Жизнь довольно непредсказуемая штука, а жизнь после смерти, вообще, миф. И я, как врач, прекрасно знаю об этом. Я вижу смерть чуть ли не каждый день, я с ней здороваюсь и прощаюсь, я с ней на «ты». И при каждой встрече она забирает у меня что-то, о чём я даже не подозреваю. Она сильна и в то же время слаба, потому что на живое у неё нет права. Но, а как быть, если ты в её власти? Она отметила тебя и хочет познакомиться поближе, она слишком часто навещает тебя, тем самым словно показывая будущее.
Врачи – скептики. Они живут от волнообразной с периодическими пиками линии до прямой полоски. Они не придают особого значения знамениям, которые проносятся мимо них. Они слишком устают морально, чтобы защищать себя. А смерть довольно интересный собеседник. Она молчалива, на удивление, и в этом её прелесть. Если кто-то находился рядом с человеком, издающим последний вздох, то наблюдал за тем, как на этот миг мир замирал. Это доля секунды, которую сложно уловить, но я вот видел. Не раз замечал, как пациент вдыхает полной грудью и происходит заминка. В ней разряжается воздух, а потом снова всё возвращается в норму. Вероятно, не должен был, но заметил, и как стрелки часов застыли, а затем вновь пробили полночь. Я тоже посчитал это просто случайностью. Жаль, что живые зачастую слепы и не могут предугадать своей последней минуты.
Вот и я, как оказалось, не смог.
Всё началось давно, слишком давно, чтобы точно я мог сказать – как так получилось, что я мёртв. У меня была потрясающая жизнь. Я был энергичным, весёлым и любимым. Я стоял у алтаря и не мог нарадоваться тому, что вот-вот эта прекрасная девушка в белом платье, которую ведут ко мне, станет моей навсегда. Я помню звон бокалов и напутственные тосты родителей и друзей, смех и танцы. Я наслаждался океанским побережьем и мечтал о будущем. Я смотрел на звёзды и загадывал желание на падающую звезду. Я любил жизнь. Я помню, как с гордостью ввёл свою жену в наш новый дом и кружил её в ещё пустой гостиной. Я помню, как таскал коробки после смены в больнице и чувствовал усталость, но один взгляд на улыбку жены, и я находил силы не спать сутками, только бы она была счастлива. Я помню…
Я помню ночь. Нашу большую кровать с белоснежными хлопковыми простынями, куда я бежал каждый раз после работы, чтобы обнять жену. Я помню, как мы её выбирали. Это был замечательный день. И я помню ту ночь. Жену, лежащую рядом со мной на кровати. Я помню, что мне захотелось открыть глаза, словно я выспался, хотя было ещё очень темно. Помню, как жена смотрела на меня распахнутыми от ужаса глазами и прошептала: «Уходи. Покойся с миром». Я помню её крик. Я помню, как она вскочила и бежала от меня, а я за ней, пытаясь убедить её, что ей просто приснился кошмар. Я здесь… Я помню предательство моего брата. Старшего брата, женившегося на ней через несколько месяцев после моей смерти. Это я понял по снимкам, стоящим на тех же местах на камине в моём бывшем кабинете, где раньше располагались наши свадебные кадры. Я запомнил её крик, выражение её перекошенного от страха, когда-то для меня красивого, лица и объяснения причин её состояния. Она говорила своему новому мужу, что видела мой призрак, не простивший её предательство. Она указывала на меня пальцем и вопила, а затем упала в обморок от переизбытка чувств. Я помню, как узнал, что умер.
Самое страшное для меня – ничего не понимать и не чувствовать. Словно я смотрел фильм со стороны и не принимал в нём участия, но так хотел. Размахивал руками, кричал, прыгал, но ничего не менялось. Ни у кого не было такой же реакции на моё появление, как у моей жены. Ещё я всё слышал. Слышал о том, что умер я три года назад от выстрела в висок. Слышал о том, как она просила меня не преследовать её и убираться из моего же дома, который я купил на все свои деньги, чтобы порадовать её и начать наше совместное будущее. Я слышал плющ, шуршащий на холодном ночном ветру. Я слышал недоумение брата и его убеждающие мою жену слова о том, что она слишком впечатлительна из-за беременности. И я помнил, что она просила меня подождать с детьми, ведь мы так молоды, всё это успеется. Она не готова к ним. Да и я постоянно был на дежурствах в больнице. Подождать надо было не меньше пяти лет. Но она не ждала пять лет без меня. Она носила ребёнка от другого мужчины через три года, ей не нужно было время, чтобы жить без меня. Наверное, именно это и заставило меня разозлиться. Обидно, как и любому другому человеку, что ты здесь, наблюдаешь за всем и слышишь ужасающие признания. Моя злость и ярость перевернули весь дом, разломали картины и рамки с их фотографиями, и мне удалось написать послание краской, которую они купили для детской: «Виновны».
Мне было страшно, очень страшно осознавать, что я умер. Я не живой, и никто меня не видит, кроме жены. Меня перенесло к своей могиле с засохшими цветами на ней. Мою могилу забросили и давно никто не приходил прибраться на ней. Меня даже уже не помнили. Затем я вернулся обратно в дом и обезумел от боли. Хотя моё сердце не стучало, но боль я чувствовал. Она была уничтожающей всю мою жизнь, мою любовь, моё счастье, меня. Я сходил с ума в тишине и одиночестве, поэтому пугал их, преследовал и требовал, чтобы они приняли тот факт, что я до сих пор здесь. Самое отвратительное для меня было – не иметь шанса преследовать брата и МОЮ жену, которую он украл у меня. Они сбежали. Я не мог выйти за пределы города, меня возвращало в дом, хотя я пытался очень много раз последовать за ними, найти их. Я знал, что они спрятались в родительском летнем домике в другом штате, так легко тоже забывших обо мне. Тщетные попытки. Злость копилась, превращая меня в разъярённый поток воздуха, летающий по городу и ломающий ветки деревьев, обрушивая их на дома. А потом мне хотелось плакать. Плакать, как мальчишке, ведь я не помнил, как так получилось, что я вернулся призраком, в которого никогда не верил. Да, сгусток энергии, имеющий прошлую внешнюю оболочку, сотворённую по памяти. И объяснений никто мне не мог дать. Никто. А я кричал. Каждый день кричал и просил проходящих мимо людей о помощи. Я падал на колени, умоляя их помочь мне. Одна тишина в ответ. Порой я даже не различал лиц людей, они как будто все были похожи друг на друга. Мне казалось, что это ад, один из кругов, где я должен раскаяться за самоубийство. А затем наступили холод и пустота. Я не в силах был понять, что от меня хотят и почему именно я стал вот таким через три года после своей смерти. Не сразу, а через некоторое время. Зачем? Почему я так мучился? За что? Я был хорошим человеком. Добрым. Отзывчивым. Любящим. Открытым. Мужем. Другом. Сыном. Братом. Кузеном. Живым.
Моя жизнь, хотя можно ли это назвать жизнью, перевернулась снова. Я потерял надежду, что что-то изменится. Непонимание, страх, боль от предательства и обмана терзали меня внутри. Я опустился на край фонтана, безынтересно глядя на проходящих мимо людей. Уже ни о чём их не просил. Это было бессмысленно. И вот в этот момент ко мне подошла она. Ребёнок трёх-четырёх лет с виду или около того со смешными заколками на тёмных кудрявых хвостиках. Она протянула мне конфетку в яркой упаковке и улыбалась. Она видела меня. Она чувствовала меня, а я смотрел в её доверчивые зелёные глаза и принял её за такую же, как я. Мне стало так грустно, что она тоже в аду, как и я. Её буйные каштановые кудри разлетались от порывов ветра, который создавал я из-за паники от невинного действия и конфетки, упавшей на землю от силы стихии. А она улыбалась мне и хихикала, показывая маленьким пальчиком на золотые листья, кружащиеся вокруг нас. Она хлопала и прыгала на месте, отчего её красное платье в цветочек вздымалось вверх. И я первый раз улыбнулся. Она была такой искренней. Не боялась меня. Не отшатывалась, а просто радовалась тому, что она не одна.
– Мужчины не плачут, – сказала она. Я дотронулся до своей щеки и ощутил влагу. Господи, я ведь труп. Я не имею слёзных желёз. Я врач и уж точно у такого, как я, мёртвого и наказанного за что-то призрака не могло быть слёз. Они были.
– Мужчины должны быть сильными. Так говорит папочка, – добавила девочка и, наклонившись, подняла угощение, вновь протянув мне. Ребёнок, просто невинный ребёнок, не видел во мне зло и ярость, как моя жена, да я и не испытывал сейчас этих эмоций. Лишь умиление и удивление. А её голос был чётким, звонким и похожим на перелив колокольчиков на парадной двери моего пристанища-дома, и я его понимал точно, словно со мной говорит взрослый человек.
Я протянул руку, чтобы коснуться её кудряшек, но мои пальцы становились прозрачными каждый раз, когда я пытался дёрнуть её за волосы. Я просто не мог дотронуться до неё. Это ужасало меня сильнее, а вот девочка не боялась. Она была живой. Она рассматривала меня с невероятным интересом и смеялась.
– Ты… ты видишь меня? – Прошептал я.
Она быстро закивала и, сделав шаг к фонтану, положила конфету рядом со мной. Она перегнулась через небольшой бортик и поиграла маленькими пальчиками в воде, радуясь яркому солнцу и тому, как лучи играют на брызгах. Я только мог наблюдать за ней, ведь до этого меня никто не видел, кроме жены.
В этот же момент я ощутил ветер, а затем понял, что его создала женщина, подлетевшая к нам и схватившая за талию ребёнка. Она потрясла девочку несколько раз, а затем крепко обняла со слезами на глазах.
– Ты что делаешь? Я же сказала, не убегать от меня! Нельзя! Слышала? Нельзя! Ты могла утонуть! – Она закричала на девочку. В зелёных глазах ребёнка скопились слёзы обиды.
– Монетка… я хотела достать монетку для дяди. Ему нужны одежда и еда. Он очень голодный и грустный, – прошептал ребёнок.
– Какая монетка, милая? К тебе кто-то приставал? – Женщина испуганно обернулась, и её взгляд прошёл сквозь меня.
– Дяде холодно… мама, ему очень холодно. Его надо согреть. Его никто не любит, а я буду любить, – малышка подняла руку, указав на меня.
Никто не любит.
Это врезалось в мою голову.
– Доченька, там никого нет. Хватит выдумывать глупости. Пошли. Нам нужно идти…
– Нет, мама, дядю нельзя оставлять! Я обещала ему не бросать его! Мама! Ему…
– Всё, пошли! Нет там никого! Никакого дяди! А если и будет, то ты никогда, слышала? Никогда больше не подходи к ним, да и, вообще, не убегай от меня. Господи, ты меня так в могилу сведёшь, – женщина схватила бедного ребёнка грубо за руку и потащила за собой. Я слышал плач и видел, как ребёнок тянул ко мне свои руки. Она плакала, кричала, что дяде холодно. И мне было очень холодно и страшно.
– Подождите… стойте… – подскочив на ноги, я быстро пошёл за ними.
Я проходил сквозь людей. Я просто входил в них и выходил, не чувствуя ничего, кроме настоящего холода. Раньше подобного со мной не было. Хотя и не умирал я, чтобы уверенно сравнивать свои эмоции. Но я встретил ребёнка, который увидел меня, и отпускать я его не собирался.
Я не успел. Я потерял их из виду. Женщина с ребёнком исчезли, оставив меня одного.
Конфета так и осталась лежать на мраморном ободке фонтана. Холодно… мне холодно, и раньше тоже было холодно, наверное. Но, когда девочка была рядом, что-то менялось.
Его надо согреть. Его никто не любит.
Она была чертовски права! Мне холодно и одиноко. Меня никто не любил, раз так легко предали, а я жил во лжи столько лет. Малышка быстро угадала все мои тайны, и она видела меня! Призрака!
Я должен найти этого ребёнка. И я рад тому, что заточён в тиски этого города. Она живёт здесь, а у меня полно времени, чтобы узнать, что случилось и почему только она и моя жена меня видят. Уж точно, если мне не дают нормально умереть, то я не оставлю в покое предателей. Они вернутся сюда. Когда-нибудь вернутся, а я их буду ждать. Мою изменщицу жену и козла брата, которые забыли о верности. Я буду мстить, но сначала найду девочку, чтобы передать им новое послание: «Я не уйду. Я добьюсь справедливости. Я не буду страдать в одиночку».