Они сидели на голой земле. Опять ослушались маму, – она ведь сто раз говорила им, что можно простудиться! Опять им достанется, если она узнает. Но что делать? Оба так не любили всех этих правил, – если сидеть во дворе или в саду, то всегда подстилая покрывало, если рисовать, – так кисточками и на бумаге, есть непременно вилкой (хотя руками ведь гораздо вкуснее!), волосы обязательно закалывать или заплетать в косу, – это для нее, конечно же, ему волосы закалывать не нужно, каждый раз мыть руки перед едой, -будто бы еда не появляется из той же самой земли, которой они их испачкали, всегда по утрам говорить: «доброе утро!», хотя почему бы не сказать просто: « утро!» или: « звонкое утро!», или: « веселое утро», или: « привет, я так тебя люблю!», и то же самое, ну абсолютно то же самое с этой вот « спокойной ночью», – а, может быть, им вовсе и не хочется спокойной ночи, может, им как раз хочется веселой шумной ночи, – с шутками и хохотом до слез, или с разными историями в темноте, – ведь, когда гаснут все огни и кто-то тихо, полушепотом о чем-то говорит, истории становятся совсем другими, они будто оживают и наполняют собой весь дом. Они же все равно не засыпали сразу, и долго перешептывались, рассказывая друг другу разные истории и смеялись, закрыв руками рты, чтобы родители думали, будто они спокойно спят… Или: « волшебной ночи», – ах, как им обоим хотелось, чтобы с ними ночью, когда никто не видит, произошло что-нибудь волшебное, как в тех историях, которые рассказывала им на ночь мама, в сказках, – а сказки, это чья-то выдумка или все это действительно случалось с кем-то на самом деле? – и они, переполненные мыслями обо всех этих чудесах, закрывали глаза… Но старались не засыпать как можно дольше, надеясь, что вдруг и с ними произойдет что-то волшебное, – вот заглянет ночью в их окошко фея, или гном вдруг начнет колдовать в их саду, или… Ну, мало ли, что еще волшебного могло бы произойти, оно же на то и волшебство, чтобы быть необычным, а, поскольку с волшебным и необычным они пока знакомы не были, то, конечно же, точно сказать, каким именно должно было быть это волшебство, они не могли. Но отчего-то знали, что если уж оно и произойдет, то непременно ночью, – наверное, потому что днем все происходит, как обычно… Зачем же каждой ночи обязательно быть именно спокойной, они совершенно не понимали. Вообще, они не понимали многого из того, что делали родители. И все равно понять бы не смогли. Поэтому, опять не взяв покрывала, они, потихоньку от мамы, забрались в самую потаенную часть сада, – она почему-то была заброшена, и ничего здесь не росло, ну вот совершенно ничего, даже трава, да к тому же еще зачем-то и ограждена заборчиком, – и устроились на голой земле.
Но устроились они там не просто так, конечно же. Просто так можно было устроиться и под грушей, – там порхало множество цветастых бабочек, которыми можно было любоваться часами, а пока любуешься, можно было и груш наесться. Груши, только поспевшие и падающие с дерева, всегда самые сочные, сладкие и вкусные, – этого мама, кстати, тоже почему-то не знала, думая, что самыми вкусными они становятся после того, как их принести домой, помыть и выложить на красивое большое блюдо. А ведь именно только упавшие груши, прямо с земли, на самом деле и были самыми вкусными. К тому же, они были горячими от солнца, а по дороге домой уже остывали. Может, мама просто больше любила холодные груши…
В общем, Аня с Петей забрались в дальний участок сада вовсе не просто так, а по делу. Они забрались сюда с красками. Чтобы рисовать. Им давно уже не давал покоя этот странный кусок голой земли. Вот они и решили разукрасить его.
– Давай, – восторженно, с горящими глазами, звонко подгоняла Петю Аня, хлопая в ладоши. – Давай-давай, давай!!! Начинай!
– Нет, – тихо отозвался Петя, пытаясь сделать серьезное лицо, – у него это уже практически получалось, правда, серьезность держалась недолго, но он был мальчиком, а поэтому обязан был научиться серьезности (ну, Петя считал, что обязан, хотя все остальные совершенно не понимали этого его стремления и даже тихонько над ним посмеивались), – давай ты. Начинай. Ты ведь девочка. Тебе нужно уступать.
– Ну… – задумалась Аня, глядя то на землю, то на тюбики с красками. – Тогда… Тогда я хочу желтый.
Аня взяла тюбик с желтой краской, открыла его, и, без всякой задумки о том, каким будет рисунок, просто выдавила краску на землю.
– И еще чуть-чуть красного, – Аня была в полном восторге от получившейся ярко-желтой лужицы. В самую ее середину она, по капельке, начала выдавливать красную краску. Капельки расплывались по желтому, постепенно приобретая по краям оранжевый оттенок.
– И еще зеленый, – Аня побрызгала зеленой краской, – лужица все шире растекалась по земле, капельки и брызги меняли свою форму. Дети отошли чуть назад, любуясь получившейся живой картинкой.
– И перемешать! – решила Аня, и, сунув в свое творение указательный палец, начала плавно водить им по лужице, – трехцветные струйки увивались вслед движениям пальца, создавая просто-таки невероятный рисунок.
– Ну как? – Аня, вытащив из краски палец, гордо посмотрела на Петю.
– Замечательно, по-моему, – Петя встал, чтобы рассмотреть рисунок сверху и снова сделал серьезное лицо. – Только вот я добавил бы бирюзы, – и, снова усевшись на землю, аккуратными струйками стал доливать бирюзовую краску.
– И перемешать! – Аня, заливаясь радостным смехом, снова окунула в рисунок палец, не заметив, как к нему прилипло несколько волосков с ее головы. Резким уколом волосы оборвались и, вслед за пальцем, потянулись чертить по земле линии.
– Ой, – только и всхлипнула Аня, испуганно глядя на картинку, и зажала свободной ладошкой рот.
– Ничего, – погладил ее по голове Петя. – Теперь у нас получилась картина не только с красками, но еще и с частичкой тебя. Можно еще веточек набросать. Или листочков. Тогда в ней будет еще и часть нашего сада. Вот красота получится!
– Де-ти! – раздался из глубины сада распевный мамин голос. – Деее-ти!
– Ай-яй-яй, – тихонько пробормотали оба, перепугано глядя друг на друга.
Мама должна была вернуться домой только к вечеру. Получается, они попались. Да еще как попались! Впрочем, еще оставалась надежда, что, если замереть и сидеть тихонечко, то мама их не заметит. Они съежились и пригнулись к земле, как только смогли.
– Ах, вот вы где! – мама уже стояла за их спинами. – И что же вы здесь делаете? – она наклонилась к ним и взяла за руки. – Ай-яй-яй! А ну-ка, пойдем! Простудитесь же! Вот останетесь сегодня на весь вечер дома и чай с лимоном пить будете! И горячее молоко! Земля же уже холодная!
– Нет! – вдруг расплакалась Аня. – Ну, пожалуйста! Только не горячее молоко! Слезы капельками брызнули на землю, оставляя в перемешанных красках прозрачные следы.
– Да-да, – мама была неумолима. – Именно молоко. Ну, хватит упираться. Пойдем в дом. Греться хотя бы.
* * *
– Ваня! Катя! Домой! Дождь начинается! – и правда, несколько упавших вдруг при совершенно чистом небе капель превратились в ливень, да к тому же ледяной. Ваня с Катей бегом бросились домой, но все равно промокли так, что одежду пришлось выкручивать.
– Ого, какой ливень! – Ваня, переодевшись, подошел к окну. Небо потемнело, а вода, казалось, сплошным потоком с силой била по окнам.
– Да… – протянула мама. Осень началась. С утра вот видела уже пожелтевшие листочки на деревьях. И паутинки сегодня прямо с утра летают… Осень.
– Но ведь рано еще, мам! – Катя тоже подошла к окну, и, опустив на подоконник поднос с ароматным мятным чаем, раздала всем по полной чашке.
– Рано… – улыбнулась мама. – Жизнь не всегда идет по правилам и по календарю. Нет, солнышки мои. У природы свои правила. Как она решает, – так и будет.