара ему в бок.
Алексей извернулся в грязи, уходя от удара. Перевернулся на живот, уперся руками, встал на четвереньки. Голова кружилась, мир вокруг оказался одновременно предельно четким, но в то же время совершенно нереальным. С его лица в грязь упало несколько капель крови – из прикушенного языка, разбитых губ, рассеченной брови.
Раб, опешивший от такой прыти практически добитого, как ему казалось секундой ранее, противника, наконец, решился на атаку. Намеревался пнуть Алексея в живот, но тот перевернулся на бок, уходя от удара, проехал в грязи и вскочил на ноги.
И сейчас его ноги стояли на земле крепко.
Стрелок таращил глаза, оглядывая трибуны, ограду. Сердце, казалось, замершее на все это время, заколотилось в темпе отбойного молотка. Воздух со свистом входил и выходил из его легких так, что грудь ходила ходуном. Он согнул раненую руку, и та послушалась, несмотря на болезненную рану и воспаление.
Левый глаз будто кто-то пытался вырвать из глазницы, но это казалось абсолютно нормальным. Алексей не знал причину, по которой очнулся. Возможно, Слепок помогал своему хозяину, ведь что-то явно активировало его. Стрелок, как и в тот злосчастный день, когда он убил трех людоедов, мог действовать, прекрасно чувствуя боль, но не обращая на нее внимания. И в то же время, Представитель второго клана прекрасно осознавал все происходящее и был в состоянии контролировать собственное тело, чего он не мог ни во время битвы за деревню охотников, ни во время драки с теми людоедами.
– Я убью тебя, – сказал он врагу и ощерился.
И противник поверил ему. Но у него не было выбора – он мог либо убить Алексея, либо погибнуть. И поэтому раб пошел в атаку со всем остервенением, на которое способен загнанный в угол человек. А отчаявшийся человек, на самом деле, куда страшнее любого оказавшегося в безвыходной ситуации животного.
Представитель ушел от прямого удара, впрочем, недостаточно быстро – кулак противника угодил ему в плечо, немного выбивая из равновесия. А вот удара коленом в бедро он просто не ожидал, и едва устоял на ногах. Раб отступил и уже по привычке принялся заходить ему за правую руку.
Слепок не даровал ему всесилия, просто делал его лучше, об этом обязательно нужно помнить. А также о том, что действие Слепка может закончиться в любой, даже самый неподходящий, момент. Алексею нужно заканчивать драку быстро, иначе он вновь может превратиться в едва стоящий на ногах полутруп.
Поэтому теперь в атаку пошел он.
Пропустил удар в правый бок, но перехватил руку противника, зажав подмышкой. Раб дернулся, пытаясь высвободиться, потом еще раз попытался повторить фокус с ударом в бедро. Во второй раз не подействовало: его колено лишь скользнуло по бедру Алексея, а вот землянин, все еще удерживая руку противника, боднул его головой в подбородок, а потом вцепился в шею зубами. Раб вскрикнул от боли, задергался, нанося беспорядочные удары правой рукой. Вцепился Алексею в ухо, потянул, но тот, зарычав, не ослабевал хватку. В конце концов, в рот Представителю хлынула кровь. Отпуская противника, он толкнул его в грудь, надеясь сбить с ног, но раб устоял и сделал три быстрых шага назад.
– Сука, – простонал он, предплечьем вытирая струящуюся по ключице кровь.
Алексей выплюнул откушенный кусок кожи. Не то чтобы он надеялся перекусить артерию, но рассчитывал на куда больший урон. В этот же момент землянин почувствовал предательскую дрожь в ногах, еще слабую, однако вполне ощутимую. Как он и предполагал, действие Слепка имело ограниченное время, и оно стремительно заканчивалось.
– Иди сюда, – сказал Представитель.
И раб, не зная, что время работает на него, пошел. Хук правой оказался слишком неточным, чтобы даже пытаться увернуться от него, а от привычного уже удара коленом Алексей ушел, сделав шаг в сторону. Ударил сам. Кулаком прямо в солнечное сплетение, противнику, еще не закончившему движение вперед. Даже сквозь крики оживившихся трибун Представитель слышал, как воздух со свистом выходит из легких противника. Раб безвольно повис на его кулаке, его рот беззвучно открывался, пытаясь вобрать воздух, но тщетно.
Алексей неуклюже повалил врага в грязь и буквально рухнул на него сверху, угодив коленями в живот. Вцепился в скользкое от крови, грязи и пота горло и сжал пальцы изо всех сил, буквально чувствуя, как эта хватка высасывает из него последние крохи энергии. Его жертва брыкалась, царапала ему грудь, лицо, пыталась еще раз вцепиться в ухо или угодить пальцем в глаз, но Представитель крутил головой, не давая сделать это.
Движения раба становились все более вялыми и, в конце концов, он в отчаянье ухватил Алексея за запястья, силясь оторвать его руки от своего горла. Спустя несколько секунд его глаза закатились, по телу прошла судорога, и он замер, все так же держа своего убийцу за руки. Но в этой хватке уже не было силы.
Алексей стряхнул руки своей жертвы и, собрав волю в кулак, поднялся на ноги. Левая ступня поехала в грязи, но он устоял. Перед глазами плыло, лица зрителей и языки пламени костров перемешались в одно цветастое расплывчатое пятно. Представитель второго клана сделал шаг вперед, поднял кулак и крикнул:
– Сдохните, ублюдки!
Этот крик забрал его последние силы. Голова безвольно склонилась к груди, будто кто-то потянул ее вниз, ноги поехали в разные стороны. Он упал, и абсолютно черное беспамятство наконец-то поглотило его.
Когда Алекс рухнул в грязь, Хаз и трибуны вместе с ним произнесли обязательную мантру, а четверо работорговцев начали растаскивать ограду, чтобы забрать побежденного и победителя с арены, Ивалла повернулась к Аларии, но той уже не оказалось рядом. Капитан всхлипнула, утерла последнюю слезу, уже практически замершую щеке, и поднялась на ноги.
– Господи, Кэп, он победил, – бормотал совершенно ошеломленный Корос. – Победил. А я уж думал, ему и мухи не прихлопнуть.
– Уходим, – жестко проговорила Ивалла.
– Выкупим его, – оживленно кивнул убийца, – и большая часть команды опять будет в сборе. Может и Орайя…
– Орайя мертва. А он больше не в команде. Мы уезжаем, немедленно.
Корос вздрогнул.
– Но…
– Это не обсуждается. Мы уходим. Алексей справится со всем сам.
Наемник на несколько секунд завис с открытым ртом, но, в конце концов, справился с изумлением и, помрачнев, стиснул зубы. Ивалла кивнула ему и энергично захромала по направлению к выходу.
«Хорошо, что у меня маленький срок, – мелькало у нее в голове, – и живот практически не выделяется. Иначе эта ревнивая сука непременно нашла бы способ убить и меня, и ребенка. Прости, любимый, но я не могу рисковать ни нашим сыном, ни всей оставшейся в живых командой. Прости. Цена слишком высока».
Путь на улицу они нашли без труда. Мрачные картины разрушения и без того навевали уныние, а сейчас Капитану и вовсе казалось, словно они идут по склепу. Корос вышагивал рядом, даже не пытаясь подать ей руку. Он всегда был простым парнем, и то, что они так внезапно не стали выкупать Алекса, никак не умещалось в его голове. Он то беспричинно начинал моргать, то хмурился, то беззвучно шевелил губами.
Впрочем, Ивалле было еще тяжелее. Но иногда лучше перерубить весь узел проблем одним ударом, чем пытаться распутать его. Тем более, делать это, рискуя угодить под мчащийся на всех парах поезд.
Уже вечерело, и неподалеку от стадиона несколько молодых работорговцев суетились около четырех больших костров. Над двумя висели огромные котлы, у двух других установили большие вертела. Длина каждого вертела была достаточной, чтобы насадить на него взрослого мужчину. Тела убитых на арене рабов сложили рядом, и одного из них уже начали свежевать.
Подготовка к праздничному ужину для работорговцев и их почетных гостей шла полным ходом.
– Чтобы я еще раз поверила, что кто-то из этих ублюдков не жрет человечину, – процедила Ивалла сквозь зубы и сплюнула в сторону костровых.
Ее жест заметили, но никак на него не отреагировали. Лишь Зах, руководящий процессом, усмехнулся и проводил их долгим взглядом. Впрочем, совместному бизнесу и так пришел конец.
У экипажа Корос все же подал Ивалле руку, иначе бы она не забралась. Оказавшись в карете, она тяжело уселась на диванчик и рявкнула:
– Трогай!
Какое-то время они ехали в тишине. Но в конце концов Корос неуверенно заговорил:
– Слушай, Кэп, я никогда не обсуждал твоих приказов… но… Черт побери, мы проделали такой путь, ты угробила столько денег… и в итоге…
Ивалла тяжело вздохнула.
– Девчонка не лгала. Он действительно связан с Продавцами грез. И Авер связан. А Орайя вообще была одной из них. Любая детская сказка говорит: если твои пути пересеклись с Продавцами грез – ты покойник. Если бы мы сейчас забрали Алекса отсюда, мы бы не то что попали в сферу интересов всех Продавцов грез Нейи, мы бы встали у них на пути. А мы и так потеряли слишком много людей за этот год. К тому же… – Она не договорила, лишь непроизвольно положила ладонь на живот.