– За выдающиеся достижения в области защиты растений и растениеводства и внедрение их в народное хозяйство СССР награждается председатель колхоза Новый Путь Ульяновского района Калужской области Филатов Александр Александрович.
В колонном зале дома союзов раздалась очередная порция аплодисментов, и я, поправив пиджак, встал со своего места в первом ряду и пошёл на сцену.
Поднявшись я оказался под объективами фотоаппаратов и, приняв из рук Косыгина диплом и бархатную коробочку с медалью, энергично пожал ему руку.
Рукопожатие председателя совета министров СССР показалось мне крепким еще в тот раз когда мы с ним познакомились в Ялте, но сейчас он как будто специально пожал мне руку еще крепче.
– Поздравляю, товарищ Филатов, – сказал мне Алексей Николаевич, – спасибо за вашу работу.
– Я благодарен партии и правительству за оказанную честь, Алексей Николаевич, – ответил я и вернулся на своё место.
Всего несколько секунд на сцене и вот я лауреат второй по значимости, после Ленинской, советской премии. медаль, звание и круглая сумма в пять тысяч рублей, которая шла приятным бонусом.
Когда на свадьбе Кости его отец, Арсений Викторович, намекнул мне что меня, возможно, представят к премии, я думал, что пойду паровозом к авторскому коллективу Васнецова. Всё-таки я был инициатором проекта, но не его исполнителем.
Однако получилось по-другому и меня наградили отдельно от Васнецова, которого чествовали несколькими минутами ранее.
Это приятно и удивительно, обычно так не делали. И почему это произошло, было для меня загадкой.
Которая решилась часом позднее, на банкете посвященному этому славному событию.
Среди приглашенных на это важное мероприятие оказалось много знаковых персон, которые меня поздравили.
Первым ко мне подошёл Виктор Михайлович. Глушкова в числе награжденных не было, но без него не обошлось, премию получили и его подопечные, так что академик на награждении, а потом и на банкете, тоже присутствовал.
– Поздравляю, Александр Александрович, – сказал он подойдя к моему столу с рюмкой водки, – вы с Васнецовым большое дело сделали. Может быть даже большее чем мы с вами, когда запустили ваше тепличное хозяйство. Кстати, как оно себя чувствует?
– Прекрасно себя чувствует, Виктор Михайлович, всё работает как часы, урожай зреет и мы сейчас готовим теплицу к зиме. Хотим обеспечить круглогодичный цикл производства. Свежие овощи на новогоднем столе, что может быть лучшим подарком для советских людей?
Я ответил Глушкову нарочито громко, так чтобы меня услышали не только соседи по праздничному столу, Васнецов со своей командой, но и те, среди которых меня больше всего интересовал академик Мишустин.
Евгений Николаевич в этом году получил гос. премию за цикл работ в области микробиологии и биологической фиксации азота, и он был как раз тем человеком который мне нужен.
Раз уж мне удалось стать одним из избранных, то грех не воспользоваться этой возможностью и не попробовать завести нужные связи в советской науке, которые позволят мне сделать следующий, очень серьезный шаг.
Я решил попробовать резко, в разы, увеличить использование удобрений в моем колхозе, а для этого мне нужны сильные союзники, под которых в следующей пятилетке выделят финансирование и фонды. Мишустин как раз один из таких.
Дело в том, что в покинутом мною времени в России на гектар использовалось максимум сорок семь килограмм удобрений всех типов, тогда как в других странах этот показатель был больше в разы. От восьмидесяти пяти в близкой нам по климату Канаде до двухсот пятидесяти килограмм в Западной Европе.
Собственно это, вкупе со значительно более качественной механизацией, и есть причина намного большей урожайности в западных странах.
Сейчас же ситуация с удобрениями в СССР была еще более плачевной. У меня в колхозе, как и у соседей собственно, даже в Свете Коммунизма, который специализировался на овощах, показатель использования удобрений колебался в районе двадцати – двадцати пяти килограмм на гектар.
Если во время грядущей девятой пятилетки мой колхоз станет экспериментальной площадкой и по этому вопросу – кратному увеличению использования удобрений на полях, то через пять лет, во время десятой пятилетки наш опыт будут уже масштабировать на всю страну и начнётся строительство дополнительных мощностей по производству этих самых удобрений.
Таким макаром глядишь и в Горбачевские времена мы достигнем настоящей, без оговорок, продовольственной безопасности. Не придётся тратить валюту и золото на зерно или завозить из дружественной социалистической Болгарии и прочих Алжиров сладкий перец, томаты и апельсины.
А продовольственный импорт в СССР был огромный, после семьдесят второго года чуть-ли не сорок миллионов тонн завозилось ежегодно, на что тратилось до пятнадцати процентов золотовалютной выручки страны. Непозволительно много, преступно много!
Ну и самом собой, эта моя идея обещала золотые горы и кратное повышение благосостояния моих людей, работников колхоза Новый путь.
А за то время пока я здесь, они стали по настоящему моими. Все эти Ягодецкие, Горбаковы, и прочие дяди Мити. Все они мои, со своими достоинствами и недостатками.
Все эти мысли промелькнули у меня в голове, пока мы с Глушковым чокались рюмками, в которых плескался отменный армянский коньяк, точно такой же, какой я недавно получил в обмен на свежие овощи от товарища Кольцова, директора Калужского строительного треста.
Закусив балыком, портить вкус коньяка лимоном это несусветная глупость, невесть как завоевавшая популярность на просторах нашей страны, мясо и только мясо, я нарочито громко продолжил свой спич:
– Да, Виктор Михайлович, дела у наших с вами теплиц идут отменно. Правда есть у меня одна идея, к сожалению, пока что нереализуемая.
– Какая же? – спросил Глушков и как-то заинтересованно посмотрел на стол за которым я сидел. Проследив его взгляд я внутренне улыбнулся и, взяв бутылку, налил академику и себе коньяка.
– Это даже не идея насчет теплиц, хотя и о них тоже, скорее про весь мой колхоз. Очень у нас бедно с удобрениями, – здесь я мысленно перекрестился, дальше надо было идти по очень скользкому льду, но всё-таки продолжил, – мне недавно на глаза попалась переводная статья про израильский опыт. Они тоже развивают у себя тепличное в частности и сельское хозяйство в общем и тратят существенно больше удобрений чем мы. В основном азотных, – это слово я отдельно выделил, – вот бы и нам попробовать кратно увеличить расход удобрений. Правда, для этого нужно провести большую исследовательскую работу, как теоретическую так и практическую. С последним мой колхоз справится, вот только как к этому делу привлечь товарищей ученых?
После этого мы снова выпили с Глушковым, а затем он увидел Мишустина, который слушал нас достаточно заинтересованно и воскликнул:
– Евгений Николаевич, дорогой, ты же у нас большой специалист как раз по этой части.
Делать нечего, пришлось Мишустину встать со своего места и подойти к нам. Глушков представил нас друг другу, а потом, спустя пару минут, сказал:
– Я вас оставлю, побегу к своим. Еще раз поздравляю вас, товарищ Филатов.
Я беззвучно сказал ему «спасибо», Виктор Михайлович улыбнулся и крепко пожал мне руку.
Следующие минут двадцать я старательно очаровывал уже следующего академика. Как оказалось, Мишустин знал про меня, «Земля слухами полнится», как он сказал. Кажется, я эту фразу слышу уже не в первый раз. Похоже я со своими идеями и впрямь успел наделать хорошего такого шороха, что теперь был на слуху.
Не знаю какая муха меня в тот момент укусила, но я был ну очень красноречив, так что в результате Евгений Николаевич в какой-то момент прервал меня и сказал:
– Товарищ Филатов, думаю нам нужно продолжить разговор в другом месте. Пойдемте.
Мы прошли между столами, за которыми цвет советской науки и культуры усердно, со всей своей коммунистической сознательностью отмечал награждения, и оказались в «красном уголке», в той части зала, где во главе с Генеральным Секретарем Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза, дорогим Леонидом Ильичом Брежневым, праздновали министры, первые секретари и их заместители.
Первым кого я увидел там, был Алексей Николаевич.
Косыгин о чем-то увлеченно разговаривал, скорее даже спорил с каким-то монументальным мужиком в хорошем костюме, чья лысина буквально сияла.
Алексей Николаевич заметил нас с Мишустиным, улыбнулся и обратился к своему собеседнику:
– Владимир Владимирович, а вот и наше, вернее ваше молодое дарование. Товарищ Филатов, познакомьтесь с Владимиром Владимировичем Мацкевичем, министром сельского хозяйства Советского Союза.
Рукопожатие министра было крепким, как и он сам. После обязательного советского церемониала Мацкевич спросил у Мишустина в чем дело.
– Да вот, Владимир Владимирович, товарищ Филатов занимается низкопоклонством перед западом, – брови и Мацкевича, и Косыгина взлетели вверх, а Мишустин видя их удивление пояснил, – товарищ председатель хочет у себя в колхозе внедрить опыт кап. стран, кратно увеличить использование азотных и фосфатных удобрений у себя на полях.
Казалось бы, какая мелочь. Какой-то заштатный председатель у себя в колхозе, у черта на куличках на самом деле, придумал завиральную идею. Вопрос совсем не того порядка, чтобы его обсуждать на самом высоком государственном уровне.
Но штука в том что сельское хозяйство было самым настоящем «больным местом» для руководства страны. Союз сейчас ел только то, что собирал на своих бескрайних полях. Поэтому виды на урожай и перспективы развития села занимали особое место в разговорах партийных и государственных руководителей.
Так что ответственные товарищи нас с Мишустиным не послали, а наоборот очень заинтересовались.
И снова я понял, что как следует пошумел на самом высоком уровне, Мацкевич был в курсе того, что происходит не только у меня в колхозе, но и у соседей из Света Коммунизма. Он с Косыгиным подробно расспросил меня, как идут дела, потом мы переключились на мою идею, а в конце что-то прошептал Косыгину на ухо. Тот улыбнулся и кивнул.
Затем товарищ Мацкевич подозвал одного из официантов, которые как пчелы вокруг цветов кружились рядом. Официант кивнул и куда-то пошёл.
Косыгин тоже отошёл и через минуту вернулся с человеком чьи брови стали источником бесчисленных анекдотов.
– Вот, Леонид Ильич, товарищ Филатов, молодое и очень перспективное дарование нашего сельского хозяйства. Сколько вам лет, товарищ Филатов, – обратился Косыгин уже ко мне.
– Двадцать семь, товарищ председатель совета министров СССР.
– Двадцать семь, а уже такой молодец, – пробасил Брежнев, пока что полный сил, а его дефект речи, полученный после ранения во время войны еще не проявлялся, никаких сисек масисек и сосисок сраных не было и близко. – А что же вы не надели государственную награду, товарищ Филатов?
Пришлось лезть во внутренний карман пиджака и доставать коробочку с медалью.
Брежнев взял её из моих рук, открыл и прикрепил на правую сторону пиджака.
Я боялся что он еще и полезет целоваться, но нет. Я, слава Богу, не Эрик Хоннекер, так что товарищ генеральный секретарь просто пожал мне руку.
– С такой молодёжью мы можем быть спокойны за наше с вами советское государство, товарищи, – заявил Брежнев.
Все остальные согласились с ним, и очередной официант тут же подал нам на подносе коньяк и закуски.
Все собравшиеся разобрали рюмки и выпили.
– Желаю вам успехов в труде, товарищ Филатов, – сказал Брежнев, а потом они с Косыгиным вернулись за стол, где тут же заговорили со своим соседом. – Да, да, Юрий Владимирович, так на чем мы остановились? – услышал я. Андропов, а это скорее всего был он, о чем-то тут же тихо заговорил.
Но это меня не касалось, тем более что к нам с Мацкевичем подошёл очередной мужчина в импортном костюме. Которого мне представили как Кандренкова Андрея Андреевича, первого секретаря Калужского обкома коммунистической партии Советского Союза.
Мишустин рассказал Мацкевичу и Кандренкову о моей идее с удобрениями, пообещал со своей стороны оказать всяческое содействие и помощь от советской науки, а потом когда товарищи академики, министры и секретари обо всем договорились, Кандренков сказал мне:
– Я рад что мы не ошиблись в вас, товарищ Филатов, – видя моё непонимание он продолжил, – есть предложение выдвинуть вас в депутаты верховного совета СССР следующего созыва. У вас как у депутата будут фонды, которые вы сможете использовать в этом деле. Так что надеюсь на вашу коммунистическую сознательность.
– Министерство и академия наук тоже поучаствуют в полном объеме, – добавил Мацкевич, – верно товарищ Мишустин?
– Конечно, – ответил тот, – я поговорю с Келдышем.
– Вот и славно, – откликнулся Мацкевич, – товарищи, сейчас подадут горячее, – прозрачно намекнул он на то, что пора расходиться, – Александр Александрович, вы где в Москве остановились? В гостинице?
– Нет, у родителей институтского друга.
– Понятно, я пришлю к вам своего секретаря, скажите ему адрес, и он передаст вам приглашение на трибуну возле мавзолея на завтрашнюю демонстрацию. А послезавтра жду вас у себя в министерстве, поговорим более предметно.
– А я вас жду у нас в области, – добавил Кандренков, – вместе с секретарем вашего райкома, председателем исполкома и товарищами из областного управления сельского хозяйства обсудим планы вашего колхоза на следующую пятилетку.
После этого я со всеми попрощался и вернулся за свой стол, где меня ожидал Васнецов. С ним мы обсудили всё, что я услышал, на радостях выпили под котлеты по-киевски, затем еще и еще, и, когда банкет закончился, я сильно навеселе вышел на пронзительный московский воздух.
Поймать такси не составило труда, целая стая машин паслась возле дома союзов, и я поехал к родителям Кости.
«Вот такая вот застольная дипломатия по-советски с непредсказуемыми последствиями» – думал я смотря в окно на пробегающие мимо меня пейзажи ночной Москвы образца ноября тысяча девятьсот семидесятого года.
«Не думал не гадал а депутатом стал», – скаламбурил я про себя и усмехнулся, «как бы мне всё это боком не вышло, слишком уж всё серьезно закрутилось».
– Высоко ты забрался, Саша, – сказал мне Доронин Старший, когда мы расселись в их столовой, и я под очередную бутылку с закуской, на сей раз столичной водки, пересказал всё что произошло со мной за этот вечер, – выше только звёзды. Смотри не оступись, больно падать будет.
– Да я всё понимаю, Арсений Викторович. Но куда деваться? Назвался груздем, полезай в кузов. Мне, на самом деле, это депутатство поперек горла.
– Зря ты так, Саша. Депутат это не только почёт, достаток и возможность проголосовать «за» по не тобой согласованным вопросам. Это еще и возможности, очень большие возможности. Кстати, ты уже думал что делать с деньгами?
– Которые за премию? – зачем-то уточнил я.
– Ага, с ними.
– Нет, а что?
– Поверь, тебе нужно их куда-то пожертвовать. Или в Советский в фонд мира, например. Тебе теперь нужна безупречная биография. Так что так будет лучше. И вот еще что… как у тебя на личном фронте?
– Что вы имеете в виду?
– Жениться тебе надо. Чем быстрее тем лучше. Холостой депутат верховного совета это нонсенс…
Я ворочался в постели и всё никак не мог заснуть. Что-то я не готов себя связывать узами брака. Да и кого под венец звать? Не Веру же и уж тем более не Калугину. В мысли пробрался образ Лукиной, но у нас с ней ничего и не было пока, так что тоже рано о таком думать.
С этими мыслями я и уснул.
Демонстрация на седьмое ноября мне запомнилась в основном пронзительным ветром и холодом. Из-за этого ветра моя встреча с Мацкевичем не состоялась, товарищ министр слёг с высокой температурой, так что я просто вернулся к себе в колхоз. В министерство нужно было ехать уже после нового года.
Но это даже хорошо, было время как следует подготовится к этому разговору.
И очень интересно, что же мне скажет Кандренков в обкоме.