Бродяга переборол сон и с четверть часа поднимался вверх по склону горы, подальше от человеческого жилья. Встреченное гостеприимство не рассеяло его настороженности: пёс уже видел прежде, как умирали другие, попробовавшие подобное угощение – с пеной у рта, корчась от боли. Мясо, полученное от мужчины, пахло только человеком, солью и перцем, но это ещё ни о чём не говорило. Однако выбирать не приходилось: Рыжий слишком устал и слишком изголодался.
На каменистом выступе обнаружился большой старый выворотень. Эта ель, похоже, когда-то возвышалась над всеми окрестными деревьями, и ветер свалил её, почти оторвав от земли. Могучий ствол вытянулся вниз по склону, кое-где на нём сохранилась сухая желтоватая хвоя. Та малая часть корня, что не поддалась ветровалу и осталась в почве, успела дать новые побеги, и теперь вокруг погибшего дерева пушистым частоколом стояло несколько метровых ёлочек.
Пёс забрался в самую гущу пахнущего смолой укрытия, свернулся в клубок и заснул. Миновал час, другой. Чуткое собачье ухо иногда приподнималось, уловив подозрительный шорох в отдалении, но никто не потревожил сон бродяги. Единственным живым существом, заглянувшим в эту часть леса, оказался заяц-русак, уже частично сменивший свою плотную зимнюю шубку на летний наряд.
Линька у него успела дойти до середины спины, из-за чего казалось, будто зверёк нацепил роскошный меховой воротник. Заяц пересёк след пса и чуткий нос предупредил его о возможной опасности. Но зверь был молодым и любопытным: настороженно замерев, он в неподвижности провёл минуту-две и, не дождавшись нападения, подошёл чуть ближе к выворотню. В этот момент пёс во сне заскулил, и русак порскнул в сторону, скрывшись за деревьями.
Рыжему снился убитый волк. Бродяга снова пробирался по лесу, чья тишина после недавнего свиста и грохота казалась неестественной, и опять перед ним выросла серовато-бурая туша, с седой полосой вдоль хребта. Пёс начал по дуге обходить тело, но тут зверь вдруг приподнялся на уцелевших передних лапах и быстро пополз к нему, заставив рыжего в панике кинуться прочь. Земля стала неожиданно податливой и мягкой, а воздух – напротив, тягучим и липким. Бродяга нёсся изо всех сил, но всякий раз, когда он рисковал оглянуться назад, где-нибудь за стволом ближайшего дерева или среди ветвей измочаленного взрывом куста мелькали янтарно-жёлтые глаза.
Пёс даже начал отчаянно поскуливать, и тотчас в ответ услышал вой. Ему случалось – по счастью, лишь в отдалении – слышать вой стаи, устраивавшей вечернюю перекличку или берущей след добычи. Однако сейчас это был скорее жалобный плач, безответная мольба о помощи, оборвавшаяся почти щенячьим хныканьем. Рыжий замедлил бег, потом перешёл на шаг, а затем и вовсе остановился. Ему показалось, что в вое умирающего волка мелькнули знакомые нотки: голоса его потерянных братьев.
Пёс повернул назад, и почти тотчас снова увидел волчьи глаза под корнями дерева. Нерешительно сделал ещё несколько шагов, подходя ближе, и разглядел вместо серовато-бурой шерсти тёмно-синюю грубоватую ткань. Над ней угадывался когда-то белый, а теперь заляпанный грязью мех воротника – и человеческое лицо. Под опускающимися на лес сумерками на земле лежал и смотрел на рыжего невидящими глазами его Хозяин.
Бродяга взвизгнул, кинулся к распластанному у дерева человеку – и проснулся.
На лесистом склоне действительно царили сумерки, но отмечали они не закат, а скорый рассвет. Где-то вдалеке по дороге пролетел автомобиль, и тарахтящий перестук мотора долго скакал эхом, отмечая путь машины. Пёс шевельнулся, чувствуя, что успел немного замёрзнуть, несмотря на плотный подшёрсток, доставшийся ему от дальней ретриверской родни. Порезы на лапах уже начали подживать, но всё ещё болели, и Рыжий некоторое время лежал в своём укрытии, зализывая раны.
Кусочки неба, видневшиеся между елями, всё сильнее светлели, превращаясь из чёрных в серые, а из серых в белые и бледно-голубые. На дороге внизу автомобили теперь проезжали чаще, и в голоса торопливых легковушек время от времени вплетался рёв тяжелых грузовиков. Съеденное накануне мясо осталось только приятным воспоминанием, и бродяга, выбравшись из-под пня, потрусил вниз по склону к уже знакомому ресторанчику.
Мужчина снова трудился у печи, раскладывая на мангальной решётке мясо, а его дочь время от времени выходила из дома, чтобы забрать готовые заказы. Пёс мельком увидел и другую женщину, постарше и пониже ростом, чем Мария. Она появилась лишь однажды, неся в руках точь-в-точь такую же кастрюлю, как та, что стояла на столике. Женщина поставила свою ношу, забрала пустую кастрюлю и обменялась с мужчиной несколькими фразами. Человек с волчьими глазами рассмеялся, обнял собеседницу – та шутливо сопротивлялась – и, прижав к себе, поцеловал. Женщина улыбнулась, что-то напоследок сказала ему и исчезла в доме.
На этот раз Рыжий не крался, а прямо пошёл к веранде, хотя и оставаясь настороженным. Перед домом виднелась громада лесовоза, доверху гружёного толстыми еловыми стволами, а когда пёс уже преодолел половину пути от леса до ресторанчика, с дороги свернула красная легковушка и остановилась где-то по ту сторону здания. Хлопнули дверцы, захрустел под торопливыми шагами ледок, оставленный на земле ночными заморозками.
– Ага, – только и сказал мужчина, вновь увидев вчерашнего посетителя. Бродяга сел, с безразличным видом посмотрел по сторонам, потом исподлобья уставился на человека. – Может, права Мария, и стоило бы тебя в самом деле оставить здесь? – поинтересовался тот, открывая кастрюлю.
Пёс принял угощение, но на этот раз жевал не спеша, и прежде, чем получил второй кусок, дочь хозяина заведения успела дважды выйти из дома и вернуться к посетителям с заказами. В первый раз, увидев устроившегося неподалеку от веранды Рыжего, женщина только улыбнулась. Появившись в третий раз, Мария заметила:
– Похоже, теперь он у нас будет постоянно столоваться. Пусть тогда хотя бы охраняет дом.
Мужчина молча указал на пса. Женщина непонимающе подняла брови:
– Что?
– На нём ошейник.
– Ошейник? – она всмотрелась в лезущую клочками шерсть. – Что-то я не…
– Сидеть, – вдруг коротко и чётко скомандовал человек. Рыжий перестал жевать и внимательно посмотрел на него. – Сидеть, – повторил мужчина. Потом достал из кастрюли небольшой кусочек мяса, продемонстрировал собаке и скомандовал в третий раз:
– Сидеть.
Пёс сел.
– Умный, – улыбнулась Мария.
– Не без того, – отец подкинул угощение и бродяга, подпрыгнув, схватил мясо на лету. На шее мелькнула сильно потёртая и засаленная кожа ошейника. – Но и учёный к тому же.
– Думаешь, он из долины? Потерялся?
– Тогда очень давно потерялся. Либо хозяин совсем не приглядывал за ним. Посмотри, какие комья! Его будто с прошлой весны не вычёсывали, – мужчина повернулся к мангалу, перевернул жарящиеся куски. – А приходит он уже второй раз со стороны перевала, – заметил человек задумчиво.
– С лесопилки?
– У Николы такого рыжего я не помню.
– И я. Но, может, подобрал.
– Никола за своими собаками следит. Нет, этот не его.
– Из-за перевала? – с сомнением спросила Мария. – Но это ведь часа два на машине. И как его в лесу какой-нибудь волк не задрал. Да и зачем бы собака потащилась в такую даль?
– Ты меня спрашиваешь? – усмехнулся отец. – Значит, зачем-то ему надо.
Мужчина достал ещё кусок мяса. Указал псу на противоположный от печи угол пустой веранды:
– Лежать.
Рыжий поколебался. Посмотрел на человека, потом окинул взглядом лесистые склоны, асфальтовую ленту, уже оттаявшую на солнце и поблёскивающую лужицами. День обещал быть тёплым, солнечным; в ветвях клёнов на противоположной стороне дороги возились и спорили воробьи. Припаркованный перед ресторанчиком лесовоз заурчал, фыркнул и покатил вниз, в сторону невидимой отсюда долины.
– Лежать, – повторил человек. И, словно пёс мог его понять, добавил:
– Ешь и спи. Никто тебя здесь не обидит.
Бродяга поднялся по ступенькам, обнюхал предложенный угол и уселся. Поймал брошенное угощение, улёгся, устроил кусок между передними лапами и принялся неспешно есть.
* * *
Рыжий ещё не до конца пришёл в себя, и только-только принялся обнюхивать каменный бортик клумбы, когда автомобиль Вонючки, заложив петлю, скрылся в облаке пыли. Щенок проводил его взглядом, вовсе не сожалея о расставании, и собрался было изучить источник фермерских ароматов где-то за домом, когда мужские руки, пахнущие ненавистным бензином, подхватили его с земли.
– …выгуливать, и так далее. Теперь это будет вашей обязанностью, Иван. Всё понятно?
– Да, хозяйка, – в голосе отвечавшего слышалось едва сдерживаемое раздражение.
Женщина с папкой подмышкой пошла к парадным дверям. Человек, державший щенка, зашагал по дорожке вокруг дома, бормоча себе под нос:
– Собачником сделали…
Рыжий позволил себя нести – руки держали пса хоть и небрежно, но не стискивали и не щипали, как руки Вонючки. Да и ремня поблизости вроде бы не наблюдалось. Отсыпанная мелким гравием дорожка, петляя среди аккуратно подстриженных кустов и клумб, обогнула здание и вывела к двери чёрного хода. Тут щенок сделал сразу два открытия: из этой, второй двери, вкусно пахло, а от приземистых строений, выстроенных буквой «П» чуть в отдалении от дома, тянуло знакомыми ароматами птичника.
Мужчина поднялся по ступенькам, перехватил свою ношу, освобождая руку, и открыл дверь. Запахи еды ударили в нос Рыжему настоящей волной, следом повеяло теплом, послышалось звяканье посуды, перестук ножа на разделочной доске, два женских голоса.
– Это ещё что? – поинтересовался один из них. Спрашивавшая была пожилой, невысокой, с убранными под светлую косынку волосами. Она стояла у плиты, помешивая что-то в кастрюле, и обернулась на звук открывшейся двери.
– Новый жилец, – заявил мужчина.
– Зачем ты его сюда-то притащил?
– Не ворчи, Кристина! А куда его?
– Тут кухня, не зверинец! Куда хозяйка велела?
– Хозяйка, – саркастически повторил за кухаркой Иван, – велела с ним возиться. Где именно – не сказала, но явно не в её гостиной.
– На кухне собака жить не будет, – отрезала Кристина.
– Да он сам сюда скоро тропку проложит, – со смешком заметила вторая женщина, совсем молоденькая, нарезавшая на доске овощи.
– Веником получит. Уж я-то его воспитаю!
– Ладно тебе, – молодая отложила нож, подошла к Ивану. Мужчина чуть выше приподнял Рыжего, позволяя рассмотреть его со всех сторон. – Какой симпатяга!
Щенок нерешительно дёрнул хвостом.
– Смотри, Яна, а то ведь он быстро на тебя переложит свои обязанности, – проворчала кухарка, снова поворачиваясь к кастрюле. – И будешь ты с псом возиться, пока Иван в своём гараже дрыхнет.
– Кто бы говорил! – огрызнулся шофёр.
– А что за порода? – спросила Яна, осторожно протягивая руку. Щенок зажмурился, но, когда ладонь коснулась головы и легонько прошлась по ней, хвост Рыжего завилял уже увереннее.
– Я знаю? – Иван пожал плечами. – Ретривер, кажется. Карга за него двести тысяч отдала.
– Двести?! – воскликнула Кристина, чуть не уронив в кастрюлю половник. – Да на такие деньги можно стадо этих собак купить!
– Он же породистый, – скривился с пренебрежением мужчина. – Что ты понимаешь!
– Понимаю, что это очередная её придурь.
– Нечего чужие деньги считать, – ехидно заметил шофёр.
– Я бы и не считала, если б мне вовремя оклад повышали. А раз своих вечно нету, хоть чужие посчитать.
Яна прыснула и снова принялась гладить щенка.
– Может, и правда… – начал было Иван.
– Ну уж нет! – отрезала девушка, на прощание коснувшись влажного чёрного носа и направляясь к раковине. – У меня своих дел хватает! Тебе поручили – ты и занимайся. К тому же у тебя в гараже работы всего ничего, а мы и так целый день по дому кружимся.
– Ну и ладно, – проворчал водитель. – Тогда давайте кормите, работяги. Я понятия не имею, что там ему положено есть, но предупреждаю: если вдруг лохматого пронесёт с вашей готовки – виноватым быть не хочу.
В этот, самый первый свой день в новом доме, Рыжий остался на кухне, несмотря на недовольство кухарки. Впрочем, Кристина, похоже, ворчала больше для порядка, потому что часа через два перед щенком на полу появилась миска с варёным рисом и кусочками баранины. К этому времени пёс уже окончательно оправился после путешествия, раз-другой успел попить воды и даже под присмотром Яны прогуляться на лужайку по собачьим делам. Правда, пришлось немного поскрести дверь, чтобы непонятливые люди сообразили, что к чему.
– Воспитанный, – одобрила кухарка.
Вернулся из города Иван, неся несколько больших пакетов, из которых на свет появились миски, ошейник, поводок, две-три игрушки и пара упаковок собачьего корма. Шофёр не без ехидства сообщил Кристине, что под обитание щенка отведена кладовка при кухне, потому что хозяйка не желает видеть собаку, носящуюся по всему дому, портящую ценную мебель, ковры и обои.
– А зачем она его тогда купила? – искренне удивилась Яна.
Вместо ответа мужчина продемонстрировал содержимое одного из пакетов: там был второй комплект мисок и игрушек, в точности как первый.
– Приказано выставить у парадной лестницы. Плюс у меня в багажнике две одинаковые лежанки. Один комплект для использования, второй – когда приедут гости. Она считает, что со знакомыми предметами псу будет проще показать себя с лучшей стороны.
– Скорей её, – заметила кухарка.
– Само собой.
– По-моему, это так не работает, – нахмурилась горничная. – Она что, серьёзно думает, будто из собаки получится нечто вроде статуэтки? Чтобы выставлять перед гостями и прятать за ненадобностью, когда они уйдут?
– Именно. К счастью, дрессировать лохматого мне не придётся, для этого уже нанят специалист.
– Мне кажется, даже дрессированный, пёс вряд ли оправдает её ожидания, – заметила Яна.
– Не моя забота, – пожал плечами Иван. – Что приказали – сделал, а дальше хоть трава не расти.
Он вышел, вернулся с лежанкой и, пройдя через кухню, открыл дверь в одну из кладовых. Здесь на полках вдоль стен стояли разнообразные банки, бутылки и ящики, а в дальнем углу помещалась пирамида из трёх не очень крупных бочонков. Напротив неё шофер и пристроил свою покупку, затем вернулся в кухню, подхватил на руки уже немного осовевшего от еды и впечатлений щенка, перенёс на лежанку и велел:
– Место!
Рыжий повозился немного, устраиваясь под взглядами трёх человек, стоящих на пороге кладовой. Матрасик оказался мягким, а сама лежанка, сплетённая из ивовой лозы, напоминала о ферме. Там, в сарае, где он появился на свет, висели на вбитых в стену гвоздях корзины, которые тоже пахли сухим деревом и похрустывали, когда их касалась чья-нибудь рука. Пёс зевнул, моргнул раз, другой – и заснул.
– Живая игрушка, – в голосе Яны слышалась грусть.
– Ну, знаешь, не все люди живут так, как этот пёс, – возразил Иван. – И стоит к тому же четыре моих оклада.
– Сытая жизнь и счастливая жизнь – не одно и то же, – заметила женщина. Щенок во сне дёрнулся и вздохнул прерывисто, совсем как маленький ребёнок.
Рыжему снилась ферма. Похожесть запахов вызвала воспоминания о матери, братьях и сестре. Распахивалась дверь сарая, впуская внутрь снопы солнечного света, и на их фоне обрисовывался силуэт Скрипучего. Овцы на выгоне с интересом посматривали в сторону резвящихся щенков, а мать, выполняя команды человека, забегала то с одного края стада, то с другого. Большой петух грозно топорщил гребень и наступал на чужака, посмевшего заглянуть в птичник – и щенок бежал, бежал от страшного врага, перебирая лапами в своей лежанке.