Николай Бурлюк

«Осталось мне отнять у Бога…»

5 op.

Осталось мне отнять у Бога,

Забытый ветром, пыльный глаз:

Сверкает ль млечная дорога

Иль небо облачный топаз, —

Равно скользит по бледным тучам

Увядший, тусклый, скучный ум.

И ранит лезвием колючим

Сухой бесстрашный ветра шум.

О ветер! похититель воли,

Дыханье тяжкое земли,

Глагол и вечности и боли

«Ничто» и «я», – ты мне внемли.

1910

«Неотходящий и несмелый…»

12. ор.

Неотходящий и несмелый

Приник я к детскому жезлу.

Кругом надежд склеп вечно белый

Алтарь былой добру и злу.

Так тишина сковала душу

Слилась с последнею чертой,

Что я не строю и не рушу

Подневно миром запертой.

Живу, навеки оглушенный,

Тобой – безумный водопад

И, словно сын умалишенный,

Тебе кричу я невпопад.

1910

Бабочки в колодце

Там, в тишине подземной глади

И сруба заплесневших бревен,

Их смерти верный путь бескровен

Тонуть во тьме ночных исчадий.

Напрасно в отраженьи звездном

Трепещут крылья непосильно

И воздымают воздух гнильный

Своим биеньем слишком поздно.

Их лижет холод неудержный

Под опрокинутым эдемом, —

Здесь безнадежность – некий демон,

Как и он, давно отвергнутый.

1913

«Ко мне вот-вот вдруг прикоснутся…»

Ко мне вот-вот вдруг прикоснутся,

Уж ветер волос шевелит,

И заклинанья раздаются

Под сводом безразличных плит.

Но я молю с кривой улыбкой

Твою изменчивую лень,

Что если бы, хотя ошибкой,

Ты на меня роняла тень

И если б твой любовник вялый,

Покорный медленным устам,

Прикрыл хотя частицей малой

Моих телес заметный гам.

Сереет сумрак подземелья,

Врагов звончее голоса,

И кроет от ночного зелья

Мой лоб кровавая роса.

Ночная смерть

Из равнодушного досуга

Прохваченный студеным вихрем

Площадку скользкую вагона

Ногою судорожною мину,

И ветви встречные деревьев,

Взнеся оснеженные лица,

Низвергнутся в поляны гнева,

Как крылья пораженной птицы.

1914

«В ущелье уличного дыма…»

В ущелье уличного дыма

Зловоний непрейденный ряд

Тобою услажденный яд

С брегов замерзшего нарыма.

Интеллигент и проходимец

Загрузка...