Полый шар - читать онлайн

молчать, петь, летать

Перед нами воздушная и светлая книга. Все вещи, вошедшие в ее пространство, проницаются светом, сами светятся изнутри, выступают в белизне.

Сердцевина просветления – образ шара. Он светящийся, горящий, полый, подвешенный в воздухе, с ним един автор и все, кого он любит. Он – прозрачный, звенящий, мерцающий, он вертится. В самом герое – шар внутреннего света. Он может обернуться солнцем, сияющим детским лицом, кристаллом в груди.

Новая книга Афанасьевой – это книга полетов. Летают люди, из глаз вылетают ракеты зрения, взлетают буквы, чувства «летят свободным и световым ядром», сам автор готов в любой момент или провалиться или полететь по воздуху, летит мальчик, летят птицы, летит стрекоза и выдуманные небесные вертолеты, женщина спит как летает, летают облака, самолеты, мелкие звери, крупные звери и летающие дураки. Автор – лирический герой расставляет руки и летит, входит в чужой голос и взлетает на крышу.

Я не берусь оценивать вошедшие в книгу переводы с украинского, замечу лишь, что на русском языке эти тексты выглядят естественно и выполняют важную задачу по осуществлению взаимодействия украиноязычной и русскоязычной литератур. Среди переведенных Анастасией Афанасьевой авторов есть поэты как сороковых годов рождения, так и совсем молодые (самый младший, Тарас Федирко, родившийся в 1990 году).

Сегодняшние стихи Афанасьевой все более и более отличаются от страстных, экспрессивных, имеющих достаточно четкий лирический сюжет ее ранних текстов. В них уже не встретить эту бурную, юношескую, перехлестывающую через край эмоциональность, но зато в них появилась какая-то новая просветленная зрелость, смыкающаяся с непосредственным и удивленным взглядом ребенка, и равновесие, превращающее стихотворение в живой, дышащий, гармонично устроенный организм. И, кажется, что перед нами настолько уже самодостаточный поэт, что как-то неловко употреблять по отношению к нему такой эпитет как «представитель поколения «Дебют». Стихи Афанасьевой ускользают из сетки готовых определений, меняясь с каждой новой книгой, и в этих изменениях все более утверждаясь в том собственном, нащупанном Афанасьевой языке, который она развивает. Даже сюжетная линия этой поэзии, характерная для предыдущих книг автора, рассказ «внутренних историй», не обязательно происходящих с самой героиней, но часто зафиксированных от лица «внутреннего наблюдателя», в последней книге практически исчезает, истаивает, проявляется только вкраплениями, как будто Афанасьева со своими стихами добралась туда, куда лестница сюжета уже не дотягивается. И, продолжая апофатическую характеристику поэзии Афанасьевой: уже не просто «представитель поколения «Дебют», не лироэпические сюжетные тексты.

Может быть, продолжатель традиции европейского модернизма? Но и это не совсем корректно. С одной стороны, да, несомненно, но с другой стороны – в поэзии Афанасьевой, как впрочем, и некоторых других современных авторов, модернистская «метафизическая» лирика радикально трансформируется. Я имею в виду то, что в такой поэзии при всей ее метафизичности почти нет культурных аллюзий, архетипов, мифологем, идеологем, как отмечала уже о стихах Афанасьевой Ольга Балла: «Здесь – одни экзистенциалы: жизнь, любовь, смерть. «…» Мир Афанасьевой – мир почти до Адама, – нет, вернее, уже после того, как Адамова эпоха закончилась, исчерпала свой – мнившийся неисчерпаемым – запас имен». И, если можно говорить о каких-то предпочтениях в поэзии и даже собственных стратегиях письма, то мне сегодня близок именно такой тип поэтического высказывания. Ничего искусственного, никаких рукотворных или мысленных идолов в этом новом мире не осталось, люди остались наедине с миром без всяких посредников, и в нем остается только жить и заниматься самыми простыми вещами, например, любить друг друга, петь, летать. Ничего лишнего, «только голый мир, огненный логос». И еще – воздух, земля, вода, огонь, свет, человек, яблоко, любовь, нежность, страх, отчаяние, молчание, белизна, песня.

Если продолжать о том, откуда растут корни у поэзии Афанасьевой, надо называть многих: российскую поэзию 90-х гг. – поэзию «Вавилона», и, конечно, особенно любимых Афанасьевой Ольгу Седакову и Пауля Целана. По признанию самой Афанасьевой, большое значение для ее поэзии имеет также взаимодействие с музыкой, джазовой и академической. Стихотворения Афанасьевой действительно напоминают современный джаз, и ей в высшей мере свойствен интерес современной музыки к тишине, к совмещению звучания и пауз, когда звуки словно бы прорастают сквозь тишину (ср. то, как Манфред Айхер, руководитель известного европейского музыкального лейбла ECM (editions of contemporary music), определил эстетическую программу своей деятельности: «Лучшие звуки после тишины»). Песнь и молчание постоянно появляются в стихах Афанасьевой. Этот «разговор молчанием» подчеркивает и внешнее тяготение к минимализму в стихах Анастасии, отсечение всего лишнего, минимум метафор и эпитетов, разбивка стиха паузами. Подобные художественные приемы напоминают нам одного из значимых для Афанасьевой авторов: Геннадия Айги, для которого мотивы пения и молчания и мотив белизны были одними из ключевых. Одно из моих любимых у Айги:

В «Поэзии-как молчании» Айги писал: «Молчание – как «Место Бога» (место наивысшей Творческой Силы)». Соответствующий же цвет – белизна.

Афанасьева пишет:

Поэзия для Афанасьевой – это давание слова самим вещам, и здесь мы, конечно, вспоминаем Хайдеггера, писавшего о «превращении речи в почти потаенно журчащий песенный отголосок несказанного сказа».

В близком к этому смысле Афанасьева пишет:

Или

Иногда эти стихи кажутся парадоксально-неожиданными, иногда – вдруг – оборачиваются чем-то с детства знакомым. Вот колдовское, народное, сказочное заборматывание:

Свободный стих у Афанасьевой соседствует с ритмизованным и рифмованным, они легко переходят друг в друга. Так, например, иногда изнутри свободного стиха вдруг пробивается вполне четкий ритм, и философское стихотворение легко переходит в детскую песенку или считалку.

Новые стихи Афанасьевой – это своего рода медитации. Иногда – в прямом смысле слова: в зеленом видится ящерка, созерцание объекта приводит к осознанию тождества с объектом:

В привычном и повседневном видятся всевозможные чудеса. Анастасия Афанасьева не ищет каких-то специальных поэтических тем, материал для стихотворений ей в изобилии поставляет мир, в котором она живет, и собственные органы чувств. Любая мелочь может стать поводом для поэзии, потому что все мелочи, если правильно на них посмотреть, удивительны. Кто-то идет, указывает на что-то рукой, и из этого рождается стихотворение. Или – открытие двери – но не просто открытие, а «наповал». Афанасьева смотрит на мир с удивлением: в этом удивлении перед нами предстают странные двуногие существа – люди, равно как и насекомые, и явления природы. Об этом чуде в повседневном, об удивлении подлинно простым вещам пишет Афанасьева:

Вещи увидены первозданно, и потому становится странным язык, в котором они как-то называются, и кто, спрашивается, их так называет?

Весь этот странный мир окрашен чувствами доверия и открытости, беззащитности и готовности предстоять. В этом мире бытие – значит свобода, свобода – значит поэзия; это воздух, мир наполняющий, проникающий между словами. Зрение в этом мире – это способ обнимать вещи, слух – способ обнимать звуки. В этих стихах часто ставятся разнообразные вопросы:

Вопросы эти детские, наивные, и – философские. В них есть что-то от древней досократической мудрости – и первозданность впервые открываемого мира. Наивность и мудрость здесь сходятся, как детство и зрелость. Самые абстрактные вещи в стихах Афанасьевой в том самом детском взгляде становятся цветными, плотными, осязаемыми. Внутри вещей живет правда, жаждущая быть названной. Поэт предстоит этой правде, которую являет поле, подсолнух, шмель. Очень много солнца, много воздуха, много тишины, много странности.

Не так часто бывает, когда затрагивающая важнейшие вопросы человеческого бытия поэзия одновременно оказывается столь же легкой и ненавязчивой, как современная джазовая импровизация. Должно быть, и стихи, как люди и камни, становятся легче «за счет отсечения лишнего – до абсолютной правды».