Беззаботность – это когда стараешься сохранить ускользающую часть детства, которого нам так не хватает. Когда дорожишь легкостью, скрашивающей слишком серьезные, слишком упорядоченные, слишком предсказуемые моменты своей жизни. Когда не заботишься о последствиях, а повинуешься тому внутреннему голосу, что подзуживает тебя с радостными воплями прыгать по лужам.
Амели в очередной раз удалось вытащить Камиллу на импровизированную встречу. И тщетно та сопротивлялась, объясняя, что ей необходимо завершить работу над важным досье, а потом забрать из коллежа своего сына Люка, – никакие отговорки не помогли. Амели всегда находила веские доводы, чтобы убедить подругу принять участие в их девичнике.
Впрочем, ей, как и всегда, не пришлось долго уламывать Камиллу. Это стало привычной игрой, способом хотя бы на время ужина вернуться в былое состояние беззаботности.
– Господи, ну что ты ко мне пристала! Сегодня у меня дел по горло!
– Камилла, я надеюсь, ты это несерьезно? Как же мы проведем вечер без твоего радостного настроя, без твоих шуточек, даже иногда соленых?! – лукаво настаивала Амели.
– Ну, ладно, так и быть, только учти – на следующей неделе я уж точно не смогу, будете веселиться без меня! – отрезала Камилла, пытаясь изобразить твердую решимость. И услышала в ответ легкий смешок Амели, который тут же перешел в хохот.
– Ну, конечно, Камилла, конечно! На следующей неделе…
– Надеюсь, Сабина придет?
– Естественно, а ты как думала?!
– Тогда в восемь вечера в нашем кафе на Елисейских Полях, и прошу не опаздывать! Я жутко устала, и мне нужно пораньше лечь спать.
– ОК, шеф! Будет исполнено, шеф!
И они разъединились, нетерпеливо предвкушая встречу. Вот уже два года подружки устраивали эти девичники пару раз в месяц, чтобы расслабиться, поболтать о разных пустяках и поделиться подробностями личной жизни. Иногда такой вечер уподоблялся сеансу психотерапии для одной из них, в зависимости от сюрпризов, которые подкидывала жизнь. Эти трое познакомились больше двадцати лет назад, в Париже, на юридическом факультете. Камилла приехала в столицу слегка растерянной провинциалочкой, со своего Юго-Запада, где безвыездно жила вплоть до бакалавриата[1]. Девушке трудно было привыкать к этой новой жизни. Она тосковала по соленым брызгам океанских волн, бескрайним пляжам, ароматам сосновых рощ и мирной идиллии родного Аркашона[2]. Увы, теперь ее лицей «Вольный воздух», расположенный на холме над городом, стал далеким воспоминанием, но всякий раз, как она о нем думала, у нее комок подступал к горлу. Очень скоро Камилла подружилась с Сабиной, уроженкой Страсбурга, которая, как и она сама, относилась к этой жизненной перемене с легким страхом.
Но тут появилась Амели – их спасительница, коренная парижанка. Вот уж кто мог спокойно прогуливаться по Елисейским Полям, дыша бензиновыми пара́ми, и прекрасно себя чувствовать после каждого такого променада, где она, по ее выражению, «накислородилась вволю».
Камилла довольно скоро убедилась, что для такой студентки, как она, Париж – одно из самых привлекательных мест в мире. Бесчисленные соблазны столичной жизни быстро затмили трогательные образы ее провинции. По окончании университета все три девушки посвятили себя классической адвокатской карьере, однако через несколько лет им опротивели занудные бытовые дела, одно скучнее другого – бракоразводные процессы, тяжбы между соседями.
Камилла первой поменяла работу, посвятив себя чистой юриспруденции.
Вместе с Ришаром – своим мужем и однокашником по факультету права – она открыла юридическую контору «Мабрек-Лубен. Консультации для руководителей предприятий и политических деятелей всех уровней».
Что касается Амели, то ее судьба совершила еще более крутой разворот. Она, как всегда, не стала мелочиться и ознаменовала сорок вторую годовщину своей жизни настоящей революцией. За какие-нибудь несколько недель Амели променяла звуконепроницаемые стены дворцов правосудия на утреннюю какофонию рынка в Ренжи[3], где закупала оптом цветы для приобретенного ею магазинчика на одной из улочек Монмартра. Теперь она довольствовалась двухкомнатной квартиркой над своим магазином, – поистине кардинальная перемена, в сравнении с бывшими апартаментами (двести квадратов!) на набережной Сены, возле Дома Радио. Неверность супруга очень помогла Амели в ее решимости коренным образом перестроить свою жизнь. Слишком долго она терпела его похождения в поисках «свежатинки».
Ну а Сабина удовольствовалась, если можно так выразиться, внесемейным шестимесячным адюльтером, чтобы забыть убожество жизни, проходившей, на ее взгляд, слишком уж быстро. Однако благоразумие все же возобладало, и она вернулась в надежные, хоть и не слишком горячие, объятия своего спутника жизни, предпочтя их рискованной страсти любовника, который, кстати, совсем не возражал против долгих, постоянных отношений. Между супругами не было особой любви, но нежность Реми, с которым она прожила пятнадцать лет, все-таки действовала на нее успокаивающе, позволяя думать, что и малые дозы секса – тоже неплохой выход для сорокалетней, еще цветущей женщины.
– Ну, знаешь ли! – возмущенно вскричала Амели, когда Камилла переступила порог кафе.
– Извините, девочки! Люк на несколько минут заболтался со своими приятелями, и этого хватило, чтобы попасть в жуткую пробку, сначала по дороге домой, а потом обратно в центр! – объявила Камилла, устало рухнув на красную кожаную банкетку в отделении для курящих, рядом с террасой.
Амели пробормотала, с оттенком легкой зависти:
– Лично мне материнские переживания уже не грозят: моя дочь, наверное, вряд ли помнит, где я живу.
Сабина, которая так и осталась бездетной, уныло добавила:
– Увы, мне тоже эти тревоги незнакомы.
– Эй, кончайте причитать! – воскликнула Камилла. – Я не для того проторчала полтора часа в пробках, чтобы сидеть тут как на похоронах! Вы аперитив уже заказали?
– Ничего мы не заказывали, ждали тебя. Вспомни: ты же обещала нас угостить каким-то знаменитым вином, которое, по твоим словам, «обжигает, как огонь», – с усмешкой сказала Амели.
Камилла заглянула в меню, затем подозвала официанта.
– О, вот и мои милые клиентки снова пожаловали! Чем будем лакомиться сегодня вечером? – спросил Ален.
– Ты сохранил те бутылки, что я тебе оставила в прошлом месяце? – спросила Камилла.
– Конечно, а что мне с ними делать? Сам-то я пью только колу.
– Прекрасно! Значит, принеси-ка ты нам бутылку «Grain d’amour»[4]. Надеюсь, ты его держал на холоде?
– А то нет! Итак, бутылку «Grain d’amour» для дам! – провозгласил Ален, вытирая столик, который только что освободился.
Амели вопросительно взглянула на Камиллу:
– Что это за штука – «Grain d’amour»?
– Розовое вино с юго-западных виноградников, – я только недавно его для себя открыла.
– Ага, и не иначе как тебе его преподнес очередной продажный деляга-клиент, которого ты вырвала из когтей правосудия? – ехидно бросила Амели.
– Ничего подобного! Ты можешь себе представить клиента, способного преподнести мне вино с таким… э-э-э… игривым названием?
– Да, ты права, это было бы похоже на намек, но от мадам Мабрек или, вернее, от мадемуазель Лубен можно ждать любых сюрпризов!
Камилла чуть не задохнулась от возмущения:
– Ну и юморок у тебя!
Амели знала, как трепетно ее подруга относилась к своей личной жизни, и решила не портить вечер. Она отказалась от допроса, сменив его на более невинную тему:
– Она хоть вкусная, эта твоя «Капелька»?
– Очень сладкое, бархатистое вино и легко пьется. Я вообще-то всегда предпочитала красные вина, но когда один человек дал мне попробовать это, я его сразу оценила! – восторженно объявила Камилла. Амели не смогла упустить такой удобный случай поддразнить свою подружку, хотя и боялась, что та замкнется в упрямом молчании, и спросила с коварной улыбочкой:
– Надо же, один человек! И кто бы это мог быть?
Сабина смущенно уткнулась в меню. Камилла ничего не ответила, и тогда Амели продолжила:
– Ну и как обстоят твои дела с этим одним человеком? Вы наконец определились? Только избавь нас от своей знаменитой песенки: «Мы познакомились еще в лицее, потом встретились двадцать семь лет спустя, и у нас потрясающий роман… и бла-бла-бла!»
Камилла нервно постукивала пальцем по сигарете над пепельницей, якобы стряхивая лишний пепел.
– А что вы хотите услышать? Вы и так уже все знаете! – наконец ответила она, избегая смотреть на подруг.
Камилла и Стивен действительно познакомились в лицее «Вольный воздух», когда им было по шестнадцать лет, и пылко влюбились друг в друга. Со временем каждый пошел по жизни своей дорогой, забыв об этом юношеском романе. По крайней мере, так им казалось.
В разлуке прошло двадцать семь лет, и вот однажды утром Камилла получила письмо, в котором Стивен предлагал ей встретиться. С оговоркой: «Только если ты захочешь…»[5] – именно эти слова он неизменно произносил в юности, стремясь исполнять любые желания возлюбленной, слишком уверенной в своей власти над ним.
Все эти годы Стивен лелеял в душе тайную надежду на возрождение их любви. Жизнь была к нему благосклонна: он стал счастливым мужем, а затем и отцом, но время шло, а воспоминание о Камилле все не угасало и слишком часто возвращалось к нему. Потом жена Стивена погибла в автомобильной катастрофе, и для него началась черная полоса. Чтобы выстоять, он всецело посвятил себя дочери Кайле и двум своим книжным магазинам, одному в Париже, другому в Лондоне.
И лишь почувствовав, что к нему вернулись душевные силы, решился, наконец, снова увидеть темноволосую девушку с изумрудно-зелеными глазами, ставшую чьей-то женой и успешной адвокатессой. Стивен боялся, что она откажется от встречи, но и пусть, – он был готов пойти на риск, даже если она отвергнет его, уже навсегда.
Его письмо сперва удивило Камиллу, но очень скоро перед ней возник образ юноши, говорившего с английским акцентом, который так забавлял ее. Она с волнением припоминала их долгие прогулки на раскаленном песке дюны Пила[6] и те вечера, когда они, нежно обнявшись, сидели на пляже Перейр и любовались огнями Кап-Ферре[7]. В отличие от Стивена, Камилле никогда и в голову не приходило, что их жизненные пути снова пересекутся, даже если временами ее и охватывала печаль по прошлому. Во время учебы в Париже она часто вспоминала детские годы в Аркашоне и до сих пор регулярно проводила там все отпуска, вместе с Ришаром и обоими детьми – Ванессой и Люком. Отец Камиллы умер около двадцати лет назад, мать еще была жива, но их отношения складывались совсем не так, как хотелось бы ее дочери. Камилла не догадывалась, что воспоминания и чувства, которые люди считают давно похороненными в прошлом, оказываются иногда сильнее самого времени. Она, конечно, не забыла Стивена, просто ее рациональный склад ума задвинул его в самый дальний уголок памяти. Но стоило ей прочесть эти четыре слова – «только если ты захочешь», – как все ее внутренние препоны мгновенно рухнули, и Камилла поняла, что готова отдаться этому человеку, ждавшему ее почти тридцать лет. Конечно, она могла бы преодолеть это искушение и не совершить того, что презирала больше всего на свете – предательства. Даже если супружеские отношения с Ришаром давно уже не удовлетворяли Камиллу, ей и в голову не приходило изменить ему в объятиях другого мужчины. Но могла ли она бороться с тем, что было сильнее ее, – с чистой юношеской страстью, каких мало на свете?! Камилла долго сопротивлялась этому влечению, отказывая себе в том, что всегда осуждала в других – в слабости.
Однако Стивен, даже питая надежду, что она уступит, оставил за ней свободу выбора, свободу, которая встала перед ней с беспощадной очевидностью, – и она уступила.
Когда Камилла поняла, что любовь к Стивену никогда не умирала, а теперь все больше и больше захватывает ее, она решила порвать с ним, избавиться от этого чувства, которое все сметало на своем пути. Но разлука оказалась немыслимой, любовников связывало нечто большее, чем доводы разума. Камилла и Стивен уже не могли жить друг без друга и безоглядно отдались своей пламенной страсти.
Сабина понимала, что затронула слишком деликатную тему. И поэтому старалась выражаться осторожно.
– И давно это у вас?
– Шесть месяцев, – не раздумывая ответила Камилла.
Воцарилось долгое молчание; ни Амели, ни Сабина не решались продолжать расспросы. До сих пор каждая их попытка что-то выяснить заканчивалась в лучшем случае тем, что Камилла нерешительно молчала, а в худшем – вскакивала и мгновенно уходила, подхватив сумку и куртку, вслед за чем на подруг изливался поток эсэмэсок с извинениями.
Подошедший официант поставил перед ними три бокала и ведерко со льдом, в котором угнездилась бутылка розового вина. Затем, не удержавшись, спросил:
– А может, для поминок дамам требуется что-нибудь покрепче?
Никакой реакции. Тогда он продолжил, все тем же тоном:
– Ладно, только скажите: когда вы наконец выберете еду, мне ее вам принести или отправить прямиком на помойку?
Камилла улыбнулась Алену:
– Ну нет, такой радости я тебе не доставлю, сегодня я расположена угоститься вашими знаменитыми утиными ломтиками в меду!
Несмотря на гомон в кафе, Ален явственно расслышал облегченные вздохи Сабины и Амели. Вынув из ведерка бутылку розового, он обмотал горлышко белой салфеткой, чтобы уберечь своих клиенток от холодных капель, и налил вина всем трем подругам.
Камилла подняла бокал, молча приглашая подруг следовать ее примеру. Успокоенный Ален констатировал, что атмосфера слегка разрядилась, и отошел к стойке, – его ждали другие посетители. Все три бокала быстро опустели, но никто так и не произнес ни слова: обе подруги ждали только одного: когда же Камилла, наконец, выскажется.
– Ну как, девочки, что вы об этом думаете? – спросила она, щедро наполняя их бокалы.
– Хватит, хватит! – воскликнула Сабина, прикрыв свой ладонью.
Камилла налила себе и осушила бокал залпом, как и в первый раз.
– Эй, притормози, не так быстро! – шепнула ей Амели.
Камилла повертела в пальцах зажигалку и закурила новую сигарету. Чувствовалось, что она нервничает.
– Я должна выпить побольше, раз уж вы хотите узнать всё о моих намерениях относительно одного человека.
– Ну, для этого вовсе не обязательно напиваться вусмерть. Если не хочешь говорить, молчи, мы уважаем твой выбор.
На что Камилла спокойно и сдержанно сказала:
– Вы ведь уже многое об этом знаете, разве нет? Во-первых, напоминаю вам: его зовут Стивен! Поэтому будьте добры, девочки, не называйте его больше одним человеком или другими прозвищами, к которым вы привыкли: он – Стивен!
Амели и Сабина обменялись довольными взглядами. Камилла явно была готова пооткровенничать. И Амели уже смело кинулась в бой:
– Ну, и как ты намерена поступить с этим одним человеком… ой, прости… со Стивеном?
Камилла нервным движением скомкала сигаретную пачку.
– Что ты имеешь в виду?
На самом деле она прекрасно знала, что ее подруга имела в виду, но медлила с ответом, растерянно глядя по сторонам, словно надеялась на постороннюю помощь, словно кто-то мог ей подсказать, как себя вести в такой сомнительной ситуации, которую она всегда осуждала… если речь шла о других женщинах.
Но тут Сабина схватила ее за плечо и воскликнула:
– Но так же не может продолжаться до бесконечности!
Камилла сжалась.
– Конечно, нет… то есть… все так сложно, – пробормотала она.
– Ришар ничего не подозревает?
– Не думаю… Нет, я даже уверена в этом, – добавила она уже потверже. – Он давно не интересуется мной, так что мои настроения…
– Ты к нему слишком сурова. Он, может, и не идеал мужчины, но зато он рядом, он надежен, всегда готов помочь. И вкладывает все силы в вашу контору.
Камилла кивнула и с усмешкой ответила:
– Да-да, замечательно, просто превосходно!
– Послушай, нельзя же иметь все разом – и мужа, и любовника, и детей…
Амели не успела договорить, Камилла прервала ее:
– Хватит!
– Что «хватит»?
– Стивен мне не любовник, я терпеть не могу это слово! – сердито бросила Камилла.
– Ах, он тебе не любовник?! А кто ж он тебе – товарищ по курсам кройки и шитья? – ехидно спросила Амели.
– Не смешно!
– Может, и не смешно, но признай, что ты сама себя обманываешь.
– Нет! – отрезала Камилла.
– Нет? Ну, тогда объясни, сделай милость!
– Стивен мне не любовник, это совсем другое. С ним я чувствую себя живой.
Чувствую…
И она смолкла в замешательстве.
Поставив локти на стол и уткнув подбородки в ладони, Амели и Сабина нетерпеливо ждали продолжения.
– Так что ты чувствуешь?
Пока официант расставлял перед ними тарелки с заказанной уткой, Камилла начала свою неожиданную исповедь:
– Я знаю, что наша история может показаться вам до ужаса банальной: двое взрослых людей, холостой мужчина и замужняя женщина, которая со скуки запала на очаровательного двойника Саймона Бейкера[8] с седеющими висками. Да, я знаю, но поверьте, ничего такого нет и в помине. Те часы, которые мы проводим вдвоем, вовсе не украдены у моей супружеской жизни, ставшей слишком монотонной. И, уж конечно, это рядом не лежит с идиотскими сеансами психоаналитиков, уверяющих, что женщина, обделенная любовью, вполне может заменить ее чеком на пятьдесят евро, который она вручает раз в неделю такому вот умнику за то, что он сидит в своем удобном кресле и регулярно повторяет: «Я вас слушаю, мадам!»
Камилла на миг смолкла, и теперь в зале слышалось только позвякивание столовых приборов. Амели, обычно такая жизнерадостная, перестала улыбаться. Она поняла, что ее подруга раскрывает перед ними всю душу. А Камилла продолжала:
– Можете осуждать меня как угодно, можете не верить, но я знаю одно: то, что мы со Стивеном сейчас переживаем, не поддается никаким логическим объяснениям. Понимаете, я уверена в том…
Она снова умолкла, почти пристыженная тем, что собиралась сказать. Но Сабина настаивала, и Камилла наконец призналась:
– Вам, наверное, покажется это безумием, но я твердо убеждена, что, даже если бы Ришар был прекрасным принцем, какого ждут все девушки, это ровно ничего не изменило бы!
– Как это «ничего не изменило бы»? – возмутилась Амели, не забывая при этом смаковать медовый соус к утке.
– Да, ровно ничего! Когда бы Стивен ни появился, наша история началась или, вернее, продолжилась так, словно она никогда не кончалась. Потому что это не любовь, это гораздо больше, чем любовь, – свободное дыхание, откровение, безумие, страсть… Да, именно страсть!
– Опомнись, Камилла… Это же просто невозможно, все было так давно…
– Я знаю, знаю… но это именно так!
– А дети – ты о них подумала?
– Ну, конечно… – пролепетала Камилла, – я… я очень переживаю из-за них…
К Амели вернулась ее дерзкая откровенность, и она сформулировала вывод в свойственном ей стиле:
– В общем, ты прекрасно устроилась: и муж, и дети, и любовник! Ой, пардон, это слово отныне исключено из нашего лексикона, – и Стивен! – саркастически закончила она.
Камилла сидела молча, с каменным лицом. На ее тарелке осталось несколько ломтиков утки.
– Мы тебя не осуждаем, Камилла, но… рано или поздно все равно придется что-то решать, – мягко сказала Сабина.
– Да!
– Что «да»? – насторожилась Амели.
– Да, я уже решила: любить его! И потом… нет, хватит об этом, давайте заказывать десерт, я еще не наелась!
Амели, изучавшая настенный экран, на котором чередой проплывали вазочки с десертами и мороженым, не удержалась от шпильки:
– Н-да, старушка, я вижу, ты втюрилась по уши!
Камилла нахмурилась и вылила в свой бокал остатки «Grain d’amour».