Если такая любовь существует, может быть, она живет только в моих мечтах, в забвении ночей – нескончаемо долгих, когда я не сжимаю тебя в объятиях? Если такая любовь существует, может быть, ее создали только для нас двоих, убаюканных иллюзией, что лишь нам одним на этой земле дано ее изведать?
Если такая любовь существует, может быть, мы ее не переживем, сраженные страшной мыслью, что ей суждено угаснуть раньше нас?
Если такая любовь существует, тогда не буди меня, позволь мне надеяться, что мечты не растают с рассветом.
Этим июньским полднем в Париже царила атмосфера необычного благостного покоя. Скорее всего, благодаря солнцу, которое победно сияло целую неделю, напоминая парижанам, что пора отпусков, с их свободой и путешествиями, уже не за горами.
Автомобильные гудки и яростный рев моторов звучали все реже. Некоторые прохожие даже с удивлением ловили себя на том, что иногда отрывают взгляд от своего смартфона или газеты и смотрят вокруг, встречая на своем пути другие лица, другие улыбки.
Сегодня у Камиллы было назначено свидание со Стивеном в его парижском книжном магазине «Слова и словесность», расположенном в квартале Маре. Как и всегда в таких случаях, она изобрела предлог для ухода из консультации – деловой обед. Камилла взглянула на смартфон – он показывал 11 часов, – и закрыла папку со своим очередным делом.
Дело оказалось сложным, она корпела над ним уже целую неделю. Некий господин Дюронтен, крупный производитель зерна и старый друг семьи ее мужа, не придумал ничего лучшего, как поручить составление своих налоговых деклараций продажному бухгалтеру, который, соблазнившись солидной взяткой, регулярно передавал конфиденциальную информацию главному конкуренту фирмы Дюронтена.
Проблема была весьма деликатная: все дельцы яростно борются с конкурентами и готовы по любому случаю натравить на них целую свору адвокатов, но при этом категорически не желают посвящать органы правосудия в подробности своих махинаций.
Камилла давно привыкла к подобным делам, требовавшим от консультанта скорее изворотливости фокусника, нежели честных усилий добиться правды.
По этому делу был назначен новый судья, который дважды отклонил просьбу Камиллы принять ее для предварительного обсуждения дела. Она очень не любила вести процессы с непредсказуемым исходом, а день суда между тем неумолимо приближался.
Камиллу часто мучили сомнения и заботы, связанные с ее личной жизнью, будь то даже незначительные мелочи, тогда как в профессиональной сфере она чувствовала себя абсолютно уверенно. В кулуарах дворца правосудия она пользовалась репутацией опытного юриста, который успешно выигрывал самые сложные дела, чему немало способствовало полное отсутствие чувствительности. Что бы ни представлял собой противник, она безжалостно изматывала и изничтожала его, к великому удовлетворению своих клиентов. Однако нынешнее дело всерьез беспокоило ее, внушая даже какой-то непривычный страх.
За последние дни Камилла несколько раз делилась своими опасениями со Стивеном. И тогда он предложил ей отсрочить их встречу, чтобы она могла полностью посвятить себя изучению дела Дюронтена. Но Камилла решительно отказалась: ей не хотелось создавать такой прецедент, грозивший омрачить их отношения. Этот отказ был абсолютно безрассудным, как, впрочем, и всё, что относилось к истории со Стивеном – которая и впрямь не укладывалась в обычные рамки.
Итак, Камилла с самого утра работала у себя в кабинете, где царил мягкий полумрак, помогавший ей сосредоточиться. Ближе к полудню она закрыла папку, подошла к окну и потянула за шнур, раздвигавший шторы, чтобы впустить в комнату больше света. Отсюда, с третьего этажа, она хорошо видела людей, гулявших по широким аллеям Люксембургского сада. Все скамьи под сенью столетних каштанов были заняты: одни читали, другие – скорее всего, студенты, – полулежали, откинув головы на рюкзаки, несколько одиночек мечтательно смотрели в пространство.
Камилла приникла лбом к стеклу. Она думала о Стивене, который задолго до встречи подстерегал ее у выхода, за зеленой изгородью сада, не смея подойти. Как же ей хотелось, безумно хотелось увидеть его! Этот человек, возникший из далекого прошлого, перевернул все ее существование. Иногда она спрашивала себя, что с ними будет через месяц, а может, через год… Не готовит ли безжалостное время, как это часто бывает, пышные похороны их любви, любви, которая мало-помалу стирается из памяти влюбленных так незаметно, что оба они, еще вчера пылавшие страстью, даже не замечают ее гибели?! Камилла уже представляла, как проснется в одно прекрасное утро и почувствует, что желание увидеть Стивена, прильнуть к нему, ощутить его тело уже не так сильно. Но всякий раз, как ее одолевали такие сомнения, она закрывала глаза и уносилась мыслями к дюне Пила, к пляжам Аркашона, туда, где началась история их любви.
– Прошу прощения, Камилла, вы не забыли о назначенной встрече?
Погруженная в свои мысли, Камилла не услышала, как в дверь постучалась ее помощница.
– Да, Клаудиа, простите… Что-то случилось?
– Ваша встреча… Вы о ней не забыли?
– Нет-нет, конечно, помню, спасибо! Но… который час? – спросила она, невидяще глядя на экран компьютера. – О господи, уже без четверти двенадцать, я же опоздаю!
Камилла собиралась обсудить дело Дюронтена с мужем, – ей нужно было узнать его мнение о новом судье, с которым он постоянно контактировал. И притом обсудить немедленно, до обеда, поскольку Ришару предстояло выступать в суде много дней подряд, и до конца недели, начиная с 14 часов, к нему невозможно будет подступиться.
– Мой муж у себя? – спросила она у помощницы.
– Да, конечно! – успокоила ее Клаудиа.
– Прекрасно, мне нужно кое-что обсудить с ним перед тем, как… перед назначенной встречей.
И Камилла почти бегом направилась к кабинету Ришара, торопливо набирая на ходу эсэмэску Стивену, чтобы предупредить его о своем опоздании: «Извини, буду только к 13 ч. До свидания… с тобой!»
Подходя к столу Изабель, помощницы мужа, Камилла замедлила шаг, не отрывая глаз от экрана своего смартфона. Она надеялась на скорый ответ Стивена, ей было стыдно за свое опоздание. Такое случалось уже не впервые, но сегодня, даже непонятно почему, Камиллу мучило дурное предчувствие.
– Как дела, Изабель? Мой муж там один?
– Да, он собирает папки для сегодняшнего заседания.
– Мне нужно поговорить с ним о деле Дюронтена, – объяснила Камилла, стуча в монументальную деревянную дверь.
И, не дождавшись разрешения, вошла в кабинет.
Ришар был так поглощен чтением отчетов о предварительных заседаниях, что даже не выразил удивления. Мельком взглянув на Камиллу, он снова склонился над стопкой своих документов.
– Мне требуется твоя помощь, – прошептала она, прижимая к груди толстую голубую папку.
Ришар слегка усмехнулся, и это привело Камиллу в раздражение.
– Почему ты смеешься?
– Я не смеюсь, я улыбаюсь, – иронически уточнил он.
– Ришар, сейчас не время для шуток, это дело меня совсем доконало, – неохотно призналась она. – А ты знаешь его от корки до корки, и мне действительно нужен твой совет по нескольким пунктам.
– Я тебя предупреждал: промышленники – народ сложный, тут тебе придется изменить свою обычную тактику, – сказал он, снова с иронией.
Подобные словесные схватки на профессиональные темы происходили между Камиллой и Ришаром довольно часто. С течением времени их рабочие отношения постепенно приобрели форму постоянного соревнования в успешном ведении дел, которые каждый их них брал на себя. Впрочем, это соперничество имело и определенное преимущество, стимулируя обоих супругов и способствуя тем самым процветанию юридической консультации «Мабрек-Лубен». Эта своеобразная, но эффективная конкурентная борьба обеспечивала им некое удобное равновесие, тогда как в Сен-Реми-ле-Шеврёз[9], в доме, где они жили, неизменно царила тишина. Камилла и Ришар уже миновали период ссор и объяснений, которые сменились усталостью и недопониманием; мирный диалог между супругами стал большой редкостью. Впрочем, Ришар никогда не был склонен к интимным излияниям и терпеть не мог «выяснять отношения». Это был, несомненно, результат чересчур строгого воспитания его родителей – Мариз и Максима, поставивших перед своими тремя сыновьями одну-единственную, главную цель: преуспеть в школе, чтобы поступить в самые престижные университеты. Ришар и его старший брат Эмерик подчинились родительской диктатуре; в результате оба они, уже перейдя сорокалетний рубеж, по-прежнему вели себя как послушные детишки. Зато Эван, самый младший, в возрасте восемнадцати лет принял решение вырваться из железных родительских объятий сразу после окончания лицея. Он занялся разведением овощей и фруктов, чтобы поставлять их в рестораны Лангедока[10], где и поселился вместе с женой Калиньей и двумя сыновьями-близнецами – Тео и Антоном. Их семейство процветало и никаким образом не подчинялось суровым устоям семьи Мабрек. Несмотря на различия, все трое братьев очень любили встречаться друг с другом дважды в году, во время семейных торжеств, которые Мариз и Максим устраивали в «Старых липах» – семейном гнезде, расположенном в Босе, зерновой житнице Франции.
Ришар на свой лад любил жену. «На свой лад…» Вот в этом-то и крылась главная проблема. У него было такое суженное понятие о чувствах, что уже через несколько лет после свадьбы Камилла решила обсудить с ним свою неудовлетворенность. Но каждая такая дискуссия заканчивалась одинаково.
Ришар разъяснял, что любит ее, что обеспечил ей вполне комфортную жизнь, что у нее есть все для счастья – деньги, здоровье, двое прекрасных детей, и что он не понимает этой жажды пылких, юношеских чувств, которых она от него требует. Делать нечего, после нескольких таких попыток Камилла смирилась. Она сосредоточила свою любовь на детях, посвящая Ванессе и Люку все свободное время, насколько позволяла работа. Может быть – как намекал ей муж, – тоска Камиллы по нежности и по душевной близости была всего лишь свидетельством ее слишком чувствительного характера? Иногда, думая об этом, она и сама говорила себе, что, наверное, слишком требовательна к Ришару… Но так было до тех пор, пока в ее жизни снова не появился Стивен, который доказал, что страсть, которой ей так не хватало, существует! И что любовь, настоящая любовь, вечно живет в ненасытной тоске по любимому.
– Ну-с, так что там с нашим другом Дюронтеном? – спросил Ришар. – Ты же знаешь, что это очень выгодный клиент и близкий друг моих родителей, так что мне нет нужды напоминать тебе, что ты почти обязана выиграть этот процесс! Во-первых, ради нашего кабинета и, во-вторых, ради наших…
Камилла подняла глаза к небу и прервала супруга:
– Да-да, знаю, ради твоих родителей.
– А почему ты говоришь таким тоном?! – оскорбился Ришар.
– Я уже поняла, что это дело первостепенной важности для имиджа нашей конторы и для твоих родителей.
Обиженный Ришар предпочел увести этот бесплодный разговор, грозивший перерасти в сведение семейных счетов, в другое русло.
– Вернемся к главному! В чем твоя проблема?
На сей раз Камилла тоже решила не настаивать и сосредоточилась на досье, вызывавшем у нее сильную озабоченность.
– В общем, все сводится к одному препятствию: новый судья упорно отказывается меня принять. А мне нужно обсудить с ним кое-какие сомнительные моменты. Дюронтен очень неохотно говорит о некоторых финансовых потоках, – боюсь, мне будет трудно защищать его по этому пункту. Я хотела бы уяснить себе мнение судьи в данном вопросе.
– Ты права, лучше бы договориться обо всем заранее, иначе на процессе может вскрыться такое, что не приведи господи.
– Да, но мне так и не удалось добиться у него аудиенции!
– Ну, попроси еще раз.
– Просила, но он опять отказал!
Ришар, явно озадаченный, задумчиво потер подбородок.
– Ладно, я сам этим займусь. Позвоню кое-кому, и, думаю, дело стронется с мертвой точки. Поговорим об этом сегодня вечером.
Камилла облегченно вздохнула.
– Спасибо! – сказала она, направляясь к двери.
– Не за что…
Он запнулся, но тут же продолжил:
– Я уверен, что ты… э-э-э… прекрасно справишься с этим делом.
– Очень любезно с твоей стороны, – снова поблагодарила Камилла.
Ришар уже не смотрел на нее, он погрузился в чтение своих бумаг и только невнятно буркнул:
– Удачи…
Камилла торопливо положила папку на крышку своего компьютера, надела жакет, взяла сумку и взглянула на экран своего смартфона: нет ли сообщения от Стивена. Она опаздывала уже на целый час и заколебалась: может, отменить свидание, как он и предлагал? Постояв несколько секунд в нерешительности, Камилла все-таки решила идти. Она заглянула в туалет, чтобы прихорошиться перед зеркалом, поправила прическу, подвела ресницы и старательно накрасила губы бледно-розовой помадой. К дьяволу этого Дюронтена с его жульническими махинациями, пусть подождет, это не к спеху.
– Я вернусь часам к трем, – предупредила она помощницу, выходя на площадку.
– Хорошо, Камилла, – откликнулась Клаудиа, разогревавшая в этот момент свой обед в СВЧ.
Камилла бегом спустилась на первый этаж, ее каблучки звонко цокали по широким мраморным ступеням.
Она направилась к станции Сен-Сюльпис, десять минут спустя уже вышла из метро Шатле-ле-Алль и торопливо зашагала через Севастопольский бульвар в сторону улицы Тампль. Магазин «Слова и словесность» прятался в глубине мощеного тупика. Здесь Камилла замедлила шаг, задышала ровнее. Это место было ей знакомо до мельчайших деталей. Теперь Стивен был уже состоявшимся человеком, вполне уверенным в себе, хотя жизнь его не пощадила. Пятнадцать лет назад он потерял жену, погибшую в автомобильной катастрофе. Как раз в то время они разводились, и Кайла, которой было девять лет, считала отца виновным в смерти матери. Стивен погрузился в глубокую депрессию, вызванную долгим, мучительным лечением – следствием того же несчастного случая. Он проявил поразительную выдержку и мужество и мало-помалу восстановился, тем более что ему помогали родители, а главное, ободряла дочь, которая, взрослея, начала понимать, что отец ни сном ни духом не виноват в смерти ее матери.
Камилла снова встретила молодого человека, который некогда сумел привлечь ее своей почти болезненной хрупкостью, а с годами превратился в зрелого мужчину, и полюбила его теперешнего. В нем сохранилась душевная тонкость, делавшая его таким обаятельным, и, вместе с тем, он приобрел новую уверенность в себе.
Стивен всегда находил нужное слово, чтобы укрепить ее доверие к нему, увлечь ее мечтами, пылкими мечтами, иногда заводившими их слишком далеко. Это походило на стремительное бегство от действительности в страну всепоглощающей страсти. Но в один прекрасный день этот невероятный любовный союз, в котором они спасались, точно пара подростков, напуганных суровой реальностью, грозил столкнуться с ней, оставив вместо упоительных надежд юности одно пепелище. Камилла старалась не думать об этом, вернее, гнала эту мысль всякий раз, как в ее душу закрадывались сомнения. С какой-то дерзкой, бесшабашной легкостью она отмахивалась от проблем своей будничной жизни. В объятиях Стивена она переживала волшебное приключение, идущее вразрез с общественными устоями. И знала, что когда-нибудь жизнь заставит ее вернуться на прежнюю дорогу, которую и не полагалось покидать – на путь успешной деловой женщины, примерной матери семейства и якобы счастливой супруги. Но она уже на все махнула рукой и со дня на день откладывала тот миг, когда придется сделать выбор. Миг, когда она перестанет быть юной школьницей Камиллой, той, что выбегала из аркашонского лицея «Вольный воздух», озорной девчонкой-подростком, что карабкалась на крутую дюну Пила до потери дыхания, держась за руку юноши с английским акцентом. Нет, она уже не будет той, что нарочно падала на горячий песок и впивалась ярко-зелеными глазами в глаза Стивена, прекрасно зная, что может просить у него все, что угодно, и он это исполнит.
Стивен, со своей стороны, никогда не забывал Камиллу. И долго не решался просить ее о встрече, боясь, что она окончательно и бесповоротно оставила его на задворках памяти. Однако ничего такого не случилось, и он первый не уставал этому дивиться, упиваясь вместе с ней мгновениями невыразимого счастья. В отличие от Камиллы, он не отмахивался от неизбежных вопросов, касавшихся их общего будущего. И временами даже спрашивал себя, есть ли оно у них, не существует ли страсть лишь для того, чтобы человек родился, прожил жизнь и умер, изведав это блаженство, но так и не соединившись со своей половиной.
Стивен не просто любил Камиллу, это было нечто большее. Любить – значит думать о ней или о нем, надеяться на встречу, верить, что жизнь так и пройдет в сладком дурмане объятий… А Стивеном владело совсем иное чувство: он жил точно в лихорадке, каждая встреча была отравлена страхом, что скоро все кончится, что это их последнее свидание, что он, может статься, никогда больше не ощутит нежность ее кожи, тепло ее близости. Тогда как Камилла жила в непреходящем блаженстве. К ней вновь вернулась былая женственность, былая обольстительность. Наконец-то и она получила свою долю счастья, пусть хотя бы недолгого. Зато Стивен чувствовал себя загнанным в угол. Он упивался каждой минутой свидания, которую дарила ему судьба, но тревога все сильнее мучила его. Он боялся потерять Камиллу, зная, что у их любви нет будущего, ибо страсть не может жить короткими встречами, без надежды на лучшее.
Камилла вошла во двор и остановилась, глядя на фасад магазинчика. Стефан наконец-то согласился перекрасить витрину, для чего ему пришлось срезать густые заросли глицинии, которая сплошь заглушила стену, не пропуская свет внутрь помещения.
Салон живописи, расположенный слева от ворот, выставил в витрине на несколько недель картины нового художника, решившего завоевать столицу; это был Гавэн, друг Кайлы. Он работал в той же фигуративной манере, что и дочь Стивена. Камилла подошла ближе, чтобы рассмотреть полотна, и ее внимание сразу привлек один странно знакомый пейзаж – берег океана. Тут к ней подошел и сам Гавэн:
– Вам нравится эта картина? Я наблюдал за вами: вы не сводите с нее глаз.
– Да, она мне напомнила мою… молодость.
– Вашу молодость? Господи, давно ли она закончилась – ваша молодость?! – воскликнул юноша, позволив себе такой смелый комплимент в чисто французском духе.
Камилла, польщенная, но не забывшая о том, что ей вот-вот стукнет сорок шесть, с улыбкой ответила:
– Спасибо, но, думаю, вы вполне годитесь мне в сыновья. Так что ваша картина действительно напоминает мне мою далекую молодость.
Гавэн рассмеялся:
– Ну, значит, у меня о-о-очень молодая мама!
– Ладно, пусть будет по-вашему! А вы, наверное, друг Кайлы? – спросила Камилла, оторвавшись наконец от созерцания картины.
– Yes, of course!.. То есть, конечно. А вот вы, наверно, Камилла?
Та озадаченно взглянула на юношу, потом шутливо передразнила его:
– Yes, of course! Но… как вы догадались?
– Да тут у меня есть сосед, который… как бы это сказать по-французски… только о вас и талдычит, – я правильно выразился?
Камилла расхохоталась. Она не услышала шагов Стивена. Подойдя, он обнял ее за талию, поцеловал в шею, и она, закрыв глаза, приникла к нему.
– Тебе нравится эта картина? – спросил он.
– Она мне напомнила родные места, вообще берег океана, – ответила Камилла, погладив его по щеке.
– Естественно, она же там и написана, – подтвердил Стивен.
– Я была уверена! Это ведь дюны Лакано, верно?
– Yes! – радостно воскликнул Гавэн.
– Все схвачено верно, до малейших подробностей! Значит, вы там уже бывали?
– Только несколько дней. Кайла показала мне те места.
– Да, места у нас замечательные! Ну, до свидания, надеюсь, до скорого. Ваши картины действительно прекрасны.
– Спасибо!
Камилла бросила последний взгляд на морской пейзаж с вереницей дюн и направилась к магазину. А Стивен, задержавшись на несколько секунд, попросил Гавэна завернуть картину и преподнести ее Камилле, когда та выйдет во двор. Он был почти уверен, что она захочет еще раз взглянуть на нее после их свидания. Ностальгия по прошлому…
Затем он поспешил догнать Камиллу.
Не успел Стивен открыть дверь, как она обхватила ладонями его лицо и прильнула к губам долгим поцелуем.
– Может, войдем? – спросил он с какой-то натянутой улыбкой.
– Конечно! Но скажи, почему ты сегодня сам на себя не похож? Что-нибудь случилось?
– Да нет, все нормально, не волнуйся, – заверил он, но его слова прозвучали как-то неубедительно.
– Ты уверен, что нормально? – настаивала Камилла.
Стивен уклонился от прямого ответа:
– Ну, поставщики подводят, клиенты аннулируют заказы, в общем, обычные проблемы, ничего особенного. А ты? Как твои дела с этим… как его… Моплонтиин, что ли?
– Моплонтиин, – передразнила она, – до чего же он смешной, твой акцент! Его зовут Дюронтен, понял, Стивен? Дю-рон-тен!
– Ну, наверное, а впрочем, неважно! Уладила ты это дело?
– Не совсем, но я же здесь не для того, чтобы обсуждать свои досье! Запри дверь, – шепнула она, покусывая ему мочку уха.
– Камилла, я хочу сначала…
– Ш-ш-ш… запри дверь! – повторила она, призывно глядя на него.
И Стивен, который хотел обсудить с ней их будущее, все мучившие его проблемы, снова покорился своей возлюбленной.
Камилла взяла руку Стивена, сунула ее под свою шелковую блузку, прижала к груди. Она хотела, чтобы он почувствовал ее учащенное дыхание. Но он не шевельнулся. Камилла расстегнула блузку.
Они неотрывно смотрели друг на друга, не в силах отвести глаза, унять жгучее, почти животное вожделение. Потом Стивен прильнул губами к груди Камиллы, покрывая ее поцелуями. Она закрыла глаза, откинула голову и, прислонившись к книжному стеллажу, расстегнула юбку, которая соскользнула на пол.
Стивен попытался усадить Камиллу в одно из кресел, но она покачала головой.
– Нет, стой, как стоял, прижмись ко мне! – и, подняв ногу, завела ее за спину Стивена, не давая ему отстраниться.
Стивен подчинился: желания Камиллы были для него законом. Он слегка приподнял ее, и Камилла, держась за верхнюю полку стеллажа, крепко обвила обеими ногами талию своего любовника; таким образом она сковывала его движения, позволяя только легкие толчки, чтобы, насколько возможно, продлить их обоюдное наслаждение. Но оргазм все же не замедлил с приходом, и они замерли на миг, упиваясь наслаждением. Камилла покрывала поцелуями плечи Стивена, который, не разжимая объятия, усадил ее в кресло. Еще несколько минут они молча, медленно и нежно, ласкали друг друга. Наконец он шепнул:
– Хочешь чаю?
Камилла кивнула. Напряжение, скопившееся в ней за долгие последние дни, бесследно растаяло. Она не отрывала от Стивена сияющего, безмятежного взгляда.
– Почему ты на меня так смотришь? – спросил он.
Камилла согнула ноги, прижалась подбородком к коленям.
– Потому что это очень красиво – мужчина с обнаженным торсом, готовящий чай!
– Перестань, ну, пожалуйста!
Камилла встала, подошла к нему, снова обняла и сразу почувствовала, как он напрягся. Она опустила руки: значит, интуиция не обманула ее, что-то было не так.
– Стивен, что происходит?
Поколебавшись, он пробормотал:
– Не знаю, как сказать… все это непросто… мы с тобой…
Камилла изумленно взглянула на него, уже не скрывая страха:
– Ты меня пугаешь!
– Я хочу, чтобы мы…
Но тут она резко оборвала его:
– Видимо, по-английски это означает: «Я больше не хочу тебя видеть» – так, что ли?
– Перестань, Камилла, пожалуйста, не надо! Давай будем вести себя как взрослые люди.
Камилла оделась, взяла в руки кружку с чаем и отошла вглубь магазина. Прижавшись лбом к стеклу веранды, она ждала продолжения… Стивен последовал за ней; он тщательно подбирал слова, но, судя по его лицу, решил на этот раз высказать все, что у него накипело.
– Послушай меня и не прерывай, пока я не кончу! – твердо сказал он. – Я хочу, чтобы мы обсудили наше будущее, так больше не может продолжаться.
Камилла резко обернулась и пронзила его ледяным взглядом. Потом с усмешкой сказала:
– Ну, это мы уже проходили!
– Что ты имеешь в виду?
Несколько месяцев назад, в самый разгар их страстного романа, Стивен уже просил Камиллу сделать выбор, определиться с их будущим. И тогда она, невыразимо страдая, вняла голосу разума и приняла решение – расстаться с ним, вернуться вспять, к своей привычной жизни. С той минуты она вновь погрузилась в прежнее монотонное существование, борясь с охватившей ее депрессией и втайне надеясь, что Стивен все же подаст ей знак и они снова безоглядно отдадутся своей любви. Что он и сделал, прислав ей самое прекрасное из признаний – их историю. Он назвал ее «Неоконченная рукопись»; последняя глава состояла из одних белых страниц. Этим всё было сказано: только Камилла могла написать конец романа. Она была потрясена, она тут же снова бросилась в его объятия с прежней безрассудной страстью, и эта тайная связь продолжилась, словно они ее и не обрывали.
– Несколько месяцев назад я сама порвала с тобой, – помнишь, в том мрачном кафе на Северном вокзале.
– Камилла, судьба подарила нам небывалое счастье, и я не хочу тебя потерять. Но признай, что вечно так продолжаться не может.
– Почему? Мы любим друг друга, разве этого мало?! – возразила она, сама не веря тому, что говорит.
– Я хочу, чтобы ты приняла наконец какое-то решение. Мы не сможем вечно прятать свою любовь в этом закутке. Мне нужно совсем другое, – горестно твердил Стивен.
Камилла, взволнованная до глубины души, ходила взад-вперед между стеллажами.
– Принять решение… Но какое? Бросить мужа и детей?
– Ты должна всерьез подумать о нас! Мы заслуживаем лучшего, чем эти воровские свидания, которые скрываем от всего света!
На глазах у Камиллы выступили слезы, по щекам потекли черные ручейки размытой туши.
– Я понимаю, – пролепетала она. – Ты вправе ждать от меня чего-то другого, но я не знаю, смогу ли я тебе это дать.
Подойдя к Стивену, она хотела прислониться лбом к его плечу, но он отступил назад.
– Ты свободна, Камилла. Но ты должна решить, какая свобода тебе нужна.
– Да пойми ты, у меня же дети! Разве я смогу жить, не видя их каждое утро?! – выкрикнула она, и лицо ее исказилось от муки.
Стивену безумно хотелось обнять ее, утешить, убедить, что все будет хорошо, но он сдержался. Он больше не хотел этой тайной жизни, этих торопливых ласк.
Камилла тщетно пыталась унять слезы.
– Значит, все кончено? Или все же?.. – всхлипывая, прошептала она.
Стивен едва сдерживался, не позволяя себе обнять любимую.
– Нет, это не прощание, я не хочу с тобой расставаться. Я только прошу тебя серьезно подумать. Давай дадим друг другу немного времени на раздумье.
Но Камилла вскрикнула, не помня себя от горя:
– Значит, ты позвал меня, чтобы напоследок заняться любовью, а потом прогнать, как зачумленную!
Стивен вышел из себя, он уже не выбирал слов:
– Камилла, хватит этих детских капризов! Мы должны принять решение, не откладывая! Чего ты хочешь – чтобы мы встречались украдкой еще пять или десять лет – переспать и мирно попить чайку? А что потом? Ах да, потом ты побежишь за сыном в коллеж. Хотя нет, что я несу, – не в коллеж, а в университет, ведь за это время столько воды утечет!..
Камилла замерла от ужаса: она не узнавала этого человека, который впервые обращался к ней с такой яростью. Она даже боялась отвечать, а он продолжал, все так же безудержно:
– Это уже невыносимо! Ты живешь легкой, приятной жизнью, в ней есть абсолютно всё – твой муж, твои дети и, вдобавок, я, к которому ты бегаешь, когда тебе приспичит. Кто я для тебя, можешь ты мне это сказать? Игрушка, развлечение, запасной выход, повод для воспоминаний в минуты скуки?
С этими словами он повернулся к ней спиной, сел за письменный стол и начал перебирать валявшиеся там счета. Молча, без единого слова. Испуганная Камилла замерла; эта словесная атака привела ее в ужас. Если Стивен решился на такую резкую отповедь, значит, он и впрямь решил порвать с ней.
Выждав несколько минут, она схватила свою сумку, жакет и медленно подошла к столу, за которым, по-прежнему молча, сидел Стивен.
– Я… я ухожу… Мне кажется, так будет лучше, – с трудом, почти неслышно вымолвила она.
Стивен отодвинулся от стола вместе с креслом и пригладил, в несколько приемов, свою седеющую шевелюру. Казалось, он уже слегка успокоился.
– Давай переждем какое-то время, ты согласна? – спросил он.
Камилла, вконец растерявшись от нового предложения своего любовника, только и смогла, что выдавить из себя короткое «да».
А Стивен, уже захваченный этой мыслью, действовал как автомат, неспособный понять смятение Камиллы.
– Три недели! Да, именно три недели, так будет хорошо!
Что он имел в виду? Она попыталась добиться от него объяснения:
– О каких трех неделях ты говоришь?
Стивен резко развернулся в своем кресле и устремил на Камиллу пронизывающий взгляд. Его лицо потемнело, он сжал зубы и сухо бросил:
– Я даю нам обоим три недели сроку. Вернее, не нам, а тебе. Обдумай всё как следует и через три недели скажи мне, что собираешься делать.
Глядя на этого человека, вдруг ставшего таким чужим, неузнаваемым, Камилла не смогла сдержать набежавшие слезы. Она была в полном отчаянии. Но Стивен не реагировал, словно не видел ее. Он по-прежнему сидел, она стояла перед ним. Но ни тот, ни другая не сделали попытки к сближению.
Наконец Камилла медленно направилась к выходу, но задержалась у двери и обвела взглядом магазин, словно хотела запечатлеть в памяти место, которое, может быть, никогда уже больше не увидит. Взявшись за дверную ручку, она чуть помедлила, ожидая хоть какого-то знака от Стивена. И тогда он встал и шагнул к ней. Она обернулась. Он коснулся ее лица, и Камилла бессознательно потерлась щекой о его пальцы, чтобы полнее ощутить запах его кожи.
Но он повторил свое предложение, прозвучавшее как ультиматум:
– Три недели! Я буду ждать твоего звонка.
И Стивен последним нежным движением вытер пальцем потеки туши под глазами Камиллы. Она схватила его руку и отбросила от своего лица. На секунду их пальцы переплелись. Как же ей хотелось, чтобы этот миг не кончался, – ведь он мог стать последним в их любви. Но Стивен отнял руку. Камилла открыла дверь, и та захлопнулась за ее спиной.
Переходя двор, она услышала голос Гавэна:
– Камилла, подождите!
Юноша подбежал к ней и испуганно посмотрел на ее залитое слезами лицо.
– Ох, простите, я не хотел…
Она подняла на него глаза, полные бесконечной скорби.
– Это вам… Тот пейзаж, который вам приглянулся.
И он протянул ей запакованную в плотную бумагу картину – океан и дюны.
– Спасибо… это очень мило с вашей стороны, я повешу ее у себя в кабинете, – пробормотала Камилла со слабой улыбкой.
– Благодарите не меня, а Стивена, это ведь он попросил меня преподнести ее вам.
Рука Камиллы на миг ослабла так, что она едва не выронила картину, но тотчас сжала ее сильней.
Камиллу неодолимо тянуло вернуться в магазин, к Стивену, но она сдержала себя. Только кивнула Гавэну на прощание и пошла своей дорогой.