Прошло несколько месяцев, и мы наконец получили известие, что император вылетел на Картею с Ибарниса, или где там он был. Казалось, дни стали короче, хотя астрономический год на Нессе был настолько длинным, что мы даже не дождались зимы. Дни были теплыми, ясными и долгими – такими, о которых, наверное, мечтали люди в суровые земные зимы. Время текло и как будто спешило. Мы не могли остаться, да я и не хотел. Когда-то поместье Маддало стало для нас домом, хотя должно было стать тюрьмой, но по возвращении мы, как ни старались, так и не смогли вернуть ему былой уют. За нами постоянно следили люди Оливы, а повара и горничные, нанятые лордом Венанцианом, не шли ни в какое сравнение со старушкой Анжу и прежней прислугой.
Позолота на клетке облупилась за годы нашего отсутствия, обнажив голую сталь. Но даже среди удушливых прутьев мое тело – которое, по мнению сьельсинов, само по себе являлось тюрьмой – вновь расцвело. С благословения Элькана я избавился от кресла и начал ходить самостоятельно, а вскоре перестал носить перевязь. Наши с хирургом встречи стали все реже; вместо него начала приходить молодая женщина. Вероятно, ученица, патрицианка с добрым взглядом, опекавшая меня с усердием, которому позавидовал бы даже старый сэр Феликс. Под ее чутким руководством я выполнял множество упражнений, сначала проверяя на прочность, а затем укрепляя новые мышцы плеча, руки и спины.
Боль покинула меня, уступив место детской слабости, которая была мне знакома по временам, когда я в течение долгих месяцев тренировал левую руку, заменившую ту, что я потерял в схватке с Аранатой Отиоло. Помню, как стоял перед зеркалом в ванной, разглядывая свежую бледную, как мрамор, кожу, что как влитая села поверх новых мышц между уродливыми шрамами от кнута, которыми была покрыта моя спина. Мне вспомнилась старая кукла, найденная на трамвайной станции под Дейрой: тряпичный солдатик, брошенный какой-то семьей в ходе бегства от сьельсинов. Его доспех состоял из кусочков крашеного дерева и клочков ткани.
Я стал как тот солдатик; грязный и ободранный.
– Поднимите руку, – попросил доктор Элькан, глядя поверх очков. – Хорошо, хорошо. Теперь опишите ею широкий круг.
Я подчинился, проверил полноту движений. Боли не было, мышцы не ныли, кости не хрустели.
– Закиньте правую руку за голову и наклонитесь влево. Отлично! Теперь потянитесь за спину и нащупайте позвоночник, – кружил он возле меня, щупая влажными пальцами ключицу, чтобы ощутить движение. – Превосходно! Великолепно! Лорд Марло, вы полностью восстановились. Замечательно! Хотел бы я сказать, что это целиком моя заслуга, но, по правде говоря, многие пациенты, в отличие от вас, увиливают от выполнения врачебных предписаний.
– Мне хотелось получить назад свою руку, – просто ответил я.
– Вы ее получили! – воскликнул Элькан и в подтверждение слов легонько хлопнул меня по плечу.
– Буду ли я готов к перелету в конце месяца?
– Да хоть сейчас, милорд. Вот только с фугой я бы еще месяц повременил. Предпосылок к образованию тромбов нет, но лучше перестраховаться.
Элькан снова обошел вокруг меня и с удовлетворением окинул взглядом кабинет.
– В первый год новая ткань сильнее подвержена криоожогам. Еще не все капилляры открыты. – Он проиллюстрировал их работу движением пальцев. – Упражнения, конечно, помогут, но все равно соблюдайте осторожность. Мышцы выращены из вашей собственной ткани, поэтому риск отторжения нулевой, но, будучи мягкими тканями, они нуждаются в регулярном укреплении.
Он сжал кулаки и потряс ими для пущего эффекта.
Улыбнувшись пожилому лекарю, я напряг бицепс и пощупал его другой рукой.
– Спасибо вам, доктор, – сказал я, выпрямляясь.
– И вам, милорд, – улыбнулся в ответ доктор Элькан. – Знаете ли, мой внук восхищен вашими подвигами. Да и сам я в детстве тоже.
Он нагнулся за своим чемоданчиком и поклонился:
– Берегите себя. Для полного исцеления нужно еще время.
Булава черного рыцаря ударила меня в подбородок, и голова откинулась. Я припал на колено, резко выдохнув через нос. Голова звенела, будто колокол.
«Берегите себя», – вспомнил я, глядя на нависшую надо мной черную стальную фигуру в блестящем рогатом шлеме, нарисованном проектором на манекене. Ноги в латных сапогах беззвучно ступали по гладкому полу фехтовального зала. Бронированный рыцарь двумя руками занес оружие для решающего удара. Будь булава настоящей – железной палкой с шипасто-когтистым набалдашником, – я был бы уже мертв. Но палка была пластмассовой, обитой ватой. Ее удары были ощутимы, но не более того.
– Стоп! – тихо рыкнул я, надеясь, что механизм, сконструированный еще древними сид-артурианскими монахами, услышит команду.
Голограмма черного рыцаря исчезла, булава опустилась. Передо мной остался лишь манекен в сером ватнике, стальные руки которого сжимали тренировочную палку. Лица у манекена не было, как и доспехов. Не было даже ног ниже колен. К спине автоматона крепилась составная эмалированная рука, протянутая от одного из четырех концентрических рельсов на потолке. Она управляла манекеном, как кукольник марионеткой.
Я потер подбородок, пока тот не перестал саднить. В месте удара наверняка осталась ярко-алая ссадина. Опершись на тренировочный меч, как на трость, я поднялся на ноги и повернулся спиной к механизму. Шлепая босыми ногами по гладкому полу, я пересек зал, чтобы налить немного воды из графина.
За большими круглыми окнами стояла темная тихая ночь. По железным рамам, выполненным в виде переплетенных ветвей, тихо постукивал дождь. Лило весь день, и конца этому не было видно.
Плеснув себе воды, я вновь потер ушибленную челюсть. Новые мышцы в плече горели, но то был приятный зуд тканей, еще не привыкших к труду. Из обвитого искусственными ветвями алюмостекла смотрело мое отражение, не совсем похожее на меня. Когда-то я мог одновременно сражаться со всеми четырьмя автоматонами и не пропустить ни единого удара. А тут не справился даже с одним.
«Достаточно! – в ответ на удар тренировочного меча по дереву прозвучал в моей голове возглас. – Давайте еще раз».
Растопырив ноздри, я залпом осушил стакан и поудобнее взял меч.
По крайней мере, на дворе была ночь. Кто-нибудь из подручных Оливы наверняка следил за мной из комнаты прислуги, которую они переоборудовали под свой кабинет, но меня хотя бы не тревожили. Я прекрасно обходился без зрителей, а также без суждений Оливы и едких замечаний Лориана.
Тренировки – дело личное.
Взвесив в руке меч, я набрал в легкие воздуха и принял свою любимую стойку «бык». Еще недавно я не смог бы держать меч высоко и горизонтально, направляя острие в лицо противнику, словно указующий перст. Я сделал выпад в сторону неподвижного манекена.
– Защищайся!
Недодеймонические механизмы старой машины повиновались, и железные пальцы автоматона снова взялись за оружие. Включился голографический проектор, придав манекену образ готического рыцаря в латах и ярком желто-красно-черном коротком плаще. На шлеме расцвел алый плюмаж, а обитая ватой палка превратилась в блестящий прямой полутораручный меч.
Механический скелет и голограмма на миг разошлись в движениях, из-за чего показалось, что передо мной четырехрукое существо с двумя мечами. Синхронизация наступила, когда манекен приветственно поднял меч. Он беззвучно двинулся на меня на фантомных ногах; сервоприводы загудели, поднимая клинок для удара.
Царапая гладкий пол мозолистыми ступнями, я ударил первым, метя острием в горло деймона. Фантомный рыцарь отразил удар и двумя руками сделал выпад в направлении моего лица. Я среагировал и резко опустил меч, отбив клинок противника в сторону, затем ударил наотмашь, намереваясь расплющить шлем рыцаря.
Механизм, управляющий марионеткой, изобразил отчаянный отскок. Рыцарь выправился и махнул мечом слева направо, чтобы не позволить мне приблизиться. Я сменил стойку на «крышу»[3] и почувствовал, как плечо заныло от напряжения. Крепко сжав рукоять в левой ладони, чтобы не позволить клинку дрожать, я парировал второй выпад рыцаря и снова ударил наотмашь в сочленение между шеей и плечом.
Мой удар попал в цель!
Фантомное изображение рыцаря погасло, механизм вернулся в исходное положение, утащив с собой марионетку. В блоке управления – черной стеклянной полусфере внутри концентрических рельс – раздался звонок. Проекторы включились, нарисовав нового рыцаря – в пластинчатом доспехе, длинном красном плаще и с двумя большими черными крыльями за спиной. Вместо полутораручного меча у него была кривая сабля, отдаленно похожая на сьельсинские. С левого плеча свисала леопардовая шкура. Мой противник начал приближаться осторожными шажками, держа саблю одной рукой и с каждым шагом меняя стойку.
С первым выпадом черные крылья опустились; я выставил ногу вперед, парируя удар, и прицелился острием в горло противника. Крылатый рыцарь ушел от удара и разорвал дистанцию, обходя меня слева. Он поднял саблю в той же стойке «крыша», которую я недавно использовал, и встал, дожидаясь моей атаки.
Я махнул мечом. Рыцарь парировал, но я был готов к этому и продолжил атаку, направив второй удар в голову. Крылатый рыцарь отшатнулся и успел парировать. Сервопривод возмущенно загудел, перенося центр тяжести манекена. Предчувствуя колющий выпад, я чуть наклонился, подтянул опорную ногу и, поднырнув под атакующей рукой автоматона, ударил его под мышку левым локтем.
От такого удара человек бы застонал и потерял равновесие, но машина даже не шелохнулась. Плечу не понравилось, что я использовал его для удара по голой стали, но, по крайней мере, я избежал попадания сабли. Обхватив левой ладонью правую руку манекена, я вцепился пальцами в его лицевую пластину, нащупав на месте забрала лишь гладкий металл и стекло. Мне стало не по себе, когда я не почувствовал под броней живого податливого человека.
Если бы мы сражались клинками из высшей материи, такой маневр оказался бы самоубийственным. Высшая материя резала без приложения силы, и моему противнику достаточно было развернуть запястье, чтобы пронзить мне спину, – впрочем, себя бы он тоже порезал. Но мы дрались учебными мечами, и мне удалось нейтрализовать правую руку автоматона, а свободной рукой обнажить ему горло. Я поднял меч и поднес к его шее.
Левый кулак автоматона ударил меня под дых, и внутри все похолодело, когда печень стукнулась о ребра. У меня перехватило дыхание, и я пошатнулся. Слишком поздно я увидел, как кулак наносит второй удар – в лицо.
Я упал как подкошенный на твердый пол и остался лежать, пока крылатый рыцарь обходил меня по кругу. Симуляция дуэли на этом не окончилась, но недодеймонические механизмы были настроены так, что автоматон не атаковал лежачего.
«„Берегите себя“, как же», – подумал я, радуясь как никогда, что на меня никто не смотрит.
В памяти снова раздался удар сэра Феликса мечом по полу. «Давайте еще раз».
Я со стоном поднялся на колени, опершись на меч.
Это было ошибкой. Я забыл отключить фехтовальную программу.
Крылатый рыцарь махнул мечом и остановил его в миллиметре от моей шеи.
– Это фиаско, старик, – раздался голос, который мне меньше всего хотелось услышать.
– Стоп, программа! – рявкнул я, поднимаясь на ноги.
В дверях зала стоял Гектор Олива в черной солдатской форме легиона. В одной руке он держал футляр с луком. Его косичка растрепалась, а одежда промокла от ливня. Я догадался, что он тоже тренировался, упражняясь в стрельбе под дождем среди ночи.
– Вот уж не думал, что вы по ночам тренируетесь, – сказал он.
– Предпочитаю, чтобы посторонние не глазели, – ответил я в надежде, что молодой офицер поймет намек. – Чего вам?
– Услышал шум. Дай, думаю, загляну, – пояснил он, опустив футляр на пол. – Как дела?
Я ответил не сразу. Сначала подошел к скамье под круглым окном и налил в стальной кубок еще воды из графина. В прошлый раз, когда я здесь тренировался, под этим самым окном стоял Бассандер Лин. Тогда, перед моим вылетом на Падмурак, он признался, что его должны назначить ауктором. Еще один старый вояка, разбитый и залатанный после встречи с Бахудде.
– Лучше, – ответил я своему бледному отражению и залпом осушил кубок. – Но до оптимальной формы далеко.
Отставив кубок, я повернулся и сел на лакированную скамью рядом с графином.
– А вы все стреляете?
– Да. – Олива бросил взгляд на мокрый кожаный футляр. – У меня сегодня вечерняя смена. Сразу спать не люблю, стараюсь перед сном немного размяться.
Это означало, что вечером он лично управлял системой наблюдения, установленной магнархом в доме Маддало. Это было сделано как для нашей безопасности, так и для слежки. Я как можно холоднее улыбнулся Оливе.
«И дикий волк, и цепной пес в одном лице», – подумал я.
– Даже под дождем?
– Люблю дождь, – признался коммандер. – Милорд, я почти всю жизнь провел на кораблях. Для меня смена обстановки в радость. Даже дождь. Даже ночь, клянусь Землей. В космосе-то ночь не настоящая. Свет не тот.
– Понимаю вас.
– Я здесь впервые, – беззаботно сказал он, обводя рукой тренировочный зал: штанги у дальней стены, мягкие скамьи и стойки с учебными мечами, фонтанчик с водой и прежде всего фехтовальную машину над гладким блестящим полом. – Это все оригинальное?
– Фехтовальная машина – да, – указал я на манекены, повисшие под потолком на сервоприводах, как удивительные фрукты на ветвях невиданных деревьев. – Этим устройством пользовались еще монахи для тренировки новобранцев.
Олива подошел к краю фехтовальной площадки, осматривая устройство.
– Не только новобранцев, – поправил он. – Они и сами тренировались. У них были испытания, ранги – примерно как круги у джаддианских мастеров меча. Когда монах-воин был готов к испытанию, он демонстрировал свои умения в схватке с машиной. – Олива сделал шаг назад, осторожно, почти с благоговением покинув площадку. – Чтобы получить новый ранг, от них требовалось выполнить особую последовательность действий, продемонстрировать особые приемы. Недостаточно было просто победить.
– Вы так хорошо о них осведомлены, – удивленно сказал я.
– Я… хотел стать монахом, – ответил Олива. – Когда был мальчишкой.
«Ты еще мальчишка», – подумал я, но прикусил язык.
– Опасное желание, – сказал я вместо этого.
Сид-артурианцы не были под защитой Империи, как адораторы вроде музейных католиков, живших в горах на моей родине. Монахов изгоняли с территории Империи за отрицание божественности Бога-Императора, но в легионах все равно тысячи лет находились сторонники их веры, целые группы, следовавшие примеру Артура-Будды и его рыцарей – воплощений добродетели. Часто случалось, что эти группы отказывались идти в бой, выполнять приказы, а зачастую и в открытую бунтовали против командиров. Я давно подозревал, что именно поэтому, а не из-за религиозных взглядов Империя и инквизиция преследовали сид-артурианцев, практически не трогая католиков и последователей прочих верований, воспоминания о которых еще сохранились в космосе.
– Просто детская мечта, – ответил Олива. – Мне хотелось посмотреть Вселенную. Спасти Империю от Бледных. Я думал, это будет проще сделать, уйдя в монахи.
Я почувствовал, как он горько улыбнулся, прежде чем повернуться ко мне со словами:
– Но потом я открыл для себя девчонок, понимаете?
Я позволил себе слабо усмехнуться:
– Понимаю.
Поднявшись со скамьи, я попросил:
– Вы не могли бы удалиться? Я хочу провести еще пару раундов перед сном.
Олива кивнул и зашагал к выходу, не сводя глаз со старой машины культистов, но вдруг с неохотой отвел взгляд и посмотрел на меня.
– Вам не нужен спарринг-партнер?
Вместо ответа я положил учебный меч на плечо, как часто делал Криспин и за что его постоянно ругали. Что двигало коммандером? Желание когда-нибудь похвастаться, что однажды скрещивал клинки с самим Адрианом Марло? Желание потешить свое самолюбие победой надо мной? Я тренировался среди ночи не из гордыни, а ради того, чтобы защитить свой публичный образ. Будет плохо, если пойдут слухи, что Адриан Марло – стареющий инвалид, потерявший боевую хватку. Для этого еще рано, ведь я только вернулся к прежней жизни, как мне казалось – в мир людей.
– Давайте. – Даже сейчас не знаю, почему я так ответил. – На мечах? Или на кулаках?
Олива ухмыльнулся:
– По традиции выбирает тот, кому бросили вызов.
– Идет, – сказал я, опуская меч. – Тогда на мечах.
Молодой офицер пересек зал, подошел к стойке с учебным оружием и выбрал меч, идентичный моему. Не сводя с него глаз, я вернулся к скамье, чтобы вытереть пот со лба. Зачем я так стараюсь? Это уже походило на самоистязание.
У Оливы, безусловно, было преимущество. Он был моложе – гораздо моложе, – энергичнее, а я уже добрых полчаса проливал здесь пот. Но я, как и он, был палатином, и прожитые века еще не сильно сказались на моей форме. Да, я старел и внешне, и внутренне, но по плебейским меркам мне можно было дать лет сорок, а если бы не седина и шрамы, то даже тридцать.
– Почему вы босиком? – неожиданно спросил Олива, разрубив пополам мои размышления.
Он указал мечом на мои ноги, на черный медицинский пластырь, которым были обмотаны суставы больших пальцев, чтобы защитить кожу.
Я опустил взгляд, увидел грубые мозоли, с которыми прошел еще Дхаран-Тун. Такой же вопрос мне давным-давно задавал Гибсон.
– Это закаляет характер, – ответил я, приближаясь к фехтовальной площадке.
На ходу прощупывая пальцами черный гладкий пол, я обошел площадку по кругу, вращая меч.
– Я никогда не тренируюсь в обуви. Босиком ты вынужден внимательнее следить за устойчивостью.
– Вот как? Хм, – задумчиво протянул Олива. – Интересно. Когда-нибудь попробую.
Он поводил мечом, перекинул его из одной руки в другую, рубанул воздух.
– Ну, старик, готов? – спросил он, щелкнул себя большим пальцем по носу и принял низкую стойку.
Я не ответил. Насмешливость Оливы не была оскорбительна. Коммандер был нахален, чванлив и самоуверен. Это раздражало, но в некоторой мере вызывало симпатию. Может, Валка была права, и он действительно напоминал одного юного мирмидонца, вызволенного из бойцовских ям Боросево. Хотелось бы мне сказать, что я еще тогда рассмотрел в нем задатки человека, которым ему суждено стать, зародыш будущего величия. Но пусть я и видел множество вариантов будущего и плавал по океану времени, я не знал фарватеров. Кто способен определить, что за дерево вырастет из семечка и какие плоды оно даст? Только Тихий, чьей рукой написаны судьбы и чье бдительное око видит Вселенную так, как мы с вами видим текст на странице.
В ответ я согнул учебный меч. Полимер легко гнулся и быстрее, чем сталь, принимал прежнюю форму. Я не дрался с живым противником с того черного дня на Эуэ – то есть уже несколько десятилетий. Рубанув мечом для проверки, я принял свою привычную стойку: ноги широко расставлены, колени согнуты, центр тяжести смещен чуть назад, руки подняты. Клинок указующим перстом направлен на противника. Эта стойка подходила для сражений мечом из высшей материи, позволяла держать максимальную дистанцию между собой и противником.
Для Гектора Оливы этого оказалось достаточно. Он тоже махнул мечом и эффектно отсалютовал:
– Тогда защищайтесь!
Он перехватил меч, как саблю, под острым углом к телу и бросился вперед, метя мне в глаза. Я парировал удар; мечи щелкнули, столкнувшись. Олива быстро перегруппировался и принялся обходить меня слева. Я последовал за ним, крутнувшись на гладком полу, к границе фехтовальной площадки. Он снова сделал выпад. Я парировал. Он отступил и принялся кружить. Я следил за ним кончиком меча, пристально, как кобра за флейтистом-заклинателем.
– А вы осторожнее, чем я думал! – воскликнул он.
– Есть повод, – ответил я.
Олива махнул мечом.
Я расслабил хватку, опустив меч так, чтобы клинок Оливы просвистел там, где моя рука была мигом ранее. Он ухмыльнулся и довольно фыркнул, когда я вернул меч в исходное положение, – и снова рубанул.
Я опять опустил меч и отскочил, разрывая дистанцию. Олива тоже отступил, покачнувшись на пятках. В нем читалось напряжение. Я дрался непривычно для себя, не пытался захватить инициативу, не ввязывался в обмен ударами. Я дрался так, как в детстве, когда слишком боялся допустить ошибку и ненароком ранить Криспина.
В конце концов, это была тренировка, а не настоящая битва.
Молодой коммандер занес меч за голову и прыгнул на меня, выбросив вперед ногу, намереваясь рубануть мечом в бок. Я чуть отступил и блокировал удар, надеясь провести контратаку, пока юный рыцарь не вернулся в стойку. Но он оказался проворнее, чем я ожидал, и отскочил. Мой меч рассек лишь воздух.
Я оттеснил Оливу к краю площадки, и его каблук зацепился за небольшой выступ, отделявший полированное стекло от деревянного пола. Соперник на миг отвлекся, опустил взгляд.
Я сделал колющий выпад, намереваясь поразить его в область сердца.
Молодой офицер отчаянно и неуклюже парировал и сразу дернулся в сторону, чтобы уйти с границы площадки, подняв меч высоко над головой, как палач. Клинок резко опустился, словно Белый меч катаров, и треснул меня по лицу.
Я не упал, но отшатнулся, с руганью схватившись за нос. Он не был сломан, но от удара осталась ссадина, а под глазом наверняка образовался синяк.
К моему удивлению, Олива не злорадствовал. Даже не улыбнулся. Он отступил, разом превратившись в профессионального бойца, и занял место в центре площадки. Поймав мой взгляд, лишь слабо кивнул.
Необъяснимо для самого себя я улыбнулся, потирая нос. Спустя пару секунд боль утихла, и я пощупал пальцем синяк.
– Ах вот вы как? – спросил я, не переставая улыбаться.
Что-то во мне пробудилось.
Где-то в глубине времен старый сэр Феликс снова ударил по мату кончиком меча.
«Еще раз!»
Я сорвался с линии, целясь Оливе прямо в лицо. Молодой коммандер приготовился отбить мой удар, но я перехитрил его, на миг опустив меч на уровень бедра, а затем резко дернув вверх, чтобы ударить по корпусу под ведущей рукой.
Олива отскочил, но запоздало, и негромко хрюкнул от пропущенного удара.
– Вот это другое дело! – ухмыльнулся он, потирая ушибленные ребра, и наставил на меня меч. – Вот это Демон в белом!
Я стиснул зубы, ожидая атаки.
На этот раз Олива приблизился, держа меч высоко. Я отбил клинок еще выше, шагнул вперед и снова направил удар в ребра. Коммандер скользнул назад, парировал удар гардой и сделал контрвыпад одной рукой, захватив мой меч[4]. Он рассек бы мне запястья, что было бы смертельно, сражайся мы клинками из высшей материи, но я вырвался и резко опустил меч. Такой удар в настоящем бою разрубил бы его пополам.
Но мой меч нашел только воздух.
Гектор Олива ускользнул от меня с проворством гадюки. Я перебрал с усилием, и мой меч ударил в пол. Олива стремительно рубанул, метя в бедро.
Я успел парировать с резким победным «ха!» и отступил, вращая мечом, чтобы не позволить противнику приблизиться.
– А вы хороши! – признал я.
– Благодарю. – Олива сделал движение рукой, как будто скинул невидимый плащ. – Вы тоже неплохи.
С этими словами он ринулся на меня, рубанув воздух справа налево. Застигнутый врасплох, я поспешил с парированием, и мой меч зловеще задрожал в руках. Но я все равно сделал выпад в направлении лица Оливы. Тут коммандер провернул совершенно безумный трюк. Он наклонил голову, почти прижав ее к плечу так, что мой меч царапнул его по щеке, но не нанес серьезного урона и ни на йоту не замедлил движения. Затем он изогнулся, ожидая, что я попытаюсь прижать клинок к его шее, – для высшей материи даже малейшего касания было бы достаточно, чтобы убить. Я развернул запястье, имитируя удар на отсечение головы, но он согнул колени и пригнулся, а мой меч прошел над его головой.
Время как будто замедлилось, пока он выпрямлялся после маневра. Я заметил приближение его меча снизу, но игра света сбила меня. Я среагировал слишком поздно. Меч Оливы стукнул меня над ухом, заставив потерять равновесие. Я пошатнулся и упал на четвереньки.
Так я и остался стоять, слушая звон в ушах и мысленно радуясь, что плечо выдержало падение без боли. Я действительно полностью исцелился, стал цельным, но не прежним. Я как будто сам стал той рекой, в которую не войти дважды. Вчерашние воды уже утекли.
– Вы целы? – наклонился надо мной коммандер.
Хотя первый пропущенный от него удар отчасти открыл мне глаза, я был гораздо слабее, чем раньше. У новых мышц не было того же чутья, что у старых, они не были натренированы годами. Я стал тенью того человека, что упал с моста в Ведатхараде, и мне уже не суждено было снова стать этим человеком.
«Еще раз!»
– Все хорошо, – хрипло ответил я. – Спасибо.
Гектор Олива протянул мне руку.
Я взялся за нее и встал.
«Мы все Сизифы», – отрезвили меня слова Гибсона.
– Давайте еще раз, – попросил я, расправив плечи и перехватив меч.