Право на месть - читать онлайн

Пролог

– Гетман, Гетман, я – Инжир, прием. Гетман, Гетман, я – Инжир, прием…

Начальник расчета самоходной огневой установки зенитно-ракетного комплекса «Бук» нехотя потянулся к свисающему со стойки микрофону портативной рации. Из глубины тесного отделения боевой машины за ним пристально следили две пары глаз. Номера расчета – первый и второй операторы. Еще один – механик-водитель, сидел прямо за спиной, начальник расчета не мог сейчас видеть его лица, но буквально кожей ощущал, как тот напрягся всем телом и подобрался в удобно пружинящем кресле. Инжир – позывной поста дальнего обнаружения, наблюдающего за небом со стороны уже вторую неделю гремящей выстрелами Осетии. Выход его на связь сейчас в неурочное время мог означать только одно – настала пора отрабатывать полученные деньги. Так что, похоже, пришел и их черед ввязаться в закипающую драку. Они до последнего не верили, что дойдет до серьезного противостояния с применением современной техники, надеялись, что дело, как обычно, ограничится лишь игрой мускулов, да дипломатическими нотами, но кажется этим надеждам не суждено было сбыться.

Начальник расчета, рано поседевший крепкокостный мужчина лет сорока-сорока пяти, с рублеными чертами покрытого глубокими морщинами лица, поднес микрофон рации ко рту и привычно вдавив тангенту произнес, стараясь как можно четче выговаривать каждый звук:

– Я – Гетман, я – Гетман, слышу тебя, Инжир. Прием.

Он уже почти знал, что услышит в ответ. Все же есть нечто необъяснимое, но хорошо знакомое любому вояке, некое шестое чувство. Что-то сродни предвидению древних пророков, точному, яркому, но бессильному что-либо изменить. Вот и теперь накатило, ударило жарким туманом в голову, и когда рация отозвалась сквозь шипенье эфирных помех он даже не удивился.

– Гетман, птица летит к тебе, птица летит к тебе. Как меня понял? Как понял? Прием, – гортанный голос нещадно коверкающий русские слова бился в замкнутом пространстве боевого отделения, отражаясь от бронированных стенок, ввинчиваясь в глухой рев вышедшей на режим турбины, насмешливо дрожал в такт перемигивающимся разноцветными огнями транспарантам и индикаторам обзора.

Сжавшийся справа на своем кресле первый оператор зло скривился прикусив губу, глаза его сузились превратившись в две щелочки из которых холодно с угрозой смотрели черные точки зрачков. «Птица летит!». Значит, не обошлось, не пронесло, как хотелось бы верить. Но ничего, придут, так встретим, не впервой. Он искоса глянул на мерцающий перед ним зеленоватыми пятнами индикатор угловых координат. Плохо, очень много засветок, русские тоже не дураки, худшего времени для работы зенитчиков не придумать. Выползающее багровым краем из-за горизонта солнце неровно нагревает косыми лучами атмосферу, ползут вверх-вниз струи теплого и холодного воздуха, висит над землей неравномерными скоплениями водяная взвесь конденсата, отражаются от нее поисковые лучи станции обзора, забивая экран индикатора помехами, непонятной мутью и засветками, поди отличи в этом хаосе сверкающих точек летящую к тебе цель. Первый оператор криво ухмыльнулся, презрительно, по-волчьи вздернув верхнюю губу, обнажая в зверином оскале крупные белые зубы. Ничего, справимся… Как-никак за плечами сотни боевых пусков в самых различных условиях, по целям всех видов и классов, прикрытым помехами, совершающим специальные противоракетные маневры, проводящим групповой налет, хитро прячущимся на малой высоте, примеряясь к рельефу местности, или наоборот подкрадывающимся на пределе досягаемости, почти в стратосфере. Сотни самых разных целей и лишь несколько промахов, да и то не по его собственной вине, а в результате независящих от расчета обстоятельств.

Против воли вспомнился вдруг когда-то украшавший его китель значок офицерской классности, значок на щите которого гордо сияла буква «М». Мастер. Специалист высокого полета, однозначно стоящий выше обозначаемых цифрами классных категорий. Это звание он заработал немалым потом, а порой и кровью, и до сих пор где-то в архивах Министерства Обороны чужой, ставшей вдруг заграницей страны еще можно наверное отыскать аккуратно подшитую в личное дело копию приказа о присвоении ему высшей ступеньки в классной квалификации. Он до сих пор помнил тот день случившийся очень и очень давно, многие годы назад… Тогда у него была другая Родина, не та что сейчас, а прежняя, писавшаяся всегда с большой буквы и только так. Так его сопливым пацаном научили в школе. Теперь от той страны у него осталась лишь мутно-синяя неумело сделанная татуировка на левом плече. Классическая скульптура монументального советского искусства – Родина Мать, вздымающая над головой тяжелый меч, и два слова в которых вмещается все: «Абсолютная Родина». Теперь он живет в другой стране, лишь карикатурно напоминающей ту, что была раньше. А в засеченной Инжиром цели находятся те, кому родиной стал другой, кровоточащий обломок Великой Державы. Той самой, которая вручила когда-то перовому оператору офицерские погоны с двумя большими звездами и красными просветами – воинское звание подполковник.

Первый оператор досадливо куснул нижнюю губу, сильно, почти до крови, он не хотел вспоминать свою прежнюю жизнь, не хотел о ней думать, особенно сейчас, когда предстояло стрелять по тем, кто когда-то, вовсе не так и давно, носил такие же точно погоны, а может быть даже и такие же значки с буквой «М». В окрашенном золотистыми рассветными лучами небе сегодня вполне могли оказаться такие же, ученные еще могучей империей, мастера-летчики, что не идут ни в какое сравнение с безответными мишенями по которым он работал в прежней жизни. Нет, стоп! Не думать об этом, не вспоминать! Выбросить все из головы и готовиться к бою. Сейчас его дело – четко сработать, остальное – пьяные слезы, интеллигентские сопли и рефлексии, можно будет позволить себе после. Сейчас же выбросить все из головы, представить, что ты и не стреляешь вовсе, а решаешь обычную контрольную задачу, просто в максимально приближенных к боевым условиях. Иначе никак, иначе в самый неподходящий момент дрогнет рука, скользнет с кнюпеля палец и цель не будет захвачена, окажутся потеряны драгоценные секунды… Вот она советская техника, грозная своей простотой. Даже в двадцать первом веке надежный захват цели все еще зависит от выверенной точности движений оператора-человека и никаким электронным прибором не заменить сейчас бывшего подполковника имперской армии с классной квалификацией вне категорий – «мастер».

Первый оператор дважды глубоко выдохнул. Все, теперь он был абсолютно спокоен и уверен в себе, кто-кто, а уж он-то не подведет, что бы ни случилось. Лишь мерно и зло билась в висках нервно пульсирующая, стремительно наполняющаяся адреналином кровь, выбивая привычный ритм наивысшего нервного напряжения.

«Птица летит!» Второй оператор против воли охнул, тут же испуганно зажав рот рукой и глянув на начальника расчета совершенно безумным взглядом. Потом истово перекрестившись, что-то быстро-быстро зашептал мелко шевеля непроизвольно вздрагивающими губами. За ревом турбины не было слышно чего он там лепечет, но начальник расчета неодобрительно глянувший на него тяжелым взглядом, мог бы поклясться, что второй оператор читает какую-нибудь молитву, «Отче наш», или еще что-то в этом роде. Вот ведь как бывает, бывший боевой офицер, кандидат в члены коммунистической партии, клеймивший на комсомольских собраниях даже невинные армейские суеверия, не говоря уж о каких-то там религиозных предрассудках, в одночасье вышибленный из армии, лишившийся средств к существованию и отброшенный на самую обочину новой лихорадочной гражданской жизни, вдруг превратился в ревностного католика, всерьез поверившего в бога и принявшегося с упоением наверстывать упущенное за годы своего атеистического прошлого. Если бы начальник расчета не так хорошо знал своего второго оператора он обязательно усомнился бы в нем сейчас, видя его огорошенный, растерянный вид, прыгающие губы и широко распахнутые, полные неподдельного ужаса глаза.

Успешность боевой работы зенитно-ракетного комплекса практически полностью зависит от слаженного взаимодействия всего расчета. Если обнаружится хоть одно слабое звено, если вдруг не сработает кто-то из операторов, то все – пиши пропало, успеха не видать, и остальные уже никакими силами не смогут вытащить ситуацию, исправить чужую ошибку. Потому ошалело-контуженный вид второго оператора мог насторожить кого угодно, только не сидящий сейчас на своих местах в самоходной огневой установке давно притертый и сыгранный экипаж. Слишком много было пережито вместе, слишком хорошо они знали друг друга. Потому и начальник расчета и первый оператор и затихший в своем кресле механик-водитель были на сто процентов уверены, что когда придет время действовать, второй оператор сделает все как надо, на самом высоком профессиональном уровне, совершив все что возможно, и даже сверх того, а хладнокровьем и убийственной точностью движений вполне поспорит с любым другим номером расчета.

– Инжир, Инжир, – все так же размеренно и четко выговаривая слова произнес начальник расчета. – Прошу целеуказания, прошу целеуказания, прием.

– Гетман, я говорю к тебе летит, к тебе… Слышишь меня? Прямо на тебя, большая птица и две средних.

– О как! – недобро ощерился первый оператор. – Братья славяне, решили целой компанией пожаловать.

– Вот муфлон черножопый, – горестно вздохнул меж тем начальник расчета, предусмотрительно отпустив тангенту микрофона и, укоризненно покачав головой, продолжил уже в эфир: – Инжир, прошу целеуказания по птицам. Азимут движения, угол места цели и дальность от меня. Азимут, угол места и дальность. Как меня понял, прием.

– Понял тебя, понял, – гортанно отозвался Инжир и надолго задумался.

– Вот свяжись с уродами, – нервно ударил себя кулаком по колену первый оператор. – Говорил, надо было полностью комплекс разворачивать, сейчас бы получили ЦУ с командного пункта и никаких проблем, милое дело!

– Ага, – едко отозвался начальник расчета. – Только кого бы ты посадил на КП и СОЦ интересно знать? Такого же черножопого грызуна? Он бы тебе ЦУ навыдавал, замучился бы отрабатывать. Нет уж, надеяться можно только на себя, благо у нас полный расчет.

– Ну вот, – не сдавался первый оператор. – Вот Руслан и сел бы на КП, нам то на хрен водитель не нужен. Все равно никуда не поедем. А он бы там вполне справился, чем здесь просто так булки просиживать. Верно говорю, Русланчик?

Водитель в ответ лишь неопределенно хмыкнул, так что непонятно было соглашается он с идеей товарища, или наоборот полностью ее не одобряет.

– Ну да, никуда не поедем, как же, держи карман, – ухмыльнулся начальник расчета. – Так тебе и дадут спокойно шмалять с одной и той же позиции. Это ж наши там летят, русские, а они не пальцем деланные, тоже небось в военных училищах учились.

Спор между начальником расчета и первым оператором был давний и велся уже почти неделю с периодическими затишьями и перемириями. Конечно, стрелять классически, как по учебнику полностью развернутым комплексом гораздо удобнее, чем одной СОУ в автономном режиме. В этом случае станция обнаружения целей, та самая СОЦ, что упомянул вгорячах начальник расчета, еще на дальних подступах засекла бы любой движущийся в воздухе объект, перекинула информацию о нем на КП, а уж там грамотный расчет произвел бы и распознавание цели и расчет данных для целеуказания на огневые установки и вообще все, что касается всяческих и любых вычислений. Стрелкам осталось бы лишь своевременно включиться в отработанную схему и давануть кнопку пуск. Но вся эта идиллия возможна была лишь при нормально обученном и тренированном расчете на СОЦ и КП, а расчета-то как раз таки и не было. Ну не вышло у старых ПВОшников несмотря на все старания за столь короткое время вдолбить в головы своих грузинских учеников хотя бы минимальные навыки работы на казавшейся тем неоправданно сложной технике. Оттого и было принято решение об автономной работе всего с одной пусковой установки, зато полностью укомплектованной, пожалуй, лучшим экипажем за все время существования комплекса «Бук». «И один в поле воин, если он профессионал, а против него любители!», – наставительно подняв вверх указательный палец изрек, подводя итог долгим препирательствам начальник расчета. Теперь изреченный афоризм им предстояло проверить на практике.

– Кто в нормальных училищах учился, уже давно на дембеле, – неожиданно для всех включился в дискуссию второй оператор. – Это так, недоноски без налета и практики, солдаты демократии, блин. Взлетать научили, а про посадку объяснить забыли. На фиг мол, обратно с такими навыками один хрен не вернутся.

– Ну да, ну да, – хмыкнул водитель. – Выше нас только звезды, круче нас только яйца. Кто в советской армии не служил, тот вообще ни на что не годен. Вот сейчас всыплют они нам по самое не балуйся, тогда и поглядим, что запоешь…

– Не всыплют, – привычно оскалился первый оператор. – В автономе, без обмена с КПшкой и СОЦкой, они нас даже не засекут, вот увидишь! Пока мы им не врежем, эти налетчики и не почешутся. Хочешь, забьемся на коньяк?

– Ну а я что говорил? – довольно ухмыльнулся, хлопнув его по плечу начальник расчета. – Сам признался, что одним работать лучше?

Первый оператор уже открыл было рот, чтобы что-то ответить, как перебивая его из рации прорезался наконец Инжир.

– Гетман, Гетман, я – Инжир, слышишь меня? Прием.

– Да слышу, слышу, – пробурчал начальник расчета, скорчив остальным уморительную рожу и заявив: – Ни фига себе, братва, наушники говорят!

Второй оператор на заезжанную шутку откликнулся нервным смешком, остальные едва улыбнулись.

– Гетман, птицы идут с двенадцати часов, как понял? С двенадцати часов, с полуночи.

– Во дебил! – восхитился вслух первый оператор. – Это он что, нам вместо азимута?!

Начальник расчета нетерпеливым жестом заставил его замолчать.

– Понял тебя, Инжир, понял. Сообщи дальность до птиц, дальность. Прием.

– Дальность от меня сорок километров, сорок километров, как понял? Прием.

– Понял тебя, понял, конец связи, прием.

– Конец связи, – подтвердил довольный тем, что справился с порученным трудным делом Инжир.

– За неимением гербовой будем писать на простой, – вздохнул начальник расчета, разводя руками, насколько позволяла теснота боевого отделения. – Сорок километров от него, это чуть больше семидесяти от нас. Значит времени на раскачку у нас, пацаны, не осталось. Скоро эти орлятки будут здесь. Все, встаем в «Обзор» и пасем все что движется с севера.

– Давно в «обзоре», командир, муть на индикаторах видишь? Хрен тут разберешь без нормальных ЦУ… – недовольно проворчал первый оператор, тем не менее чутко склоняясь над мерцающим зеленью индикатором угловых координат и всматриваясь в мельтешение испятнавших его ярких точек.

Начальник расчета в ответ лишь вздохнул. Конечно гражданские специалисты срочно мобилизованные Михой Саакашвили и сидящие сейчас за пультами управления большим авиационным радаром в Гори не шли ни в какое сравнение с нормальными армейскими операторами, а ценность их целеуказаний была весьма относительной. Но в любом случае главную свою задачу они выполнили – предупредили о приближении самолетов, а это уже не мало. Теперь СОУ и сама в состоянии обнаружить и уничтожить цель, а возможно и несколько целей, если раньше интернациональный экипаж не словит кошмар любого зенитчика – противорадиолокационную ракету, в просторечии пээрэрку. А ведь у идущих в сопровождении большой птицы штурмовиков наверняка найдутся таковые в запасе и пустить их в ход они не преминут едва только засекут скользнувший по ним луч бортовой РЛСки. Украдкой, чтобы не заметили остальные, начальник расчета мелко перекрестился. «Помоги Господи рабам своим, позволь пережить эту заваруху, укрепи руку и волю…»

– Гетман, Гетман, это Инжир, ответь, Гетман… – голос грузинского связиста дрожит и захлебывается от волнения, он глотает окончания слов и коверкает их чудовищным акцентом.

Отвечать не хочется, наверняка грызун опять выдаст какую-нибудь глупость, и она собьет то своеобразное боевое настроение, единение экипажа и бездушного покорного металла, что уже воцарилось в машине. Но связист не унимается и начальник расчета все же с неохотой отжимает тангенту.

– Я – Гетман, слышу тебя.

– Гетман, средние птицы уходят на запад, слышишь меня? Средние птицы уходят, большая идет без прикрытия, тем же курсом. Как понял?

– Понял тебя, понял, – теперь от возбуждения рвется уже голос начальника расчета, новость и вправду оказалась важной. – Готов к встрече большой птицы.

Первый оператор зло улыбается одной половиной рта, щерит в оскале крепкие, пожелтевшие от никотина зубы, его рука нежно ласкает кнюпель, взгляд не отрывается от индикатора, пронзая светящееся марево, стараясь отделить реальную цель от помех.

– Вот он! – тихий и сосредоточенный голос первого оператора каким-то чудом перекрывает рев работающей турбины, бьет по натянутым до предела нервам, заставляет невольно вздрогнуть, сжавшись всем телом.

Выверенное движение руки и крошечная отметка на индикаторе попадает в плен двух ярких тире. Есть захват.

– Есть захват. Есть сопровождение, – все так же тихо и монотонно бубнит первый оператор.

Турбина ревет забивая уши привычным звоном и гулом, но то, что говорит сейчас первый все равно слышат все. Может быть даже не слышат, а воспринимают неким телепатическим образом, через протянувшуюся между вступившими в резонанс разумами невидимую нить внечувственного восприятия.

На индикаторе секторного обзора загорается захваченная точка и начальник расчета впивается в нее глазами. Справа вверху прыгают красные цифры дальности.

– Дальность пятьдесят три.

– Не подтверждаю. Цели нет, – бросает через плечо второй оператор, припавший к телевизионному оптическому визиру.

В принципе на этой дальности в ТОВ уже можно отлично разглядеть самолет, но сейчас в предутренних сумерках на оптику надежды мало. Хотя второй номер профессионал и умеет как никто другой различить хищную черную точку скользящую в поднебесье к прикрываемым рубежам. Взгляд начальника расчета привычно скользит по мигающей мешанине непонятных для непосвященного контрольных ламп, транспарантов и индикаторов, скользит ни на чем не задерживаясь и даже не пуская полученную информацию в сознание, на уровне вбитых в подкорку безусловных рефлексов отмечая нормальную картину функционирования всех приборов и систем.

– Михалыч, скорость, – тихонько подсказывает заглядывающий через плечо механик-водитель.

Начальник расчета, матерно крякнув, впивается взглядом в табло измерения скорости цели. Оттуда ему прямо в лицо издевательски ухмыляются жирными телами подсвеченных неоном трубок два нуля.

– Скорость ноль. Это местник.

– Сброс сопровождения, – дисциплинировано отзывается первый оператор. – Веду поиск.

Местник явление довольно частое, хорошо знакомое любому зенитчику. На ПВОшном жаргоне так зовется местный радиоконтрастный объект, от которого может быть отражен поисковый луч РЛСки: опора линии электропередач, куча металлолома, сгнивший остов брошенной машины, иногда даже взмокший после дождя участок скоростного шоссе. Для оператора на экране угловых координат все это будет выглядеть практически одинаковыми святящимися точками ничем не отличающимися от вражеского самолета, или крылатой ракеты. В режиме «обзора» такую «цель» вполне можно захватить, и даже пустить по ней ракету, если вовремя не проверить изменение скорости.

– Вижу цель, – обманчиво спокойно говорит первый оператор. – Есть захват. Есть сопровождение.

– Дальность пятьдесят километров ровно, – вторит ему начальник расчета. – Скорость сто двадцать метров в секунду.

– Подтверждаю, – резко бросает вглядывающийся в ТОВ второй оператор. – Цель – стратегический бомбардировщик класса ТУ-22.

– Что? – невольно оборачивается к нему первый номер, в глазах плещется безмерное удивление смешанное с недоверием. – Да он же нас сейчас в пыль сотрет, как только засечет подсвет!

– Что слышал, – досадливо бормочет второй. – Есть синхронизация по дальности.

На какое-то время в боевом отделении повисает тягостное молчание. В экипаже опытные, прослужившие не один год в имперской армии профессионалы, они как никто другой понимают, что стратегический бомбер им не по зубам. Вооруженная мощными противорадиолокационными ракетами летающая крепость не может быть в принципе атакована зенитно-ракетным комплексом средней дальности. Для противоборства с этой машиной существуют другие более мощные и дальнобойные средства. Им же сейчас остается только уповать на внезапность, на то, что летчики их не заметят до того, как махина стратега вползет в зону поражения. Иначе просто размажут ПРРками с предельной дальности, не дав даже огрызнуться.

– Сорок восемь, сорок шесть, сорок четыре… – сам того не замечая вслух ведет отсчет дальности начальник расчета с ритмичностью метронома отмеряя отпущенные им секунды жизни.

Второй оператор расширив глаза не мигая впился в экран ТОВа, если не пропустить момент пуска ПРРки, есть шанс что-то предпринять, он не очень знает что именно, но все равно напряженно вглядывается в силуэт плывущей навстречу смерти, ожидая, когда же она обнаружит нелепую жестяную коробку с задранными в напрасном посыле к небу ракетами. Обнаружит и нанесет удар. Точно так же, как человек не задумываясь и не сильно нервничая походя прихлопывает снятым с ноги тапком неудачно попавшегося на глаза таракана. Без гнева и без жалости, не отвлекаясь от действительно важных дел.

Первый оператор кусает губы, сипло повторяя за начальником расчета:

– Сорок два, сорок… Тридцать восемь… Тридцать восемь!

– Тридцать восемь! Он в зоне! Они нас прохлопали! Еще повоюем!

Начальник расчета, еще не вполне веря нежданному счастью лихорадочно щелкает тумблерами, турбина отзывается надрывным ревом и скрипом, где-то там, снаружи, над головами расчета арт. часть задирает к небу хищные головки ракет.

– Выдал «Цель», есть «зона-1», есть «готовность», есть «разрешение пуска», – привычно выкрикивает начальник расчета, неизвестно для кого комментируя свои действия.

– Сопровождение устойчивое! – возбужденной скороговоркой выпаливает первый оператор.

– Подтверждаю, – спокойно басит второй.

Палец начальника расчета отбрасывает защелку кнопки пуск, ключ к этому времени уже давно повернут в «боевое». Металлическая кнопка, плоская и широкая, холодная на ощупь, легко уходит под нажимом в поверхность пульта. Где-то над головой, перекрывая вой турбины, вспухает оглушительный, бьющий по барабанным перепонкам рев. Запустился двигатель атакующей ракеты. Боевая машина плавно подается вперед и тут же откатывается назад. Все, есть сход.

– Есть сход! Пошли поправки на изделие! – привычно бубнит под нос первый оператор.

Начальник расчета напряженно кусает губы и вдруг неожиданно даже для себя самого тянется к тумблеру подсвета и одним решительным щелчком отбрасывает его в нулевое положение.

– Ты что, охренел? Что делаешь?!

Лицо первого оператора стремительно бледнеет, на глазах утрачивая живые краски, превращаясь в полутьме боевого отделения в гротескную маску театра абсурда. Водитель, тоже засекший движение руки начальника расчета, напряженно сопит за спиной. Второй оператор не отрывается от ТОВа, он поглощен своей работой и ни на что не обращает внимания.

– Они же наши… Русские… – беспомощно разводя руками шепчет начальник расчета. – Как же мы…

Он говорит настолько тихо, что услышать его абсолютно невозможно, но первый оператор отлично считывает смысл сказанного по шевелящимся губам. На его скулах твердеют и начинают перекатываться желваки, губы сжимаются в тонкую жесткую нитку, глаза зло прищуриваются.

– Ты что, совсем дурак, командир?! Это был наш единственный шанс! Сейчас твои русские от нас мокрого места не оставят! На хрен решать за всех?! Да еще так глупо!

– Подлета не наблюдаю, – растеряно тянет второй оператор, полностью пропустивший эту перепалку. – Братцы, подлета нет!

– А его и не может быть, – меланхолично соглашается со своего места водитель.

Конечно не может, зенитная ракета комплекса «Бук» наводится на цель по отраженному сигналу подсвета, который идет от СОУ. Отрубив подсвет, начальник расчета лишил ракету сигнала наведения, заставив ее тем самым лихорадочно крутится в пространстве в поисках ставшей вдруг невидимой цели. Через три секунды беспорядочных метаний на ракете сработала схема самоликвидации безобидно подорвав семидесятикилограммовую боевую часть в воздухе.

– Мы должны были их хотя бы предупредить, что будем стрелять, – жалко бормочет начальник расчета. – Ведь это же наши, наши, как вы не понимаете… Они увидели пуск и теперь развернутся и уйдут… Поймут, что обнаружены и их есть чем встретить и отвалят назад, не станут рисковать…

Все понимают, то, что он сейчас говорит – бред. Просто это очень тяжело в первый раз выстрелить по своим, по тем, кто когда-то стоял с тобой под одним флагом, носил такую же форму и те же звезды на погонах. Плевать, что с тех пор прошло много лет, плевать, что давно разделили границами, государственными языками и паспортами, плевать, что давно уже нет ни той страны, ни той армии, ни того флага, все равно в небе сейчас свои, те, пустить по которым ракету так же нелепо, как выстрелить в самого себя.

– Они уйдут… Поймут и уйдут… – словно заклинание бормочет враз сникший, сгорбивший широкие плечи начальник расчета.

– Курс самолета без изменений, – упорно не отрываясь от экрана ТОВа бесстрастно сообщает второй оператор.

Первый оператор ощерившись в злой волчьей ухмылке тянется к командирским приборам.

– Выдал питание на вторую балку, есть готовность, – хрипло сообщает он в темноту боевого отделения. – Может быть еще успеем…

Уже расстопоренная кнопка «пуск» легко уползает в металлическую поверхность пульта под решительным нажимом заскорузлого пальца. Рев запускающегося движка над головой, мерное покачивание тридцатитонной махины. Начальник расчета вновь было дергает рукой, но как-то вяло, расслаблено. Его попытку, сделанную скорее просто для очистки совести, чем для того, чтобы получить какой-то реальный результат, без труда блокирует первый оператор. Он крепко сжимает безвольную кисть в своих жестких пальцах и приблизив лицо вплотную к белеющему в полутьме боевого отделения пятну лица начальника расчета тихо, но внушительно произносит:

– Хватит, командир, мы и так сделали для них все, что могли… Своя рубашка ближе к телу. Лучше четыре их трупа, чем четыре наших, какие бы они там замечательные парни не были.

Горящие транспаранты и контрольные лампы отбрасывают на лицо первого оператора красноватые блики, отражаются в его прищуренных глазах сполохами всепожирающего адского пламени. Начальник расчета молча закрывает глаза и откидывается в своем кресле.

– Наблюдаю подлет, – каким-то не своим мертвым голосом произносит второй оператор.

И секунду спустя безвольно уронив руки и с трудом сглотнув подступивший к горлу комок добавляет:

– Есть поражение… Господи, упокой с миром души рабов твоих…

Зенитно-ракетный комплекс «Бук» зенитчики между собой называют еще «убийца летчика». Обстрел его ракетой практически не оставляет шансов на выживание пилота. Точность вывода на цель у головки самонаведения ракеты настолько высока, что промах в пятнадцать метров для нее уже считается недопустимым, а нередки и прямые попадания. Подрыв же на расстоянии менее пятнадцати метров от цели семидесятикилограммовой боевой части состоящей из смеси тротила с гексогеном и тридцати килограммов готовых убойных элементов вдребезги разнесет любую летающую технику. А летчик погибнет однозначно, если не от удара разлетающейся во все стороны металлической насечки, так будет размазан в кашу ударной волной. Единственный способ спастись – катапультироваться едва заметив старт ракеты с земли, чтобы оказаться как можно дальше от обреченного самолета в момент подрыва. Без вариантов, иначе – смерть. Собственно так и поступали израильские пилоты в многочисленных арабских войнах, когда предок современного «Бука», комплекс «Куб» работал на стороне египтян. Порой даже стрелять было не нужно, хитрые потомки фараонов просто сбрасывали с небольшой высоты мешок цемента, имитируя поднявшимся облаком пуск ракеты, и евреи, засекая эти фальшивые пуски, тут же дисциплинированно покидали самолеты.

Все четверо сидящих сейчас в СОУ отлично знали все это и вполне могли себе представить судьбу несчастного экипажа бомбера невесть почему так и не ударившего по ним ПРРками и не отвернувшего с опасного курса. Знали и потому сидели молча пряча глаза, стараясь не смотреть друг на друга. Конечно, это совсем не то, что убить человека в рукопашной, глядя ему в лицо, слыша его предсмертный хрип, вдыхая тяжелый запах свежей крови. Но сути это совершенно не меняет и кровь на руках все равно остается, даже если ее не видно, даже если она мириадами капель расплескалась в воздухе, на высоте нескольких километров. Все равно она выступит рано или поздно на ладонях убийц несмываемой каиновой печатью.

– Парашют, вижу парашют! Еще один! – вдруг заорал в голос второй оператор, тыча пальцем в ТОВ. – Смотрите там парашюты!

– Да ну! Не может быть! – навалившись на товарища всем телом первый оператор припал к экрану визира. – Точно! Ты смотри, живы!

– Живы! – радостно подхватил перегнувшийся со своего сиденья и заглядывающий операторам через плечо водитель.

Они радовались этим распустившимся в небе куполам словно дети. Радовались так, будто это как-то снимало с них вину в случившемся. Радовались, стараясь не думать о том, что куполов всего два, тогда как летчиков должно быть четверо. Да и под куполами вполне могли болтаться лишь нашпигованные осколками изуродованные трупы.

Только начальник расчета не принимал участия в общем веселье. Он не смотрел на купола, не протискивался к ТОВу, расталкивая локтями остальной экипаж. Он так и сидел за пультом уронив тронутую сединой голову на руки, и плечи его то и дело вздрагивали. Со стороны можно было подумать, что начальник расчета плачет. Но так мог подумать только тот, кто совсем не знал этого железного человека. Ни один из тех, кто сидел сейчас в боевой машине в такое просто бы не поверил, хотя, может быть, в этот раз они оказались бы не правы. Как знать…