Вне конкуренции
Действующие лица:
Серафим Кузьмич – директор наполовину частного предприятия, более сорока лет
Агрипина Самсоновна – менеджер, организатор производственных мероприятий
Кабинет начальника. На большом столе монитор компьютера, пара телефонов, папки с бумагами. За ним, в кресле, – Серафим Кузьмич. Одет просто. Можно сказать, демократично. Джинсовый костюм, рубаха с расстегнутым воротом.
Рядом, в кресле, перед столом Агрипина Самсоновна. В строгом костюме.
Серафим Кузьмич: – У нас тут вот, как говорится с лёгкой подачи самого верха, решили на нашем производственном объединении шагнуть в мир демократии широко и свободно. Я лично приветствую такие сверх либеральные новшества, Агрипина Самсоновна.
Агрипина Самсоновна: – Ну, мне не понятно. Такого даже в Соединённых Штатах нет и в других западноевропейских просвещённых странах, Серафим Кузьмич. Там у них, чего уж там греха таить, самые высокие посты занимают очень уважаемые и состоятельные люди. Причём, скажем так, высоко всплывают господа, которые заранее уже выбраны и назначены на хлебные… должности. А мы тут, вообще, задемократились.
Серафим Кузьмич: – Ничего страшного, Агрипина Самсоновна. Если надо на каждые два года выбирать нового генерального директора общим производственным собранием, то пусть так и будет. Я почти уверен, что люди выберут того, кого надо.
Агрипина Самсоновна: – А вы-то свою кандидатуру ещё не выдвинули на генеральную директорскую должность. Почему?
Серафим Кузьмич: – Успею. Ха-ха-ха! А вдруг ещё я и передумаю.
Агрипина Самсоновна: – Что бы вы-то и передумали, Серафим Кузьмич. Скорей, на осине начнут расти апельсины. В это я больше поверю.
Серафим Кузьмич: – Вы вот директор по организационным делам, Агрипина Самсоновна, а мыслите совсем не по-государственному. Конечно, я выдвину свою кандидатуру в самый последний момент. Не могу же я бросить на произвол судьбы родное предприятие.
Агрипина Самсоновна: – Почему же на произвол? Вы же лично составили список тех, кто претендует на место директора нашего предприятия. Мне не доверили. Сами лично список составляли. Так давайте, хотя бы, обсудим кандидатуры.
Серафим Кузьмич (подаёт ей список кандидатов на должность): – Вот здесь! Я подумал. Выбрал самых достойных людей. Пускай борются за место в кресле. Очень, я думаю, демократично. Тридцать фамилий.
Агрипина Самсоновна внимательно изучает список. Качает головой.
Агрипина Самсоновна: – Почему-то вы меня не включили в список, Серафим Кузьмич? Неужели моя кандидатура не подходит?
Серафим Кузьмич: – Вас не включил, Агрипина Самсоновна? Надо же! Простите, как-то, странно получилось. По-рассеянности не включил. Теперь поздно. Списки утверждены.
Агрипина Самсоновна: – Кто утвердил, Серафим Кузьмич?
Серафим Кузьмич: – Как это кто? Ну, дома, с женой посоветовался. Ещё и с дочкой. Она уже взрослая. Ей почти двенадцать лет. Они мне плохого не посоветуют. Я хотел сказать, не мне, а нашему замечательному предприятию.
Агрипина Самсоновна: – Я тут не вижу ни одной фамилии наших главных специалистов, молодых инженеров, экономистов, юристов, в конце концов, честных замечательных людей.
Серафим Кузьмич: – Кого вы имеете в виду?
Агрипина Самсоновна: – К примеру, Владимира Семёновича Свиридова. Главным технологом был, теперь вот главный инженер. О рабочих заботится, а это значит, о процветании страны.
Серафим Кузьмич: – О стране и людях думает? Прекрасно! Взяток не берёт, знаю. Слышал. А может, и берёт. Как говориться, не пойман – не вор.
Агрипина Самсоновна: – Как вы можете такое говорить?
Серафим Кузьмич: – Шучу, разумеется. Могу же я пошутить? Слышал, что Свиридов – до омерзения честный человек и в чём-то соображает. В нашей отрасли.
Агрипина Самсоновна: – Чем же вам не понравилась его кандидатура? За него отдали бы свои голоса очень и очень многие рабочие и служащие нашего предприятия.
Серафим Кузьмич: – Тут причина проста и печальна.
Агрипина Самсоновна: – Проблема какая-то, Серафим Кузьмич?
Серафим Кузьмич: – Очень серьёзная проблема, доложу я вам, Агрипина Самсоновна. Состояние здоровья не позволяет Владимиру Семёновичу самое главное кресло.
Агрипина Самсоновна: – Боже мой! Неужели, что-то неизлечимое?
Серафим Кузьмич: – Откуда же мне знать, голубушка, излечимое оно или нет? Я вот посмотрел на него, и меня его внешность огорчила. Какой-то он бледный и суетливый. Да и походка не та. Показалось мне, что он припадает на левую ногу. Хромота никак не красит руководителя такого мощного предприятия, да и любой страны.
Агрипина Самсоновна: – А вы его-то спросили?
Серафим Кузьмич: – Конечно же, поинтересовался. Я спросил. Вопрос такой. Нужны ли нам на руководящих постах больные люди? На голову и всё прочее. Он категорически ответил, что не нужны, что они являются тормозом.
Агрипина Самсоновна: – Но Владимир Семёнович имел в виду совсем другое.
Серафим Кузьмич: – Не знаю, что он там имел в виду. Но я с ним согласился и сообщил, что, конкретно, он на должность директора никак не подходит.
Агрипина Самсоновна: – И что вам на это сказал?
Серафим Кузьмич: – Он ответил, что ему плевать. Лишь бы людям предприятия и города лучше жилось. Сами посудите, при таком наплевательском отношении, да ещё и со слабым здоровьем. Мне кажется, что из главных инженеров Свиридова стоит перевести в мастера.
Агрипина Самсоновна: – А другие кандидаты как же?
Серафим Кузьмич: – Какие другие?
Агрипина Самсоновна: – Иванов, Кудрин, Мудров, Либман, Андросян… Очень много достойных людей.
Серафим Кузьмич: – Но список-то не резиновый, Агрипина Самсоновна. Уже тридцать человек. Да ещё и я скоро туда… запишусь.
Агрипина Самсоновна: – Но, простите уж, вами прокуратура дважды занималась только в текущем году. Вы сами-то должны, как-то, учитывать такой факт.
Серафим Кузьмич: – Другой бы возмутился на моём месте и показал вам на дверь кабинета. Но я этого не сделаю. Адвокаты говорят, что я ни в каких преступлениях не замешан. Я, не раздумывая, им поверил. Как же не поверить славным людям и юристам?
Агрипина Самсоновна: – Честно сказать, надеялась на добрые перемены на предприятии.
Серафим Кузьмич: – Не скрипите, как старая резиновая калоша. Список кандидатов у вас в руках. Давайте вместе и посмотрим, что и как.
Агрипина Самсоновна: – Я его внимательно просмотрела. Там, в основном, фамилии замечательных людей, но таких, которые никак не могут занимать руководящие должности. Да ведь и люди у нас не глупые. За этих товарищей и… господ никто голосовать не станет.
Серафим Кузьмич: – Что вы такое говорите, Агрипина Самсоновна? Вы заранее нашим товарищам по предприятию запрещается иметь право избирать и быть… выбранными? Какая-то дискриминация получается.
Агрипина Самсоновна: – Ну, вот Неля Салипова. Среднее техническое образование, учётчица готовой продукции. Нормально. Но она в Интернете выставляет свои фотографии в обнажённом виде. Заметьте, в очень обнажённом. С мелкими деталями и подробностями. Я не возражаю против неё. Но ясно, что её кандидатура никак не пройдёт.
Серафим Кузьмич: – Что поделаешь. Значит, у неё судьба такая. Бедная Неля Салипова.
Агрипина Самсоновна: – А другие что? Складской семидесятилетний сторож Феликс Ролландович, совсем юный переселенец из ближнего зарубежья, слесарь-сантехник Илья Горобец, буфетчика Калиса Назарова… Весь список такой. Эти люди не имеют никакого отношения к основному производству нашего предприятия.
Серафим Кузьмич: – Как же не имеют? А Сергей Сергеевич Каматанин?
Агрипина Самсоновна: – Каматанин – художник оформитель. Да в своё время он закончил академию, но она… художественная. То же самое касается и врача-гинеколога Мурата Самбудаева… Это, получается, чёрти что. Получается, что вам, Серафим Кузьмич, нет равных. Выходит, вы, как обычно, вне конкуренции?
Серафим Кузьмич: – Но разве я виноват, что такой вот… незаменимый.
Агрипина Самсоновна: – И что вы собираетесь делать, что предпринять?
Серафим Кузьмич: – Я завтра надену белый костюм и такого же цвета рубашку и туфли.
Агрипина Самсоновна: – А как же остальные?
Серафим Кузьмич: – Мне всё равно, Агрипина Самсоновна, что наденут они. Мой костюм очень белый, сшит по специальному заказу. Он будет гораздо белее, чем у всех остальных.
Агрипина Самсоновна: – Я всё поняла!
Встаёт и уходит.
Серафим Кузьмич (вслед): – Как приятно осознавать, что один из твоих заместителей понятливый и сообразительный человек. У нас, у незаменимых, всё обдумано и просчитано ещё до нашего… рождения.
Занавес
Под шоколадной крышей
Действующие лица:
Рунита Саватеевна – психолог, неопределённого возраста
Лёня Кунгаш – модный парень, лет двадцати
Обычный, но уютный кабинет. За столом сидит Рунита Саватеевна, перед ней, в кресле, расположился Лёня Кунгаш.
Рунита Саватеевна (доброжелательно): – Мне ты можешь говорить всё, что угодно Лёня. Я психолог с большим опытом, с одной стороны. А с другой – просто собеседник. Вот что бы ты сейчас хотел?
Лёня Кунгаш: – Много чего бы я хотел, Рунита Саватеевна. Но для начала я хотел бы, что бы ты, долбанный психолог, обращалась ко мне на «вы» и по имени отчеству. Я – Леонид Гаврилович! Запомни!
Рунита Саватеевна: – Хорошо, Леонид Гаврилович! Пусть будет так. Мне приходилось довольно часто иметь дело в своей работе с молодыми людьми, которые родились под так называемыми шоколадными крышами.
Лёня Кунгаш: – Чего ты городишь, женщина? Под какими крышами?
Рунита Саватеевна: – То есть без обиды скажу. Я имею в виду отпрысков больших чиновников и наших доморощенных магнатов. У них, как говорится, всё в шоколаде. Даже крыши их особняков, скажу образно, или золотые, или шоколадные. Всё таким деткам дозволено и все им что-то должны. Но я не хочу вас обидеть. Я кое-что должна вам объяснить.
Лёня Кунгаш: – Ты точно психолог, Рунита Саватеевна? Или ты уличный революционер? Чего ты имеешь против моих родителей?
Рунита Саватеевна: – Речь сейчас идёт не о них. Всё-таки, хороший или плохой, но я – психолог, Леонид Гаврилович. Но вы не учли того обстоятельства, что я ещё и человек.
Лёня Кунгаш: – Учёл. Внешне, вроде, человек. Я же всё вижу. Не слепой.
Рунита Саватеевна: – А если это так, то будьте и вы, Леонид Гаврилович, так любезны и обращайтесь ко мне на «вы». Это же ведь очень просто и даже в данной ситуации необходимо. Тем более, я постарше вас, мне кажется. Надо бы с вашей стороны проявить если не уважение ко мне, то терпение…
Лёня Кунгаш: – Да ты что, тётенька, с дуба рухнула? За что тебя уважать-то? Вас таких, нищебродов, миллиарды на Земле. Если бы меня папа и мама не попросили, то я с тобой, вообще, разговаривать бы не стал. Тебе нормально заплатили, вот и тараторь! Я потерплю!
Рунита Саватеевна: – Потерплю, Леонид Гаврилович. Мне заплатили за пятнадцать минут нашего общения. Это не так много. Я, кажется что-то говорила о шоколадной крыше. Так вот…
Лёня Кунгаш: – Ты правильно заметила, что и родился и живу под шоколадной крышей. У нас получается с тобой разный расклад.
Рунита Саватеевна: – Но если так всё замечательно, то зачем же вы, господин Кунгаш, решили свести счёты со своей молодой и счастливой жизнью, задумали в свои юные лета отправиться на тот свет? Проглотили вот несколько пачек каких-то таблеток. Вас врачи еле откачали. Ведь всё у вас хорошо. Зачем же чудить?
Лёня Кунгаш (вскакивает с места): – Много ты знаешь обо мне! (садиться). Если честно, Саватеевна, то всё очень плохо. Не жизнь, а дрянь какая-то!
Рунита Саватеевна: – Может быть причины, по которым вы решили прибегнуть к суициду, не стоят выеденного яйца? Давайте кое-что… проанализируем, господин Кунгаш.
Лёня Кунгаш: – Давай! Анализируй! (кричит). Да они все обнаглели!
Рунита Саватеевна: – Кто обнаглел, Леонид Гаврилович?
Лёня Кунгаш (встаёт, ходит по кабинету): – Вся толпа обнаглела! Весь этот сброд!
Рунита Саватеевна: – Допускаю, что они обнаглели. Но зачем же сводить счёты с жизнью?
Лёня Кунгаш (разваливается в кресле): – Ты знаешь, тётка, причины были. Все они по делу.
Рунита Саватеевна: – Если не секрет, господин Кунгаш, то, может быть вы мне вкратце скажите о них? Или это тайна?
Лёня Кунгаш: – Никакая не тайна.
Рунита Саватеевна: – Я с большим уважением и вниманием слушаю вас, Леонид Гаврилович.
Лёня Кунгаш:– Книгу я написал про эту… любовь. Не помню, правда, полдробности.
Рунита Саватеевна: – Это же прекрасно! Сами написали.
Лёня Кунгаш: – Какая разница! Папа там… попросил и заплатил. Написали пятьдесят тысяч издали и продали. Потом ещё сто тысяч, но книгу мою больше не покупают.
Рунита Саватеевна: – И что?
Лёня Кунгаш: – Ты чего, не соображаешь? У меня не получилось стать великим.
Рунита Саватеевна: – Любопытно. И вы…
Лёня Кунгаш: – И я написал обращение ко своим читателям в интернете, что если этот тираж не разойдётся, то я покончу с собой.
Рунита Саватеевна: – Однако вы интересный экземпляр, уважаемый Леонид Гаврилович. Вы решили, что эта… мерзкая толпа вам чем-то обязана.
Лёня Кунгаш: – Само собой. Там же на обложке моя фамилия стоит.
Рунита Саватеевна: – Во времена совдепии я знавала многих представителей творческой интеллигенции, которые назло стрелялись, травились, вешались… Даже, вроде бы, у них всё шло более, чем нормально. Но, всё-таки, они требовали к себе большего внимания и уважения. Почти все, как правило, дети партийной элиты или узаконенной богемы.
Лёня Кунгаш: – Вот видишь, всё по-справедливости. Они отомстили гнусной толпе за невнимание к себе. Факт.
Рунита Саватеевна: – По моему глубочайшему мнению, в основном, это были бездарные личности, но обласканные. Подавляющее талантливое большинство ничего не требовало от влиятельных товарищей и спокойно уходила в мир иной неизвестными и незамеченными. Эти люди достойны уважения. Но тех, которые в знак протеста, к примеру, в городском пруду, я категорически не понимаю.
Лёня Кунгаш: – Ну, ничего себе! Ты же, тётка, психолог, а такое говоришь.
Рунита Саватеевна: – Не просто психолог, а даже доктор наук. С вашего позволения, уважаемый господин Кунгаш, Леонид Гаврилович. Из деревни родом. Папа был скотником, а мама – дояркой. Простые колхозники.
Лёня Кунгаш: – Я въехал! Они были абсолютными нищебродами.
Рунита Саватеевна: – В те времена нищебродов не было. Кроме резиновых галош Советский Союз экспортировал станки, оборудование, машины и многое другое.
Лёня Кунгаш: – Да ну! Ты пургу гонишь!
Рунита Саватеевна: – Не пурга это, Леонид Гаврилович. Помню одно предприятие обычного провинциального города. Его продукция поставлялась в пятьдесят три страны. Это не галоши, а классная техника. Её с удовольствием закупали Германия, Япония, Франция и многие высокоразвитые страны.
Лёня Кунгаш: – Ты не психолог, а мозгоклюй! Да где ж такой завод?
Рунита Саватеевна: – А его больше нет. Он не существует. Его разграбили и уничтожили те, кто сейчас присвоил и распродаёт природные ресурсы, богатства страны. Нашлись такие ушлые господа и дамы и начали продавать за копейки и раздаривать то, что им никогда не принадлежало. Народные богатства они посчитали своей частной собственностью.
Лёня Кунгаш: – А как же по-другому. Всё должно находиться в руках уважаемых людей, таких, как мои папа и мама.
Рунита Саватеевна: – Не будем спорить на разные не очень приятные социальные темы, господин Кунгаш. Просто я сейчас хочу вас убедить в том, что из-за временной творческой неудачи вам не следовало совершать попытку самоубийства. Жизнь прекрасна, солнышко светит, птички поют и так далее. Напишите другую книгу или, точнее, вам её напишут, разрекламируют и продадут. А потом ещё одну… Жизнь – борьба, и тем она интересна. Вы меня понимаете, господин Кунгаш?
Лёня Кунгаш: – Какая же ты непутёвая, старуха! У меня имелась не только эта причина, чтобы покончить с собой, но и другие. Что толку вот от такой нашей шоколадной крыши? Заморочки разные, всё равно, остались, бабуся.
Рунита Саватеевна: – Частично понимаю. Они настолько серьёзные, ваши проблемы, Леонид Гаврилович, что вам стало просто невыносимо жить.
Лёня Кунгаш: – Да я только часть из них перечислю, и ты обалдеешь! У тебя последние волосы на голове и в других местах выпадут
Рунита Саватеевна (подпирает подбородок рукой): – Любопытно послушать, господин Кунгаш и освободиться от лишнего волосяного покрова. К слову сказать, у меня на голове парик. Надеюсь, что он сохраниться. А в целом эпиляция мне не повредит. Я ещё не так стара, поэтому не стыдно будет выйти в люди.
Лёня Кунгаш: – У меня тут возникают вопросы, типа, быть или не быть, а ты тут шуткуешь! Мне бы твои бабьи проблемы!
Рунита Саватеевна: – Если вы насчёт смены пола, то это не ко мне. Правда, могу вам порекомендовать пару прекрасных специалистов.
Лёня Кунгаш: – Всё! Не мели вздора! Быстро заткнулась! Быстро и внимательно слушай!
Рунита Саватеевна: – Я слушаю вас, уважаемый господин Кунгаш! Моя задача – помочь вам прийти в относительно нормальное психическое состояние.
Лёня Кунгаш: – Сама ты псих, старая вешалка! Слушай. В кино я три раза снимался. Мама подсуетилась. Так вот о моём таланте никто, ничего и нигде не говорит. Даже всё это прикормленное папой быдло молчит. А мне хочется быть очень известным.
Рунита Саватеевна: – Плохо, значит, ваш папа этих лакеев подкормил.
Лёня Кунгаш: – Нормально он им отстегнул. Они, гады, ещё просят. Но папа больше этим гоблинам ничего не даст, он бережливый. Потом на телевидении был я ведущим одной крутой передачи.
Рунита Саватеевна: – И что же?
Лёня Кунгаш (стучит кулаком по столу): – Да ничего же! Ничего у меня не получилось! По нулям!
Рунита Саватеевна: – Это проблема, на мой взгляд, выеденного яйца не стоит. Вы же, в конце концов, не канарейка, чтобы с телеэкрана слюну пускать. Там только одним политологов сотни. Я слышала, что они даже в очередь стоят, чтобы принципиально, смело, можно сказать, отважно и открыто похвалить нашего уважаемого президента.
Лёня Кунгаш (встаёт с кресла, ходит по кабинету, снова садиться): – У меня проблем выше этой самой… шоколадной крыши.
Рунита Саватеевна: – Не поняла! Что вам одеть и обуть нечего? Не хватает денег на продукты питания и лекарство? Вы неизлечимо больны? В чём проблемы? Впрочем, в общем, как вы говорите, уважаемый Леонид Гаврилович, я въехала в тему. Вам не хватает славы, всеобщего народного уважение. Но его ведь надо заслужить или купить за хорошие деньги, или правильно организовать с помощью очень влиятельных господ. Если есть возможность, то не следует на таких серьёзных вещах экономить.
Лёня Кунгаш: – Ты что-то не то кукарекаешь, тетенька! Всё у меня есть. А переплачивать из своих кровных денег мы никому не будем. У меня предки бережливые и не такие уж и богатые. Всего-то пара миллиардов баксов.
Рунита Саватеевна: – Я поняла. Почти нищие, но за чужой… счёт.
Лёня Кунгаш (очень взволнованно): – Меня невеста бросила. Голь перекатная! Вышла замуж за какого-то слесаря. Говорит, что его по-настоящему полюбила.
Рунита Саватеевна: – Но вы ей не верите, господин Кунгаш?
Лёня Кунгаш: – Не верю!
Рунита Саватеевна (озабоченно): – Вы, на самом деле, очень проблемный человек, то есть господин. Но ведь даже это не причина, чтобы кончать жизнь самоубийством. Она ведь даже и не вам принадлежит?
Лёня Кунгаш: – А кому?
Рунита Саватеевна: – Высшим Силам и Господу Богу. А не учитывать его желания, с вашей стороны, не разумно. За пределами этого отрезка вечной жизни, вас, в таком случае, ничего хорошего не ждёт.
Лёня Кунгаш: – Да мой папа за свой счёт две церкви построил! А ведь он тяжело расстаётся с деньгами и недвижимостью. Две церкви!
Рунита Саватеевна: – Ему только кажется, что это церкви. Но не будем, Леонид Гаврилович, касаться этой животрепещущей и деликатной темы, дабы никого не обидеть.
Лёня Кунгаш: – Хорошо, старенькая! Не будем. Но у меня есть самая главная причина моего нежелания жить. Эта тема меня и добивает.
Рунита Саватеевна: Интересно! Говорите! Не держите всё это в себе.
Лёня Кунгаш: – Наш с папой и мамой общий знакомый дядя Вова пообещал, что меня назначат или, как бы, выберут губернатором в какой-нибудь области или крае в России. Но обещания своего не сдержал, а ведь папа с ним всегда… делился.
Рунита Саватеевна: – Я знаю одного такого дядю Вову, которому в последнее время не только обычные люди, грубо выражаясь, по барабану, но даже и некоторые свои друзья. Этот лжец и проходимец – авантюрист и негодяй высочайшего класса. Но, может быть, я говорю совсем о другом человеке. Их, таких дяденек и тётенек, море. Дешёвые шкуры!
Лёня Кунгаш: – Не знаю. Но такой вот расклад у меня получается… смертельный.
Рунита Саватеевна: – А зачем вам, Леонид Гаврилович, это губернаторство? На какой оно вам чёрт? Всё у вас есть. К примеру, шоколадная крыша, да не одна. Англия, США, Италия и так далее. Живите в своё удовольствие и занимайтесь полезным делом. Помогайте, например, неимущим гражданам и больным детям.
Лёня Кунгаш: – Вот сказанула! Не подумала, что ли? Чего бы это я им помогал? Они мне даже не родственники и не одноклассники. А губернатором я хотел стать для того, чтобы все видели, что я такой вот… крутой человек. И всё в моих руках. Я в шикарном прикиде, на руке – дорогие швейцарские котлы. Часы, по-вашему. А кругом не люди, а полный отстой, биологический материал. И все эти муравьи и разные букашки в моей власти!
Рунита Саватеевна (смотрит на циферблат ручных часов): – Ну ты и мерзость!
Лёня Кунгаш (вскакивает с кресла): – Да как ты смеешь, тётка!
Рунита Саватеевна: – Смею! Моё время беседы с тобой завершилось! Желаю всего доброго! Покинь мой кабинет (встаёт с кресла, выходит из-за стола). Могу проводить тебя до двери. Бесплатно.
Лёня Кунгаш: – Но мне нужен был добрый и дельный совет. Я бы тебя… вас, Рунита Саватеевна, послушал. Папа хорошо заплатит.
Рунита Саватеевна: – Передай своему папе, что я сама ему заплачу и только за то, что бы в дальнейшем не видеть твою гнусную физиономию.
Лёня Кунгаш (растерянно): – Но, может быть, вы дадите мне какой-нибудь совет?
Рунита Саватеевна(подталкивает его рукой к двери): – Уговорил! Даю совет. В следующий раз травись не таблетками от диареи, а чем-нибудь серьёзным. Есть ведь замечательные вещества (загибает пальцы на руках). Синильная кислота, цианистый калий, зарин, зоман, иприт, фосген, в конце концов, разного рода акониты. Хоть одно доброе дело доведите до конца!
Лёня Кунгаш (удивлён, пятится спиной к двери): – Но как же?.. Мой папа этого так не оставит.
Рунита Саватеевна: – Твой папа, оболтус, находится уже под следствием. Его из России не выпустят. Дядя Вова со своей братвой активно спасает свою шкуру. Но совет он тебе по старой дружбе даст. Мне кажется, что он прекрасно знает, кого, где, когда и чем травить. Всё у тебя поучится, Лёня!
Провожает его до самой двери. Леня Кунгаш уходит. Она поворачивается лицом к залу
Рунита Саватеевна (громко): – Кто следующий? Проходите!
Занавес
Подайте посмеяться!
Действующие лица:
Трофим Пантелеевич – нищий… по состоянию здоровья, под пятьдесят лет
Эльза Калипарнус - ультра либералка, сорок один год
Улица. Возле забора, на ящике сидит Трофим Пантелеевич. В обычной одежде. Это нищий, но не совсем обычный. Рядом с ним, к забору, на длинном древке, приставлен транспарант. На нём большими буквами, красным по белому написано: «ПОДАЙТЕ ПОСМЕЯТЬСЯ!»
К нему подходит Эльза Калипарнус. Одежда на ней обычная, как у подавляющего большинства дам. С сумочкой на плече. Расстёгиваёт её, протягивает Трофиму Пантелеевичу сто рублей. Тот категорически отталкивает её руку.
Трофим Пантелеевич: – Вы меня оскорбляете, любезная! Не за того принимаете!
Эльза Калипарнус: – Как это я вас оскорбляю. Вы сидите тут, возле забора с жалким и хмурым видом, значит… нуждающийся. Если грубо выразиться, то городской нищий (прячет деньги в сумочку). Правильно я говорю?
Трофим Пантелеевич (указывает рукой на транспарант): – Там же всё написано. Можно, извините, было бы и ознакомиться с текстом. «Подайте посмеяться!».
Эльза Калипарнус: – Вы сели сюда, у забора, на ящик, чтобы поиздеваться над прохожими?
Трофим Пантелеевич: – Ни в коем случае! Мне для здоровья необходим смех, желательно, жизнерадостный. А я вот лично могу вам сейчас подать денег в десять раз больше. Не сто рублей, а десять тысяч, к примеру.
Эльза Калипарнус: – Я впервые такое встречаю в жизни, простите. Я в некотором замешательстве. Как вас по имени и отчеству?
Трофим Пантелеевич: – Мне трудно говорить, дыхание учащается. Но скажу. Я – Трофим Пантелеевич!
Эльза Калипарнус: – А меня зовите просто – Эльза. Фамилия – Калипарнус. Может, стоит скорую помощь вызвать?
Трофим Пантелеевич: – Они мне не помогут. Я очень и очень болен. Держусь из последних сил, Эльза.
Эльза Калипарнус: – Но, всё-таки, после встречи с вами, у меня к вам сразу же возникло множество вопросов. Хотя бы на один ответьте, Трофим Пантелеевич. Что с вами?
Трофим Пантелеевич: – По латыни звучит очень длинно. Но скажу коротко. У меня страшный, жуткий диседериум, госпожа Калипарнус.
Эльза Калипарнус: – Что такое диседериум, уважаемый? Я в латыни не очень… понимаю.
Трофим Пантелеевич: – Это – тоска. У меня она носит катастрофическую форму. Практически, как говорят врачи, неизлечимая, со скорым тотальным исходом. Одним словом, есть у меня полная возможность в любой момент отбросить копыта. А если выражаться по-культурному, то отправиться на тот свет
Эльза Калипарнус: – Но она же, ваша странная болезнь, чем-то лечится.
Трофим Пантелеевич: – Диседериум лечится, но активным и задорным смехом. А меня, как это, ничего не берёт. Меня массовый юмор для… окружающих раздражает, начинаю чувствовать головокружение, боль в суставах, учащается дыхание…
Эльза Калипарнус: – Понятно. Но вам необходимо смеяться.
Трофим Пантелеевич: – Современные телевизионные юмористические программы и фильмы меня только угнетают. Я с удовольствием бы смеялся, но не понимаю, в каких местах это надо делать.
Эльза Калипарнус: – А старые фильмы?
Трофим Пантелеевич: – Уже не действует. Получается, что это лекарство простроченное.
Эльза Калипарнус: – Вы политические дебаты пробовали смотреть, Трофим Пантелеевич? Там ведь много смешного.
Трофим Пантелеевич: – Поначалу у меня от них началось некоторое улучшение состояния здоровья. Но…
Эльза Калипарнус: – Что-то вас не рассмешило?
Трофим Пантелеевич: – Всё! Буквально всё не рассмешило меня, госпожа Калипарнус! Тупость, возведённая в ранг самолюбования и дикого величия, она… Добрая половина там злобных личностей. В моей семье все смеялись над этим, а мне стало очень плохо. Очень! Мне нельзя впадать в уныние.
Эльза Калипарнус: – Может быть, мне рассказать вам какой-нибудь анекдот, и тогда вы улыбнётесь.
Трофим Пантелеевич: – В моей голове около миллиона анекдотов, забавных историй, прибауток, частушек… Я просматриваю концерты наших ведущих, как бы, юмористов, заставляю себя засмеяться, но не могу.
Эльза Калипарнус: – А вы не пробовали смотреть многочасовые программы вопросов и ответов очень важного и ответственного господина? Там ведь есть места, которые заставляют смеяться.
Трофим Пантелеевич: – Совсем не смешно, Эльза. Меня такое только угнетает. После просмотра утомительного диалога уважаемого господина с телезрителями, я чуть не умер. За каждым таким вот, вопросом и ответом, скрываются страшные вещи. Чему же тут смеяться, госпожа Калипарнус?
Эльза Калипарнус: – И вы так и ни разу не улыбнулись?
Трофим Пантелеевич: – После такого политического… концерта я попал в больницу. Врачи долго и упорно боролись за мою жизнь. Они часто повторяли, как пароль, «мы его теряем». Но я вот, каким-то образом выжил, как герой голливудского фильма после того, как ему снесло осколком мины половину черепа. Одним словом, мне врачи просто запретили включать телевизор и даже выходить в социальные сети.