Я о многом сожалела, пока была слепа. Зря я надела цветные линзы, которые обещали придать глазам «бирюзовый оттенок», а сделали их красными, как у кролика. И на серебристую кофточку не стоило тратиться. Возможно, я всё та же неудачница и мне вообще не надо было идти на вечеринку. Ведь покорение Вовы К. не стоило потраченных усилий. И обернулось такими потерями…
Слепота – это не просто «когда ты не видишь». Одноклассники потом спрашивали, как это – быть слепым. Ну, так. Ты заточен внутри собственного тела. Будто поломан. Как телевизор без изображения. Понимаешь, что зрение было самой главной твоей настройкой. Без него ты просто набор хаотично включающихся остальных четырёх чувств. Они, как ни стараются, не могут показать тебе мир. От этого кажется, что всюду кроется какой-то подвох. Но это если красиво говорить. А если по существу… Я была слепа всего три дня. Да и то не полностью, размытые очертания предметов я различала – будто окружающий туман местами был более плотным. Что-то шевелилось перед глазами. Я могла отличить «человека» от «тумбы», даже если они одного размера.
Когда я ложилась спать накануне, зрение было немного нечётким, но я решила, что это из-за того, что долго смотрела в монитор. Однако, открыв утром глаза, я увидела лишь пульсирующую черноту. Я решила, что ещё слишком рано, тёрла глаза, моргала. И только когда не нашла взглядом светящиеся цифры электронных часов, стала звать маму.
Ковид в разные игры играет, это лотерея. Со мной он явно смухлевал: два дня не проявлял себя ничем, кроме небольшой температуры. Даже обоняние не пропало. Не было ни насморка, ни кашля. А на третий день я открыла глаза, а кругом темно. Я сказала прибежавшей маме:
– У меня что-то с глазами.
Она спросила:
– Сколько пальцев я тебе показываю?
И я ответила:
– Мам, я не вижу даже тебя.
Она прерывисто втянула воздух, но сразу же взяла себя в руки.
– Так… Так. Звоню в скорую. – Она уже пикала клавишами телефона. Потом мама дважды продиктовала адрес диспетчеру и, меряя комнату шагами, слушала его едва различимый голос в трубке. И вставляла время от времени раздражённо: – А я откуда знаю!.. Нет, просто ничего не видит!.. Поторопитесь!
Потом она села на кровать, взяла меня за руку и попросила:
– Только спокойно!
– Да я спокойная.
– Вот и хорошо.
Загрохали дверцы шкафов. Что-то свалилось на пол, наверное, коробка с ботинками с верхней полки.
– Ма, что ты делаешь?
– Сумку собираю, конечно.
Все остальные органы чувств обострились сразу же, пытались помочь глазам, подменить их. Я почувствовала, что две приехавшие докторши пахнут по-разному! Ощутила, что носилки, на которых они меня спустили во двор, жёстче сидения в машине. Различила почти неслышный звон ампулы, от которой отломили колпачок.
– Ты как? – постоянно спрашивали меня по дороге, и я честно отвечала:
– Я ничего не вижу.
– Но в остальном как?
– Никак. Нормально.
В больнице каталка оказалась жутко скрипучей. У одного доктора густой, внушающий уважение голос. Второй только что покурил. Мне светили в глаза (я узнала об этом только потому, что предупредили), а меня саму просвечивали на томографе; его звук был чем-то средним между уханьем филина и шумом водопада. Потом мы ждали где-то – молча, моя голова лежала у мамы на коленях. В те минуты не было ужаса ожидания, я не кусала ногти и не молилась. Кажется, я вообще ни о чём не думала. Тупила. Может, это был шок. Так что, когда доктор сказал деловито: «Дня за три, я думаю, зрение вернётся», – я не испытала облегчения. Потому что ещё даже не успела испугаться.
– У неё кровоизлияние в стекловидном теле обоих глаз, – продолжал врач, – попросту говоря, инфаркт глаза, но лёгкий. Девочке крупно повезло. Коагулянты и капельницы должны с этим справиться.
Я осознала, наконец, чего удалось избежать. Докатило: а ведь это могло быть навсегда? Навсегда – остаться – без зрения.
Но за три дня, пока я ничего не видела, я успела прожить целую жизнь. Чёртову слепую жизнь. Поесть и сходить в туалет самостоятельно – это, оказывается, был праздник, который я могла позволить себе каждый день и который не ценила. Когда прозрею, буду славить каждый приём пищи. Буду целовать книги и экран телефона за то, что могу читать. Улыбаться людям просто потому, что вижу их.
Первый день тянулся бесконечно. Три капельницы по полчаса – вот и все развлечения. Принюхивалась к запахам из столовой: вот это – капуста, а это – тушёнка.
Мама почти не отходила от меня, кормила с ложечки, совала то ложку, то салфетку, то градусник. Старалась быть весёлой. Я боялась, что моя болезнь брякнет по ней так, что её саму госпитализировать придётся, но она ничего, держалась, не плакала. Съездила домой, привезла мне одежду (от шока половину нужного не положила). На обратной дороге она купила мне чипсы с перцем. Мама клала мне в рот кусочки, и как же громко они хрустели на зубах! Я услышала, что и она хрумкает под шумок.
– Мам, ты тоже, что ли, ешь? Тебе не стыдно объедать слепого ребёнка? – пошутила я.
– А откуда ты знаешь, что я ем? Ты же не… – начала она.
– Хрустит, вообще-то. У меня теперь знаешь какой слух? Я слышу даже, как ты сейчас облизываешь палец.
– Серьёзно?
– Абсолютно.
Вдруг над головой грянул тот самый густой, вызывающий уважение голос:
– Вы совсем с ума сошли? Вы что делаете?
– А что мы делаем? – искренне удивилась я.
– Ладно, девочка не знает, что от глутамата и соли поднимется глазное давление! Но мама тоже хороша. Такая инфантильность!..
Мы с мамой пристыженно молчали. Ну да, товарищ доктор, моя мать не идеальна. Она, как вы верно заметили, бывает инфантильной.
Тревога пришла на второй день. Первый я провела вроде как в суете, хотя всё время лежала, а наутро началась пытка: лучше мне или ещё нет? Я без конца прищуривалась и напрягала глаза, но с ужасом понимала: улучшений нет, вообще никаких. Редкие всполохи на чёрном фоне. Руку свою не вижу. Весь день я гоняла: а может, врачи ошиблись? А если они сказали, что всё поправимо, просто чтобы меня подбодрить? Я стала часто спрашивать, сколько прошло времени. Оно шло слишком медленно. Я не захотела обед. Я вертелась на постели, как червяк. Меня раздражала болтовня соседок-малолеток. В какой-то момент полились слёзы; я размазывала их, удивляясь тому, что раньше не замечала, какие они горячие. Мама позвала врача, и он хмыкнул:
– Ты чего хочешь? Ещё только день прошёл. Лечение идёт успешно.
И при этом он как-то так отрегулировал этот свой густой голос, что я успокоилась. И мне даже стало стыдно. Но это продолжалось буквально пять минут. Доктор ушёл, и меня снова стала наполнять тревога. Что значит «всё будет хорошо», если я вообще ничего не вижу?! И снова страшные мысли полезли в голову. Да, без зрения мозг может нарисовать такие картинки от себя, что только держись! Он распоясывается.
В общем, когда пришли мои одноклассницы Катя и Юля, я была не в лучшей форме. Сперва я услышала, как они тихо переговариваются в коридоре. Слов было не разобрать, но голоса встревоженные. Потом скрипнула дверь, раздалось тихое шуршание, топот их ног.
– Привет, Алекса! – сказала Катя громко, как глухой.
– Мы пришли тебя проведать! – добавила Юля.
– Привет…
«Господи, сделай так, чтобы девочки не начали задавать маме всякие вопросы про её работу. Сделай так, чтобы мама не называла меня при них Шурой. Пусть она меня не опозорит». И мама не подвела. Сказала: «Пойду куплю себе кофе в автомате» – и ушла.
Меньше всего мне нужно, чтобы одноклассники раскусили, какая она на самом деле.
Я подумывала поинтересоваться, как там Вова К., но не хотелось, чтобы девочки решили, что я за ним бегаю. Это он за мной пусть бегает. Вместо этого я спросила:
– А что это шуршит?
– Шарики. Правда красивые? – спросила Катя. И паузу, которая повисла после этого в воздухе, можно было потрогать руками. Клянусь, я услышала, как Юля толкнула её в бок.
– Уверена, что красивые, – дипломатично сказала я, хотя зачем мне шарики, которых я не вижу?
– И все ребята тебе на открытке пожелания написали. Чтобы поправлялась. И Вова К. тоже…
Я, между прочим, из-за него ослепла. А он мне – открытку подписал? И тут меня прорвало:
– Вы серьёзно? Вы издеваетесь, что ли? Как я должна её читать?!
Я почуяла запах кофе. Это мама вернулась. Стоит, видимо, в дверях с круглыми глазами и молчит.
Одноклассницы тоже молчали. Я не должна была так…
– Вы извините, девчонки, – сказала я, – ковид сильно бьёт по нервной системе. Я из-за него сейчас нервная.
– Да ты что! Не извиняйся! – затараторила Юля. – Ты просто знай, что одноклассники переживают за тебя и ждут, когда ты вернёшься…
На той злополучной вечеринке Вова К., по всем расчётам, должен был подпасть под мои чары. И я была на высоте. Просто всё провалилось, так бывает.
Родители Вовы арендовали кафе и напечатали в типографии пригласительные билеты: «Приходи на мою вечеринку поиграть в «Кальмара»!» И раздавал он их не всем. Я, хоть в классе и новенькая, билет получила. Немного работы над собой, и вот результат: самый популярный мальчик пригласил меня на день рождения. На празднике он должен был, по моим планам, похвалить мой прикид и предложить свою дружбу.
Чтобы у Вовы К. не осталось шансов выкрутиться, я приобрела на маркетплейсе цветные линзы (выбрала, конечно, те, что со скидкой 90 %). Потом, вместо того, чтобы спать, я штудировала платформу уценённых товаров. Просеивала тонны шлака в поисках одной жемчужины. И она нашлась. Я наткнулась на объявление: «Продам серебристую кофточку Prada на молнии за символическую цену». Чтобы найти на сайте одно такое объявление, нужно прочесть тысячу. «Готова купить!» – сразу же написала я. Утром владелица ответила: «Да, приходите», – и я успела заскочить к ней перед школой. Жила она через два дома, и уже скоро я стояла в её прихожей.
– Почему вы отдаёте такую классную кофточку? – спросила я, примеряя это чудо. Она села идеально!
Женщина пожала плечами:
– Дочке купила, но ей что-то в ней не понравилось.
Вот так вот. Просто «не понравилось». Есть на свете настолько заевшиеся принцессы, что им лень сдать в магазин не подошедшие дорогущие вещи. Я протянула женщине 300 рублей. Для неё – «символическая» сумма, для меня – состояние.
Я таскала эту кофточку в рюкзаке весь учебный день, думая, какое неизгладимое впечатление она произведёт вечером на Вову К. Придя домой, я спрятала её в подъезде, в почтовом ящике под номером 105. Это мой тайник. Маме не нужно знать про мои обновки. В этой квартире никто не живёт, а замок на ящике легко отгибается пальцем.
Вечеринка была назначена на пять. В четыре я сказала: «Мам, я на день рождения». Она ответила: «Угу», – не отрываясь от монитора; смотрела турецкий сериал.
На первом этаже я осмотрелась – никого; достала из почтового ящика кофточку, стала стаскивать через голову рубашку в клеточку. Вдруг лифт зашумел, спускаясь вниз. А я, как назло, застряла в рубашке, она ни туда ни сюда. Но я смогла и стащить её (оторвав пуговицы), и натянуть свою Prada, а сверху и куртку. И даже нацепить на лицо выражение «стою тут, ничего не делаю». В фильмах бывают такие сцены: герой успел потушить пожар в комнате, припрятать трупы и принять непринуждённую позу за секунду до того, как к нему вошли.
Когда из лифта вышли соседи сверху, я приветствовала их вежливым «здрасьте», комкая в руках рубаху. Мне не впервой переодеваться в подъезде на скорость. Это моя новая суперспособность. А вот надевать линзы в таких условиях мне ещё не доводилось. Никогда не доводилось. Но, оказалось, ничего сложного: снять защитную плёнку, подцепить пальцем из ячейки маленький мокрый кружочек и залепить себе смело прямо в глаз. Я посмотрелась в зеркальце: глаза стали не то чтобы бирюзовые, но да, скорее голубые, чем серые.
До кафе я дошла пешком. Почти не волновалась. Катя прислала по дороге СМС: «Ты где?» И сразу же: «Я скажу, чтоб вот это без тебя не начинали, пока не сфотографируешься!» – и фото: целая армия из жёлтых и красных суши, выложенных в форме треугольника.
Перед входом я сделала пару глубоких вдохов и, помня об осанке и лёгкой улыбке, вошла в зал. Я думала, они будут за столом, но никто не сидел. На высоких столиках стояли тарелки, графины с разноцветными напитками, а одноклассники толпились вокруг. Фуршет, значит. Что ж, тоже хорошо. Не придётся сражаться за место возле Вовы К. за столом, можно будет настигнуть его везде и в любую минуту.
По залу расхаживал мужчина в неоново-розовой робе с капюшоном и сплошной чёрной маске на всё лицо. На одноклассниках были такие же маски, только они сдвинули их на затылок.
– Следующий конкурс: «Морская фигура, замри!» И пусть проигравшие пеняют на себя, – голосом робота объявил розовый в микрофон.
Юля протянула мне маску:
– Зацени. Я взяла тебе символ «квадрат». Главные же там вроде были квадраты?
Как здорово, что я совсем недавно посмотрела этот сериал!
– Алекса, где тебя носит? Давай скорей! – Катя потащила меня к столу с суши. – Легко, думаешь, было их сберечь?
Одноклассники столпились вокруг стола, фотографировались с нами и сосредоточенно поглощали суши прямо руками. «Алекса! Давай к нам в команду, когда будут перетягивать канат!», «Айда со мной на конкурс с шариками!» – предлагали мне.
– Наденьте маски, или покинете игру! – наигранно мрачно сказал аниматор. Мы все не без сожаления надели – в чёрном пластике было много мелких отверстий, так что всё в них видно – и стали подтягиваться к нему. На одних масках красовались круги, на других – треугольники.
В этой суматохе одинаковых чёрных лиц я потеряла Вову К. Но его светлые волосы с другими не спутаешь. Я подошла и протянула ему свёрток. С презентом я выкрутилась легко: нашла в бабушкином шкафу иллюстрированную книгу «Моби Дик», вообще новую, и просто завернула её в подарочную бумагу. А что, книга всегда уместна, к тому же это классика.
Зря, получается, я надевала линзы: лица-то всё равно не видно. Но девчонки хоть похвалили мою Prada.
Потом мы играли в «Морская фигура, замри!» под команды аниматора. Тем, кто не успевал застыть, он замогильным голосом говорил: такой-то выбывает! Мы с Володей вылетели первыми и стали наблюдать, как одноклассники борются за свою «жизнь».
Вова был в голубой рубашке, которая не только напоминала униформу игроков из «Кальмара», но и красиво сочеталась с его светлыми волосами.
Когда я только пришла в их класс, сразу заметила эту шевелюру и, ещё даже не разглядев лица, решила: вот кто тут главный сердцеед. И я не ошиблась. Вова К. явно волнует своих одноклассниц. Дело не только в волосах, от него самого исходит что-то такое. Мама сказала бы, сильная энергетика.
Не просто же так он вручил мне приглашение? Да ещё и смотрел при этом в глаза. Всё уже на мази. Мне всего-то нужно – додавить его сегодня.
– Володя, не нальёшь мне сока? – попросила я.
Но тут суровый аниматор в розовом приказал нам приступить к следующему испытанию – перетягиванию каната.
Вова встал со мной в одну команду – я чувствовала на затылке его дыхание, – и мы принялись вчетвером тащить верёвку, тужась и пыхтя, пока соперники не повалились на пол. Потом мы играли в «Сосчитай шарики» и во что-то типа классиков, только это называлось «Стеклянный мост». Вечеринка получилась хоть куда, но Вове совершенно некогда было обращать на меня внимание. Ничего, решила я, возьму своё во время дискотеки; я хорошо танцую, не зря же я ходила в танцевальную студию три года.
Но когда я зашла в туалет и приподняла маску, чтобы осмотреть лицо, из зеркала на меня смотрели два красных глаза. Чёртовы уценённые линзы оказались слишком ядовитыми, или я не помыла руки, когда их надевала, но глаза были не просто воспалёнными, а кроваво-красными. Линзы я выкинула в ведро, но, как ни плескала в лицо водой, краснота не прошла.
Я не стала искушать судьбу и понеслась в гардероб. Написала СМС Кате: «Заболеваю, пришлось свалить». Забрала куртку и пошла домой.
От прогулки легче не стало. Я переоделась в подъезде в порванную рубашку, а дома, проскользнув мимо мамы, сразу закрылась в комнате. И, только очутившись на кровати, поняла, что и правда заболеваю. Ломило лоб, руки и ноги.
Утром я проснулась с температурой, на которую смогла списать маме красные глаза, и осталась дома. Вова К. прислал мне: «Как здоровье?» – и фотки с вечеринки, на которых у всех были одинаковые чёрные лица. Я хотела написать что-то игривое в ответ, но мне стало и правда очень фигово.
А ещё через день, проснувшись, я поняла, что ничего не вижу. Так я и очутилась в больнице.