Где дичь, там и охотник
Маржана ворочалась в постели. Бледный месяц едва освещал светлицу, заглядывая в засаленное окошко. Острый серп словно смеялся над ней, мол, не думаешь ли ты, девка, о колечке да волчьей шкуре.
Она открыла глаза и встала. Не было Маржане покоя с тех пор, как она вернула кольцо волколаку. А что, если хлопец сбежит и не выполнит обещание? Нет, нельзя надеяться на честное слово и милость богов. Маржана встала, накинула толстый платок и пошла к печке.
Волколак был… Нет, должен быть богатым человеком. Она могла бы попросить у перевёртыша многое за спасённую жизнь, но колечко – колечко пленило её, заставив мечтать о беге под луной и пронзительном вое.
Хлопец повернулся к ней, и тут же Маржана схватилась за живот и прикусила губу, чтоб не взвыть от боли.
– Ты тоже чувствуешь, – хмыкнул он. – Что-то крадётся.
Чутьё их не обмануло: бледный свет закрыла неведомая тень. Маржана от страха забыла, как дышать, а хлопец шикнул, вскочил на ноги и забормотал слова неведомым языком. На его ладонях заиграл свет, а глаза… Ой, мамочки! Глаза почернели и напоминали два уголька. Зато всё тело обрамляла золотая сеть.
Тем временем за окном заухало и завыло одновременно. Нечто начало стучать, тарабанить, желая пробиться сквозь створки. Домовой от страха забился ещё глубже.
– Печь! – шикнул хлопец. – Растопи печь!
Маржана потянулась за дровами, выложила их рядком, добавила сверху сухой полыни и, сделав усилие, вызвала огонёк. Далось тяжело: на лбу выступили капельки пота, руки затряслись, по телу пробежала дрожь. Она еле устояла на ногах, но всё-таки смогла.
Маржана усмехнулась. Если бы мать узнала, наверняка отлупила бы кочергой, да только не было у них времени на долгую растопку. Нави не будут ждать, пока изба нагреется. Ах, лишь бы домовой помог, придал бы силы печке!
Чудовище ломилось через оконные створки. Хлопец продолжал что-то бормотать. Маржана заговаривала огонёк и просила разгореться побыстрее. Жар и тепло не раз отпугивали нечисть и гнали её прочь. Оттого нави никогда не заходили в избы и бродили по округе. Обереги, резы, пылающая печка и сплетения трав отпугивали, не давали заходить за порог. Раньше этого хватало.
А может… О, глупая, отчего не догадалась сразу?! Что, если их волколак был проклят? А она притащила его в дом! Вот ведь лихо! Хорошо бы ночь пережить, а наутро спровадить гостя. Если чудовище шло за ним, то их роду бояться нечего, заживут, как и прежде.
На шум прибежали Врацлава и Любашка. Маржана глянула на них мельком и покачала головой, мол, после поговорим. Из печи потянуло полынным дымом. Чудовище завыло ещё сильнее. Мать и сестра, перепугавшись, сперва заметались по горнице. Первая подхватила кочергу и встала у полатей, вторая уставилась на хлопца. А тот плёл чары, да так искусно, что Маржана чуть не залюбовалась, но разом одёрнула себя, мол, чего ты, совсем голову потеряла, что ли?!
Горницу затянуло дымом. Маржана, Врацлава и Любашка закашлялись, одному лишь волколаку всё было нипочём. Стало нечем дышать, из глаз потекли слёзы. Маржана начала оседать на пол. Сквозь пелену дыма послышался страшный рёв. Чудовище почувствовало горечь трав и чары. Да, пусть ему, нечистому, будет страшно и больно, пусть поймёт, что здесь навям не рады и убирается прочь!
Маржана плевалась воздухом и думала, что не выкарабкается – помрёт от запаха и ужаса. Слишком страшно, чтобы шевелиться, бежать к окну, распахивать створки и… Наткнуться на чудовище? Нет уж.
Миг, другой, третий. Отчаянно охали Врацлава и Любашка, за окном слышался затихающий топот. На всю округу завыли собаки. Мать, недолго думая, вылила ведро воды прямиком в печь и затушила пламя.
Маржана выдохнула. Кажется, теперь ей несдобровать.
– Прости, хозяйка, – хлопец повернулся к Врацлаве. – Что-то недоброе забрело в твой дом, и мне пришлось…
– Ты, – она выдохнула, – это ты его привёл, гадёныш! Убирайся с глаз моих!
Ну вот и всё.
– Так и быть, – хлопец пожал плечами. – На рассвете я уйду и больше никого из вас не потревожу.
Мать поджала губы и фыркнула, сестра, поохав, пошла спать. Маржана решила не злить никого лишний раз и последовала примеру Любашки. Завтра ей и так достанется за то, что привела чародея в дом. Хорошо, что мать и сестра не знали главного.
Волколак уйдёт прочь, а Маржана останется и будет гадать, кого же выбрать в женихи. Может, зря чудовище её не убило? Может, ещё не поздно выйти за околицу?
Страх кольнул сердце. Не-ет, ей хотелось жить. Именно жить, а не лить слёзы у родного порога, умирать для матери и уходить в чужой дом. Оно ведь не лучше чудовища, просто другое немного.
От этой мысли Маржана не могла заснуть. На ум снова пришло колечко. Не зря ли отдала? Вдруг смогла бы перекидываться с его помощью? Что ей с того обещания, в конце концов? Обещание, зарок, клятву можно скинуть на монисто и закопать глубоко в земле. Наверняка хлопец так и поступит – не станет возиться с глупой девкой и принесёт Велесу иную жертву.
Томаш мог бы вернуться в терем и приехать в Горобовку уже с витязями, чтобы сжечь всё дотла и показать простой оборванке, чего стоила её жизнь на самом деле. «Гадёныш», надо же! Любой девке за такое отрубили бы руку. Или отрезали язык. Никто не смел оскорблять княжича Добролесского, младшего брата Кажимера и Войцеха и верного слугу бога Велеса.
Эти земли принадлежали роду Томаша. Он мог бы брать пшеницу и муку безо всякой платы, но вместо этого прятался по хлевам, как последний вор. А всё из-за прихотей Кажимера, желавшего заточить брата в тереме.
Что ж, придётся разбираться самому.
Томаш осмотрелся, дотронулся до кольца и, убедившись, что оно никуда не делось, спрыгнул с печи. Кто-то даже приготовил ему порты и рубаху, донельзя засаленную и штопаную. Томаш поморщился: таким тряпьём чернавки намывали пол в родном доме. Но деваться было некуда – в обносках его никто не узнает. Даже на белые руки не посмотрят.
Но за неуважение стоило отплатить. Томаш был бы не против поиграть с младшей, этой заносчивой Любашкой, которая смотрела – смешно сказать! – волком. Вот крику-то будет, когда выяснится, что невеста не совсем чиста! Жаль, не было времени – он не мог долго оставаться в Горобовке, ведь по следам шёл охотник. Наверняка братец послал, чтобы проучить.
Охотник неплохо чародействовал, а ещё у него был железный дух. Не каждый умел отделять собственную тень от тела и посылать её вперёд. Томаш пытался – и после провалялся пару дней в бреду. После увиденного сомнений не оставалось: Кажимер (или Войцех?) отправил кого-то сильного, скорее всего, из ближайших знакомцев.
Томаш невесело усмехнулся. По его следам шли гридни, неизвестный чародей, ещё и Добжа мешал. Старый волк желал получить ещё одного прислужника. Тут-то и сошлось!
Да, Томаш отдаст Маржану как временный откуп, а потом перекинется и побежит подальше, чтобы уйти от охотника и прочих преследователей. Он отведёт девку в дом Велеса и женит её на всей стае разом. Вот ведь позор для рода! Ну ничего – сами виноваты, раз не приняли гостя по-доброму.
– Эй! – он позвал Маржану. – Спишь, что ли?
Девка открыла дверь почти сразу. Значит, не спала.
– Чего тебе? – буркнула она.
– Ты со мной или как? – Томаш косо взглянул на растрёпанные космы. – Или уже не хочешь волчью шкуру носить?
– А можно? – в глазах вспыхнул огонёк. – Да я мигом!..
– Жду во дворе, – он отвернулся и пошёл к сеням.
В деревнях вставали рано, поэтому уходить надо было перед рассветом, когда дремали петухи. Томаш осмотрел двор. Захудалый курятник, знакомый хлев и огород, где уже растаял последний снег и пробивалась трава. Весна наступала быстро, словно торопилась загнать мрачную Морану за горы.
Возле порога стояла калина с засохшими ягодами. Видимо, пережила зиму. Удивительно, что никто не собрал. Сам Томаш не любил кислые ягоды – куда больше ему нравилась яблочная пастила из княжеской кухни. Жаль, здесь не попробуешь.
Он тяжело вздохнул. Что-то менялось в Томаше: раньше он морщился, вдыхая носом жуткую вонь что в деревнях, что в городах. Теперь все запахи казались привычными. Глядишь – скоро и вовсе перестанет обращать внимание на помои, которые попадались чуть ли не на каждом шагу.
– Я готова, – Маржана вышла на порог в потёртом кожухе и с сумой в руках.
Томаш чудом сдержался, чтобы не заскрежетать зубами. До чего же глупо она выглядела, да и он был не лучше! Хороший же подарочек Велесу! И это-то после княжеской крови.
Впрочем, временами их богу приносили даже куриц. Эта же… Маржана будет получше всякой животины.
Они тихонько вышли за ворота и повернули к перелеску. Всю дорогу Томаш думал, что девка испугается и повернёт назад. Не зря же к Добже отправляли только сыновей. Хотя ходила байка, будто бы вместе с ними однажды пошла девка, кажется, её звали Милицей.
Милица приходилась Томашу прапрапрабабкой. Ей грозили и проклятиями, и изгнаниями, а ночью и вовсе заперли в покоях и запретили ходить туда даже чернавкам. Но братья вытащили Милицу через окно, и в княжеский дом она вернулась уже волколаком.
В тереме её и почитали, и боялись. Но деревенской девке никогда не сравниться с княгиней Добролесской, не пожалевшей входить в мужнин род (о, сколько шуму было! до сих пор болтали, но шёпотом, потому как боялись людских и звериных ушей).
Маржана умрёт – станет волчихой и будет бегать среди названых братьев Томаша. Он усмехнулся: в какой-то мере девка и впрямь породнится с княжеской кровью, только тогда уже не будет ничего понимать.
Томаш видел её чародейскую силу, и то была не сила, а слёзы – капельки, которых не хватит на борьбу со зверем. Лишь бы Добжа остался доволен, а остальное неважно. Не худшая участь для деревенской девки, в конце концов, особенно такой мерзкой.
Она ведь, Маржана эта, просто ушла с незнакомцем невесть куда, бросив мать и младшую сестру. А последней, помнится, ещё замуж выходить, да уже не выйдет – не посмотрит никто на опозоренную девку.
Томаш невольно коснулся кольца. А может, Маржана была настолько глупой, что не понимала, чем обернётся её побег? Замечталась – и всё. Не её первую волчья шкура сводила с ума. В ранних преданиях, писаных на старой бересте, Томаш читал, что прежде волколаков почитали почти как богов. Их любили, им завидовали, об их участи мечтали настолько, что лишались рассудка и бежали в лес.
Потому однажды князья Добролесские перестали показываться всем в зверином облике. Кто-то даже пустил слух, будто они лишились силы и покровительства Велеса. Но некоторых волчья шкура продолжала будоражить.
Томаш знал по себе: кольцо могло разорвать душу, вгрызться в неё и заставить владельца побежать к Добже на поклон. Эта борьба длилась всю жизнь – и никто не мог остановить её. Оставалось сопротивляться и гнать всё звериное прочь.
Чонгар очнулся на полу. Потный, грязный и уставший, он со стоном перевернулся на другой бок. Доски заскрипели. Сколько же сил отнимала клятая ворожба! А самое паршивое – ускользающий волчонок. Он едва чуял перевёртыша. Запрыгнуть бы мигом в седло и помчаться следом, да только Чонгар едва мог подняться на ноги.
И чем он думал, когда посылал тень? Забыл уже о последствиях и о том, что после будет лежать полумёртвым весь день. О, псы бы их всех побрали!
Чонгар стукнул кулаком по полу и глухо зарычал. На миг ему показалось, что всё внутри стало звериным, а в рёбрах закипела чёрная жижа. Так захотелось почувствовать чужую кровь во рту, что аж свело челюсть. Он достанет волчонка и притащит шкуру перевёртыша князю! Чародей Чонгар выжил во время смуты – выживет и теперь.
Нет, надо было выбираться из этой канавы, пока она не поглотила полностью. Чонгар с трудом поднялся на ноги, зашатался, прокашлялся и схватился рукой за дверной косяк. Полдела сделано. Во дворе его ждал отдохнувший Градька. Тело сводило так, что страшно было повернуться, но Чонгар пересилил себя и шагнул за порог.
Шум ударил в уши. Мимо пронеслись хохочущая девка и, кажется, обедневший купец. Внизу пели песни, пили паршивую, кислую брагу и обсуждали последние сплетни. На грязной лавке мужики поговаривали о верхних рубахах и спорили, у какой девки толще коса и побольше скотины. Выбирали, понятное дело, из местных. Впрочем, вряд ли они собирались свататься – хотели скорее веселья и игрищ, и хорошо бы здесь и сразу, а не в бане через полседмицы. Какая грязь!
Омерзение так захватило Чонгара, что он спустился по скрипучим ступенькам, расплатился с хозяином и вышел. На небе собирались облака. Будь он молодым и влюблённым, то сравнил бы их с овечьими шкурами и кудрями статной девки. Теперь же на ум приходили навозные кучи и чужая злоба. Поговаривали, что в любую грозу гневный Перун метал молнии прямиком из глаз. А ещё это мог быть чародей, пожелавший замести следы.
Бегать по лесу в ливень, кашляя на каждом шагу? Чонгар засмеялся. В чаще никого он не найдёт – перевёртышей прятали тайные тропы. Лес мог скрывать их сколько угодно, по капле выпивать душу и будить в человеке зверя. Если волчонок просидит там день-другой, то уже не вернётся в родной терем.
Фырчанье Градьки отвлекло Чонгара. Конь не хотел покидать тёплое место, тоже чуял грозу.
– Ну потерпи уж, – хмыкнул он. – Не дело это – вечно жевать сено в стойле.
Градька неохотно позволил себя оседлать. Чонгар закрепил сбрую, затем запрыгнул в седло и с тяжелым вздохом отправился в путь. Он не собирался метаться по лесу, который вот-вот превратится в непроходимое болото, нет. Чонгар подберётся поближе к волчонку и будет ждать его у перелеска. Придётся всё время находиться рядом и внюхиваться. К счастью, сила всегда была при нём.
Поневоле Чонгар вспомнил Агнеша. Что бы сказал брат? Мягкотелый, веривший в справедливость и мудрость великого князя. В битвах Агнеш сражался горячо, яростно, не щадя никого. Он убивал быстро, не желая, чтобы враги мучились. Из-за своей горячности Агнеш пустился в бойню, где лишился руки и хорошего клинка. Его чудом выволокли оттуда и притащили к знахарке. И она, и Чонгар промывали окровавленное тело, скрепляли дух нитками и вливали в горло снадобья.
Тогда-то пыл внутри Агнеша поугас. Он больше не лез в самую гущу, но сотник, чтоб его! Проклятый сотник! Разве можно было ставить в первые ряды калеку?! И плевать, что приказ «великого князя»! О, Чонгар покажет этому князю, каково оно – потерять родного брата!
Он прижался к седлу и пустил коня в галоп. Градька недовольно фыркнул и побежал по большаку. Над головой плыли сизые тучи. Совсем как огромная стая птиц. Первые капли ударили в лицо. Пахнуло сыростью. Конь зашевелил ушами. Чонгар прижался к его гриве.
Тревога, спавшая спокойно, вдруг очнулась и забилась в груди. Дрожь пробрала ладони, тело бросило в холодный пот. До чего же знакомое чувство! Чонгар уловил его и замер, прислушиваясь то к себе, то к ветру. В голове звенело. Сквозь ливень – удивительно весенний, говорящий о приходе Лели, – пробивался знакомый запах: волчонок близко, слишком близко. Да, теперь Чонгар чуял запах зверя. Неужели удастся перехватить у перелеска? Вот ведь удача!
Сбоку послышалось русалочье пение. Звонкие девичьи голоса звали поближе к речке, обещали прохладу, а ещё – жемчуга и золотые монеты, которые давно затянуло песком и илом. Даже Градька заслушался и повернул морду налево. Чонгар с рыком вдарил коня вбок.
– Гр-радька-а! – зарычал он.
Да, пели красиво и складно, иначе быть и не могло. Русалки и водяницы по весне просыпались голодными и выпрашивали хоть каплю крови, тёплой и сладкой. Если, конечно, не получали всего человека целиком. Чонгар усмехнулся: горланили мелодичнее некуда – значит, точно голодали. Он бы заглянул зло подразнить, но не теперь, когда чуял волчонка едва ли не за плечом. Кажется, ещё немного – и начнёт мерещиться серая шкурка в придорожных кустах.
Чонгар хищно оскалился, предвкушая скорую расправу. Вдалеке разорвалось небо. Молния вдарила у посёлка. Он сперва не обратил внимания, но вскоре потянуло дымом. Видимо, Перун разгневался не на шутку. Русалки хохотнули. Чонгар хотел развернуться и всыпать глупой нечисти пару оплеух, но понял, что слишком слаб. Придётся ехать дальше.
Деревня приближалась. Чонгар хотел её объехать, но не вышло – к тракту тут же выскочили люди.
– Помоги нам, мил человек! – заохали бабы. – Горим, ох гори-им, помира-аем!
Он цокнул языком. Ах, духи бы побрали их всех! Ни один чародей не имел права отказывать без крайней необходимости, находясь при смерти или спасая кого-то другого. Иначе боги разгневаются и лишат дара. Неужели волчонок снова ускользнёт?!
Чонгар прислушался. Перевёртыша нигде не было. Успел-таки зарыться носом в чащу. А может, эту грозу и вызвал негодяй Томаш, чтобы оторваться от погони? Ничего, Чонгар своё не упустит. А пока…
– Ведите, – обратился он к бабам. – Посмотрим, чем я могу вам помочь.