Положитесь на Псмита - читать онлайн

1. Черные замыслы в замке Бландингс

У открытого окна величественной библиотеки замка Бландингс, обвисая, точно мокрый носок, как было у него в привычке, если ничто не подпирало его позвоночник, стоял граф Эмсуорт, милейший и тупейший пэр Англии, и озирал свои владения.

Утро было прелестно, воздух напоен летним благоуханием, но бледно-голубые глаза его сиятельства полнились меланхолией. Его чело изборождали морщины, губы горько кривились. Что выглядело очень и очень странно, поскольку обычно он бывал счастлив и весел, как только может быть счастлив и весел пустоголовый человек с превосходным здоровьем и большим доходом. Журналист в статье, посвященной замку Бландингс, однажды написал: «Трещины в камнях заросли мхом, и с близкого расстояния здание кажется мохнатым». Это описание могло бы относиться и к владельцу замка: пятьдесят с лишним лет безмятежного и мирного спокойствия придали ему странно обомшелый вид. Расстроить графа было нелегко. Даже его младшему сыну, высокородному Фредди Трипвуду, это удавалось лишь изредка.

И все же лорда Эмсуорта снедала печаль. И (не станем долее делать из этого тайны) причина его печали заключалась в том, что он куда-то засунул свое пенсне, а без пенсне он – используя его собственное оригинальное сравнение – был слеп, как крот. Всеми фибрами ощущая солнечный свет, струящийся на его сады, он жаждал сигануть туда и пошебаршиться среди своих любимых цветов. Но ни один человек, как бы ловко он ни сиганул, не сможет плодотворно шебаршиться, если мир вокруг сливается в единое неясное пятно.

Дверь позади него отворилась, и Бич, дворецкий, вступил в библиотеку торжественной процессией.

– Кто тут? – спросил лорд Эмсуорт, поворачиваясь вокруг своей оси.

– Это я, ваше сиятельство. Бич.

– Вы его нашли?

– Пока еще нет, ваше сиятельство, – вздохнул дворецкий.

– Значит, не искали.

– Искал со всем усердием, ваше сиятельство, но тщетно. Томас и Чарлз также доложили о своем фиаско. Стоукс еще не отрапортовал.

– А!

– Я вновь отряжу Томаса и Чарлза в спальню вашего сиятельства, – сказал Распорядитель Охоты. – Уповаю, что их старания увенчаются успехом.

Бич удалился, а лорд Эмсуорт повернулся к окну. Расстилавшийся перед ним ландшафт, который он, к несчастью, не мог увидеть, был удивительно красив. Замок, один из древнейших еще обитаемых памятников старины в Англии, стоит на вершине пологого холма в южном конце прославленной Долины Бландингс в графстве Шропшир. В голубой дали лесистые холмы сбегали к Северну, сверкающему, как обнаженный меч, а от реки парк зеленой волной через пригорки и ложбины почти накатывался на стены замка, внезапно уступая место роскошным пестрым цветникам, – здесь начинались владения Ангуса Макаллистера, старшего садовника его сиятельства. Поскольку было тридцатое июня – время неистовства летних цветов, – ближайшие окрестности замка пылали розами, гвоздиками, анютиными глазками, левкоями, штокрозами, шпорником, колокольчиками и еще множеством самых редкостных цветов, названия которых сообщить вам мог только Ангус. Добросовестный человек был Ангус, и, хотя любительские потуги лорда Эмсуорта очень его допекали, он тем не менее добивался в своей области блистательных результатов. Его клумбы давали много пищи для гордости и мало причин для озабоченности.

Едва Бич покинул библиотеку, как уединение лорда Эмсуорта вновь было нарушено. Дверь отворилась во второй раз, и на пороге застыл молодой человек в элегантнейшем летнем костюме. Его длинное идиотичное лицо завершалось глянцевыми волосами, зачесанными назад и густо набрильянтиненными, как требовала мода, а стоял он на одной ноге. Ибо Фредди Трипвуд редко чувствовал себя легко и свободно в присутствии своего родителя.

– Привет, папаша.

– Да, Фредерик?

Сказать, что лорд Эмсуорт приветствовал сына с восторгом, значило бы покривить душой. В его голосе отсутствовала нота истинной нежности. Не прошло и месяца с тех пор, как ему пришлось уплатить пятьсот фунтов, которые его отпрыск проиграл на скачках, и, хотя потеря этой суммы не нанесла смертельного удара его банковскому счету, она, бесспорно, снизила обаяние Фредди в глазах родителя.

– Говорят, папаша, вы потеряли пенсне.

– Совершенно верно.

– Плохо дело, а?

– Бесспорно.

– Надо бы завести запасное.

– Я сломал запасное.

– Это надо же! А второе потеряли?

– Верно, а второе потерял.

– Но вы его искали?

– Искал.

– Ведь где-нибудь оно же должно быть, а?

– Вполне возможно.

– А где, – спросил Фредди с нарастающим энтузиазмом, – вы его видели в последний раз?

– Уйди, – сказал лорд Эмсуорт, на которого беседа с его дитятею начинала производить гнетущее действие.

– Э?

– Уйди!

– Уйти?

– Да, уйди!

– Будет сделано!

Дверь закрылась. Его сиятельство вновь вернулся к окну.

Он простоял там несколько минут, и вдруг произошло одно из тех чудес, которые столь часто случаются в библиотеках. Без звука, без предупреждения секция книжного шкафа отделилась от родительского тела и по дуге выдвинулась внутрь комнаты вся целиком, открыв вход в небольшое, похожее на кабинет помещение. Оттуда бесшумно вышел молодой человек в очках, и книги вернулись на свое место.

Контраст между лордом Эмсуортом и новоприбывшим был разительным, если не сказать трагическим. Лорд Эмсуорт выглядел таким отчаянно безочковым, а Руперт Бакстер, его секретарь – таким законченно очкастым! При первой встрече с ним вас поражали именно очки. Они сверкали такой неизъяснимой компетентно–стью! Если совесть ваша была нечиста, они прожигали вас насквозь опять и опять, и, даже если ваша совесть была на сто процентов незапятнанной, отмахнуться от них вы не могли. «Вот, – говорили вы себе, – компетентный молодой человек в очках».

Назвав Руперта Бакстера компетентным, вы отнюдь его не переоценивали. Он был сама компетентность. Формально всего лишь секретарь на жалованье, он мало-помалу, благодаря бесхребетной покладистости своего патрона, стал истинным хозяином замка. Он был Мозгом Бландингса, человеком у пульта управления, носителем ответственности и, так сказать, лоцманом, проводящим корабль через любые буруны. Лорд Эмсуорт все оставлял на Бакстера, прося только одного: чтобы ему не мешали безмятежно шебаршиться, и Бакстер, более чем компетентный для такой задачи, взвалил ее себе на плечи и не поморщился.

Оказавшись в пределах слышимости, Бакстер кашлянул. Лорд Эмсуорт, узнав этот звук, мгновенно обернулся, и в нем пробудилась надежда. А вдруг и эта словно бы неразрешимая загадка исчезнувшего пенсне не устоит перед беспощадной компетентно–стью его секретаря?

– Бакстер, мой милый, я потерял пенсне. Мое пенсне. Куда-то его положил. И не могу вспомнить куда. Вы, случайно, его не видели?

– Видел, лорд Эмсуорт, – ответил секретарь, найдя выход и из этого кризиса, – ваше пенсне висит у вас на спине.

– У меня на спине? Подумать только! – Граф проверил это утверждение и убедился, что оно (как и все утверждения Бакстера) полностью соответствовало действительности. – Подумать только! Вот же оно. Знаете, Бакстер, мне иногда кажется, что я становлюсь рассеянным. – Он подтянул шнурок, ухватил пенсне и, сияя, водрузил на нос.

Раздражение лорда Эмсуорта исчезло, как роса с одной из его дивных роз.

– Благодарю вас, Бакстер, благодарю вас. Вы неоценимы.

И, сияя солнечной улыбкой, лорд Эмсуорт почти вприпрыжку направился к двери на пути к Небесам Господним и обществу Макаллистера. Это вызвало у Бакстера новый кашель, на этот раз резкий, категоричный, и его сиятельство неохотно остановился, точно пойнтер, которому свистнули, едва он побежал по следу. Как ни восхитителен был Бакстер во многих и многих отношениях, у него была прискорбная тенденция допекать своего патрона, и что-то шепнуло лорду Эмсуорту, что сейчас начнется допекание.

– Автомобиль будет у дверей, – сказал Бакстер со спокойной твердостью, – ровно в два.

– Автомобиль? Какой автомобиль?

– Автомобиль, который отвезет вас на станцию.

– На станцию? Какую станцию?

Руперт Бакстер и бровью не повел. Бывали минуты, когда ему приходилось с его патроном нелегко, но он сохранял хладнокровие.

– Возможно, вы забыли, лорд Эмсуорт, что обещали леди Констанции поехать днем в Лондон.

– Поехать в Лондон! – с ужасом ахнул лорд Эмсуорт. – В такую погоду? Когда в саду сотни и сотни дел? Что за нелепость! С какой стати мне надо ехать в Лондон? Терпеть Лондона не могу!

– Вы обещали леди Констанции, что пригласите мистера Мактодда позавтракать с вами в вашем клубе.

– Что это еще за Мактодд?

– Известный канадский поэт.

– Никогда о нем не слышал.

– Леди Констанция давно восхищается его произведениями. Она послала ему приглашение непременно погостить в Бландингсе, если он когда-нибудь окажется в Англии. Сейчас он в Лондоне и завтра приедет сюда на две недели. Леди Констанция подумала, что в знак уважения к месту, которое мистер Мактодд занимает в литературном мире, вам следует встретить его в Лондоне и самому сопроводить сюда.

Лорд Эмсуорт вспомнил. И вспомнил, что этот адский план зародился вовсе не в голове его сестры, леди Констанции. Предложил его Бакстер, а леди Констанция только одобрила. Он воспользовался вновь обретенным пенсне, чтобы сквозь его стекла гневно уставиться на своего секретаря, – не в первый раз за последние месяцы в нем шевельнулось подозрение, что этот субъект становится дьявольски несносен. Бакстер позволяет себе лишнее, много берет на себя, превращается в сущую язву. Он с удовольствием избавился бы от него. Но где найти замену? Вот в чем была беда. При всех своих недостатках Бакстер абсолютно компетентен. И тем не менее несколько секунд лорд Эмсуорт позволил себе помечтать о том, как он уволит своего секретаря. И столь велико было раздражение, что он, возможно, сделал бы какой-нибудь практический шаг в этом направлении, но тут дверь библиотеки открылась, пропуская еще одну незваную особу. При виде этой особы его сиятельство забыл свои воинственные намерения.

– А… доброе утро, Конни! – сказал он виновато, точно мальчишка, которого застигли в кладовой с банкой варенья в руках. Почему-то сестра неизменно оказывала на него вот такое воздействие.

Из всех, кто заходил в библиотеку в течение этого утра, новоприбывшая смотрелась наиболее привлекательно на самый строгий взгляд. Лорд Эмсуорт был высок, сухопар, костляв; Руперт Бакстер был плотного сложения, а к тому же его физиономию несколько портила детская припухлость, которую нередко сохраняют смуглые молодые люди со скверным цветом кожи; и даже Бич, при всем его благообразии, и Фредди, при всей его худощавости и стройности, на конкурсе красоты высокого места не заняли бы. Но леди Констанция Кибл и правда приковывала к себе все взоры. Это была величественная красавица сорока с лишним лет. Ее отличали прекрасный широкий лоб, белоснежные ровные зубы и осанка императрицы. Глаза – большие, серые, кроткие, что, кстати, вводило в заблуждение, ибо никто из близко знавших леди Констанцию не применил бы к ней эпитет «кроткая». Хотя она была достаточно мила, пока ей ни в чем не перечили, в тех редчайших случаях, когда кто-то решался чинить ей помехи, она тут же уподоблялась Клеопатре, вставшей утром с левой ноги.

– Надеюсь, я не помешала, – сказала леди Констанция, сияя улыбкой. – Я заглянула просто напомнить тебе, Кларенс, что днем ты едешь в Лондон встретить мистера Мактодда.

– Я только что сказал лорду Эмсуорту, – сообщил Бакстер, – что автомобиль подадут в два.

– Благодарю вас, мистер Бакстер. Разумеется, я могла бы догадаться, что вы не забудете. Вы удивительно предусмотрительны. Право, не знаю, что бы мы без вас делали.

Компетентный Бакстер поклонился. Но, хотя самолюбие его было удовлетворено, похвала эта особого восторга у него не вы–звала: та же мысль нередко приходила ему в голову вполне независимо.

– Если вы меня извините, – сказал он, – мне надо кое-чем заняться.

– Ну разумеется, мистер Бакстер.

Компетентный удалился сквозь дверь в шкафу. Он знал, что его патрон бунтует, но знал также, что оставляет его в надежных руках.

Лорд Эмсуорт отвернулся от окна, в которое смотрел с жалобной надеждой.

– Послушай, Конни, – сказал он ворчливо, но робко, – ты же знаешь, я литературных гениев не перевариваю. Хватит того, что они заполонили весь дом, но еще и в Лондон за ними ездить…

Он угрюмо переступил с ноги на ногу. Манера его сестры коллекционировать литературные знаменитости и набивать ими дом на неопределенный срок крайне ему досаждала. Невозможно было предвидеть, когда она натравит на тебя еще одну. С начала года на него через короткие интервалы уже обрушилась добрая дюжина представителей указанного зоологического вида, и в эти самые дни жизнь ему отравлял тот факт, что под кровом Бландингса пребывала некая мисс Эйлин Пиви, при одной мысли о которой солнечный свет вдруг исчезал, словно повернули выключатель.

– Не выношу я литераторов, – продолжал его сиятельство. – И всегда не выносил. А литераторши еще хуже. Мисс Пиви… – Тут на миг владелец Бландингса лишился языка. – Мисс Пиви… – продолжал он после красноречивой паузы. – Кто такая мисс Пиви?

– Мой милый Кларенс, – снисходительно ответила Констанция, ибо чудесное утро смягчило и обезоружило ее, – если ты не знаешь, что Эйлин – одна из ведущих поэтесс младшего поколения, ты просто глубокий невежда.

– Я не об этом. Я знаю, что она пишет стишки. Я спрашиваю, кто она такая? Ты вдруг предъявила ее, точно кролика из цилиндра, – сказал лорд Эмсуорт с возмущением. – Где ты ее нашла?

– Я познакомилась с Эйлин на трансатлантическом лайнере, когда мы с Джо возвращались из кругосветного путешествия. Она была очень внимательна ко мне, пока движение судна несколько на мне сказывалось… А если ты имеешь в виду ее происхождение, так она однажды упомянула о своем родстве с рэтлендширскими Пиви.

– В первый раз о них слышу, – огрызнулся лорд Эмсуорт. – А если они хоть чуть-чуть похожи на мисс Пиви, да смилуется Господь над Рэтлендширом.

Как ни безмятежно было настроение леди Констанции, но при этих словах ее серые глаза угрожающе оледенели, и, вне сомнений, мгновение спустя она обрушила бы на мятежного брата один из тех громовых ответов, которыми славилась в семье еще с пеленок, но тут из книжного шкафа вновь возник Компетентный Бакстер.

– Прошу прощения, – сказал Бакстер, обеспечивая себе внимание блеском очков. – Я забыл упомянуть, лорд Эмсуорт. Для общего удобства я договорился, чтобы мисс Халлидей явилась к вам в клуб завтра днем.

– Боже великий! – Затравленный пэр подпрыгнул, словно его укусили за ногу. – Бакстер, кто такая мисс Халлидей? Еще одна литераторша?

– Мисс Халлидей – та молодая дама, которая приедет в Бландингс, чтобы провести каталогизацию библиотеки.

– Каталогизацию библиотеки? А зачем ее каталогизировать?

– Этого не делали с тысяча восемьсот восемьдесят пятого года.

– Ну, и посмотрите, как мы великолепно без этого обходимся, – логично указал лорд Эмсуорт.

– Не будь смешон, Кларенс, – с досадой бросила леди Констанция. – Каталоги таких больших библиотек необходимо постоянно дополнять. – Она направилась к двери. – Право, пора тебе проснуться и заняться делом. Если бы не мистер Бакстер, я просто не представляю, что могло бы произойти!

И, одарив своего союзника одобрительным взглядом, она покинула библиотеку. Бакстер с холодной строгостью вернулся к теме:

– Я написал мисс Халлидей, что два тридцать – время для вас наиболее удобное.

– Но послушайте…

– Вы, разумеется, захотите составить о ней мнение, прежде чем подтвердите приглашение.

– Да, но послушайте! Я не хочу, чтобы вы связывали меня всеми этими свиданиями.

– Я подумал, поскольку вы едете в Лондон встретить мистера Мактодда…

– Но я не еду в Лондон встречать мистера Мактодда! – вскричал лорд Эмсуорт чуть ли не в ярости. – Об этом речи быть не может! Я не могу сейчас уехать из Бландингса. Погода вот-вот испортится. И я не хочу терять ни одного солнечного дня…

– Все уже устроено.

– Пошлите этому субъекту телеграмму: «Задержан неотложным делом».

– Взять на себя подобную ответственность я не могу, – сказал Бакстер холодно. – Но если вы обратитесь к леди Констанции…

– Ну хорошо, – горько сказал лорд Эмсуорт, сразу осознав, как неисполним этот план, – ну, пусть! Если я должен ехать, то должен ехать, – добавил он после угрюмой паузы. – Но бросить сад и поджариваться в Лондоне в это время года…

Тема явно истощилась. Он снял пенсне, протер его, снова водрузил на нос и зашаркал к двери. В конце-то концов, решил он, хоть автомобиль и подадут в два, все-таки у него в распоряжении все утро и надо использовать его сполна. Однако недавняя беззаботная радость от предвкушения того, как он будет шебаршиться среди своих цветов, потускнела невозвратно. Естественно, безумная мысль бросить вызов его сестре Констанции ему даже в голову не пришла, но в нем нарастало ожесточение. Будь проклята Констанция!.. К черту Бакстера!.. Мисс Пиви…

Дверь затворилась за лордом Эмсуортом.

Меж тем леди Констанция прошествовала вниз и вступила в величественный вестибюль, но тут приоткрылась дверь курительной и оттуда высунулась голова, круглая седая голова с приложенным к ней румяным лицом.

– Конни! – сказала голова.

– Да, Джо? – Леди Констанция остановилась.

– Зайди сюда на минутку, – сказала голова. – Мне нужно с тобой поговорить.

Леди Констанция вошла в курительную, просторную, уютно обставленную книжными шкафами комнату с окнами, выходившими в итальянский сад. Широкий камин почти целиком занимал одну из стен, и перед ним, поворачивая расставленные ляжки перед невидимым пламенем, уже стоял мистер Джозеф Кибл. Держался он небрежно, но проницательный наблюдатель подметил бы в нем тайную робость.

– В чем дело, Джо? – осведомилась леди Констанция и ласково улыбнулась мужу. Когда за два года до описываемых событий она сочеталась браком с пожилым вдовцом, о котором было известно только, что он нажил большое состояние на южноафрикан–ских алмазных копях, нашлось немало циников, объявивших этот брак чистой сделкой: мистер Кибл обменивал свои деньги на положение леди Констанции в свете. Ничего подобного! Это был брак по взаимной симпатии. Мистер Кибл обожал жену, а она преданно его любила, хотя, разумеется, никогда глупо ему не потакала.

Мистер Кибл откашлялся. Что-то мешало ему заговорить. А когда он все-таки заговорил, то вовсе не о том, о чем намеревался, но почему-то о том, что они уже давно и исчерпывающе обсудили.

– Конни, я опять думал о твоем колье.

– Ах, глупости, Джо! Неужели ты позвал меня в такое чудесное утро в эту душную комнату, чтобы в сотый раз повторять одно и то же?

– Но для чего напрасно рисковать?

– Это вздор. Какой тут может быть риск?

– Два-три дня назад ограбили Уинстон-корт, а до него отсюда всего десять миль.

– Джо, не будь смешным.

– Это колье стоит почти двадцать тысяч фунтов, – произнес мистер Кибл благоговейным тоном, каким дельцы на покое говорят о крупных суммах.

– Я знаю.

– И место ему в банковском сейфе.

– Раз и навсегда, Джо, – сказала леди Констанция, теряя мягкость и внезапно оклеопатриваясь. – Нет, я не буду хранить колье в банке. Какой смысл иметь красивое колье, если оно все время лежит в банковском сейфе? На днях будет бал графства, а затем бал холостяков, а… Короче говоря, оно мне нужно. Я отошлю его в банк, когда мы остановимся в Лондоне проездом в Шотландию. Но не раньше. И будь добр больше мне этим не надоедать.

Наступило молчание. Мистер Кибл раскаивался, что злополучная трусость помешала ему сразу же с мужественным прямодушием заговорить о том, что на самом деле его удручало: от него не укрылось, что беседа о колье, как ни разумны были его доводы, заметно испортила солнечное настроение супруги. Значит, перейти к главному теперь будет еще труднее, ибо вопрос был финансовый, а в финансовых делах мистер Кибл утратил былую самостоятельность. Они с леди Констанцией открыли общий банковский счет, и за тратами наблюдала она. Мистер Кибл давно сожалел о своем опрометчивом шаге, но идея пришла ему в первые дни медового месяца, когда мужчины склонны делать большие глупости.

Мистер Кибл кашлянул. Это был не тот резкий компетентный кашель, который мы слышали из уст Руперта Бакстера в библиотеке, но слабый, придушенный, как блеяние пугливого ягненка.

– Конни, – сказал мистер Кибл, – э… Конни…

При этих звуках глаза леди Констанции заволокла холодная пленка: какое-то шестое чувство подсказало ей, о чем пойдет речь.

– Конни, я… э… получил сегодня письмо от Филлис.

Леди Констанция промолчала. Глаза ее блеснули, но тут же вновь оледенели. Интуиция ее не обманула.

До сих пор лишь одна тень омрачила семейную жизнь счастливой пары. Но к несчастью, тень эта была значительных размеров, эдакая супертень, и от нее веяло полярным холодом. Причиной была Филлис, падчерица мистера Кибла, – она создала эту тень самым простым способом: сбежала от богатого и во всех отношениях желательного жениха, которым ее облагодетельствовала леди Констанция (примерно так же, как фокусник навязывает карту упирающейся жертве), и вышла замуж за небогатого и во всех отношениях нежелательного субъекта, о котором было изве–стно только, что его фамилия Джексон. Мистер Кибл, свято веровавший, что Филлис всегда права, готов был философски смириться со случившимся, но гнев его жены умиротворению не поддавался. Настолько, что даже упоминание этого имени при леди Констанции было немалым подвигом, ибо она специально подчеркнула, что больше не желает его слышать.

Остро ощущая это ее предубеждение, мистер Кибл, сообщив про письмо, умолк и начал побрякивать ключами в кармане, чтобы собраться с духом и продолжать. На жену он не смотрел, но знал, как грозно ее лицо. Да, он взял на себя задачу нелегкую и менее всего подходящую для чудного летнего утра.

– Она пишет, – выдавил из себя мистер Кибл, глядя на ковер и обретая все более пунцовый румянец, – что у Джексона есть возможность купить большую ферму… в Линкольншире, если не ошибаюсь… если он сумеет собрать три тысячи фунтов.

Он умолк и покосился на жену. Его худшие страхи оправдались. Она оледенела. Фамилия Джексон точно могучее заклинание превратила ее в мраморную статую. Точь-в-точь как у Пигмалиона было с Галатеей, только наоборот. Не исключено, что она дышала, но заметить это было невозможно.

– Вот я и подумал, – сказал мистер Кибл, аккомпанируя себе ключами. – Мне, знаешь ли, пришло в голову… Это же не биржевая спекуляция… Видимо, настоящее золотое дно… Владелец продает только потому, что хочет поселиться за границей… И мне представилось… а они будут выплачивать проценты за взятую сумму…

– Какую сумму? – осведомилась, оживая, статуя ледяным тоном.

– Ну… я вот думал… Просто идея, ты понимаешь… Но мне представляется, если бы ты согласилась, мы могли бы… Прекрасное помещение капитала, знаешь ли, а в нынешние времена это не так-то просто… Вот я и подумал, что мы могли бы одолжить им эти деньги.

Он умолк. Но все равно слово было сказано, и ему стало легче. Он снова побрякал ключами и потерся затылком о каминную полку. Это почему-то почти восстановило в нем уверенность в себе.

– Нам лучше покончить с этим раз и навсегда, Джо, – сказала леди Констанция. – Как тебе известно, когда мы поженились, я была готова сделать для Филлис все! Я намеревалась заменить ей мать. Открыла перед ней великолепные возможности, вывозила ее всюду. И что произошло?

– Я знаю, но…

– Она была помолвлена с богатым молодым человеком…

– Осел, каких мало, – вставил мистер Кибл, подбодренный воспоминанием о несостоявшемся зяте, который ему никогда не нравился. – И к тому же беспутный болван. Я кое-что слышал.

– Вздор! Если ты намерен верить всем сплетням, какие услышишь, никому пощады не будет. Очаровательнейший молодой человек, и он составил бы счастье Филлис. Но вместо того чтобы выйти за него, она бежит с этим… с Джексоном. – Голос леди Констанции завибрировал. Никто не сумел бы втиснуть больше брезгливости в три коротенькие слога. – После этого я твердо решила ничего общего с ней больше не иметь. Я не одолжу им ни пенса, а потому прекратим эту дискуссию. Надеюсь, я женщина справедливая, но должна сказать, что после того, как Филлис показала себя такой…

Внезапно распахнувшаяся дверь заставила ее умолкнуть. В комнату прошебаршил лорд Эмсуорт, весь в сырой земле, облаченный в непристойную старую куртку. Он благодушно прищурился на сестру и зятя, но, видимо, не заметил, что прервал их разговор.

– «Садоводство как искусство», – бормотал он. – Конни, ты не видела «Садоводство как искусство»? Вчера вечером я читал его здесь. «Садоводство как искусство». Это заглавие книги. Так куда же она могла деваться? – Его туманный взор перескакивал с предмета на предмет. – Я хочу показать ее Макаллистеру! Там есть абзац, прямо опровергающий его анархистские взгляды на…

– Возможно, она где-нибудь на полке, – перебила леди Констанция.

– На полке? – повторил лорд Эмсуорт, явно ошеломленный столь блестящей мыслью. – Ну конечно, конечно же!

Мистер Кибл угрюмо побрякивал ключами. На его румяном лице было мятежное выражение. Мятежный дух овладевал им редко – он ведь любил жену с собачьей преданностью и привык во всем ей подчиняться, но сейчас он взбунтовался. Она не права, решил он. Ей следовало бы понять, как ему дорога бедняжка Филлис. Дьявольское бессердечие – бросить бедную девочку, как стоп–танный башмак, только потому…

– Ты уходишь? – спросил он, заметив, что его жена направляется к двери.

– Да. Я иду в сад, – сказала леди Констанция. – А что? Тебе еще о чем-нибудь надо со мной поговорить?

– Нет, – уныло вздохнул мистер Кибл. – Нет.

Леди Констанция вышла, и курительную окутало суровое мужское молчание. Мистер Кибл задумчиво терся затылком о каминную полку, а лорд Эмсуорт рылся в книжных шкафах.

– Кларенс! – внезапно воскликнул мистер Кибл. Ему в голову пришла мысль. Вернее сказать, его посетило озарение.

– А? – рассеянно отозвался граф. Он нашел вожделенную книгу и сосредоточенно листал ее страницы.

– Кларенс, не могли бы вы?..

– Ангус Макаллистер, – горько констатировал лорд Эмсуорт, – упрямый тупоголовый сын Велиала! Автор этой книги прямо утверждает…

– Кларенс, не могли бы вы одолжить мне три тысячи фунтов под надежный залог и скрыть это от Конни?

Лорд Эмсуорт заморгал.

– Скрыть что-то от Конни? – Он оторвал взгляд от книги и со снисходительной жалостью посмотрел на строителя воздушных замков. – Дорогой мой, это невозможно.

– Но она не узнает. Я объясню вам, зачем мне нужны эти деньги…

– Деньги? – Взор лорда Эмсуорта вновь стал туманным, и он уткнулся в книгу. – Деньги? Деньги, дорогой мой? Деньги? Деньги? Какие деньги? Я сто раз говорил, – объявил лорд Эмсуорт, – что Ангус Макаллистер в вопросе о штокрозах абсолютно не прав. Я сто раз говорил…

– Разрешите, я объясню. Эти три тысячи фунтов…

– Дорогой мой, нет! Нет, решительно нет! Так похоже на вас, – продолжал его сиятельство с рассеянной теплотой, – так похоже на вас, на вашу доброту и щедрость, сделать мне это предложение, но у меня достаточно своих. Более чем достаточно, но все равно благодарю вас. Мне три тысячи фунтов не нужны.

– Вы не поняли. Я…

– Нет. Нет и нет. Но все равно я вам весьма обязан. Очень любезно с вашей стороны, дорогой мой, предоставить мне такую возможность. Очень любезно. Очень, очень, очень любезно, – продолжал его сиятельство, бредя к двери и читая на ходу: – О, очень, очень, очень… – Дверь за ним закрылась.

– Черт! – сказал мистер Кибл.

Он уныло рухнул в кресло. Ему придется написать Филлис. Бедняжке Филлис… Придется объяснить, что ее просьба невыполнима. А почему, угрюмо подумал мистер Кибл, выбираясь из кресла и направляясь к бюро, а почему невыполнима? Только потому, что он бесхребетный слизняк и боится пары серых глаз, имеющих обыкновение леденеть?

«Милая Филлис», – написал он. И остановился. Какие слова подобрать? Как объяснить? Мистер Кибл сжал голову в ладонях и застонал.

– Эгей! Дядя Джо!

Мастер эпистолярного жанра резко обернулся и увидел – без малейшего удовольствия – своего племянника Фредерика. Мистер Кибл посмотрел на него с раздражением, ибо не просто рассердился, но и испугался. Он не слышал, чтобы дверь открылась. Глянцеволосый молодой человек словно выскочил из люка.

– Я через окно, – объяснил высокородный Фредди, как будто читая его мысли. – Дядя Джо…

– Ну, в чем дело?

– Дядя Джо, – сказал Фредди, – вы мне не одолжите тысячу фунтов?

Мистер Кибл взвизгнул, как болонка, которой наступили на хвост.

Мистер Кибл, красноглазый, доведенный до предела, медленно восстал из кресла и начал надуваться в зловещем молчании, но тут его племянник умоляюще поднял ладонь. До высокородного Фредди мало-помалу доходило, что он, пожалуй, не подготовил дядю к своей просьбе с необходимой деликатностью и тактом.

– Секундочку! – проблеял он умоляюще. – Погодите, не лезьте на стену. Я сейчас все объясню.

Чувства мистера Кибла нашли выход в сардоническом кряхтенье.

– Объяснишь?

– Ну да. Просто я не с того конца начал. Нельзя было так, сразу. Дело в том, дядя Джо, что у меня есть план. Честное слово, если вы минутку подождете с апоплексией, – сказал Фредди, в некоторой тревоге рассматривая своего кипящего родственника, – я смогу вас выручить. Честное слово. Я просто подумал: если, по-вашему, план этот стоит тысячи, так вы ее, может быть, мне отстегнете? Я готов прямо все выложить и довериться вашей честности, если вы решите, что оно того стоит.

– Тысяча фунтов!

– Круглая, очень удобная сумма, – вкрадчиво намекнул Фредди.

– А зачем тебе, – спросил мистер Кибл, несколько оправившись, – нужна тысяча фунтов?

– Если на то пошло, так кому ж она не нужна? – возразил Фредди. – Но я готов открыть вам особую причину, почему она мне нужна как раз сегодня утром – поклянитесь только, что папаше – ни гугу.

– Если ты таким образом даешь мне понять, что не хочешь, чтобы я повторил твоему отцу сказанное тобой конфиденциально, уверяю тебя, мне ничего подобного и в голову бы не пришло.

Фредди растерянно заморгал. Быстротой соображения он не отличался.

– Я что-то не разберу, – признался он. – Так вы ему скажете или нет?

– Не скажу.

– Молодец, дядя Джо, – произнес Фредди с облегчением. – Свой человек! Я всегда говорил. Так слушайте: вы знаете, какая буча была из-за того, что я проиграл на скачках?

– Знаю.

– Между нами говоря, я спустил пять сотен. И хочу задать вам один простой вопрос. Почему я их спустил?

– Потому что ты молокосос и последний осел.

– Ну да, – согласился Фредди после некоторого раздумья. – Конечно, можно сформулировать и так. Но почему я был ослом?

– Боже ты мой! – не выдержал мистер Кибл. – Я же не специалист по психоанализу!

– Да в конечном счете проигрался я потому, что был не с той стороны забора. На лошадей только дураки ставят. А выигрывают одни букмекеры, и, если вы дадите мне тысячу, я стану букмекером. Мой приятель по Оксфорду работает у букмекера, и меня тоже возьмут, если я внесу тысячу фунтов. Но я должен им ответить побыстрее, не то они найдут другого. Вы понятия не имеете, какая из-за таких мест конкуренция.

Мистер Кибл, который все это время пытался вставить слово, наконец умудрился это сделать.

– И ты серьезно думаешь, что я… Но какой смысл тратить время на пустые разговоры? Мне неоткуда взять названную тобой сумму. А было бы, – тоскливо произнес мистер Кибл. – А было бы… – И взгляд его скользнул по письму на бюро, письму, которое начиналось словами «Милая Филлис» и на этом кончалось.

Фредди одарил его взглядом, полным сердечного сочувствия.

– Я же знаю, в каком вы положении, дядя Джо. И чертовски вас жалею. То есть тетя Констанция и все прочее.

– Что! – Как мистера Кибла по временам ни угнетало его финансовое положение, прежде он хотя бы находил утешение в мысли, что это тайна, известная только ему и его жене. – О чем ты говоришь?

– Ну, я знаю, что тетя Констанция присматривает за дублонами и проверяет, как они тратятся. И по-моему, стыд и позор, что она не желает помочь старушке Филлис. Девочке, – сказал Фредди, – которая мне всегда нравилась. Стыд и позор. Почему ей нельзя было выйти хоть за Джексона? Любовь же – все-таки любовь! – сказал Фредди, для которого это было больным местом.

Мистер Кибл как-то странно булькал.

– Наверное, мне следует объяснить, – сказал Фредди, – что я устроился спокойно покурить после завтрака прямо под этим окном и все слышал. Ну, как вы с тетей Констанцией выясняли отношения из-за старушки Филлис и как вы пробовали подоить папашу – ну все.

Мистер Кибл еще побулькал.

– Ты… Ты подслушивал! – выдавил он наконец.

– К вашему счастью! – объяснил Фредди тепло, ничуть не смущаясь взгляда, под которым любой благородный молодой человек тут же увял бы. – К большому вашему счастью, потому что у меня есть план!

Мистер Кибл ценил умственные способности своего юного родственника не слишком высоко, и будь его отчаяние не столь черным, весьма сомнительно, чтобы его заинтересовали частности плана, упоминания о котором блуждающим огоньком вспыхивали в репликах Фредди. Но он уже дошел до такого состояния, что в его измученном взоре против воли замерцал луч надежды.

– План? План, как мне выйти из моих… э… затруднений?

– Вот именно! Вам нужны наилучшие места, у нас они есть! Я вот о чем, – продолжал Фредди, поясняя свое загадочное утверждение. – Вам нужны три тысячи, и я вам скажу, как их добыть.

– Будь так любезен, – сказал мистер Кибл, открыл дверь, опасливо осмотрел коридор, закрыл дверь, прошел через комнату и закрыл окно.

– Душновато, конечно, но, может, вы и правы, – заметил Фредди, наблюдая эти маневры. – Так вот, дядя Джо, помните, что вы сказали тете Констанции про ее колье? Что какой-нибудь типчик подберется к нему и слямзит?

– Помню.

– Так чего вы ждете?

– О чем ты?

– О том, почему бы вам самому его не слямзить?

Мистер Кибл уставился на своего племянника с неприкрытым изумлением. Он ожидал любого идиотизма. Но все-таки не такого.

– Украсть колье моей жены!

– Во-во! Вы ловко соображаете. Слямзить колье тети Конни. Ведь, заметьте, – и, забыв о почтительности, обязательной для племянника, Фредди довольно больно ткнул мистера Кибла в грудь. – Ведь, заметьте, если муж слямзит что-нибудь у жены, это не кража. Таков закон. Я это знаю из кино. Видел в городе.

Высокородный Фредди был знатоком кинопродукции и с одного взгляда умел отличить супербоевик от суперсупербоевика. Того, чего он не знал о грешных женах и беспутных завсегдатаях клубов, не хватило бы и на один субтитр.

– Ты с ума сошел? – прохрипел мистер Кибл.

– Вам наложить на него лапу нетрудно. А тогда все будут счастливы. Вам надо будет только выписать чек, чтобы купить тете Конни другое такое же, – и она сразу зачирикает, а вам перо в шляпу, если понимаете, о чем я. И у вас останется первое колье, которое вы слямзили. Понимаете, о чем я? Продадите его втихаря и отошлете Филлис ее три тысячи, отстегнете мне мою тысячу, и вам еще останется кое-что симпатичное в загашнике, а тетя Конни и знать ничего не будет. Чертовски полезная штука на черный день, – добавил Фредди.

– Ты?..

Мистер Кибл собрался уже повторить свой вопрос, но тут его осенило, что вопреки всем симптомам его племянник с ума не сходил. План, который он собирался презрительно высмеять, оказался таким блестящим и в то же время таким простым, что поверить, будто Фредди сам его придумал, было никак не возможно.

– Ну, не совсем я, – скромно признался Фредди. – Видел такую штуку в кино. Только там один тип хотел облапошить страховое общество и слямзил не колье, а ценные бумаги. Но принцип тот же. Ну, так как же, дядя Джо? Стоит это тысячи или нет?

Мистер Кибл, хотя он лично закрыл дверь и окно, подозрительно посмотрел по сторонам. Они говорили вполголоса, но теперь он перешел на практически неслышный шепот.

– Ты думаешь, это осуществимо?

– Осуществимо? А кой черт может вам помешать? Раз, два – и готово. И вся прелесть в том, что, даже попадись вы, никто и слова не скажет: когда муж лямзит у жены, это не кража.

Утверждение, что в указанных обстоятельствах никто и слова не скажет, представилось мистеру Киблу настолько далеким от истины, что он не смог пропустить его мимо ушей.

– Твоя тетка скажет. И не одно, – горько заметил он.

– А? Понял, понял. Ну, такой риск, конечно, имеется. Только шансов, что она узнает, нет почти никаких.

– И все-таки она может узнать.

– Ну, если ставить вопрос так, то может.

– Фредди, мальчик мой, – расстроенно сказал мистер Кибл. – У меня не хватит духу.

Образ тысячи фунтов, ускользающих из его рук, так подействовал на Фредди, что он выразился, как не положено выражаться в беседе со старшими:

– Ну, чего вы хвост поджали?

Мистер Кибл покачал головой.

– Нет, – повторил он. – Я боюсь.

Казалось, переговоры зашли в тупик, но Фредди, перед которым маячила тысяча фунтов, не мог допустить, чтобы столь многообещающий сюжет завершился столь пресно. И пока он негодовал на слабодушие дяди, ему было ниспослано озарение.

– Ей-богу! Знаете что! – вскричал он.

– Не так громко! – простонал перепуганный мистер Кибл. – Не так громко!

– Знаете что! – повторил Фредди сиплым шепотом. – Ну, а если я его слямзю?

– Как?!

– Ну, а что, если…

– Ты слямзишъ? – Угасшая было надежда вновь озарила лицо мистера Кибла. – Мальчик мой, ты и правда?..

– За тысячу фунтов – в любой момент.

Мистер Кибл лихорадочно сжал руку своего юного родственника.

– Фредди, – сказал он, – в ту минуту, когда ты вручишь мне колье, я дам тебе не тысячу фунтов, а две тысячи.

– Дядя Джо, – столь же лихорадочно произнес Фредди, – заметано!

Мистер Кибл утер увлажнившийся лоб.

– По-твоему, ты сумеешь?

– Сумею? – Фредди засмеялся небрежным смехом. – Раз, два – и готово!

Мистер Кибл вновь сердечно стиснул его руку.

– Пойду подышу воздухом, – сказал он. – Я слишком переволновался. Но я могу положиться на тебя, Фредди?

– Еще бы!

– Отлично. Так вечером я напишу Филлис, что, возможно, мне удастся исполнить ее просьбу.

– Только никаких «возможно», – бодро воскликнул Фредди, – просто «исполню». Только «исполню»! И никаких гвоздей!

Радостное возбуждение – сильнейший стимулятор. Но, подобно другим стимулирующим средствам, оно имеет тот недостаток, что его действие чаще всего длится недолго. Расставшись с дядей, Фредди Трипвуд примерно десять минут пребывал в экстазе. Он сидел, развалясь, в кресле и ощущал себя могучим, энергичным, всепобеждающим. Затем мало-помалу в него, словно холодный сквозняк, начало пробираться сомнение – вначале еле заметное, оно все усиливалось, и через четверть часа он целиком разуверился в себе. Или, выражаясь не столь изящно, у него душа ушла в пятки и не желала вылезать обратно.

Чем больше он размышлял о деле, за которое взялся, тем менее заманчивым оно ему представлялось. Он не обладал богатой фантазией и все-таки с жуткой ясностью сумел нарисовать картину устрашающего скандала, которого не миновать, если он будет застигнут за похищением брильянтового колье его тети Констанции. Простая порядочность запечатает его уста насчет роли дяди Джозефа. И даже если (как все-таки могло произойти) простая порядочность в критический момент его подведет, рассудок подсказывал ему, что дядя Джозеф незамедлительно отречется от своей причастности к столь опрометчивому поступку. И в каком он тогда окажется положении? Безвыходном. Ибо Фредди не мог скрыть от себя, что его прошлое вряд ли убедило его родных и близких, будто он не способен украсть драгоценности тетки или иной родственницы исключительно в личных целях. Если его за–стигнут, никакие оправдания во внимание приняты не будут.

Но ему было невыносимо горько при мысли, что он без сопротивления позволит двум тысячам ускользнуть из его когтей…

Молодой человек на распутье.

Душевные муки, в которые его ввергли эти размышления, вырвали Фредди из объятий уютного кресла, и он начал беспокойно бродить по комнате. Странствования эти привели его к довольно болезненному столкновению с длинным столом, на котором Бич, дворецкий, методичная душа, имел обыкновение аккуратно раскладывать газеты, еженедельники и журналы, так или иначе проникавшие в замок. Ушиб заставил Фредди очнуться, и, рассеянно ухватив первую попавшуюся газету – как оказалось, «Морнинг глоб», – он вернулся в кресло, чтобы успокоить нервы заметками о скачках. Хотя в настоящее время мир ипподромов был для него закрыт, прогнозы Капитана Шенкеля, Старшего конюха, Ясноглазки и других газетных знатоков все еще будили в нем меланхоличный интерес. Он закурил и развернул газету.

Мгновение спустя, вместо того чтобы перейти к последней странице, посвященной новостям спорта, он, как завороженный, уставился на объявление посредине первой страницы. У него даже в горле пересохло.

Столь удачно расположенное объявление в это утро привлекло внимание многих читателей газеты. Оно было составлено так, чтобы привлекать внимание, и достигало своей цели. Но если другие читали его с легкой улыбкой, удивляясь, кому это взбрело в голову тратить деньги, чтобы помещать в газете такую чушь, на Фредди оно подействовало, как откровение. Его воспитанный на кинолентах ум воспринял это объявление по нарицательной стоимости.

Вот оно:

Фредди отложил газету и перевел дух. Потом снова взял ее и перечел объявление. Да, оно звучало многообещающе.

Более того: в нем было что-то от прямого отклика на молитву. Теперь Фредди совершенно ясно понял, как он нуждался в партнере, который разделил бы с ним опасности операции, за которую он так опрометчиво взялся. Ну, не столько разделил бы их, сколько принял все целиком на себя. И вот теперь в его распоряжении есть такой партнер. Дядя Джо отвалит ему две тысячи, если он удачно провернет дело. Тип, давший объявление, наверное, ухватится за пару сотен.

Две минуты спустя Фредди уже сидел за бюро и писал письмо. Время от времени он пугливо посматривал через плечо на дверь. Но в доме царила тишина. Ничьи шаги не отвлекали его.

Фредди вышел в сад. И почти сразу же ветерок донес до него пронзительный голос, сетовавший на шотландское упрямство. Источник этого голоса мог быть только один, и Фредди ускорил шаги.

– Папаша!

– Что, Фредерик?

Фредди переступил с ноги на ногу.

– Папаша, нельзя мне сегодня поехать с вами в город, а?

– Что!

– Ну, мне надо к дантисту. Я у него сто лет не был.

– Не вижу, зачем тебе надо ехать для этого в Лондон. В Шрусбери есть превосходный дантист, а ты знаешь, что я решительно против твоих поездок в Лондон.

– Так мой же разбирается в моих кусалках. То есть я всегда хожу только к нему. И всякий, кто понимает в таких вещах, скажет вам, что шляться по разным дантистам – самое последнее дело.

Но внимание лорда Эмсуорта уже вновь обратилось на Макаллистера.

– Ну хорошо, хорошо, хорошо.

– Большое спасибо, папаша.

– Но одного я требую категорически, Фредерик. Я не могу допустить, чтобы ты болтался в Лондоне весь день. Ты должен вернуться поездом двенадцать пятьдесят.

– Будет сделано. Мне подходит, папаша.

– Ну, подумайте немножко, Макаллистер, – сказал граф. – Я ведь от вас только этого прошу: подумайте немножко…