Петр Алексеевич понедельники не любил, потому как ничего хорошего в них не случалось. Вот и сейчас неотложные дела заставили его променять уютное кресло в собственном кабинете издательского дома в Москве на неприглядный двухэтажный особняк. Особняк этот никакого доверия не внушал, наоборот, всем своим видом отпугивал незваных гостей. Мрачные тени, скрытые за окнами, будто бы шептали: «Проваливай, толстяк, пока цел». Да, в фантазиях Петра Алексеевича привидения не только пугали, но и обзывались.
Вот только иных вариантов ему не предоставили. Прошлым утром директору издательства вдруг понадобился писатель по фамилии Райт. И отыскать его выпала честь именно Петру Алексеевичу, с чем, собственно, он был не согласен, но сказать ничего против не смел.
Время поджимало. Писателя следовало найти не позднее вечера. А тот, как назло, еще и не сидел на месте. И вот уже время приближалось к семи, поясница и больные суставы ныли от возмущения – давно их обладатель столько не ходил, а писатель не пойми где.
И этот мрачный особняк – последняя надежда Петра Алексеевича. Иначе никакого уютного кресла в собственном кабинете. Директор этого не сказал, но Петр Алексеевич прекрасно умел различать его тон.
На первом этаже главного редактора встретила безмолвная старушка. Она вручила ему голую свечу, даже не удосужившись хоть как-то защитить руки от капающего воска, и молча указала сухим пальцем на второй этаж. Иной жительница обветшалого дома и не могла быть. И хотя возраст приближался к пятидесяти годам, в нечистую силу он продолжал верить. Потому шел осторожно, держа свечу прямо перед собой, чтобы та отгоняла от него пугающую пустоту. При этом самой темноты он не боялся. Но страшило то, что могло в ней прятаться.
От таких мыслей Петр Алексеевич поежился и ускорил шаг. Пламя свечи дрогнуло. Чтобы спасти огонек, он закрыл его ладонью, но быстрый жест вызвал поток воздуха, который легко задул свечу.
Тьма застала его врасплох. Он стоял посередине лестницы, ведущей на второй этаж, и не знал, как поступить. Вернуться к старухе или продолжить путь в полной темноте. Колени намекнули ему, что еще раз спускать и поднимать пухлое тельце они не в состоянии, поэтому Петр Алексеевич вздохнул, перекрестился и продолжил путь.
К счастью, дальняя дверь на втором этаже была приоткрыта. Из нее тонкой струйкой лился слабый, но спасительный свет. Старший редактор бросился к нему. В тот же момент дверь открылась полностью и на пороге возник молодой мужчина.
Привыкшие к темноте глаза Петра Алексеевича не сразу разобрали детали. По мере того как зрачки сужались, его взору открылась внешность человека. Аккуратно зачесанные назад волосы, стриженная углом бородка, тонкие усики и густые брови, сведенные к переносице.
– Вы кто? – спросил мужчина, и, не дожидаясь ответа, схватил Петра Алексеевича за грудки и втащил в комнату.
Помещение кардинально отличалось от мрачного дома. Комнату наполнял мягкий свет от десятка свечей вокруг. Они были разного размера: широкие стояли на блюдцах, узкие и длинные горели в канделябрах. Свечи не только давали свет, но и наполняли комнату сладковатым ароматом.
У стола ждали своих посетителей четыре деревянных стула с мягкими подушечками на сиденье.
Чудная картинка настолько захватила внимание Петра Алексеевича, что он забыл про вопрос. Теперь, когда они стояли в светлой комнате, было видно, что глаза молодого человека подведены черным углем.
Он с интересом изучал Петра Алексеевича.
– Вы явно не тот, кого я жду, но и не полицмейстер, – начал молодой человек свои размышления вслух. – Тогда как вы оказались в этом месте, если о нем знало не больше четырех человек?
– Мне нужен писатель Николас Райт, и у меня есть все основания полагать, что он находится здесь! – Петр Алексеевич вспомнил, кем является, и голос стал тверже.
Мужчина нахмурился.
– Как вы это узнали?
– В доме, который мне указали как адрес проживания писателя, милая девушка вручила записку с точными указаниями, где его искать.
Новость расстроила незнакомца с крашеными глазами, но он не показал этого.
– Я надеюсь, вы догадались сообщить той девушке, что записка адресована не вам, и не взяли ее.
– Конечно! – возмутился Петр Алексеевич, при этом с трудом сдержал правую руку, которая дернулась к внутреннему карману пиджака с запиской.
Этого мимолетного жеста хватило, чтобы собеседник понял обман.
– Писатель, которого вы ищите, – это я, – спокойно сказал молодой человек, – но ваша ложь подвергает нас опасности.
Старший редактор не успел обрадоваться своей маленькой победе, как поддался переживаниям.
– Почему же это?
– Записка предназначалась участковому полицейскому, потому что через несколько минут сюда явится преступник, которого следует арестовать.
Холодок пробежал по спине.
– И что же нам делать? – взволнованно спросил Петр Алексеевич.
– У вас есть оружие?
– Нет! Мое оружие – это перо! – ответил редактор.
– Славно, тогда по моей команде защекочете негодяя до смерти. – На лице писателя мелькнула улыбка.
– Вы меня разыгрываете? – стараясь выглядеть уверенно, спросил Петр Алексеевич.
Николас не ответил, он посмотрел на поясные часы и снова нахмурился.
– Времени нет, – сказал писатель, схватив редактора за плечи, – вам придется спрятаться в шкафу и по моей команде выйти с грозным видом.
– Я не могу, – начал пыхтеть Петр Алексеевич, – да и не помещусь я в этот шкаф.
Несмотря на то что выбранный шкаф подходил незваному гостю по высоте, по объему он был куда меньше, чем сам редактор. Так что одна дверца никак не закрывалась. Как ни давил Николас, она пружинила в ответ.
– Втяните живот, – сказал Николас.
Петр Алексеевич послушался, и дверь закрылась.
Запертый в шкафу редактор поддался легкой панике. Слишком тесное пространство давило на него. Нормально дышать запрещено, иначе его живот угрожал открыть дверь. Но радовала приличная щель между дверцами старого шкафа. Сквозь нее проникал успокаивающий свет и виделся стол, за который сел писатель.
К нему вернулся прежний образ: сдвинутые к переносице брови, сложенные перед собой руки. В такой позе Николас ждал гостей.
Еще три стула, подумал Петр Алексеевич и представил трех карикатурных разбойников с ножами в зубах и шрамами через все лицо. Если такие зайдут, то он не выйдет из шкафа, какой бы сигнал писатель ему ни послал. Да и бог с ним. Тем более последняя книга его не повторила успеха прошлых работ. Так что они в издательстве найдут кого-нибудь более талантливого. И не такого странного, это уж точно.
Но, вопреки ожиданиям Петра Алексеевича, первым гостем оказалась милая дама, облаченная во все черное. Следом вошел круглолицый мужчина. Сквозь щель возраст не угадывался, но Петр Алексеевич предположил, что ему не больше сорока. Настораживал только третий гость. Остроносый, с длинной бородой и смуглой кожей. Появившись в комнате, он впился глазами в писателя и не сводил их, даже когда сел за стол.
– Надеюсь, все понимают, что наш сеанс запрещен православной церковью? – мрачно спросил Николас.
Гости молча кивнули. Даже остроносый.
– Тогда медлить не будем и начнем, – сказал Николас и раскинул руки в стороны.
Гости расселись так, что Петр Алексеевич видел перед собой спину старушки. Напротив нее сидел писатель. Круглолицый занял стул справа, а остроносый слева. Весьма удачно, подумал редактор, но мысль тут же погасла. Воздуха катастрофически не хватало. Тот, что поступал за короткий вдох, тут же выдыхался. Легкие в груди горели, мышцы живота тоже. Совсем непривычное положение для главного редактора. Понедельник, что с него взять?
– Сегодня мы установим связь с духом Федора Степановича, погибшего супруга Авдотьи Павловны. – Николас говорил громко. Глаза его были закрыты, а лицо вздернуто к потолку.
– Федор Степанович, если дух ваш свободен, то явите себя, – продолжил писатель, не глядя на своих гостей.
Петр Алексеевич же, наоборот, следил за ними не моргая. От неожиданности происходящего он совсем позабыл про дыхание. Все свое внимание сосредоточил на писателе.
– Явите же себя и воспользуйтесь моим телом, как куклой пользуется чревовещатель. Говорите моим ртом, смотрите моими глазами, слушайте моими ушами. – Голос Николаса стал тише.
Рефлексы жили по-своему, а потому независимо от желания Петра Алексеевича его рот открылся и наполнил легкие живительным кислородом. Вместе с этим наполнился и живот, и дверь со скрипом приоткрылась.
Старушка взвизгнула, но быстро собралась. Остроносый метнул взгляд в сторону шкафа. Николас нехотя приоткрыл глаз, посмотрел на дверцу. После чего вернулся в начальное положение.
– Он здесь, – бесстрастно сказал Николас, вернув все внимание на себя.
По широкому лбу Петра Алексеевича бежал пот. Отдельные капельки щекотали в области носа и левого глаза, но он боялся пошевелиться. Впервые за несколько лет он пришел к мнению, что живот можно чуточку убрать.
Внимание вернулось к писателю. Теперь его тело била дрожь, а зрачки в открытых глазах закатились. Он что-то бормотал, пока не пришел в себя. Однако собой быть перестал. Его хмурое лицо обрело умиротворенный вид, глаза широко раскрылись, а лицо растянулось в улыбке. Смотрел он на старушку.
– Сударыня моя, – не своим голосом заговорил писатель. – Авдотья Павловна, дорогая, как же я рад вас видеть.
Старушка что-то смущенно ответила и приложила к лицу белый платок. Николас повернулся к круглолицему.
– Братец, и ты здесь, вот же радость какая, представляешь, тут и мать встретил нашу, и отца. Правда, даже в раю он не перестал ворчать. – Улыбка стала шире.
Круглолицый замотал головой.
– Брат мой старший Федор, – начал тот, – не бросал ты меня в детстве ни разу, всегда наставлениями своими поучал, неужто ты после смерти своей ничегошеньки мне не оставил? – Голос круглолицего растекался, точно мед.
– Так ты же не обженился, братец, да детей не завел, зачем тебе мои сбережения? Куда уж лучше, если им Авдотья Павловна будет хозяйкой.
Остроносый сузил глаза, круглолицый заерзал на стуле, Петр Алексеевич прислонился к щели.
– Ты же не знаешь, брат мой, новости-то радостной: женюсь я, а сей уважаемый господин, что перед тобой, отец моей суженой. – Рука говорящего указала на остроносого.
Тот улыбнулся, отчего тонкие губы исчезли, обнажив два ряда желтых зубов.
Писатель в образе покойного Федора Степановича продолжил.
– Коли так дело обстоит, то завещание мне свое стоит изменить.
– Помилуйте, – начала старушка, но быстро осеклась и зарылась в помятый платочек.
– Только условие есть одно: если вы верите, что пред вами сам Федор Степанович, и верите в его новую волю, то скажите об этом, чтобы надежно закрепить вашим словом мое новое завещание.
Первым выпалил круглолицый, который с трудом сдерживал улыбку.
– Верю, батюшка мой, еще как верю!
Следом тихо прошептала свое «верю» Авдотья Павловна. И тут все старшему редактору стало понятно. Писатель-то мало того что рукопись в срок не сдает, так еще и дурит доверчивых людей. Явно он заодно с теми двумя мошенниками. Сейчас отдаст им все старушечьи сбережения, получит долю и будет таков. А что же делать этой бедной женщине, когда она загнана в угол? Петр Алексеевич возмущался, прячась в шкафу, но его смелости не хватало, чтобы остановить представление.
– Тогда слушайте волю мою. – Николас вытянул спину, отчего стал смотреть на всех сверху вниз. – Любви своей жизни, Авдотье Павловне, завещаю наш двухэтажный дом, в коем мы жили душа в душу и не знали невзгод.
Круглолицый кивал, явно понимая, что ему достанется куда больший кусок.
– Что же касается братца моего родного, то в знак свадебного подарка завещаю оставшееся. – Николас наморщил лоб, стараясь вспомнить все имущество старушки. – Лесное хозяйство с двадцатью работниками, мебельную фабрику, загородную дачу и… – Он явно что-то забыл.
– Сбережения, батюшка, которые вы в банке храните, – пролепетал круглолицый.
– Точно! И сбережения тоже отходят моему братцу…
Ноги младшего брата так и плясали под столом, оставалось дело за малым, чтобы старушка все официально переписала на него. Но Николас продолжил:
– Моему братцу Федору и тому замечательному молодому человеку, что позволил мне воспользоваться своим прекрасным телом, дабы озвучить волю мою, сбережения поделить меж собою в равных долях.
Вот подлец, подумал Петр Алексеевич.
– Что?! – возмутился круглолицый. – Мы так не договаривались!
От злости он вскочил, отчего стул упал. В этот же момент подскочил и остроносый и достал из-за пояса широкий кинжал. Старушка смотрела на них испуганными глазами.
Николас же остался спокоен.
– А как мы договаривались? – спокойно спросил он уже своим голосом.
Но ответа не последовало. Круглолицый понял, что выдал свой план, и теперь не знал, как поступить.
– Как я вам и говорил, Авдотья Павловна, все ваши призраки – это проделки младшего брата, который никак не мог смириться с тем, что ему ничего не досталось от вашего супруга.
– Вздор! – возмутился тот. – Никто не поверит вашим словам!
– Вы сами выдали наши договоренности, к тому же за разговором нашим следил коллежский секретарь Иван Алексеевич!
Петр Алексеевич не сразу догадался, что речь идет о нем. Писателю понадобилось еще несколько раз произнести выдуманное имя, хотя в отчество он попал, несколько раз. Нехотя, с тревогой внутри Петр Алексеевич вышел из шкафа и чуть было не поклонился. Благо Николас успел подхватить его под руку.
– Ваше благородие, вы все слышали и, надеюсь, все видели через щель в шкафу. – Писатель метнул взгляд на живот-предатель.
Редактор постарался его втянуть и расширить плечи.
– Именно так! – ответил он гордо, но больше ничего не произнес, боялся дать петуха.
– Ничего это не значит, – нервно заключил круглолицый.
– На самом деле значит многое, Кузьма. Как же я сразу в тебе змею-то не разглядела? – спокойно перебила его старушка.
Теперь она выглядела иначе. Ни тревожности на лице, ни слезинки.
Круглолицый оскалился, но понял, что проиграл, и спешно покинул комнату. Остроносый на прощание прошипел угрозы в адрес писателя и вышел следом.
– Вам теперь беда, – заключил Петр Алексеевич, – и мне, по всей видимости, тоже.
– Не переживайте. – Николас махнул рукой. – На одну угрозу больше. Разве есть о чем тревожиться?
– Тем более что внизу их уже ждут, – продолжила Авдотья Павловна.
– Тут вышло недоразумение, – начал оправдываться Николас, но старушка только улыбнулась.
– Работники лесного хозяйства, которых Кузьма пугал последние две недели, уж очень будут рады встретиться со своим призраком и на кулаках объяснить, что так поступать нехорошо. А что до вас, то не знаю, как благодарить.
Дама достала из сумочки несколько банковских билетов. Петр Алексеевич успел заметить купюру в сто рублей.
– Не стоит. – Николас положил ладонь сверху.
– Как знаете, – сказав это, дама пожала плечами. – Если нужна будет моя помощь, обращайтесь.
Николас улыбнулся, пожал даме руку и проводил ее до двери, после чего повернулся к старшему редактору.
– Так напомните мне, кто вы такой?