Очередной день. Больница, та же капельница, тот же запах лекарств. Боль. Снег за окном. Мысли, мысли, мысли – сожаление. Вопросы. Новые вопросы. Они больше не поверхностны.
«Что изменилось бы, если в тот момент… Нет, бред! Вариантов не было. Но ведь. Меньше месяца, неделя… Что я успею сделать, исправить? Что останется после меня? Неужели ничего? Почему меня это начало волновать вообще? Неужели моя жизнь настолько бессмысленна?» – хаос в голове Генри разрастался, вопросы появлялись, а ответов не было.
В этот самый момент он вспомнил, что в прошлом месяце произошёл инцидент после его лекции о делении мира.
С лёгкой радостью и надеждой на решение он воскликнул: «Кристен Ноу! Нужен номер!». Именно на ту самую журналистку он решил возложить решение своих проблем.
Сил было мало, но Генри поставил себе цель, а значит, выполнит её. Хромая, пытаясь сдержать боль и контролировать головокружение, он дошёл до стойки регистрации. Медсестра неодобрительно посмотрела на него.
– Простите, не могли бы Вы мне помочь?
– Вы же знаете, что в таком состоянии нельзя разгуливать по больнице?
– Не могли бы Вы мне помочь?.. Пожалуйста.
– Отправляйтесь обратно в палату!
Он не сможет получить помощи от неё. Если бы тут была Ингрид, то она сразу же, без раздумий ринулась бы помогать. Точно! Ингрид! Вот решение! Осталось только дождаться её. Впервые он подумал о ней. Впервые решил попросить у неё помощи. Впервые он надеялся…
День бесконечно нудно тянулся. Мужчина сгорал в ожидании. Сегодня он понял, что ему нужна помощь. Что за всю прожитую жизнь накопилось много вопросов, сожалений, моментов. Именно сейчас он готов принять предложение Кристен «…исповедь. Откровенный монолог». Возможно, он правда это осознал, а быть может это диктовало время, которого у него не было так много сейчас.
Вечер, дверь палаты открывается…
– ИНГРИД, Боже! Я так рад тебя видеть!!! Мне нужна твоя помощь!!
– Что, прости?..
– Ингрид, пожалуйста!
– Эм…конечно. Чем тебе помочь?
– Найди, прошу тебя, найди Кристен Ноу. Она сотрудница журнала «Психол…
– Я знаю кто это. Хорошо, постараюсь с ней связаться и организовать встречу завтра.
– Ингрид, милая, спасибо! Ты не представляешь, как это важно для меня.
– Всегда пожалуйста. Сейчас же этим займусь, до завтра.
– А откуда ты зна…
Дверь закрылась. Генри не понимал, что происходит. Разве эта женщина всегда была такой холодной? Разве не она с радостью, со всех ног бежала выполнять его просьбы, помогала ему. Но эти вопросы быстро улетучились, стали неважными. На первом месте находится встреча, возможность исповеди, исправления ошибок, запечатления себя!
– Здравствуйте, Генри.
– О, Кристен, доброе утро! Я не ожидал, что Вы согласитесь после того случая.
– Что Вам нужно?
– Простите меня за тот инцидент месяц назад. Мне правда очень жаль…
– Мне тоже жаль. Жаль Вас. Так что нужно от меня?
– Помощь… Вы же журналист-психолог. Вы…сами утверждали, что можете мне помочь. У меня осталось не так много времени в запасе, я готов. Готов рассказать всё!
– Интересно. Продолжайте, Генри, – опустилась на холодный стул у койки больного.
– Поделюсь всем, что необходимо. Только помогите мне. Я нуждаюсь в человеке, который поймёт меня и скажет, что делать, как всё исправить… Чтобы избавиться от этого груза, загладить вину. Если мне не суждено жить долго и счастливо, то я хочу хотя бы умереть спокойно и облегчённо. Прошу…
– Хм…хорошо, а как же Ваша жена? Разве она не понимает и не поможет? Да и в команде журнала я больше не работаю. Поэтому гарантировать, что всё, рассказанное Вами, будет в общем доступе, не могу.
«Чёрт! Но разве это меня сейчас волнует?.. Слава после смерти. В чём её выгода для меня?» – Генри сам уже не понимал, чего по-настоящему хочет, кажется, это всё влияние лекарств.
– Это неважно, если это поможет кому-то, то слава не имеет значения.
– «Кому-то»? То есть Вам? – снисходительно улыбнулась Кристен, – хорошо, тогда предлагаю забыть то, что было. Я постараюсь помочь, только если будете честны. Буду всё записывать.
– Хорошо, я не буду скрывать ничего.
– Отлично, проверим. Вы любите Ингрид?
– Что?.. Да как Вы?..
– Вы обещали…перейдём на «ты». Ты обещал не врать. Тем более ты мне должен за оскорбление в прошлом месяце.
– …Нет. Я не люблю свою жену. Понимаю, что она заслуживает правду, но не могу позволить себе рассказать ей.
– Хорошо, вот так лучше. Однако я настаиваю на том, чтобы Ингрид тоже присутствовала на наших встречах. И что-то мне подсказывает, что ей будет больно, но она должна это пережить. Она имеет право знать правду. В первую очередь нужно помочь всем, кто страдает от тебя, Генри, а не тебе, – ликуя в душе от своей маленькой «справедливой» мести, Кристен откинулась на спинку стула и издевательски посмотрела на пациента.
Глаза Генри стали похожи на огромные блюдца. Шок. Но он не мог не согласиться с этим. Но и полностью принять этот факт не мог.
– Поэтому я даю тебе время собраться с мыслями. Завтра начнём.
Кристен оставила профессора в замешательстве, наедине со своими монстрами. Пытался собраться, но тщетно. Впервые он задумался о том, что будет с его женой: выдержит ли она и как это всё отразиться на ней.
Темнеет. Завыл ветер, снег закружился в вальсе. Отражение самого себя в окне – бессилие, неспособность. Тело и разум чувствуют, что времени осталось мало. Закружилась голова, всё поплыло. Флореляйн. Её испуганный, взгляд, который он видит каждый раз перед сном. Генри начал бредить: «Флореляйн, Флореляйн, нет, не надо, открой! Вернись! Я был не прав!» Жар, медсёстры, помощь, сон.
ДЕНЬ ЧЕТВЁРТЫЙ
Тиканье часов… Первый раз мужчина обратил внимание на этот звук. Почему именно сейчас? Так не хочется открывать глаза. Кажется, лекарства отнимают все силы.
– Генри, доброе утро! Мы готовы начать.
–…, – открывать глаза перехотелось окончательно. «Время не на моей стороне», – вспомнил профессор.
– Доброе утро, Ингрид, Кристен. С чего начать?..
– Для начала, расскажи о своей семье, детстве. Ингрид, если будет что добавить – говори. Мне нужна полная картина, чтобы понять, как помочь.
Женщины расположились в креслах около кровати страдающего. Кристен приготовила ручку, толстый ежедневник, включила диктофон. Ингрид безучастно смотрела на всё, что происходит.
Генри начал: «Я был в семье единственным ребёнком. Мать – Эрика, преподаватель философии, отец – Лео, преподаватель философии, можно сказать, что это семейное. Никогда не было конфликтов и ссор, потому что они были отстранены друг от друга. Иногда казалось, что они вместе только из-за меня. Я винил себя, что мешаю им жить так, как они хотят. Если бы меня не было, они стали бы счастливее и делали то, что хотят. Ничего бы не произошло».