3
Рутеноса вели двое стражников по каким-то лестницам, спускающимся вниз. Он по-прежнему ничего не видел, но по ощущениям понял, что это тюремное подземелье под царскими чертогами. Когда-то ему уже доводилось тут бывать, но в качестве мастера по ковке решёток и цепей.
– Да скажите вы хоть что-нибудь? – проговорил он. – В чем я виноват?
Стражники ничего не ответили, они втолкнули его в камеру, заперли скрипучую решётку и тут же ушли.
Кузнец ощупал стены и то, что преграждало выход, просовывая пальцы сквозь решётку, и улыбнулся:
– Никогда не думал, что мой труд станет преграждать мне путь.
Он отступил немного назад, сел на пол и вздохнул. Он думал лишь о ребёнке и о Тано – они были ни в чём не виноваты. Как ни странно, но и судьба гианы ему тоже была небезразлична. Что царь сделает с ней?
Что его вообще не волновало, так это своя собственная участь. Он никогда не служил царю Эбаро, а был предан лишь своему делу и только. Цари давно вышли из идолов поклонения и величия в его собственном понимании. Он помнил рассказы о славном Гезаториксе5, память о котором восхваляли дед и отец – это был один из последних мудрых правителей этой земли. А потом цари стали меняться со скоростью смены года.
Кузнец ненадолго задремал. Его разбудили шаги и лязг железного засова.
В камеру вошли трое стражников и богато одетый молодой человек лет двадцати семи, с небольшой бородкой и тёмно-каштановыми волосами. Он внимательно осмотрел осуждённого, сидящего на полу и невидящими глазами уставившегося куда-то в стену напротив.
– Встать! – громко проговорил охранник.
Рутенос подчинился и молча поднялся на ноги. Царь Эбаро провёл ладонью перед его лицом и усмехнулся.
– Ты что, действительно слепой? – спросил царь.
– Это ты, мой царь, – кузнец узнал голос властелина и поклонился.
– Значит, она и тебя околдовала? – Эбаро обошёл вокруг кузнеца. – Зачем ты укрывал её?
– Я никого не укрывал, мой господин. Эта женщина лечила меня. Мне в лицо попали искры.
– Твоё лицо не обожжено, – царь сомнительно осматривал осуждённого. – А эта ведьма сегодня же будет сожжена на костре. Если ты сознаешься в укрывательстве этой особы, то, возможно, я помилую тебя.
– Я не знаю, кто она, мой царь, – ответил Рутенос. – Я её не видел. Она появилась совершенно неожиданно и предложила помочь.
– Ох, не верю я тебе, – вздохнул Эбаро. – Что хочешь говори, но я не верю.
– За что же вы ополчились на неё? – поинтересовался кузнец. – Чем вас напугало столь хрупкое создание?
– Это не твоё дело, – грубо бросил царь и вышел из камеры.
Дверь снова заперли, оставив Рутеноса одного наедине со своими мыслями.
Посередине площади стоял высокий шест, который окружал огромный стог сена. На казнь собрался весь город. Никто не мог взять в толк, кого казнят на этот раз. Недалеко стояли два трона и стража с оружием. Молодой царь появился в кругу свиты и верховного совета, рядом была и его вдовствующая мать. Затрубили трубы. Воцарилась тишина. Под конвоем вывели гиану с завязанными глазами. Между собравшимися жителями разлетелся удивлённый шёпот.
К гиане подошёл Руам и громко произнёс:
– Эта женщина обвиняется в колдовстве и убийстве трёх человек из царской стражи! Также она отравила сотню коров, сожгла амбар с зерном и ослепила кузнеца Рутеноса! За подобные злодеяния совет приговорил её к сожжению на костре!
– Всё это так! – ответила Гвира, повернув лицо в то направление, где сидел царь. – Кроме одного! Если я ослепила Рутеноса, то скажи, царь, почему он сейчас сидит в подземелье? Может, завтра ты казнишь и его, уличив в сговоре со мной?!
– Его сейчас осматривает мой лекарь! – ответил Эбаро.
– Ты завязал мои глаза, но это не значит, что я не чувствую твою ложь! – ответила она. – Пусть кузнец придёт сюда и докажет мои злодеяния! Неужели ты не выполнишь последнюю просьбу!?
Царь Эбаро был явно обескуражен, оборачиваясь к матери и членам совета.
– Да, пусть придёт Рутенос! – выкрикнул мужчина из толпы.