Жизнь изменилась, когда закончилась моя семнадцатая весна. В последний майский день ровно в пятнадцать часов я вышел из школы и остановился на широком бетонном крыльце. Тени от деревьев сюда не дотягивались, и в глаза бил яркий солнечный свет. Я зажмурился, вдыхая сладкий запах свободы и тополей.
– Гера, – раздалось вкрадчивое за спиной.
Я открыл глаза и обернулся. Таська Колесникова кокетливо хлопала ресницами, глядя на меня снизу вверх.
– Встретиться хочешь?
Даже в школьной форме формы у Таськи заманчивые, да и на мордашку она вполне ничего. Но я покачал головой:
– Где ж ты раньше-то была?
Она задрала домиком четко прорисованные брови и наигранно-смущенно промурлыкала:
– Да как-то неловко. Сейчас у тебя синяков нет, а то как с таким бланшированным парнишкой на люди показаться?
Она глупо хихикнула.
– То есть, сейчас ты готова со мной куда-нибудь пойти?
– Ну да, – она снова глупо хихикнула и повела плечом. – Без фингалов ты красавчик, Гера.
– Прошляпила ты свой шанс, Таська, – я ухмыльнулся. – Завтра меня уже не будет в городе.
– А сегодня?
Таськин рюкзак упал с плеча, стянув краешек низко расстегнутой белой блузки. Отказаться от ее предложения, пялясь на кружевную бретельку, было довольно сложно, но я справился. Ведь что Таська? Обхаживать ее целый вечер, не зная, обломится ли в конце? Неа, не улыбается! Только время зря потеряю. А на даче соберется вся наша компания. И Оксанка тоже.
– Нет, – решительно сказал я и, больше не глядя на соблазнительное загорелое плечо, перехваченное узкой полоской белой ткани, отправился домой собирать вещи.
Шагая по проспекту, я щурился, как дворовый, готовый на подвиги кот, а в голове вертелась случайно услышанная строчка из песни. "Лето – это маленькая жизнь", бла-бла-бла, и что-то там еще, я не помню, я не слушаю такую старперскую музыку. Но эта строчка оказалась очень правильной. Потому что летом у меня всегда начинается настоящая жизнь. И заканчивается, когда я возвращаюсь обратно в город.
И вот я шагал, предвкушая последнюю новую жизнь. Новую – потому что учебный год позади, экзамены только в следующем. Последнюю – по той же причине: будущий класс выпускной. А всем известно, что после школы жизнь превращается в унылое говно. Университет, диплом, поиск работы, налоги, счета. Поэтому сейчас я готовился отрываться по полной!
Когда я пришел в квартиру, то сразу понял, что сегодня мама работает дома. Она громко ругала по телефону свою помощницу Ирочку. Услышав, что открылась дверь, мама выглянула из комнаты, продолжая свою гневную тираду. В ухе у нее торчал наушник. Она жестами поприветствовала меня и велела мыть руки. Потом махнула в сторону кухни и снова скрылась за дверью. А я, невзирая на ее указания, отправился к себе.
Сняв пиджак, я аккуратно повесил его на плечики и убрал в шкаф. Он не понадобится до сентября, и я больше не желаю видеть ничего, что не имеет отношения к лету, солнцу и каникулам!
Переодевшись в домашние шорты и футболку, я вытряс из спортивной сумки снарядки, боксерки, бинты, шлем – все, с чем хожу на тренировки, и начал складывать в сумку свои вещи. За этим занятием меня и застала мама, когда рывком распахнув дверь, влетела в комнату.
Мама у меня слишком резкая, она делает все, в том числе и принимает решения, со скоростью молнии. Впрочем, в этом мы с ней похожи – в принятии решений. В ухе у нее все еще торчал наушник.
– Что ты делаешь? – Вопрос, ответ на который вполне очевиден.
– Собираюсь. – Я сложил вчетверо свою любимую футболку с Королем и Шутом, отправил в сумку.
– Отлично! – обрадовалась мама. – И те белые брюки обязательно возьми!
– Да нафига они? – Я добавил к стопке футболок еще одну.
– Как?! – Мама от удивления так тряхнула головой, что наушник вывалился. Подхватив на лету, она сжала его в кулаке. – А вечером в ресторан? Наверняка там дресс-код!
– Ты думаешь, там открыли ресторан? – я задумчиво оглядел полки в шкафу, размышляя, что мне еще может пригодиться.
– Погоди, – мама снова сунула наушник в ухо и включилась в разговор по телефону: – Нет, отправляйте! И поскорее! Конечно, там есть ресторан, – это она уже мне, – и не один.
– Ну, это ты загнула, – я продолжал методично складывать вещи в сумку. – Максимум – кафешка. Хорошо бы, а то до ближайшей сорок минут топать. Будет, где культурно время провести. А то вечно в бункере сидим! Хотя я его и люблю.
– Погоди, – мама скрестила руки на груди и насторожилась. – Где время провести?
– На даче, мама. На да-че!
С этими словами я бодро застегнул молнию и, аккуратно подвинув остолбеневшую маму, выставил сумку в коридор.
– А что у нас на обед?
Я довольно потер руки, но мама неожиданно взвилась.
– Какой обед?! Какая дача?! Мы едем в Турцию! Я только что оплатила путевку на двоих!
– Мы это не обсуждали.
Я решительно двинулся на кухню: разногласия между мной и мамой – неотъемлемая часть нашего существования, но обед никто не отменял. Мама поспешила следом.
– Гера, это ни в какие ворота не лезет! – возмущалась она, пока я разглядывал пустой холодильник. – Я беру отпуск на две недели, бросаю салон на эту идиотку Ирочку, а ты даже бровью не ведешь!
– Я не просил тебя бросать идиотку Ирочку, – сказал я, захлопнув холодильник чуть громче, чем следовало.
И зачем я в него заглядывал?! С самого апреля, как бабушка укатила на дачу, его можно выдвигать на конкурс «Самый бесполезный прибор в квартире». И он победит. Потому что, кроме нескольких пучков травы, которую мама считает едой, в нем ничего не появляется.
– Слушай, – осененный прекрасной идеей, я заглянул в разгневанное мамино лицо, – а возьми ее с собой вместо меня?
– Кого? – оторопела она.
– Ирочку свою. Вам пойдет на пользу узнать друг друга получше.
К счастью в морозилке нашлась пачка пельменей, и я поставил на огонь кастрюльку с водой.
– Согласись, что она будет тебе лучшей компанией, чем я. А я поеду на дачу. Я так решил. И точка.
Мама поджала губы и уставилась в окно, за которым зелеными шторами колыхались ветви березы с сочными молодыми листьями. Я бросил в закипевшую воду ложку соли.
– Упрямый, как твой отец! – с отчаяньем в голосе произнесла мама и опустилась на табуретку.
И я понял, что она сдалась. Потому что, если она начинает сравнивать меня с отцом, то, как обычно, в самом невыгодном свете. А это означает, что у мамы больше не осталось аргументов, и она проиграла.
– Точно не поедешь? – забросила она крючок в последний раз безо всякой надежды в голосе.
– Железно! – Один за другим я побросал пельмени в воду.
От кастрюли валил пар, пельмени всплыли белыми брюшками. Я убавил огонь.
– И далась же тебе эта дача! – мама схватила со стола пачку Мальборо, прикурила, нервно затянулась. – А ведь я хотела с тобой кое-что обсудить.
– Меня Мика ждет. И другие тоже.
– Знаю я, кто тебя ждет, – махнула рукой мама. – Опять, как приедешь на эту дачу, сам не свой. Не узнать ребенка! Гормоны!
– Фу, ма. И я уже не ребенок.
Я тоже присел на табуретку, вытянул из ее пачки сигарету и прикурил от своей зажигалки.
– Совсем обнаглел?! – предприняла попытку мама, но тут же снова устало махнула рукой: – А-а, не драться же с тобой! Ешь, я тебя отвезу.
– Не надо, я сам.
– А-а, весь в отца, – покачала она головой. – Такой же упрямый, как баран.
– Ну спасибо! И не напоминай мне про него! До сих пор руки чешутся ему врезать!
– Гера!
– Мама!
Так, практически без боя, я отвоевал право на свободу на целых девяносто дней.
Через два часа на вокзале я зашел в пригородную электричку и устроился в углу возле окошка. На следующей остановке в вагон вошла парочка, парень и девушка, на вид всего лишь на пару-тройку лет старше меня. Парень в черных рваных джинсах и растянутой светлой футболке и девушка в шортах защитного цвета и короткой джинсовой курточке. Оба с сияющими счастьем лицами.
Они плюхнулись на скамейку напротив. Девушка бросила на меня короткий взгляд из-под длинной темной челки, и повернулась к своему спутнику. И больше они друг от друга не отрывались. Соединенные одним проводком наушника, как пуповиной, они слушали музыку, рассматривали видео в телефоне, и улыбались, касаясь друг друга локтями и плечами.
Стремящиеся прочь из города люди все заходили и заходили на каждой станции, и вскоре вагон оказался битком набит. Рядом со мной уселась женщина в широкополой соломенной шляпе и темно-коричневом платье с длинными рукавами. На коленях она держала клетку, внутри которой ни жива, ни мертва от страха раскачивалась на перекладине ярко-желтая канарейка. Женщина воззрилась из-под полей огромной шляпы на парочку напротив. А те, словно по приказу, потянулись друг к другу и принялись целоваться.
Они так страстно обнимались, что не замечали ничего вокруг. А женщина не отрывала от них взгляд. Мне стало неловко. За нее, за себя, и за лобызающуюся парочку. Я уставился в окошко, и вдруг соседка толкнула меня под локоть:
– Как мило, не правда ли? – и томно вздохнула.
Едва заметно кивнув, с упорством ревностного пуританина я продолжил пялиться на тянущиеся вдоль дороги провода. Но соседка не отстала. Она наклонилась к самому моему уху, и ткнувшись в щеку полями своей гигантской шляпы, прошептала:
– Уверена, что вы бы не отказались быть на его месте!
От женщины пахло клубникой, сигаретами и алкоголем. Я отстранился, подхватил свою сумку и, протолкавшись сквозь людей, выбрался в тамбур. Выходить мне только через три остановки, но оставаться у окна и слушать влажные восторги соседки не уперлось. Секс – это прекрасно. Великолепно. Я пробовал. Но обсуждать с кем-либо не собираюсь.
Прислонившись к стене я ждал, когда наконец смогу выйти на перрон и закурить. И вдруг в тамбуре появилась та тетка с канарейкой.
– Молодой человек, мне кажется, вы меня неправильно поняли!
Она обнимала круглую клетку обеими руками, и широченные рукава ее коричневого платья казались крыльями, в которых она держит маленькую желтую птичку.
– Я не имела в виду ничего недостойного, поверьте! Я говорила о нравственно-духовной составляющей любви!
– Фигня какая, – пробормотал я.
Мало того, что в школе подобными определениями вынесли мозг, так еще и каждая встречная-поперечная калоша станет мусолить подобные темы!
– Мне кажется, что я вас смутила, – она захихикала и еще ниже наклонила голову, пряча лицо за огромными полями шляпы.
– Ага, стесняюсь и краснею, – процедил я и снова отвернулся.
Но она прицепилась, словно репей. Настырно потянула длинными сухими пальцами с ярко-алыми ногтями за лямку моей сумки и, уткнувшись полями своей нелепой шляпы мне в плечо, горячо зашептала:
– Молодой человек, я не намекала вам о плотском аспекте, я лишь хотела уточнить. Не сочтите за навязчивость, скажите, а вы бывали влюблены?
Тут электричка остановилась, и двери с громким шипением раскрылись. Мимо нас начали проходить люди, а тамбур наполнился особым загородным воздухом, в котором смешались запахи цветов, дыма костра и солнца.
Кто-то оттеснил в сторону женщину с канарейкой, и я был бесконечно благодарен тому незнакомцу. Потому что еще пара фраз, еще немного тупых вопросов, и я за себя не отвечаю. Взорвусь и открыто нахамлю ей. Не умею сдерживаться.
Двери закрылись, слегка покачиваясь электричка тронулась, и я огляделся. Чокнутая все еще была тут, в тамбуре. Она прятала лицо под широкими полями, заглядывая внутрь клетки, и, казалось, совершенно потеряла ко мне интерес. Нащупав во внутреннем кармане пачку сигарет, я успокоился. Осталось две остановки, я выйду на станции, закурю и сброшу Мике сообщение о том, что прибыл. Пускай встречает.
Лес за окном сменился на темные, вспаханные поля, опять полетели мимо дачные домики, как вдруг из-за спины снова раздалось:
– Мы с вами не закончили, молодой человек! – в голосе чокнутой явно слышалась насмешка.
– Мы с вами и не начинали!
Резко развернувшись, я едва не сбил тетку с ног. В ответ она засмеялась из-под своей дурацкой шляпы. Канарейка в клетке подпрыгнула на подвесной жердочке и стала раскачиваться, как желтый, пушистый маятник.
– Какой вы темпераментный, однако, – снова захихикала женщина.
И вдруг подняла голову, задрав вверх поля гигантской шляпы. Попутчица оказалась старше, чем я предполагал, лицо ее было сморщенное, словно печеное яблоко, от глаз разбегались морщинки, похожие на тонкие птичьи лапки.
Собираясь сказать тетке что-то резкое, я уставился ей в глаза, и тут вагон тряхнуло на стыке рельс. И я в буквальном смысле прикусил язык. Рот немедленно заполнился солоноватым вкусом крови. Поезд остановился.
– Да-да, молодой человек, – удерживая клетку одной рукой, тетка протянула другую и ткнула тощим пальцем с аккуратным алым ногтем прямо мне в солнечное сплетение, – любовь она такая: горячая и соленая, как кровь, горькая, как слезы. Нежная и юркая, как маленькая птичка! Да вы и сами скоро все узнаете!
И не успел я опомниться, как она, взмахнув широченным рукавом, шмыгнула в раскрытые двери и смешалась с другими покинувшими поезд пассажирами.
Как проехал оставшуюся часть пути, я не понял, в голову словно поролона натолкали. Но едва ступил на перрон долгожданной станции, как сознание прояснилось. Мгновенно позабыв про сумасшедшую попутчицу, я закурил и поднес к уху телефон:
– Мика! Здорово! Я на месте, встречай! – и, сбросив вызов, удобнее устроил сумку на плече.
Следом за торопливыми дачниками спустился по выщербленным цементным ступеням и оказался в теплой, зеленой тени деревьев. Я легко шагал по тропинке мимо сетчатых заборов, из-за которых лениво гавкали собаки, доказывая хозяевам свою преданность. Сладкий аромат шиповника, кусты которого густо росли вдоль дороги, смешивался с запахами пыли и нагретого солнцем рубероида. Горячие лучи пекли макушку, и я наконец-то чувствовал себя дома.
С тех пор, как отец с матерью развелись, в нашем городском жилище находиться стало неуютно. Казалось, мало что изменилось: отец ушел, ничего с собой не забрав, но квартира как-будто потеряла что-то важное, цельное. Дом перестал быть домом. Вещи, годами стоявшие на своих местах, пропадали или внезапно приходили в негодность.
Это случилось пару лет назад, мне было пятнадцать, и я все прекрасно понимал. Отец завел отношения с другой женщиной, а мать, узнав про это, незамедлительно, в один день выставила его вон из нашей жизни.
И нечего мне заливать про любовь и другие неземные чувства: люди, прожившие вместе четверть века, косячат и расходятся в одно мгновение. А потом ведут себя так, словно и знать не знали друг друга никогда!
Я шагал по гравийной дорожке вдоль домов. Впереди показалась оранжево-красная крыша нашей дачи, а на развилке дороги – одинокая фигура Мики – Мишки Микаева, моего самого лучшего летнего приятеля. Я обрадовался ему, как родному: ведь мы целый год не виделись! Конечно, мы не только летом общаемся, соцсети в помощь, но, чтобы встретиться, нужно через весь город ехать. А Мике обычно в лом, да и мне тоже.
Я прибавил шаг. В поселке дома самые разные: от ветхих сарайчиков советских времен до кирпичных коттеджей с навороченными башенками на крыше. Как раз такой добротный коттедж второй год пустует на соседнем, рядом с нашим, участком.
Я подошел к Мике и обменялся с ним крепким рукопожатием. По его конопатому лицу было видно, что он рад мне так же сильно, как и я ему.
– Зашибись, ты клоун, – кивнул я на осветленные пряди его темно-каштановых волос.
– На себя посмотри, уголовник! – парировал он и рассмеялся.
Я провел по короткому ежику на голове и усмехнулся. Мика прав, не желая терять время, перед отъездом, я заскочил в салон красоты возле дома. Мне важна скорость, поэтому я велел молодой девчонке в черном фартуке:
– Под ноль!
Она воззрилась на меня через зеркало с немым изумлением.
– У нас только модельные, – наконец пролепетала она, столкнувшись с моим непреклонным взглядом. – И запись на месяц вперед!
– Вам что, сложно машинкой пройтись?! – Я не отпускал ее взгляд.
Если людям не указывать, то они вовсе не станут делать то, что надо мне. А потом сядут на шею. Поэтому надо сразу брать быка за рога и не размазывать хлеб по маслу. А то останешься ни с чем.
– Но у меня через десять минут клиент!
Я сидел в высоком кожаном кресле и не собирался уходить, пока девчонка не поступит так, как я велел. А она, похоже, собралась реветь. Надула и без того пухлые губы и часто-часто захлопала нереально длинными ресницами. Только не это! Не выношу женских слез! Нашла-таки способ манипуляции! Со вздохом я начал подниматься, как вдруг к нам подскочил парень точно в таком же, как у нее, черном фартуке.
– Я возьму, – шепнул он надувшейся девчонке и склонился надо мной. – Так значит, совсем коротко?
Я кивнул.
– Сделаем, как у Роналду! Идет?
Я снова кивнул. Роналду – красавчик, с этим не поспоришь. Если матч с ним показывают по телеку, мама всегда присаживается рядом и томно вздыхает. Чем бесит меня невероятно!
Парень не обманул и оказался настоящим профи, и теперь я выглядел просто бомбически даже в собственных глазах. Но Мика по обыкновению продолжал глумиться.
Мы стояли возле забора и какое-то время перебрасывались взаимными дружескими колкостями. И вдруг ворота на соседнем участке откатились в сторону, а на улицу выехал шикарный Гелендваген. Блеснул черным полированным бампером, дал газу и, выбрасывая щебенку из-под колес, помчался по улице в сторону шоссе. Ворота медленно закрылись.
– Ого! – восхитился я. – Аленка нашла себе нового мужика? Весь прошлый год дом пустовал, а теперь она на гелике разъезжает?
Аленка – наша соседка. Вполне достойная внимания милфа за тридцатку. После развода с мужем – владельцем крупной сети гипермаркетов – ей достался дом и вредный пятилетний пацан, их общий сын.
– Нет, – быстрым движением Мика выхватил из кармана моей сумки, стоящей на земле, пачку сигарет.
– Ну ты и бо́рзый, – только и успел восхититься я.
– Она, похоже, – Мика прикурил от своей зажигалки и перебросил пачку мне в руки, – сдала свой коттедж. Денежки-то нужны!
Я задумчиво рассматривал верхушки башенок. Вместо стекол в их маленьких окошках вставлены цветные витражи, и солнечные лучи, отражаясь, падают на наш участок, прямо на старую яблоню.
И вдруг за забором залаяла собака. И судя по этому хриплому, надсадному лаю, большая и злобная. И я сразу подумал о Стешке, бабушкиной трехцветной кошке, которая на даче до сих пор чувствовала себя если не королевой, то уж неприкосновенной принцессой. Что будет с ней теперь, когда в соседках у нее огромная, злобная псина?! Стресс, не иначе!
– И кто въехал?
– Не поверишь, – Мика прищурил зеленый глаз.
– Конкретнее, Мика!
– Девчонка с мамашей сейчас живут.
– Ну и в чем прикол? Девка что ли зачетная?
– А ты думал, что я ради тебя тут на солнцепеке битый час загораю?! – засмеялся Мика, отбрасывая окурок в заросшую синими люпинами канаву возле забора.
– Хочешь заценить? Как раз ее батя на Гелике свалил! А то он ее, похоже, никуда не выпускает! Секи момент!
– Что я, девок что ли не видал? А вот ел я в последний раз фиг знает когда!
Я поднял с земли сумку, забросил на плечо и направился к своей калитке.
– Такую, может, и не видал, – снова засмеялся Мика и крикнул вдогонку: – Вечером в бункер придешь?
– Да я только ради этого и приехал! – не оборачиваясь ответил я и открыл калитку.
– Тогда я в общий чат кину, что сегодня собираемся! – раздалось за спиной.