Большая черная дверь выделялась на фоне белого вестибюля, словно разинутая пасть чудовища. День клонился к вечеру, и мраморный пол отливал розовым под лучами закатного солнца. Максин вытянула длинные пальцы, приподняла дверной молоток в виде золотого орла и резко отпустила. Глухой стук отдался вибрацией в моем теле.
– Войдите! – позвал ледяной голос.
– Удачи! – воскликнула Максин как-то чересчур бодро, что было на нее не похоже.
Я перевела дыхание и повернула медную ручку.
Шагнув за порог, я очутилась в слабо освещенной комнате, закутанной в темное дерево и черный бархат. Всю дальнюю стену занимали полки, нагруженные миниатюрными баночками и скляночками под слоем пыли. Сводчатый потолок украшали высушенные лекарственные травы и букеты гипсофилы – растения с мелкими белыми цветочками. Они висели вниз головками, подвешенные на плотной нити, и едва не касались моей макушки. За столом из черного дерева сидела дама лет шестидесяти. Перед ней тихо жужжали изящные медные инструменты, высились стопки пожелтевших бумаг и стояла целая кучка высохших чернильниц.
Директриса была с ног до головы одета в черный бархат, в тон своему кабинету. Платье до пола и накидка выглядели в точности как наряды остальных девушек и женщин, которые встретились мне в этой академии, если не считать ткани и громадной броши из лунного камня на воротнике. Белоснежные волосы были убраны наверх в прическу стиля помпадур. Директриса сидела, держа спину ровно, словно статуя, и щурилась на меня поверх своего острого носа. Все это время она постукивала по столу пальцами – такими бледными, что они казались едва ли не прозрачными, и на костяшках проступали фиолетовые вены. Мне подумалось, что директриса быстро нашла бы общий язык с миссис Кэрри.
– Должно быть, вы – мисс Хеллоуэл? – наконец спросила директриса.
Голос ее звучал благородно и слегка напыщенно, как у представительницы высшего общества. От него мне хотелось по привычке выудить из кармана бланк заказа и поинтересоваться, какое именно платье она желает.
Я опасливо приблизилась к ней. Мои ботинки утопали в пушистом ковре.
– Да, мэм.
– Прошу, присаживайтесь, – предложила она, показывая на бархатное кресло с ровной спинкой.
Сиденье оказалось настолько высоким, что мои ступни едва касались ковра. Я невольно покачнулась вперед-назад, как ребенок.
Директриса смерила меня взглядом, от которого я ощутила себя так, будто все мои внутренности вывернули наружу. Удовлетворившись увиденным, она снова заговорила:
– Для меня очень важно, чтобы вы знали: в первую очередь «Колдостан» – место исцеления.
– Так это санаторий или школа?
Она поджала губы.
– Можно сказать, и то, и то.
В голове роился десяток тысяч вопросов. Зачем меня сюда привели? Как вообще нашли? К сожалению, все они прилипли к небу, словно корка сухого хлеба, и я молча терпела на себе пристальный взгляд директрисы.
Очевидно, она заметила мою неловкость, поскольку добавила:
– Здесь вы в безопасности, и вам очень рады, не сомневайтесь.
Однако меня смутила ее улыбка, похожая на оскал, и по моей спине пробежали мурашки.
– Спасибо, мэм.
– Подозреваю, у вас много вопросов, но позвольте сначала произнести речь, которую я читаю всем новеньким. Понимаю, вам покажется странным многое из того, что я сейчас скажу, но постарайтесь мне довериться. Вы доверяете мне, Фрэнсис?
Я кивнула, хотя на самом деле палец ей в рот не клала бы.
Она улыбнулась, довольная моим ответом.
– Некоторые называют наши способности магией, но это всего лишь одна из функций нашей священной сущности, иными словами – души. Той самой души, которая обитает во всех людях на планете. Просто мы умеем… более свободно ею пользоваться. Выражать эту сущность в непривычных для обычного населения формах.
Не знаю, какого объяснения я ожидала, но уж точно не этого. Либо директриса мне лгала, либо пыталась разыграть.
– Магией? – переспросила я.
– Да, Фрэнсис, магией. Из-за нее ваши ножницы сами пролетели по комнате и вонзились в шею мистера Хьюса.
Я вздрогнула.
– Откуда вы все это знаете?
– Логический вывод, – отметила миссис Выкоцки с той противной улыбкой, которой старшие часто одаривали младших, – высокомерно-снисходительной.
Пока что директриса одновременно и раздражала, и пугала меня.
– Я слишком взрослая для того, чтобы верить в магию. Вам будет проще сказать мне правду.
Она снова улыбнулась.
– Считаете себя умной?
– Я ничего не считаю, мэм.
– Позвольте вас убедить.
Она подняла руку, и вместе с ней со стола подлетела ручка.
У меня внутри все сжалось. Я зажмурилась, словно пытаясь отгородиться от невозможного. Словно мой мозг отказывался принимать такую правду.
– Как вы это сделали?
– С помощью магии.
Эта картина выглядела так просто и в то же время невероятно: всего лишь одна парящая в воздухе ручка способна была расколоть все, что я знала о нашем мире.
– Можете повторить? – попросила я.
И она повторила. Все предметы на ее перегруженном столе один за другим поднялись в воздух. Конфета в фиолетовой обертке пролетела по комнате и упала мне на колени.
– Угощайтесь, – предложила миссис Выкоцки.
Я чувствовала себя как в первую поездку на метро. К горлу подкатывала тошнота, но в то же время меня переполнял восторг, а в глубине скрывался страх – от того, что мы несемся во тьму неизвестности.
– Нет, спасибо. У меня очень много вопросов.
Все предметы на столе директрисы теперь лежали неподвижно, и она оперлась на него локтями, сцепив пальцы под подбородком.
– Догадываюсь.
Я чувствовала в себе эту странную сущность, ту самую, что заставила ножницы пролететь по комнате к мистеру Хьюсу, и она шептала мне, что это не обман, что во мне есть нечто особенное, драгоценное и необъяснимое, живое. Мне нужно было время, чтобы это принять. Принять правду. То, что скрывалось между строк. Магия. Во мне жила магия. А значит…
Мой взгляд упал на директрису. Она видела, как я постепенно собираю пазл по кусочкам. Миссис Выкоцки подалась вперед, дожидаясь, пока я сама скажу это вслух.
– Я… ведьма?
Это слово звучало так нелепо, что я с трудом его выговорила.
– Если желаете, можете так себя называть. Суть в том, что вы обладаете невероятными способностями. И они – часть вас самой.
В глазах у меня потемнело, и я вцепилась в подлокотник неудобного кресла, как в последнюю связь с реальностью.
– Я могу делать то же, что и вы? Перемещать предметы усилием мысли?
Творить невозможное?
– Магия исходит из человеческой души, и она так же разнообразна, как само человечество, но… Да, с должным опытом вы этому научитесь.
– Но почему…
Почему мир оказался совсем не таким, как нам рассказывали?
– Мало кому даровано это умение, обычно называемое магией, – объяснила директриса. – Как правило, оно пробуждается в связи с психологической травмой. Это нечто вроде расширения вашей души. Вопрос «почему» относится лишь к вам самой и богу.
Грудь уже не так сильно сдавливало от потрясения, и мне стало легче дышать.
– Много времени уходит на обучение?
– Зависит от человека. Обычно девушки проводят у нас несколько лет. Можете смотреть на это как на второе, волшебное образование. Мы очень надеемся, что учеба в нашей академии будет для вас полезна и ценна.
Лет? Пока мне было не до того, чтобы впадать в панику от этого факта. Слишком много оставалось вопросов.
– Вы способны воскрешать мертвых?
Я понимала, что вопрос тяжелый, но на уме у меня в тот момент звучало лишь одно имя: Уильям.
Миссис Выкоцки нервно сглотнула.
– Если бы.
Меня охватило разочарование, и я откинулась на спинку кресла. Какой смысл в магии, если моего брата не вернуть?
– Наша задача – обеспечить вашу безопасность. Тысячелетия истории научили нас тому, что этот мир неласков к женщинам, обладающим силой. Поэтому я вынуждена предупредить вас, Фрэнсис: следуйте нашим указаниям, и мы не позволим никому вам навредить. Быть ведьмой-одиночкой в нашем мире опасно, как и остаться наедине со своей силой и позволить ей пожрать вас изнутри. Понимаете?
– Нет, мэм, – честно ответила я. – Боюсь, что не понимаю.
Она подалась вперед с изяществом змеи.
– Вы слышали о великом пожаре 1845 года в Нью-Йорке?
Я помотала головой.
– Сейчас я расскажу вам историю, которая заканчивается этим пожаром. В сороковые годы девятнадцатого века одна компания ведьм-идеалисток бросила наш любимый «Колдостан» ради заманчивых огней города. Они образовали ковен в здании под медной крышей на Броад-стрит, где и поселились. Юные ведьмы занимались колдовством, беспечно демонстрируя свои таланты всем, кто готов был им заплатить, – на улицах, на вечеринках. Они использовали простую магию: манипуляцию предметами, гадание на инициалы тайной любви.
Миссис Выкоцки выдержала паузу, наблюдая за моей реакцией. Если бы я родилась на семьдесят лет раньше, наверняка захотела бы дружить с этими женщинами, но, подозреваю, директриса ждала от меня другого ответа, поэтому я лишь медленно кивнула.
Она поджала губы и мрачно продолжила:
– По городу разошлись слухи о ведьмах, и те, кто был против магии, сожгли их дом дотла. Все тринадцать девушек погибли, а вместе с ними – тринадцать обычных людей и четверо пожарных.
Кровь у меня застыла в жилах от ужаса, но я молча выслушала остаток истории.
– Комиссар пожарной службы так и не смог объяснить, почему дом оказался окружен солью и порохом, но мы прекрасно все понимали. Ведьмы не глупы и не безрассудны. Мы серьезно относимся к угрозам.
– Но кто именно устроил поджог? И зачем прятаться, если можно сражаться?
– Мы прячемся ради того, чтобы защищать юных ведьм вроде вас, мисс Хеллоуэл. Мы не сражаемся, поскольку в мире слишком много тех, кто держит в руках порох и спички, и слишком мало таких, как мы.
Меня рассердил ее ответ. Как же предсказуемо и раздражающе скучно, что женщины даже с магией опасаются обычных людей с ружьями и спичками.
– Насколько мало?
– В академии около сотни учениц, а мы собираем всех волшебниц из ближайших трех штатов, включая Нью-Йорк. Думаю, вы сами можете провести подсчеты.
– Да, но…
– Я не собираюсь с вами спорить. И моя задача не в том, чтобы подружиться с вами, а в том, чтобы защищать вас. А я очень ответственно подхожу к своим обязанностям. Здесь ваши дни будут посвящены учебе. В «Колдостане» три основных предмета: история магии, практическое применение и управление эмоциями. Уверена, они… На многое прольют свет. Однако мы бы попросили вас не колдовать в одиночку, без надзора опытного инструктора. Это небезопасно.
Я кивнула, хотя этот жест не мог выразить бурю, что бушевала у меня в голове. Мне отчаянно хотелось закричать или ударить кулаком по стене.
– Это учебное заведение, надежное укрытие и – да, в каком-то смысле волшебный санаторий. Мы намеренно прячемся за фасадом лечебницы для больных туберкулезом. Вас обучат всему, что вам необходимо знать, и вы вернетесь к обычной жизни. К этому моменту контроль над способностями станет для вас таким же естественным, как дыхание.
Я подумала о жизни за швейной машинкой и стертых до крови пальцах. Не особо счастливая концовка.
В то же время я вспомнила о том, с каким звуком мистер Хьюс рухнул на пол, как тонул в собственной крови. Его я не оплакивала, но вовсе не хотела снова кого-нибудь убить. Пожалуй, мне и впрямь следовало бы научиться управлять этими силами.
– Вы жили одна? – уточнила миссис Выкоцки.
– Не совсем. С остальными девушками на втором этаже ателье. Переехала к ним четыре месяца назад.
– То есть у вас нет родных?
У меня не было желания обсуждать психбольницу, и я просто ответила:
– Нет, мэм.
– Что ж, хорошо. Обычно мы отправляем семьям наших учениц небольшую стипендию, чтобы возместить те средства, которые девушки могли бы зарабатывать вне академии. Полагаю, в вашем случае этого не потребуется.
– Никто меня не хватится.
– Неважно. Теперь мы ваша семья.
Я встрепенулась, услышав эти слова. Миссис Кэрри сказала то же самое в мой первый день в ателье, но с ней все было иначе. Миссис Выкоцки смотрела на меня из-за своего черного стола с наклеенной на лицо улыбкой, которую я ничем не заслужила, и ее защита казалась отличной от защиты моей прежней наставницы.
От сухого букета, свисавшего с потолка, оторвался белый цветочек и упал мне на плечо. Я смахнула его и сделала глубокий вдох.
– Спасибо, мэм.
– Смотрите на нашу академию как на ту же школу. Шесть дней в неделю у вас будут занятия, а в воскресенье вы предоставлены сами себе. Не выходите за стены сада и не покидайте здание после темноты. Завтрак подают в семь, обед в полдень, ужин – в шесть. Соблюдайте правила, обращайтесь за советом к одноклассницам, и вы быстро у нас приживетесь, даже не сомневаюсь.
Она еще раз задумчиво меня осмотрела. Взгляд ее темных глаз пробежал по мему лицу.
– Подозреваю, скоро мы снова встретимся, мисс Хеллоуэл.
Я поднялась со стула. Директриса уже окунула перьевую ручку в чернила и начала что-то царапать на бумаге. Она больше не смотрела на меня и не попрощалась.
От потрясения я чувствовала себя чужой в своем теле. Ноги были словно ватные и как будто сами отнесли меня в мою комнату, все еще пустую, где я рухнула на кровать и уставилась в потолок.
Я ведьма. Ведьма, ведьма, ведьма.
Будь со мной Уильям, он пошутил бы, что надо навести порчу на наших шумных соседей сверху. Ему это все точно показалось бы захватывающим и веселым. Он всегда жил так, будто за углом его поджидало нечто потрясающее. Поэтому магия вряд ли его удивила бы.
Но Уильям мертв, а я совсем одна, слегка растерянная и сильно напуганная. Сердце бешено колотилось в груди, отбивая короткое слово: ведьма, ведьма, ведьма. Я не знала, что лучше – если бы оно стучало громче или полностью стихло.
На прикроватной тумбочке стояла тарелка с пюре и вареной курицей. Наверное, Максин решила принести мне поесть. Это было очень мило с ее стороны, но сейчас кусок в горло не лез. Меня терзала одна мысль: что теперь делать?
В три часа ночи я внезапно проснулась, и тот же вопрос сразу всплыл у меня в голове. В темной комнате стояла тишина, не считая мерного дыхания трех незнакомых мне девушек.
Видимо, когда-то вечером, пока я спала, они вернулись в комнату.
От холода окно покрылось паутиной инея, мерцающего под серебряным светом луны.
На моей подушке лежал квадратик грубой бумаги, аккуратно сложенной вдвое. Я потянулась к нему с опаской, как к ядовитой змее. Он не вызывал у меня доверия. Развернув листок, я посмотрела на единственную строчку, набросанную небрежным почерком: «30.11.1891—15.05.1911: справедливость не восстановлена».
Мои пальцы онемели, и записка бесшумно опустилась на ковер.
Тридцатого ноября 1891 года родился мой брат. Пятнадцатого мая 1911 года его в последний раз видели живым.
От слов «справедливость не восстановлена» по спине пробежали мурашки.
– Эй? Кто здесь? – прошептала я.
Мне не ответили. Тяжелые вдохи и выдохи с соседних постелей создавали впечатление, будто дышала сама комната.
Я с трудом поднялась с кровати, хотя мне совершенно не хотелось вылезать из-под теплого одеяла. Дрожа подобно кролику в ловушке, я обошла спальню. Сначала проверила окно: оно оказалось заперто изнутри. Во дворе никого не было видно, а парк выглядел непроницаемо черным и пугающе тихим.
За спиной зашуршала ткань, и я обернулась.
Ничего. И никого. На дрожащих ногах я подошла к умывальной комнате.
Пусто.
Снова раздался шорох. Слабый, но отчетливый. Вдруг я с ужасом осознала, что он исходит от моей постели. В горле встал ком. Разбудить соседок? Что я им скажу?
Я выругалась себе под нос и собралась с духом, чтобы проверить под кроватью. И едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть, но тут же попыталась успокоить растрепанные нервы.
– Проклятье, – прошипела я едва слышно.
Маленькая черная кошечка невинно царапала покрывало, свисавшее с кровати. Она еще имела наглость мяукнуть, как будто не напугала меня до смерти буквально только что.
Я схватила нахалку и завалилась вместе с ней в кровать. Она устроилась у моих ног, словно мы были лучшими подругами, а не заклятыми врагами.
В тепле под одеялом я задумалась над тем, как бы вообще поступила, если бы нашла в комнате чужака. Стала махать кулаками? Закричала? Понадеялась бы на очередные летающие ножницы?
Постепенно тревога улеглась, но все равно у меня оставалось впечатление, будто за мной следят.
Может, эта записка – то самое доказательство, которое я искала все это время? Доказательство того, что его смерть была не случайна.
Или того, что ученицы «Колдостана» подшучивают над новенькими очень жестоко и несмешно. Сложно сказать, откуда они могли узнать про моего брата, но ведь я совершенно не представляла, на что способна магия.
Дрожа от холода, я спрятала записку под матрас и провела остаток ночи в неспокойном сне, наполненном кошмарами, в которых мои руки были выпачканы чернилами и чужой кровью.