Соловьиные трели растекались волшебством по всему саду. Белая дымка осеннего тумана, переливаясь перламутром, вливалась в дом, оседая красивыми переливающимися узорами на стенах. Аромат осенних листьев, весело кружащихся по всему дому, наполняя его пестрыми красками, навеивал чувство спокойствия и умиротворенности. День выдался на редкость солнечным и теплым.
Уютный маленький деревянный домик сегодня стал дворцом. Снаружи он полностью озолотился листьями, – эта позолота останется надолго, до следующего лета. Внутри все сияло и блестело, казалось, дом стал больше и просторнее раз в пять. Гостиная наверху превратилась в огромный бальный зал. Огонь уютно потрескивал в камине. На перилах лестницы, ведущей на второй этаж дома, примостились арфы, – легкий осенний ветерок играл их струнами, создавая дивную неповторимую мелодию. И камин, и лестница, и пол были усыпаны разноцветными листьями, – ярким цветом осени.
Начинался Осенний Бал.
Дети всегда безумно любили этот праздник. Их дом, такой привычный, будто становился совершенно новым, другим, красивым и неизвестным, – им казалось, что за каждой дверью ждет сюрприз и что-то новое, неизведанное. Играла музыка. Все веселились и танцевали. Можно было не ложиться спать сколько угодно. Это был их любимый праздник в году.
Все приготовления уже закончились. Бальный зал просто сверкал. Столы, расставленные у стен, чтобы освободить место для танцев, ломились наивкуснейшими осенними яствами. Руки сами тянулись к чему-нибудь вкусненькому, но до начала Бала, к сожалению, ничего трогать было нельзя. Ароматные травяные напитки уже были разлиты по хрустальным бокалам. Бочонки, полные чудесного виноградного сока стояли возле столов, рядом с ними лежали хрустальные черпаки. Когда зачерпывался сок, свет свечей, переливаясь, искрился в хрустальных гранях, игра цвета была неповторима, – Аня с Петей просто обожали наблюдать за этими бликами переливающихся огоньков.
В общем, все было готово в Балу. Заиграли скрипки. Зажглись свечи. Начали собираться первые гости.
Первой появилась Ассоль. Весело смеясь, она пролетела вверх по перилам лестницы до самого зала. От нее пахло морем. В подарок хозяевам Ассоль принесла жемчуг и ракушки. Море было диковинкой для Ани с Петей. Вообще-то, на самом деле они думали, что Ассоль его просто выдумала. Но никогда, конечно же, ей об этом не говорили, – в конце концов, каждый ведь имеет право на свою собственную выдумку, а раскачиваться вместе в паруснике, парящим прямо в воздухе, ощущая на лице брызги соленой воды, и слушать ее красивые долгие песни о море и далях им обоим очень нравилось.
Вслед за Ассоль, кряхтя и с трудом карабкаясь по лестнице, в дом вошел старый Гном, живущий в их саду. Вообще-то, весь год он прятался, а, может, просто становился невидимым, – дети где-то слышали, что гномы это умеют. А еще они знали, что у садовых гномов вообще очень много секретов и разных дел, которые они очень любят скрывать от чужих глаз, но этот гном был, похоже, особенно скрытным и загадочным, – сколько они ни старались поговорить с ним, и расспросить о чем-то, он всегда быстро исчезал в кустах. Но в день Осеннего Бала неизменно, как и сегодня, Гном появлялся, неся свой горшочек с золотом, – впрочем, он утверждал, что, кроме золота, горшочек полон еще волшебством и тайнами, и еще удачей, – и весь вечер, смешно прищуриваясь, рассказывал веселые истории, играл с ними, шалил напропалую, даже гораздо больше, чем они сами, совершенно не взирая на свой солидный возраст, а, судя по его рассказам, лет ему было достаточно много, а после трехсотлетия он и вовсе перестал их считать и просто праздновал дни рождения, без всякого номера и счета. Аня и Петя, конечно же, в отличие от Садового Гнома, старались становиться все более серьезными и ответственными с каждым годом, но Гном объяснял им, что однажды это пройдет, что это бывает со всеми и это нужно просто перерасти, потому что лет так примерно после ста пятидесяти понимаешь, что все в мире совсем не так серьезно, как казалось раньше, – и вот тогда-то начинаешь просто веселиться и радоваться жизни от всей души. Но Ане и Пете было еще очень далеко до ста пятидесяти лет, они еще очень многого не знали и не умели, а потому относились ко многим вещам и явлениям гораздо серьезнее, чем Садовый Гном. Впрочем, когда так долго живешь и так многое уже умеешь делать, когда так много повидал и многому научился, то все получается уже легко и просто, и тогда, наверное, только и остается, что веселиться и получать от всего удовольствие. Им же предстояло еще многому и многому учиться. Многое и многое познавать, – хотя Гном и смеялся, когда они ему об этом говорили, отвечая, что всему, чему им действительно нужно научиться, их научит сама жизнь, а она всегда легка, весела, радостна и никакого напряжения ни от кого не требует. « Жизнь – это танец и счастье!» – хохотал Садовый Гном и пускался танцевать, схватив их за руки и увлекая за собой. И, что бы там ни говорили о преклонном возрасте, а перетанцевать Гном мог кого угодно, так что, когда многие гости, смеясь, падали на стулья, чтобы отдышаться, Садовый Гном продолжал задорно и весело отплясывать, да при этом еще, подпрыгивая, задирал ноги выше головы и подгонял музыкантов играть быстрее, чтобы ему не заснуть, двигаясь в ритме их музыки.
Вслед за Гномом в распахнутые двери, легко ступая, вошла Фортуна в ослепительно золотом платье. Платье, облегающее сверху и до колен, внизу расширялось, струясь по ступеням. На ее руках были прозрачные перчатки, доходящие до самого предплечья, от которых исходило нежное золотистое сияние. Сияние это было теплым. Именно теплым, – не жарким и не горячим, а таким, к которому хотелось прикоснуться и которое окутывало уютом.
– Ах, как же мне мил этот дом, переполненный счастьем! – звонко почти пропела Фортуна, щедро посыпая все вокруг себя искрящимся золотом порошком из маленького аккуратного Рога Изобилия.
– А что это за порошок? – немного смущаясь, спросил Петя, подойдя к Фортуне и поклонившись ей в знак приветствия.
– Здравствуй, здравствуй, дорогой крестник! – Фортуна, наклонившись, тряхнула Рогом и над его головой, совершенно не обращая внимания на полное нарушение Петей правил Бала, – ведь, во-первых, он был еще не одет подобающим образом, а, во-вторых, появляться детям на балу следовало только после родителей, а родители входили в зал только после последнего гостя. Петя вот никогда не мог понять, как они узнают, когда вошел уже последний гость, ведь на Осенний Бал никто и никогда никого не приглашал, – и это, кстати, тоже было одним из непременных правил, – на Бал собирались только те, кто считал нужным посетить его. Однако же мама с папой каким-то чудом всегда очень точно угадывали момент, когда в зал входил последний из гостей, – а, надо сказать, что каждый раз гости собирались разные и их количество никогда не повторялось.
– Разве ты не знаешь, что находится в Роге Изобилия? – совершенно искренне удивилась Фортуна.
– Нет, – еще больше смущаясь и даже немного покраснев, выдавил Петя. – На самом деле я давным-давно хотел об этом спросить, но только не решался.
– Ничего страшного! – улыбнулась Фортуна, снова осыпав Петю порошком из Рога, на этот раз прямо-таки всего, с ног до головы. – Ведь ты же растешь и еще многого не знаешь! А потому, – никогда не стесняйся ни о чем спрашивать. Ведь в самом крайнем случае тебе всего лишь не ответят, – а это будет означать лишь только то, что о чем-то знать тебе не нужно. Спросить совсем не стыдно, милый. Даже, скорее, наоборот, – стыдно не спросить, так и оставшись невеждой. Понимаешь?
Петя кивнул. У него немного отлегло от сердца. Потому что на самом деле он был очень любопытным мальчиком, но при этом еще к тому же и очень деликатным. И всегда смущался, а часто просто не решался задать кому-то мучащий его вопрос, – даже своим родителям. Потому что и у него ведь тоже было много такого, о чем он совершенно никому не захотел бы рассказать, ну, или, рассказал бы, но не каждому. И ему бы вовсе не хотелось, чтобы его об этом расспрашивали, ведь не ответить было бы, конечно же, невежливо, а врать ему совершенно не хотелось. Кроме того, Пете часто было стыдно просто из-за того, что он не знает чего-то такого, что известно и понятно, кажется, абсолютно всем вокруг, – и ему очень не хотелось демонстрировать такого вот невежества.
– В моем Роге, – ласково и снова нараспев (Пете даже показалось, будто его окутывает неимоверно нежная мелодия) продолжила Фортуна, – порошок Удачи. Им я осыпаю тех, кто следует верному пути, – она снова встряхнула Рог, и Петя вновь оказался усыпанным искрящимся порошком с головы до ног, – прежний уже начал понемногу исчезать. – Правда, – и тут Фортуна звонко рассмеялась, – был один шутник, который предлагал мне носить с собой еще один Рог Изобилия… Ну, скажем, противоположный по своей сути… Но я предпочитаю все-таки только этот.
– Прости меня, Фортуна, – Петя, которому было разрешено задавать вопросы, осмелел настолько, чтобы задать и следующий, – но разве кому-нибудь на самом деле нужна удача?
– А почему же нет? – Фортуна, выпрямившись, посмотрела на Петю сверху вниз, удивленно подняв правую бровь. При этом из ее Рога совершенно непроизвольно просыпалось очень много порошка Удачи, покрыв им и саму Фортуну. – Ой! – рассмеялась она, стирая его с лица свободной рукой. – Вот, спасибо, милый, – это она обратилась не к Пете, а к Рогу Изобилия так, словно он был живым существом, – вот уж не ожидала! Так почему, ты говоришь, не нужна удача? – она снова наклонилась к Пете.
– Ну… – он слегка запнулся. – Наверное, потому, что если ты стараешься, – то у тебя обязательно получится. А если нет, – тогда и не получится. А если делаешь как-нибудь, то и получится как-нибудь. И ничего здесь от удачи не зависит. Все зависит только от усердия. Главное, – знать, чего ты хочешь. И действовать. Не смотря ни на что. Потому что вся удача, в общем-то, – это труд. Труд и старания.
– Ого! – рассмеялась Фортуна, – да ты умнее многих взрослых, полагающихся на удачу! – Ого-го! – повторила она снова, на этот раз очень тихо, пристально всмотревшись Пете в глаза. Ее лицо вдруг стало серьезным, немного даже печальным. Она присела рядом с Петей так, что голова Фортуны оказалась на уровне Петиной.
– Послушай меня, – Фортуна заговорила очень мягко и очень проникновенно. – Ты знаешь, что такое Осенний Бал?
Петя молчал, не понимая. Не понимая, откуда вдруг такая серьезность. Это его даже как-то застопорило. Ну, а о том, что такое Осенний Бал, он, конечно же, знал очень хорошо, – это был прекрасный веселый праздник их дома и был он всегда. Хотя, – и вдруг Петя в один миг осознал это, – он никогда не задумывался о том, что он означает.
Фортуна кивнула, по-прежнему глядя Пете в глаза. – Так я и знала, – ее голос стал еще мягче. – Осенний Бал, Петя, – это праздник урожая. Великий праздник. В Новый Год загораются новые звезды. В Новогоднюю Ночь зарождаются новые мечты, желания, стремления, открываются закрытые прежде дороги, новые дороги, – земные и небесные. А дальше начинается работа. Девять месяцев упорной работы. Когда еще не знаешь, правильно ты поступаешь или нет, – ведь часто мы действуем на ощупь, наугад, всегда с долей риска, всегда с каким-нибудь сомнением. Потом приходит время урожая. Созревают результаты всех наших дел. Слов и поступков. Надежд и ошибок. Все это нужно собрать и обработать. Когда все сделано, – тогда и начинается великий Праздник Урожая. Осенний Бал. А после… После начинаются дожди. Долгие-долгие дожди. Это время на то, чтобы все пересмотреть, переосмыслить и обдумать. Осознать свои ошибки. Увидеть лучшее, что было сделано. Чтобы потом, когда откроются новые дороги, взять в них с собой все лучшее от прежних. Чтоб в будущем все сделать лучше. Чтобы не повторить прежних заблуждений. Чтоб следующий Осенний Бал праздновать веселее и радостнее. И речь здесь ведь не только о деревьях и плодах, вареньях и соленьях. Здесь речь идет обо всем. О самой жизни, Петя. Чем больше ты пройдешь и сделаешь, – тем выше новые дороги, что тебе откроются. Только здесь есть один секрет: мы не выбираем этих дорог. И не выбираем своих судеб. Они открываются нам сами, а наша задача лишь следовать им, делая то лучшее, что можем. Тогда нас ведет по жизни сама Удача. Тогда мы счастливы. Однако есть дороги, которыми нам следовать не стоит. Не потому, что они плохие. Просто они предназначены для других. Есть вещи, которые нам просто не суждены, Петя. И здесь, – каким бы умным и способным кто-то бы ни был, как бы он ни старался, как бы ни прилагал труда и усилий, никогда и ничего у него не получится. А есть – непредсказуемое. Странные повороты на наших дорогах. Случайная встреча. Случайно брошенное слово. Случайно сделанный шаг. После которых все меняется. Меняется так, как мы и представить себе не можем. И мы оказываемся там, где и не собирались. И с нами происходят события, которых мы и представить себе бы не смогли. И ни от усердия, ни от наших усилий эти, такие большие мелочи, никоим образом не зависят. И есть еще много всего на этих дорогах… Впрочем, сейчас тебе всего этого, наверно, не понять. Для этого нужно пройти долгий путь… И, как мне видится, путь твой будет действительно долгим. Однажды ты поймешь. Не скоро. Но сейчас – просто запомни. И еще, – ты должен знать, что есть на свете и другие дома, не такие, как ваш. Дома печальные и хмурые. Дома пустые и холодные. И часто в этих домах живут те, кто твердо знает, что все в жизни зависит от них самих, от их усилий и усердия. Те, кто, вопреки своей Судьбе и законам дорог, решают поступать в жизни так, как они считают нужным. Так, как им хочется. Они ведь тоже стараются. Стараются весь год. И, поверь мне, не меньше остальных. А, может, даже больше. Но их урожай сегодняшний – не радость. Усталость, боль и грусть. У них нет Осеннего Бала. В тех домах сегодня тишина.
– Но почему же так? – Петя был поражен, ведь он всегда был уверен, что все веселятся в день Осеннего Бала и что все на свете счастливы.
Фортуна печально вздохнула.
– Потому что каждый должен делать именно то, что ему дОлжно. И именно тогда, когда нужно. От этого зависит следующий день. Не только кого-нибудь одного, а следующий день для всех нас. Ведь все, что делает один, влияет на множество других жизней. Но есть ошибки. Многие ошибаются. Впрочем, ошибки – тоже часть Судьбы. И тоже не случайны.
– Так это, все-таки, правда?
– Что именно?
– Что она есть у каждого? Своя судьба?
– Есть ли Судьба? – Фортуна рассмеялась. – Ну, конечно же, есть, Петя! Как же без Судьбы? Ну, все, беги, милый, одевайся, а то что-то мы совсем здесь заболтались, да еще о вечном! Беги скорей!
И, хотя Петя открыл уже было рот для следующего вопроса, Фортуна развернулась, скрипнув по паркету каблуками, и полетела вверх, чуть паря над ступеньками. И совершенно была в этом права, иначе он засыпал бы ее вопросами до самого утра.
По лестнице продолжали подниматься гости. Три профессора, – в этот вечер они, сняв наконец свои мантии и шапочки с кисточками, позволили себе похулиганить, – ну, конечно же, на свой лад, – один из них оделся в джинсы и ярко оранжево-желтую рубашку навыпуск, второй нарядился во фрак с красной бабочкой, – в центре бабочки сияла маленькая платиновая сова, как символ мудрости, а третий отдал предпочтение темно-синим брюкам-клеш и обтягивающей бардовой майке. Так они отдыхали от привычной уже для них серьезности и будто бы возвращались в собственную юность, сбросив годы вместе с атрибутами учености. Мама советовала Пете присмотреться к ним на Балу, познакомиться, поговорить. Это, по ее словам, для него должно было стать главной задачей Осеннего Бала. Правда, не объяснила, почему.
За ними следовал Отшельник. Седой, с длинными волосами, схваченными в хвост и с бородой старец, – впрочем, старцем его только все называли, на самом же деле он не выглядел ни сгорбленным, ни старым, даже наоборот, его широкие, прямые плечи говорили скорее об огромной силе, движения были ловкими и быстрыми, а на лице не было ни единой морщинки. Видимо, старцем Отшельника стали называть исключительно из-за седины. Отшельник редко появлялся в обществе и почти ни с кем не общался. Было даже странно, что он пришел сегодня на Бал.
За ним, весело смеясь и громко беседуя, в дом вошли три Феи, – Золотая Фея Солнечных Лучей, Серебряная Фея Лунного Света и Зеленая Фея Лесов и Трав. Одеты все они были очень просто, – в длинные атласные платья практически одинакового покроя, которые отличались только цветом, – Золотая Фея нарядилась в нежно-розовое, Серебряная – в солнечно-шоколадное, а Зеленая – в платье цвета спелого персика.
Следующим в дом влетел Темный Маг. Он был одет просто и элегантно, в белую рубашку и черные брюки, чисто выбрит, и даже без шпаги, с которой все его привыкли видеть. Вообще-то, Темный Маг был очень красив, – поэтому, наверное, и не уделял особого внимания одежде. Зато он буквально завораживал своими движениями, невероятно пластичными, в которых при этом чувствовалась огромная сила. Впрочем, ничего удивительного в этом не было, – Темный Маг с детства увлекался бальными танцами и всеми возможными видами единоборств, так что сказывались многие годы тренировок. Кстати, он даже был признан лучшим танцором в мире, а когда он кружил в танце Осень, все просто замирали, любуясь, ведь лучшей в мире танцовщицей была именно она.
Темный Маг никогда не улыбался. Аня и Петя даже поначалу считали его злым. Они думали, что, раз Маг темный, значит, он творит какие-то недобрые, темные дела. Темный Маг появился в их доме когда-то давно, в холодный зимний вечер. Они никак не могли тогда понять, что общего могло быть у их родителей с этим странным хмурым Магом, и всю ночь прислушивались к разговору в гостиной, в страхе ожидая, что теперь в их доме произойдет что-то плохое. Но, как оказалось, Темный Маг совершенно не был злым, совсем даже наоборот. Он был очень честным и справедливым, правда, вместе с тем и очень категоричным, никогда не шел ни на какие компромиссы и всегда изобличал неправду. Мама с папой потом объяснили им, что темные маги, – это те, которые рождаются, наделенные особой силой, – силой уничтожать все злое, ненужное и несправедливое, что сила эта – особенная и дается Природой очень немногим. Наверное, потому Темный Маг и не улыбался, решили Петя и Аня. Ему приходилось видеть много зла.
Дальше гости входили в дом и поднимались наверх потоком, – и уже трудно было различить кого-то конкретно. Осень и Лето в своей спальне, а Аня с Петей – в своей, одеваясь и наводя последний марафет, лишь смутно слышали шаги и шелест платьев.
– Пора, – Лето мягко коснулся кисти Осени, сидящей перед огромным зеркалом. Она просто смотрела перед собой, потому что давно уже была готова.
– Немного грустно, – отозвалась она, чуть печально улыбнувшись и отбросив с глаз длинную бардовую прядь волос, – лишь только у Осени в этот вечер волосы не были уложены в прическу, а разноцветными прядями, в которых переливались все осенние оттенки, окутывали плечи и спину.
– Это всегда немного грустно. Как и всякое завершение. Но каждое окончание несет в себе начало нового. Так будем же веселиться сегодня! – Лето подал ей руку. Осень поднялась, опираясь на нее. Пышное платье зашелестело разноцветной листвой. Она в последний раз взглянула в зеркало и сделала перед ним полный оборот, – платье весело запело шелестом, волосы растрепались.
– А и правда, – звонко рассмеялась Осень. – Будем веселиться!
Взявшись за руки, они вышли из спальни. Аня с Петей, услышав стук двери, тут же выскользнули из своей комнаты и направились в зал вслед за родителями.
Гости встретили вошедших хозяев аплодисментами. Праздник удался на славу. Смеха, веселья и благодарностей друг другу за год, за осень, за помощь в сборе и обработке урожая не было предела, – ведь у каждого урожай был свой. Всем было весело. Все ликовали.
Ровно в полночь раздались три громких хлопка. Все голоса смолкли. Свет погас. Гореть остались лишь три длинные восковые свечи, освещающие того, кто хлопал в ладоши. Время. Время в этот вечер был облачен в белый парик и черную судейскую мантию. На столе прямо перед ним появились огромные весы. Время провел над ними правой рукой, и в обеих чашах забурлило, закипело. Все замерли в ожидании. Из одной чаши вскоре пошел дым, наполняя зал едким ароматом гари, – это было все то недоброе, что случилось в мире в эту осень. В другой чаше что-то булькало, от нее поднимался приятный аромат, напоминающий запах розового масла. Это было все добро, произошедшее в эту осень. Постепенно гарь улетучивалась, а чаша, чуть закоптившись, опустела. Вторая же осталась на две трети заполненной густой золотистой жидкостью, приятный аромат которой постепенно заполнил зал, пропитав собой, кажется, не только стены, но и одежду гостей.
– Чистое золото! – провозгласил свой вердикт Время. – Подойди! – позвал он Осень.
Осень, теперь уже абсолютно спокойная и счастливая, приблизилась к столу с весами и склонилась перед Временем в поклоне, встав на одно колено.
– Поднимись! – теперь Время, перестав выглядеть так строго, улыбался Осени. – Принимай свой Дар. Не все, конечно же, что происходило этой осенью на белом свете, зависело от тебя. Но ты внесла в мир много, очень много доброго, – Время подержал раскрытые ладони у нее над головой, благословляя, а после поднял чашу и плеснул из нее вверх.
Потолок зала окрасился ярким золотым кругом, – на нем уже были такие круги, – белые, перламутровые, нежно-кремовые, бледно-розовые, но такого большого, ровного и именно золотого еще не было. Время, задрав голову, любовался расползающимся по потолку золотым кругом до тех пор, пока золото не застыло, а после подошел к окну и выплеснул остаток из чаши в сад.
– Что ты хочешь посадить в этом месте? – спросил он.
– Орех, – совершенно не задумываясь, ответила Осень. Она просто обожала свежие орехи.
– Ну что ж, – пусть будет орех!
Время извлек что-то из кармана мантии и бросил через окно. Потом закрыл глаза и долго держал вытянутые руки ладонями вниз над землей. И тут произошло чудо. От земли стало подниматься золотистое свечение, а в нем, светясь ярким золотом, появилось деревце. Оно вытягивалось и росло, вокруг него защебетали, невесть откуда появившиеся, золотые птицы, и вытянулось огромным. Еще несколько минут, – и на дереве появились огромные плоды. Свечение погасло, а птицы исчезли. Время открыл глаза. Полюбовавшись деревом, он шумно вдохнул аромат осенней ночи и улыбнулся.
– Ну, вот тебе и орех! – все так же улыбаясь, Время широко провел рукой по воздуху над садом. – Ты славно поработала, Осень, – он мягко обнял ее. – Славная и твоя награда. Ну, а мне уже пора! Пока длится полночь, нужно обойти каждый дом, измерить все деяния. Ну, а полночь будет длиться ровно до тех пор, пока последний дом, в который я войду, не обретет своей награды.
И Время, отпустив Осень, снова хлопнул в ладоши, теперь уже только один раз. Посреди зала появилась огромная золотая карета.
Время обвел взглядом всех гостей, – и, хотя было достаточно темно, каждому казалось, что он встретился с ним взглядом, отвесил низкий поклон, поцеловал хозяйке дома руку и вошел в карету. Дверца захлопнулась, и Время, вылетев в окно, полетел по миру. Из кареты по пути сыпались разноцветные листья. Заканчивалась последняя ночь осеннего тепла и красочности. Это был последний в году листопад.
Петя ясно услышал, как что-то громко стукнуло о пол в тот самый миг, когда карета Времени поднялась. Бросившись туда, он подобрал кольцо. Оно было необычным, – тяжелым, с начертанными знаками, значения которых он не знал. Петя бросился к окну, однако карета летела слишком быстро.
Снова зажегся свет. Заиграла музыка. Однако веселье уже шло на спад, а разговоры становились все тише. Гости начинали понемногу прощаться. Каждому, покидающему зал, Осень вручала что-нибудь в подарок, – кому-то пирог, кому-то щепку плодоносного дерева, кому-то просто лист со своего платья. Вскоре осталось лишь несколько гостей. Они вели тихие беседы, сидя за столами и потягивая осенние напитки. Музыка стала плавной и тихой. Осень и Лето начали свой прощальный танец, изящный вальс, которым всегда завершался Осенний Бал. Они кружились по залу, закрыв глаза. Уже ни о чем не думая, ни о чем не беспокоясь. Просто слившись друг с другом и музыкой.
Музыка стихла. Танец окончился. Хозяева, взявшись за руки, подошли к столу, чтобы произнести слова благодарности. Благодаря Природу, – за то, что была щедра, и гостей, разделивших с ними празднество. Они уже начали говорить, как вдруг двери зала распахнулись мощным порывом невесть откуда взявшегося ветра. В зал одновременно вошли двое. Лиц видно не было, только два светящихся полупрозрачных силуэта. Один светился красным цветом, второй синим. Двое, ни на кого не глядя и не произнеся ни слова, прошли по залу, и вышли в окно.
Это было неслыханно. Небывало. Никогда еще не случалось так, чтобы кто-то входил в зал Осеннего Бала после хозяев. Эта традиция была нерушима.
Все замерли, в недоумении глядя друг на друга. Но объяснения произошедшему никто не находил. А потому Осень, преодолев замешательство, все же продолжила свою благодарственную речь. Последние гости стали расходиться.
Зал опустел. Лето повел детей в их комнату, чтобы уложить спать. Остался только Темный Маг. Стоя у окна, он просто смотрел в ночь.
Осень подошла к нему и встала рядом. Она стояла молча. Зная, что Темному Магу нужно почувствовать будущее, перенестись в него, – а ведь никто и никогда не знает, сколько на это может понадобиться времени. И отвлекать его было нельзя.
– Ну, что тебе сказать, – после долгого молчания, будто очнулся Темный Маг. – Это были Человек Огня и Человек Воды.
– Кто они? – тревога Осени, собственно, уже прошла, – она уже понимала, что ничего страшного, в общем-то, не произошло, ее просто напугала необычность произошедшего, но теперь она стала совершенно спокойна, ведь все, что происходит, зачем-то необходимо и рано или поздно, так или иначе, оборачивается во благо. Кроме того, она долго стояла рядом с Темным Магом, а от него прямо-таки веяло спокойствием, причем, спокойствие его было наполнено невероятной силой. Наверное, так было оттого, что ему позволялось видеть многие судьбы и проникать во многое, происходившее в мире.
– Они из Пограничного Мира, – тихо и все так же спокойно ответил Темный Маг.
– Места на грани очень необычны, – задумавшись, произнесла Осень, – скорее, сама для себя, нежели для Мага, ведь наверняка он знал об этих местах гораздо больше нее.
– Очень необычны, – согласился Маг. – Там своя логика, свои законы. В общем, – это практически все, что я могу тебе сказать. Кому-то из вашей семьи до следующего Осеннего Бала предстоит с ними повстречаться. В их Мире. По его законам.
– Кому? Как? И зачем? – Осень снова стала озабочена.
– Ты же знаешь, дорогая, нам далеко не все дано знать или видеть. К тому же, причина, по которой случится эта встреча, еще не произошла. И никому пока не известна. А потому исхода этой встречи, как и того, зачем она нужна, увидеть невозможно.
– Конечно, – кивнула Осень. – Я понимаю. Прости. Просто когда речь идет о ком-то из моей семьи, я будто забываю то, что понимаю. Иногда. Нечасто.
– Так и должно быть. Не тревожься.
– Ах, насколько же мы становимся другими, когда у нас рождаются дети, – уже улыбаясь, выдохнула Осень. – Все необычное, что прежде так влекло и радовало, становится причиной для волнений, – тут уж она рассмеялась, легко и звонко, совершенно юным беззаботным смехом. – А ведь, подумать только прежде: Грань Миров! Когда-то мы полетели бы туда ради одного того лишь, чтоб прикоснуться к неизвестному!
– Все так, – ответил Темный Маг, пожимая ей руку. – Помни об этом, когда дело будет касаться твоих детей. О том, что и они такие же, – легко все воспринимают, легко идут по жизни, их радует и манит неизвестность. И о том, что жизнь никогда ни одному из них не подбросит задачи, которая была бы выше их сил. И не переживай. Просто радуйся за них. Ведь каждое событие дает возможность развиваться.
– Спасибо тебе, – Осень нежно обняла Темного Мага. – Я так рада, что ты вернулся.
– И, кстати, мне уже пора уходить, – Темный Маг, все еще держа Осень за руку, направился к выходу, увлекая ее за собой. – Я уже слышу, как в моем доме постукивают весы. Нельзя заставлять ждать Время! – и, поцеловав Осень на прощание, он вышел из ее гостеприимного дома.
– Ты чудо! – крикнул он ей, обернувшись уже на ходу. – Спасибо за прекрасный праздник!
Осень долго стояла у распахнутой двери. Потом вышла в сад. Ночной воздух еще нес в себе тепло, которое теперь пойдет на убыль. Она медленно, наслаждаясь каждым шагом, пошла по дорожкам, разбрасывая листья. Заглянула за калитку отгороженной и, на первый взгляд, совсем заброшенной части сада, – краски, разлитые там когда-то детьми, практически стерлись, сквозь них уже явно проступила земля. Она пошла дальше, подошла к огромному ореху, выращенному Временем, – здесь все еще витало еле заметное золотистое сияние, а от земли исходило какое-то особенное тепло. Ей стало легко и радостно, и вовсе никакой грусти от завершения не осталось. Осень сбросила атласные бальные туфельки, и, зашелестев листьями, ощущая под ногами тепло земли и еще не совсем иссякшую сочность травы, начала танцевать. Она кружилась и кружилась в танце, а после просто упала в ворох листьев и так и лежала, вдыхая их аромат, глядя в небо, – оно было изумительно ясным, а звезды сияли так ярко, что каждое созвездие было различимо. Она чувствовала себя счастливой абсолютно в полной мере, и это чувство счастья, казалось, просто затопило ее.
Лето, затаив дыхание, любовался ее танцем, глядя через окно их спальни. Его сердце билось часто-часто. Он думал о том, как она немыслимо прекрасна. О том, что до сих пор никак не привыкнет к собственному счастью. Его переполняла любовь.
Но как бы ни зачаровывали звезды, и как бы ни кружил голову аромат листвы, ночная прохлада все же брала свое. Осень встала и, стряхнув с платья землю, улыбнулась этой уходящей осени и низко поклонилась ей. Медленно, еще раз обойдя весь сад, зашла в дом. Еще раз поклонилась осени, уже стоя на пороге дома. Неторопливо поднялась наверх, зашла в зал. Трижды хлопнула в ладони, – и остатки еды исчезли со столов, посуда тут же перелетела в кухню, вымылась и разложилась по своим местам. Пол засиял чистотой. Столы и стулья аккуратно расставились вдоль стен. Все следы Осеннего Бала исчезли из зала. Остался только расплывчатый золотой круг на потолке и аромат, напоминающий запах роз, который до сих пор так и не выветрился. Осень еще раз полюбовалась обновленным потолком, закрыла окно и, взяв единственную оставшуюся горящей свечу, пошла в детскую, – пожелать спокойной ночи, – и, собственно, уложить спать, потому что была абсолютно уверена в том, что дети до сих пор перешептываются и делятся впечатлениями от бала. Однако, к ее удивлению, они спали сладким сном. Осень осторожно, чтобы не разбудить, поцеловала их и пошла в свою спальню. Раздевшись и уже окунувшись в тепло мягкого шерстяного одеяла, она мельком взглянула на часы. Те показывали полночь.
А где-то, так далеко от этого мира, но совершенно так же сладко посапывая, спали в своих постелях Катя и Ваня. Правда, сон Вани совсем не был спокойным, – ему отчего-то снились порывы холодного ветра, стук каких-то металлических чаш и странные двое, которые будто пролетели через его спальню, пройдя в окно и выйдя сквозь закрытые двери. Лиц этих двоих он так и не рассмотрел, только по смутным очертаниям догадался, что это были двое мужчин. От одного из них исходило мягкое синее свечение, а от другого – красное.