Приникший ухом к груди Руслана, Иван Иванович закричал во все горло:
– Живой! Живой! Сердце бьется!
Я выскочил за дверь и, что есть сил, побежал по лабиринту к каюте нашего доктора. Дверь была закрыта изнутри. Барабанный бой разнесся по всему брюху корабля. Когда доктор с испуганными глазами выглянул из двери, я, не соображая, что делаю, схватил его за голову, пытаясь потащить за собой и, естественно, получил приличный удар в лицо. Он-то и привел меня в чувство. Лежа на полу я закричал:
– Руслана Шакирова убили!
Доктор сразу сообразил, в чем дело, нырнул в каюту, выскочил с чемоданчиком, помог мне подняться и так же, как и я, в трусах и тапочках, побежал вслед за мной.
Руслан уже стал приходить в себя, у меня с души свалился камень. Жив! Жив наш командир! Он лежал с широко открытыми глазами и с недоумением разглядывал снующих вокруг него людей. Доктор принялся приводить в порядок сознание Руслана. В эти минуты появился наш полковник. Некоторое время он молча наблюдал за происходящим, изредка облизывая пересыхающие губы. Он пытался самостоятельно разобраться в обстановке, но, видимо, это было непосильно даже ему. Он отвел меня в сторону и спросил:
– Объясните, что произошло?
Несмотря на то, что его потряхивало, внешне он выглядел спокойным. Я вкратце объяснился с ним. Он задумался и про себя сказал:
– Странно, что до сих пор нет ни одного человека из службы внутренней безопасности. Впрочем, может быть, ничего странного и нет вовсе.
Вся Команда собралась невдалеке от нашей каюты, и, молча стояли офицеры, ожидая разъяснения ситуации. Кто-то из ребят успел одеться, но большинство стояли в том, в чем застал их поднявшийся шум. Вышедший из каюты полковник попросил всех разойтись по каютам и лечь спать, поскольку, ситуация сегодня еще не ясна, а, пострадавший сообщить о чем-то не в состоянии.
– Поверьте мне, старому полковнику, что я обязательно доведу до вас о том, что сегодня, сейчас произошло. Я не обманывал вас никогда и ничего не скрывал от вас, но, обещаю, плохо будет тому, кто нарушил закон нашей Команды и нанес из-под тишка этот незаконный и страшный удар. Едва ли кто решился бы в открытом бою сразиться с этим богатырем. Так, что, по местам!
Оставшиеся около Руслана – мы с Иваном Ивановичем, доктор, Фирсов и сам полковник, бережно, на руках, перенесли нашего командира в лазарет, ему требовался покой. Я, правда, отстаивал свою позицию и, требовал оставить Шакирова в нашей каюте, но меня, почему-то не захотели даже слушать об этом. А лазарет представлял собой немного уменьшенную каюту, оснащенную кое-каким медицинским оборудованием. Видимо, никто и думать не мог, что молодые, здоровые люди, будут получать такие страшные раны прямо в корабле.
Уже к утру, Руслан полностью пришел в себя, не было только сил подняться с постели, слишком велика была потеря крови. Он не мог, так же, толково объяснить, что же произошло с ним прошедшей ночью.
Мы с Иваном Ивановичем стали обыкновенными сиделками для нашего командира. Во время своего дежурства, наш механик пытался любым способом услышать от Шакирова о случившемся, но, стоило ему попытаться залезть поглубже в душу командира, как тот совсем замыкался и, чтобы избавиться от назойливости, нашего добрейшего, а теперь и любопытнейшего, Ивана Ивановича, он закрывал глаза и начинал сопеть, притворяясь спящим. Иван Иванович нервничал, злился на Руслана, но сделать ничего не мог.
Заняв место возле своего командира Шакирова, я даже не пытался заговорить с ним. Всему свое время. В тишине и полумраке дрема стала накатываться волнами. Говорят, что замерзающий человек не чувствует холода, одно лишь блаженство пронизывает его тело и сознание. Засыпая, я испытал нечто подобное. Стыдно признаваться в этом, но куда деться: бессонная ночь, ужас происшедшего, превратили мои нервы в какую-то тряпку. Я не выдержал и заснул на «посту номер один» для меня в данный момент. Мне стал сниться сон: человек шел мне навстречу, тянул ко мне руки и, голосом моего командира, Шакирова Руслана, просил выслушать его. Сон пропал мгновенно. Бледный командир смотрел на меня чистыми ясными глазами и чуть слышно говорил:
– Послушай меня, Виктор. Я ничего не хотел говорить при Иване и не сказал. Кто меня ударил – не знаю. Я не хочу ни на кого грешить. Но вчера я нечаянно встретился с твоим другом Астаховым Димкой. Мы с ним говорили на высоких тонах, со злобой. Он стал заметно сильнее, мне с ним уже не справиться. Я сам предложил ему прийти на встречу со мной ночью, чудный бой был бы, без свидетелей. Я по разному, думал, может быть, обнявшись в бою, мы простили бы друг другу нашу неприязнь, но победителей там не должно было быть. Если бы выиграл я, никто в жизни бы не узнал об этом бое, но Димка стал бы мне другом, как и тебе. Я хотел угодить тебе, представь, Виктор. Повторяю второй раз, кто меня ударил – не знаю. Я прошел метров десять, не больше, как все кончилось. На Димку я не грешу. Не должен был он так сделать, чтобы из-под тишка, не в его характере это. А, впрочем… Чем черт не шутит. Может, перегорело что-то. Ты его друг, ты сможешь понять: делал он это или нет. Узнай, и, можешь не говорить мне. Я уверен, что ты поступишь справедливо.
Его слова разжалобили меня до крайности и я, взяв его холодную руку и, пожав ее, поклялся, что поступлю именно так.
– А теперь иди. Я чувствую себя много лучше. Я буду спать. Зачем тебе здесь сидеть? Иди, отдыхай.
Я попытался возражать, но Руслан настойчиво просил меня уйти.
– Вот настырный татарин! – заворчал Иван Иванович. – Сам весь этот переполох организовал, за ним ходят, как за ребенком, а он рожу воротит.
Затем, повозившись в постели, посопев, он заговорил со мной:
– Скажу по секрету, не хотел, но скажу. Я случайно вчера увидел, как они с Астаховым друг друга за грудки держали. Далеко было до них, не мог услышать, что они могли говорить друг другу. Ясно одно – ничего хорошего. Может это последствия того разговора? Хотя, едва ли. Тут, что-то другое.
Он поворочался, скрипя кроватью, потом смолк, видимо, заснув. А я еще долго лежал и до головной боли размышлял обо всем и обо всех.
Полковник Грохотов, в это время, будучи очень озабоченным и расстроенным случившимся происшествием, сидел за своим столом в большой палатке. Он анализировал действия своих бойцов, офицеров внутренней службы безопасности, свои действия, опущения и промахи в руководстве Командой, искал причины и возможных участников сегодняшнего преступления, чуть не унесшего навсегда одного из лучших офицеров его Команды. Если так пойдут дела дальше, можно подставить под удар выполнение всего задания. Допустить этого нельзя.
Офицеров службы внутренней безопасности в эту ночь он так и не дождался. Лишь под утро, дверь в конце длинного коридорчика открылась, предварительно щелкнув замком, и перед полковником появился пухленький майор. Он обыденно поздоровался и, приостановившись напротив Грохотова, озабоченно спросил:
– Что случилось Александр Иванович?
Полковник поднял на майора ненавидящий взгляд:
– Какой я тебе, к черту, Александр Иванович? А что случилось, я хотел бы знать от тебя, майор.
– Но, но! Вы, никак, пьяны?
– Ну-ка, доложите мне, майор, кто совершил покушение на моего офицера? Не ваших ли рук это дело?
– За такие подозрения вы ответите, товарищ полковник. А что, он погиб?
– Да нет, живым, к счастью, остался.
– Как? Ведь…? – растерялся майор.
– Да так! Ведь! Не добили вы его. Немного оклемается – для меня все будет ясно. Вот тогда-то я и сделаю правильные выводы.
– Блефуете, полковник? В таком случае, дозвольте мне с ним переговорить. Что усмехаетесь, ведь я все равно его найду.
– Не найдешь, майор. Офицеры боятся, что какой-то враг, внутри нас действует. Даже я не смог к нему пройти. Он, пострадавший лейтенант Шакиров, единственный свидетель покушения на убийство. Ты понял меня, майор? Не пустят тебя туда. Не советую тебе рисковать, майор, пропадешь. Продолжение нашего разговора будет там, после, на «Большой Земле». Не отдам я вам ни одного своего офицера, потому, что мне нужно выполнять Боевой Приказ. И этим все сказано. С этого времени все ваши действия против членов Команды, буду характеризовать действиями, направленными на срыв выполнения Боевого Приказа. Все! Вы свободны, майор!
Такая постановка дела в корне меняла взаимоотношения командира с офицерами службы внутренней безопасности. Но это была палка о двух концах. Служба внутренней безопасности обладала большим авторитетом и влиянием, поэтому любые ссоры с ними и даже просто охлаждение отношений могли принести большие осложнения в службе и жизни офицера. В том, что охрана нужна, никто не думал сомневаться. Но, порой, срабатывает человеческий фактор и люди из этой структуры начинают злоупотреблять служебным положением, что вскоре, в обязательном порядке, приносит зло, превращающееся в беду для людей.
С другой стороны, этот человеческий фактор может принести еще большее зло, стоит только проявить слабость и позволить этой службе творить произвол в Команде.
Они приданы для того, чтобы содействовать выполнению боевого задания, но до сих пор все происходило почему-то наоборот. Лучшие офицеры подозреваются в крамоле, да еще этот сегодняшний вопиющий случай. Стопроцентной уверенности в участии охраны в попытке убить лейтенанта Шакирова, конечно же, нет, но слишком уж беспощадны факты, они почти полностью подтверждают это. Так рассуждал полковник, склонив свою темноволосую тяжелую от тяжелых мыслей голову.
– Товарищ полковник, перекусили бы, – послышался голос майора охраны.
Полковник вздрогнул и поморщился, поднимая глаза на стоящего перед ним майора. Этот голос в последнее время стал раздражать его.
– Товарищ полковник, нам с вами есть о чем поговорить. Давайте отбросим амбиции и, как говорят «сядем рядком, да поговорим ладком». От этого разговора, я думаю, будет польза для всех, кто участвует в Походе.
– Да-да. Схожу, поем и давайте встретимся с вами здесь через двадцать минут, – выдавил из себя Грохотов, взглянув на часы.
В столовой полковник просидел эти двадцать минут, несколько раз ткнул вилкой в тарелку и сделал несколько глотков горячего крепко заваренного чаю.
Вернувшись в палатку, полковник застал майора сидящим за столом, он не уходил в ожидании Грохотова
– Я буду внимательно слушать вас, майор.
– Начну с того, что я действительно не доверял вашему офицеру Шакирову и, пожалуй, даже переборщил, возводя его в ранг своего личного врага. Он, вместе с этим белобрысым лейтенантом, нанес мне, скажем банально, телесные повреждения. И не только мне, но и моим сотрудникам, поставив их на колени. Нам есть, за что их ненавидеть. На протяжении всей моей службы не было еще такого случая, чтобы кто-то поднял руку на офицеров службы. Ну, да ладно, я понимаю, что здесь совершенно другая обстановка, что люди, то есть ваши офицеры, идут в неизвестность, на ставке у которой их жизнь. И даже, возможно, жизнь всей Команды. Поверьте, полковник, я тоже понимаю, как трудно рисковать жизнью в их, совсем еще юные, годы. И я уважаю и ценю их всех. Но я не хочу, чтобы умы ваших офицеров поразил вирус и сорвал выполнение Боевого приказа. Встряска нужна периодически всем нам, я по себе чувствую, что от постоянной работы с людьми и у меня стали сдавать нервы. Даю вам слово, полковник, что если наше дело закончится благополучно, при возвращении на Родину, я напишу рапорт на увольнение. Пусть мое место займет офицер моложе меня, с более крепкими нервами и более здравым рассудком.
Полковник не ожидал услышать такой откровенной исповеди от майора, он смотрел ему прямо в глаза, почти не моргая и лишь кивая головой, как будто в одобрение услышанных умных мыслей.
– Так вот, – продолжал майор. – Лейтенанта Шакирова мы подобрали недалеко от его каюты примерно в полночь. Он валялся в луже крови. Да, мы допустили целый ряд промахов, мы не разобрались по горячим следам с преступником, посчитав, что Шакиров убит. Затем, воспользовавшись отсутствием в его каюте остальных членов его экипажа, мы просто подсунули тело лейтенанта, уложив его на первую кровать и, срочно убрались, не желая, чтобы у офицеров возникли подозрения в нашем участии в убийстве. Тем более что свежи в памяти события предыдущих дней, где мы, в том числе и я, вели себя довольно не корректно, в чем я признаюсь и раскаиваюсь. Затем мы скрытно перешли в нашу каюту и до утра решали задачу с одним неизвестным – убийцей. Метод исключения позволил нам получить кое-какие результаты. Ваш лейтенант Шакиров в предыдущий день имел малоприятный разговор с лейтенантом Астаховым. Их неприязнь длится долго. Стремление к лидерству в единоборстве привело к ненависти, что очень не характерно для спортсменов и для спорта в целом. Люди, упорно сражавшиеся за лидерство, обычно становятся друзьями или, в худшем случае, остаются хорошими знакомыми. Здесь же происходит что-то парадоксальное. И в итоге, первым подозреваемым в покушении на убийство Шакирова мы считаем командира Астахова, как ни неприятно вам это слышать. Вот, пожалуй, и все.
Полковник Грохотов долго сидел молча, переваривая полученную от майора охраны информацию. Он не ожидал услышать то, что услышал.
– Спасибо майор за откровенность. Жаль, что мы с вами потеряли много времени в междоусобной борьбе. Возможно, не было бы никакой крамолы, как вы говорите, будь мы открыты друг для друга и сговорчивы. Время еще есть, ежедневные консультации при наших встречах утром и вечером принесут пользу. Легко будет нам с вами работать. А пока, наша главная цель – найти по своим каналам преступника. Так, что до вечера, майор.
Полковник был рад, что состоявшийся разговор дал положительные результаты, но виду он не подал, пусть знают, кто здесь старший. Не смотря на то, что он располагает полной поддержкой всей Команды, иметь врагов в лице офицеров службы внутренней безопасности крайне нежелательно. С ними лучше жить в мире и согласии. Даст бог, после сегодняшнего доверительного разговора с начальником этой службы, события на корабле будут только предвиденными.
* * *
Вечером, предупредив Ивана Ивановича, я зашел в каюту Астахова. Мое появление, как мне показалось, чем-то испугало всех троих. Конечно, не испугало, «таких» ничем не испугать. Просто, мой приход по какой-то причине смутил ребят, в основном, самого Дмитрия. У меня на душе заскребли кошки, стало почему-то не по себе, разыгрались фантазии: тут что-то не так. Но как стало легко, когда Володька Николаев, скажу по честному, человек беспардонный, грубо рявкнул на меня:
– Предупреждать нужно, что придешь. Карты прятать приходится. Только расписали. Ладно, не обижайся. Кстати, садись, как раз комплект с тобой будет.
Я не мог удержаться от смеха, когда понял, что они сидели на картах и сейчас, успокоившись, доставали слегка смятые картинки атласных карт из-под мягких мест. Дима, как будто оправдываясь, сказал:
– Перед Грохотовым было бы неудобно. Сам ведь знаешь, что он запретил азартные игры. А без стука в нашу дверь может войти только он. Да вот ты еще. Он бы сразу понял. Крупно было бы неловко и стыдно. Да мы очень редко играем, так, от случая к случаю.
Владимир схватил меня за рукав и одним движением усадил рядом с собой на кровать.
– Да садись ты! Ближе к телу, как говорил «турецкий подданный».
Я хотел было отказаться, но подумав, согласился, посчитав, что в непринужденной обстановке больше можно услышать, хотя бы даже в репликах. Так оно и вышло, пока Владимир сдавал карты, его брат Виталий поинтересовался:
– Как там ваш командир себя чувствует?
Астахов исподлобья внимательно смотрел на меня, словно наблюдал за моей реакцией на этот вопрос. Я совершенно случайно уловил этот взгляд боковым зрением и, когда взглянул на Дмитрия, тот немного с запозданием опустил свои глаза в карты. Мои подозрения усилились.
– Чего молчишь? Не разобрались еще, кто его так трахнул?
– Да нет, не слышно пока ничего, – внезапно заволновавшись, ответил я, желая, однако, быстрее избавиться от вопросов, касающихся моего командира.
– Ты знаешь, где он сейчас находится? – настойчиво продолжал задавать вопросы Виталий.
– Тебе-то, зачем это нужно? Сиди, да молчи, – резко повысив голос, сказал Астахов, сверля глазами Виталия.
Виталий словно остолбенел и, глядя широко открытыми глазами на Астахова, с дрожью в голосе произнес:
– Так ведь… Так ты же сам хотел, чтобы…
– Заткнись! И гляди в карты. А то, честное слово, понос слов тебя прошиб.
Мне стало совсем не по себе. Я смотрел только на карты, на которые и смотреть-то не хотелось, чтобы только не встречаться взглядом с Димой, которого, в этот момент, считал основным злом в истории с Русланом.
Игра у меня не клеилась. Володя, в ходе игры, несколько раз с упреком говорил мне:
– Ну, ты, офицер, кто же тебя так играть учил?
– Ну, парень, ты даешь!
– Да при такой игре школьник тебе зад надерет!
Эти реплики никак не действовали на меня, потому, что в голове засела заноза: «Здесь тот, именно здесь тот, кто покушался на Руслана Шакирова!» Эта бредовая идея лишила меня рассудка, и я сделал вид, что, проигрывая – заволновался, бросил карты на средину стола и, извинившись, направился к двери. Позади – тишина, затем, тот же Виталий:
– Что это с ним? Я никогда его таким убитым не видел.
Ему никто не ответил, видимо, просто пожали плечами.
Придя к себе в каюту и увидев заулыбавшегося при моем появлении Ивана Ивановича, у меня словно сто пудов с плеч свалилось. Расположившись рядом с ним, я молча обнял его одной рукой за плечо.
– Что за сентиментальности? – удивился Иван Иванович.
– Да так. Как там у нас командир, не слышал, Ваня?
– Ба, да никак тебя в гостях угостили?
– Нет. «В гостях хорошо, а дома лучше». Так все же, как дела у командира?
– Я недавно пришел от него. Все неплохо, да боюсь, что у него с головой не все нормально будет, – ответил Иван Иванович, освобождаясь от моей руки.
– Откуда такой вывод? Что-то заметил?
Иван Иванович поднялся с кровати, несколько раз прошелся по крохотной каюте, затем, так и не ответив на мой вопрос, перевел разговор на другую тему.
Что ж, значит так надо, посчитал я. Мне тоже необходимо все узнать точно, прежде чем обнародовать свои домыслы. Слишком уж обвинение серьезно.
Засыпая, я представил себе Шакирова, который нес какую-то чушь и Ивана Ивановича, сидящего рядом с ним и распустившего уши.
Ночью, проснувшись от неистового храпа Ивана Ивановича, я наугад метнул в него тапочкой в темноте, но не попал, храп продолжался. Вторая попала в цель, храп прекратился, но послышались матерки, затем – сонное сопенье.
Утром нужно будет проснуться пораньше Ивана Ивановича, да собрать тапочки, не то обидится наш добрейший.
Все-таки, как меняются характеры людей. Вот и наш спокойный и добрый Иван Иванович стал вспыльчивым и неуравновешенным человеком, мне кажется, способным на все. Гнетет обстановка. Разговоров о предстоящей «Работе» практически нет. У остальных офицеров, думаю, как и у меня, в душе становится пусто и гадко. Подсознательно становишься злее. Может быть, для пользы дела, правильно, что в Команде создана такая обстановка. Важно, чтобы воин был воином, а не «рохлей», ведь там, где мы скоро будем, нужны бойцы сильные, воинственные и подготовленные до автоматизма.
Утром следующего дня в столовой, я обратил внимание, как наш тренер, лучше сказать старший в группе подводников лейтенант Фирсов, завтракая, прижимал к правому глазу носовой платок. Левой рукой есть было неудобно, он долго мученически тыкал вилкой в разбегающиеся по тарелке макароны, чертыхнувшись, отодвинул от себя тарелку, попил чай и быстро ушел. На утренней тренировке его не было.
Демин в перерыве подсел ко мне и, сбивая пальцами капли пота с бровей и носа, заметил:
– Ты видишь, тренер отсутствует. Вчера, поздно вечером, у него конфуз вышел. Я вижу, он в гальюн направился, дай думаю, подожду, поболтать захотелось. Тебя ведь не отыщешь, Иван Иванович в каюте один, как сыч, сидит, да бумажки какие-то перебирает. Ну, так вот, увидел Фирсова, жду. Думаю, не долго же он там просидит, а его все нет и нет. Иду тихонечко, думаю, навстречу попадется. Смотрю, стоит недалеко от гальюна и платочком глаз протирает.
– Чего, – говорю. – В глаз прилетело? Он вздрогнул и посмотрел на меня, а у него… Не поверишь, вот такой синяк в пол-лица.
– Кто это так приложился к тебе? – спрашиваю. – Могли ведь и убить
– Сам не знаю, – отвечает. – Подхожу к гальюну, обычно вон в ту крайнюю кабинку хожу, а там фонарь не светит. Лампа, что ли перегорела, темнота с краю. Только подумал, что легко в такой темноте в глаз получить, и на вот тебе, тут же искры из глаз посыпались, у меня даже сознание на миг помутилось. Ничего понять не могу, что произошло. Главное, никто не вышел ко мне и не подходил больше. За что, про что и кто это сделал, в голову не возьму.
Мы с ним сразу облазили там все закоулки. Нет никого. Странные дела творятся.
В послеобеденный перерыв я, заинтересованный вчерашними высказываниями Ивана Ивановича насчет Шакирова, решил сходить к своему командиру, благо наш экипаж мог беспрепятственно проходить в палату, где он находился. Пройдя через каюту медика, свернул за шкафом вбок, отодвинул висящую на стене штору и с ужасом обнаружил в палате пустую постель Шакирова. Что случилось? Слишком уж неспокойно было вокруг нашего командира в последние дни. Я, было, уже хотел кричать, звать медика, но услышал чистый и спокойный голос своего командира:
– Ты зашел неожиданно, Виктор. Проходи, присаживайся. Видишь ли, сейчас можно всего ожидать на фоне творящегося в «Команде». А я тебя с нетерпением жду.
Руслан, как тень появился из темного угла палаты, крепко пожал мне руку и сразу же лег на кровать. Я сел рядом на стул.
– Как здоровье, Руслан? Что с головой?
– При чем тут голова?
– Да Иван Иванович…
– Ах, Иван Иванович, – засмеялся Шакиров. – Пришлось перед ним комедию разыграть. Опасаюсь, почему-то, его любопытства, до чего он проницателен. Да и не так прост, как кажется. Забудем это дело, но ему, пока не нужно полностью доверять. Может быть, это слишком глупо с моей стороны, но поверь, Виктор, я не хочу получать второго удара, а главное, не хочу умирать просто так, задаром, не как воин. Чтобы не обидеть его, я и прикинулся дурачком.
После короткого молчания, Руслан вопросительно взглянул на меня, я понимал, что он ждет.
– Руслан, я кое какие выводы сделал, но обвинить людей сразу, так просто, в смертном греху, пока не могу. Мне нужно проверить еще раз.
Шакиров после этих слов будто одурел. Он схватил меня за куртку, подтащил к себе и, глядя мне в глаза, зашептал, скорее, зашипел, обдавая мое лицо своим огненным дыханием:
– Говори, кто?
Я с трудом оттолкнул его от себя.
– Прости, Руслан, но я должен проверить еще раз.
– Я подозреваю, что это твои друзья так обошлись со мной. И даже после всего происшедшего, ты боишься травмировать их своими подозрениями. Но пойми, что своим молчанием, ты предаешь меня.
Затем он как-то обмяк и сидел на кровати молча и опустив голову.
– Я обещал тебе помочь разобраться. Ну, а вдруг мои подозрения ошибочны и преждевременны. Да и тебя таким бешеным я еще никогда не видел. Оговорю я кого-то, а ты пойдешь да наломаешь дров. Подожди, все выясним.
Слушая меня, мой командир утвердительно качал головой и, наконец, выдавил из себя:
– Ты прав. Ты, как всегда, прав.
Через минуту молчания, я поднялся, тронул плечо Руслана и вышел из каюты. На душе было очень неспокойно. Но правильно сделал я, что ничего не сказал Руслану об экипаже Астахова. Правда, он их заподозрил. Не натворил бы что. Меня успокаивало то, что он слишком умен для всяких необдуманных поступков.
На одном из поворотов между каютами, я неожиданно встретился с Фирсовым. Тот продолжал прижимать к щеке большой платок, обильно смоченный остро пахнущим одеколоном. Я думал, что он свернет с моего пути, стыдясь своих синяков, но получилось наоборот. Он обрадовался, увидев меня и, подойдя вплотную, коротко сказал:
– Поговорить надо.
– Говори.
– Да нет. Зайдем к вам в каюту. Там никого нет.
Расположившись на моей кровати, мы принялись деловито обсуждать вчерашнее происшествие с Фирсовым. Я ни словом не обмолвился о том, что слышал от Демина, сделав вид ничего не знающего и почти постороннего человека.
То, что я уже слышал, меня не тронуло, но когда Фирсов уверенно заявил, что, войдя в темноту гальюна, он почувствовал запах лосьона со своеобразным оттенком, мое сознание напряглось до такой степени, что тряслись все мышцы.
Я вспомнил, но не сказал вслух, что о каком-то запахе говорил и мой командир, приходя в сознание после страшного удара.
– Вспомни запах, – попросил я у Фирсова. – Или, почувствовав его, не делись ни с кем, и подойди ко мне, пожалуйста. И еще, запомни, от кого он исходил. У меня тоже есть кое-что об этом запахе.
В эту минуту в каюту вошел Иван Иванович и, нам пришлось прекратить разговор.
– Ну, чего замолчали? – Иван Иванович наступал, как медведь. – Все в тайны играете?
– Иван Иванович! Ну, разве могут от тебя быть какие-то тайны. Видишь, пол – лица чуть не снесли. Вот и думаем, кто мог это сделать?
– Наслышан об этом, – с ехидной улыбкой заявил Иван Иванович. – Только, все же интересно, кто это на тебя так зол. У тебя самого, нет на этот счет соображений?
– Врагов у меня нет. Пожалуй, вот только неприязнь к службе внутренней безопасности.
– Вот-вот! У Руслана все неприятности начались именно после конфликта с этой службой, – напомнил Иван Иванович.
Слова Ивана Ивановича заставили всех задуматься.
– Ладно. Соловья баснями не кормят, – вставая, сказал Фирсов и, кивнув головой в сторону двери, предложил мне выйти из каюты.
– Секреты, одни секреты. Когда я вошел в каюту, у вас у обоих на лицах было написано, что вы секретничаете. Ну и пусть. У меня тоже есть свои секреты, – ворчал нам вслед Иван Иванович.
– Я хочу сам вспомнить тот запах, – начал Фирсов, когда мы отошли на значительное расстояние от дверей, за которыми остался Иван Иванович.
– Видишь ли, может быть твой коллега и прав, что после конфликтов с охраной и происходят все эти чудеса. Каким-то образом неплохо было бы обнюхать этих людей, только мне к ним путь заказан, я от них уже натерпелся. – Он вопросительно посмотрел на меня, молча, прося помощи.
– От каждого человека чем-то пахнет, ты же знаешь, что редкий офицер из нашей команды не пользуется после бритья чем-то из парфюма. Утром в столовой добрый десяток ароматов унюхаешь. Дай мне ориентировку на запах, ну, например, я пользуюсь после бритья одеколоном «Эллада», кто-то другой лосьон «Огуречный» предпочитает или…
– Дорогой ты мой! – Захлебываясь от восторга, шептал мне Фирсов. – Сам того не подозревая, ты подсказал мне запах – это огурец. Но опять же, меня ударили ближе к полуночи.
– Ну и что? Есть же люди, которые бреются на ночь, чтобы утром сэкономить эти десять – пятнадцать минут и понежиться в постели, или сон доглядеть, – подсказал я.
– Все. Мне кажется, что я стал понимать, как здесь все сложно. Выходит, что меня ударил тот, кто бреется по вечерам и пользуется лосьоном «Огуречный», а утром этого запаха уже не будет. Виктор! Помоги! Найди повод, чтобы попасть к службе безопасности перед самым сном. Вдруг повезет.
Глянув на страдальческое лицо Фирсова, я заявил:
– Что, вы сговорились, что ли все? Делаете из меня дознавателя, сыщика какого-то. Но ведь я не «Пуаро» и полномочий никто мне в сыске не давал.
– Кто это, все?
– Ладно, замнем, – переводя разговор в другое русло, изрек я банальную фразу. – Я готов тебе помочь, но, прошу, не задавай лишних вопросов. Я сегодня же найду повод зайти к нашей службе.
Фирсова подмывало все-таки меня попытать, но, видимо, обдумав мои категорические обещания, решил не будить во мне зверя.
– А я верил, что ты не откажешь мне в помощи, потому и пошел сразу к тебе. Дай бог, чтобы все сложилось. Удачи тебе
Мы хлопнули по рукам и разошлись. Фирсов почувствовал, наверное, облегчение, а у меня появилась новая забота.
Даже в самые трудные моменты послеобеденной тренировки из головы не выходило мое обещание Фирсову посетить каюту службы безопасности и, грубо говоря, обнюхать этих людей.
Они не дураки, и если я, стану вешать им «лапшу на уши», очень быстро последуют неприятности. Тем более, мне будет плохо, если хотя бы один из них причастен к двум последним происшествиям. Что придумать? Что?
Порядочная, и, как мне показалась, правильная идея, появилась только после ужина. Я сам был удивлен тем, что так мало нужно для того, чтобы сделать все просто и обойтись малой кровью. Но, вариант был беспроигрышный. Ближе к отбою, с бьющимся от волнения сердцем, я подошел к большой командирской палатке и осторожно заглянул в проем двери.
Грохотов сидел за столом и что-то писал. Так он мог просидеть глубоко за полночь. Ну, уж не повезло, так не повезло.
В отчаянии, я заглянул в палатку еще раз и, обмер…
За столом уже никого не было, лишь слышно было, как щелкнул замок двери каюты командира.
Выждав несколько минут, я вошел в дверь палатки и быстро направился к темному и длинному коридорчику, в глубине которого находилась дверь в каюту офицеров службы внутренней безопасности. Сердце стучало громче большого войскового барабана, но отступать уже было нельзя.
Подойдя к двери, я немедленно постучал. За дверью послышалось:
– Кого-то черт принес. Кому там не спится?
Однако щелкнул замок, и дверь открылась. Один из офицеров службы стоял в проеме приоткрытой двери, внимательно рассматривая меня.
– Вы что-то хотели? – спросил, наконец, он, хотя этого вопроса можно было и не задавать. Интересно, кому бы в голову могло взбрести стучаться в эту дверь просто так?
Я кивнул головой:
– Дело в том, что вопрос очень серьезный.
– Серьезными вопросами занимаемся мы, – самоуверенно и надменно заявил офицер. Мне показалось, что войти во внутрь каюты сегодня не удастся.
Издали донесся голос старшего офицера:
– Ну-ка, запусти сюда этого офицера. Возможно, от него услышим что-то полезное.
От этих слов мне стало гораздо легче и спокойнее. Войдя в каюту, я сразу обратил на то, что обстановка в ней гораздо богаче, чем в наших экипажных каютах. За столом перед зеркалом сидел один из офицеров и скоблил безопасной бритвой свой намыленный подбородок. Рано пришел, зло подумал я. Когда-то он закончит эту процедуру? Остальные военные сидели или лежали поверх одеял и ко сну еще не готовились. Майор полулежал на двух больших подушках, а я зло подумал, что несправедливо так. Дискриминация какая-то. Мы же все офицеры, выполняем одно задание, а живем далеко не в одинаковых условиях. Майор усадил меня на стул возле себя.
– Слушаю вас, – пристально глядя мне прямо в глаза, сказал он. Я, было, подумал, что он сейчас начнет вспоминать совсем недавние разборки, когда на нас с Шакировым были направлены стволы их пистолетов, но он оказался порядочнее. Он только внимательно выслушал мои соображения по поводу странных запахов перед покушениями на Шакирова и на Фирсова. Майор, после моего короткого сообщения, даже привстал с подушек и сказал:
– Да, в этом что-то есть!
Офицер за столом закончил бриться и стал обильно поливать свое лицо зеленоватой жидкостью из прозрачного флакона. По каюте расползался запах «Огуречного» лосьона.
– А бреется-то он на ночь! – молнией мелькнуло в голове у меня.
* * *
– Ну, вот и все, – размышлял я, лежа в своей постели.
Спать не хотелось. Иван Иванович мирно посапывал, изредка переходя на храп, но это мне не мешало. Скорее, наоборот, слыша его сопенье, мне до смерти хотелось разбудить этого, по сути дела, ставшего уже почти родным, человека. Кому же, кроме него, я могу сообщить о том, что увидел и услышал за последние сутки? Единственное, что сдерживало меня, это недоверие Шакирова Ивану Ивановичу. Я боялся совершить очередную ошибку и вызвать ненависть ко мне у своего же командира.
Чем больше я размышлял, тем больше осознавал свою беспомощность. Рассказать о своих выводах полковнику Грохотову? Это я, конечно, смогу. Но какой от этого будет прок? Что сможет сделать «Черный полковник», если офицеры внутренней безопасности сами стали убийцами? Настроить Команду против них? Сделать бунт на корабле? Никто на это никогда не пойдет. Проще будет забыть обо всем случившемся. Впереди главная цель нашего похода – выполнение Боевого Приказа.
Ночь оказалась для меня не отдыхом, а сплошным кошмаром. Сон смешался с дремотой и жизнью. Лежа в темной каюте, я не мог избавиться от дурных мыслей, сплошная карусель которых продолжалась даже во сне, длящемся какие-то мгновения. Просыпаясь, я радовался, что избавился от ужасов, но мысли опять возвращали меня в эти же кошмары. Одурев от них, я снова засыпал, продолжая видеть тот же самый сон. Холодный пот насквозь промочил все постельное белье. Сновидения, наконец-то, закончились и я, наверное, впал в беспамятство.
Очнулся оттого, что кто-то увесисто бил меня по щекам.
– Что же это такое происходит? – судорожно рассуждал мой, еще не совсем проснувшийся мозг. – Ну вот, добрались и до меня. Нужно ведь что-то делать.
Сконцентрировав все оставшиеся силы, я вцепился мертвой хваткой в горло бьющего меня человека, который обмяк в моих руках через мгновения. Реальное сознание пришло в мою голову. Что же это я делаю? Кого задушил? Слава богу, тело, лежащее поперек меня, хрипло дышало. За переборкой слышалась какая-то беготня, топот ног и крики. Я стал выбираться из-под навалившегося на меня человека и, в этот момент, дверь под сильным натиском распахнулась, через секунду вспыхнул свет и, передо мной оказалось круглое бритое лицо офицера службы внутренней безопасности, от которого довольно сильно пахло лосьоном «Огуречный».
Ну что мог думать я в этой ситуации? Мгновенно выскочив из постели, при этом, тело мягко свалилось с меня на пол, я схватил одеяло с кровати Шакирова и, накинув его на службиста, после небольшой борьбы спеленал того, для надежности перевязав «куклу» полотенцами. Связанный офицер что-то кричал, но мне некогда было его слушать, поскольку в дверь ворвался еще один из офицеров безопасности, который все же умудрился лишить меня сил ударом по склоненной шее. Он выхватил пистолет, воткнул ствол мне в висок и зло кричал:
– Что, сука, делаешь? А ну, развязывай, сволочь!
Обессиленными руками, я с трудом развязал затянутые узлы полотенец. Выпутавшись из одеяла, офицер службу безопасности чем-то тяжелым, видимо пистолетом, ударил меня по голове, лишив сознания. Когда очнулся, почувствовал, что меня волоком тащат по узкому коридору между переборок и дверей кают. Ноги, порой, цеплялись за что-то, но сильные руки готовы были отделить мое бренное тело даже от ног. Вдоль всего коридора стоял строй из людей, офицеров нашей Команды. Я поднял голову, чтобы взглянуть в лица моих друзей, но это только еще больше убило меня. Офицеры молча смотрели на мое, залитое кровью лицо, одни – с сочувствием, другие – с открытой ненавистью и злобой, кое-кто отводил свой взгляд в сторону. Не смотря на полнейший каламбур в голове, я пытался понять, что же все-таки произошло со мной, но не смог.
Около командирской палатки один из тащивших меня быстро и зло сказал почему-то голосом моего друга Володи Николаева:
– Сволочь! Будь на то моя воля, выбросил бы тебя за борт к акулам!
С другой стороны кто-то сильно ударил прямо в висок, сознание на миг помутилось.
Дотащив меня до стола командира, они, эти двое, бросили мое полуживое тело на пол. Чье-то знакомое лицо приблизилось ко мне и, я с радостью понял, догадался, что это наш командир. Да, это наш «Черный полковник»! Только вот фамилию его я отчего-то не смог вспомнить.
Я, увидев, что его губы шевельнулись, пытался улыбнуться, но получилась лишь страшная гримаса.
– Скажите, за что так-то? – прохрипел я.
В глазах запрыгали мурашки, пол стал вздыбливаться то с одной, то с другой стороны от меня, словно за бортом был страшный шторм, но вскоре море успокоилось, и отчетливо стал слышен гомон большого количества людей. Послышался голос нашего Ивана Ивановича:
– Слово даю, что он не выходил из каюты.
– Врешь, подлец! – раздался визгливый голос майора из службы безопасности. – Порука! Защищаешь убийцу! А ведь он тебя чуть не убил!
– Я еще раз повторяю, он из каюты не выходил. Он был болен, бредил всю ночь. Это вы его довели, скоты, – спокойно продолжал Иван Иванович.
– Этот убийца вчера вечером к нам в каюту приходил, чтобы стрелки перевести на других, почву для этого преступления готовил. Хитер! А за «скотов», погоди, крепко расплатишься!
Отлежавшись на холодном армированном полу и слегка ожив, я зашевелился и стал подниматься, встав сначала на четвереньки и, наконец, ухватившись за стол, поднялся на ноги. Говорившие офицеры смолкли, лишь Иван Иванович, подойдя, обхватил меня своими крепкими руками, чтобы я не завалился снова на пол.
За столом командира сидел сам полковник, рядом расположились все офицеры службы безопасности. Майор непрерывно о чем-то нашептывал Грохотову, периодически кивая в мою сторону.
– Вы сможете прокомментировать события сегодняшней ночи? – спросил полковник, обращаясь ко мне.
– О чем вы хотели бы услышать? – немного подумав и собравшись с силами, уточнил я.
– Все, что вы помните.
Медленно, с передышками, я рассказал всем присутствующим обо всем, что произошло со мной, начиная с последнего разговора с Фирсовым. Майор несколько раз пытался высказаться в мой адрес, но жесткая рука полковника прерывала все его попытки одним лишь движением.
Когда я замолчал, закончив свое изложение, долго еще никто не произнес ни одного слова и, мне показалось, что в самом большом раздумье оказался сам полковник Грохотов.
За пределами палатки людской гомон не унимался, а вскоре и вовсе превратился в «Новгородское Вече» с отдельными выкриками и ругательствами. Никто из службы не решился в этот момент даже выглянуть за брезентовую штору. Грузно поднялся из-за стола лишь полковник и не менее грузно зашагал к выходу. Он подошел к шторе, но та, вдруг, с силой распахнулась сама и, чуть не сбив Грохотова с ног, в палатку ворвалась тройка вцепившихся друг в друга офицеров Команды.
Это был деминский экипаж в полном составе, но теперь он выглядел не совсем, как всегда. Двое, похожих на медвежат, офицеров, заломив с двух сторон руки Демина, тащили его, изрыгающего страшные проклятия, к тому же столу, около которого находился и я, как к плахе тащат обреченного на смерть человека.
– Это еще что такое? – возмутился майор из службы безопасности.
Полковник Грохотов, прислушавшись к гортанным выкрикам Демина, хмуро свел брови и тихо, будто только для себя сказал:
– Вот когда становится все понятно.
«Медвежата» продолжали держать Демина с заломленными руками, а тот, с искаженным лицом и ледяными стеклянными глазами, брызгая слюной, изрыгал проклятия и в адрес своих коллег, сдерживающих его, и офицеров безопасности, и всех бойцов Команды.
– Ну-ну! Лейтенант, успокойтесь, – сказал подошедший полковник, похлопав Демина по плечу. – Отпустите его, ребята.
– Товарищ полковник, нельзя его отпускать, он сумасшедший, он убийца. Он убил Николаева Виталия, – тяжело дыша, сказал один из братьев.
– Кого, кого убили!? – недопоняв, спросил я, но мне не ответили.
Изумленный майор стал медленно приподниматься со стула, не сводя глаз с Демина.
– Это страшное обвинение, ребята. Вы уверены в этом?
Но ребятам не пришлось что-то доказывать. Демин все понимал и, понимая, все же утверждал:
– Мало я успел сделать. Только одного грохнул, а тех двоих не добил. Обидно! Я не хочу воевать и умирать не хочу. Не удалось мне сорвать все ваше мероприятие, но видит бог, я хотел остановить бойню. Сволочи, отпустите мои руки. Неужели вы, слепые котята, не видите, что посланы в мясорубку, а во имя чего?
– Хватит, Демин. Ведите его в эту комнату, ребята, – майор указал на дверь. – Разрешите, товарищ полковник?
– Предупреждаю, майор, чтобы все было по закону, – согласился Грохотов.
Услышав последние слова полковника, уверенный в своей неприкосновенности Демин, взвыл, будто кто-то специально наступил ему кованым ботинком на мозолистую ногу. Он задергался, вырываясь, но захлопнувшаяся дверь все – же полностью изолировала «блудного сына». Даже его вопли не были слышны сквозь звукоизолирующий материал стен этой каюты.
– Ну, вот и все. Приглашайте Команду, Иван Иванович, – тяжело вздохнув, попросил полковник Грохотов.
Майор, дернув за рукав моей униформы, вполголоса сказал:
– Уберись куда-нибудь, лейтенант.
– Ну, нет! – возмутился полковник. – Именно по этому поводу я пригласил сюда всех офицеров Команды. Пусть люди знают, кто прав, кто виноват.
Майор поморщился, но возражать не посмел.
Безмолвно входили люди, заполняя собой все свободное пространство. Радостно и тревожно забилось сердце, когда я увидел, что в палатку вошел мой командир Шакиров. Традиционно при таких сборищах было принято оставлять свободной дорожку от входа до стола полковника. Руслан медленно прошел ко мне и, остановившись около меня, провел рукой по моему разбитому глазу, ничего не видящему от запекшейся крови. Затем он протер мне все лицо большим белым платком, ослепший глаз стал видеть.
– Кто это сделал? – тихо, спокойно, но как-то страшно, спросил он и взглянул на майора, стоявшего по ту сторону стола и наблюдавшего за нами. Майор не выдержал его взгляда и отвел в сторону глаза.
– Сыны мои, – традиционно начал полковник Грохотов. Он использовал это словосочетание и эту гробовую интонацию всегда, когда считал, что данный момент – трудный момент. А о том, что эти слова имели магическое воздействие на умы и души молодых офицеров, он понял еще во время своего первого выступления перед своими подчиненными, когда Команда безропотно выполняла все его требования. Но сейчас они вызвали смешки кое у кого из офицеров.
Команда ждала не охмурения, а полного и правдивого разъяснения всего случившегося.
– Говорите конкретно, полковник, и только правду, – выкрикнули из строя.
Я сразу понял, узнал по голосу, своего местного тренера и коллегу, неугомонного лейтенанта Фирсова. Один из офицеров внутренней службы безопасности вытянул шею, выискивая глазами крикуна, но майор успел что-то резко сказать коллеге и тот, смущенно захлопав ресницами, разом втянул шею в плечи.
Озадаченный выкриком и смешками в свой адрес, полковник ненадолго замолчал и начал говорить конкретно и лаконично:
– Найден убийца при помощи двух офицеров, членов его экипажа. И он сам подтвердил это. В ближайшее время мы отправим его на большую землю, где он, после детального обследования психики, получит по нашим законам все, что ему положено за эти преступления.
– Суда Линча он заслуживает, – это уже был голос Николаева Володи. – Отдайте его нам.
– Какая глупость рвется из ваших умных голов. Не ожидал. Судить будете не вы. Давайте лучше рассудим, кому и как нужно просить прощенья вот у этого совершенно безвинного человека, по варварски осужденного и жестоко избитого. Вот где ваше правосудие. Попал он в ваши руки, хорошо не забили этого честного и справедливого человека. Есть у него вина. Сунулся он не в свое дело, хоть и из чистых побуждений. Вроде в характере нет тщеславия, а, видишь ли, захотел сам найти преступника.
– Это я его просил. Виноват, прости меня, друг! – громко сказал Шакиров и опустился на колено передо мной.
– Я тоже просил. Прости, друг! – выйдя из строя, заявил Фирсов.
Мне стало неловко, я просил их подняться, а Команда была настолько смущена и тронута происходящим, что большинство офицеров стояли, потупив голову.