Стас барабанил по рулю пальцами, явно не зная, какие подобрать слова. Да и что тут можно сказать.
– Ты его любила?
– Не знаю. – Саня поежилась, продолжая разглядывать руки Стаса. Посмотреть ему в глаза так и не смогла.
Они припарковались на обочине, потому что давно прибыли на место назначения – в Николину Гору, где находилась дача Прохорова. Пришлось остановиться, не доезжая, чтобы закончить разговор.
– Хотя, нет. Сейчас понимаю, что не любила. Временное помешательство, химия, жажда острых ощущений, вот и все.
– Тогда ты будешь не против, если я его добью.
– Буду.
– Жалеешь его все-таки?
– Не его. Тебя.
Стас сидел в темных очках, но сейчас снял их и, потянувшись к Сане, крепко обхватил пальцами ее подбородок.
– Ты не виновата, слышишь?
Она освободилась от его прикосновения, высунула руку в окошко с опущенным стеклом и погрела ладонь на солнце.
– Да какая разница, кто, по твоему мнению, прав, а кто виноват. Есть факты. Логика событий. Мотивы. Тебе ли не знать. Не нужно меня обелять, нет совершенных людей, все ошибаются. Это данность. Я лишь боюсь, как бы за мои ошибки в итоге не расплатились родные люди. Сам ведь мне о карме рассказывал.
Стас тихо выругался и вышел из машины, открыл дверь для Сани и подал ей руку, помогая выбраться. Обувь осталась в салоне, и Саня ступила босиком на теплый песок, вопросительно вскинув брови. Стас был гораздо выше, и рядом с ним она чувствовала себя ранимой, словно он видел ее насквозь. Хотелось зарыдать и сорваться на крик, чтобы перестал на нее смотреть так понимающе, но Саня взволнованно молчала.
Арес обнял ее за плечи и легко подтолкнул, заставляя отступать, пока она ни прижалась спиной к нагретому металлу автомобиля. Они были скрыты от проезжающих по трассе машин, но Саня и так не слышала шума улицы сейчас.
– У меня в груди что-то нестерпимо болит сейчас, похожее на сердце. Чувствуешь? – Стас был в тонкой футболке, без куртки, и августовская жара смешалась с теплом мужского тела и металла, заставляя Саню поддаться моменту и не протестовать. – Я тебя поцелую, светлая моя. Обычный дружеский поцелуй… вроде моральной поддержки, и ты наконец перестанешь заниматься самобичеванием, хорошо? Забудешь об одном мудаке и переключишься на другого хотя бы на минуту.
Не давая возможности одуматься, он обнял Саню за талию одной рукой, а вторую запутал в волосах на ее затылке. В его взгляде было столько нежности, что Саня сдалась, и он, уловив этот момент, накрыл ее губы своим ртом, выбивая из мыслей все сомнения.
***
Стас знал, что не прав, но желание поцеловать Сашу болело на губах весь день, и он не выдержал. Понимал, что внаглую пользуется ранимостью девушки, но чувствовал, что задохнется, если не возьмет хотя бы ее дыхание.
Она убила его наповал своими воспоминаниями, а еще убедила, что у такого, как он, нет шансов завоевать или разбить ее сердце, а значит, один поцелуй не разрушит их отношения.
У них и отношений-то нет. И быть не может.
Он просто поцелует ее и перестанет о ней думать. А она отвлечется и придет в себя. Его реально испугало, что Саша может заплакать. У Стаса душа и так была в клочья со вчерашнего дня.
Цвет ее глаз под солнцем напоминал шампанское, а темные пушистые ресницы придавали взгляду оттенок порочности. Убойная смесь.
Он завелся с первым прикосновением, ощутив аромат мятной жвачки на ее губах, и крепче прижал Сашу к машине, не позволяя двигаться, запоминая каждый изгиб стройного тела. Мелькнула мысль, что она может вытащить пистолет из кобуры и пристрелить его, но вместо этого светлая робко обняла его за талию.
Он целовал неторопливо, осторожно, мечтая открыть дверь и втолкнуть девушку на заднее сиденье – чтобы забыться в ней, слушать, как срывается на стон ее дыхание.
Пальцы легли на ручку двери, но в последний момент Стас накрыл ладонями тонкие запястья Саши и убрал ее руки с себя, чтобы не позволила ему, удержала. Он слегка отстранился, ожидая найти осуждение в ее строгом взгляде, но раскрасневшаяся, растерянная, она смотрела испуганно и откровенно…
Она хотела его.
От этой мысли сердце грохнулось в бездну, мозг оплавился, и Стас буквально смял Сашу в руках, целуя так жадно, будто опаздывал жить.
Она ответила не сразу, но стоило ощутить ее горячий язык на своем, и перестал соображать. Как сумасшедший, грубо брал ее рот своим и не мог остановиться. Ладони жгло от нетерпения, когда огладил гибкую спину, бедра, а потом подхватил Сашу под колени, приподнимая, и с силой впечатал в себя. Он не разорвал поцелуя и выпил ее стон до конца, моментально став зависимым.
Светлая обнимала его руками и ногами, до боли, до синяков, и казалось, она тоже забыла, кто они и где.
– Саша… – хрипло шептал он, впиваясь губами в ее шею, полностью отдаваясь светлой девочке. И хотелось выть от того, что не имел права взять больше, чем просто поцелуи на обочине.
…Часы показывали 10:40. Они целовались почти час. Было трудно прийти в себя, заговорить. Губы у Саши стали яркими, припухшими, а на шее и над ключицей красовались засосы. У Стаса дрожали руки, и он пытался спуститься с небес на землю. Не получалось.
Они вернулись в машину и просидели минут пять, глядя перед собой. Тишину нарушал гул проезжавших мимо автомобилей, но поднимать стекла и включать кондиционер не хотелось.
Саша подтянула повыше лиф многострадального платья, а потом глянулась в зеркальце над пассажирским сиденьем.
– Черт, – выдохнула она, разглядывая засосы, а затем произнесла приговор: – Ночью ты был не в себе, но сейчас-то знал, что делаешь. Чтобы это было в последний раз, договорились?
– Да. Не рассчитал. – Демоны внутри взбунтовались, не готовые отказаться от наслаждения, но Стас заставил их заткнуться.
– Давай заключим пакт. Я помогу тебе начать новую жизнь, ты поможешь мне выжить и сломать Ираклия Василевского. А потом мы пойдем каждый своей дорогой. Уясни, пожалуйста, простую вещь обо мне: я не считаю страсть достаточным поводом, чтобы рисковать будущим. Всему есть мера, и я свою уже исчерпала в прошлом году. Прости.
– Как скажешь.
– Как я скажу?! – она резко повернулась к нему. – А ты что предлагаешь? Мы можем завести интрижку и вместо того, чтобы заниматься делом, будем заниматься любовью… И не ухмыляйся, я ведь серьезно!.. Мне предстоит очень трудный период, тебе тоже. Нам нужно головой думать, чтобы победить. Страсть – это дело проходящее. Сегодня есть, завтра уже перегорело. Оно того не стоит. Понимаешь?
Стас понимал и был полностью согласен. В нем взбесились гормоны, и сейчас он бы ел из Сашиных рук, пожелай она.
– Не злись. Клянусь больше не провоцировать тебя. А клятвы я не нарушаю… почти никогда. Будешь умолять, и то не соглашусь.
– Пф! Не дождешься.
– Ну вот и я о том же. Так что можешь спать спокойно. Слушай, даже если бы я действительно захотел, то не стал бы влезать в твои планы. Ты будущая служительница закона, падчерица уважаемого в стране человека, борец за справедливость: мир, дружба, жвачка. Я – сын государственного преступника, а заодно зек и крестник криминального босса, с которым воюет твой отчим. Я не настолько мразь, чтобы портить тебе репутацию и подрезать крылья.
– Стас… не в этом ведь дело.
– Да ладно, не криви душой, тебе не идет. Ты не стала бы со мной связываться. Но я и сам не предлагаю, потому что у меня ничего нет: ни планов, ни профессии, ни перспектив, ни психического здоровья. Так что согласен на партнерские отношения. Будем выгребать из болота вместе. Ты – в светлое и справедливое будущее, а я… куда-нибудь, где буду спокойно спать.
Она терла ладони о колени, прикрытые платьем, явно пытаясь усмирить волнение.
– Рада, что мы пришли к соглашению.
– А уж я как рад, – буркнул Стас и, провернув ключ зажигания, вырулил на дорогу.
До него наконец дошло, зачем его забрали из тюрьмы. Ираклий немного сдал позиции, но дожать нечем. А тут новость: экс-главу М-Банка господина Архипова могут вернуть в Россию. Прохоров рассчитывает, что Стас убедит своего отца предоставить сведения, которые помогут завести уголовное дело на Ираклия.
Логично. Отец – большой друг питерского авторитета и, вероятно, обладает ценными для суда уликами. Идти на сделку отец не станет из принципа, у него железные нервы и супер-голова, он не может не понимать, что от тюрьмы ему уже поздно спасаться, так какой ему смысл подставлять друга? Но сыну, да еще при личной встрече, возможно, не откажет в услуге… Хм-хм, большой вопрос… А впрочем, каким бы отец ни был лицемером, Стасу он действительно никогда не желал зла. Просто каждый в этом мире сам за себя.
Сначала в прессе промелькнет новость о том, что даже крестник Ираклия Василевского перешел в чужой лагерь. Потом напишут, что экс-глава М-Банка Юрий Архипов выступил против своего старого друга, а в итоге произойдет цепная реакция доносов.
Стас не обижался на Валентина Геннадьевича за подобный расчет. Наоборот, спасибо ему по гроб жизни за то, что додумался до этого хода и так вовремя вытащил из могилы.
…Саша сидела в напряжении остаток пути, сложив руки на коленях… Н-да, переборщили с поцелуями, конечно, но она точно больше не плакала и не думала о Павлике Отмороженном, чтоб этому ублюдку под домашним арестом до конца дней страдать.
…Взгляд то и дело магнитом тянуло к Саше. Шикарные у нее ноги, конечно, а кожа такая нежна, так и хочется-а-а!
«Спокойно, – приказал он себе. – На дорогу лучше смотри».
Не хватало еще, чтобы Стас Архипов плакал, моля о любви. Гильдия фаталистов осудила бы. Его судьба – охранять Сашу, а не унижаться перед ней. Испанский стыд, ей богу. Подумаешь, девушка. Да их миллионы в мире…
«Миллионы, но хочешь ты именно эту».
«И что? Скоро перехочу, как будто я себя не знаю», – возразил он своим демонам. А учитывая, что Прохорова и сама не очень-то рвалась в его объятия, то это упрощало задачу. Насильно мил не будешь, как говорится. Как он сам не раз говорил надоевшим пассиям, чтобы отвязались.
Да и ладно. В груди разливалось тепло от присутствия Саши рядом, и этого было достаточно. Спасибо ей за рассудительность и за то, что собралась бороться за будущее Ареса, совершенно чужого ей человека, которого знала меньше суток. Похоже, девчонка умела идти к цели напролом.
Стасу стало даже любопытно, как именно она будет сражаться за него и куда ее это в итоге заведет.
Дача у Прохорова оказалась просторным особняком за высоким забором. Дом принадлежал семье уже несколько поколений, как успела рассказать жена дипломата, Татьяна. «Зови меня Таня», – попросила она. Просто, но элегантно одетая, она мало напоминала Сашу внешне, хоть обе и были брюнетками. Мать – робкая, тихая, а дочь лишь пытается такой казаться, укрощая саму себя.
В доме было душно, а во дворе, наоборот, терпимо. Последние выходные лета, на деревьях уже местами желтели листья. Стас вдруг подумал, что давно не видел, как цветут сады… И понял, что именно так пахнет Саша – цветущим садом.
Прохоров приехал только после обеда, усталый, с темными кругами под глазами, и вежливо пожал Стасу руку.
– Я сделаю все возможное, чтобы склонить отца к сотрудничеству, – не ходя вокруг да около сказал Архипов, когда они расположились за дубовым столом на открытой террасе.
– Не думай, что я вытащил тебя только из корысти. Я бы забрал тебя в любом случае. Таких, как ты, нормальные люди не бросают.
Фраза застыла в воздухе упреком в адрес старшего Архипова, и Стас это понял. Поддержать возмущение он, увы, не мог, ибо никогда не винил родителей за то, что уехали. Наоборот, радовался. Будда им судья – один из тех, что мать покупала на сувениры. Родителями они были, возможно, не лучшими в мире, но и сын у них не подарок. В их семье не принято винить друг друга. Разве что «по праздникам» и в экстремальных ситуациях.
В голову Стаса еще в первые годы жизни вложили закон: «Каждый в этом мире – сам за себя. Никто никому ничего не должен. Сын не должен отцу, отец – сыну». Оставалось молиться, что Архипов-старший нарушит это правило и пойдет на сотрудничество.
На террасу через арку, увитую плющом, вышла Саша. Она переоделась в синий комбинезон, у которого была закрытая горловина, но зато слишком короткие шорты. Вот совсем бесстыжие, если честно. Специально, что ли, довести хочет? Проверяет его силу воли?
– …так что?
– М-м? – Он не услышал заданного вопроса, отвлекшись.
– Останетесь до завтра у нас? Мы только называем это место дачей, а на самом деле для меня это и есть дом родной. В Звенигороде я мало жил, все больше в переездах годы проводил с родителями. Мой предок построил эту усадьбу своими руками, но во времена деда ее сожгли. Отец из пепла восстановил, и я при первой возможности тоже лепту внес. Для меня корни многое значат.
– Увы, не могу разделить ваши чувства. У меня нет корней.
– Захочешь – пустишь.
– Это вряд ли, – скептически ответил Стас, глядя, как Саша расставляет чайный сервиз.
Они сидели в тени, но лучи солнца пробивались через листву яблони и ласкали лицо девушки.
«Остынь, убогий», – дал себе мысленный подзатыльник Архипов и отвернулся. Увы, чтобы забыть вкус ее губ, недостаточно просто не смотреть. Нужно, например, сломать себе ногу или руку, чтобы отвлечься на боль.
– Саша может остаться, если хочет, – наконец ответил он на вопрос. – Я вернусь за ней в шесть утра и отвезу на учебу. Мне сегодня еще нужно обсудить дела с охраной.
– Ребята надежные, можешь не волноваться. Их Тимошка подбирал, – Прохоров затянулся сигаретой и, сощурив глаза, выпустил дым. – Курю, не могу бросить. Вернее, не хочу. Работа нервная, – он засмеялся и проводил восхищенным прищуром жену, которая прошла мимо. – Сильные у меня девчонки, до сих пор не верю, что нас жизнь столкнула. Судьба явно потребует уплату за такое счастье.
– Какие-то проблемы? – правильно истолковал слова Стас.
– Да вот, знаешь… Саня западает людям в душу. Павел на стену лезет, говорят. Я своим ребятам позвонил вечером, его в Питер сопроводили под конвоем. Никуда не делся, уехал. Но удивил он, конечно. Такое рвение… Если он до Сани доберется, то в кандалы закует в каком-нибудь подвале. Я видел его глаза в суде. Он на нее как на собственность смотрит. Уже тогда стало ясно, что мы с ним не разойдемся по-хорошему. Достанет он ее рано или поздно, если до того в тюрьму не успеем засадить.
– Со мной не достанет, – ровно сказал Стас, а у самого нутро клокотало от желания выпотрошить ублюдка первым. Стереть его с лица земли за то, что Саша принадлежала ему когда-то, за то, что хотела его. – Вы мне спасли жизнь, Валентин Геннадьевич, а я постараюсь спасти ее. Это называется «отработать карму».
– Нет, Стас, – Прохоров снова затянулся табаком. – Это называется простым человеческим достоинством. Редкое явление, между прочим.
– Да ладно вам…
Валентин Геннадьевич усмехнулся:
– Знаешь, что сильнее всего задевало твоего начальника в тюрьме?
– Что я богатенький сынок?
– Нет. Что, даже когда у тебя ничего не осталось, тебя невозможно было унизить. Его слова отскакивали от тебя, как щебенка от бампера. Ты непробиваемый, Стас. Ты можешь думать о себе что угодно, но мне и так с тобой все ясно.
И снова дух взбунтовался. Когда хвалили, Стасу хотелось встать и кричать, что это ошибка. Зачем они придумывают о нем то, чего нет?! Зачем постоянно заставляют чувствовать себя подонком?! В такие моменты хотелось сделать что-то из ряда вон выходящее, чтобы заглушить внутренний протест и удовлетворить демонов.
Стас отодвинул от себя фарфоровую чашку и сказал:
– И что вам ясно? Я, между прочим, Сашу ночью чуть не изнасиловал.
Прямо груз с души упал, и Архипов выдохнул. Он никогда не имел привычки врать, хотя сейчас и сам был в шоке от собственной прямолинейности. «Ты первоклассный идиот», – постановил разум, зато душа ликовала.
Прохоров просканировал его взглядом и покачал головой.
– Не верю.
– Ну хорошо… насилия не было, конечно, но я ее поцеловал. Так что о чести и достоинстве это вы переборщили.
Прохоров стряхнул пепел с кончика сигареты и оглянулся, выискивая взглядом Сашу. Та стояла неподалеку, задумчиво срезая розы с куста.
– И она тебе позволила?
Такого вопроса Стас не ожидал. Он искренне надеялся, что Прохоров набьет ему морду и выкинет в кювет, погибать от деградации.
– Валентин Геннадьевич, вы слышали, что я вам сказал?
– Да, со слухом у меня все в порядке. А у тебя не очень, оказывается. Саня никогда в жизни не позволила бы обнимать себя против воли.
– Если вы думаете, что четвертый дан – это панацея от придурков, то заблуждаетесь.
– Да бог с ним, с поясом. Аттестацию на каждый уровень нужно проходить, количество приемов ограничено… Саня! – девушка, услышав, оглянулась. – Будь добра, на минутку.
Она отложила садовые ножницы, взяла корзину с белыми розами и подойдя, поставила ее на стол.
– Что случилось?
– Ты же понимаешь, что заводить отношения с собственным телохранителем – дело неблагодарное и крайне опасное?
Если Саша и удивилась или обиделась из-за болтливости Архипова, то не подала виду. Невозмутимая, однако.
– Вы меня за этим позвали? Между мной с Аресом – исключительно деловые отношения. Кстати, я буду называть его «Арес».
– Вот же хитрая, – рассмеялся Прохоров. – Смотри, как ловко вывернулась. Я уже и забыл, о чем разговор. Запомнил только, что тебя теперь нужно звать Арес… Ну да ладно. Я рад, что вы все уладили. Санька, рассуди спор. Я пытаюсь доказать Стасу, что без твоего согласия он не коснулся бы тебя. А он не верит. Считает себя мерзавцем.
Саша отошла чуть подальше, на газон, и поманила Архипова, мол, иди-ка сюда, дитя нерадивое, которое растрепало взрослым о поцелуях.
Стас приблизился, с интересом ожидая какого-нибудь приемчика от девушки, но… давайте говорить прямо: она хрупкая, среднего роста. А Стас в единоборствах не последний человек, умело обращался с огнестрельным, холодным оружием, обладал навыками боев без правил. Ну как она может его свалить на…
…Очнулся Стас, видимо, быстро, раз еще не стемнело. Над ним стояла обеспокоенная Саша, которая – и он это помнил наверняка – его даже не коснулась; она лишь посмотрела на него холодно, отстраненно-сосредоточенно, как будто видела насквозь, и взмахнула руками.
Лежа на траве, глядя в бездонные глаза, которые могли принадлежать ангелу, Стас понял, что пропал. Девушка, которая постигла искусство бесконтактного боя, – это же несбыточная мечта идиота по фамилии Архипов.