Евгений Норин Под знамёнами демократии. Войны и конфликты на развалинах СССР

Когда падают царства. Советский Союз на пути к краху

Прохладным мартовским днем 1985 года на Красной площади у Кремлевской стены проходила похоронная церемония. Под гром орудий в землю опустили Генерального секретаря ЦК Коммунистической партии Советского Союза Константина Черненко. Смерть семидесятитрехлетнего генсека ознаменовала конец периода, который неформально называли «эпохой пышных похорон», а то и вовсе непочтительно – «временем гонки на катафалках». К тому моменту подавляющему большинству наблюдателей уже было очевидно, что Советский Союз погрузился в глубокую стагнацию. Однако никто не мог и предположить, что следующий генсек окажется последним. Всего через несколько лет на периферии Советского Союза начались волнения, быстро переросшие в вооруженные конфликты. Семь лет спустя СССР прекратил свое существование.

В действительности Советский Союз 80-х годов уже находился в глубоком кризисе, и пути выхода из него были неясны. Экономические трудности, наметившаяся зависимость от экспорта природных ресурсов, негибкая и некомпетентная бюрократия – все это делало положение государства неустойчивым.

Последний Генеральный секретарь ЦК КПСС (с 1990 года – президент СССР) Михаил Горбачев активно пытался реформировать Советский Союз. Программа перестройки предполагала, с одной стороны, экономические реформы, допускающие в ограниченных масштабах частное предпринимательство, с другой – демократизацию общественной жизни: значительно большую, чем прежде, свободу прессы, смягчение цензуры. Программа Горбачева выглядела разумной и человечной, однако правитель СССР быстро понял, что угодил в ловушку. Кризис был слишком глубоким, чтобы справиться с ним столь мягкими мерами, для консерваторов же любой отход от прежних догм был уже святотатством, а с точки зрения самых решительных сторонников реформ, перестройка оказалась недостаточно радикальной. К тому же в течение 70-х годов СССР успел построить экспортноориентированную экономику, а вторая половина 80-х стала временем очень скверной конъюнктуры на внешних рынках. Цены на нефть упали, и экономику Советского Союза начало серьезно лихорадить. За 1987–1989 годы стало ясно, что реформы заходят в тупик.

На этом фоне в Советском Союзе начал разворачиваться совершенно новый конфликт.

В рамках стратегии национальной политики в СССР много внимания уделялось воспитанию национальных кадров на периферии. Советская администрация активно вкладывалась в культурное развитие национальных меньшинств и всячески приветствовала создание действительно интернациональной партийной бюрократии и интеллигенции. Однако именно новые элиты и оказались самым революционным классом в стране. Объективно большинство союзных республик выигрывало от интеграции в рамках СССР. Если отбросить старую и сомнительную риторику о России, грабившей порабощенные колонии, то основным донором в рамках СССР являлась именно Российская Федерация. Однако, с точки зрения региональных бюрократических групп, союзное руководство из Москвы только мешало разнообразными требованиями и контролем. Перспектива получить пусть небольшие и бедные, но независимые от центра уделы была заманчивой, а выгоды от подчинения Москве на фоне общих затруднений казались неочевидными.

Палкой о двух концах оказалась горбачевская «гласность». По задумке она позволяла восстановить обратную связь между властью и «землей», получать сведения о положении дел в обществе в обход низовой бюрократии. В таком смысле задумка Генерального секретаря была вполне здравой: коррупция и очковтирательство уже достигли впечатляющих масштабов, и в Кремле зачастую довольно смутно представляли себе, что происходит в дальних углах необъятного советского государства. Однако Горбачев встретил сопротивление со стороны самой номенклатуры, которая совершенно не испытывала желания попасть под чей бы то ни было жесткий контроль. К тому же политикой гласности начали пользоваться самым неожиданным образом.

Несмотря на объединяющее начало советской идеологии, республики Союза были в первую очередь национальными. Национальные проблемы в рамках СССР никуда не делись, хотя их долгое время удавалось более или менее успешно загонять вглубь, а наиболее яркие национальные кадры привлекать к общему советскому проекту. Однако локальные националистические движения во многих регионах возникли еще до появления самого Советского Союза. Так, несмотря на близость русского и украинского народов – близость, зачастую доходящую до степени смешения, когда без графы «национальность» в паспорте одних от других было нереально отличить, – даже в таких условиях украинские националистические организации появлялись и активно действовали уже во времена поздней Российской империи. В рамках Советского Союза, разумеется, подобные организации (в том числе русские) находились в глубоком подполье. С введением политики гласности национальные движения на периферии получили второе дыхание. И здесь проявился неожиданный эффект от поддержки государством национальных культурных и просветительских институтов: академий наук, местных союзов писателей и т. д. Как оказалось, национальные деятели науки и искусства часто сохраняют лояльность своим национальным автономиям – и только им. Очень ярким примером тут может служить Зелимхан Яндарбиев. Будущий идеолог республики Ичкерия был членом Союза писателей и состоял в КПСС. Подобных историй по всему СССР было множество: получив образование и возможность строить карьеру в Советском Союзе, национальные кадры вовсе не преисполнялись любви к красному знамени. Новые условия, сложившиеся в стране, предоставили подпольным кружкам и интеллигентам-националистам грандиозный простор для агитации и пропаганды.

Почему она имела успех? С одной стороны, Советский Союз объективно переживал огромные трудности. Падение уровня жизни, вечный дефицит – все это не способствовало сплочению рядов. Кроме того, Советский Союз был государством крайне патерналистским, а информация, поступавшая к гражданам через каналы официальных СМИ, строго дозировалась. Это помогало поддерживать стабильность, но самостоятельное критическое мышление у огромного числа советских граждан было фактически уничтожено. Наконец, к 80-м годам советская идеология была окончательно дискредитирована, а идейных коммунистов осталось мало даже в рядах самой компартии. Сочетание всех этих факторов привело к тому, что людей могла массово увлечь любая (или почти любая) идеология. Демагоги национального толка явились на подготовленную почву. Зачастую им было нечего предложить соотечественникам, кроме самой топорной шовинистической пропаганды и воспитания комплекса обиженного. Однако они имели хотя бы такую программу. Советские же чиновники могли разве что провозглашать лозунги, в которые не верили сами. «У противника есть “Аллах акбар”. У нас нет ничего», – замечал позднее офицер таджикских вооруженных сил. Бросается в глаза, что во время крушения Советского Союза многомиллионная армада Советской армии, МВД и КГБ смогла выставить в его защиту лишь мизерное число людей, готовых рискнуть за красное знамя головой. Самостоятельно на защиту советского государства встали отряды милиции в Вильнюсе и Риге. Роспуск Советского Союза не признало Приднестровье. Два года спустя несколько тысяч человек левых убеждений вышло защищать Белый дом в Москве – и это на 150-миллионную страну! Сложно лучше проиллюстрировать возникший идеологический вакуум – и причину, по которой националисты пользовались огромным успехом на периферии СССР.

Введение многопартийности стало еще одним шагом к крушению Советского Союза. Опять-таки, архитекторы перестройки создали инструмент, который потом был использован против них самих. Смысл реформы состоял в том, чтобы ослабить власть закостеневшей номенклатуры КПСС. В действительности благонамеренные реформаторы открыли путь всевозможным радикальным националистическим организациям вроде всяческих «Народных фронтов», которые стремительно победили на законных выборах в большинстве республик.

При этом союзное руководство в конце 80-х годов обнаружило совершенно неожиданного соперника – команду президента РСФСР. Борис Ельцин путем интриг и популизма несколько лет шел к вершинам власти в России. Однако он не мог чувствовать себя полновластным хозяином в стране, пока над ним оставались общесоюзные органы власти. Поэтому Ельцин становился естественным союзником республиканских сепаратистов. В 1991 году он выражал горячую поддержку манифестантам в республиках Балтии, позднее – спокойно распустил Советский Союз, не позволив ему сохраниться ни в каком виде, и таким образом оставил Горбачева королем без королевства.

Наконец, под многие республики заранее были подложены мины. Советские лидеры не могли, конечно, планировать будущее с расчетом на распад страны. Государство делилось на республики не только по этническому принципу, учитывались и административные соображения, кроме того, свои коррективы вносила борьба за власть между группировками внутри самого СССР. К тому же в Союзе имела место миграция народов, часто происходящая не по их воле. Люди регулярно оказывались вдали от земли своих предков, причем не в одиночку, а вместе с сотнями тысяч соплеменников. Из-за внутренних перемещений населения и просто в силу сложившихся жизненных обстоятельств провести четкие границы по этническому признаку оказывалось невозможно. Поэтому деление Советского Союза по административным границам республик было самым простым решением, но вовсе не самым справедливым. Русские по всей периферии СССР, армяне ставшего независимым Азербайджана, абхазы, осетины, внезапно оказавшиеся жителями новых государств, далеко не всегда с покорностью относились к этим новостям политики и географии. Агонизирующее советское государство было не в состоянии разрешить конфликты, раскручивающиеся с огромной скоростью один за другим. А это означало, что кровопролитие неизбежно.

Для понимания происходивших на руинах СССР событий следует сказать несколько слов о состоянии Вооруженных сил Советского Союза конца 80-х. Советская армия не избежала общего кризиса. Будучи частью общества, она оказалась перед лицом все тех же вызовов, включая вакуум идеологии. Однако это была исключительно многочисленная вооруженная сила. Перед распадом СССР его войска насчитывали более пяти миллионов человек. Мало того. До роспуска Советского Союза в качестве основного сценария военного конфликта рассматривалась Третья мировая война против блока НАТО, поэтому такая армада должна была в первую очередь обеспечить мобилизацию. Это обстоятельство предопределило многие сильные черты советских вооруженных сил, игравших огромную роль в войнах на руинах СССР – даже после ликвидации самой Советской армии.

Но лишь часть советских войск относилась к силам постоянной готовности. Из состава Вооруженных сил только около четверти дивизий были укомплектованы людьми хотя бы на 70 %. Все остальные предполагалось развернуть до полной численности перед войной или уже во время нее – за счет людей, призванных по мобилизации. За значком «дивизия» на карте могла скрываться всего пара тысяч человек. Чаще всего соединение было укомплектовано людьми на 10–30 %. Однако Советская армия имела достаточно вооружения и боевой техники для того, чтобы оснастить сотни дивизий. Кадрированные[1] части обладали громадными запасами стрелкового оружия, техники и боеприпасов. На складах бережно хранилось даже вооружение времен Великой Отечественной войны. Уже в 2010-х годах во время конфликта на Донбассе ополченцы массово использовали противотанковые ружья 40-х годов производства. Сама Украина, почти не производя вооружение, годами оставалась одним из ведущих его экспортеров за счет советских запасов. Ну а в начале 90-х годов Советский Союз был просто переполнен вооружением, которое крайне скверно охранялось и которое, бывало, распродавалось коррумпированными офицерами. Именно советские запасы стали основным источником оружия и техники для всех воюющих сторон во время локальных конфликтов. Пожалуй, только сторонники Верховного совета в Москве в 1993 году и ингушское ополчение во время конфликта в Пригородном районе Северной Осетии в 1992 году по тем или иным причинам не сумели вооружиться до зубов за счет арсеналов распавшейся армии. Широкую известность получил разгром арсеналов дудаевскими отрядами в Чечне, но в реальности это было не самое впечатляющее изъятие оружия и боевой техники: в Карабахе в то же самое время армяне и азербайджанцы использовали настоящие механизированные волны из танков и другой тяжелой техники. Характерно, правда, что чем сложнее в использовании были боевые единицы, тем реже они шли в ход: авиация, например, использовалась очень ограниченно.

Обратной стороной циклопических размеров советских Вооруженных сил стала их слабая выучка. Практика привлечения солдат к хозяйственным работам возникла не в современной России, она уходит корнями еще во времена СССР. В боевых действиях в Афганистане участвовала лишь небольшая часть Советской армии, основная же масса советских военнослужащих – это солдаты и офицеры долгого мирного периода. Кроме того, отслужив срочную службу, даже получивший боевой опыт солдат уходил в запас вместе со всеми приобретенными навыками (если он их, конечно, приобретал). На практике это привело к тому, что реальная выучка бойцов в конфликтах 90-х годов оказывалась слабой, и даже профессиональный уровень, казалось бы, заслуженных офицеров мог оказаться удручающим.

Как бы то ни было, вторая половина 80-х годов прошла под знаком грандиозных перемен и потрясений.

Приквел к войнам 90-х. События в Прибалтике

Первые сполохи начинающейся грозы относятся уже ко второй половине 80-х годов. Так или иначе, национальные движения на советской периферии неизбежно ставили советскую администрацию перед новым вызовом. Однако реформаторские усилия Горбачева привели к тому, что националисты начали массово выходить из подполья почти одновременно по всему государству. В 1985–1988 годах возникло множество националистических кружков и движений на всем пространстве от Средней Азии до Прибалтики. Один-два подобных кризиса Советский Союз еще мог пережить, но в конце 80-х от новых движений рябило в глазах. Чаще всего их идеологической основой становились приверженность демократии (по крайней мере, на уровне риторики) и местный национализм (почти всегда – в весьма жесткой форме). В течение всего нескольких лет столкновения на национальной почве происходят в Казахстане, Якутии, на Кавказе. Начался парад суверенитетов: национальные автономии массово старались повысить свой статус в рамках СССР или просто отделиться от Советского Союза. Первыми из союзных республик, покинувших состав Союза, так опрометчиво названного нерушимым, стали Литва и Латвия.

Как и почти повсеместно, в Литве в конце 80-х годов появились и начали быстро набирать силу движения, основанные на идеях либерализации политической жизни и местного национализма. Наиболее мощным и многочисленным из подобных организаций стал «Саюдис» (лит. «Движение»). Он появился в 1988 году в качестве «Литовского движения за перестройку», и основали его – опять-таки полностью в русле остального Советского Союза – представители местной интеллигенции, главным образом гуманитарной. Движение зародилось на базе литовской Академии наук. «Саюдис» первоначально провозглашал вполне мирную программу, выступал за демократизацию республики, защиту окружающей среды и тому подобные общеполезные начинания. Однако программа реформаторов становилась чем дальше, тем более радикальной. Уже с 1989 года речь шла о независимости республики.

По словам участников движения, первое время активисты испытывали страх перед спецслужбами. Однако все опасения были напрасны: местная коммунистическая элита неявно симпатизировала «Саюдису», и хотя внутри движения работало множество сексотов, власти смотрели на деятельность группы сквозь пальцы.

Национал-популистские движения в любом случае выглядели выигрышно на фоне полностью утративших инициативу и не способных говорить с людьми на их языке функционеров старого режима. Подобные движения в конце 80-х и начале 90-х были попросту обречены на популярность, даже самые карнавальные из них вроде ЛДПР. Тем более могли рассчитывать на успех движения, готовые действительно бороться за власть и вести республику к будущему, каким бы оно ни было. Литва, разумеется, не стала исключением. В начале 1990 года прошли выборы в Верховный Совет Литвы, на которых представители «Саюдиса» получили большинство. И уже 11 марта 1990 года Верховный Совет нового образца принял декларацию о восстановлении независимости республики. Нужно отдать должное энергии новых лидеров республики: новое правительство во главе с Казимирой Прунскене (одна из основательниц движения «Саюдис», как это часто бывало – из академических кругов) быстро приступило к формированию собственных государственных и даже силовых структур параллельно советским. 25 апреля был создан Департамент охраны края – военизированная структура, подчиняющаяся литовскому правительству. При этом КГБ, МВД и подразделения Советской армии никуда не девались, но не предпринимали никаких мер. Альгирдас Бразаускас, первый секретарь ЦК Компартии Литвы, идеи литовской сецессии поддерживал. Словом, у Советского Союза просто не осталось в Литве опоры: идеи независимости поддерживали все активные деятели местной политики, включая Коммунистическую партию. Съезд народных депутатов СССР вяло протестовал, но дальше деклараций дело первое время не шло. В течение 1990 года центральное правительство решилось на довольно своеобразные меры: попыталось устроить Литве экономическую блокаду. Прекратились поставки сырья на местные предприятия, что быстро вызвало падение уровня жизни. 8 января начался митинг перед зданием Верховного Совета Литвы. Манифестанты требовали отставки литовского правительства и отмены решения о повышении цен. Прунскене ушла в отставку.

Горбачев искренне пытался не доводить дело до греха и найти некий взаимоприемлемый компромисс. Однако он разрывался между радикалами, требовавшими полного и немедленного отделения Литвы, и сторонниками жесткой линии в Москве, советовавшими применить силу. Без особого энтузиазма генсек заявил, что «если возникнет серьезная угроза, определенные шаги станут необходимыми».[2] Вскоре, когда стало ясно, что «серьезная угроза» уже реализовалась, «определенные шаги» были сделаны. С осени 1990 года военные и КГБ готовились действовать.

10 января 1991 года Горбачев передал парламенту Литвы требование восстановить действие советской конституции в Литве. На следующий день в Вильнюс вошли армейские части.

Действия Советской армии навевали ощущение дежавю. Как и в 1968 году в Чехословакии, армейские подразделения заняли ключевые точки в городе, включая Дом печати, командование Департамента охраны, узел связи. Однако в ночь на 13 января произошло нечто непредвиденное.

Для захвата центров телекоммуникаций решили использовать отряд группы «Альфа», элитного контртеррористического подразделения. Всего в Вильнюс отправились 67 офицеров. Перед выходом альфовцам велели не использовать стрелковое оружие. Вообще в целом операцию планировали провести без крови, при помощи холостых выстрелов и светошумовых гранат для психологического давления.

Проблема состояла только в том, что вокруг зданий находилось по 5–6 тысяч сторонников «Саюдиса», и они вовсе не были настроены дружественно. Армейского и милицейского вооружения у них было относительно мало, зато имелись «коктейли Молотова», камни, заточки и прочее импровизированное оружие.

Комитет по телевидению и радиовещанию альфовцы совместно с частями ВДВ и местного ОМОНа захватили быстро и без эксцессов. Милиционеров разоружили, через толпу альфовцы пробились. Однако уже внутри здания лейтенант Виктор Шатских пожаловался на боль в спине. Как выяснилось, он получил смертельное ранение автоматной пулей. Кто стрелял, так и осталось неизвестным. Альфовцы заняли телецентр, парализовали его работу и вскоре передали здание десантникам.

Другая группа спецназовцев захватывала телебашню и радиостанцию. То же самое: сопротивляющаяся толпа, «коктейли Молотова», камни. Тем не менее объекты были захвачены и взяты под охрану.

Однако без массового кровопролития не обошлось. Если спецподразделения действовали аккуратно, щадя людей, то армейцы и ОМОН выполняли задачи более жестко, а возле здания МВД начался настоящий бой, было много убитых и раненых. К тому же бронетехника носилась в темноте по городу, забитому манифестантами. На незнакомых улицах перенервничавшие и не всегда квалифицированные водители не смогли избежать наездов. Кроме того, сами протестующие активно вели огонь из имевшегося у них оружия, и при стрельбе в толпе пули сторонников независимости, вероятнее всего, убили не только лейтенанта «Альфы».

В общей сложности за ночь погибли 14 манифестантов, около 600 человек получили ранения и травмы.

С военной точки зрения силовики добились выполнения всех целей, поставленных центром. Однако политические последствия событий в Вильнюсе сделали эту победу пирровой. Ситуацию особенно усугубила беспомощная ложь Горбачева на следующий день после кровопролития: генсек якобы спал и не знал, что происходит в Литве.

Власти тут же подверглись обструкции, причем осудить действия силовиков поспешили даже Верховные Советы союзных республик, включая РСФСР. В результате войска из Вильнюса были выведены, а Литва стала фактически независимой. Она открыла список республик, вышедших из состава СССР.

События в Прибалтике использовал в своих интересах Борис Ельцин. Для него происходящее стало частью общей интриги против Горбачева как президента СССР. Уже 13 января он приехал в Таллин и там сделал с главами прибалтийских республик совместное заявление о взаимной поддержке и признании суверенитетов.

Однако события в Вильнюсе оказались лишь разминкой перед столкновениями в соседней республике – Латвии.

Здесь в качестве локомотива перемен выступило движение «Народный фронт». Опять-таки, это движение изначально занималось историческими, культурными и экологическими вопросами. Как и в случае с «Саюдисом», НФ Латвии включал в себя не только либералов, но и реформатское крыло компартии. Однако от борьбы за окружающую среду латышские активисты быстро перешли к политическим требованиям. События развивались по схожему с литовским сценарию. В 1990 году «Народный фронт» получил большинство в местном Верховном Совете, и 3 мая последовало принятие декларации независимости.

Когда шла стрельба в Вильнюсе, в Риге строили баррикады. Однако атаки со стороны войск Союза не последовало. Горбачев был слишком деморализован неожиданно жесткой и массовой реакцией, которую вызвала операция в Вильнюсе. Но произошло то, чего никто не мог ожидать, – верность гибнущему Советскому Союзу продемонстрировали силовики на месте. В январе 1991 года баррикады начал атаковать рижский ОМОН – по собственной инициативе.

Отряды милиции особого назначения появились в СССР поздно: приказ об их создании датируется 3 октября 1989 года. Идея сформировать подразделения для охраны общественного порядка в нестабильные 80-е была безусловно здравой, и можно только сетовать, что зачастую на предотвращение погромов и пресечение массовых беспорядков бросали никак не подготовленные к этому армейские части. В Риге отряд сформировали в рамках общей программы. Поначалу рижское подразделение оставалось вне политики, однако вскоре омоновцам пришлось включиться в охватившую СССР смуту.

На фоне повсеместных беспорядков бойцы ОМОНа получили армейское оружие и бронетранспортеры. К январю 1991 года Рижский ОМОН представлял собой боеспособный и очень лояльный советской власти отряд.

Один из офицеров отряда, Александр Кузьмин, без обиняков заявлял:

«Чтобы навести порядок и установить советскую власть в Риге, достаточно нашего отряда. Мы готовы выполнить любой приказ президента СССР. Надеемся, что он скоро будет. Разгоним существующую власть, возьмем под охрану стратегические объекты и устроим суд над националистами».[3]

После того как в Риге начали сооружаться баррикады, а из Москвы никаких приказов не последовало, ОМОН перешел от слов к делу. 15 января омоновцы начали разоружать лояльную националистам милицию. Оружейную комнату милицейской школы вскрыли ломом, самих курсантов нейтрализовали гранатами со слезоточивым газом.

Фактически омоновцы вышли из подчинения центральной власти. Отставной генерал МВД с тревогой отмечал: «Такое формирование, как ОМОН, опасно при любом правительстве. Пришлых командиров, назначаемых из Москвы, омоновцы не признают. Авторитетом пользуется Млынник, не отличающийся сдержанностью… Их анархизм опасен… Не думаю, что они выполняют чьи-то конкретные указания, но не исключаю, что им могут подбрасывать информацию, провоцирующую ребят на те или иные действия».[4]

20 января омоновцы захватывают МВД Латвии. Два милиционера убиты на месте, случайно застрелены еще двое гражданских.

Вооруженное противостояние Рижского ОМОНа и силовых структур Латвии могло продолжаться и дальше и иметь непредсказуемые последствия, однако в это время в Москве начала разворачиваться грандиозная драма, изменившая ход истории России и оказавшая влияние на весь мир.

Загрузка...