К началу войны с Германией Черноморский флот под командованием адмирала Андрея Августовича Эбергарда подошел вполне подготовленным, блестяще выполнив в дальнейшем возложенную на него задачу. В самом начале боевых действий на черноморском театре (16 октября 1914 года) русский флот там насчитывал семь линейных кораблей-додредноутов.
Из них два – «Синоп» и «Георгий Победоносец» – были ограниченного боевого значения. Кроме них в состав Черноморского флота входили два бронепалубных крейсера («Кагул» и «Память Меркурия»), яхта «Алмаз», 17 эскадренных миноносцев, 13 миноносцев, четыре подводные лодки, а также канонерские лодки, минные заградители, посыльные суда и транспорты.
По признанию специалистов, среди них лишь четыре эскадренных миноносца типа «Дерзкий» являлись на тот момент вполне современными и удачными кораблями.
Этот состав Черноморского флота, состоявший из старых тихоходных кораблей, можно объяснить горячим противодействием депутатов Государственной думы в 1910–1914 годы отпуску правительством своевременных кредитов на постройку кораблей. Долгое обсуждение думцами целесообразности траты денег на корабли Черноморского флота, бюрократическая волокита при оформлении кредитов сделали, в конце концов, свое дело.
Из всех военных кораблей, средства на строительство которых были получены еще до начала войны, самыми первыми были спущены на воду с Николаевских и Петербургских верфей лишь в 1915 году, с опозданием в несколько месяцев.
Нужно ли говорить, как необходимы были эти корабли на Черном море, если еще перед началом войны по странному стечению обстоятельств союзники России по Антанте милостиво дали возможность проскользнуть в Дарданеллы «эскадре Средиземного моря», состоявшей из двух самых современных германских кораблей – линейного крейсера «Гебен» и крейсера «Бреслау», легко развивавшим ход в 28 узлов, в то время как самые быстроходные корабли Черноморского флота могли с трудом выжать лишь 16 узлов?
Превосходя русские суда в дальнобойности своих орудий и преимуществе хода в 12 узлов, германцы брали решение о начале схватки на себя: они могли либо принять бой, либо легко уклониться от него. Командовал эскадрой германский контр-адмирал Вильгельм Сушон, один из самых способных и энергичных флагманов Великой войны.
После фиктивной покупки кораблей правительством Османской империи «Гебен» и «Бреслау» 3 августа 1914 года подняли турецкие флаги и превратились соответственно в «Султан Селим Явуз» и «Мидилли». Вильгельм Сушон был назначен командующим турецким флотом.
Война на Черноморском театре началась в ночь на 16 октября 1914 года внезапным нападением германо-турецкого флота на русские базы.
Германский участник событий живописал это следующим образом: «Мы тут же бросаем первый взгляд на наше новое “поле деятельности”. В свете заходящего солнца оно производит потрясающее впечатление в своем грандиозном, молчаливом великолепии. Осторожно мы проходим через собственное минное заграждение. Перед нами идут миноносцы с поставленными тралами. Никогда нельзя знать… может быть, русские приготовили нам неприятный сюрприз. Вскоре мы достигли открытого моря, куда выходим под покровом надвигающегося вечера. За нами идет “Бреслау”, за ним следует турецкий крейсер “Гамидие”. Отборные силы нового турецкого флота в походе. Что нам предстоит? Куда нас влечет? Нужно ли теперь продолжить боевые упражнения в Черном море, которые до сих пор проводились только в Мраморном море? Или же теперь шутки в сторону? Мы снова отправляемся на войну? Тщательно все обдумывается. Все напряжены. Наконец мы обретаем определенность. Турция решилась, – так сообщается, – старательно отплатить русским за их коварную попытку заминировать Босфор. Разработан грандиозный план войны. Несмотря на могущественный вражеский флот, необходимо сразу рассчитывать на неожиданный удар. Исполнение поручается нашему адмиралу, который решается навестить русских в их собственном порту. “Гебен” должен идти в район Севастополя, “Бреслау” надо обстрелять Новороссийск, в то время как “Гамидие” получает приказ атаковать Феодосию. Два миноносца остаются около “Гебена”, двум другим приказано обстрелять Одессу. На следующий день в 7 часов утра необходимо одновременно осуществить нападение. Командующий флотом отдает приказ развить максимальную скорость… Итак, наша цель – Севастополь»[5].
Сушон направил «Гебен» к Севастополю, где тот обстрелял старую Константиновскую батарею, внутренний рейд и портовые сооружения. Флагман без особого результата выпустил сорок семь 280-мм и двенадцать 150-мм снарядов, маневрируя среди мин русского крепостного заграждения, которое ввели в действие с некоторым опозданием. Адмирал Эбергард позднее вспоминал, что цепь мин даже не могла быть включена, хотя «дежурный офицер всегда находится на станции у коммутатора, но приказания ему отдаются только начальником минной обороны»!
Подробнее об этих обстоятельствах рассказал русский офицер, участник событий: «…В 4 ч. 30 мин. утра дежурный писарь постучался ко мне на квартиру и принес телефонограмму, записанную в дежурную книгу, с объявлением о начале войны с Турцией. Я накинул пальто и побежал на квартиру полковника Широгорского (50 шагов). На улице стоял густой туман, он выглядел как разлитое в воздухе молоко… Добежав до квартиры командира, я разбудил его и прочитал телефонограмму, затем мы вдвоем отправились в канцелярию. Там командир вызвал Начальника Охраны рейдов капитана 1-го ранга Виктора Захаровича Бурхановского и запросил, нужно ли вводить боевые батареи на минных станциях, но это было запрещено, так как ожидалось возвращение из Ялты минного заградителя “Прута”. Разочарованные, мы с командиром вышли из канцелярии, остановились на пороге и стали смотреть на море. С моря показались огни, потом вспышки и стрельба с “Гебена” по нашим крепостным батареям и по городу. Вскоре командира вызвали к телефону и передали приказ адмирала Эбергарда вооружить наши инженерные мины (т. е. на нашем минном жаргоне: “ввести боевые батареи”). Приказ адмирала Эбергарда был отдан в 6 ч. 23 м. утра, но на передачу этого приказа и его исполнение ушло 20 минут… Полковник Широгорский начал звонить на минные станции и спрашивать, были ли звонки на станциях. К нашему ужасу и разочарованию мы узнали, что на первой минной станции, на мине № 12 был электрический звонок еще до того, как батареи были заряжены. Это означало, что какая-то сила наклонила эту мину, она замкнулась, и слабый ток прошел по этому кабелю на станцию и раздался звонок на минной станции…»[6]
В результате того, что своевременное выставление мин не произошло, это позволило германскому крейсеру столь свободно вести себя вблизи севастопольских берегов.
Бой Севастополя c «Гебеном» был непродолжителен, но в результате ответного огня береговых батарей и орудий линейного корабля «Георгий Победоносец», выведенного в резерв и стоявшего на рейде у Южной бухты в качестве брандвахты, германский крейсер получил три попадания крупными снарядами.
Германский участник обстрела так описывал разразившуюся артиллерийскую дуэль: «В это мгновение что-то вспыхивает в районе Севастопольской крепости! Слева начинается сильный огонь, который яростно разгорается и затем снова и снова, быстро вспыхивая, переносится слева направо. Секунду длится глубокая, зловещая тишина. – Затем орудийный гром глухо прокатывается сквозь утро. Господи! – Русские уже дали залп! Итак, мы уже давно обнаружены. Совершенно спокойно они могли нас наблюдать и наводить орудия. Но теперь уже загрохотало и у нас на борту. Толчок проходит по всему корпусу корабля – снаряды десяти тяжелых 280-мм орудий с воем проносятся в воздухе и взрываются в районе береговых укреплений. Оба миноносца, которые идут перед нами с тралами, тотчас же укрылись за бронированным корпусом “Гебена”. То, что теперь развертывается, – прямо-таки грандиозная борьба – убийственный поединок неслыханной, ужасной мощи. Первый залп наших тяжелых башенных орудий сменяется средней артиллерией – снова из стволов вырываются яркие вспышки огня – снаряды проносятся с громким свистом. А затем снова гремят пять башен – в воздухе вновь раздается глухой вой. Время проходит в жутком чередовании – два или три залпа средней артиллерии, затем бортовой залп тяжелых башенных орудий – два-три раза резкий треск, затем мощный гулкий, приглушенный грохот. Адский шум сотрясает воздух. На суше бушует смертоносный огонь, русские бешено отстреливаются. Разверзлись сотни огненных жерл – Севастополь подобен аду, который открыл свои пламенеющие пасти. Непрерывно там вспыхивает длинной очередью, выстрелы шумят, грохочут, свистят и шипят на нас – то слишком близко, то слишком далеко. Один-единственный раз огненный дождь, звенящий железный град обрушивается на нас. Ужасный гром по обе стороны. Крр-р-а-х – на суше снова стреляют. Вновь загорается огненная цепь, начинается слева, прекращается далеко справа. Пробегает по всей ширине оборонительных сооружений. Снова раздается рев – снова слишком близко или слишком далеко. Перед нами, за нами, вокруг нас снаряды падают в воду, метровые фонтаны рядами поднимаются из воды, вокруг, по взбаламученному железным градом морю, словно сделанные по волшебству, танцуют белесые колонны. Вздымающаяся, шипучая пена ухудшает видимость – временами ничего не видно – побережье на мгновение исчезает. Залп за залпом вырывается из стволов “Гебена”. Грохот битвы набирает огромную силу… 25 минут грохот непрерывно прокатывается над крымским побережьем, в течение 25 минут наши орудия бьют по российской крепости Севастополь, причем ”Гебен” остается невредимым. Мы медленно отходим в открытое море. Хватит беспорядочной стрельбы – мы прекращаем огонь. Цель достигнута, русские как следует проучены»[7].
Отдавая должное красочному описанию германского мемуариста, тем не менее, следует помнить, что, согласно документальных подтвержденний, обстрел берега происходил следующим образом. Первый залп с «Гебена» с большим недолетом накрыл пространство перед русской артиллерийской батарее № 4, второй у береговой черты, третий перелетел батарею № 4, а четвертый лег еще дальше, и только один из неприятельских снарядов попал в расположение батареи № 16 на Северной стороне, задев одно из орудий и воспламенив пороховые погреба. Часть снарядов, выпущенных с германского крейсера, легла на внутреннем Большом рейде, где стояли основные силы русского флота, а часть, долетев до берега, разорвалась вблизи морского госпиталя, земской школы, в Корабельной слободе, где оказались жертвы в количестве восьми человек и возле угольных складов. Осколки разорвавшихся возле госпиталя снарядов убили двух больных матросов и ранили восемь человек из числа пребывающих на излечении и персонала.
Запоздалый выход в море главных сил Черноморского флота, предпринятый его командующим Эбергардом, естественно, окончился безрезультатно: быстроходный противник не стал дожидаться возмездия и быстро ушел от столкновения.
«Гебен» счел за благо удалиться, правда, совершив на обратном пути еще несколько нападений на наши корабли.
Русский участник событий вспоминал: «В ночь с 15 на 16 октября 1914 года миноносцы 4-го дивизиона под брейд-вымпелом капитана 1-го ранга князя Владимира Владимировича Трубецкого находились в море, в дозоре, вблизи Севастополя. Утром, возвращаясь домой, миноносцы должны были произвести учебную минную стрельбу. В 2 часа ночи на флагманском миноносце “Лейтенант Пущин” было получено шифрованное радио Наморси: “Турецкие корабли внезапно атаковали в Одессе нашу базу. Война началась. Из Ялты возвращается “Прут”. В случае необходимости окажите ему поддержку”. Расшифровав телеграмму, князь тотчас приказал собрать миноносцы вокруг себя (сигналами Ратьера). Команды построились на палубах. В горячих и простых словах он объявил о вероломном нападении врага, обрисовал им обстановку театра войны и поздравил с началом компании. После молитвы “Спаси, Господи, люди Твоя” сыграна боевая тревога, разведены пары во всех котлах, заряжены торпедные аппараты боевыми минами. Сомкнутым строем кильватера дали ход в направлении мыса Херсонес»[8].
Начальник 4-го дозорного дивизиона эскадренных миноносцев князь Трубецкой с тремя своими кораблями предпринял смелую попытку атаковать могучий германский корабль, но потерпел неудачу. Германский участник морского боя вспоминал: «Примерно в десяти километрах от суши за кормой выныривают два маленьких, быстро приближающихся облака дыма. Миноносцы! Являются ли они предвестниками русского флота, который, возможно, сейчас к нам подходит? До сих пор изо всей эскадры никого не видно. На большой скорости оба черных силуэта идут в нашу сторону. Отчетливо видны высокие буруны перед форштевнями. Какая дерзость! Они в самом деле хотят предпринять попытку к нападению? Наши 150-мм орудия наводятся на миноносцы. Первый залп гремит над водой. Он ложится с недолетом. Но тут разрываются наши снаряды. Перед миноносцами встают водяные столпы. Теперь и там снова вспыхивают огоньки выстрелов. Напористые типы, – думаем мы. “Залп”! – “Огонь”! Над первым миноносцем поднимается маленькое белое облако дыма – первое попадание! Теперь еще одно – снаряд попал и в другой миноносец. Он сразу же разворачивается и, тяжело поврежденный, отходит к побережью. С его товарища хватит! Над водой высятся только мостик и высокий бак – спутник бросает его на произвол судьбы»[9].
По словам русских моряков, участвовавших в столкновении, произошло следующее: «На рассвете обнаружили у берега дым. Полагая, что это “Прут”, увеличили ход до 20 узлов, пошли на сближение. Увидели силуэт большого корабля и двух эсминцев, гул выстрелов. Крепость отвечала огнем. Чтобы помешать обстрелу Севастополя, князь Трубецкой принимает решение атаковать “Гебен”, сбить его с курса, прервать пристрелку. Поднял сигнал: “Он” – следовать за мной, “Буки” – больше ход, а на левом ноке реи “Рцы” – минная атака с левого борта. Миноносцы “Лейтенант Пущин”, “Живучий” и “Жаркий” перестроились в строй уступа влево, увеличили ход до полного. “Гебен” подпустил миноносцы ближе и правым бортом открыл огонь из 150-мм орудий. Первый залп – недолет, второй – перелет, третий, четвертый, пятый и остальные – накрытие. Огонь был сконцентрирован на “Пущине”. От взрыва 150-мм снаряда, попавшего на палубу под мостиком и взорвавшегося в кубрике команды, вспыхнул пожар и была выведена из строя вся прислуга носовой подачи снарядов. Следующим залпом смело всех сигнальщиков, разворотило штурманскую рубку и привод штурвала. Миноносец управлялся машинами. Нос начал погружаться, электрическая проводка была перебита, почему нельзя было откачивать воду. Температура от разгоревшегося пожара быстро стала подниматься, начали рваться снаряды. Флаг-офицера командующего дивизионом мичмана Гипариса выбросило вон. Кровь покрыла мостик. Князь Трубецкой, контуженный в голову, встал к ручкам телеграфа, выровнял миноносец. Наконец, “Пущин” дал торпедный залп. Увидев мины, “Гебен” резко свернул вправо, носом к минам. Они прошли у самого борта. “Гебен” и дивизион миноносцев разошлись на контркурсах. Цель атаки была выполнена, обстрел был сорван. В атаке серьезно пострадал только “Пущин”. На нем было выбито 25 % личного состава, одного матроса выбросило за борт, один пропал без вести. Миноносец получил две крупные пробоины в носу и в корме. Несмотря на повреждения, миноносец дошел до базы, и его ремонт занял всего 20 суток. Он был спасен только благодаря геройскому поведению экипажа. Под руководством боцмана, подавшего пример, команда заделала пробоины, потушила пожар. Для преследования “Гебена” Трубецкой пересел на “Жаркий”, но крейсер, дав полный ход, стал удаляться в сторону мыса Херсонес»[10].
Погибшие чины команды «Пущина» были похоронены в Севастополе на Северной стороне, сразу за Михайловской батареей, в братской могиле на морском кладбище, которое было полностью разрушено при строительстве нового микрорайона в поздние советские годы…
18 октября 1914 года произошла еще одна трагедия для русского императорского флота: «Гебен», беспрепятственно возвращаясь в Босфор, по пути потопил русский минный заградитель «Прут» капитана 2-го ранга Георгия Александровича Быкова, выполнявшего боевую задачу по постановке мин.
Хотя «Прут» успел передать в Севастополь сообщение о встрече с германцами, а также координаты своего местонахождения – 44°34”N 33°01′Е, но ответа на это, по странным обстоятельствам, не получил. «Гебен» поднял сигнал с предложением сдаться. Встреча германского линкора с ним немецким очевидцем описана не без некоторого самолюбования: «“Слева по борту облако дыма”, – сообщает наблюдательный пост на мостике. Мы сближаемся с ним полным ходом. Не минный ли это заградитель? Теперь на горизонте показываются мачты – действительно, пароход! Даже достаточно крупная посудина. Он, должно быть, очень спешит – это выдает высокий бурун перед его носом. Пока мы идем на него, мы видим, что с его кормы в воду сбрасываются мины. Ага! Мы его поймали за работой! Нам это блестяще удалось. Объект идет максимальным ходом, пытаясь как можно только быстрее освободиться от мин на своем борту, которые на наших глазах одна за другой исчезают с русской кормы. Но русский корабль опоздал; раздался наш предупредительный выстрел и сигнал флагами: “Остановиться, спустить шлюпки!” Это крупный минный заградитель. “Прут” – написано на его носовой части. Он сразу же останавливается и немедленно спускает шлюпки. Большая часть экипажа поспешно прыгает за борт, некоторые по канатам спускаются за борт в воду и принимаются в шлюпки. Сильными ударами весел они гребут по направлению к берегу. Но что это?! На корме кто-то двигается по пустой палубе. Кто-то еще остался наверху. Это корабельный священник. Его легко можно узнать по одежде. Он стоит рядом с военным флагом и не собирается сходить с борта. Он не хочет оставлять корабль. В левой руке он держит Библию, правой налагает крест. У нас нет времени дольше задерживаться и уговаривать его покинуть корабль. Падает первый залп – он ложится недолетом, второй попадает в корпус у ватерлинии и разрывается. Над палубой вспыхнуло пламя. Вновь попадание у ватерлинии, снова взрыв. На наших глазах корабль медленно, словно раздумывая, уходит в воду. На палубе все сыплется за борт. В считанные минуты он кренится и вместе со священником уходит под воду»[11]. Правда, существует свидетельство русского морского офицера о гибели этого минного заградителя, противоречащее германскому описанию. «Командир минзага, правильно расценив обстановку, как безнадежную, отдал приказ открыть кингстоны, спустить спасательные шлюпки и всем покинуть корабль. “Прут” начал медленно погружаться. Чтобы ускорить этот процесс, старший офицер “Прута” лейтенант А.В. Рогуский взорвал погреб с боезапасом и доблестно погиб вместе с кораблем. Не покинул корабль и старший корабельный священник отец Антоний. В полном облачении, освещаемый отблеском пожара, он стоял на палубе, благословляя крестом отходящие шлюпки. Охваченный огнем “Прут” скрылся в пучине. Часть офицеров и матросов, включая командира, были подняты на “Гебен” и взяты в плен»[12].
Погибшим вместе с минным заградителем духовным лицом, упоминаемым мемуаристами, был пожилой иеромонах Бугульминского Александро-Невского монастыря Самарской епархии 71-летний отец Антоний (Смирнов). Через 10–15 минут после открытия огня «Гебен» дал ход и ушел в сторону мыса Сарыч. Находившиеся при крейсере турецкие миноносцы «Самсун» и «Тасхос» некоторое время оставались на месте, продолжая обстреливать «Прут». Около 9 час утра «Прут» встал почти вертикально и с развевающимися на мачтах флагами затонул в 10 милях к западу от мыса Фиолент.
Если взять координаты, переданные с борта минзага «Прут», и проложить его путь к ближайшему берегу (мыс Херсонес), с тем условием, что хотя бы в течение 30 минут корабль шел с максимальной скоростью 13,5 узла, можно предположить, что «Прут» затонул в районе 44°37”N 33°12′Е.
Личный состав корабля пытался спастись на шлюпках, койках и спасательных поясах. Часть экипажа, в том числе два офицера, командир заградителя Георгий Александрович Быков (вернувшийся из германского плена в 1918 году и служивший позднее в Вооруженных Силах Юга России на крейсере «Генерал Корнилов»), корабельный врач, 2 кондуктора и 69 матросов, были сняты со шлюпок и подняты из воды турецкими миноносцами.
Оставшиеся 3 офицера и 199 матросов были подняты на борт вышедшей к месту трагедии из Балаклавы подводной лодки «Судак» и затем переданы на борт госпитального судна «Колхида», которое доставило их в Севастополь.
Взрыв боезапаса, о котором говорилось выше, представляется нам маловероятным, ибо в таком случае должны были сдетонировать мины, от которых не поздоровилось бы и «Гебену», ибо на «Пруте» находились немало мин заграждения – чуть не половина всех черноморских флотских запасов образца 1908 года, и вес каждой из них составлял 115 килограмм!
Скорее всего, произошло следующее: желая ускорить затопление «Прута», командир приказал минному офицеру и минному кондуктору произвести подрыв днища. Для этой цели на корабле, как и на других черноморских минных заградителях, были заранее заложены подрывные патроны, провода от которых были сведены в одном месте на жилой палубе.