Ничего не изменилось, все осталось по-прежнему.
Эти слова, что я без конца повторяю, для моего уязвленного самолюбия точно лекарство, которое дает лишь небольшое облегчение от боли.
Встав с постели после очередной бессонной ночи и наскоро приняв душ, я натягиваю первую попавшуюся одежду, бросаю конспекты в сумку, а затем отправляюсь на автобусную остановку.
И, кажется, моя мантра работает: мне все-таки удается побороть желание вернуться домой, чтобы спрятаться от всего мира, закутавшись в теплое одеяло, как в кокон.
Ничего не изменилось, все как всегда.
Я сажусь в автобус, надеваю наушники плеера и включаю музыку. Если зазвучит песня Флоренс энд зе машин «Никогда не отпускай меня»1, то я нужна ему, любовь еще не умерла. Но в наушниках раздается голос Рианны2. «Мне пора на лечение в реабилитационный центр для наркоманов, потому что, малыш, ты – моя болезнь»3, – словно специально для меня поет барбадосская принцесса ритм-энд-блюза. После слов «только чудо сможет вернуть меня к жизни, и в этом виноват ты» я нажимаю на паузу, чувствуя, что непрошенные слезы вот-вот сорвутся с ресниц.
У нас нет будущего! Кого я пытаюсь обмануть?
Автобус проезжает мимо кинотеатра, и новая волна разочарования накатывает на меня. Я думаю о том, что ненавижу этого парня за те фильмы, которые нам не суждено посмотреть вместе. Однако стоит мне увидеть его на остановке перед институтом, как все мысли исчезают, будто карандашный набросок под мягким, упругим ластиком.
Завидев меня, Паша машет рукой и ослепительно улыбается.
Пусть у нас нет будущего, зато есть настоящее!
Я выбегаю из автобуса, спотыкаюсь и едва не теряю равновесие.
– Никогда бы не подумал, что красивые девушки будут в буквальном смысле падать к моим ногам, – подхватывая меня, нарочито серьезно произносит Павел, отчего озорные светлячки в его взгляде становятся еще заметнее.
Мы идем к главному корпусу института и болтаем о разной чепухе. Но в этот момент мне кажется, что мир вокруг нас перестает существовать: нет ни Киры, на которой под давлением родителей женился Паша, ни ее ребенка, ни студентов, которые, стоя в курилке, наверняка бросают взгляды в нашу сторону, нет никого.
Когда мы уже подходим к однокурсникам, я бессознательно замедляю шаг: мне отчаянно хочется продлить время, проведенное рядом с Пашей.
– Катя, давай отойдем, нам нужно поговорить, – раздается голос за моей спиной.
Я нехотя поворачиваюсь и вижу свою подругу Веру. Ветер ерошит ее волосы цвета вороного крыла, рассыпая их по красивому, густо накрашенному лицу. Светло-кофейные глаза сверлят меня, как будто спрашивая: «Какого черта ты делаешь?» Я медлю, тогда Вера хватает мою руку и с силой тянет за собой.
– Ты по-прежнему любишь Павла? – спрашивает она, оглядевшись по сторонам и убедившись, что нас никто не слышит.
– Мы просто друзья, – отвечаю я, прикладывая все усилия, чтобы голос не дрогнул и не выдал моей лжи.
– Друзья? – Вера трясет головой. – На друга не смотрят с желанием. Павел женат и скоро станет отцом. Неужели ты хочешь разрушить семью?
– Вовсе нет, я не так воспитана, – возражаю я.
– Значит, ты хочешь разрушить свою жизнь? – удивленно переспрашивает Вера и, не дождавшись ответа, продолжает: – Оглянись вокруг, в нашем институте полно парней, которым ты нравишься. А главное, они свободны. Но вряд ли кто-нибудь из них проявит свои чувства открыто, пока ты ходишь за Павлом, как щенок на привязи.
Мне бы возразить, объяснить Вере, что я еще не готова отпустить Пашу, потому что он – важный элемент пазла под названием «моя жизнь», тот самый кусочек, без которого картинка счастья не складывается, как ни старайся. Но вместо этих слов у меня вырывается:
– Пошла ты…
Вера поднимает руки вверх, точно белые флаги перемирия, и успокаивающим тоном говорит:
– Катя, у меня и в мыслях не было обидеть тебя. Я просто беспокоюсь. Вскоре после вашей ссоры Павел женился на забеременевшей от него девушке. А ты умудрилась не только простить предательство, но и влюбиться в Павла заново.
В памяти всплывает день, когда я впервые увидела обручальное кольцо на правой руке Паши. Он забежал в аудиторию по уголовному процессу буквально за минуту до начала лекции и, несмотря на то, что мы еще не помирились, занял место у окна рядом со мной, как будто поблизости не было других свободных кресел. Солнечные лучи, отразившись от полоски благородного металла желтого цвета на его безымянном пальце, больно резанули по глазам, а еще больнее по сердцу.
Смотря на эту ювелирную безделицу таким же зачарованным взглядом, как Фродо Бэггинс4 на кольцо Саурона5, я думала, что, по сути, обручальное золото тоже является кольцом Всевластия6 – символом власти женщины над мужчиной. Оно – главнее всех колец, чем дольше его носишь, тем сильнее оно подчиняет своей воле, диктуя, кого следует любить.
Моя соперница, видно, хорошо усвоила одну из хитростей игры в крестики-нолики – не можешь победить сама, не дай одержать верх другому, – и умело применяла ее. Осознав, что дружба и любовь Паши расположились на моем поле жизни, точно два крестика в ряд, Кира решила закончить эту линию своим вредным ноликом – обручальным кольцом – и противник, то есть я, уже не смог выиграть.
Тогда я ждала и одновременно боялась объяснений Павла, но он сохранял молчание, уткнувшись в конспект лекций. Мне так о многом хотелось спросить Пашу. Какие чувства он испытывал ко мне на самом деле? Почему не звонил и ни разу не проведал меня в больнице? И, наконец, зачем так поспешно жениться на третьем курсе? Однако вместо этого я не произнесла ни слова.
Перед окончанием пары, когда преподаватель, которого все студенты за глаза называли Сан Санычем, включил видеоплеер для просмотра фрагмента судебной телепередачи, я услышала, как Паша придвигается ко мне вплотную и шепчет на ухо:
– Катя, я женился.
– Поздравляю, – стараясь, чтобы голос звучал искренне, сказала я в ответ и попыталась выдавить подобие улыбки, отметив про себя, что как актриса я достойна «Золотой малины»7.
– С чем? – удивленно спросил Паша. – Ты действительно думаешь, что я мечтал именно об этом?
– Откуда мне знать? Я же не умею читать мысли, – раздраженно ответила, отстраняясь от Павла как можно дальше.
– Жаль, что не умеешь. Не пришлось бы все объяснять, – вымученно вздохнув, едва слышно произнес он.
Я выныриваю из омута воспоминаний под голос Веры:
– Если я хоть что-то понимаю в людях, то Павел попросту тебя использует. Сегодня контрольная работа по гражданскому праву, вот он и решил встретиться с тобой на автобусной остановке.
Злость закипает во мне, точно лава в вулкане. Как же я устала от бесконечных советов, упреков и с сочувствием глядящих на меня лиц! Что все эти люди на самом деле знают о Паше? Ничего!
Но подруга продолжает все тем же нравоучительным тоном, словно не замечая моих недовольно сжатых губ и гневного взгляда:
– Для него ты как карманный фонарик, о котором вспоминаешь, лишь когда ночью в переулке гаснет свет.
– Сначала разберись со своей личной жизнью, а потом лезь в мою, – кричу я срывающимся голосом, резко разворачиваюсь и иду прочь от Веры.
В голове у меня гудит, мысли путаются, будто нитки в руках у неумелой пряхи. Одна часть меня уверяет, что я должна прекратить с упорством утопающего цепляться за отношения без намека на будущее, что мне следует быть благодарной Вере за попытку снять пелену с моих глаз, затуманенных любовью. При этом другая часть твердит, как глупо прислушиваться к мнению той, которая рассталась с третьим парнем за последний год.
Неожиданно на моем пути возникает Паша.
– И куда это ты собралась?
– Я просто… – начинаю я и осекаюсь.
Сейчас мне меньше всего хочется рассказывать ему, что после ссоры с подругой я мечтаю вернуться домой, остаться наедине со своими мыслями и попытаться разобраться в себе. Поэтому стараюсь выкрутиться и говорю первое, что приходит мне в голову:
– Я просто хотела купить витамины в аптеке.
– Убедительно врать ты так и не научилась, – произносит с улыбкой Павел. – К тому же я слышал, как ты ругалась с Верой, – признается он и после небольшой паузы продолжает: – Все слышали.
– Ну конечно, кто же пропустит бесплатное шоу? – как можно более равнодушным тоном говорю я. – Ладно, идем в аудиторию.
Паша берет меня за руку, и я ощущаю, как по венам разливается тепло, принося с собой спокойствие и внушая надежду. Ссора с Верой становится далекой и неважной. Порой мне кажется, что Павел чувствует, когда я пребываю в плохом настроении, и осторожно меняет его в лучшую сторону. Но разве такое возможно? Он же не герой кинофильма, наделенный сверхспособностями.
На контрольной работе нас ждет сюрприз – у каждого студента свой вариант. Однако, несмотря на робкие возражения Паши, я успеваю решить задания нам обоим. У меня даже остается немного времени до окончания пары, чтобы поболтать с ним.
– Спасибо. Не представляю, как бы я справился без твоей помощи, – шепчет Паша.
– Наверняка получил бы двойку за контрольную, – отвечаю я с улыбкой. – А теперь четверка тебе обеспечена. Я в своих знаниях по гражданскому праву уверена.
– Ты большая умница и настоящий друг. Мы по-прежнему были бы вместе, если бы не стечение обстоятельств, – говорит Павел с грустью.
Его признание для меня как для неизлечимо больного слова доктора о том, что он может умереть не в больнице, а дома среди любящих родственников, – оно ничего не изменит, но его приятно услышать.
– Катя, – продолжает Паша, – со следующего понедельника мы не будем больше учиться вместе. Мой отец нашел мне хорошо оплачиваемую работу, решив, что я должен самостоятельно содержать семью.
– Ты шутишь? – спрашиваю я, хотя сама читаю ответ в его печальных глазах.
После замечания преподавателя мы виновато замолкаем, и я со вздохом перевожу взгляд на окно. Ослепительно яркое солнце, точно гигантский ведьмин шар, предвещает теплую ясную погоду, но мне искренне хочется, чтобы разразился ливень. Я не могу плакать здесь и сейчас (и так дала однокурсникам достаточно поводов для сплетен), пусть за меня сделает это природа, пусть моими слезами станут дождевые капли на стекле.
– Чувствую, как все, чем раньше жил, исчезло вдруг, когда тебя не отпустил8, – убедившись, что преподаватель перестал коситься в нашу сторону, снова шепчет Паша, цитируя строчку из своей любимой песни. – После злополучной женитьбы на Кире я не имел права удерживать тебя рядом с собой. Мои родственники все равно бы не позволили нам быть вместе. Я потерял свободу, на очереди – интересная учеба и привычный круг друзей. Я – слабый: не могу поступать наперекор воле родителей, а ты – сильная: продолжаешь любить даже тогда, когда следует ненавидеть.
– Вернее глупая, – бросаю я и выбегаю из аудитории за минуту до звонка, не в силах сдерживать слезы.
Неумолимый календарь уверяет меня, что уже месяц прошел с тех пор, как Павел перевелся на заочное отделение, а боль только нарастает.
Наверное, со временем из моей памяти выветрятся черты Пашиного лица, словно следы вчерашнего хмеля. Но пока рваная рана на сердце кровоточит снова и снова, сколько ни накладывай повязку: учеба меня больше не интересует, встречи с друзьями не радуют, чтение книг не увлекает, шопинг не лечит от депрессии. Я избегаю шумных компаний однокурсников, не посещаю тренировки по чирлидингу, готовлюсь к семинарам, однако всегда игнорирую предложения преподавателей поднять руки желающим ответить. Жизнь несется стремительным горным потоком, а я просто плыву по течению дней и недель, не разбирая направления.
Сейчас почти десять часов вечера, мне нужно выучить еще одиннадцать вопросов к зачету по уголовному процессу, а вместо этого я лежу в своей постели и вот уже целых пятнадцать минут смотрю не отрываясь на экран смартфона, точно медиум на доску для спиритических сеансов, и мысленно заклинаю: «Паша, объявись! Набери мой номер!» Но Павел не звонит.
Расслышав в коридоре мамины шаги, я поспешно убираю телефон, хватаю конспект лекций, открываю его на случайной странице и утыкаюсь взглядом в размашистые строчки.
– Танцуй! – говорит мама, заходя в комнату. – Я купила тебе и Вере билеты в кино на фильм «Сильнее зова крови», тот самый, о вампирах, про премьеру которого ты мне все уши прожужжала.
– Спасибо, но я больше не общаюсь с Верой, – отвечаю я, стараясь придать голосу безразличный тон.
– К воскресенью помиритесь, не пропадать же билетам из-за глупых девичьих ссор, – отмахивается мама от моих слов.
– Не помиримся, – настаиваю я.
– Зачем так категорично? Опять поругались из-за Павла? – спрашивает мама, испытующе глядя на меня. – Я думала, что история с этим негодяем в прошлом.
– Прекрати называть его так, – сквозь зубы произношу я.
– Да, конечно, о нем можно говорить только как о покойнике: или хорошо, или ничего, – раздраженно парирует мама. – Ты никогда меня не слушаешь! Я же советовала тебе присмотреться к сыну наших соседей по даче. Парень он интеллигентный, симпатичный, а если поменяет очки в толстой оправе на контактные линзы, то вообще будет красавцем. Но тебе, похоже, нравится себя мучить.
– Не лезь в мою жизнь, я лучше знаю, что мне делать! – кричу я в бешенстве. – И, пожалуйста, выйди из комнаты, ты мне мешаешь готовиться к зачету.
Покачав головой, мама, ни слова не говоря, выскальзывает за дверь.
Я сбита с толку, безнадежно запуталась и теперь не различаю, кто мне друг, а кто враг, кто испытывает искреннюю привязанность ко мне, а кто играет в любовь, выжидая, когда я увязну в паутине лжи и недомолвок, чтобы, словно паук, убить меня ядом горькой правды. Чувства окружающих подобны книге на незнакомом иностранном языке, о содержании которой можно только догадываться. Я же отчаянно хочу: пусть они будут просты и понятны, как азбука с цветными картинками.
Слезы приходят непрошеными гостями, превращая текст на странице конспекта в одну большую смазанную кляксу, а я продолжаю шепотом твердить самой себе: «Хочу, хочу, хочу…»
Рыдания не приносят облегчения, и с каждым новым всхлипом мне все отчетливее кажется, что на мое сердце обрушивается боль всего мира, точно мощный поток воды на слабую плотину.
Не в силах больше выносить это, я захлопываю тетрадь, швыряю ее в дальний угол комнаты, в изнеможении откидываюсь на подушку и укрываюсь с головой одеялом, надеясь хоть ненадолго забыться спасительным сном.