Позитивные изменения. Тематический выпуск «Экономика будущего» (2023). Positive changes. Special issue «The economy of the future» (2023) - читать онлайн

Экономика будущего глазами футурологов. Дискуссия экспертов журнала «Позитивные изменения»

Ведущие экономисты и футурологи встретились на сессии, организованной журналом «Позитивные изменения» и посвященной главной теме спецвыпуска – экономике будущего. Будет ли рост благосостояния и к чему он приведет? Каковы тренды развития экономики? Что необходимо предусмотреть, выстраивая сценарий развития экономики? Станет ли экономика будущего человекоцентричной? Обоснованы ли страхи перед искусственным интеллектом? Как будет осваиваться космос? Что нужно делать, чтобы приблизить будущее, которое нам нравится? Об этом и многом другом говорили участники дискуссии. Беседу вел директор Фабрики позитивных изменений Владимир Вайнер. Редакция журнала публикует расшифровку разговора.

Василий Буров

Футуролог, советник МИЭМ НИУ ВШЭ, соучредитель АНО «Информационная культура»

Артем Шадрин

Директор Института социально-экономического проектирования НИУ ВШЭ

Кирилл Игнатьев

Футуролог, председатель совета директоров группы компаний «Русские инвестиции», руководитель проекта «Технический прогресс и экономика будущего»

Владимир Вайнер

Директор «Фабрики позитивных изменений»

Владимир Вайнер: Что в настоящем можно рассматривать как знаки экономики будущего? Какой из знаков точно приведет к ней, к чему из трендов стремиться, как их приближать?

Интересно говорить о том будущем, которое неочевидно, но которое можно сделать очевидным. В моем понимании, прогнозы можно делать на два поколения. Это некий практический, мотивационный вектор, чтобы, как говорится, дети наших детей с гордостью сказали: «Наши отцы все это придумали в далеком прошлом».

Кирилл Игнатьев: Согласен, и добавлю, что в контексте экономики настоящего и будущего хорошо бы мерить сегодняшний и завтрашний день технологическими укладами. Нынешний технологический уклад начался в конце прошлого века с появлением мобильной связи и интернета, сейчас переходный период, после которого последнее поколение этого технологического уклада неизбежно уйдет – и придет новое. Когда власть перейдет к поколению в два раза более молодому, наступит важнейший следующий этап. Это очень многое определяет – мы теперь измеряем экономическую историю не веками.

Артем Шадрин: Две вещи мне кажутся наиболее значимыми: во-первых, при любом некатастрофическом прогнозе у нас будет продолжаться экономический рост, технологическое развитие, рост благосостояния. Поэтому одним из трендов станет сокращение времени, которое уделяют люди на оплачиваемую работу в традиционной модели, и увеличение доли досуга, либо деятельности, мотивированной неэкономическими соображениями, – благотворительность, добровольчество и пр.

При росте общего благосостояния появится возможность выбирать работу, которая может приносить меньший денежный доход, но больше удовлетворения. То есть, на первый план все больше и больше выходит не более высокая средняя зарплата, а такие факторы, как комфортный коллектив – коллеги, руководство, атмосфера, а также – понимание значимости осуществляемой деятельности, ее творческий, нерутинный характер.

Второй важный момент – то, что выигрыш, в том числе экономический, будет получать тот, кто быстрее меняется, кто более гибкий. Так, число предприятий, для которых непрерывные изменения становятся стабильностью и переводятся из форс-мажора в практику регулярного менеджмента, будет все время расти. Дальнейшее распространение таких механизмов как agile, корпоративное предпринимательство, корпоративные университеты будет продолжаться.

С другой стороны, в условиях быстрых изменений, дополнительные конкурентные преимущества получат малый и средний бизнес, стартапы, у которых мотивация и скорость принятия решений могут быть выше, нежели у многих крупных компаний. Соответственно, дополнительно повышается приоритет специализированных механизмов финансирования стартапов, таких как венчурное финансирование, бизнес-ангельство, чтобы помочь тем, кто находится в начале жизненного цикла, выйти на масштаб, позволяющий успешно работать.

Если резюмировать – будет обеспечен ответ на вызов, связанный с необходимостью учета нематериальной, мотивационной составляющей в работе. И гарантирована трансформация инструментов управления крупных компаний, которая приведет к ускорению темпов корпоративных инноваций.

Василий Буров: Мне кажется, что история про общественные отношения, про вовлечение людей в общественное, очень важна. Сейчас мы и те, кто немного младше, по сути, – последние, кто реально представляет, что такое не быть постоянно на связи. И это история про социальные отношения, про возможную взаимопомощь и пр. Когда исчезает необходимость посредников, увязывающих людей в разное время и в разном месте, это сильно меняет социальное поведение и горизонтальные социальные отношения. Новые отношения пока не родились, но есть их некий субститут. Я говорю именно о части коммуникации человек-человек в сети, которая еще никогда не была такой плотной, как сейчас.

Артем Шадрин: И этому способствуют технологии, тот же самый ВКС – видео-конференцсвязь.

Кирилл Игнатьев: Продолжая первое выступление, хочу предложить несколько тезисов из сегодняшнего, так сказать, «завтра». Сначала следует сделать две оговорки.

Пока не сменится текущий технологический уклад, экономика, которая еще вчера развивалась по глобальной модели, станет смешанной (глобально – блоковой), будет подстраиваться под принятие санкций, создание тактических союзов и конфликты. Исходя из этого, можно предвидеть и появление параллельных технологических сервисов в каждом блоке, и рост новых форм коррупции, связанных уже не с лидирующей ролью государства, а с введением межблоковых ограничений и их обходом. Коррупция, можно сказать, перемещается на международный уровень.

И второе, когда мы рассматриваем экономику будущего, 10 % мы всегда закладываем на сценарии экономики «черных лебедей», то есть, на случай, грубо говоря, апокалипсиса, глобальной катастрофы (типа мировой войны или извержения супервулкана). Необходимо учитывать даже маловероятные варианты.

Что же касается базового сценария – экономики поступательного развития – первое, что произойдет – это резкое сокращение работы по найму в штатах компаний в горизонте двух поколений. Покупаться будут компетенции и навыки, а не рабочее время. И второе, исходя из сегодняшней ситуации обострения глобальных конфликтов, очевидно, что экономика устанет от стрессового состояния, и мы увидим значительный рост тренда на антропономику, то есть человекоцентричную экономику, которая будет ориентирована на гуманные ценности, на ЗОЖ, на ценности человеческой жизни, медицину, экологию и т. д. Я предвижу роль именно этого сектора как точки самого главного и бурного роста.

Еще один из важных моментов – предиктивный характер экономики, который определяют сегодня технологии. Этот тренд фактически уничтожит кризисы перепроизводства, поскольку основное будет происходить по заказу. Соответственно, изменятся и механизмы монетизации.

Производство очков с выходом в интернет, позволяющих транслировать картинку нашего зрения, изменит социальные сети. Сейчас мы размещаем в соцсетях фото и видео, а с распространением такого гаджета будем просто стримить и моментально покупать. Буквально – монетизация по принципу: «увидел, моргнул, дал голосовую команду, купил». А это, кстати, означает уход огромного пласта сферы рекламы, торговли и пр. Или, к примеру, уход от наличных – минус традиционные формы коррупции, минус черный рынок, минус неконтролируемые потоки. Но в то же самое время появится рынок дополнительных субъектов, цифровых двойников. Виртуальный рынок, который уже не особо привязан к такому субъекту, как человек.

А в отдаленной перспективе я бы отметил постепенную замену большой энергетики на другие источники – термоядерная энергетика, получение энергии из болот, из океана, из космоса. И это уже означает кардинальное изменение существующих экономических моделей, связанных с традиционными источниками.

Василий Буров: Мы сейчас дискутируем скорее не про то, появится что-то или нет, а про то, какие последствия это вызовет. Тут уже возможно обсуждать большое количество сценариев, порожденных неизбежным. Единственный сценарий, который уводит совершенно в другую сторону, – если случится всеобщая ядерная война, его мы оставляем за скобками.

Мне важной кажется тема искусственного интеллекта. Как бы на ней ни хайповали, она, что называется, вызрела, и изменения грядут фундаментальные, а происходят они именно из-за того «всеобщего коннекта», о котором говорилось ранее. Это дает непрерывную фактическую прозрачность нашей жизни. И совершенно очевидно, что сейчас это технология, которую недооценили – ведь, по сути, мы научились заменять живое, хоть и делаем это пока в качестве эксперимента и крайне ограниченно. Но на протяжении двух поколений это станет нормой, мы – человечество – научимся извлекать из этого выгоду.

Искусственный интеллект очень хорошо отрабатывает несложную интеллектуальную деятельность. До недавнего времени считалось, что в условно креативных индустриях искусственный интеллект все равно работает хуже человека, сейчас по крайней мере в области райтерства или создания иллюстраций уже не так. А надо понимать, что основная часть рынка (в деньгах и занятости) – это совсем не Шагал, Прокофьев и Чехов, а производители массы одноразовых произведений – которые больше не нужны. Так что искусственный интеллект не сможет заменить человека лишь до момента, пока все институционально устроено так, как мы привыкли. Это же произойдет везде, даже в таких сферах как госуправление. Хотя, например, заменить высокоуровневых чиновников довольно сложно, иначе формирование политики превратится в вырожденные утопические случаи с чистой рациональностью правил (что, как история показывает, до добра не доводит). Скорее всего, кардинально трансформируются устройство и роль государства, но это все равно будет конструкция, в которой люди нужны.

На что тут надо обратить внимание. Искусственный интеллект в первую очередь отнимает у человека «низовую», рутинную интеллектуальную деятельность. И мы это с удовольствием отдаем, потому что унизительно человеку заниматься чтением бесконечного количества писем о том, что «в подъезде погасла лампочка».

Но мы уже привыкли, что именно на рутинной работе наращиваются компетенции, значит, необходимо пересматривать образование, жизненный путь человека, чтобы действительно перейти от покупки рабочего времени к покупке компетенций. Сегодня ещё существует поколение, которое выросло с уверенностью, что надо продавать именно своё рабочее время, что нельзя и неправильно продавать компетенции как таковые, что не они отвечают за самих себя, а какая-то система, в которую они встроены. Причем так не только в России. Но процесс уже запущен.

Владимир Вайнер: Возникает все больше вопросов про обучение людей, и при этом увеличение роли искусственного интеллекта, и по факту уже сейчас существующего у каждого из нас цифрового двойника. Искусственный интеллект, наверное, может играть роль некоего тьютора, который нас сопровождает в этом росте компетенций. И тогда вектор направлен в сторону того, куда человеку развиваться в мире, где многое уже делегировано искусственному интеллекту. Все больше свободного времени, все меньше штатной работы, все больше антропоцентричности – но куда мы с этим всем пойдем?

И второй вопрос: если меняется зависимость от сырья и в принципе подход к нему, к энергетике, а параллельно меняется подход к эмитентам, количеству денег, их адаптации к растущему числу сервисов, должен меняться и подход к традиционной экономике, где актуальны вопросы прибыли и ее отчуждения, дохода и целей предпринимательской деятельности. Тогда бессмысленно прописывать в гражданском кодексе, что цель предпринимательской деятельности – извлечение прибыли. Получается, что в смысловой части экономического хозяйствования грядут радикальные изменения.

Куда развиваться человеку при всей этой ситуации, если мы уходим от нашего главного – заветов Адама Смита про верховенство прибыли?

Артем Шадрин: В обозримом горизонте двух поколений ухода от модели Адама Смита еще не случится. Само по себе сокращение рабочего времени, благодаря повышению производительности труда и мультифакторной производительности, не будет менять существующую экономическую модель.

Случился же переход от сельского общества к индустриальному, когда из 90 % занятости в сельском хозяйстве в развитых странах осталось 5 %. В новой экономике человеку совершенно точно останется высокий уровень аналитики, креативности и т. д.

Есть, конечно, риски, например, «ухода в матрицу», грубо говоря, когда у всех минимальный потребительский доход, все замыкаются сами на себя и с утра до вечера играют в компьютерные игры.

Альтернативный сценарий – «светлое коммунистическое будущее» Полудня XXII века, где все занимаются творческим, интересным, созидательным трудом.

Но тогда это про совершенно другие требования к поддержке развития человека. Антропоцентричность – это не только кастомизация услуг, но и акцент на системе образования и воспитания, в высоком смысле этих слов. Известно, что, например, в Финляндии учитель – одна из самых высокооплачиваемых профессий, в школах реализован индивидуальный подход к каждому ребенку вне зависимости от успеваемости и т. д. Нужно начать с этого и дальше продолжать быстро двигаться в части приоритизации задач развития образования и воспитания.

Третье, развитие искусственного интеллекта, совмещенное с расширением возможности кастомизации социальных сетей и в целом с управлением поступающей информации, с учетом особенностей конкретного человека, создает риски серьезных злоупотреблений, манипулирования поведением, «идеальной антиутопии», вполне совместимой со сценарием «ухода в матрицу».

Вопрос заключается в том, чтобы обеспечить выбор и удержание правильного аттрактора. Не случайно в Европе принят достаточно жесткий закон о хранении персональных данных, помогающий предотвратить их использование для искусственного манипулирования. В целом, приоритет обеспечения открытого доступа к информации (в балансе с обеспечением безопасности) – один из ключевых.

И последнее – про усталость от санкций и переход к новому, более гуманному обществу в мировом масштабе. Есть риски, связанные с тем, что по мере роста экономического потенциала, какие-то социальные группы могут решить: «Мы достигли некоего уровня доходов, благосостояния, давайте займемся неэкономическими приоритетами и начнем, скажем, силовое противостояние для решения наших узкогрупповых задач». У меня есть опасения, что любому человеку свойственен определенный уровень агрессии. Как гарантировать, чтобы она канализировалась не через социально опасные формы, – задача неочевидная.

Владимир Вайнер: Да, если мы исходим из тезиса, что агрессия является неотъемлемой частью человеческого существа и социума, то ее нужно постоянно учитывать. И при любом раскладе экономического будущего этот риск будет возникать. Нет экономики – агрессия за ресурсы, изобилие – агрессия по другим параметрам… Хотя, казалось бы, если мы хотим полностью контролировать агрессию, то нам нужно просто правильно выбрать аттракторы, правильно кастомизировать мозговую активность человека, благодаря наличию очков.

Артем Шадрин: Это такой же плохой вариант – контроль за агрессией через «концлагерь». С другой стороны, доступность для все большего числа людей многих современных, потенциально разрушительных технологий, становится реальностью. Два альтернативных сценария – либо неприемлемые социальные технологии контроля, либо неприемлемые риски, скажем терроризма, одинаково, мягко говоря, нехороши.

Вроде бы найден перспективный выход – это разработка теории воспитания, индивидуальная работа с каждым ребенком. И это очень нетривиальная задача. В то же время, именно сейчас современная экономика как раз создает для этого необходимые ресурсы времени.

Снижение необходимого объема занятости в материальном производстве, а теперь и в предоставлении рутинных услуг, расширяет «бюджет времени» для общения с собственными детьми. А также – для вовлечения в сферу работы с детьми все большего и большего числа высокомотивированных людей, раньше выбирающих другие пути построения карьеры и достижения общественного признания.

Это не только и, скорее всего, не столько школа, сколько всевозможные форматы практической деятельности детей и практико-ориентированного обучения: творчество, исследования и технологическое конструирование, волонтерство, экспедиции. При этом с мощным гуманистическим моральным зарядом.

Владимир Вайнер: О чем бы мы ни говорили, все равно возвращаемся к этой активации человека.

Кирилл Игнатьев: Мы начали разговор об искусственном интеллекте и о том, как в этом контексте, с комплексным развитием технологий будет развиваться мир. Я хочу соединить обе темы. На мой взгляд, наша планета, наш мир будет развиваться как мир людей. Об этом забывают фантасты, визионеры, люди, со страхом смотрящие на новые технологии. Но мы были и остаемся миром людей со всеми присущими человеку психологией и особенностями. Страхи перед искусственным интеллектом равноценны страху перед первым автомобилем. Когда появился паровой автомобиль, ввели закон, чтобы перед ним со скоростью 5 км/ч шел человек и размахивал красным флагом. Люди боятся новых технологий, это было, есть и будет. Кто-то берет на себя риск быть первопроходцем, иногда погибает, иногда становится победителем. И есть человек со всеми его эмоциями, и в мире людей искусственный интеллект всегда будет являться исключительно сервисом, это такая же инфраструктура. Она помогает человеку в случаях, когда он не может сделать что-то так быстро как искусственный интеллект, или посчитать так же как квантовый компьютер.

Страхи – от незнания. Я уверен однозначно, что мы были и будем существовать как мир людей, которые постепенно начинают использовать, применять технологии, но контролировать и ограничивать их, пока они еще не вызывают доверие. В мире людей человек остаётся главным заказчиком и рулевым технологий, даже превосходящих человека по возможностям.

Я согласен с Артемом, что идет процесс кастомизации, оказывая влияние, в том числе, на повседневные сценарии. Кастомизированная еда – это минус супермаркеты, кастомизация лекарств – минус аптеки. Дальше на очереди – кастомизация социальной жизни.

Органы управления будущего, в том числе государственные институты, должны учиться по-разному управлять разными сообществами. Тезис, что закон един для всех, скоро подвергнется сомнению, потому что у разных сообществ существуют принципиально разные запросы для людей. К примеру, мы проводили опрос про моментальный сервис определения лжи через смартфон. И пожилое поколение сказало, что это ужасная вещь, которую не оценит молодежь. А ребята 14–15 лет сказали, что это супер, потому что становится невыгодным врать. И оба правы.

То же самое с деньгами – кастомизированная экономика будет приводить к моментальной монетизации. Кто-то потребил и оплатил товар – технологии моментально распределяют деньги сразу между теми, кто участвовал в его производстве. То есть распределение будет не через владение бизнесом, а в момент продажи услуги или товара тем, кто его создал. А это – минус рынок акций.

Да, движение к гуманному миру происходит очень медленно, происходят глобальные эпидемии, войны. Однако они не меняют главный вектор развития. В этом плане более опасны риски, которые от человека не зависят, как пример – сдвиг тектонических плит. Тектоническая активность как раз-таки может привести к катастрофе – извержению супервулкана, глобальному похолоданию. А если не будет солнечной энергии, то понадобятся ее классические источники, и, независимо от уровня развития, мы можем вернуться в эпоху ископаемых и борьбы за тепло.

Василий Буров: Согласен. Сейчас в мире слишком большой багаж серьезных технологических проектов, которые могут очень по-разному отразиться на мире, если с ними что-то пойдет не так. Представить даже лет 50 назад, что вся канализация в городе работает только при наличии электричества, было невозможно. А сейчас нельзя представить, что может быть иначе.

В какой-то момент человек начал не жечь огонь, а пользоваться газом, печью, у него возникли в связи с этим какие-то ограничения, но он приспособился, выстроил вокруг себя институты, которые поддерживают жизнь. В случае катастрофических сценариев про это не надо забывать.

Что касается «закон не равен для всех» – из этого автоматически следует, что при наличии другой регуляторики в отношении труда социальные макроэкономические параметры начинают становиться другими. Каким-то образом меняется перераспределение. Поэтому, я думаю, и Смит останется, и Маркс местами тоже, кейнсианцы, неокейнсианцы, и еще масса всего. Технологических укладов, про которые говорил Кирилл, одновременно присутствует в мире несколько, наступление нового не уничтожает полностью старое. От того, что люди пересели на машины, они не перестали ездить на лошадях. Просто поменялся смысл такого действия. И подобных примеров много.

Потенциальная глобализация, как ни удивительно, но создает больше условий для существования такого разнообразия. Человечество так устроено, что сначала пытается собраться вместе, глобализировать что-то, потом разваливается на части, а через какое-то количество лет цикл повторяется. Сейчас мы живем в цикле деглобализации, и это связано, в том числе, со сменой технологического уклада. Потому что, как известно, будущее уже наступило, только оно неравномерно распределено – как очень точно сказал когда-то Уильям Гибсон. И некоторым в сознании его досталось, и они живут в одном укладе, а кому-то нет – и они в другом, при этом находясь часто в одном месте физического мира. Причем и те, и другие могут ездить на «Тесле», но у кого-то в голове осталось то же самое, что было при езде на «Победе», а то и на лошади с кучером.

А когда возникнет история про экономику сообществ, про большую роль индивидуальности, тогда разнообразие не станет источником неустойчивости, а скорее наоборот, главным фактором устойчивости. Это доказано классиками поведенческой экономики и управления.

Артем Шадрин: У меня есть тезис, который хочется обсудить, – войны не зависят от проблем с экономикой, от роста или падения благосостояния, скорее к ним ведут какие-то эндогенные причины. К примеру, к началу Первой мировой войны не было экономического кризиса, и в Англии, и во Франции, и в Германии все неплохо развивалось.

Но сам по себе экономический рост – не свидетельство автоматического улучшения социальной картины мира с точки зрения бесконфликтности. Сюда еще добавляются риски, связанные с ростом доступности технологий, возможностей организации техногенных катастроф. Напряженность и потенциал для конфликтов остаются и, к сожалению, на мой взгляд, автоматически не нейтрализуются ростом благосостояния.

Что касается альтернативных историй регулирования, мне кажется, что виртуальные сообщества – это очень интересная вещь в контексте расширения возможностей объединения граждан для совместного производства или формирования заказа на производство общественных благ.

Уже сейчас в странах с высоким уровнем децентрализации можно переехать в другой населенный пункт, в котором подход, например, к соотношению налогов и качеству общественных благ тебе нравится больше. Где-то акцент на здравоохранение, где-то – на экологию и пр. – ты сам выбираешь, где тебе комфортно.

И в перспективе ничего не мешает реализовать возможность финансирования коллективных благ по модели, когда каждый сможет направлять свою часть налогов на финансирование тех из них, которыми собирается пользоваться.

Есть известная в мире практика финансирования НКО в пределах 1 процентного пункта от доходов, уплачиваемых в рамках НДФЛ, когда гражданин сам выбирает НКО, в которые направляются эти средства. Такая модель позволяет реально повышать эффективность работы социального сектора. В России подобный подход, кстати, уже частично реализован в виде социальных налоговых вычетов.

Третий тезис, возвращаясь к ранее сказанному – о том, что в современном мире все утопии – это утопии педагогические. Какие могут быть предприняты шаги по изменению содержательности системы образования? Например, как в «Отягощённые злом, или Сорок лет спустя», – это создание системы лицеев, готовящих учителей принципиально другого уровня, владеющих перспективными педагогическими технологиями, это шаг к будущему с более совершенной системой развития людей.

Мы часто используем понятие «нового поколения» технологий – такая метафора применима и к педагогике. Скажем, если с начала XX века городской транспорт, например, поменялся принципиально – сравните лошадей и автомобили, то ученики в школах как сидели за партами с досками, так и сидят – и неважно, что доски в некоторых школах стали электронными. Нужны какие-то принципиально новые шаги. Многие помнят движение педагогов-новаторов, думаю, нас ждет возвращение интереса к новым педагогическим технологиям.

Еще один сюжет. Сейчас намечается прорыв или, по крайней мере, новая волна в динамике освоения космоса. После перерыва в несколько десятилетий стартуют новые пилотируемые экспедиции на Луну, с перспективой будущего строительства там обитаемых станций. На очереди, быстрее чем многие думают, запуск добычи ресурсов на астероидах, с их транспортировкой на Землю, а также с использованием в целях дальнейшего освоения космического пространства.

В условиях все более очевидной ограниченности ресурсов на Земле, освоение космоса – способ избежать риска «окукливания» экономики и социальной жизни общества, и принесения развития в жертву неправильно понятой стабильности.

При рисках наступления, условно говоря, состояния «японизации» экономики, о котором говорилось, когда уже расти будет больше особо некуда, космос станет новым полем для экономической экспансии, предполагающей вовлечение значительного объема материальных ресурсов – металла, энергии и т. д., теперь уже в «космических» масштабах.

Василий Буров: Про космос полностью согласен, а первые два тезиса мне кажутся весьма спорными. Как раз экономически все основные участники Первой мировой войны имели явные системные проблемы, которые и решали с ее помощью. Я бы все же сказал, что это зависит не от прямого ВВП на душу населения, а от того, как все качественно устроено, как себя люди ощущают.

Но гораздо больше меня волнует история про педагогическую утопию. На самом деле, в педагогике есть бесконечное количество новых вещей. Россия попыталась вырваться из застоя в этом отношении в начале XX века и породила многое, на что сейчас опирается передовая мировая педагогика, – те же Выготский и Макаренко. На Макаренко до сих пор базируется все корпоративное управление HR и обучение. Следующий рывок был в 1960-е, 1970-е, 1980-е, когда появились педагоги-инноваторы[9]. Дальше концепции начали выходить в жизнь. Потом снова был спад, но на уже выработанные давным-давно концепции до сих пор опирается весь мир.

Сейчас для всех, кто серьезно понимает педагогику, главной становится история про стыковку педагогики с современными информационными реалиями – искусственным интеллектом, информационными технологиями. Особенно, в ситуации, когда учебные заведения теряют монополию на знания. Как это преодолеть? В отличие от экономики, в которой можно что-то преодолеть прыжком, в педагогике такое малореально. Слишком многое завязано на психологии, на системе «человек-человек».

Владимир Вайнер: На что же нужно направлять фокус внимания, чтобы приблизить будущее, которое нам нравится, если это, вообще, возможно? С одной стороны, если гуманизация – необратимый процесс, тогда не нужно ничего специально предпринимать, все придет само. С другой стороны, если каким-то образом можно приблизить этот момент, почему бы не сделать это?

Кирилл Игнатьев: Коллеги сказали, что будущее связано с безграничными просторами космоса. Это совершенно верно, работа в дальних мирах неизбежна. Есть как минимум три «космические задачи»: скорость перемещения в пределах ближнего космоса для сверхбыстрых перелётов, ресурсы, которые на Земле в какой-то момент будут исчерпаны, удешевление наземных проектов связи и аналитики.

Новые ресурсы нам понадобятся и потому, что мы даже в высокоразвитых странах перейдём от сокращения к устойчивому росту населения. Технологии биотеха, медицины и генной инженерии приведут к росту продолжительности жизни именно в передовых государствах. Будет больше пожилого населения, долгая жизнь которого положительно компенсирует невысокую рождаемость.

На мой взгляд, особенности человеческого мира, в котором мы живем и будут жить последующие поколения, заключаются в том, что всегда, все время, вне зависимости от уровня развития, был один превалирующий главный стимул развития и человека, и экономики. Этот стимул называется «счастье». Оно может достигаться через любовь, секс, богатство, победы, через многое другое. И когда мы говорим о том, в чем будет главный стимул будущего, надо понимать, что он не изменится. Изменятся формы отношений, в том числе экономических, только и всего.

А как сделать, чтобы мир был более современным и счастливым? Наверное, приближать будущее своими мыслями, действиями, изобретениями, активностями и просто в обычной повседневной жизни. Для этого нужно преподавать футурологию именно как науку о будущем, потому что сейчас она рассказывает про будущее технологий, на стыке точных и гуманитарных наук. Расширение знаний о будущем помогает людям быстрее продвигаться вперед!

Василий Буров: Сейчас мир стал слишком зарегулирован, врачебное «не навреди» вошло в системы управления, а это тормозит развитие. Поэтому необходимо больше площадок и возможностей для экспериментов. Потому что новое – все равно прорвется, как бы мы его ни опасались. Просто нужно придумать, как жить в этом новом мире.

А вот что касается глобального продвижения футурологии – таких вещей я немного боюсь, потому что это что-то не очень понятное и плохо верифицируемое. Соответственно, вокруг такого всегда появляется много жуликов. Я полностью согласен с самой идеей продвижения, но пока непонятно, как это институционально реализовывать.

Хотя деньги на перспективные исследования, на создание прототипов и сейчас выделяются – то, что называется в мире Curiosity Science. Это и есть приближение будущего.

Артем Шадрин: Необходимо, как мне кажется, подготовить следующий шаг в масштабировании практики использования результатов исследований будущего – то, что в мире обычно называют Future Research и Futures Studies.

За последние несколько лет в ряде стран произошла институционализация практики исследований будущего, запускаются новые университетские программы, развиваются профессиональные сообщества, работают такие международные организации, как Association of Professional Futurists и World Future Society.

Методология стратегического форсайта стала уже мейнстримом, а не чем-то маргинальным, она рассматривается как важный и даже необходимый элемент в стратегическом планировании развития компаний. И это не подготовка неких предсказаний – «через 50 лет будет так-то», а, например, построение набора сценариев, исходя из которых становится возможным более обоснованно выстраивать разработку стратегий.

Это принципиально отличается от устаревших практик линейной экстраполяции экономических трендов, которые в любом случае будут меняться, хотя бы вследствие сложной взаимосвязи многих перспективных технологических и социальных изменений. А это означает, например, и необходимость использования при прогнозировании междисциплинарного подхода, которым зачастую пренебрегают.

Типичная ошибка при прогнозировании воздействия на экономику и общество какой-нибудь новой технологии или проекта заключается в том, что неявно предполагается, что в будущем все останется как было, а изменения будут связаны только с предметом рассмотрения, что очевидно не так. Поэтому формирование различных образов будущего, комплексных сценариев развития экономики и общества принципиально важно.

Если говорить еще о некоторых шагах по ускорению приближения желаемого будущего, то первое, что хотелось бы отметить – это новый этап в развитии непрерывного образования, который позволил бы использовать максимум из появляющихся в мире результатов исследований и новых практик.

Мне в этом плане нравится идея основателей московской Школы системного менеджмента о целесообразности прохождения «второго бакалавриата» в формате ДПО, который позволял бы, скажем раз в 10–15 лет, системно актуализировать набор базовых, а не только отдельных узкопрофессиональных компетенций, с учетом новых появившихся подходов в разных отраслях знаний.

Думаю, уже сейчас это решительно необходимо, например, тем, кто готовится стать директором по развитию в своей компании, а также тем, кто отвечает за управление изменениями, кого за рубежом называют Chief Reinvention Officer.

Плюс еще один важный алгоритм, помогающий движению вперед, наряду с проведением собственных оригинальных исследований – это проведение бенчмаркинга, системное выявление лучших практик и проведение с их учетом пилотных проектов для возможного тиражирования действующими организациями. То есть обеспечение ускоренной адаптации появляющихся в России и мире новых конкурентных преимуществ и успешных технологических решений.

Владимир Вайнер: На этой позитивной ноте менеджмента изменений мы заканчиваем нашу встречу. Если такой формат кажется значимым, мы можем повторять его онлайн, офлайн и в любой точке мира. Это кажется правильной задачей по приближению горизонта будущего.

Текст подготовила журналист Татьяна Печегина

Economy of the Future Through the Eyes of Futurologists. Positive Changes Journal Expert Discussion

Leading economists and futurologists met at the session organized by the Positive Changes Journal and devoted to the main topic of the special issue – the economy of the future. Will there be an increase in prosperity and where will it lead? What are the trends in economic development? What should be envisaged while building an economic development scenario? Will the economy of the future become human-centered? Are the fears of artificial intelligence justified? How will space be explored? What do we need to do to bring the kind of future we like closer? The panelists discuss this and much more. The conversation was facilitated by Vladimir Vainer, director of the Positive Changes Factory. The editorial staff publishes a transcript of the conversation.

Vasily Burov

Futurologist, advisor at the Moscow Institute of Electronics and Mathematics, HSE University, co-founder of the Information Culture NGO

Artem Shadrin

Director of the Institute of Social and Economic Design, HSE University

Kirill Ignatyev

Futurologist, Chairman of the Board of Directors of the Russian Investments Group, head of the Technical Progress and Future Economy project

Vladimir Vainer

Positive Changes Factory, Director

Vladimir Vainer: What phenomena today can be seen as signs of the economy of the future? Which of the signs will definitely lead to it, which of the trends are we to strive for, and how do we bring them closer?

It is interesting to talk about a future that is not obvious, but that can be made obvious. The way I see it, predictions can be made over a timespan of two generations. This is a kind of practical, motivational vector, so that, as they say, our children’s children are proud to say: "Our fathers invented all this back in the day.”

Kirill Ignatyev: I agree, and I would add that in the context of the economy of the present and the future, it is a good idea to measure today and tomorrow by technological paradigms. The current technological paradigm started at the end of the last century with the emergence of mobile communication and the Internet; now there is a period of transition, after which the last generation of this technological paradigm will inevitably leave and a new one will arrive. When power passes to a generation twice as young, the most important next step will follow. It defines a lot – we do not measure economic history in centuries anymore.

Artem Shadrin: Two things seem most significant to me: first, economic growth, technological development, growth in prosperity will continue with any forecast short of a catastrophe. Therefore, one of the trends will be a reduction in the amount of time people devote to paid work in the traditional model, and an increase in the share of leisure time, or activities motivated by non-economic considerations – charity, volunteerism, etc.

As the overall wealth increases, it will become possible to choose a job that may bring more satisfaction and less money. In other words, a higher average salary will be losing its significance in favor of other factors, such as a comfortable team – colleagues, management, atmosphere, and understanding of the importance of the activity carried out, its creative, non-routine nature.

The second important thing is that you will have to change faster, to be more flexible if you want to be the winner, including an economic victory. Thus, the number of enterprises for which continuous changes become the norm and which are transformed from force majeure to the practice of regular management will increase all the time. Further spread of mechanisms such as agile, corporate entrepreneurship, and corporate universities will continue.

On the other hand, in the conditions of rapid changes, small and medium-sized businesses, startups, which are more motivated and faster decision-makers than many large enterprises, will gain additional competitive advantages. This additionally raises the priority of dedicated startup financing mechanisms, such as venture capital financing and business angel investment, helping those players who are early in the enterprise lifecycle to reach a scale that allows them to operate successfully.

To summarize, an answer will be provided to the challenge associated with the need to consider the intangible, motivational component in the work. And the transformation of management tools of large companies will be guaranteed, which will lead to an acceleration of corporate innovation.

Vasily Burov: I think the story about social relationships, about involving people in the public, is very important. Right now, our general, and the one a little younger, are basically the last people to have an idea of what it is like not to be in touch all the time. It is a story about social relationships, about mutual help, etc. When the need for intermediaries linking people at different times and places disappears, it greatly changes social behavior and horizontal social relationships. New relationships have not yet been born, but there is a kind of substitute for them. I am talking specifically about the human-to-human communication in a network which has never been as dense as it is now.

Artem Shadrin: And this is facilitated by technologies, take videoconferencing for example.

Kirill Ignatyev: Continuing with the first presentation, I would like to offer a few theses from today’s "tomorrow," so to speak. First of all, two reservations must be made.

Until the current technological paradigm changes, the economy, which just recently was developing according to the global model, will become mixed (a world of blocs), as it adjusts to the adoption of sanctions, the creation of tactical alliances and conflicts. On this basis, we can foresee parallel technological services emerging in each bloc, and the growth of new forms of corruption associated not with the leading role of the state, but with the introduction and circumvention of inter-bloc restrictions. One might say that corruption is entering the global level.

And secondly, when we consider the economy of the future, we always put aside 10 % for the scenarios of the "black swan" economy, that is, in case, roughly speaking, of an apocalypse, a global catastrophe (such as a world war or a supervolcano eruption). Even the unlikely options must be considered.

As for the baseline scenario, i.e. a progressive economy, the first thing that will happen is a dramatic reduction in wage employment in companies over the horizon of two generations. Companies will be buying competencies and skills, rather than working time. And secondly, based on the current situation with aggravating global conflicts, it is obvious that the economy will get tired of stress, and we will see a major trend towards anthroponomics, that is, a human-centered economy, which will be oriented towards humane values, healthy lifestyle, values of human life, medicine, environment, etc. I foresee the role of this exact sector as the point of most important and rapid growth.

Another important point is the predictive nature of the economy, which today is defined by technologies. This trend will actually eliminate the crises of overproduction, since most of the manufacturing will be order-based. The monetization mechanisms will also change accordingly.