Понедельник не начинается - читать онлайн

Пролог

Подстаканник снова пополз по вытертому пластику к исцарапанному алюминиевому бортику столешницы. Колеса стучали неторопливо, поезд брал небольшой подъем, настраиваясь на штурм Уральского хребта. Я снова сдвинул недопитый чай в центр стола и уставился на пробегающий мимо ельник – матерый и мрачный, вестник приближающейся тайги. И снова спросил себя: и на кой черт я еду в эту Сибирь, вторые сутки трясусь один в пустом купе и собираюсь выручать людей, которых даже не могу назвать друзьями? Они уехали по своей воле – или все-таки не по своей? – не сказали, куда, щедро заплатили за работу, позволили взять кое-чего из барахла…

Глава 1

Последним уходил Игорь – парень чуть старше меня… Хотя какой парень – здоровенный толстый мужик, наделенный неслабым интеллектом и воистину ослиным упрямством. «Понимаешь, – сказал он мне тогда, – все, чем мы тут занимались – детский сад, штаны на лямках. Ни методики, ни теории, ни даже понимания того, кому и зачем это нужно. А тут, понимаешь, возможность мир перевернуть…».

До этого «переворачивать мир» отправился Володя – добрый, умный розовощекий «поросеночек», всегда спокойный и лучше всех умевший ладить с государственными органами. Самый молодой из нас и не получивший ни инженерного, ни физико-математического образования (то ли экономист, то ли вообще «общий менеджер») – и лучше всех разбиравшийся в компьютерах.

Ушла Элла – единственная барышня в нашем кругу.

Ушел Леша – черноглазый, быстрый, с примесью не то армянской, не то грузинской крови, прекрасный стилист и великолепный боец. Именно он был нашим инструктором-рукопашником, когда мы совместно решили, что нам таки надо изучить и этот аспект бытия (и бития).

Ушел Димка – смуглый, кудрявый («дитя свободной Африки», как называли его родственники – всё казаки со Ставрополья). Только с ним меня со студенческих времен связывало что-то вроде дружбы.

А первым бросил все и уехал Григорий Владимирович – наш шеф, отец-основатель и вдохновитель. В прошлом – доцент физфака, не ставший профессором только потому, что лень было писать докторскую. Отличный преподаватель и, говорят, талантливый ученый (судить не берусь, потому что занимался он совершенно зубодробительными вопросами мироздания). Студенты называли его Лорд Винтер – наверное, из-за странной фамилии Зимка. К слову, и внешность у него была какая-то зимняя – волосы пегие из-за неровной седины, словно припорошенные снегом камни; мощные длинные руки (дядя легко крутил стул за ножку), могучий бочкообразный торс и голос, словно из бочки, да еще с налеганием на «О»: «Где-то по большому счету ясно, что вам ничего не ясно». На первый взгляд, Лорд Винтер напоминал кроманьонца с картинки по истории древнего мира. Но за внушительными надбровными дугами прятался невероятно мощный интеллект: взять измором его на экзамене или зачете не удавалось никому: начав в девять утра, к восьмому часу вечера ГВ, казалось, без всякого напряга разбирал хитросплетения интегралов, векторов и прочих тензоров, не желая отпускать студентов с миром и тройкой. При всем при этом на факультете его любили.

Тот же интеллект подсказал ему бросить физику и заняться тем, ради чего мы все и собрались пару лет назад. Точнее, собрались они, а меня пригласили «за компанию».

Потому что занялись они магией. Если угодно, чародейством и волшебством. Да-да, именно «НИИЧаВо» пришло мне в голову, когда я впервые об этом услыхал. Услыхал все от того же Лорда Винтера, который меня и позвал. Оказалось, запомнил мою скромную персону еще во времена моего студенчества, хотя с тех пор минуло шесть лет, отыскал (наверное, в деканате) координаты и позвонил в один не слишком прекрасный вечер. Не слишком прекрасный – потому что тогда у меня на пятках висели милиция с армией, желавшей упечь вашего покорного слугу на два года охранять новую «нэзалэжную» родину непонятно от кого. Так что от стражей порядка я хоронился и у родителей не жил. В этот вечер только зашел проведать предков – и надо же, Григорий Владимирович меня вызвонил. И предложил заняться «кое-чем потусторонним, но интересным».

Настроение было ни к черту (я ко всему прочему как раз понял, что коммерсанта из меня не выйдет, а жить на что-то надо), поэтому ответ мой прозвучал не слишком вежливо: «Стругацких обчитались или решили лохов по-лекгому разводить?» А что еще я должен был подумать? Лорд Винтер не обиделся и предложил на следующий день приехать в почти родные Бабаи, где с конца пятидесятых квартировали и харьковский физфак, и НИИФТИ, куда большинство выпускников факультета отправлялись работать во времена Союза и Холодной войны – как раз во благо последней укрепляли обороноспособность первого, двигая вперед науку и технику. А между делом, «только для себя» – занимались теоретической и экспериментальной физикой в самых разных отраслях – от сверхтекучего гелия до космических лучей. А теперь, если верить Зимке, увлеклись теоретической и экспериментальной магией. «Умклайдет, транслятор на быстрых нейтронах, «Корнеев груб»…

Когда я на следующий день трясся по знакомой дороге (только на сей раз – не в дребезжащем набитом ЛАЗике, как в конце восьмидесятых, а в ГАЗели, не столь дребезжащей, но столь же набитой), версий у меня не прибавилось. Либо Зимка сбрендил (но представить его сумасшедшим не получалось), либо таки решил «разводить лохов», используя малоизвестные физические явления. Но тут больше бы подошел экспериментатор, а не знаток элементарных частиц и теории суперструн. «Может, впрямь что-то такое есть?» Квантовую механику вкупе с релятивистской полностью я забыть не успел, а там вполне логично и без мистики доказывалось, что на результаты эксперимента влияет факт наблюдения. Возможно, Зимка в своих суперструнах докопался до чего-то подобного, увидал взаимодействие материи мыслящей с материей безмозглой…

Про чародеев, знахарей, астрологию и прочую хиромантию в те времена не писали только ленивые журналисты. То Глоба, то Джуна, то Ванга… И даже писатели переквалифицировались с «сайенс фикшн» на «дневники экстрасенсов». Я готов был признать, что не все это – полная фигня. Один раз при мне девушке действительно сняли зубную боль, помахав руками. Что, впрочем, вполне могло быть списано на самовнушение или, если угодно, гипноз (хотя кто его знает, что за этим словом стоит). В общем, «пока он меня не переедет, пока грузовик на себе не почувствую…»

Я и почувствовал в первый же день. Зимка обитал все в том же тесном прокуренном кабинетике между аудиторией 312 и спортзалом. И после обычного своего «Доброго здоровья, Сергей Сергеевич» вместо объяснений протянул мне гаечный ключ 10 на 12. Рожковый. С надписью выпуклыми буквами «Chrom wanadium» с одной стороны и «Made in India» – с другой. Совсем бы обычный ключ, если бы не одно «но» – сделан он был из тяжелого желтого металла.

Рядом лег еще один такой же, но, как и положено, серебристый и вполне обычного веса.

Затем на столе появилась колба с желтоватой жидкостью. «Аш хлор» – пробасил лучший на факультете знаток математического анализа и аналитической геометрии даже среди преподавателей.

Другая скляночка, как и следовало ожидать, содержала «Аш Эн О Три». Далее у меня на глазах Лорд Винтер скрутил желтый ключ винтом, продемонстрировал, что с белым он такого фокуса проделать не может, хотя чуть-чуть погнуть инструмент ему удалось (см. выше про недюжинные физические данные доцента). Макнул желтый поочередно в каждую из баночек, дабы я убедился, что с ним ничего не происходит. Затем смешал две жидкости в пропорции три к одному.

– Достаточно. Можно не пытаться растворить в ней ключик, я верю, что он золотой. Но зачем все это представление?

– А теперь возьми вот этот, беленький, и нацарапай на нем что хочешь. Хоть слово из тех букв, хоть соотношение неопределенности Гейзенберга, – Григорий Владимирович протянул мне стержень из какого-то твердосплава.

Пожав плечами, я выцарапал около двенадцатимиллиметрового «уха» кривую пятиконечную звездочку.

– А теперь посиди тут с полчасика. Вон, Фихтенгольца полистай по старой памяти.

Зимка вышел, и я действительно со скуки принялся перелистывать затрепанный зеленый томик. Всегда любил матан.[1] Хоть и не пришлось его применять в жизни, все равно наука красивая.

Я как раз добрался до леммы Бореля-Лебега, когда дверь снова открылась. Только на сей раз это был не Григорий Владимирович, а Димка Бородаев, с которым мы сиживали за одной партой, занимались карате и собирали яблоки в колхозе. После универа встречались, но все реже и реже. Потом он, говорят, подался на родину на заработки. И вот на тебе – тут.

– Здорово, парнище! – я встал из-за Зимкиного стола и протянул ему пятерню.

«И кто-то камень положил в мою протянутую руку». Нет, конечно, не камень, а ключ. Гаечный. Желтого металла. Тяжелый. Чуть изогнутый. С надписью «Chrom wanadium». И криво выцарапанной звездочкой. Ежу понятно, что никаким литьем, даже сверхточным под давлением, такой копии не получить. Можно извратиться, попытаться изготовить дубликат вручную. Но не за двадцать минут. Хотя, если заранее сделать заготовку с таким же изгибом, а потом выцарапать рисунок… Но зачем?

Пока я крутил в руках злополучный инструмент, Димка вынул из кармана застиранных зеленых штанов блеснувший неожиданным серебром советский пятак («Будем проверять на реакцию серебряного зеркала или так поверишь, что чистый аргентум?»), и, кажется, рыболовное грузило, отливавшее красной медью вместо положенного тусклого свинца.

– Вы будете меня уверять, что нашли Философский камень?

– Молодец, эрудиция очень даже…, – заметил подошедший Зимка. – Только не все так просто. Это у алхимиков одного камня было достаточно, чтобы превратить хоть гору свинца в гору золота. На самом деле ФК (он так и сказал – «Эф Ка») быстро расходуется. На трансмутацию одного такого ключика надо около 500 киловатт-часов электроэнергии, да чтоб день новолуния, да чтоб твой кудрявый приятель подержался за провода, что-то там про себя бормоча…

Глава 2

Что, собственно, мы понимаем под магией?

Да то же, что в сказках и фэнтэзюхах написано – воздействие на окружающий мир силой сознания. Зимка предпочитал говорить об «информационном преобразовании». В подтверждение этому приводил все ту же трансмутацию. Дима как-то рассказал, что начинал с обычной ядерной физики, т. е. прописывал цепочку реакций деления и синтеза, на выходе которых из железа и прочих металлов должны получиться атомы золота. Подбирал цепочку долго – вариантов-то масса. Так, дескать, и вышел на легированную сталь, в которой уже заложены и хром, и ванадий, и прочие присадки. И сперва «приказывал атомам, на что расщепляться и во что слипаться заново, чтобы золото получилось». Это если вкратце. Правда, при попытке смешать те же ингредиенты в тигле и дать им приказ перестроиться ничего не происходило – в лучшем случае. О неудачах рассказывать мало кто любит, но по недомолвкам я решил, что ребята чуть было до термоядерной бомбы не доигрались. Поэтому и использовали в качестве сырья только индийские ключи да советские пятаки. А серебро, полученное, например, из двухкопеечных монет, оказывалось ощутимо радиоактивным. Зимка этому факту страшно радовался – как доказательству связи науки и магии.

– Вспомните демона Максвелла.[2] Сидит и силой разума нагревает воздух в одной половине сосуда, а в другой – охлаждает. Затраты энергии – только на то, чтобы двери открывать. Так и маг – головой всего добивается. А техник будет вслепую, напролом переть, нагревать-охлаждать. Сколько джоулей зря потратит…

– А все эти «трах-тибидох» и «снип-снап-снурре»? – как-то поинтересовался я.

– Заклинания в виде словоформ? Думаю, это какие-то области сгущения информации, информационные бомбы, дающие приказ то ли самой материи, то ли мозгу заклинающего.

– И кто их придумывал? И главное, как? Это ж сколько вариантов можно перебрать…

– Наука пока не в курсе.

Лорд Винтер активно пытался подключить к формулировке заклинаний компьютеры – как средства работы с информацией. Но пока безрезультатно.

Леша, впрочем, к информационной теории относился с прохладцей. И в доказательство швырялся шаровыми молниями. Ибо всячески позиционировал себя как человека, во-первых, практичного и приземленного, а во-вторых – слегка агрессивного. Для шарма.

– Я никого ни о чем не прошу. Сгущаю энергию из окружающего пространства – и вперед.

Действительно, в месте зарождения его огненных шаров возникали инеистые сгустки. А за огненным шариком, вопреки ожиданиям, тянулся шлейф не из дыма, а из пара и даже ледяных кристалликов – как инверсный след за самолетом. Сами же плазмоиды имели невероятно сложную структуру с какими-то вложенными сферами, по-разному заряженными и вращающимися в противоположные стороны.

– Ну ты ж просишь энергию сюда, в шарик, притечь?

– Это уже схоластика! И софистика! Эдак ты скажешь, что просишь ток протечь через нить накала лампочки, когда выключатель поворачиваешь! Зато у меня закон сохранения энергии не нарушается!

Действительно, в других магических опытах законы сохранения нарушались самым безбожным образом. Игорь, к примеру, посреди беседы как-то раз вдруг замолчал, посерьезнел – и нам на стол плюхнулась здоровенная, с метр длиной, живая и совершенно незнакомая рыбина, рыжевато-коричневая, покрытая очень крупной чешуей. «Запущен сей результат в Солове-реке…», – процитировала наших любимых Натанычей обалдевшая Эллочка.

– Это п…ц, – Леша выразил свое обалдение гораздо короче и емче, за что и получил неодобрительный взгляд Зимки и подзатыльник от Эльки.

Аквариума под руками не было, и рыбу срочно поместили в здоровенный ящик из нержавейки – остаток какой-то физической установки.

Глядя на мясистые парные плавники, похожие на ласты, я (нахватавшийся в свое время самых разных бесполезных знаний) предположил, что это целакант. Нехитрый запрос Яндексу показал всем мою неосведомленность в прикладной ихтиологии. Не без труда удалось выяснить, что в гости к нам пожаловал рогозуб, живущий аж в Австралии, в бассейнах рек Мэри и Бёрнет (наверное, тамошний аналог Соловы-реки). Рыба сама по себе диковинная еще и потому, что дышит и жабрами, и легкими.

Игорь признал, что на днях перелистывал Акимушкина[3] (у меня и брал), статья про двоякодышащих рыб его весьма заинтересовала. Но во время беседы ни про рыб, ни про Австралию он не думал, а словно бы испытал некое неудобство, «будто в кармане лежит что-то большое, и надо вытащить».

Следуя заветам незабвенного А. И. Привалова, мы прикинули энергию переноса и присвистнули. Потом решили прикинуть чуть точнее. Расстояние известно (хоть по прямой, хоть вокруг земного шара – великая вещь интернет), время тоже (раз рыба не издохла, пока летела), массу замерили на ближайших лабораторных весах. Присвистнули еще раз.

При этом никаких энергетических возмущений ни у нас, ни, по имеющейся информации, в Австралии зафиксировано не было.

Такие казусы немало огорчали Лешеньку, не утратившего веру в физику даже после приобщения к нашему «алфизическому мракобесию», как он сам выражался в легком подпитии.

Рассудительный Володя во время таких дискуссий неизменно говорил, что в сундук с надписью «магия» глупое человечество насовало чего попало, от первых вполне научных фокусов («телевизор для папуаса – совершенно магический объект») до выхода в иные миры, где и аборигены, и физические законы могут оказаться какими угодно.

Элька, которая, помимо работы с живой материей, активно занималась иллюзиями, то есть воздействием непосредственно на сознание окружающих, уверяла, что это тоже работа с информацией:

– Если я тебя сумею убедить, что это не иллюзия, а бутерброд с сыром, то ты его съешь – и ощутишь и вкус, и тяжесть в животе. И для тебя он будет существовать, хоть и появился на свет с нарушением закона сохранения – из ничего и ниоткуда.

– Постой, но какая же это работа с материей посредством сознания? Это уж прямо от мозга к мозгу… Бутерброда-то нет.

– Мысль материальна, слыхал? Для тебя бутерброд есть.

– Субъективный идеализм от Старика Хоттабыча, – бросил я в сердцах. Потом подумал и добавил: – Постой, а вообще-то этот бутерброд есть в природе?

– Для тебя, как для наблюдателя и пожирателя, есть. Ты ни по каким признакам не сможешь определить, что это была иллюзия – если она действительно безупречна. (Правда, я таких делать пока не умею.) А для меня его нет – ведь я знаю, что внушила тебе его существование.

– А откуда ты знаешь, что права ты, а не я? Может быть, бутерброд как раз есть на самом деле, а тебе кто-то внушил, что ты мне внушила…

– И так до бесконечности. Вторичные и третичные цепочки можно вешать до «не могу». Логикой тут не возьмешь. А вот если тебя долго кормить иллюзорными бутербродами, а потом произвести вскрытие…

– Ах, так вот зачем вы меня позвали…

Дело в том, что у меня способностей к магии не было. Вообще. Никаких. Ни полей не видел, ни «шепота электронов» не слышал. В общем, третьим глазом не дышал, воду в вино не превращал, в контакты с инопланетянами не вступал. И понять, нафига я нужен этой компании одаренных и увлеченных людей, не мог. Григорий Владимирович при первых встречах говорил, что я не восприимчив к магии, что, по прикидкам, должен «поглощать ману, как манную кашу». По-моему, это не подтвердилось: вредная Элька не раз пугала меня мелкими зелеными человечками, выскакивающими из-под стола, или кормила иллюзорной красной икрой (другие маги, поднаторевшие в воздействии на сознание и материю, на ее шалости не велись).

Я, конечно, не раз спрашивал ребят, как и почему они вдруг решили, что могут колдовать. Толком, если честно, ничего не добился.

– Понимаешь, – объяснял как-то Леша, пощелкивая длинными пальцами – представь, что в армии ты учился водить трактор. Потом лет десять за рычаги не садился, а теперь вдруг пришлось сесть за руль легковушки. Общий принцип тот же, какие-то воспоминания… Поэтому любые подсказки воспринимаешь легче, чем если бы совсем ничего не умел.

Алексей обожал автомобили – не как транспортные средства, а как явление, как вершину технической и дизайнерской мысли. Пока, впрочем, в его распоряжении был общественный, т. е. принадлежащий НИИЧаВо фургончик «Форд», изрядно потрепанный. Своей же тачки у Леши не было, несмотря на мечты. В финансовом смысле Зимка нас не обижал, хотя роскошным наше существование назвать было сложным. Но у Леши деньги не держались.

Эллочка, на мой взгляд, нашла более удачный образ. Вообще-то ее вызвать на откровенность было непросто. Симпатичная, спортивная – мастер по стрельбе из лука и разрядник по легкой атлетике – Элька обладала острым, как бритва, язычком. Что, впрочем, объяснимо: единственная девушка в компании молодых неглупых мужиков. Парней, пытавшихся к ней подкатиться, она срезала прямо на лету. («Головастый ты у нас. Особенно в некоторых местах» – одна из самых безобидных ее шуточек.) Но в тот раз она что-то разговорилась.

– Знаешь, на что это похоже? Словно в детстве, лет в пять-семь, жил в деревне, имел дело с лошадьми, учился на них ездить. А теперь приходится объезжать верблюда или, скажем, оленя. Упряжь совершенно другая, но навык того, как иметь дело с животными, остался. Ты понимаешь, что с ним можно подружиться, договориться, можно подчинить своей воле. Но в любом случае имеешь дело с живым существом, у которого свои хотения, свои слабости, на которых можно сыграть, свои капризы. А вот если ты вырос в городе, лошадь видел только по телевизору и мыслишь в категориях «нажми на кнопку, получишь результат» – ничего у тебя не выйдет.

– Намек, да? Ну, вырос я среди трамвайных путей. Так ты, по-моему, тоже не деревенская девочка.

– Нет. Коренная горожанка, бабушки-дедушки в селе нет.

– Так откуда у тебя эти воспоминания о лошадях? Или у Леши про то, как водить мистические трактора?

– А я откуда знаю? Помню, и все. Может, моя пра-пра-пра-бабка ведьмой была.

– Охотно верю. Ты тоже не ангел.

– Будешь обзываться – превращу в жабу. А если серьезно, то не знаю, почему вдруг и у меня, и у ребят проснулся дар, пришел ли он из прошлого, из будущего или вообще с неба.

Дар у каждого был свой. Элька занималась живой материей, Леша исследовал энергии (особенно в части «дать по морде ближнему своему с максимальным эффектом»), Зимка пытался подвести теоретическую базу. Друг друга при этом они ухитрялись понимать и даже учить, но у каждого сохранялась своя ярко выраженная специализация. Та же трансмутация лучше всех удавалась Димке, причем золото, повторюсь, получалось только из индийских гаечных ключей, а серебро – из советской мелочи, выпущенной до какого-то лохматого года (то ли 54, то ли вообще 35 – уже не помню). Себестоимость «сокровищ» – если посчитать электричество и другие специфические ингридиенты, о которых в прошлый раз умолчал Зимка – выходила немаленькой, так что сверхприбыльными эти «философско-каменные изыскания» назвать было нельзя. Правда, пока была возможность, электричество для этих целей мы подворовывали, не слишком мучаясь угрызениями совести: физики традиционно ставили энергоемкие опыты. Увы, нужные гаечные ключи с родины Рабиндраната Тагора в окрестных магазинах скоро кончились. А все прочие – советские, китайские, даже немецкие – почему-то не годились. Или не желали превращаться, или превращались во что-то уж совсем непотребное – в облачко едкой вонючей пыли, например. Димка и Зимка замучили всех знакомых спектроскопистов анализами металла, но так и не смогли понять закономерности. Удовлетворились «феноменологическим описанием». Мол, дело тут не в химии. А в чем именно – в форме исходного предмета, надписях на нем, месте или времени его появления на свет – про то, мол, дух Джузеппе Бальзамо ведает. Впрочем, это они нас, то есть сторонних наблюдателей, так утешали. А сами весьма маялись от невозможности «во всем дойти до самой сути». «Блуждаем впотьмах» – это была любимая присказка и Зимки, и его подопечных.

Тем не менее, немалое количество золотых ключиков наши «алфизики» наделали, что позволяло нам достаточно безбедно существовать, не слишком ограничивая себя в средствах на дальнейшие изыскания. Золото, конечно, приходилось сбывать с большими предосторожностями. Это только в сказках чародеи запросто отводят глаза бандюкам и налоговикам. Мы на свой счет не обольщались и пытались всячески обезопасить себя и не привлекать внимания ни «красных», ни «черных» (и те и другие в нашем благословенном городе в ту эпоху первичного накопления капитала действовали весьма активно). Но все же не убереглись.

Тогда мы уже перебазировались в один из корпусов НИИФТИ, благо, его как раз возглавил бывший декан факультета. Прикольный, к слову, мужик. Огромный, метра под два, и толстый, как Вячеслав Невинный, он, тем не менее, регулярно вызывал студентов на «соревнование в любом виде спорта, кроме подтягивания». Не знаю, соглашался ли кто, но пару раз я видел, как декан в одних трусах (то еще зрелище!) лупит футбольным мячом в стены факультетского спортзала. Грохот стоял, как при артподготовке, и штукатурка сыпалась. Чесслово, не вру! Звали его – приготовьтесь! – Владимир Ильич. Только не Ленин, а Лапиков. И дежурной шуткой на всяческих сборищах вроде ежегодного Дня физфака был диалог следующего содержания:

– Владимир Ильич, а почему это вы не на броневике?

– А вы покажите броневик, который меня выдержит!

Он стал директором НИИФТИ, когда у молодой незалежной державы денег ни на науку, ни на образование не находилось. Так что с удовольствием и по старой памяти сдал Зимке в одном из корпусов института несколько комнаток и кусок коридора, ведущий «к заднему проходу», как плоско сострил кто-то из ребят. Старые осциллографы и прочие научные железяки стояли там вперемешку с новыми компьютерами, которыми мы якобы торговали (в основном, конечно, занималась команда совсем другим, но время от времени в Володе или Лешке просыпалась коммерческая жилка – и приносила-таки живую копейку). По-моему, в этих торговых операциях Лапиков был в доле, и какое-то количество «алхимических» металлов тоже сбывалось через него. Несмотря на научное прошлое, у Ильича оказалась масса знакомств в самых разных кругах. Возможно, утечка пошла именно через экс-декана, хотя утверждать наверняка не берусь.

Мы с Володей как раз обсуждали очередные проблемы мироздания, когда за мутным, не мытым со времен развитого социализма оконцем прошуршал мокрый гравий под колесами мощного «жипа широкого», крыльями распахнулись черные дверцы (изрядно забрызганные щедрой и, поговаривали, слегка радиоактивной грязью), и ребята конкретной внешности вперевалку двинулись к нашему видавшему лучшие виды крыльцу. Пятеро, включая водилу.

– Атас, парни, – проговорил Володя и нервно вытер лоб платочком. Из всех нас Вовик был самым чистеньким и регулярно ходил на работу в костюме с галстуком, что служило источником постоянного подтрунивания: остальные, как и положено физикам с большой буквы «Фэ», предпочитали мятые джинсы и растянутые свитера. В них не в пример удобнее было лазать на карачках между столами, разыскивая упавшие ручки или включая штекера.

Хлипкая дверь – два слоя картона на рамочке из спичек – содрогнулась, жалобно звякнул засов, слишком мощный для такой слабой преграды.

– Пойду открою, – подобрался Леша и сунул в рукав пару тренировочных нунчак. Мы делали их, натягивая на деревянные палочки от детских кроватей куски вакуумной резины – толстостенной трубки белого каучука. Выходили мягкие, но увесистые «колбаски», менее травмоопасные, чем деревянные или эбонитовые. Последние мы тоже делали, благо институтские мастерские – под боком. Но в ход пока пускать не приходилось.

– Здорово, ынтеллигэнция! – с порога провозгласил высокий горбоносый кавказец. – Ленин завэщал дэлитцца.

– Способность делиться осталась только у простейших, – мгновенно ответил Дима. В свое время это была дежурная шуточка в голодной студенческой общаге: и первый тезис из области политической истории, и второй, биологический. Так что, думаю, у Димыча просто сорвалось с языка.

– Сам напросился! – рявкнул кавказец, рванул из кармана пистолет и передернул затвор. Не знаю, хотел ли он просто попугать или чего посерьезнее: то, что мы почти совсем не испугались, его здорово завело.

Пистолет глухо клацнул. Бандюк потемнел лицом, снова передернул затвор (на пол вылетел патрон) и еще раз нажал на спуск. С тем же успехом. После третьей попытки пистолет намертво заклинило, и больше признаков жизни он не подавал.

Поясню. По не вполне понятным причинам магия плохо уживается с техникой. В присутствии сильных колдунов, как мы выяснили опытным путем, многие механизмы отказываются работать – подвижные части клинит, смазка вытекает, провода отпаиваются, микросхемы перегорают, датчики перестают срабатывать или, наоборот, срабатывают самопроизвольно. К счастью, проявляется сие не всегда – иначе тот же Зимка не смог бы и на трамвае ездить – а только тогда, когда маг прилагает определенные усилия. Вернее, «расслабления», как говорили ребята. «Вроде как обычно держишь определенную мышцу в тонусе – сфинктер, например – а потом отпускаешь, и из тебя вытекает наружу», – выдал как-то Леша не вполне приличную, зато вполне понятную аналогию.

Шеф предложил этому феномену философское объяснение – сколь красивое, столь же неопровержимое на практике. Мол, магия и техника – это две разных формы воздействия на реальность, на материю (как мертвую, так и живую). Друг с другом они не дружат. Причем чем сложнее механизм, тем нелюбовь сильнее. «Ну, а про то, как в присутствии определенных людей приборы начинают ломаться или показывать черт-те что, вам любой экспериментатор со стажем расскажет», – подтвердил собственный тезис ГВ, который, правда, был теоретиком.

«Духа огня можно вызвать заклинанием или спичкой. Но когда тебя одновременно зовут к двум телефонам, самое правильное решение – накрыть голову подушкой и не реагировать», – так высокую философию на бытовой уровень переложил Володя. К слову, компьютеры из этого правила выпадали и неплохо работали в присутствии большинства из нашей компании. Версию о «почти разумности» компов Лорд Винтер обхихикал, но другой не предложил (его самого персоналки не любили и зависали, когда он за них садился, втрое чаще, чем обычно).

Так вот, пистолет – это достаточно сложное техническое приспособление, содержащее элементы как чистой механики («металл» или «камень» в магической традиции), так и химии («огонь» и «земля»). Неудивительно, что в присутствии трех «магистров», как, с легкой руки братьев Стругацких, наши ребята дурашливо-уважительно называли друг друга, злосчастная «волына» засбоила.

– Шли бы вы, ребята, по-хорошему, – мягко заметил Алексей, покачивая свободной «нунчакой».

Естественно, по-хорошему «ребята» уходить не захотели. Поэтому здоровенный бритый наголо амбал с татарскими чертами лица таки огреб тяжеленной вакуумной резинкой по лбу. Синяка такой удар обычно не оставляет (как и недоброй славы носок с песком), но звон в голове идет знатный – могу засвидетельствовать, как сам однажды получивший. Амбал теперь тоже мог – он стоял, приподняв руки, словно хотел схватить себя за уши, но на полпути раздумал.

Такого его коллеги, естественно, перенести не могли и дружно двинулись вперед, мешая друг дружке в узком коридоре, стены которого подпирали ящики со всякой всячиной. Мат стоял до потолка. Точнее, это я так сначала подумал. Потому что через секунду нецензурная брань (довольно неизобретательная) посыпалась из бандюков как горох. Дело в том, что у одного из них развязались шнурки, и он банальным образом клюнул носом, крепко приложившись боком о недружелюбный деревянный ящик военного зеленого цвета. У другого лопнул ремень на брюках. К довершению представления под ноги самым ретивым подкатилась, прочертив дорожку на плитке пола, ослепительная шаровая молния размером вдвое меньше футбольного мяча – и оглушительно бумкнула, распространив крепкий запах озона. Вреда такой «свечик» нанести мог не более, чем петарда, но на неподготовленного человека действовал неслабо. Подействовал и на этот раз.

– Ловить вам тут, пацаны, нечего. А в следующий раз мы ждать не станем – и подкинем такой гостинец прямо в «жип». Выйти не успеете, сразу воспарите, – пообещал Леша.

– Мы люди серьезные, занимаемся серьезными вещами для еще более серьезных людей. И не любим, когда нам мешают, – пробасил Зимка, который, как я понимаю, и запустил «свечика». – По большому счету ясно, что вы сами не понимали, зачем сюда пришли. Так вот, и не понимайте дальше. Целее головы будут.

Для пущей понятности объяснения он поднял с пола здоровенный кусок арматуры (по-моему, его принес кто-то из нападавших да выронил в суматохе) и свернул аккуратным кренделем: «Вопросы еще есть?».

Вопросов не было.

Глава 3

В Новосибирске мое купейное одиночество было нарушено. Подсел Андрей, парень лет 25, темноглазый и темноволосый, курносый – таких скорее встретишь в Центральной Украине, а не на просторах Сибири. Сперва он показался мне не то чтобы худым, но каким-то тонкокостным, астеничным. Потом я понял – это из-за ростса (его 185 см с трудом помещались на вагонной полке). Ибо плечики у Андрюши были отнюдь не узенькими, а рельеф бицепсов и прочих дельтавидных под тоненькой футболкой вызвал у меня легкую зависть. Не Шварцнеггер – скорее что-то от Брюса Ли. Из багажа при нем был только новехонький брезентовый «Ермак». Интересно, в каких похоронках отыскал? У нас все магазины давно торгуют рюкзаками с «пенковыми» вставками под спину, а не этими допотопными алюминиевыми «кроватями». За «кровать», т. е. за станок рюкзака, был наискосок засунут кусок пластиковой трубы. Или короба для проводки – я не разглядел, а Андрей резво снял рюкзак и попытался засунуть на третью полку. Хотя нет, третья полка бывает в плацкартных вагонах, а в купе это, скорее, ниша, багажный ящик как потолком. В любом случае, попытка успехом не увенчалась. Ни силушкой, ни ростом парень обижен не был, но вагоностроители явно не рассчитывали на столь габаритные рюкзаки: «станкач» влазить на полку не хотел, упираясь в потолок брезентовым брюхом.

– Да поставьте его в проходе. И вещи доставать будет проще, – предложил я.

Андрей поблагодарил, вынул из рюкзачных недр спальный мешок и кой-какую одежду – и мы, положив «кровать» на бок, сунули похудевшее изделие советской спортивной промышленности под столик.

Спутником он оказался как раз по мне. Не слишком говорливый, но и не абсолютный молчун. Любитель ненаучной фантастики и вообще литературы, немного компьютерщик, немного технарь, немного турист… Направлялся он, как оказалось, в те же края, что и я. С этакой туристическо-этнографической целью.

Наверное, пришла пора рассказать и о цели моей, с позволения сказать, экспедиции.

Дело в том, что никто из наших, уходя, не сказал, куда собирается. Все они стали слышать Зов. Не знаю, делились ли «магистры» подробностями друг с другом, но мне ничего не сказал ни один. Ничего, кроме того, что появился на Земле маг «не чета нам-самодельщикам», и собирает он всех, кто ему нужен, для великого дела. «Понимаешь, человечество зашло не туда. И наша задача – заложить основы новой цивилизации», – так, прощаясь, объяснял мне Володя. Причем без пафоса, но и без обычной своей иронии – словно о решении математической задачи говорил.

Уезжали в одиночку, оставив жен и детей (у кого были) с обещанием пригласить к себе попозже, когда на новом месте обоснуются. Правда, Леша к этому времени успел развестись (чему я был даже рад – его Витку, вульгарную и нахальную, никто из нашей компании не любил) и просто ушел, оставив ей квартиру.

Никто из оставшихся родственников и знакомых о судьбе близких не волновался. А тот факт, что никаких контактов – ни адреса, ни телефона, – уходящие не оставляли, родня воспринимала совершенно спокойно.

– Понимаешь, Сережа, – говорила мне Людмишка, Димкина жена, – я просто знаю, что с ним все будет хорошо. Он обещал прислать человека с письмом – и пришлет. Сказал, что заберет нас, как только устроится – значит, заберет. А куда и когда – уже не так важно.

Я, честно говоря, обалдел. Люда осталась с пожилой мамой, десятилетней Светой и двухлетним Вадиком на руках. Их семью я помнил еще по студенческим временам. Людмишка, несмотря на внешность олененка (крохотная, худенькая, большеглазая и тихая, особенно в чужой компании) держала Димку в ежовых рукавицах. Главой семьи была она, ей принадлежало последнее слово в вопросах покупки компьютера или устройстве турника в коридоре («Портит внешний вид!»). И вдруг такая старообрядческая покорность мужу!

Конечно, многие из наших могли заморочить голову неподготовленному человеку (и неизвестно, чего тут было больше – магии или практической психологии, занятия по которой у нас тоже были). Но – неподготовленному, незнакомому, а не тому, с кем бок о бок прожил не один год. Людмилу можно было угостить «вареньем из выдуманных абрикосов», но отпросить Димку на недельную командировку порой никакая магия не помогала…

Так вот, я и решил выяснить, куда это господа магистры отправились и как там живут.

Я до сих пор не знаю, зачем влез в это дурацкое «расследование». В конце концов, взрослые люди, сами решают, как распорядиться собственной жизнью. На зомбированных (ух, как не люблю я это словечко из арсенала журналистов-антирелигиозников!) ребята не походили. Уходили спешно, но радостно. И при этом совсем не выглядели экзальтированными фанатиками. Со стороны – люди были довольны тем, что, наконец, нашли дело по душе, что могут приложить открывшиеся способности и умения к чему-то стоящему. А у меня на сердце скребли кошки. Размером с добрую рысь. Да, рушился привычный мне мирок. Но, чего греха таить, своим я в нем не был. И завидовал порой ребятишкам-колдунишкам. А кое-кто из них (так мне, по крайней мере, казалось), жалел меня. Мол, «славный парень, но не дано ему…».

И все же я решил докопаться до правды в этой темной истории. Благо других вариантов того, как распорядиться жизнью, не видел: искать работу я не умел, да и делать толком ничего не умел тоже; родители до сих пор вкалывали на заводе, куда пришли еще со студенческой скамьи, и радовались своей востребованности. Семьей я так и не обзавелся. Кое-какие деньги в нашей осиротевшей конторе водились, на мое расследовательское мероприятие должно было хватить.

Прежде, чем нестись «на край света друзей выручать», пришлось основательно поработать головой. И руками – барабаня по клавиатуре и ворочая мышкой. Все же интернет – великая вещь! (Кажется, я это уже говорил?) Конечно, прямых ссылок там не было. Но работа с рассеянной информацией – это был один из излюбленных коньков Володьки! Только за его «теорию построения вероятных и невероятных допущений», думаю, любое КГБ или ЦРУ заплатило бы не один миллион. Или пулю в голову изобретателю – это как повезет. В любом случае, Вовчик не делился этой методой с сильными мира сего, а пытался приспособить к магическим техникам. Ну, а мне, сирому, пришлось довольствоваться техникой обычной. Не буду утомлять вас хитросплетениями из математики, логики и интуиции. Цепочка рассуждений была примерно такова. Если это действительно сильный маг, то обосноваться он должен не в большом городе – иначе побочные следы магических экспериментов так или иначе вылезут наружу. В дальнее зарубежье никто из моих, с позволения сказать, коллег, не выезжал: по словам их близких, не было хлопот ни с визами, ни с загранпаспортами. Конечно, аргумент так себе – близкие могли не знать о таких приготовлениях. Важнее было другое – письма. По паре штук успели написать родным и ГВ, и Вовчик, и Леша… Письма пустые – «у нас все хорошо». Обратного адреса не было ни на одном, но штемпеля на конвертах присутствовали только российские, хотя разброс впечатлял – от Иркутска до Краснодара.

А еще я побывал на Игорешкиной квартире. С самым натуральным обыском. Игорь снимал жилье у престарелой супружеской четы, которая к нему очень хорошо относилась и была весьма огорчена его уходом. Я поговорил с ними, не слишком удаляясь от истины: дескать, друг уехал, не сказамши, куда, вот хочу попытаться его найти. Супруги меня знали не первый день, поэтому дали порыться в Игоревых бумагах. И не зря. Я нашел карту. Нет, не сокровищ Флинта. Обычная ширпотребовская карта Республики Хакасии. Игорь, насколько я его знал, ни туризмом, ни алюминиевой промышленностью никогда не интересовался. Карта же была издана полгода назад, а куплена за месяц до его спешного отъезда – педантичный донельзя (что служило неиссякаемым источником шуток), Игореша не выбрасывал чеки. Так что бумажку магазина «Картография» с датой и адресом я нашел. Судя по этой потертой ленточке с синими буковками, покупал Игорь несколько карт: Красноярский край, Алтайский край, какие-то туристические схемы Горного Алтая и Западных Саян, Прибайкалья… А в самом магазине вспомнили и покупателя, и то, что карты для него пришлось специально заказывать. Сумма покупки тоже впечатляла: типографическая (пардон, топографическая) продукция соседнего государства у нас стоила раз в пять дороже, чем карты незалэжной Полтавщины или Херсонщины.

Так что зацепки у меня были. Хлипенькие, но были. Именно в тех местах обосновались лет десять назад последователи странного общественного движения. Религиозным в чистом виде оно, вроде бы, не было, хотя бы потому, что селились там граждане самых разных вероисповеданий, от староверов до мистиков-экстрасенсов. Селились и пытались вести общинное хозяйство, переходя на самообеспечение самого патриархального толка. Именно последнее меня и насторожило. Ежу понятно, что экономически невыгодно сейчас выращивать лен и превращать его в одежду, используя технологии пращуров. Гораздо проще купить готовые тряпки на секонд-хэнде или одном из многочисленных китайских рынков. На тот случай, если уж приспичило самовыразиться в покрое и вышивке, можно покупать готовые же ткани с нитками и шить. А жители этой «Солнечной общины» умудрялись и обшивать себя, и кормить, и строить дома, и заниматься разными художественными промыслами – от резьбы по дереву до странной в этих краях чеканки. Металл, правда, сами не лили, но инструменты ковали вовсю. Почему я их заподозрил? Потому что изучил с десяток подобных начинаний, имевших место на территории как бывшего Союза, так и Европы. Кто только не пытался построить микрокосм – от последоваетелй какой-то «Золотой ветви» в Швейцарии до православных монахов на Русском Севере. И везде дело заканчивалось пшиком, агрессивная технократическая цивилизация перемалывала ростки альтернативного почвеничества. В лучшем случае – удавалось выстроить островок пасторальности, связанный с окружающим миром крепкими узами товаро-денежных отношений. А у этих «солнечников» все получалось. «Не без чертовщины», – интеллигентно подумал я и пошел покупать билет на поезд «Киев-Владивосток».

… Сибирь не впечатлила. По крайней мере, Западно-Сибирская равнина: битые сутки пейзаж за окнами не менялся – то ли заболоченные луга, то ли просто болота до самого горизонта, из них кое-где торчат остовы мертвых берез, обглоданных ветрами. Да еще погода унылая: мелкий дождичек, чернивший крытые тесом срубы в немногочисленных деревнях. Сами деревни тоже не радовали: скучные дома под двускатными крышами, покосившиеся заборы, грязные худые коровы на грязных кривых улицах. И всё в серой гамме – крыши, стены, дороги, заборы, одежды туземцев, их лица…

…И я, и Андрюша сошли с поезда в Красноярске. В этом не было ничего удивительного: крупный транспортный узел, откуда можно добраться и до знаменитых Столбов, и до саянских красот… Вот только чем дольше смотрел я на Андрея, тем меньше мне он напоминал туриста или иного представителя бродячего племени. Типичный городской молодой человек. На романтика, решившего смотаться «за туманом и за запахом тайги», он тоже не походил. Равно как и на адепта одной из новых религий, ищущих спасения в лесной или деревенской жизни. Как-то так получилось, что за два долгих дня в одном вагоне мы почти не говорили о том, куда и зачем едет каждый из нас – так, парой слов перекинулись. Мне по понятным причинам не хотелось об этом распространяться, может быть, поэтому я и не расспрашивал соседа по купе.

И даже когда мы отправились брать билеты на один и тот же местный поезд, я ничего не заподозрил. У кассы выяснилось, что едем снова до одной станции со странным для Сибири названия Ананасовка. В такие совпадения я уже не верил. Поэтому подумал, что цель у паренька сходна с моей, а работает он в какой-то силовой структуре – МВД, КГБ, ФСБ или как там сейчас называется российская охранка. Причем – судя по возрасту – едет он туда именно что «просто посмотреть», разнюхать и доложить начальству, чем это во глубине сибирских руд занимается странный народ. Не замышляет ли антигосударственный переворот, не расхищает ли недра, не производит ли товар в обход налоговой… За чем там еще следит в нынешние времена всемогущая и всепроникающая Контора?

…Не люблю плацкартных вагонов, но других до Ананасовки не ходило. Типичный «поезд местного значения» – полки забыли, когда были оббиты дерматином, и бесстыдно демонстрировали дощатую основу. О выдаче постелей никто не вспоминает, слой грязи на полу приближается к сантиметровой отметке. Ко всем прелестям один туалет закрыт намертво, на двери другого не работает задвижка. И пассажиры под стать – небритые подвыпившие мужики, тетки явно торгового вида, щедро пересыпающие свою речь матерщиной, мать с плаксивыми по причине позднего времени суток детьми… Правда, все на удивление неагрессивны, даже приветливы к «нездешним, небось». Нам достались верхние полки, но две женщины сами предложили запихать багаж в ящики под нижними. Ананасовку проезжали в 4 часа утра, тетеньки ехали дальше, так что нам пришлось бы их поднять среди ночи, чтобы вытащить рюкзаки. Я честно известил их об этом милом обстоятельстве, но их оно не смутило. Ну как же, «люди на наши красоты приехали посмотреть». (Впрочем, Андрюшин «Ермак» так и не влез под лавку и остался скучать под столиком). Мне, городскому жителю-космополиту, было в диковинку наблюдать такую непоказную, но явную гордость людей за свой край. Говорили местные тоже на каком-то своем наречии. То есть по-русски (и даже слишком), все слова знакомые, а рисунок речи другой. К примеру, пацан лет восьми, сидя за столиком на боковом месте, изо всех сил размахивал ногами, время от времени задевая сапогом брата года на два старше. А тот на каждое касание отвечал «Ну не марай меня!». У нас бы сказали «Не пачкай»…

В самой Ананасовке, впрочем, впечатление от местных жителей нам подпортили. И очень сильно. Сошли мы с поезда в 4 с копейками, т. е. в то время, когда отправляются спать даже самые заядлые ночные гуляки. Но нас ждали. Не факт, что именно нас, но группка агрессивно настроенных молодых людей то ли под газом, то ли под кайфом обнаружилась сразу у перрона. Нам был озвучен нехитрый тезис «понаехали тут», обильно приправленный довольно неизобретательной бранью. Второй тезис – «гони бабки» – тоже прозвучал, но как-то вяло. Похоже, ребята сами не знали, чего хотят – денег или драки. Было их человек десять, что, согласитесь, многовато для двоих парней, к тому же сонных и согнувшихся под тяжестью рюкзаков.

– Шли бы вы, ребята, спать, и нам не мешали. Время вон какое, – как можно миролюбивее сказал я, не надеясь, впрочем, на адекватный ответ.

– Ты… кому это сказал! – качнулся вперед долговязый коротко стриженый парень с тяжелой, как у питекантропа, челюстью. Длинные руки его свисали вдоль туловища совсем по-обезяньи, пальцы доставали до самых голенищ грязнейших кирзачей. Правая кисть нырнула в сапог и извлекла здоровенный грубо сделанный «свинорез» с клинком сантиметра три в ширину и добрых 20 в длину. В предутреннем свете я почему-то особо ясно разглядел, что лезвие все покрыто мелкими язвочками каверн. Питекантроп махнул ножом в мою сторону, стараясь скорее пугнуть, чем задеть. Я отшагнул вбок, как бы невзначай оттирая тяжеленным рюкзаком одного из местных, которые, кажется, пытались взять нас в полукольцо и прижать к стене какой-то станционной будки. Хорошая вещь пряжка-самосброс. И я молодец, поставил их не только на поясной ремень рюкзака, но и на лямки, хотя там традиционно обходятся обычными трехщелевками. Сейчас пояс, к счастью, застегнут не был, а лямки отщелкнулись в полсекунды. Тяжеленный мешок рухнул прямо на ноги щуплому низкорослому пареньку со злым желтым лицом. Будь я один, наверное, просто попытался бы дать деру – хотя бы разорвать дистанцию, а там по обстоятельствам. Увы, я, несмотря на неплохую подготовку, терпеть не могу драться. Даже зная, что могу надавать по ушам противнику и что он это более чем заслужил. Психологическая атмосфера кулачного выяснения отношений действует на меня самым нехорошим образом. В детстве и даже подростком во время драки я начинал банально реветь. От ощущения какой-то вселенской несправедливости, что ли, обиды на мир за его агрессивность, за то, что кто-то может хотеть побить меня, такого доброго и хорошего. Леша долго пытался «переключить» меня: мол, драка – это такая работа, не более. Видимо, придется теперь переключаться самому и работать. За себя и, возможно, за того парня.

Не пришлось. «Тот парень» – Андрюша, естественно, – оказался ох как непрост. Я даже сперва не понял, что произошло: что-то мелькнуло, звякнуло, кто-то глухо вскрикнул, заматерился – и вдруг затих на полуслове.

«Ермак», благо владелец нес его на одном плече, углом рамы впечатался в скулу кому-то из нападавших. Сбрасывая рюкзак, мой спутник успел выхватить из-за станка так удививший меня кусок пластиковой трубы и теперь стоял, упираясь концом отточенной стальной полосы в горло Питекантропу. Под ногами у меня лежали обломки ножа. Гопники замерли: вряд ли в Ананасовке когда-нибудь видели шпагу иначе как в кино про мушкетеров. Самый смелый попытался зайти сбоку – и отпрыгнул, вскрикнув по-заячьи, когда клинок стремительным взмахом оцарапал ему лоб. Умно, к слову – теперь парень в любом случае выведен из списка действующих лиц: кровь, заливающую глаза, придется постоянно вытирать. Еще один дернулся уже с моей стороны – и получил по пальцам импровизированной нагайкой из куска репшнура с маленьким карабином на конце. Попробуй докажи, что это оружие. А рука у пацана будет болеть минимум неделю – и хорошо, если обойдется без трещины в кости.

– Повторяю, ребята, шли бы вы спать, – как ни в чем не бывало сказал Андрей, и перенес шпагу от питекантропского горла к роже. В левой у него были импровизированные ножны, которые покачивались угрожающе. Ей-богу, не знаю, как может излучать угрозу такой, в общем, мирный предмет, как кусок пластикового короба, но впечатление было, словно смотришь на голову кобры, стоящей на хвосте.

– Медленно, без резких движений, положите оружие на землю и отходите, – скомандовал я.

Они наклонились – слаженно, синхронно, как хорошие танцоры – а потом так же слаженно бросились на нас. Дальше помню отдельные фрагменты. Андрюша блокирует скрещенными шпагой и ножнами чью-то дубинку. Мне в голову летит нога, я приседаю и отвечаю кулаком в пах. Перекатываюсь по земле, уходя от здоровенного бугая с колом… Слева мелькает легендарная «колбаска» – узкий кожаный мешочек, набитый монетами (опять-таки не докажешь, что оружие). Но у меня в левой руке уже зажат нож, наверное, подобрал, пока катился. Нож выписывает вокруг «колбаски» сложную кривую – и кожа лопается, рассыпая веер пятачков… У Андрея на спине кто-то повис, кто-то другой выдирает у него шпагу. Бросаюсь на выручку, не успеваю – меня перехватывают по дороге. Просто, без изысков, врезаю по скуле кулаком, на который, как кастет, надет карабин. Кулак соскальзывает, мой противник на голову выше меня и вдвое тяжелее, но его инерция играет против него же – он натыкается зубами на выставленный мною локоть и ошалело трясет головой. Андрюша уже справился сам, выскользнув из-под двух нападавших и впечатав их друг в друга. Но остался без шпаги – ее перемотанный синей изолентой эфес виднеется из-под лежащего тела. Доставать некогда, и очередного бандюка с дубиной он встречает только ножнами. От пластика летят осколки, но удар отбит, а следующим движением пластиковая труба острым обломанным краем располосовывает щеку нападающего… Рефлекторно приседаю, и через мою спину перелетает еще один не в меру ретивый абориген. Чуть помогаю ему в полете – и голова агрессора вспахивает негостеприимный гравий местного проселка. Мельком оглядываюсь – в радиусе пяти метров никого, кроме нас с Андреем – и слышу собственный крик: «Ложись!». Сам, впрочем, выполнить команду не успеваю, падаю на четвереньки. Грохнуло откуда-то слева. Поворачиваю голову и вижу Питекантропа с обрезом в руке. Обрез двуствольный, жду второго выстрела, как-то между делом понимаю, что дальше может быть совсем плохо. Но второго выстрела нет. Вместо этого под ногами у стрелка оглушительно сверкает. От грохота закладывает уши, Питекантропа подбрасывает вверх и влево. Словно в замедленной съемке вижу, как он валится на спину, ломая пыльные придорожные кусты, как с его ноги слетает здоровенный разношенный «кирзач», как кувыркается и падает на рукоять обрез, выплевывая-таки в небо вторую порцию картечи.

– Ходу! – Андрей дергает меня за рубаху на плече. Бледный, лицо исцарапанное, в бисеринах пота, но, кажется, целый. Я вскакиваю, отыскиваю взглядом рюкзак (не бросать же!), подхватываю, защелкиваю пряжку на одной лямке – и мы несемся сломя голову сперва по дороге, потом по какой-то тропинке, потом и вовсе без дороги сквозь частый подлесок, что обычно растет вдоль железнодорожного полотна. Едва не ломаем ноги, перебираясь по мшистым осклизлым валунам через неширокий, но очень холодный ручей. Я хоть могу хвататься за ветки, а у Андрюши обе руки заняты: в одной ножны, в другой шпага (подобрал-таки, причем уже после того, как надел «Ермак»). Бежать с увесистым рюкзаком на одном плече – удовольствие намного ниже среднего, но мне совсем не улыбается перспективы разбирательства с местными властями: канонада наверняка перебудила всю Ананасовку, и блюстители порядка явятся на место происшествия. Вряд ли пальба и взрывы между четырьмя и пятью утра считаются тут нормальной практикой: не Чечня, как-никак, хотя и дикий край.

Впрочем, эти мысли проходили по краю сознания. Потому что, в основном, занимали его два вопроса. Первый. С чего это я так развоевался, ежели на тренировках шел максимум на «три с плюсом»? Двух безоружных гопников средней комплекции в подворотне я бы еще раскидал. Тут их было куда больше, да с оружием, а я словно знал, что делать. Один фокус с разрезанной на лету «колбаской» чего стоит… А уж как я почувствовал, что в нас собираются стрелять…

И второй. Кто такой Андрей? Ибо ни на какую подготовку в ГРУ или ЦРУ нельзя было списать шаровую молнию, запущенную под ноги Питекантропу. Это был не безобидный «свечик», а полноценный «громобой», да еще четко выверенной мощности – минимальной, чтоб не покалечить. И бросил его Андрей не во врага, а под ноги, успев загнать под землю сантиметра на четыре. У нас такие штучки мог проделывать только Зимка, да и то готовился минут по пять, а то и по двадцать. И не всегда получалось.

– Ну что, передохнем? – выдохнул я, когда мы отмахали километра полтора от места стычки – сперва бегом, потом быстрым шагом. Слишком быстрым. Рубашка (точнее, то, что от нее осталось после катания по земле и забега по пересеченке) – хоть выжми, и на запах пота охотно кинулась вся окрестная кровососущая дрянь. А ее было совсем немало. Пришлось срочно лезть в рюкзак за штормовкой, репеллентом и накомарником. А потом – еще и за брезентовыми рукавицами – местные комары были раз в пятьдесят злее и многочисленнее своих украинских сородичей. Андрюша попытался было погонять их какой-то ультразвуковой пищалкой, но кровососы, видать, попались глухие, так что он был вынужден последовать моему примеру и закутаться с ног до головы. Экипирован на этот случай он был, к слову, получше моего: вязаная из толстенных х/б ниток рубаха крупного плетения, поверх которой надевалась какая-то хламида из парашютного шелка. Комар не прокусывает, а тело дышит куда лучше, чем через нейлон.

– Ну, выкладывай, – предложил я, отдышавшись и хлебнув водицы из так кстати подвернувшегося ручейка.

– Чего выкладывать-то?

– Брось прикидываться валенком. Если твою шпагу еще можно списать на детскую любовь к Дюма и детскую же спортивную школу, то метанию «громобоев» ни в одной ДЮСШ, по моим сведениям, не учат.

– «Громобоев?» Вас ист даст «громобой»?

– «Громобой» – один из видов «шаромолов», то есть квази-шаровых молний. Плазмоид. Способен нести в себе, предположительно, до 20 мегаджоулей энергии, растрачивая ее на перемещение в пространстве со скоростью до 600 м/с и почти мгновенно высвобождая при столкновении с твердым препятствием. На создание стандартного плазмоида диаметром до 5 см обычно уходит… – я остановился, поймав себя на том, что цитирую один из рефератов по «оборонной магии» – так то ли в шутку, то ли всерьез называл свое увлечение Леша.

– А, ты про фаербол… Ну да, это я его запустил. Другого выхода не было: шмальнули бы в нас из второго ствола – и хана. А ты молодец, предупредил вовремя. Как успел? Ты же почти спиной стоял.

– Сам не знаю, – буркнул я. – А почему ружье… Ну то есть обрез… сработал в присутствии мага? Огнестрельное ж оружие не любит магических полей.

– Ты и это знаешь? Ну, во-первых, поля у меня с гулькин нос, да и то я под вуалью спрятал. Во-вторых, все же расстояние – напряженность поля падает чуть ли не экспоненциально.

– Степенным образом, – машинально поправил я. – Куб плюс три на шестую степень…

– И каким же это датчиком вы мерили? Впрочем, не важно. А в в-третьих, это ж тебе не автомат Калашникова и не «Беретта», а обычное охотничье ружье, примитивное до ужаса. Там и ломаться-то нечему. Я, правда, рассчитывал, что порох или сразу сдетонирует, в момент подрыва фаербола, или уже не загорится вовсе, когда откат пойдет. А эта чертова лупара все-таки выпалила. Наверное, откат в землю ушел. Оно и лучше – глядишь, не засекут меня.

В общем, вы уже поняли – Андрей оказался магом. В Новосибирске у них был «кружок» вроде нашего. И тоже бывшими физиками основанный. Правда, наши ребята шли ощупью, опираясь на «наитие» и параллели с наукой. Да еще пытались использовать письменные источники – рылись в библиотечных хранилищах, прочесывали легенды и сказки («сакральное знание», «память поколений» и тому подобные словеса) и даже современные книжечки по оккульным наукам, большинство из которых оказывались сущей мурой. В лучшем случае удавалось найти какие-то намеки, идейки, которым тут же, впрочем, отыскивались аналогии из менее секретных отраслей знания. А в Новосибирске отыскалась Традиция. Даже несколько. Был бы я писателем – целый бы роман написал с Андрюшиных слов. Вроде бы по делу декабристов загремел в Сибирь некий дворянин из обрусевших немцев, семья которого не была чужда алхимическому знанию. И влюбился он на сибирской земле в прекрасную туземку, оказавшуюся дочерью шамана. Точнее, кама. И сошлись Восток с Западом. То есть тесть-туземец сперва попытался с помощью колдовства убить дерзкого чужака, покусившегося на его сокровище, но встретил достойное сопротивление, заинтересовался, зауважал, а потом и секретами делиться стал. (Меня, честно говоря, смущала эта история, отдающая дешевым телесериалом. Андрей не настаивал, что так все и было. Мол, это легенда, как слышал, так и рассказываю, а верить или не верить – твое личное дело.) Потом, когда уже при Александре Втором декабристов простили и разрешили вернуться в Петербург, дворянин этот со своей женой-туземкой расставаться не стал, остался в Сибири, и потомкам своим тайное знание передал. Кто-то из них и осел в Новосибирске. Пардон, Новониколаевске.

А уже при недоброй памяти Иосиф Виссарионыче в те же места попал в ссылку старый раввин (вернее, бывший раввин), которого по недогляду взяли в школу учителем математики. А в школе учился отпрыск того самого шамано-алхимического рода. А раввин, как оказалось, что-то смыслил в Каббале, и на одном из родительских собраний разговорился на оккультно-мистические темы с отцом того самого отпрыска (ныне – седоголового старика, возглавляющего новосибирское общество «альтернативной натурфилософии»).

Еще в советские времена был при тамошнем физическом НИИ отдельчик, который официально занимался чем-то твердотельным, а неофициально – магией. Но при совке, по неизвестным причинам, магия почти спала. То есть проявлялась совсем слабенько – спичку на расстоянии зажечь, потерянные ключи найти… А сейчас стала пробуждаться – то есть способности появились у многих людей. А у тех, у кого были раньше, резко усилились.

– Слом эпох во всех смыслах, – явно повторил чужое высказывание Андрей. – Политика, экономика, мистика – это все проявления одного и того же глобального явления. Наверное, цивилизации пора менять направление…

– Та-а-к… Где-то я это уже слышал. «Систему надо менять, сказал сантехник». А сюда ты ехал, чтобы найти того, кто точно знает, куда и что менять?

– Почти. Но не совсем.

Новосибирские маги-чародеи тоже стали слышать Зов. И один за другим покидали насиженное местечко, отправляясь в неизвестном направлении. Правда, если у нас ушли все, то из Андрюшиных товарищей – только четверо. Остальные либо не поверили, либо успели защититься он назойливого долбления в подкорку. А сам Андрей ничего не слышал. Хотя кое-какими магическими навыками, в отличие от вашего покорного слуги, обладал. Вот и послали его на разведку.

– Ну и что будем делать, господин магистр? В деревню после утренней канонады лучше не соваться. Наверняка местная милиция на ушах стоит. А мы с тобой парочка приметная, даже если разделимся, все равно вычислят нас, приезжих, в два счета.

– Для этого надо хоть с кого-то наши приметы снять. Я бы на месте этих ребят сейчас залег на дно и не отсвечивал. Благо, серьезно никто из них не пострадал – так, синяки-порезы-ссадины. Тут мы с тобой молодцы, я даже не ожидал, что удастся без жертв…

– Да, а ты мне там не помогал?

– В смысле? Помогал, конечно, как и ты мне.

– В магическом смысле. Уж больно ловко я нескольких приголубил. На самом деле я так не умею. Может, есть какое заклинание, усиливающее реакцию или навыки рукопашного боя?

– Вообще есть, только я его не накладывал. Да и нужно на это дело не менее получаса, не считая приготовлений.

– Странно. А еще странно то, как эти ребята себя вели. Любая шайка после первого щелчка по носу предпочла бы отвалить. Хотя бы на время, чтоб потом кинуться из-за угла. Эти в атаку пошли сразу же и слаженно, как греческая фаланга.

– Ты хочешь сказать, что их «вели»?

– Не знаю, вам, магам, виднее.

– Что значит «вам, магам»?

– Да то и значит, что я во всей этой колдовской тряхомудии не бельмеса.

– Необученный совсем? – кажется, Андрей мечтал завести ученика, да возможности не было.

– Неспособный совсем. Вот приходится мозгами шевелить, раз иного не дано. Поэтому предполагаю, что пытались нас остановить, натравив местную шпану. Не вышло, поэтому велик шанс, что попытаются продолжить при помощи местных сил охраны правопорядка: кто-то из братков, вопреки всему, пойдет к дяде милиционеру и нажалуется. Дескать, налетели злые коршуны, один высокий и с рюкзаком на спинке от кровати, другой пониже, но с обрезом. Чуть не убили, помогите, дяденька, злодеев найти. Допереть, что мы приезжие и Ананасовка для нас – станция пересадки, много ума не надо. Так что на вокзале, автобусной остановке и в порту (если таковой имеется на местной Каменке), будут нас ждать.

– Логично. Чего делать будем?

– А я знаю? В лесу заночуем и появимся в Ананасовке на сутки позже: дескать, только что приехали.

– Не пройдет. В любой базе данных есть фамилии пассажиров.

– Даже на электрички? Тут же и электрички ходят.

– На электрички, пожалуй, нет, – признал Андрей.

– Слушай, а ты личины на нас наложить сумеешь?

– Сказок начитался? Одного-двух таким образом можно обмануть, но не целую деревню. Да и не шутил бы я с магией, раз на нас охота идет. Слушай, а может, у тебя просто паранойя разыгралась?

– Да уж лучше бы паранойя. Есть еще вариант обойти Ананасовку по дуге и ловить на шоссе попутку.

– Точно! Только не отсюда, а сюда.

– Сюда?

– Ну да! – Андрей встал и прошелся по полянке взад-вперед. – Мы возвращаемся из турпохода. Вот смотри…

Он полез в клапан рюкзака и, повозившись, вытащил карту.

– Из Ананасовки идут три дороги. Нам нужна средняя. А мы сейчас примерно здесь, – он ткнул хвоинкой в зеленое пятно рядом с деревней. – Можем выйти на правую дорогу, по ней ездят на Лбышки. Это место такое, выход скальных пород, где время от времени гуляют красноярские скалолазы. Не слишком популярный маршрут, Столбы ближе и интереснее… Так вот, мы с тобой были на Лбышках и возвращаемся! Никто не подкопается. Только придется сперва протопать по дороге километров 20, а потом уже ловить попутку или рейсовый автобус.

– Милицию мы, таким образом, может, и обманем. А бандюков? И, главное, того или тех, кто их вел? Основных наших противников?

– К слову, а с чего ты взял, что они противники? Может, они в самом деле мир спасут? Посланники каких-нибудь махатм…

– Посланники махатм, – раздраженно сказал я, – услугами шпаны пользоваться не будут. Еще бы чуть-чуть, и влепили бы в голову заряд свинца, – меня передернуло. – Хороши спасители мира, блин!

– Знаешь, давай все же исходить из того, что ни всезнанием, ни всемогуществом этот Махатм не обладает. Мне почему-то кажется, что он таки один. Скорее всего, шпана – это результат неосознанного воздействия. Магия крепко замешана на подсознании. Если колдуну чего-то хочется или, наоборот, не хочется, он будет исподволь воздействовать на окружающий мир, и воздействие это может принимать самые причудливые, неожиданные формы.

Я вспомнил прилетевшего к нам рогозуба и кивнул.

– Так вот, этот Махатм почувствовал в нас угрозу и подумал, что хорошо было бы, чтобы мы до места не доехали. Не уверен, что он предпринимал некие сознательные действия. В конце концов, при его потенциале можно было бы просто вызвать у нас, к примеру, сильнейший понос. Да вообще не факт, что он о нашем присутствии догадывается! Просто почувствовал колебания Космоса, напряжение мировых силовых линий или что там еще… Но его «нехочуха» понеслась в пространство и прилипла к первому попавшемуся инструменту – к гулявшей до утра местной шобле. Вместо этого на дорогу мог сойти оползень – если бы затраты энергии на это были меньше. А чуть переключить мозги проще, чем подтолкнуть камень… Не так. Наш Махатм, скорее всего, силен в ментальном воздействии – один Зов чего стоит. А влиять на материальный мир… Тоже может, наверное. Но «нехочуха» по природе своей ментально-витальная, проще цепляется к людям, чем к камням или, там, к потоку воды.

– А «нехочуха» – это чего?

– Полусущность. Ну, типа компьютерного вируса. Вроде как хитрая, почти разумная штука, но жестко нацеленная на одну цель.

Я отметил про себя тавтологию, но заговорил о другом:

– А если он все-таки сидит сейчас около хрустального шара и на нас с тобой пялится?

– Я ж говорю, сказок начитался…

– Уважаемый Андрей Батькович! Это тебе повезло, учился у тех, у кого школа была. А мы, сирые, сами все, с нуля. Вот и пользовались любыми источниками информации, пусть самыми невероятными. Поэтому и допускаем, что хрустальные шары, водное зеркало Галадриэли, наливное яблочко на золотом блюдечке или иные способы получения визуальной информации магическим путем существуют. Или могут существовать. Как аналог камер видеонаблюдения.

– У нас в Новосибирске их не знали. А про аналог камер ты хорошо сказал: если есть выход «визуальной информации» – наливное блюдечко или хрустальный шарик, – то должен быть и вход. В виде «свет мой зеркальца» или иного наблюдателя. Сканировать весь окружающий мир, выискивая нужное – устанешь пыль глотать.

– Продолжая техническую аналогию. А может на нас висеть «жучок»?

– Наверное, возможен и магический жучок. Какая-нибудь наговорная иголка или там перстень волшебный. Но эдак мы с тобой точно до паранойи дойдем.

Глава 4

На автобус со Лбышек мы сели около полудня, проголосовав у обочины. Никто даже не спросил, кто такие да откуда, так что придуманная на ходу легенда «заблудившиеся туристы» не понадобилась. В Ананасовку въехали без проблем. Но все эти ухищрения оказались излишними: поселок выглядел совершенно обыденно, никаких признаков реализации плана «Перехват»: ни постов у автостанции и ж/д вокзала, ни усиленных патрулей на улицах. Да что там – вообще ни одного представителя силовых органов под сизым неприветливым небом.

Пошатавшись минут сорок по местному базарчику (заодно подкрепились тут же купленными вездесущими венгерскими овощными консервами), никаких разговоров об утреннем происшествии мы не услышали. Может быть, зря себя пугали? Выстрелы из охотничьего ружья в здешних местах не редкость, а «громобой» (он же фаербол) – все же не боевая граната, а магическое образование. Вполне вероятно, что и звуковые волны от него не по тем законам разбегаются. Ну а хлопцы, которые так неожиданно получили по голове, не похожи на тех, кто будет искать защиты у родной милиции.

Но на этом везение кончилось. Как оказалось, по нужной нам «средней дороге» рейсовые автобусы ходили дважды в день. На первый – утренний – мы опоздали. Второй, отходящий в четыре пополудни, обломался где-то на просторах ананасовского района, о чем сообщил заглянувший на автостанцию велосипедист. За ним – за автобусом, естественно, а не за велосипедистом – обещали послать буксир. В виде раздолбанного «зилка». Попытки уехать на каком-нибудь местном аналоге таксомотора успехом не увенчались: по словам частников, на единственной местной АЗС заканчивалось горючее. «Подвозу третий день нету, когда и почем завезут – леший знает», – поведал небритый субъект, восседавший за рулем помятого горчичного «запорожца».

Пришлось заночевать в ближайшем лесу, благо тайга окружала поселок со всех сторон, а у каждого из нас было все для ночевки под открытым небом. Хорошая все же штука – современная палатка. С сеткой от проклятых шестиногих вампиров. Правда, найти место под палатку (вернее, под две) оказалось куда менее простым делом, нежели в привычных лесах средней полосы. Битого стекла и консервных банок в тайге вокруг Анананасовки было ничуть не меньше, чем в чахлых рощицах на окраинах Киева, Харькова или Москвы. А вот ровных площадок, не заросших какой-нибудь колючей дрянью, куда меньше. В общем, мы еле-еле впихнули палатки между молодых елей. Но от их бугристых корней нас не спасли ни карематы, ни спальники.

Наутро оказалось, что второго автобуса на Луковку (именно так звалась деревушка, где, по нашим сведениям, окопался Махатм) тоже не будет: шофер запил горькую. Тот, обломившийся, в Ананасовку таки притащили и теперь чинили. Причем починкой занимался водитель, а не автомеханик (последнего здесь отродясь не было). Наша идея пересадить «годного» шофера на годный же автобус почему-то не нашла понимания ни у самого труженика баранки, ни у кассирши на автостанции. Других представителей транспортного начальства обнаружить не удалось.

Попуток в нужную сторону сегодня тоже не было, хотя обычно, как сказали нам на той же автостанции, хоть одна машина да случалась: в Луковке и других селах, расположенных вдоль дороги, есть магазины, которые нужно снабжать товаром, школы, кое-какие предприятия (лесопилки, например)… А сегодня как-то не складывалось.

– Вероятностная магия, – обронил Андрюша.

– Переведи.

– Одна из самых тонких с точки зрения исполнения, но самых экономичных по расходу магической энергии. Что бы под этим словосочетанием не подразумевали – еще ни одним прибором, насколько мне известно, ее наличие не зафиксировано. А субъективные ощущения…

– Уважаемый, давай, ты прочтешь лекцию по теории в другой раз. Я все равно никакой магической энергии не чувствую. Ты упомянул о вероятностной магии. Как ни странно, от наших ребят я пару раз слыхал это словосочетание. Но для меня тогда было фиолетово, вероятностная магия, биологическая, оборонная или информационная.

– Если на пальцах… Чтобы не пустить нас с тобой в Луковку, можно вызывать, к примеру, землетрясение и завалить дорогу. Но это значит, во-первых, потратить массу сил, во-вторых, привлечь массу внимания.

– Можно второй раз натравить на нас местных отморозков, – зачем-то перебил я.

– Для этого точно надо знать, на кого натравливать. Если мы исходим из теории «хочухи», т. е. невнятных ощущений нашего друга Махатмы, то он просто постарается сделать так, чтобы в его владения в ближайшее время никто из посторонних не попал. Так вот, для этого можно завалить дорогу, разрушить мост или произвести что-нибудь столь же экстравагантное. А можно найти в окружающем мире «слабое место» и чуть-чуть подтолкнуть, подкорректировать вероятность – и произойдет нечто обыденное, допустимое. То, что обычно трактуется как «не везет». Есть люди, которые спонтанно несут в себе зачатки такой магии, неосознанно корректируют реальность вокруг себя в ту или другую сторону – счастливчики или наоборот. Ну, фильм «Невезучие» смотрел, с Ришаром? Сломался старый «пазик», отмотавший по этим дорогам, наверное, больше десяти лет, – что тут удивительного? Запил шофер – тоже бывает. Не подвезли вовремя горючку на заштатную АЗС… Ни одной из обычно колесящих по окрестностям машин сегодня в Луковку не нужно. Каждое из этих событий в отдельности… В общем, понятно. Но чтоб такое сотворить, маг должен очень здорово чувствовать мир. А тут еще фактор расстояния…

– Ну, мы и до этого знали, что г-н Махатм – магический гений. А делать чего?

– А теперь давай подумаем, кого не хотят пустить в царство нашего религиозно-магического деятеля? Тебя, меня или нас обоих? Может быть, стоит попробовать проникнуть поодиночке.

– То есть?

– Я откочую обратно в Красноярск на два-три дня. Максимум, на недельку. А ты попробуешь добраться до Луковки. Если не получится, дашь мне знать. Телефоны в этой глуши работают?

– Может, и работают. А может, проще докричаться до человека, чем дозвониться, – вспомнил я старый анекдот. – Провода на столбах, небось, еще со времен Сталина висят. Но куда тебе звонить?

– Да нет, я про мобильники, – и он вытащил из недр «Ермака» две трубки. – Одну тебе, одну мне. Код активации – 3663, легко запомнить. Мой номер забит в память. Пользоваться умеешь?

Надо заметить, что в то время мобильники в наших палестинах уже вышли из категории дорогих игрушек для «новых русских», но еще не достигли статуса «да у кого ж этого нет?». У меня, например, не было. «Опять москали нас обошли», – подумал я. А вслух сказал:

– А ты неплохо экипировался, куда лучше меня.

– Так не один готовился.

– А как эта новая электроника дружит с магическими полями? Не глючит?

– Сами удивляемся, но почти нет. То ли слишком разные длины волн, то ли дело в том, что для многих до сих пор мобильная связь – это чудо, то есть вещь, умом непостигаемая. Волшебная коробочка, с помощью которой можно разговаривать, где бы ты ни сидел. А обычный проводной телефон глючит как миленький. Может быть, потому, что к нему уже привыкли.

– Или потому, – подхватил я, – что тут есть привязка к проводу, к материальному объекту, по которому бежит голос. И к месту.

– Тоже вариант. Правда, наши ребята как-то поставили цель «навести порчу» на мобильник.

– И?

– Три дня мучались, лбы морщили. В итоге сгорел, голубчик.

– Ладно, авось, в моих руках не сгорит.

Мы активировали телефоны. Андрей, конечно, справился быстрее, а вашему покорному слуге, не обремененному технической гениальностью, пришлось разбираться. Трубки работали, но не слишком уверенно.

– Ладно, авось в Красноярске получше будет, – сказал Андрюша.

– А если я все-таки доберусь до Луковки?

– Если доберешься, а позвонить не сможешь, я буду знать, что добрался благополучно.

– Или что меня грохнули.

– Есть другие варианты?

– Есть. Снова пытаться проломиться вдвоем. Или шлепать пешком.

– 80 км. Причем все время вверх. Дня за три, может, и дойдем. И тут же вызовем массу подозрений. Увы, ни за местных, ни за геологов мы аж никак не сойдем.

– За журналистов сойдем, – предложил вдруг я, вспомнив о своей попытке зарабатывать деньги пером. Получалось, к слову, неплохо.

– Можно попробовать. Только с журналистами точно никто откровенничать не будет, уж поверь моему небольшому опыту в этом деле.

– Так мы и тут коллеги?

– Значит, коллеги. Можем рассматривать это как запасной вариант. А пока все же предлагаю разделиться.

– А как встречаться будем?

– Не думаю, что Луковка – такая уж большая деревня. Найдемся.

– А если придется оттуда еще куда-то двинуться?

– Телефон.

– А если не работает в этой глуши, вдали от «железки»?

– А если… Без понятия. Все равно никакого «большого камня на дороге, под которым можно прикопать записку», мы не знаем. На крайняк оставишь запечатанный конверт на местной почте, в сельсовете или еще в каком-то официальном домике. Авось не вскроют.

Глава 5

Вот уже неделю я живу в деревеньке с трогательным названием Свинята. На территории Махатма. Впрочем, местные зовут его по-другому. Прежде всего, конечно, Учителем (с большой буквы – а как же иначе). А еще – Иаковом. Это, насколько я понял, его так называемое духовное имя. Как по паспорту – пока не знаю.

Поселенцы-общинники оказались весьма приятными людьми. Большинство – интеллигенция, выходцы из крупных городов, бросившие там все (иногда – и всех) и уехавшие в Сибирь то ли мир спасать, то ли себя. Потому что на поверку движение оказалось насквозь религиозным и называлось «Церковь нового знания». Учение вполне созвучное нынешним (точнее, совсем недавним) настроениям в среде «интелей», которые вдруг оказались никому не нужны – ни власти, ни бизнесу. Вот Махатм им и предложил полный набор. Тут тебе и грядущий конец света, и – одновременно – преобразование цивилизации, выход человечества на новую ступень, «которую мы себе пока представить не можем». И, безусловно, любовь к ближнему и отказ от стяжательства.

Внимательно изучить все основы новой религии я пока не смог – уж больно толстенной выглядела книга с их изложением. Весьма, кстати, недешевая, судя по внешнему виду – прекрасная бумага, золотое тиснение, яркие иллюстрации, причем, как ни странно, не только с портретами отца-основателя. Были там и пейзажи, и картины на религиозные темы вплоть до репродукций Рафаэля и прочих классиков, и схемы какие-то… Картинки я посмотрел, мне понравилось.

Для любопытствующих, колеблющихся и для удобства пропагандистов был издан и некий конспект основных постулатов ЦНЗ – космогония плюс «моральный кодекс строителя нового общества». Это я его так окрестил, а в тоненькой, страниц на 15, книжечке фигурировало название «заповеди». 34 штуки, между прочим, куда там Моисею.

Я – отнюдь не специалист по религиям, но мне учение показалось довольно эклектичным. То есть за основу взято христианство и щедро приправлено буддизмом, даосизмом и даже язычеством. Во всяком случае, тезис существования единого бога вроде бы отвергался. Богов было минимум два – один отвечал за весь материальный мир, другой – только за человечество, за его интеллектуальное и духовное развитие. Что, между прочим, выглядит логичнее классического христианского монотеизма, где один и тот же Бог проповедует любовь и непротивление – и тут же оказывается творцом всего сущего, а значит, и акулы, и гиены, и печеночного сосальщика, и комаров с клопами. И вообще биологической системы, где царит жесткая конкуренция (видовая и межвидовая) и естественный отбор, где слабых и больных не жалеют, а едят. (Нет-нет, я не являюсь воинствующим атеистом и противником христианства. Я просто пытаюсь к нему подходить с логическими мерками – все же несостоявшийся ученый. Может, это и неправильно – где есть вера, там, как правило, нет места логике.)

Так вот, по Иакову в человеке сошлись два начала, «обезьяна и ангел», поэтому получилось такое противоречивое существо. Плюс одушевленной оказывалась природа. До дриад, сильфов, гномов и саламандр вроде бы дело не дошло, но Земля объявлялась живым существом. По-моему, даже разумным и наделенным неким могуществом, то есть способностью чего-то там творить. В частности, наказывать неразумных людишек. Из чего следовали вполне понятные и приемлемые экологические постулаты. В общем, весьма причудливая, но внутренне непротиворечивая система взглядов получилась. Неудивительно, что ее тут же предали анафеме все слышавшие о ней официальные церкви. И неудивительно же, что столько народу к ней потянулось – «свое» тут мог найти и фольклорист-почвенник, и поклонник старославянского язычества, и христианствующий мистик-искатель, и даже толкиенист.

Заповеди меня заинтересовали больше.

«Ранее было сказано: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Нынче скажу: «Возлюби ближнего больше, чем себя. Но сперва научись любить себя».

Подписываюсь. Обеими руками.

«Не сравнивай одного человека с другим. Ибо у каждого из нас свое место в Мироздании».

Никаких возражений. Хотя это звучало и раньше: «Всяка поганка в лесу к чему-нибудь назначена. Потому – порядок». (Если кто не помнит – это из мультика про домовенка Кузю).

«Примите со смиренной улыбкой, что вы – никчемная песчинка на ладони бытия».

А вот тут уже пардоньте. Не хочу я чувствовать себя песчинкой. К тому же выше сказано, что у каждого – свое место в мироздании. В том числе и у ничтожной песчинки. Так?

В итоге я их (заповеди, не песчинки) рассортировал. Частично они во многом повторяли «обычные» моральные нормы – хоть христианские, хоть социалистические, из известной поэтической агитки «что такое хорошо и что такое плохо». Другая часть, как по мне, облекала в причудливую форму (иногда, например, использовались притчи) достаточно очевидные вещи. Впрочем, очевидного, как правило, и не замечают. Ну а часть третья демонстрировала, что автор весьма неплохо подкован в психологии: одна заповедь «гладила по шерстке», другая тут же давала по голове. Обструкции подвергалось все, связанное с ощущением собственной значимости, гордости (конечно, использовались термины «гордыня» и «эгоизм»). Смирение превыше всего! Возможно, для «коренного буддиста» это и было бы приемлемым. Выходцу же из СССР жизнь по этим законам обещала нехилый комплекс вины. А я читал в какой-то статье по менеджменту, что людьми, изначально чувствующими себя виноватыми, легче управлять. Дескать, затем и понадобилась хитрым церковникам идея первородного греха (автор статьи был воинствующим безбожником). Между прочим, та же схема активно использовалась и безбожной властью во время «средневековья XX века»: «Невиноватых у нас не сажают, раз посадили – значит, виноват, а теперь расскажи нам, в чем именно виноват».

Как ни странно, тезиса о том, что спасутся только последователи Иакова, я в книге не встретил и от самих иаковцев не услышал. Мол, благословенны будут не те, кто исповедуют ту или иную религию, а «правильно живущие», ибо «судить каждого будут по делам его». Некоторые из моих собеседников добавляли «а также по чистоте помыслов». (Вот тут уже снова пардоньте – если будет на Страшном суде оруэлловская полиция мыслей, то в преисподняя переполнится, а в раю места окажутся вакантными).