Петр Первый - читать онлайн

Глава 1

– Послушайте, Петр, мы правильно идем?

– Здесь, как ты видишь, лес, поэтому если идти, то это всегда будет правильный путь.

– Да?

– Да. Ты думаешь иначе?

– Я? Подожди, как тебя звать, ты говоришь?

– Меня, или тебя?

– Меня я и так знаю как.

– Как?

– Петр.

– Петр? Прошу прощенья, это я Петр.

– Может кинуть жребий, чтобы не спорить по пустякам?

– Для того, чтобы кидать жребий, надо как минимум иметь еще одного человечка.

– Человечка?

– Что ты цепляешься к словам.

– В каком смысле?

– Ты хочешь сказать, что я не знаю, что мы не люди?

– Нет, я просто проверял тебя на…

– На что?

– Я могу, конечно, сказать, но только ты не расстраивайся, если не поймешь спервоначалу, что к чему?

– Да, но ты тоже не расстраивайся, если у меня не получится.

– Нет, я обязательно расстроюсь, и знаешь почему?

– Почему?

– Я тебя полюбил.

– Точно?

– Да.

– Хорошо, тогда, так сказать, когда, я буду царем или хотя бы королем, возьму тебя к себе.

– Кем?

– Кем хочешь, хоть графом, будешь докладывать мне, что они против меня замышляют.

– Я боюсь быть шпионом.

– Почему? Страшно?

– Дак, естественно, притворятся не умею, чуть что – в том смысле, если не знаю, что сказать – так и говорю прямо в лицо одну только правду.

– Этого не может быть, и знаешь почему? Чего ты молчишь, спроси:

– Почему?

– Ты сам уже спросил, а я отвечу:

– Ты сначала научись ее искать.

– Я?

– Да, и знаешь почему? Я буду королем – или царем: как получится, а ты будешь при мне камер-юнкером.

– Да ты что!

– Хорошо, камергером.

Они прошли еще немного, совершенно не старясь понять, что они только что наобещали друг другу, как путь им – правда издалека – преградила фигура с луком и стрелами, и:

– Что хуже всего, – как сказал один из них, – она прицеливается в нас.

– Не думаю, – ответил второй, – ибо: смысл? У нас ничего нет.

– Это у тебя ничего нет, хотя я и не верю, чтобы человек вот просто пришел в лес, и абсолютно без денег.

– Почему?

– Вдруг нападут – чем откупаться будешь?

– Я буду сражаться!

– У тебя нет, как у нее, лука и стрел к нему.

– Я умею драться руками.

– Да ты что?!

– Почему?

– Ты не похож ни на китайца, ни на японца.

– Ты точно в этом уверен?

– Не то, чтобы, да, лучше спросим у нее, когда подберемся поближе.

– Ладно, и предлагаю сразу обманный маневр: ты обойдешь ее слева, а я…

– Ты справа?

– Нет, я так и пойду прямо, глядя ей в лицо.

– Думаешь, она тоже тебя видит так близко, как ты умеешь? Кстати, я знаю только одного человека с такими способностями, ты не он, случайно?

– Если скажешь, кто это я тебе отвечу. И да: сейчас не обязательно называть это имя – ответишь после операции окружения и её захвата.

Леди прицелилась сначала в одного, потом решила пристрелить другого. И знаешь почему?

– Он лучше.

Стрела уже направилась на встречу с идущим прямо по тропинке Петром, когда сама-то ее владелица:

– Передумала. – Надо было пристрелить другого. Ибо этот показался ей упитанный козлом, а которого пока что не было видно – шпионским образом скрывался в зарослях камышей, чтобы напасть на нее сзади или сбоку – тоже, в общем-то, козлом, но она почувствовала не только всем сердцем, но и вообще всем существом своим:

– Может даль больше, – вплоть до наслаждения, которого она не то, что боялась, но боялась, что его:

– Не существует.

Вот так бы почему просто не поговорить с каждым сначала, а потом чинно и благородно выбрать:

– Ты! – будешь первую неделю камергером, а:

– Ты! – на конюшне.

Они скажут:

– Это не честно. – И получат достойный ответ первой в жизни демократии:

– По очереди. – Но:

– По-человечески не согласятся. Почему? Потому что козлы.

Некоторые могут подумать:

– Прежде чем стрелять из лука – можно бы и спросить, а?

– Получится нелогично, – ответила дама тому, который прятался в зарослях водорослей, как она называла высокую траву, заполонившую весь берег реки, что к нему подойти:

– Из-за вас почти невозможно.

И действительно, если сделать одно, то другое уже навсегда останется несуществующим.

– Ну почему? – прервал ее размышления голос из-за кустов, – можно расстрелять и после разговора.

– Нельзя, на голодный желудок вести какой разговор.

– Но мне жаль его.

– Пожалей себя, – ответила леди, и пошла не в траву, искать притаившуюся там дичь, а наоборот:

– Прямо вперед по тропинке, где был прикреплен к дереву, шедший на нее открыто заморозок.

Сейчас он был скрыт листвой больших деревьев.

Она здесь выросла одна с пяти лет – сколько себя помнила – а именно уже лет десять, и считала, что точно знает, если еще кто-нибудь здесь появится, то только с неба. И чтобы не подвергнуться большому влиянию солнечных лучей:

– Они должны быть заморожены капитально.

Поэтому она и сказала, когда подошла к нему, и отвела лапой в сторону толстую ветку дуба:

– Тебе не больно?

– Прошу прощенья, как мне может быть не больно? – ответил Петр и даже поморщился для убедительности, потому что к своему удивлению, перестал чувствовать боль. Хотя она и была не сильной, но теперь исчезла совсем. И добавил:

– Ты великий врач?

Медиум:

– Хороша ли Шералесская?

– Вы разводите здесь их?

– Кого?

– Если вы и так знаете кого, зачем я буду отвечать?

– Я просто вас спросила, чтобы как-то культурнее объяснить, почему я после базара должна вас поджарить и съесть.

– Можно, я угадаю?

– Да.

– Вы людоедка?

– А вы нет, что ли?

– Похоже, вы нас приняли не за тех, – сказал Второй.

– Вы, Алекс, помолчите.

– Почему этого? – спросил он, подползая ближе и ближе.

– Всё очень просто: вы Второй. А он, – леди указала на Петра, – Первый.

– Хорошо, объясните, почему вы приняли нас за инопланетян?

– Я уже говорила, здесь больше никто не живет.

– Почему вы так думаете? – опять спросил Второй.

– Я живу здесь уже почти пятнадцать лет – знаю.

Ребята решили посчитать все ее бла-бла-бла именно за бла-бла-бла, так как – они перемигнулись:

– Она никого не съела, а наоборот, предложила печеной картошки с зеленым луком и, более того, как она выразилась:

– Не прямо здесь, а в моем Акведуке.

Петр шел, почти не прихрамывая, что не только его очень удивило после вынутой из ляжки стрелы, но и очень обрадовало, даже до такой степени, что увидев через некоторое время после ее слов этот Акведук, он побежал к нему, именно как козел к водопою, не обращая внимания на притаившихся в кустах гиен, шакалов и других любителей Шералесской, а также крокодилов – её больших любителей.

– Его никто не съест? – спросил для поддержания разговора Алекс.

– Здесь нет, они сами всех боятся, а вот дальше надо плыть на корабле. Сможешь его вывести на рейд?

– Разумеется смогу, если я априори знаю, что это такое, и где его искать.

– Добежишь до берега и там, где он крутой, прыгнешь вниз.

– Он там?

– Да, скрыт от посторонних глаз.

– Вы говорили, что здесь никого нет, кроме вас.

– Так-то да, кроме меня никого, потому что я одна, но есть тигры и львы и волки, я имею в виду, если не считать крокодилов, гиен и шакалов.

– Я не верю.

– Вот, пажалста! – обрадовалась она, – уже один бежит.

И действительно, маленький лев бежал за каким-то козленком, который был еще меньше и практическим не бежал, а периодически падал и, как определил Алекс:

– Не по своей воле, а еще от природы не научился, так как только родился. Но радовался уже тому, что и лев ни бэ ни мэ, ни кука-реку:

– Когда догонял не знал, что делать с этим горе спринтером. – И предлагал начать забег:

– Опять с нового старта.

Но в данном случае он решил сменить тему и погнаться за Алексом, пробиравшимся к берегу:

– Авось в нем больше соображения – окажет серьезное сопротивление, тут я его и цапну.

Ибо закон известен от рождения:

– Чем больше сопротивления – тем больше прибавляется ума и силы.

Александр незаметно посмотрел назад, бежит? Да. И главное всё быстрее и быстрее.

Медиум:

И таким образом скатились с крутого берега все вместе, и все вместе оказались на палубе корабля, что можно только удивляться, как она одна могла построить такую большую лодку.

Ребята заметили Петра только когда протока сделала поворот направо, что по мнению Алекса было вполне логично:

– С работы дом не должен быть виден.

И даже более того, его не должно быть видно и просто из-за забора.

– Значит, сейчас будет еще один поворот, и будет он именно налево.

И уже махнул рукой невидимым матросам, чтобы меняли курс с наклоном на левый борт, как все увидели Петра, размахивающего большим лопухом, призывая обратить на него внимание.

И реально его уже окружили со всех сторон:

– И очевидно, нет, не звери.

– Неужели кто-то прибыл сюда уже до нас?! – с ужасом подумал Ал.

Нет, как выяснилось, за праздничным ужином без Петра, это были:

– Або – Ри – Гены, – и как далее пояснила девушка: – Я стараюсь их вообще не видеть.

Что такое Або я не знаю, – продолжала она, но Гены – это не значит, что их всех так зовут:

– Гена, – а произошли они не сами по себе из натуральной обезьяны, а из сохранившихся частей человеческих генов.

– Может быть, – сказал Ал, и как ему показалось, с ненавязчивой подсказки маленького толи льва, толи тигра, – это слово происходит от известного мне слова Абармоты.

– Там О, а у вас А, – возразила леди, и предложила льву, и его теленку – ягненку немного одуванчиков в натуральном меду.

– Ужас, – подумал парень, – не удивительно, что с такой привередливостью, здесь не вырос ни один мужик, чтобы ее размножить. И ничего не хотел больше говорить, тем более, что только одно плохое перло на ум и разум, но не удержался, разъяснил свою позишен:

– А разница?

– Нет?

– Я всегда говорю О, подразумевая А, и наоборот, А, а имею в виду, что вполне возможно, Там было О.

– Приведите, пожалуйста, пример.

– Пажалста!

– Нормально. А наоборот?

– Парасенок.

– Вот как этот? – она показала на теленка, который пришел вслед за львом. Точнее, наоборот, впереди него.

– Да, примерно такой же.

– Извините, но вы занимаетесь тавтологией. И знаете почему?

– Нет.

– Потому что пара – это на самом деле поро, можно вообще считать, что вы не просто ошиблись, а умудрились дважды ошибиться за один раз.

– Хорошо, ничья, тогда считайте, что я сказал вам даже больше, чем думал сказать, поэтому считайте это резюме за мое личное мнение.

– Я не поняла, какая ничья, Оба, или наоборот:

– Або?

– Это вот как мы с вами, – нагло ответил парень.

– Вы считаете, что у них есть два пола?! Откуда, если вы только появились неизвестно откуда, а я здесь живу всю оставшуюся жизнь?

– Я даже могу сказать вам, кто из них Оба, а кто наоборот:

– Або.

– Нет, вы не знаете.

– Пожалуйста, она – это Оба, а он – Або.

– Почему?

– Потому что Оба начинается на О, а Або, как она, на А.

– Зато оканчиваются наоборот, у него А, а нее О. Я не понимаю, где логика?

– Так вы считаете, что они вообще не люди?

– Да, все местное население придерживается именно этой элементарной позиции.

– Теперь я уже ничего не понимаю, – сказал Алекс: – Если они не люди, то местного населения нет, правильно?

– Да, правильно, правильно!

– Но тогда я не понимаю, кто так считает? Или вы себя называете во множественном числе? Кстати, у тебя есть имя?

– Ты не можешь его знать.

– Потому что его нет. Ибо: зачем одному человеку имя?

– Если бы у меня не было имени, как бы я разговаривала с ней?

– С кем, с собой?

– Не с собой, а с Ней. Сама – это я, а она – это Она.

– Не беспокойся, я все понял, – сказал Александр, – ты молишься на саму себя.

– Нет, на Неё.

– Хорошо, замнем для ясности, мы должны – если хотим – уже идти спасать нашего общего друга Петра, ибо Або-Оба уже тащат огонь к его костру.

– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – сказала леди, – они – сыро-еды.

Медиум:

– Девушки делятся на три категории:

– Мамочки, Симпатичные и Шералесские, такие более волосатые француженки, они не симпатичны с первого взгляда, как дикие обезьяны только не очень давно вышедшие из леса, и можно думать, что кроме секса на уме у них больше ничего нет, однако это не так:

– Французский-то у них не родной – выучили как-то, можно даже сказать:

– Практически наизусть.

Она была такая симпатичная мамочка, что я подумал:

– А не взять ли мне ее с собой? – В том смысле, что если бы она была, как непонятная мне Шералесская?

– Ладно, – сказала она, – есть один способ его спасти.

– А именно?

– Они любят взятки. Надо дать им взятки.

– Несколько, вы имеете в виду?

– Вы две и я одну.

– Почему я две?

– Вы не местный.

– Вы тоже не здесь родились.

– Да? Вы запомнили?

– Это было нетрудно.

– Не считайте себе умнее паровоза.

– Вот из ит, паро-воз-з?

– Ай доунт ноу, – я хотя и не знаю, но помню, что большой и наглый, как танк.

– Про танк можно я не буду спрашивать, что это есть в вашем представлении?

– Почему?

– Мы не успеем помочь Петру.

– Петру? Я думала, что Петр – это ты.

– Я хотел взять тебя с собой, но теперь понял, что ты слишком умна для меня. И более того, ты не похожа ни на Мамочку, ни на Шералесскую.

– На Симпатичную похожа?

– Разве я говорил тебе о своих теоретических разработках этого дела?

– Иногда я умею читать мысли своих противников.

– Почему вы меня записали в противники, я не понимаю?

– Пока точно не знаю, но думаю, как раз из-за этого Петра, которого надо бы принести в жертву.

– Зачем?

– Тогда бы мы с тобой были счастливы.

Алекс хотел спросить:

– Кому здесь приносят жертвы, – но решил не усугублять ситуацию. И, не зная, что ответить на незаданный вопрос предложил неожиданного для самого себя:

– У тебя насчет секса есть хоть какие-то претензии?

– Я не пойму, ты в какую сторону спросил, в смысле, да, или наоборот:

– Нет?

– Я получил ответ, который получить не хотел, но в смысле его убедительности вполне достаточный.

– Как хочешь, я больше предлагать не буду.

– Да, пожалуй, мне некогда, он кричит, так кричит, что можно подумать:

– В последний раз.

– Значит, вы так и не удосужитесь объяснить мне, что такое секс?

– Так вы не знали его до меня?

– То, что я знаю, я и сама точно не знаю. Я имела в виду, ваше личное отношение к этому делу.

– А ваше?

– Ты первый.

– Я не знаю, что и сказать, точнее: с чего начать.

– Хорошо, я скажу. Обычно я смотрю это дело, как все нормальные люди.

– Как кино? И всё?!

– А как еще, я же не могу туда залезть.

– Куда?

– Туда, где Она трахается.

– А! Понял, понял: Она тем и отличается от всех остальных имеющихся здесь Аба-Оба-рмотов именно тем, что очень похожа на вас, на тебя – если быть точнее.

– Да, а к самой себе – если бы это была я – хода нет.

– В принципе, я думаю, пройти можно, но вы боитесь.

– Именно, именно, мил человек, очен-но боюсь, и разве это не самая большая преграда, которую мы знаем? – Зачеркните знак вопроса.

– Вот так с виду, вы простая деревенская девушка, жаждущая больше всего на свете дорваться до интриг секса, а теперь понял:

– Вы вели тайную переписку с Вольтером.

– Не скажу. Точнее, скажу: ты спутал, батя.

– Ну, может быть, может быть, я ведь тоже: только учусь.

– Деревня, в общем, так и скажи.

Было ли между ними что-нибудь или не было, не знаю пока, но когда они побежали выручать Петра – поздно:

– Еще не было, – и более того:

– Все сразу разбежались.

Алекс не мог понять:

– Почему?

Оказалось, как разъяснил, развязывая на себе лианы – веревки Петр:

– Они очень боятся людей, похожих на самих себя.

И только теперь не только Кэт – если кто не помнит, как ее зовут – но и что еще более удивительно, сам Алекс только что понял:

– Он на меня очень похож.

– Неужели ты этого раньше не знал? – удивилась леди.

– Вот только теперь я осознал, что это значит, – сказал Ал:

– Для тебя это выход из самой себя, и наблюдение за собой, как:

– За Ней, – а у нас – это реальность, о которой Гены так и не додумались.

Глава 2

– Вы говорите неправильно.

– Почему?

– Такого графа никогда не было.

– Как я сказал?

– Да, хренопасия какая-то.

– И всё-таки?

– Билл Джус какой-то.

– Я так сказал?!

– Сама бы я не могла придумать ничего подобного.

– Получается что-то такое, как сказал бы Иисус Христос:

– Она была со смоквами, а Я их не нашел, и потому отвечаю:

– Не мог же Я их придумать?! – Точнее, наоборот:

– Не придумать.

– Не надейся, ты меня не запутаешь этими Софи-змами.

– Вот! Теперь я вспомнил, как тебя зовут, – обрадовался Александр. – Софи, их либэ дих!

– Не ври не ври, у меня уже есть свой Склифосовский.

– Кто это, граф Шереметьев, что ли?

– Ты думаешь, я их всех помню по именам?

– Память не та уже?

– Не шути так, память у меня хорошая, просто мне по барабану, Шереметьев он или Вяземский, или еще какой Лопухов.

– Может быть, Воронцов?

– Прекрати! Ты вообще, на что намекаешь? А! поняла, поняла, хочешь получить звание народного.

– Все-народного, – тихо ответил Александр.

– Всенародного? Что это значит?

– Хочу быть генералиссимусом.

– Прости, но я не знаю, что это такое.

– Это победитель не только тех, кто жил вместе с ним, но тех, кто еще будет жить.

– И тех, кто жил до него? – спросила Софи. – И вообще, ты настоящий, или я тебя придумала?

– На вторую часть вопроса я отвечу: наполовину придумала, а на половину, я…

– Ты?

– Вообще не местный.

– Да? Тогда ты точно будешь генералиссимусом. Но только, знаешь, не зови меня больше Софья.

– Тогда: как вас теперь называть?

– Лу-Лу.

У него мелькнула странная мысль, но Алекс ее не понял. Ибо, что значит:

– Она из Них? – Естественно, она не русская, а такая же в прошлом немка, как и Петр.

– Если ты хочешь сразу получить офицерский чин в новом, только еще создаваемом Преображенском полку, то должен найти и доставить сюда, в Софию-огород, невесту Петра Дуньку Тонкопряху.

– Где ее искать, моя принцесса?

– Принцесса? Мне это нравится. Пошла на рынок, и ее там украли и продали Незнаю.

– Незнаю – это Або-Обармоты?

– Не-ет, Абармоты это другие,

– Вы имеете в виду: тоже аборигены?

– Ну, какие они Аборигены, если раньше их здесь никто не видел.

– Ну, а кто же они?

– Так, твари болотные.

– И чтобы их вывести на чистую воду, надо осушить болота?

– Это кто сказал, Петр?

– Не знаю, кто сказал, авось это я сам и придумал.

– Хорошо, наконец, сказала она, – я тебе сейчас дам, но ты должен мне обещаться…

– Именно, обещаться?

– Да, милый друг, обещаться не только, как мне, но и самому себе, что назовешь первое же завоёванное тобой болото:

– София-огород.

– Может быть, просто София? Или вы думаете, никто не поймет, что:

– Здесь будет город заложен назло всем Або-Оба и другим Незнаю.

– Значит, как, мне надо запомнить, когда я понесу туда в пазухе бирки, которые мне надо сначала написать: София-бург.

– Это по-немецки? Ну-у, мы пока еще не немцы, поэтому назови, так, как это будет реально, если ты застолбишь завоеванное пространство, посадив там сразу картошку, свеклу, капусту, свежие огурчики, такие свежие помидорчики, чтобы давали как у английских фермеров по ведру сочных сладких, очень вкусных помидоров – я сказала больших? Тогда допиши:

– Обязательно больших, что даже не успевают полностью соспеть на кусту, и их доводят до кондишен на подоконнике, и достают, достают их прямо из ближнего огорода, и на стол, к растительному маслицу, лучку, чесночку, сольце, чтобы уж намять – так намять, можно даже без картофеля, вкус-с-но-о.

– Что еще мне взять сразу с собой?

– Про двадцать мешков картофеля я сказала? Сказала…

– Когда?

– Неважно, запиши: смородины германской сто кустов, смородины черной двадцать кустов, яблонь пока двадцать пять кустов, вишни четыре, крыжовник будем сеять?

– Нет, посадим так, тоже кустами, как малину.

– Про малину я говорила? Запиши еще терновник, чтобы было чем кормить соседских мальчишек и девчонок.

– Не мало будет? – спросил Алекс, уже раздеваясь.

– Больше завоюешь – бери, твоё.

– Спасибо, моя принцесса, буду стараться. Но боюсь, как бы эти Незнаю не отбили у меня твоё добро, с том смысле, что малину, рябину и другую смородину с кулубникой.

– Вижу, ты точно не местный, – рассмеялась уже почти тоже голая подруга, но поняв, что парень:

– Еще так и не въехал в ситуэйшен, – приостановила этот процесс раздевания.

– Так я не понял, у тебя ничего нет, что ли?

– Дак откуда у меня малина, картохвель и другие овощи, ты что, с Луны точно свалился?!

– Нет, но у меня тоже ничего нет.

– Хорошо, будь по-твоему, давай сначала трахнемся, потом, авось тебе повезет, и ты начнешь понимать, какая здесь рекогносцировка.

И было, через… щас посчитаю, через полтора-два часа всего:

– Понял! – воскликнул Алекс, – все эти Ого-ро-ды есть у Або-Оба и второго племени под названием Незнаю, а я должен Часть, – парень развел руки по шире, – От-городить для себя. В том смысле, что для тебя.

– Вер-на-а! – она отстранила этого египтолога от себя, потом притянула за уши взасос, и он – После Всего – точно уже понял:

– Город надо брать.

– Молодец, – сказала София, но смотри не нарвись.

– В каком смысле? Я похож на древнего теплолюбивого индейца?

– Так ты знаешь, что там может быть холодно?

– Нет.

– Тогда я тебе просто посоветую: бери холодоустойчивые растения и кустарники.

– А мне, что надеть?

– Получишь шубу с моего плеча!

– Думаешь, не велика будет?

– Да нет, ты парень рослый, как раз! – она хлопнула парня ладонью по заднице, да так сильно, что:

– И опять пошла морока про поездку в Будапешт. – Но, как говорится:

– Если бы, если бы. – Ибо ночью снилась пурга и лыжи. И что самое интересное: ладно бы у всех лыжи, но у них, у этих Або сами ноги были, как ласты – лыжи, никаких импортных креплений не надо:

– Только загребай под себя.

И стрелы пускают без лука, так только: гнут деревья, одну ветку отрывают, а верхушку гнут к стволу, эту ветку заряжают, как стрелу – гарпун и:

– Привет, – двух лошадей сразу простреливает, а уж про человека и говорить не надо:

– При удачном попадании полвзвода ложится, как будто и не ходили никогда, а так всегда и были покойниками.

Он проснулся ночью в холодном поту. Леди спала, не прикрывшись одеялом, ей было жарко.

– Знойная женщина.

Точнее, наоборот, родилась на севере, и ей всегда жарко.

– Ей всегда жарко, – резюмировал он, – и мэй би она не местная?

Алекс хотел взять на первую вылазку Петра, но решил, что для генералиссимуса, или проще симуса, гораздо лучше взять первую крепость самому. И так и сказал на первом посту на вопрос:

– Ты кто?

– Симус.

– Что?

Какой-то Або залез на забор и хотел рассмотреть Александра через прибор ночного видения, приставив для этого к глазам руки, свернутые в трубочки.

– Что ты видишь? – спросил Александр шепотом.

– Штаны сними.

– Я не понимаю по Або-р-мот-ски.

– Что ты сказал?

– Их бин не понимайт.

– Не понимайт?

– Ес, ес.

– Отлично, тогда вали отсюда.

– Нет, я не против, но ты должна доказать свою принадлежность к Абр…

– Что?

– К Абр…

– Пошел вон отсюда, – ответила она, и как показалось Алексу: ласково. А значит это дама. Тем более, что она добавила: – Если хочешь знать, я Абармотка.

– Так бы сразу и сказала! – обрадовался Алекс, и перепрыгнул через забор.

– Ну.

– Что?

– Я говорю, ну, если хочешь валить – так вали, – сказала она без улыбки. И он понял, что, скорее всего приготовилась дать по яйцам.

– Ты, эта, покажи сначала свои титьки.

– А так ты не уверен, что я достаточно симпатичная? – И она выставила вперед маленькую ножку.

Алекс так удивился, что даже нагнулся, чтобы рассмотреть это чудесное видение, как следует. И уже хотел потрогать его лапой, но девушка не разрешила. Но и не ударила этой ножкой по лицу, а только опять спрятала ее в нишу длинной юбки-накидки, сделанной, скорее всего, из местных лопухов.

– Что тебе еще показать?

– Дак… – он почесал затылок и тут же получил то, как говорится:

– О чем мы так долго мечтали. – Точнее, не мы, а он заранее предполагал, что, да, вполне может быть.

Парень согнулся, и получил удар коленом в лицо. И тоже удачно. Ибо низ он прикрыл заранее, еще в Софьином огороде, и более того, кажется, она и позаботилась напомнить ему об этом, подарив на прощанье специальное приспособление из легкого металла, и хорошо, что:

– Пока не запирающееся на ключ.

Точнее, она и не дарила, может быть даже, забыла сказать, но оставила этот блестящий чехол на мужской прибор на видном месте.

А на лицо он надел большую тыкву, найденную на её – имеется в виду Абармотке – участке, так что теперь тыква разлетелась на насколько частей.

И что самое удивительное, она, видимо, и думала, что придут враги, и именно с такими тыквенными рожами.

Впрочем, коленом била не она, а волосатый мужик, которого звали, как услышал Алекс, лежа на спине:

– Ты не совсем его убил, надеюсь, Карлуша?

– Карлуша, – фантастика, кто только дает – придумывает такие имена.

Потом все же пригласили к незажженному костру.

– Что есть будем? – спросил он.

– Ты принес что-нибудь? – спросил Карлуша.

– Да, но не знал, что надо брать на троих.

– Почему?

– У нас ишшо нэт шведских троек.

– Ты думаешь, мы шведы? – спросила девушка, которую он, как ни думал очищенной от тыквы головой – так и не мог понять:

– А знал ли вообще когда-нибудь? – И так и сказал:

– Я думал вы Або.

– Что это значит? – спросил парень, и подал ему крыло какого-то большого гуся.

– Что это?

– Это? Это Фиш.

– Рыба?! У вас сегодня рыбный день?

– У нас всегда рыбный день, – ответила девушка, и добавила: – Вы знаете почему?

– Нет.

– Мы очень любим рыбу Фиш.

– С большой буквы? Она ваш бог, что ли?

– Хочешь ли и ты быть нашим богом? – спросил Карл.

– Нет, если не хочешь – это не обязательно, – добавила леди.

– Тогда кем я буду, воином?

– Нет, отрежем тебе яйца и будешь жарить Фиш в газете.

– Вы умеете читать?

– Не отвлекайся от темы, просто скажи, что ты выбрал.

– Еще не решил.

– Думай быстрее, у тебя только пять минут, – сказал Кар.

– Почему без Л? – И вот как раз простой ответ:

– Не хочется ее произносить, и знаете почему?

– Почему?

– У вас нет номера.

– Да?

– Да, любой человек претендующий на исключительную роль должен быть сосчитан, – сказал Алекс. – Вы до скольки умеете считать?

– Я?

– Не думаю, что вы умеете дальше трех, а вот он я имею в виду, может хотя до десяти?

– Могу даже до двенадцати.

– А дальше?

– Дальше? Признаюсь вам, как человеку, который никогда никому ничего не расскажет: – Боюсь, дальше идет число тринадцать, а это число смерти.

– Можно тогда я дам вам имя? – спросил Ал.

– Да, но с одним условием, – ответила за друга леди Або.

– Какое это условие? Я не вернусь назад.

– Нет, условие, которое уже высказал вам Карл:

– Ты никогда не будешь у нас на…

– На болотах? – опередил ее Алекс.

– Не на болотах, милый друг, не на болотах, а там, где поется в песне:

– В ледяном его просторе много бед сохранен-но-о.

– Не знаю, что бы это могло быть.

– Это море, – ответил Карл, – ты всё равно не знаешь, что это такое.

– Не знаю, – признался Алекс.

– Так вот тебе обещание – условие: ты никогда его и не увидишь!

– Хорошо, – сказал Алекс, – я согласен, и дам тебе имя бесплатно.

– И это?

– И это – Карл Двенадцатый.

– Карл Двенадцатый, – повторила девушка.

– Карл Х11, – подумал парень, и согласился отпустить лазутчика, и более того:

– Получишь в придачу к своему уму еще две большие рыбы.

– И кстати, – добавила Або, – если ты не забыл, зови меня:

– Анна Монс.

Далее, он возвращается, и была ли это подстава Петра?

– Ты где, собственно, был? – спросил Петр, проснувшись в одиноко стоящей бане у реки.

– Честно?

– Можешь соврать, если сможешь.

– Рыбу ловил большую.

– Очень большую?

– Да.

– На что похожа? На сома, налима, тайменя? – Петр приподнялся на локте.

– Честно?

– По-другому ты всё равно мне ответить не сможешь, – Петр выпил квасу.

– Ты не чистил зубы? – ахнул Алекс.

– Я не считал это обязательным, а ты? – тоже удивился Петр, но спросонья: безо всякого ужаса.

– Кстати, ты чем обычно чистил зубы?

– Раньше?

– Да, раньше, но после того, как перестал не чистить.

– Песком, наверное, прибрежным.

– Ты не помнишь?!

– Со вчерашнего никак не могу ничего не забыть.

– Мин, я тебе не верю.

– А! Так ты думаешь, что это я придумал тебе подставу?

– Больше некому.

– Но, как говорится, должен быть мотив. Ибо сам я не мог: сам видишь – только при тебе проснулся, что значит:

– Спал сном праведника, – ничего личного.

– Хорошо, я сейчас выйду и сделаю шашлыки Как Ты Любишь, но с условием:

– Как приду будешь говорить правду и только правду, согласен?

А для размышлений скажу:

– Я трахнул Софию, потому что люблю ее очень.

– Что, что ты сказал?

– Ты не знал?

– Хорошо, иди, потому что все равно не поверишь, говорю я правду или опять притворяюсь, ибо я, да, обещался, что буду говорить правду и только правду, но:

– После.

Далее, Петр признается в подставе, но она была в другом месте.

– Я хотел проверить, на чьей ты стороне не просто по уму, но и по разуму, как советовал Ляо Цзы и Сократ.

– Ты читал Ляо Цзы?

– Нет.

– Хорошо, а то я подумал, что ты учишь китайский.

– Он сам меня учит, приходит во сне, и что самое интересное, только в этой бане на берегу океана, и говорит. Более того:

– Я его понимаю.

– И Сократ?

– Что Сократ?

– Тоже иногда приходит по ночам?

– Был несколько раз, но покинул меня ради, как он выразился:

– Диотимы моей души.

– Вот так?!

– И более того, сказал:

– Пойду у нее принимать роды. Ты понял?

– Может быть! – крикнул снаружи Алекс, где жарил шашлыки с луком и помидорами на открытом огне. – Только один вопрос можно?

– Разумеется, говори прямо: видел?

– Кого?

– Я специально разрешил тебе приблизиться к моей систэ Софии Великолепной, чтобы ты сам лично увидел и донес мне.

– Мне не нравится это слово Донес. И вообще какой-то сомнительный у нас лексикон в этом разговоре: донес, понесла.

– Хорошо, давай начнем сначала.

– Хорошо, я вас слушаю, и кстати, прошу за стол, только, эта, захвати там маленький бочонок пива.

– Окей.

– Ты видел ее?

– Да.

– Ну, какая она?

– Софья?

– Я знаю, какая Софья, какая ее Диотима?

– Ты имеешь в виду сексуальный потенциал? Огромный.

– Значит Сократ уже принял у нее роды.

– Да, похоже, теперь в монастырь ее запереть не удастся.

– Что ж, будем тогда удерживать ее на поверхности. Но нужен кто-то, кто справиться с ее душой Диотимы, которую родил в ней Сократ.

– Так какая моя задача? – спросил Алекс. – Не допустить битвы между Ляо Цзы и Сократом?

– Точно. Ты справишься, или нужны помощники?

– Пока, да, а потом посмотрим, авось кто-то еще напросится.

– А сам, чё, уже струхнул? – засмеялся Петр. – Или?

– Да, именно так: или.

И Алекс рассказал, что он попал совсем не туда, где хотел устроить ему проверку Петр, построив для Этого Важного Дела специальный маленький город – городок даже, точнее, под названием – пока что секретным – Петро-Поль. Можно сказать:

– Чистое поле в греческом стиле, где стояло два ветхих, несмотря на то что больших, сарая.

Но когда Александр увидел, как он выразился:

– Потешную деревню, – то даже выразился:

– Ох, не здесь я был вчерась.

И он рассказал Петру по красивую маленькую ножку Анны Монс, с лицом, скорее всего:

– Не менее утонченным.

– Ты не видел?

– Я тебе рассказывал, что меня избил здоровенный мужичина с рыжей бородой и рыжими волосами?

– Нет.

– Ну, значит, это должно быть и так понятно: если бы не он, я бы привез ее с собой.

– Хороша?

– Кто?

– Ну, не он же.

– Да, она очень хороша, но этот рыжий Кар-Лик для нас слишком силен.

– Это хорошо, ибо я с детства мечтал померятся бы силой с:

– Именно с таким вот супостатом.

– Да, ты прав, смысл есть, тем более, что он сказал одну очень странную весчь.

– А именно?

– За болотами, грит, есть большое-большое море.

– Не может быть!

– В каком смысле?

– Я первый его увидел, прошлой, нет, даже позапрошлой ночью это море показал мне Ляо Цзы. Признайся, ты видел сон?

– Нет, – ответил Алекс, – и знаешь почему? Ко мне никто во сне не ходит.

Петр погрозил ему пальцем:

– Зато ты ходишь по ночам, и более того, сам даже точно не знаешь куда.

И действительно, сколько они ни искали место, которое называется, как вынужден был признаться Алекс, а произнес Петр:

– Ох, где был я вчера, на найду днем со огнем, только помню…

– А вот, – прервал его Александр, – бандиты назначили встречу.

– Почему бандиты?

– Так они меня избили, не видишь, что ничего не болит.

– Почему?

– Я был защищен специальным прибором, чтобы не трахал больше никого, кроме нее. Софии я имею в виду, а эту, так сказать Тварь Болотную, даже если бы не дали – всё равно был ничего не вышло.

– Почему?

– Сам узнаешь почему, когда мы найдем ее.

– Так, когда, ты говоришь, она назначила тебе встречу? – спросил Петр.

– Пока не знаю.

– А говоришь, что эти бандиты уже назначили тебе встречу?

– Назначили, да, но вторая часть информации мне пока не известна.

– Так не бывает: это известно, а то нет.

– Если ты общался с Ляо Цзы и Сократом, то должен бы знать:

– Может. – И более того:

– Только так и может быть.

Они пошли в кабак и встретили там одного лихого парня, который приставал ко всем девушкам, и более того, с одним и тем же вопросом:

– Не дашь ли ты мне сегодня? – А иногда культурно:

– Вы не дадите мне сегодня? – И тогда слышал ответ:

– Да, но только если намедни.

И парень задумался наконец. С этим вопросом он и подсел к столу Алекса и Петра:

– Можно?

Глава 3

– Не занято – значит можно, – ответил Петр.

– Нет, некоторые бывают недовольны, – сказал парень. – И более того, пока не дашь по башке стулом – не понимают, что стул этот свободный у них был.

– Есть будешь? – спросил Алекс.

– Буду.

– Бифштекс с картошкой?

– Нет, с макаронами и подливой из этих, как их? фаршированных шариков.

Когда официантка ушла Петр спросил:

– Чем макароны лучше картошки?

– Картошка холодная, ибо ее сначала жарят, а подают, когда уже никто не просит.

Принесли макароны, и они тоже были едва-едва не совсем холодные.

– Нет, они лучше картошки, – сказал парень.

– Почему?

– И знаете почему: когда всё холодное, то уже нет такого разочарования, когда пришлось бы сожалеть:

– Не надо брать картошку, потому что макароны лучше.

– Нам надо напиться так же как он, чтобы понять его логику, – сказал Алекс.

– Нет, я и так всё понял, – сказал Петр, – этот парень нам нужен. Пообещай ему звание квартирмейстера в моём Преображенском полку, если всё сделает, как надо.

– Ты не пропьешь добро-то моё? – Петр хлопнул парня по холке.

– У тебя есть полк?

– Нет, так будет.

– Хорошо, я согласен, что делать надо? – И цапнув проходившую мимо официантку за зад, вежливо попросил:

– Не могли бы вы подогреть мои канелоне с фикусами прямо в тарелке?

– Так-то я был ответила, что не могу: тарелка от огня расколется на части, и более того, никаких фикусов у меня нет, кроме этих, – она немного опустила на груди платье и показала весьма приличного веса титьки, – но в виду вашего культурного к мне обращения:

– Сделаю.

– Умеешь ты обращаться с дамами, – сказал Петр, – значит сможешь выполнить это непростое задание.

– Да, я вас внимательно слушаю.

– Надо достать денег.

– Зачем?

– Чтобы было на что расквартировать полк.

– У вас есть полк?

– Ну, если мы что-то квартируем, то что это по-твоему, если не полк?

– Логично.

– Он думает, что мы посылаем его искать клад, – сказал Алекс, видя, что парень замолчал, и мутноватым взором осматривает ряды танцующих пар, как будто забыл, что уже обещался официанте:

– Расплатиться с ней по полной.

– Да не печалься ты так! – Петр хлопнул его огромной лапой по плечу, – к сестре моей пойдешь.

– Како к сестре? – изумился Алекс.

– Точно, ошибся, туда мы уже заслали резидента, а ты двинешь к моей тоже, но только не систэ, а жене. Бывшей, я имею в виду, хотя и не официально.

– Так, а что я скажу ей, если вы еще женаты. Как вы сказали: официально, пока что.

– Так и скажешь, что можешь всё, но только за деньги.

– Да вы что!

– А что?

– Никто не даст столько денег, чтобы можно набрать полк.

– Да?

– Да.

– Жаль, что мы обратились не к тому человеку.

– Нет, я могу попробовать, но мне надо сразу хоть что-то, чтобы в случае неудачи не уйти с пустыми лапами.

– Я тебе уже пообещал, – сказал Петр, – ты квартирмейстер, блатная работа, как говорят:

– Воровать много нельзя, но в принципе на макароны с канелоне хватит. Даже на две порции, – он кивнул на официантку, которая их как раз тащила, и не просто, как обычно, и даже не дымящиеся, а казалось, они даже еще шевелились на огне, как не совсем дожаренные ки-тайцем тараканы.

– Да вот именно так, как сказал Пушкин: не скоро ели предки наши, не скоро двигались кругом, ковши, серебряные чаши с кипящим пивом и вином. – Что значит:

– Ели не только вершки у картошки, но и как прогресс в этом деле развития мысли:

– Жареную картофель с вареной картошкой, а также маленькие рожки или спагетти с большими каннеллони – трубочками. – Думали, что даже на вкус – это разные весчи. Как говорится:

– Не надо нам мяса – ты мыслей давай.

Человек мыслящий доволен уж тем, что понял:

– Не врать всё-таки можно. – И знаете почему?

– Почему?

И так и так всё равно никто ничего не поймет правильно.

И вот парень пришел к ее балкону и спел что-то из Баха для личной жизни.

– За-ха-ди-и, – дама выбросила ключи с балкона второго этажа. И он полез по водосточной трубе.

– Я тебе ключи сбросила зачем?

– Не знаю, от этого дела, что ли? – он похлопал ее по животу, даже чуть ниже.

– Ну, ты скажешь, я уже давно не запираюсь на ночь.

– Спасибо на добром слове, – ответил он культурно.

Ключи были от нижней двери, но разве влюбленный может додуматься до таких мелочей.

– У тебя есть имя? – спросила она, небыстро раздеваясь.

– Степан.

– С Кузнечной?

– Нет, я с Горы.

– С какой, с Мышиной или с Заячьей?

– Чё ты запутался-то, а? Тя подослали ко мне, что ли?

– Нет, я сам додумался, что лучше тебя никого нету.

– Правда, что ли?

– Да, ей богу.

– Ладно, щас проверим. Ну, ты не князь?

– Нет.

– И не граф. Не ростовщик, надеюсь?

– Если бы я был ростовщиком, как Сек-Гоб, разве я не пришел бы к тебе сразу, как только узнал о твоем волшебном существовании?

– Не пришел бы? я не поняла.

– Наоборот, давно прибежал бы с целым кораблем махорки. Точнее, не махорки, а этого, как его, кофе без цикория.

– Да, но я люблю шоколад.

– Достану тебе, что хочешь, были бы деньги.

– Понятно, – уже после всего, – сказала она, – значит, тебе нужны деньги? И не отрицай!

– Почему?

– Бесплатно так хорошо не трахаются.

– Ты права, да, надо, но только, чисто, как кредит.

– На время?

– Да.

– Сколько?

– Сколько у тебя есть?

– Много, тысяча рублей серебром.

– Мало, надо тысячу золотом.

– Я попрошу у своих Лопухов, авось дадут на любовь-то.

Только ты напиши мне сразу эту закладную, хорошо?

– Хоть сейчас, моя любимая.

– Заодно проверим, не соврал ли ты, умеешь ли писать, как следует, с загогулинами.

– Ну, диктуй!

Она придвинула поближе свечу, и на её гербовой бумаге проступила пятиконечная звезда с рогами вверх.

– А какая разница? – спросила Дуня, заметив, что любовничек слегка отшатнулся было. – Это моя печать для сохранения золотого запасу.

– Кто возьмет – уже не отдать не сможет?

– Верно. Или ты уже сомневаешься?

– Да ты что! Я тебя полюбил навеки.

– Честно?

– Абсолютно.

– Завтра же будешь майором.

– Майором мушкетеров? А то мне надоело стрелять из лука, как древний индеец.

– Вот это правильно! С огнем они у меня не пошутят.

– Еще будешь?

– Я?

– Ты тоже, – сказала леди.

Он попытался обхватить ее руками: немного не хватило.

– Не получается?

– Не печалься – я наращу.

– Что?

– Всё, что хочешь, в том числе и это. – Она схватила его, и чуть не засосала полностью своим прекрасным ртом с крепкими губами.

– Испугался?

– Нет, я звал тебя и рад, что…

– Вижу?

– Да, конечно, но не только.

– Что еще, чувствуешь?

– Да, но не просто так, а изнутри.

– Изнутри, мне это нравится. И знаешь почему?

– Почему?

– Мне хочется залезть в тебя!

– Я хотел первый это сказать. Как ты узнала, что я хотел это сделать.

– Я согласна, ты первый хотел сделать это, но ты уже во мне.

– Серьезно? Как Иов в Ките?

– Иов не знал, залезая в Кита, что Кит раньше залез в него.

– Почему?

– Ну-у, человек всего боится, пока ему не покажут, так сказать, лицом к лицу, что это возможно на собственном примере.

– Ты подаришь мне картину Рубенса?

– Где ее взять?

– Пусть Петр купит в Голландии.

– Окей.

Он рассказал Петру и Алексу, когда посетил их на берегу в их банно-прачечном комплексе, что:

– Нужна картина Пуссена.

– Пуссена?

– Да, кажется, или что-то похоже на, ах, да, точно, это картина Рубенса Красавица.

– На лошади? – спросил Алекс, опять специализируясь на шашлыках с помидорами и луком.

– Без.

– Такие бывают? – спросил Алекс у Петра.

– Надо съездить в Голландию и узнать, мэй би, мне тоже нужна какая-нибудь картина.

– Зачем?

– Ну, надо как-то понять, что происходит, если у меня нет денег, и я не знаю, где их взять. Кстати, – Петр повернулся к Степану:

– Ты начал разработку плана Б?

– Это и есть мой план.

– Купить картину Пуссена?

– Нет, лучше Рубенса.

– Мы поедем в Голландию и купим эту картину, – сказал Алекс.

– Можно купить здесь на рынке, эта Лопоухая всё равно не поймет: подлинник это и копия.

– Сомневаюсь, что она не поймет, – сказал Степан Глебов, и предложил называть его – если это случиться при ней, при Еве – правильное произношение имени Евдокия, – пояснил он:

– Стефан.

– Просто Стефан? – спросил Алекс.

– Стефан, граф Глебовский.

– Ты так говоришь, как будто уже добился каких-то результатов в переговорах с ней, – сказал Петр.

– Я мог бы уже сегодня принести тысячу рублей серебром, – сказал, – Стефан.

– Да? Ты их принес? – спросил Петр.

– Зачем, если вы мне и так верите?

– Да, в общем-то, – сказал Алекс. – Но ты уверен, что завтра будет эта тысяча золотой?

– Не завтра, позже.

– Когда? – спросил Петр. – До отъезда в Голландию ты привезешь это золото?

– Не вижу смысла, – ответил Стефан – Степан. – Эти деньги я обещал ей истратить на создание полка ее имени.

– К-какого? – очень удивился Петр.

– Степановского, наверно, – ухмыльнулся Алекс. – Понимаю, ты ей понравился.

– Семеновского.

– Преображенское знаю, Семеновское – нет, – сказал Петр.

– Есть такой святой, что ли, Семен? Никогда не слышал, – сказал Алекс.

– Она меня услышала, – сказал Степан.

– Понятненько, – сказал Петр, – значит этот полк она решила назвать Семеновским в честь тебя, так как ты ее услышал?

– Это не обязательно знать всем, – сказал Степан – Стефан – Семен – Симеон, – и добавил:

– Он первым услышал приближение рождения Иисуса Христа.

– Да-а, значит, тысяча золотых точно будет, – даже удивился Петр.

– На эти деньги будет набран и вооружен полк, – сказал Степан – Симеон – Семен. – Вам придется самим найти деньги на поездку в Голландию для покупки Красавицы Рубенса.

– Где же мы их найдем? – удивился Алекс. – Нам, – он показал на Петра пальцем, – денег никто не дает.

– Надо заработать, – сказал Семен – Степан.

– Там, в Голландии, мы бы заработали, – сказал Петр, – ибо я очень люблю строить лодки, как плотник, каким был Иисус Христос. Но деньги нужны на дорогу туды-твою.

– Завтра, нет даже сегодня вечером, мы их выиграем в кабаке в Девятку или в Покер.

– Я люблю в Дурака, – сказал Алекс.

– Я люблю в Козла, – сказал Петр.

– Никаких Дураков и Козлов, и знаете почему?

– Почему?

– В эти деревенские игры играют только на семечки, а на деньги никогда.

– Ну, хорошо, веди в кабак, – сказал Петр.

– Како веди, у меня денег нет, – сказал Семен.

– Не дала, что ли, на дорогу-то? – спросил Алекс.

– Нет, да я бы и не взял.

– Почему?

– Я обещал ей сделать её богатой бабой – женщиной, а мне надо только, чтобы любила, и быть для этого командиром полка.

Ребята почесали кто голову, кто за ушами, но согласились, что это:

– Очень правильно. – И.

И решили попросить денег у Анны Монс. Как сказал Петр:

– Заодно и проверим ее реальное существование, – он строго взглянул на Алекса. – Ну! если обманул – смотри: сам будешь искать деньги, продавая на местном рынке пироги с зайчатиной.

Ночью они поперлись, но как оказалось:

– Не в ту степь, – сказал Алекс.

– Почему ты так думаешь?

– Здесь нет забора.

– Как теперь его искать? Кстати, на нем было хоть что-то написано? – спросил Петр.

– На заборе?

– Чё ты переспрашиваешь, или читать не умеешь?

– Та не, скорее всего, на нем ничего не было написано.

– Тогда мы его не найдем, – сказал Петр. Он закурил трубу и сел на пенек. – Вспоминай, что-то обязательно должно было быть.

– Быть?

– Да, быть написано.

– Мне кажется, что я могу вспомнить всё. Нет, не вообще, не всегда, но в этом именно месте есть что-то магическое! Я могу вспомнить здесь, что было вчера.

– Это было не вчера, а в том месяце, – сказал Петр.

– Вот я и говорю, что для меня это как будто было вчера. Смотри, вот даже синяк под глазом, который мне поставила она я вижу, как будто он до сих пор цветет всеми цветами радуги.

– Ты говорил, что синяк тебе поставил ее изобретательный любовничек Кар.

– Не Кар, а Карл, и более того, он остался мне должен за то, что я придумал ему величественное имя Карл Двенадцатый.

Они прошли еще немного и действительно увидели надпись – пока что без забора, а так написано и всё:

– Запретная Зона.

– Что там? – прошептал Петр.

– Ты сам читать не умеешь?

– Так не по-русски написано.

– А разница?

– Нет?

– Никакой, бери и читай.

– Щас попробую. Мне кажется тут написано, чтобы мы сдали оружие, или как минимум готовились защищаться от намного более превосходящих сил противника.

– Ты что взял с собой?

– А ты?

– Мне ничего не надо, я как Мацуа Басё буду защищаться стихами.

– Шутишь?

– Да, ибо кроме поэзии мне близка магия японской борьбы и бокса – кара-тэ.

– Почему ты раньше мне не сказал? – удивился Петр.

– Ты бы тоже захотел научиться, а это долго.

– Долго не коротко.

– Это да, но надо жить в лесу, в одиночестве, чтобы этому хоть когда-нибудь научиться.

– Это не проблема – мы и так живем в лесу.

– В лесу должен быть ручей.

– Ты имеешь в виду тот большой ручей, который они тебе обещались показать в прошлый раз, в том смысле, что у нас такого нет?

– Вот до твоего вопроса я сам не был уверен, но теперь, да, вижу: судьба зовет нас к этому ручью.

– Будем, так сказать, учиться, – поддержал его Петр.

– Чему? – не понял Алекс.

– Так это – бить их.

И кстати заорал среди ночного леса, как тигр перед случкой:

– Кто первый, второй и третий – выходи-и-и!

– Зачем ты кричишь? – тихонько спросил Алекс, – если еще не обучен кара-тэ абсолютно.

– Ты умеешь, а у меня есть шпага.

– Я тоже взял эспадрон.

– Зачем? Хочешь, чтобы тебя убили, как не умеющего фехтовать плебея?

Они остановились в нерешительности в ночной не только тьме, но и тишине.

– Зря мы не взяли с собой Семена.

– Он проиграл в карты все деньги, которые ему дала Дуня Тонкопряха. Писят рублей ему дала. Табун коров можно купить.

– Лошадей, ты хотел сказать?

– Лошадей еще больше.

– Почему?

– Купили бы у казаков списанные.

– Да, нам для обучения хватило бы и этих.

В кабаке играли в покер, и они сели, не понимая в этой игре практически ничего, ибо мать его Наталья была абсолютно против игр в карты под названием Покер.

– Так только, в Дурака, Козла, на крайний случай в Пьяницу, – сказала она, когда узнала, что Петруша хочет учиться.

Так сказать:

– Чему?

– В карты играть, – ответил за него Александр.

– Кто это, кстати? – спросила Наталья Кирилловна.

– Это…

– Да?

– Так, один посол.

– Если он посол, то почему одет, как фельдмаршал?

– Я не знал, что так одеваются фельдмаршалы, – ответил Петр.

– Может быть, но послы тоже: не в курсе, что надо ходить голым.

Алекс осмотрел себя с головы до ног, извинился, и попросил немного времени, чтобы одеться:

– Как следует.

– Хорошо, ми подождем, – сказала дама, она подмигнула Петру, но он только почесал затылок, ибо:

– Как надо одеться, чтобы это сошло за приличную одежду для знакомства – точно не знал.

Но Алекс рассеял все его сомнения, когда вошел.

– Вот как надо! – хотел сказать Петр, ибо нарисовал перед собой фигуру, нет, не Красавицы Пауля Питера Рубенса, а:

– Человека в пейзаже Николы Пуссена, – человека, которого там нет. Но если приглядеться, то можно попытаться вступить в диспут с теми, кто говорит в картинах Ван Гога нет деревьев, так как:

– Это не тот цвет, который бы вразумил нас, что это настоящие живые деревья. – Но о Ваг Гоге тогда речь не могла идти, ибо, да, знали, что придет и он когда-то, но очень, очень немногие маги, к которым относил себя и Алекс, возможно зря, а просто начитался Нострадамуса, что:

– Каждый хомо, в принципе, может понять, что он:

– Знает будущее.

Петр даже не помнил, как сел в соседнее кресло, но Наталья сказала:

– Гут, это очен-но не только правильно, – она кивнула Петру, что выбрал такого фельдмаршала себе в друзья – художники, – прошу прощенья, в товарищи – напарники, но и вообще:

– Хорошо!

– Чем? – хотел спросить Петр, – но присмотревшись к генералиссимусу, сам понял:

– Вот как надо!

Несмотря на всеобщее взаимопонимание, Наталья Кирилловна разъяснила более подробно свою позицию:

– Если на тебя, Петруша, будет готовится покушение, как бывает начинается охота на всех счастливых наследников престола Всея Руси, мы можем грохнуть этого, и:

– Никто не догадается, что это не ты, ибо вы очень, очень похожи одними и теми же местами снизу.

– А лицо? – спросил Алекс, не зная, что вообще в таких случаях спрашивают для приличия.

– Лицо тоже похоже, – сказала Наталья, – но если кто сомневается, то можно и расцарапать, а всем сказать:

– Домогался.

– Думаете поверят?

– Без сомнения, с такой рожей только и делать, что до баб – девушек – женщин домогаться. Хотя, конечно, не без этого – того, чтобы какой-нибудь ушлый Ромодановский не догадался:

– Наоборот, – до него так домогались, что он сам и расцарапал себе лицо.

– Зачем? – Петр немного запутался и не понял.

– Чтобы на время не внушать к себе такой симпатии, – ответила Наталья. – В принципе, он мог бы даже завести себе публичный дом, но, как говорится:

– Жаль, что у нас это не принято.

– Кстати, почему? – спросил Петр, – я как раз собираюсь в Роттердамус, там мне продадут опыт этого дела.

– Нет, в России это не имеет смысла, – сказала Наталья Кирилловна.

– Вот из ит? – в том смысле, что: – Почему? – решил вставить хоть слово Алекс.

– Милый мой друг Алекс, – сказала Кирилловна, – у нас он и так существует.

– В каком виде – смысле? – удивился даже Петр.

– В придворном. Здесь нет жестко закрепленных друг за дружку пар.

– Нет, – сказал Алекс, – я не против, и знаете почему?

– Почему?

– Зато всё по-честному.

– Одно только мне не совсем ясно, – сказал Петр: – Мы приближаемся к первобытнообщинному обществу, или, наоборот:

– Уже пошли, как шестерка с бубенцами далеко, далеко вперед, к цивилизации Роттердама?

– Думаю, мы никуда не идем, – сказала Наталья, и сидим в своем обществе, как приличные люди.

Так-то всё прошло хорошо, но деньги добывать пришлось идти в казино, Степан рассердился, что они не имеют вообще ни копейки, и от этого расстройства проиграл всё богатство, которое у него было: пятьдесят рублей.

– Я бы мог год жить на эти деньги, – с тяжким вздохом сказал Степан. – Вы меня разорили!

– Мы не играли, ты сам все решил, – сказал Алекс.

– Вы стояли у меня над душой и мешали думать, – сказал он.

Глава 4

– Мы тебе подсказывали.

– Вот именно, а не надо было. Вы даже не знаете, что больше Стрит или Три плюс Два.

– Фул-Хаус? – спросил Алекс, – я знаю.

– Ну, что?

– Да какая теперь разница, что, если ты проиграл все наши деньги.

– Наши?

– Да, – подтвердил Петр, – теперь я вижу, что ты не жулик, поэтому всё будем делить на троих.

– Да? Ладно, тогда, если что, я поддержу тебя со своим полком.

– С Семеновским? – решил уточнить Алекс.

– Естественно, а с каким еще?

– У тебя его еще нет.

– Так будет, когда вы привезете картину из Роттердама.

– Амстердама, – сказал Петр.

– А разница?

– Не знаю, наверное, есть какая-то.

– Такая же, как между Ледой и Лебедем?

– А! Так эту картину привезти, что ли?

– По крайней мере, надо взять несколько, – сказал Степан – Семен.

– Вообще, я думаю, – поддержал Степана Алекс, – надо там прикинуться ведрами без коромысла.

– В каком смысле? – не понял Петр, а если понял, то решил узнать об этом способе по подробнее.

– Надо ехать двоим, но как будто мы не знакомы, – сказал Алекс, – будем конкурировать. Ты скажешь пятьдесят рублей за картину, я приду…

– Так выйдет еще хуже, – перебил Петр, – мы только набьем цену.

– Почему? Я скажу меньше, сорок пять рублей.

– По пять рублей будем снижать?

– Да хоть по сколько, но важно, что они отдадут тогда дешевле.

– Я не понимаю почему? – удивился Петр, а Степа его поддержал:

– Действительно, вы будете снижать, а они также естественно, повышать!

– Ни хрена не понимаю, почему так должно быть, – обиделся Алекс, и сказал, что поедет сам и покажет, как надо сбивать цену на картины.

– Ты когда-нибудь покупал картины?

– Нет, но я покупал другие вещи, как-то: впрочем, это не важно.

Действительно, не очевидно, что при вашей игре на понижение, контрагенты тоже будут играть на понижение. Гораздо логичнее, что они поведут обратную атаку: на повышение цен.

– Тем более, если будут знать, что мы – это российские лохи, и в картинном деле ни бум-бум.

– Почему мы ни бум-бум? – спросил Петр сейчас, когда они стояли в темноте, перед границей. Предположительно немецкой, как они думали, но не сомневались, что она вполне может быть и:

– Шведской.

Никто не пришел, и они проспали до утра прямо на траве под кустом. Точнее, под двумя пышными кустами, которые нагнули один к другу, как два берега у одной реки.

Но утром Алекс проснулся и увидел, что другого берега практически нет.

– Можно, конечно, вообразить, что берег есть, но как?

Алекс выбежал из шалаша – никого. Реки поблизости тоже не было, и он решил, что, скорее всего, они заблудились и попали не туда.

Петр вышел раньше, и пошел направо, а там как раз была река.

На берегу девушка полоскала бельё, и заметив ее заинтересованный взгляд, сказал:

– Я вернулся.

– Вот из ит? – пропела она. И можно было подумать, что, да:

– Я согласна.

Она бросила еще не до конца прополосканную простыню, и по мосткам пошла к нему навстречу. На ходу она сказала:

– Сейчас проверим, ты ли это на самом деле.

И не успел парень открыть рот, спросила:

– Где ты был?

И так как Петр побоялся глубоко задуматься над вопросом, точнее, над ответом на ее вопрос, то и высказал то, что уже давно лежало мертвым грузом на его душе:

– Вернулся из Крестового Похода, в конце концов.

Думал, она тут же сядет на смесь прибрежного песка и травы, но леди только ускорила шаг, а под конец своего нелегкого пути в гору:

– Побежала.

– Май диэ чайльд! ты вернулся, несмотря на то, что вчера, наконец, пришла похоронка, что ты пал в неравном бою за Гроб Господень, с этими, кто у нас там, я забыла – напомни?

– Я так устал от многих лет боев с этими берками, что не хочу даже вспоминать имен всех, кого уложил там навечно в горячий – что можно яйцо сварить за полчаса – белый, белый, как простыня песок.

– Простыня? Или пустыня?

– Конечно пустыня, дорогая. И да: несмотря на неумолимое для всех время – но только, видимо, не для вас – вы прекрасны, как только что расцветающая роза.

– Правда? Я тебе все еще нравлюсь? Докажи! Маятник на стрелках еще тикает?!

– Хорошо, где?

– Пойдем в воду. Кстати, у тебя огня нет?

– В душе?

– Я имею в виду, прикурить не найдется?

– Прошу прощенья: вот из ит прикурьить?

– Забы-ыл-л! Все забыл на свете, а меня не забыл! Так любишь? Еще хочешь, я могу тебе еще дать раза два.

– Так я не понял, а один-то уже был, что ли?

– Нет, это был проверочный вопрос, значит, действительно, если и помнишь что, то только очень немногое. Так и говори всем.

А между прочим, это что? – она подергала его за низ живота.

– А-а! Понял, понял, – Петр снял с пояса трубку и подарил даме, чтобы не считала его первым встречным.

– Спасибо, дорогая, наверное?

Камни для высекания огня есть? – наконец добралась она до сути того, что очень просит.

– Это не нужно, – ласково ответил Петр, и вытащил из-за спины аршинную подзорную трубу.

– Надо навести ее на солнце? – спросила леди.

– Естественно, не на Луну же.

– Тогда как мы будем курить ночью?

– Ночью тоже надо курить?

– Самый кайф после этого дела. Бывали случаи я выкуривала по мешку табака за ночь.

– Это немного.

– Почему?

– Мешки, наверно, были маленькие.

– Да, в принципе ты прав – небольшие.

И так в обнимочку они двинулись к хутору, который был за горкой. Белье же, к счастью вез осел, которого сначала Петр не заметил, и боялся, что его она и заставить переть на себе. А ведь царям такие вещи делать не положено. Бабу Здоровенную нести на себе – еще куда ни шло, но не осла же, тем более:

– Вместе с бельем после стирки. – И хорошо, если его достирали до конца, а можно привезти по запарке грязное, и самому же в рожу бросят со словами:

– Зла на тебя не хватает.

– Кто это? – сразу спросил ее старик. Он стоял в воротах конюшни и рассматривал снизу морду гнедого коня.

– Их бин…

– Что?

– Это мой муж.

– Откуда он взялся, если давно уже ушел в крестовый поход? – не поворачиваясь спросил пожилой мужчина и поправил на голове кожаную шапочку.

– Дак, вернулся!

– Да?

– Вот, сам посмотри.

– Я уже не настолько хорошо вижу, чтобы разглядеть неправду.

– Тем не менее, это мой муж, Карл Двенадцатый.

– Почему ты так решила?

– Просто сделала вывод: если ты Одиннадцатый, то он Двенадцатый.

– Логично, только я не Карл 11.

– Почему?

– Потому что не Карл 11 – и всё.

– Ты сам не помнишь, кто ты, поэтому, пожалуйста.

– Что, пожалуйста?

– Не отказывайся от своего счастья.

– Какого счастья, умереть в качестве отца Карла 12-го?

– Именно, именно, дорогой мой друг.

– Хорошо, – сказал старик, – давайте снова сыграем свадьбу.

– Зачем?

– Ибо даже если это не он, то все равно будет твоим мужем.

И тут подъехал отряд на разукрашенных серебром и золотом могучих лошадях.

– Кто это? – спросил Петр.

– Наш новый король, Карл 12, хочет, чтобы она стала его женой.

– Почему именно она?

– А почему нет? Впрочем, изволь, я открою тебе тайну: ему нагадали, что именно она, – старик кивнул на девушку, – принесет ему первую победу при Нарве.

Ты должен отстоять свое право.

– Какое право? – спросил Петр.

– Право первой ночи.

– Да, скажи ему, что ты вернулся, наконец-то, – поддержала старика девушка.

– Окей, – сказал Карл, выслушав сбивчивое требование пришельца, – если ты действительно крестоносец, сразимся в праздничную субботу на поединке. – И нагло подмигнув девушке, как будто уже считал себя победителем, повернул свой отряд к заливу.

– Куда это они? – спросил Петр.

– Да хрен их знает, – сказал старик, а девушка добавила:

– Искупаться. Чего и тебе настоятельно советую.

– Хочу в горячей бочке.

– Изволь, я разведу под ней костер.

– Не сваришь?

– Фирма гарантирует качество.

– Да? Как это?

– Я сама буду мыться заодно с тобой. Мы же все равно с тобой поженимся, так какая разница: раньше или позже?

– В принципе, да, а то я, знаешь ли, до спины никак не достану.

– У тебя лапы длинные, почему не достаешь?

– Дак, руки-то назад не поворачиваются, как у орангутанга.

– Да?

– Так ты потому решила выйти за меня замуж, что думаешь:

– Я орангутанг?

– Так, естественно, как будто ты сам не знаешь!

И как это ни удивительно Алекс вернулся один. Думал посадят. Так как даже Семен не знал, что так сказать:

– Перед самой поездкой в польский город Будапешт, – ребята решили сходить на рыбалку за:

– За русалкой.

Бывшая – но еще законная жена Петра Дуня Тонкопряха сказала своему Степану:

– Наш Семеновский полк, конечно же, еще не готов?

Так-то бы ответить:

– Како не готов, если мы еще и не начинали, можно сказать, его так называть. Ибо:

– Деньги еще не пришли по почте. – Но это было бы грубо, без любви, практически. Поэтому он ответил:

– Надо чё-то делать.

– А именно?

– Может, мне пока побыть Петром, ну, чтобы мы жили очень счастливо с тобой, как будто всю оставшуюся жизнь:

– Жених и невеста.

Ева – Евдокия попыталась соблазниться этим предложением своего Адама, но к своему удивлению:

– Не смогла даже слова сказать.

– Вижу, что ты боишься, – сказал Семен.

– Немного да, поэтому надо посоветоваться с Натальей.

– В том смысле, что, признает ли она его за сына?

– Кого его?

– Я подумал, может быть, первым послать к ней Александра?

– Алекса?! Если мы его допустим, то уж не оторвать будет от этой сиськи.

– Тогда, может быть, кого-нибудь другого?

– Кого?

– У меня есть знакомый племянник в деревне, мечтает поехал в город.

– Зачем?

– Ну, как зачем, баб трахать и…

– Если только для этого – пусть так и остается в своей деревне и кует лошадей.

– Он не конюх.

– А кто?

– Да, так, никто, просто баб – слово на букву б.

– Не понимаю, кто тогда в вашей деревне работает, если все баб – слово на е?

– Не все, кто-то работает, а кто, так сказать:

– Не только. Но у него есть шпага, не хватает денег только на коня.

– Хорошенькое дело, – тяжело вздохнула Дуня, – значит, он очень беден, а ты хочешь подсунуть его Наталье Кирилловне.

– По крайней мере он будет доволен конем и снаряжением к нему, а также званием сержанта.

– Сержанта?

– Да, как будто при рождении он был записан в мой полк уже сержантом.

– Так он, как и вы, мой друг, дворянин природный?

– Естественно, если вы пожелаете его записать в гвардейский Семеновский Полк.

– Был бы гвардии он завтра ж капитан! Того не надобно:

– Пусть в армии послужит!

– Да вы что, дорогая, оттудова нет пути наверх порядшному человеку.

– Пусть там совершит подвиг и через месяц мы переведем его в гвардию.

– Нельзя.

– Почему?

– За ним всю жизнь будет тянуться этот шлейф дурака-неудачника, служившего, может быть, даже сто лет назад в гарнизоне. Нам нужен человек – птица, человек – удача.

– Н-да, ну хрен с ним пусть приезжает. Купи ему хорошего коня здесь.

– Так-то бы да, но не могу.

– Почему?

– Дак проиграл всё намедни.

– Намедни – это когда?

– Они меня заманили в казино, а оказалось, что у них денег нет, поэтому я все проиграл.

– Поэтому ты всё проиграл, – повторила, как эхо Дуня. И добавила: – Но не все же на самом деле пятьдесят рублей серебром?

– Ну, не знаю, может и не все, только в карманах я больше ничего не нашел.

– Плохо искал, где твои штаны?

– На мне, дорогая.

– Снимай.

– Опять?

– Не опять, а:

– Опять – двадцать пять.

– Боюсь, как бы у меня не началось истощение организма.

– Никакого она-низ-ма. И знаешь почему?

– Почему?

– Если не можешь дотерпеть до меня – трахай первую попавшуюся служанку – я пойму.

– Я если вообще нет никакого порядошного человека поблизости?

– Это действительно вопрос, я имею в виду, не тебя одного, а.

– А?

– А весь мой Семеновский полк.

– Не знаю, что тут можно придумать. Если держать специальный привилегированный штат их крестьянок, не сумевших найти мужей в своих деревнях, то, думаю, это будет стоить дополнительных капиталовложений, а пока их мало, если не сказать точнее:

– И пока вообще нет.

– Вот пусть умом заработает себе должность корнета в моем полку. Честно тебе говорю: вместе с дворянской грамотой получит. Будет первым, кто получил это дворянское звание в новой России.

Будущий сержант – корнет – пока неизвестно, в какой полк попадет:

– Сразу в гвардейский по блату, – или:

– Только в армию салагой, где сержант не даст ему даже права на кратковременную свиданку с любимой девушкой.

Тем более, если она дочь капитана, а для уже немолодого сержанта – скоро тридцать лет – капитан это все равно, что майор, а еще точнее:

– Генерал-майор, – звезда, близкая по своим связям с вышестоящими богами, с Полярной, указывающей путь всему человечеству:

– Где можно спастись, даже находясь в бушующем море – океане жизни в деревне, несмотря на то, что она почти Подмосковная.

Он посмотрел в щель, но ничего не увидел, зато услышал разговор внизу:

– Где они?

– Они?

– Ты что думаешь, я проститутка?

– Хорошо, – сдай нам одного, этого, как его, Залетного из соседней деревни.

– Кого именно?

– Ну, этого, как его? – спросил парень в кубанке, сын самого богатого мужика в этой деревне Василий Мелехов.

– Пусть выйдет твой напарник.

– Это мой двоюродный брат.

– Всё равно, пусть уйдет.

– Почему? Мы сейчас проверим, кто там есть на сеновале. А для этого нужны двое. Второй страховать будет, если там, – он кивнул наверх, – кто-то действительно есть.

Дама этого деревенского дома наклонилась к Василию Мелехову и прошептала ему на ухо:

– Я те сделаю сюрприз, если он уйдет, ты понял?

– Нет.

– А че ты не понял?

– Не понял: точно, или точно-точно?

– Последнее.

– Точно-точно?

– Да.

– Хорошо, Иван выйди пока.

– Не пока, а пусть уходит домой.

– Что мне там делать? – обиженно спросил Иван.

– Иди, пей дальше самогонку.

– Не могу больше.

– Почему?

– Не лезет, обпился.

– Чего же ты хочешь?

– Хочу, как все.

– А именно?

– Трахнуть кого-нибудь.

– Ты еще слишком мал, – встрял наконец Василий Мелехов, – после козу трахнешь.

– Я хочу сейчас.

– Я не знаю, что с ним делать, – сказал Василий.

– Хорошо, ты иди.

– А он.

– И его возьми с собой. И да: чтобы вообще я вас больше не видела. Обоих! – разозлилась Бани. Так она себя называла, остальные просто:

– Баня.

Тем не менее, Василий прежде чем уйти, все же сделал несколько шагов по приставной лестнице наверх.

– Я сказала, что там никого нет.

– Надо пошевелить сено, – сказал парень.

И он уже сделал следующий шаг, только не успел его закончить:

– Лестница потеряла нижнюю гравитацию.

Она поднималась все выше и выше – так казалось ему – хотя Бони только ударила ее снизу ногой, и лестница покатилась своими задними ногами от стены, оставляя передние на стене, и они скользили все ниже и ниже, как будто на дно морское. Василий закричал и упал к ногам Бани, а потом и вообще выкатился из сарая.

И на свое счастье увидел спрыгнувшего с другой стороны сарая Владимира. Хотел уже его догнать, но поскользнулся, и обрадовался. Обрадовался тому, что нога:

– Кажется, не сломана, а только имеет небольшой вывих.

– Я тебя из-под земли достану, сукин сын, нахлебник на наших девушек. – Потом добавил:

– В городе даже найду.

Далее, Владимир прибывает в Москву.

Москва, как много в этом звуке для сердца русского слилось. Как много в нем отозвалось.

Владимир так и ответил на собеседовании на вопрос:

– Чё те здесь надо:

– Всю жизнь мечтал жить в Москве.

– Кем ты хотел здесь стать?

– Думаю…

– Ученым, писателем, может быть, как все юристом – нотариусом по ведению личных дел царей и цариц русско – татарского – немецких?

– Да, все они хороши, все прекрасны, и немцы, и татары, и даже русские.

– Продолжай, продолжай, пожалуйста.

– Так, мин херц, мушкетером хочу стать.

– Вот из ит, мушкетером? Пушки хочешь таскать на себе?

– И не только, как вы выразились пистолеты, но главный образом шпагу, преданную спутницу любого порядошного человека.

– Зачем?

– Ну вот, если бы вы, мин херц, были леди – дамой – женщиной:

– Дрался бы за вас на дуэлях.

Ибо, понимаю, отбоя от поборников вашего ума и красоты будет много.

– Так уж, как написано в Евангелии: уже были, были, были.

– Это были только цветочки, поверьте мне.

– Так ты, что, сукин сын, понял, что я девушка, и решил взять измором своего благосостояния?

– Ни первого, ни второго. А именно, вы не девушка, ибо я сказал:

– Если бы, например, так сказать.

А тем более: у вас нет состояния. Более того:

– Я и прибыл сюда затем, чтобы его приобрести.

– Хочешь выйти замуж – прошу прощения – жениться на богатой здесь.

– Лучше всего, это было бы именно так.

– Из грязи, да – в князи!

– Именно, именно, мин херц.

Парень приехал из деревни, поэтому не боялся лошадей. Ибо думал:

– Все они по природе своей деревенские, что значит:

– Любят людей не меньше, чем люди лошадей.

И, как это часто бывает:

– Попал под неё, под эту именно лошадь.

И что еще более замечательно:

– Разукрашенную не сильно с виду, но видно, что богато и знаменито.

В этой карете передвигалась в это время дня очень знаменитая дама, но была она в мужском платье. Зачем?

Она хотела заменить зазнайку Петьку, ибо ее тайные регистрационные комиссии – считать в православии, как и во всем остальном христианстве:

– Не рекомендуется, – можно сказать, почти однозначно, – доносили – докладывали:

– Имеет популярность в кабаках и игорных заведения. – Более того:

– Не только Москвы, – и её окрестностей, вплоть до села Преображенского, и даже до самого Павлова Посада, – большую.

И сейчас репетировала эту первую в истории роль Петра Первого не только перед самой собой и своей скромной тройкой вороных, но перед первым попавшим ей под лошадь:

– Хомо Сапиенсом. – Осталось только узнать:

– Как его теперь называть:

– Ослом, покойником, или мушкетером, – как он просит.

– Значит, ты приехал сюда искать счастья без рекомендательных писем? – спросила она. И тут же успела сказать:

– Я дам тебе рекомендательное письмо.

– В обмен на то, что я не подам на вас в суд? – спросил Владимир.

– Вот из ит, суд? – я чё-то не поняла тебя Хомо Сапиенс.

– Ну-у, я в том смысле, что если я не пострадал, то благодаря не только случайности, но и своей приходной способности обходить подводные камни, как рыба-меч.

– Ни хрена ничего не понимаю, – сказала леди. – Не понимаю, несмотря на то, что здесь не только я, но практически все, считают – думают:

– Я – самая умная, так как имею почти интимную связь с Сириусом.

– Скажу тебе, мин херц, чтобы не давил на меня своим межконфессиональным приоритетом:

– У меня есть…

– Дак, это естественно, что есть, но как говорится:

– Не в одном члене честь!

– Как-как?

– Вот так! А ты думал, как?

Парень посмотрел вокруг себя и констатировал:

– Почему окон-то нет?

– Чтобы не сбежал, – был дан простой и ясный ответ.

– Небось, небось, – услышал он не только слова, но и шуршание сбрасываемого шелка, похожее на шепот змеи Медузы Горгоны, понявшей – как ей казалось:

– У него нет отражающего меча, чтобы убить меня раньше времени.

И Владимир действительно на несколько минут потерял сознание не только от неожиданности, но и вообще от блеска её доспехов в виде толстых ляжек, длинных-длинных волос и почти таких же – как ему спервоначалу показалось – грудей.

Хотелось сказать с природной любознательностью – наблюдательностью – изобретательно-сть-ю:

– Я те придумаю, как надо делать, чтобы не падали со временем, а наоборот держались, как гуси, улетающие на юг стройно-прекрасной стаей.

– Давай, – сказала она, подползая именно, как змея, что Владимир испугался, но постарался превратить свой испуг в шутку, – я те тоже сделаю, чтобы стояли.

И он не подумал ничего плохого, так как сказано было:

– Во множественном числе.

Не может же она думать, что их есть у меня два, ила больше? Естественно.

Глава 5

– Зачем ты переоделась мужчиной? – наконец догадался он спросить на девятый день.

– Ловлю шпионов, – сказала она.

– Зачем?

– Чтобы переманить их на свою сторону.

– А ты кто?

– Лопух.

– Да?

– Абсолютно.

– Тогда у меня к тебе письмо.

– Письмо? Какое письмо?

– С предложением о сотрудничестве.

Это было письмо Степана, командира Семеновского полка Василию Мелехову с предложением – повелением явиться к Дуне, с припиской:

– Дульсинее Семеновской, – для выполнения неординарных поручений.

Коим, как известно, было предложение – приказание:

– Внедриться в доверие в царице Наталье Кирилловне в качестве советника, и само собой, любовника намбе ван.

Медиум:

Отъезжающему За Рубеж, в Голландию – Данию:

– Ты не гонись, как все будут стараться:

– Приобрести побольше, – а достань, чтобы был, как:

– Как живой.

– Как живой?

– Ты понял, что надо делать? – спросила она за первым завтраком из яичницы с ветчиной, круасанами с творогом и персиковым соком и кофе на десерт вместе с трубкой из слона и табаком оттуда же:

– Из Индии.

– Ты чему удивляешься, я не поняла?

– Да нет, всё нормально, – ответил Владимир.

– Может самогонки не хватает? – Нет, я не каждый день ее привык не пить.

– Ч-что?

– Мне вот то, что здесь – нравится больше.

– Думаешь, ты случайно родился – где там, в Петушках? – а на самом деле граф или князь, в младенчестве подброшенный в простую семью, чтобы спасти тебя от преследований около-престольной камарильи?

– Ну, а почему тогда мне нравится все, что есть здесь у тебя – в том числе и ты сама – а не моя бывшая последний раз на сеновале, на ступеньках одного дома на отшибе, п потом в бане Баня?

– Так ее зовут?

– Да.

– Хорошая?

– Дрался за нее с двумя оглоедами вот с такими плечами, – Владимир показал на финский шкаф из голубого дерева.

– Но здесь тебе нравится больше.

– Больше чего? Лучше, чем трахаться ночью в бане или на бабушкином крыльце?

– Да.

– Почему?

– Здесь больше романтики.

– Гут, я сниму тебе дом в Слободке, если кто спросит, скажешь:

– Я посыльный графа Миниха.

– Но я по-немецки говорю слабо.

– По-английски?

– Тоже.

– Будешь говорить, если что:

– Учу здесь русский способом полного погружения в первоисточник.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Да. И да: когда мы теперь встретимся?

– Никогда.

– Почему?

– По кочану и по морковке во все места.

– Да?

– Да, ты мой тайный любовник.

– Да? Я думал, мы теперь поженимся.

– У вас делают так в деревне: трахнул – значит женись?

– Нет, но всё равно все на это именно и надеются в душе.

– Я не запрещаю тебе надеяться. Впрочем, не так, а наоборот:

– Оставь надежду всяк сюда входящий!

– Прости, но мне страшно.

– Ничего, это пройдет на время. А теперь бери свое Рекомендательное письмо и иди туда, куда шел.

– Ты имеешь в виду, опять раздевать, что ли?!

– Да. Но не здесь. Иди туда, куда шел, к Дуне Тонкопряхе.

– Она здесь живет, в Москве?

– У тебя на конверте написан ее адрес.

Владимир очень удивился, но не поверил, и спросил:

– Если вы не она, – он похлопал по письму в грудовом кармане, то кто?

– Я? – И не задумываясь больше, девушка ответила: – Я твоя Судьба.

– Но тем не менее: как мне теперь вас называть?

– Зови просто: Софья Алексеевна.

– Софья э-э Алексевна? Из двух слов я имена запоминать не умею, – сказал Владимир Бровкин. И добавил: – И вообще не понимаю их смысла.

– Ты сам догадаться не можешь, как из двух слов сделать одно имя?

– Не обучен пока ишшо.

– София – запомни эту древнюю мудрость.

И вот только тогда Владимир покачнулся на стуле и упал к её ногам.

По пути к дому Лопухиной он зашел на рынок, чтобы решить точно мучивший его вопрос с помощью эманации с натуры:

– Что лучше ей купить в первое свидание: помидоры крупные, сочные, очень вкусные с луком, маслом, солью и укропом, или просто цветы какие-нибудь? – Непонятно.

Может быть, вообще лучше просто купить бутылку хорошего вина? И торт тире пирог с малиной. Может сказать, что малина еще не поспела, а прошлогоднюю есть:

– Не буду.

– Но это здесь не поспела, а там, в нашем пригороде уже рвут ее в лесу, можно сказать, в драку.

Вообще с ночи некоторые занимают очередь в ближайшем лесу. Рядом, километров десять-пятнадцать всего. Рукой подать. Если, разумеется, рысцой бежать за ней.

Таким образом, оказавшись мысленно перед этими тремя дорогами:

– Бутылку шампанского ей купить, помидоров со сметаной, или пирог с малиной в подарок из деревенского приволья, – столкнулся он с ней самой носом к носу, и до такой степени, что у обе-обо-их из носов пошла кровь.

Как говорится:

– Как ни загадывай дома на сеновале, что:

– Культурно постараюсь себя вести в городе-то. – Бесполезно!

Обязательно даже не нарочно, а просто с дуру, можно сказать:

– При поиске одного ответа сразу на три вопроса, – кого-то да придется избить всё равно. – Вот те малина, вот те помидоры с лучком, сольцой и маслицем, а вот и шампанское с его Ниагарским водопадом, – дама начала бить Владимира зонтиком, взятым ей непонятно для какого в такую солнечную погоду, – а слова про спелую, вкусную, очень сочную малину, и большую бутыль браги, по этой запарке перепутанную с благородным шампанским от одной богатой Вдовы Клико, и помидоры из Сочи, где теплые ночи, что только в это время суток лучше всего и купаться вместе, что тем более:

– Все так делают, – поэтому скучно ночью и на море:

– Не будет, – найдутся люди добрые, если что:

– Спасут.

И точно, за леди тут же заступились два бугаеметра, а сзади них просматривались еще трое.

– Скотина, – с улыбкой, но мягко сказал один из них, и добавил: – Скотина деревенская, заплати даме наличными за увечье носа, или повесим за ноги прямо здесь на базарной площади.

Владимир, поняв, что спастись трудно, обратился к леди с убедительной просьбой:

– Избавьте меня от этих особей двуного пола.

– Что-о-о?!

– Что ты сказал-л-л?

Спросила сначала она, потом и ребята, посмотрев внимательного друг другу в лицо, как будто пытались там, на лицах друг друга прочесть расшифровку обозначения:

– Двуногий пол.

Один из них вынул шпагу, которой у Владимира не было, но он вынул ее из ножен второго, Федора Шакловитого, и сильным ударом выбил шпагу, направленную уже ему в грудь.

Трое пособников вынули шпаги и, разбрасывая толпу в виде мирных покупателей мяса, рыбы, картошки и других овощей, и помидоров с малиной, появились, как истуканы перед Владимиром, из носа которого еще продолжала сочиться кровь, как из спелого надрезанного помидора, али малины в перегруженном от ненасытности коробе, а может быть, как сказала леди, которую он оскорбил вроде бы своим соприкосновением носами:

– Мы встретились, как не заметившие друг друга в темноте свадьбашного стола два фужера Бордо.

– Так вы не сердитесь на него? – спросил один из фехтовальщиков.

– Думаю, я прощу его. – И добавила: – После собеседования.

Но второй фехтовальщик оказался князем – боярином Василием Голицыным, и потребовал немедленной:

– Сатисфакции, – хочу.

– Я тоже хочу, но молчу, – ответил Владимир.

Они начали биться.

Первый развязал язык Владимир:

– Я этим делом занимаюсь больше пятнадцати лет. – И добавил: – С тех пор, как родился и зимой, и летом, отстаивал горы и равнины империи Покровской.

– А ты из Покрова? Я тоже оттуда, но тебя не помню. Или ты этот, как его?

– Да, если вы меня узнали, спасибо, я пойду?

Василий опустил шпагу, но сказал на прощанье:

– Ей скажи спасибо, что заступилась, а я, мил человек, в Покрове никогда не был, а если и был, то на таких, как ты оборванцев не обращал никакого внимания. – Сказал, но в лице его было сомнение:

– Авось и встречались, – али:

– Ишшо встретимся, – ведь разница между прошлым и будущим не так велика, как это кажется в первого взгляда.

И Дуня Тонкопряха повела его к себе, еще не представляя себе:

– Ее-то он и добивался – пробивался встретить, – ибо:

– Забыл адрес:

– Толи: Акулине Петровне Курочкиной, в Москве, напротив Алексеевского монастыря, в доме медника Савельева, а вас покорнейше прошу доставить письмо сие А. Н. Р.

Толи:

– Вообще в кремле, – ему было все равно, – и он так и сказал этой благородной даме, подавшей ему батистовый платок своей служанки – камердинерши, ибо свой постеснялась:

– Он и так был весь в крови ее собственного носа:

– Хорошо, я пойду, доставлю вам удовольствие, но, извините, ненадолго.

– Почему?

– Меня ждут, – и сунул ей письмо-то, правда, уже не за завтраком, и не за обедом, а только за ужином из огромного цыпленка с гречкой и черносливом, и еще какой-то очень вкусной хренью. Да хрен, наверное, и был. В качестве неосновного блюда он же очень вкусный. Правда:

– Редьки – не слаще.

– Ну, рассказывай, кто ты, зачем явился пред мои темны очи, сокол ясный? – спросила Дуня Тонкопряха.

– Да, конечно, спасибо, большое спасибо за трех-четырехразовое питание в течение этого прекрасного дня незабываемой встречи с вами.

– Да, да, продолжайте, пожалуйста.

– Честно?

– Только честно, это обязательно.

– Если честно, то забыл.

– То есть, как?! Совсем забыл, или утром можешь и вспомнить? У меня у самой так иногда бывает: то вроде бы, да, а кажется, что и:

– Нет, – хотя, конечно, в принципе-то было, но:

– Как-то не так.

– Я согласен: утро вечера мудреней.

И как это водится в истории государства российского:

– Легли спать в разных палатах, а проснулись в одной. – Более того, Владимир вообще спал в отдельном гостевом домике, придуманным с большими удобствами, как-то:

– Приставная лестница на балкон – была.

Веревка с другой стороны дома на случай, если реципиент заблудится в гром и молнию, тоже, – есть.

Подземных ход, естественно, тоже, – в наличии.

Но Владимир по своей старой привычке залез на сеновал в сарае-бане, где тем не менее, был всё равно:

– Найден.

Но а утром всё равно, или как некоторые говорят:

– Опять за своё:

– Тугаменты, пожалуйста, можно? – Что означало претензию на склонность с официальной государственной деятельности, а не только, так это:

– Поймать какого-либо шпиона и пытать его всеми доступными способами, не исключая и самый крайний, применяемый сейчас:

– Ласки и даже немалые – на сеновале.

Владимир отдал рекомендательное письмо леди за завтраком после душа, ужаснувшего ее, ибо парень просто облился холодной водой у колодца во дворе.

– Почему ты не подогрел воду? – спросила Дуня.

– Думал, солнце ишшо недостаточно высоко для это дела. – И вот этими словами:

– Это Дело, – сбил даму с толку, ибо:

– Толи перебор уже, а можно думать, что и мало ему было и Этого.

Поэтому обратилась к нему просто, по-дружески:

– Вась, а Вась, передай мне, пожалуйста, соль.

И он, решивший начать этот трудовой день с большой кружки пива с пирогом с сыром и купленными вчера на рынке вкусными помидорами и петрушкой с укропом, – укусил себя не за то место, а именно:

– За палец, поддерживающий свисающий, но на вполне допустимую величину радиуса дуги, – а не саму эту дугу.

– Ай! Ая-яй! – вякнул он непритворно, но своего, как говорится, не отпустил, а подставил палец с капающей с него кровью под пивную кружку, точнее:

– Наоборот, – его над ней.

Хотя и после того, как понял:

– Надо, наконец, заняться делом и сосредоточиться на всей цели приезда в этот город невест, и не просто невест, а:

– Очень-очень богатых невест.

– Я перевяжу, – сказала Дуня, и оторвав кружево от нижней рубашки, наложила бинт на его палец предварительно пососав его как следует от истекающей крови.

– Кто тебя этому учил? – спросил Владимир.

– Дак все.

– Все?

– Да, мин херц, все так делают.

– Почему, йоду, что ли нет?

– Дак есть, конечно, но мы знакомы только второй день, и я не могу этого делать в присутствии.

– Если только сам поссышь, я не против, – добавила она, впрочем, с полуулыбкой.

– Некоторые думают, – начал он издалека на всякий случай, – что свисать может только конец.

– И?

– И это правильно. Правильно, ибо тогда и конец не нужен: свисающий – это уже по сути дела, и есть само:

– Существительное.

– Нет, нет, мил человек, не думай, я заметила твое волнительно-несуразное поведение при моем официальном к тебе обращении. Поэтому отвечай:

– В чем дело?

– В чем дело? – повторил он.

– Да, почему ты испугался. И не отрицай!

– Просто я подумал.

– Да, да, продолжай, пожалуйста свою исповедь.

– Нет, прости, но наоборот, я думал ты оговорилась при, так сказать, лицом к лицу, что у тебя есть любовник Васька.

– Так ты меня обвиняешь?!

– Нет, но я не знаю, как вывести тебя из этого затруднительного положения.

– Да? Хорошо, я тебе скажу, как: признайся во всем, и может быть, я кое-что прощу.

– Рад бы, май диэ чайльд, но пока не могу придумать за собой ничего такого мне несвойственного.

– Да?

– Да.

– Очень жаль, что ты мне врешь. Ибо:

– Если врешь – значит любишь, а это налагает на меня тоже некоторую ответственность.

– А именно? – спросил Владимир.

– Пока что не буду тебя ставить в щит буквой Г с головой и руками, зажатыми между досок с вырезами для их.

– Их?

– Да, милый друг, рук и их головы.

– У вас есть такой?

– Этот прибор правды? Да, он есть в каждой приличной семье. – И добавила:

– И то правда, что у меня до сих пор не было, но вот с утра уже начали сооружать и, кажется:

– Все готово к испытанию.

– Так может, мне тогда сказать лучше правду?

– Уж не знаю теперь, что и лучше. Ну, ты не беглый каторжник?

– Ты бы и тогда меня простила?

– Нет, вот пока только думаю. Понимаешь, ты не подходишь мне не только потому, что не тот, кого мне обещали, но и главное, не можешь притвориться тем.

– Почему ты так уверена?

– У тебя дрогнула не только рука, но и зубы, когда я позвала тебя:

– Вась-Вась! – А я могла звать и не тебя, а кота какого-нибудь. А ты здрасте – пожалуйста:

– Это не я!

– Да, пожалуй, ты права, что я слишком честен для тебя. Поставь меня в пыточный щит, обновлю, так сказать, новую постройку.

– Так вот ни за что не можешь сказать – признаться, что ты есть тот поименованный в письме Васька?

– Где это письмо? Авось ты неправильно прочитала. Меня тоже зовут на Дабл В.

– Да?

– Я никогда не вру.

– Вот это и плохо. Мне нужен человек, который бы сказал обо мне одно только хорошее, даже если бы его очень просили:

– Не надо, – а скажи наоборот. Под пыткой, заметь.

– Если мне нечего сказать плохого, то я и скажу только хорошее.

– А будешь ли ты думать хорошо обо мне всю оставшуюся жизнь?

– Да.

– Уверен?

– Я не могу думать наоборот по определению: я не нахожу в тебе, леди, недостатков, так сказать:

– Дуня-д, моя Дуняша, Дуня – Тонкопряха!

– Ты так хорошо говоришь правду, что можно подумать:

– Всем также врешь.

– Вы только что проверили: я не способен, – Владимир показал забинтованный низом ее нижней юбки палец. – Иначе бы не откусил его вместо сыра с помидорами, укропом и петрушкой.

– Ты забыл про лепешку, на которой они все покоились.

– Именно из-за удивительно правильного радиуса наклона этой вкусной лепешки, я не откусил палец совсем.

Далее. Что далее? Точнее, кто, Наталья Кирилловна?

– Может, мне сделать тугаменты на имя какого-нибудь Васьки?

– Что значит: сделать?

– Может у вас есть какие-нибудь связи в министерстве иностранных дел?

– Почему именно иностранных, а не внутренних? – удивилась Дуня.

– Там не поймут русских заморочек, а здесь чуть что, и…

– Да, уточните, пожалуйста, что вы имели в виду? Вас могут принять за шпиона Степана Разина и Василия Уса?

– Скорее, за наложника атамана Алены Арзамасской.

– А вы не?

– Та не-е.

– Почему?

– Как говорится: если бы что и было – я бы знал.

Дуня подала чаю с испанским вермутом, и хотела провести резюме, но Владимир успел первым спросить:

– Другого ничего нет?

– А именно, итальянского, что ли, хоцца?

– У вас дар предвидения, милая.

– Спасибо на добром слове, но ты меня на самом деле напугал своими рассказами – байками о своем участии во взятии городов и весей под знаменами Елены Арзамасской.

– Алёны.

– А разница?

– Такая же, как между официальной точкой зрения и реальной.

– Ты прав, тебе лучше не раскрывать своего настоящего имени, пойдешь к ней по бумаге Василия Мелехова. Степан мне тут оставил для него Московский Паспорт, дающий право в случае совершения геройского поступка, получить дворянство вместе с орденом – медалью за отвагу.

– Спасибо, но к этой барыне – боярыне я не пойду. И знаете почему?

– Да, понимаю, по качану, потому что я сказала: пойдешь. Али вон посмотри-ка во двор, всё уже готово для твоего принудительного послушания.

– Вы выбираете мне судьбу, при которой я никогда не смогу стать мушкетером ее величества.

– Что?! Кого ты имеешь в виду?

– Честно?

– Честно, честно!

– Его я имел в виду, но, как говорится, оговорился по Ляо Цзы: имел в виду Петра Первого, а в душе-то хотелось иметь императрицей, или хотя бы пока что:

– Царицей леди большого ума и таланта.

– Как меня?

– Естественно.

– Или ты – хотя и не знаешь её – авось ты думал про Софью Милославскую?

Владимир промолчал, как будто растерялся. Но Дуня не обратила на это внимания, только спросила:

– И никогда не слышал?

– Что?

– Я грю, про Софью, мою подругу слышал когда-нибудь?

– Немного.

– Это хорошо, когда немного.

– Да?

– Да, хуже, если больше, чем положено.

– Фантастика, ты прямо, как предсказательница.

– Правда, ты считаешь меня предсказательницей?! Если честно, то я сама тоже так иногда думаю. Надо что-нибудь предсказать тебе, и тогда проверим.

– Сбудется или нет?

– Нет, не так, а именно: сбудется!

– Хорошо, я согласен, скажи, пожалуйста, что ты мне напророчила?

– Так нейдет пока ничего, позже приходи, и тогда получишь не только то, что заслужил, но и вообще:

– Авось выпадет тебе счастье.

– Прошу прощенья, авось – это как?

– Авось – это реально.

Владимир пришел к Наталье Кирилловне, но ему доложили, что:

– Ее нет.

– А ты кто? – спросил Владимир.

– Я здесь скучаю, – ответил парень. В шахматы умеешь играть?

– Я?

– Хорошо, тогда будешь играть на барабане, пока я буду изучать историю государства российского.

– Авось нам лучше сыграть в чижика?

– На деньги?

– Окей, давай на деньги. Я имею в виду:

– В долг можно?

– Я тя, как звать-то, слышь ты?

– Владимир.

– Владимир?

– Да, в том смысле, что Василий Мелехов.

– Никита Зотов.

– Ты?

– Я.

– Ладно, верю.

– Еще бы ты у меня проверил тугаменты.

– Это намек, чтобы я показал тебе свои? Пожалуйста.

И Владимир протянул письмо с печатью командира Семеновского полка Степана. Можно сказать, профессионально, влюбленного в жену Петра 1. Что значит профессионально? А это непросто, ибо обычные люди влюбляются только так: более – менее:

– До конца жизни, – а некоторые, вообще:

– На всю оставшуюся жизнь. – Что надо считать, как не только до конца существования Земли, но и вообще:

– Всего мира. – Как и сказано:

– И когда языки умолкнут.

Глава 6

Александр наконец нашел Петра. Но уже в городе, который явился ему, как из миража в пустыне:

– Неожиданно. – Он переплыл реку – никого. Но когда поднялся на гору, так просто, интуитивно, то понял, что, как Александр Македонский:

– Отсель грозить мы будем. Но кому – пока не знал точно.

В кабаке они сидели вдвоем, и целовались прямо за столом, у всех на виду.

– Как будто это так и надо, – сказал сам себе Алекс, а официант услышал, подошел чинно – благородно и попросил:

– Сначала деньги – потом место с вкусным пожрать, – как он сказал.

Александр хотел возразить, что так не делается в городах, а только в пещерах разбойников, но понял, что здесь встречают по одежке, а он – теперь заметил – одет слишком по пляжно-лесному:

– На голове березовый веник, на талии морские водоросли.

– Что не так? – спросил Алекс.

– Только одно: на голове у вас береза, а у нас здесь растут только дубы. Если иметь в виду похожие на березу деревья.

– Меня ждут, – сказал Алекс, и кивнул в сторону стола, за которым обжимался Петр.

– Извини, парень, но у нас интим гарантирован законом.

– Я согласен, но разрешите простой вопрос:

– Это Швеция или Швейцария? Ибо между ними есть большая разница: обе гарантируют, но качество разное. В одном случае – это деньги, а в другом – этот самый интим.

– Швейцария, – просто по ошибке ответил официант, но подошедший метрдотель без удивления поправил его:

– Нет, нет, это Швеция, проходите к своему напарнику, он предупредил, что:

– К нему могут присоединиться.

– Я об этом ничего не знал, – удивился официант.

– Достаточно, что я об этом знаю, – сказал метр, и добавил:

– Наденьте пиджак.

– Что?! – не понял даже официант.

– Я сказал: наденьте? Нет, конечно, наоборот: снимите, здесь жарко, и будете выглядеть, как зеленая ворона.

Александр только немного подумал, что лучше снять, низ или верх, и решил снять верх, но со словами:

– Это пока что.

– Окей.

– Если честно, мы тебя ждали только завтра, – сказал Петр после лосося с креветками на решетке и маленького на двенадцать литров бочонка пива. И да, познакомься:

– Анна, – девушка протянула руку.

– Мы с вами раньше не встречались? – И по временной глупости спросил: – Вы не шведка?

– Шведка. – ответила дама, и для доказательства так ударила Алексу в нос, что у него пошла кровь.

– Зачем ты его ударила? – спросил Петр.

– Роттердам никто не должен забывать, если был там даже только один раз.

– Я и так уже все вспомнил, – с обидой ответил парень.

– Тогда назови пароль.

– Амстердам.

– Правильно. – И обратилась к Петру, хотя не исключено, что он прочитал это название на вывеске ресторана.

– Да нет, другой бы все равно запутался, и назвал шведский город, а не голландско-датский ресторан.

– Да, ибо город больше кабака, – возразила девушка, – но он мог просто не видеть ничего вокруг себя, как и первый раз, когда приходил на явку, и дал имя нашему королю.

– Вот! – радостно воскликнул Алекс, – мин херц, она шпионка Карла Двенадцатого, я почти ее узнал.

– Так-то бы, да – ответил Петр, – но ты, мой друг, никогда не слышал о двойных агентах. И еще, кто больше: жена – любовница, или наёмный шпион, как была Миледи у кардинала Ришелье?

– Честно?

– Да по барабану, как он скажет, все равно это будет наобум, – сказала девушка.

– Любовница.

– Больше? – удивился Петр.

– Да.

– Правильно, – сказала Анна, и добавила: – Потом я занижусь до жены, хотя это и будет трудно.

Они сходили на какой-то берег. Никто не хотел отвечать на вопрос:

– Вот из ит? – И Александр ломал, точнее, не ломал голову, а извивал свои мысли:

– Это уже море, или только его залив?

Анна Монс разделась, и предложила Александру подойти поближе. Петр в это время договаривался с плотником на берегу о покупке лодки.

– Постройте ее сами, – сказал мастер.

– Вы думаете, я смогу?

– У вас на лбу написано.

– Что?

– Йес-с!

– Ладно, но, можно, мы будем строить втроем?

– Кто третий? – спросил мастер. И добавил: – Я могу вам помочь?

– Без сомнения – чертежами.

– И всё, вы будете строить сами?

– Да, втроем, – Петр кивнул наверх, где прямо на песке – в том смысле, что не зашли даже за кусты, которых здесь не было, но была беседка, увитая плющом – нет, не трахались пока еще, но он делал ей уже:

– Массаж ног.

– Выше, пожалуйста, – сказала Анна Монс.

– Насколько выше?

– Сделай мне массаж спины.

И.

И когда подошел Петр, Алекс как раз кончил ей прямо на эту прелестную спинку, но не как во время тренировки на спинку стула, имеется в виду сознательно, а как и объяснил Алекс нагнувшемуся пониже Петру, чтобы удостовериться:

– На самом деле это происходит, или Это ему только кажется:

– Я нечаянно.

– Это как, случайно, что ли?

– Да, не был уверен, что получится.

– Ладно, только не говори никому.

– Никому?

– По крайней мере, не каждому встречному поперечному.

– Хорошо, в газетах печать не буду.

– Да, я пока не буду подписывать такого указа, чтобы сообщения о личных проблемах, как успешного, так и безуспешного толка, появлялись в газетах. А так как сие невозможно по определению, так как не может быть соблюдено априори, то и:

– Никаких газет пока что мы выпускать не будем, – добавил Алекс почти хором с Анной.

И они втроем начали строить здесь:

– Толи в Роттердаме, толи в Амстердаме, – первую лодку.

Медиум:

– Вышел в степь испанскую Дон Кихот Сервантес.

– Да?

– Да.

– А при здесь я?

– В том-то и дело, дорогой мой, что решить никак не могу, кто из вас кто?

– А именно? – спросил Александр, оглядываясь: не подсматривает ли Петр. Но тот как раз так удачно пригнулся за бугорком, что как будто здесь никогда его и не было.

– Ты Дон Кихот или Санчо Панса?

– Если я скажу да, вы все равно не поверите, милая.

– Ты прав. И более того, мне нужны не только тугаменты, но и реальные доказательства. Ты умеешь сказать на коне, владеть копьем?

– И не только, я владею мушкетом.

– Вот из ит, мушкет?

– Это как у вас лук и стрелы, только дымит.

– Дымит? Это люкс, ты шаман?

– Пожалуй.

– Значит ты Санчо Панса, а тот, прячущийся за буром Дон Кихот вашего татарско-польского ханства.

Они начали строить лодку, и тут же – по ходу дела – затеяли спор, кем будут считать тех, кто в их царстве объявил себя русскими:

– Как индейцы в Америке, – жили здесь всегда. Или наоборот, наоборот:

– Только недавно прилетели на Землю, и до сих пор никак понять не могут, что здесь происходит.

– Это вопрос?

– Да, а что же это еще, вопрос конечно.

– Я думаю, что русские – это инопланетяне из Америки, – сказал Алекс. И добавил: – Если только она на самом деле существует.

– А я наоборот думаю, – ответил Петр, – это местные люди, раньше их никто не видел, так как они жили под землей в землянках.

– А теперь? – спросил Анна.

– Что теперь?

– Теперь вылезли? – продолжила она свой допрос с легкой улыбкой.

В любом случае мы должны уметь говорить на их языке.

– Я умею, – сказал Алекс.

– Да? – удивилась Анна, и попросила: – Ну скажи что-нибудь!

– Их либэ дих.

– Я так и знал, – сказал Петр, – что он тебя обманет.

– Почему?

– И знаешь почему? Это такой же русский, как мой татарско-польско-литовский.

– Скорее всего.

– Почему ты так думаешь?

– Потому что по-русски я не ничего не понимаю, а тут, – она показала двумя указательными пальцами двух разных рук, крест-накрест, что:

– Если слушать вас вместе, то понимаю почти всё.

– Ничего страшного, – сказал Алекс.

– Пожалуй, я согласен, – сказал Петр. – И знаешь почему? Не надо, – добавил он, – думать, что на меня не будет пок3шений, а:

– А настоящий царь должен быть бессмертным.

– Гениально. Будем жить, как шведская тройка, – леди улыбнулась.

Они строили лодку, и вспоминали, как будут вспоминать, как счастливо они жили во время первого в своей жизни строительства настоящего, плавающего по морю, а не по какой-нибудь там Темзе или Волге корабля.

Неожиданно прибежал лодочник, и они испугались.

– Что случилось, Лодочник? – встревоженно спросила эта Лаура Монс, как подумал Петр, которого местные лодочники звали как всех:

– Лодочник, – но ребята подумали, что это:

– По-ихнему:

– Русский умеющий плавать, точнее, учащийся бороздить озера, такие как Балтийское, в отличие от тех, кто собирает в лесу орехи, и им же поклоняющийся.

– Что случилось, Лодочник?! – спросила Монс – толи Анна, толи Лаура, как от сильного волнения назвал ее Петр.

– Они не хотят выпускать нас в открытое море.

– Предлагают нести эту лодку – корабль на себе? Я так и знал, – сказал Александр.

– Почему не сказал сразу? – удивился Петр, – авось, я бы передумал.

– Боялся, что не передумаешь, мин херц.

– Как, как? Впрочем, я понял: ты хочешь или – или.

– Да, но тебе выбирать.

– Хорошо, я буду стрелять из пушек, а ты с багром пойдешь на штурм их каравеллы. Или, что у них есть еще там.

– Я буду подавать вам холодное пиво, обернутое полотенцем, чтобы не согрелось от огня и дыма, – сказала Монс.

– Не в этот раз, милая, и знаешь почему?

– Почему?

– Кто-то должен вести лодку между мелей. Надеюсь ты успела украсть карту навигации?

– Нет еще.

– Это плохо. Если придется уходить этой ночью, или завтра с утра, то нас потопят, когда мы на нее сядем.

– На кого? – решил уточнить Алекс, – на мель?

– Не только, возможно фарватер заминирован, – сказала Анна. И добавила: – Возможно, я украду ее, когда придет Карл Двенадцатый, но нужны гарантии.

– Ты получишь в России особняк с пропиской в моем дворце, – сказал Петр.

– Этого мало.

– Чего еще ты хочешь в придачу?

– Леди хочет, чтобы один из нас на ней женился.

– В каком смысле?

– Имеется в виду ты, точнее, я, но как ты.

– Это можно, я побуду некоторое время в двух других своих ипостасях, как-то:

– Плотник и Лодочник.

– Ты можешь также побыть бомбардиром Преображенского полка.

Приехал Карл Двенадцатый и Алекс узнал в нем того громилу, с которым дрался уже довольно давно ночью.

Несмотря на это мнение, Карл Двенадцатый сказал, переворачивая привезенные с собой шашлыки из осетрины:

– Тебя просто били.

– Хорошо, может, сейчас попробуем?

– На чем? На шпагах, ты вряд умеешь даже держать ее, на кольях, может быть?

– Лучше на лошадях с деревянными копьями.

– Как на турнире? У тебя есть лошадь?

– Здесь нет, но Анна отдаст мне свою.

– Что значит, свою? – Анна даже чуть не обожгла красивые пальцы пенкой, хлынувшей через край при малейшем волнении.

– У нее жадность до кофе, – прокомментировал Петр, и облизал пальчики леди Монс. И именно в этот момент собирания маленьких зернышек кофе с ее прелестных тонких-тонких пальчиков Петр подумал:

– Не такие ли пальцы должен иметь монс-тр? – Ибо настоящий монстр никого не душит своими руками.

У нее должен быть помощник, и это не Карл Двенадцатый. Какой из этого можно сделать вывод:

– Хорошо, когда проливают кофе, или наоборот, когда лижут пальцы? Надо запомнить эти приметы. Авось, на них попадется этот помощник.

После рыбы с красным и белым вином выдержки походов Ричарда Львиное Сердце на завоевание – защиту Гроба Господня – скорее всего:

– Подделка, – сказал Петр, – начался турнир, но не на колах и не на лошадях с деревянными копьями, от одного из которых погиб король Франции Генрих Второй, как рассказал ему заранее Нострадамус, а на шпагах.

И вот некоторые могут сказать, что так писать нельзя, или, по крайней мере лучше не надо. Получается, как бросок мяча в баскетбольное кольцо:

– Из-под Дэ.

Да. И вот также подумал Алекс, когда получил удар шпагой, сделанный из-за спины Карлом Двенадцатым. Шаг вправо, а рука со шпагой пошла назад, за спину и прямо надо сказать в жопу Александру. Но попала только в ляжку ноги, так как понявший весь ужас своего опять обманутого Карлом Двенадцатым положения, подпрыгнул, как козел, но все равно плакал безутешно.

– Я перевяжу, – утешила его Анна.

– Вам надо сражаться на палках, – сказал Карл, и добавил: – Еще триста пятьдесят лет.

– Это предсказание? – спросил Петр.

– Да, предсказание, а что же еще, – ответил Карл, и вынужден был принять предложение Петра биться:

– На колах? – спросил Карл.

– Нет, – ответил Петр, – просто лапами.

– Без всего, ладно, – и Карл скинул свой походный синий с желтым камзол, а Петр красный кафтан.

Оба в белых рубашках встали друг напротив друга, обхватили друг друга, и швед неожиданно бросил Петра подхватом.

– Что это было?

– Дак, он бросил тя на землю, мин херц, – сказал ласково Александр, а Анна поддержала:

– Да, было дело, ты летел, как орел.

– Как орел, на бреющем полете? – спросил Петр.

– Нет, камнем вниз, как будто увидел на дне моря черепаху.

– А это по-честному?

– Что?

– Ну, без ног же ж обычно идет борьба, – сказала Петр поднимаясь.

– Какой смысл биться без ног, если ноги есть? – спросил Карл Двенадцатый, ласково протягивая повергнутому противнику маленькую чашечку крепкого кофе с какой-то – как подумал Петр – самогонкой.

– Я никогда не слышал, – сказал Петр, что можно кидать ногами.

– Да, ты прав, мартышка – прости: оговорился, – сказал Карл, – но вы просто еще имеете, как это сказать по-русски:

– Не все дома.

– Ну, – попробовала более понятно перевести Анна Монс, – не положили ишшо, – она постучала себя, а потом и Петра по головке, – записку:

– Ноги есть – дерись ногами.

– Да-а, – вынужден был согласиться Петр, – это похоже на правду. С одной стороны, это как-то не по-честному – драться ногами, а с другой – это же ж тоже я. Какой хрен мне мог это запретить? Или рабство – это и есть рабство ума и даже сердца, а не внешние по отношению к человеку законы.

– Это вопрос? – спросил Анна.

– Да, пока что вопрос, – ответил Петр.

В конце бала, где все по очереди танцевали с Анной – Лаурой – как упрямо продолжал ошибаться Петр в ее честном имени, вспоминая, вероятно, Петрарку, и примеривая на себя его костюм:

– Мог ли и я вот также сходить куда-нибудь далеко-далеко за Аленьким Цветочком, пусть даже он будет в образе Командора или Железного Рыцаря, и даже:

– С усами?

– Что за мысли, мин херц, какие-такие усатые ужасные бабищи тебя грезятся?

– Маленькое золотце кроется в большем.

– И наоборот, – улыбнулась подбежавшая Анна Монс: – Большое в малом.

Карл Двенадцатый как раз отлучился толи в Амстердам, толи в Роттердам, а они уже были готовы и морально, и физически к побегу.

– В тумане скрылся милый Амстердам, город поблизости от Стекольни, города цветных стекольщиков, – пропела Анна Монс.

Они до того увлеклись изучением приемов борьбы:

– З ногами, – что поняли, как Обходной Маневр, или:

– Присоединение к себе соседней силы, – что продолжали делать друг другу Подхваты и Подсечки даже на пути к кораблю.

– Прекратите баловаться, – сказал Петр, а сам потихоньку подкрался и провел болевой из стойки Анне Монс.

Леди не на шутку разозлилась, и сказала, что если они так будут жить всю оставшуюся жизнь, то в гроб им положат только кости, да и не все.

Медиум:

– Я отправлю тебя, Лодочник, как Харона на переправу Стикса.

– Хорошо, я буду там переправлять воинов Одина.

– Ну! Я убью тебя, Лодочник.

– Что-то очень легко нам удалось уйти, – сказал Петр, правя в отрытое море.

– Что ты делаешь? – спросила Анна.

– Так, дранк нах остен, – ответил за него Алекс.

– Нет, вы серьезно?

– Почему нет?

– Я думала, это только Предестинация.

– В каком смысле?

– В значении репетиции.

– Это была дезинформация, – сказал Петр.

– Я это предвидела.

Как только они вышли из бухты в отрытое море, в глаза им ударили прожектора.

Все, и даже Анна Монс попадали на палубу, забыв, что в лапах уже были коктейли и бутерброды с красной рыбой – это в зубах, а в другой руке – с голландским сыром, чуть сбрызнутом плесенью.

Свет погас и Петр спросил:

– Что это было?

– Это большой секрет Карла Двенадцатого, – сказала Анхен.

– Как называется?

– Предестинация.

– Тоже предестинация?!

– Что еще было, я не помню?

– Что-то было.

– Приготовились к бою? – спросил, появившись откуда-то снизу Александр.

– К бою?

– Какому бою?! Ты, что, охренел? – рявкнул Петр.

– Поздно, мин херц, – ответил Александр и закрыл уши.

– Что?

– Дистанционное управление.

– Что?!

Грохнул выстрел. Но на противоположной стороне никто не заорал от боли и ужаса.

– Я не знала, что у нас была пушка, – сказала Анна.

– Я – тоже, – резюмировал Петр. – Ты где ее взял?

– Нашел.

– Зачем?

– Я хотел проверить.

– Что? Свои снайперские способности?

– Нет, он хотел проверить свои способности тайного агента.

– Да, я хотел поработать под прикрытием такой нелепости, чтобы никто не понял, чем я занимаюсь.

– Тебе это удалось, – сказал Петр.

– Да, мы до сих пор не понимаем, – сказала Анна, – зачем ты хотел нас всех утопить, ибо Карл имеет на выходе из этой бухты 58-пушечный трехмачтовый корабль с секретным оружием.

– Что в нем секретного, если ты о нем знаешь? – спросил Петр.

– Но больше я ничего и не знаю.

– Надо проверить, – сказал Алекс.

– Как? – не понял Петр.

– Пойдем в трюм, – я буду проверять первым.

Глава 7

– Тебе кого надо, дубина? – спросила миловидная девушка из-за железного забора с пиками наверху, и даже посмотрела на две-три из них, как будто предлагая:

– Повисеть не хочешь?

– Что-с, простите-с?

– Не надо прикидываться глупее осла, которого у тебя нет, – ответила маленькая леди, как решил не отступать от своего Владимир. В том смысле, что пока она говорила:

– Он про нее думал: настоящая леди, какие живут только в Амстердаме, городе богатых невест.

Точнее, наоборот:

– Городе для богатых – невест.

– Ты не богат, – сказала она, прочитав его мысли на его же лице, – и поэтому я не пойму: чего тебе здесь надо?

Последний раз спрашиваю?

– Да?

– Да.

– Жаль, я так надеялся поговорить хоть с кем-нибудь или с кем-либо по-человечески.

– Зачем повторять одно и тоже два раза, не понимаю? – спросила она.

– Когда я говорю с кем-нибудь, мне думается, что всегда есть еще рядом Сам Третей, а как его зовут – забываю. И.

И чтобы он не обиделся, да и мне, чтобы не расстраиваться из-за своей забывчивости – всегда применяю оба этих имени вместе, как:

– Кто-нибудь или кто-либо.

– Так ты ученый?

– Нет, я его конюх. Да, несмотря на то, что шли мы, как обычно, без лошади, а я вообще только с дубиной, а он с шпагой, махать которой большой – тоже большой любитель.

– Любитель – не профессионал.

– Да, так теперь о том, что мне надо.

– Вина, денег, женщину? Точнее: а может тебе девушку?

– Простите, но мне так много не надо, а только бы вытащить мово прямого начальника из стойла, в которое его поставили около кабака.

– За что?

– За неустойку.

– Не заплатил за шампанское?

– Не только.

– Что еще он сделал?

– Не заплатил вообще.

– Да это хуже. Сколько?

– Рубль двадцать.

– Это много, у меня есть рубль, но я берегу его себе на день рождения.

– Хочешь купить куклу?

– Так-то бы да, но только уже поздно, мне пора трахаться по-настоящему.

– Что значит: по-настоящему?

– Тут только одно из двух: или замуж выходить, или – как все – уезжать в Роттердам трахаться.

– Да, я тоже не знаю, что из этого лучше. Но и то неплохо, что не только богатым, а вообще всем разрешили покидать родину для поиска жизни радостной и интересной. И да:

– Хочешь, поедем вместе, ты будешь ученым, а я буду трахаться и зарабатывать деньги, пока ты не встанешь не только на ноги, но и вообще, как больной:

– На всю голову.

Парень почесал затылок, сказал, что:

– Ты – ни больше – ни меньше, но совершенно точно:

– Дельфийский оракул, – и добавил:

– По крайней мере жрица храма Аполлона Брисеида.

– Нет, я только служанка Натальи Кирилловны. Впрочем, для тебя это одно и тоже, – добавила она.

– Почему?

– Мне кажется, ты много врешь, а чё врешь сам-то хоть знаешь?

– Ну, так это, дай мне твой рубль, а как вытащу вернет тебе его за рубль двадцать.

– У тебя все равно не хватит двадцать копеек. – Я сыграю около кабака в наперстки или в железку, думаю, двадцать-то копеек добуду как-нибудь.

– Э-э, парень, ты и мой проиграешь. И знаешь почему? – Почему?

– Тебе не везет ни в любви, ни на деньги.

– Да нет, деньги были, но нас ограбили в лесу разбойники, такая скотобаза, что не только деньги, но и лошадь у меня отняли.

– Так это у тебя отняли?! – очень удивилась она. —А говоришь, что безлошадный.

– Ну, не у меня, у моего хозяина, – смущенно ответил парень.

– Ты, часом, не разбойник?

– Да ты что?! Самого, говорю, намедни ограбили. И то их атаман меня обманул. Грит:

– Снимешь тетиву с моего лука, дак отпущу тя к чертям собачьим, а нет хрен с тобой – пешком дальше пойдешь.

– Ну и?

– Так и вышло. Снял я тетиву с иво лука-то – силы хватило, но дальше все. Точнее, наоборот: уже не всё помню. Ударил меня лук своей согнутой дугой так, что проснулся, а. А как будто бы это был сон, только вот синяк на лбу был, а теперь, наверное, прошел.

– Ну-ка, дай посмотрю, – дама протянула лапу сквозь прутья забора. – Точно, это был ты.

– Тебя там не было, ты не можешь знать.

– Это естественно, но лбу видно, что ты говоришь правду. Но не всю. И знаешь почему?

– Почему?

– Ты и есть хозяин кобылы, а в стойло поставил своего слугу.

– И как ты только всё угадываешь? Ты не колдунья, а то – если не знаешь – их жгут на костре.

– На костре?

– Или в срубе.

– Ну-у, если бы меня поймали и захотели сжечь в срубе, как Алену Арзамасскую, ты бы спас меня?

– Позволь тебя спросить, как бы я мог тебя спасти, если там будет, как всегда, народу видимо – не видимо. Впрочем, да, конечно.

– Тогда сейчас пойду, принесу тебе мой первый и последний рубль – ибо целого рубля у меня еще никогда не было, тем более серебром.

Она принесла рубль серебром, попросила поклясться, что:

– Больше никогда не поставишь в Щит – Стояло своего слугу.

– Дак, естественно! Он сам – если ты не знала – напросился.

– Почему?

– Хочет в следующий раз тоже иметь средство передвижения, а не бежать за мной, как собака за хвост.

– Дай, грит, потом мне хоть осла.

Веришь?

– Да. И знаешь почему?

– Почему?

– Всем почему-то хочется жить лучше.

– Ну, я пойду?

– Да, конечно. И кстати: ты зачем приходил-то?

Парень остановился.

– Подожди, дай подумаю, – он потер лоб, боли в котором уже не чувствовал, но память только это и чувствовала. По крайне мере, периодически.

– А! Дак у меня письмо барышне.

– Какой еще барышне? – удивилась Алена – если она себя так уже назвала. А нет, так дело не за горами, еще назовет как-нибудь.

Наталья Кирилловна как раз вышла на крыльцо. Хотела зевнуть мечтательно, но передумала, увидел парня, эдакого деревенского оглоеда, но назвавшее – скорее всего – ее:

– Барышней.

– Иди сюда, мил человек, – решительно махнула она рукой, как крылом ласточка.

– Те чё?

– Кому, мне? – Василий оглянулся. – Дак, вот шел к вам, а меня по неопытности напоили и обобрали.

– Не наоборот?

– Вы правы, совсем наоборот, – сказал Василий, и добавил: – Хотя не исключено, что я вспоминал в обратном направлении.

– Ты философ?

– Не думаю.

– Ты ученый?

– Скорее всего, нет.

– Тогда говори прямо, зачем пришел?

– Дак это, письмо потерял, отсюда и начались все мои приключения.

– Что за письмо? Жалованье дворянства?

– Точно! Почти что. Это было письмо к Дуне Тонкопряхе, где-то тоже здесь живущей с тем, чтобы переправили меня резидентом на явку к вам.

– А ты не молод ишшо, чтобы по бабам-то шляться?

– Нет, у меня всё в порядке.

– Ладно, проверим, этой ночью ты будешь парить в бане Елену нашу прекрасную, и аш до третьего дня.

– Включительно?

– Вот ду ю сей?

– Я грю: до или пока и третий день, а даже ночь не завершатся полностью?

– Нет, не полностью.

– Почему? Я бы мог.

– Ты не должен всё знать сразу, – ответила царица.

И только на пятый день Василий освободил своего Ивана из Стойла с отверстиями для лап и башки, хотя сам думал, что это только четвертый день.

– Не верю глазам своим, и не верю ушам своим, – сказал Иван, и попробовал отжаться от земли хотя бы несколько раз. Но не смог сделать и одного отжимания. – У меня нет сил, Василий, – сказал он, – честно, как будто тебя не было тыщу дней и столько же полюс одна ночей.

– Прости, Иван, что я задержался на один день.

– Я согласен взять золотом, – ответил Иван.

– Бери сам, я не в состоянии применить ум мой для этого дела.

– Почему? Мы ехали сюда, чтобы набрать исходный капитал именно этим делом. Что случалось?

– Что? Именно это и случилось: этих дел оказалось два.

– И?

– И первое Это лишило меня не только сил физических, но и что самое удивительное, материальных.

– Как это? – спросил Иван.

– Как? Чтобы играть в железку нужно думать, а у меня ума уже не осталось.

– Куда он делся, если мы рассчитывали жить здесь долго и, может быть, даже счастливо?

– Ошибся в расчете. Думал Это Дело не может выпотрошить из Хомо Сапиенса больше половины иво собственного ума – оказалось:

– Сбылось.

– Что сбылось? – не понял Иван.

– Сбылась мечта идиота: он понял, что настолько умен, что другие не могут даже насытиться.

– Да? Ты, наконец, понял, чем отличается неправда о будущем от реального настоящего?

– Да! Практически достукался.

– Всё не так, как ты об этом догадывался раньше?

– Естественно.

– Хуже?

– Да ты что! Лучше, и намного. Кардинально, практически, отличается от вымысла, который распространен в деревне.

– У нас в деревне тоже некоторые: коз практически трахают.

– Сказки, я бы знал, ибо козами называют тех просто-напросто, кто превышает свои полномочия.

– Я считаю, и тех и других.

– Думаю, мил человек, Иван, ты принял за козу ту русскую студентку Роттердамского университета, которая у нас отдыхала от умственных трудов этого Амстердама, и каждый день водила экскурсии в своё родовое гнездо – в котором все, кроме нее вымерли.

– Да, слышь ты, хотела найти способ возрождения жизни там, где ее уже нет.

– Она просто думала, что жизнь ушла, да, но, скорее всего:

– Недалече.

– И надо найти возможность ее вернуть восвояси, так сказать.

– Как ее звали?

– А я помню? Кажется, я к ней не ходил, ибо никогда не хожу по приглашению, а чтобы только была возможность:

– Настоять на своём.

– Вчера – Сегодня так и было? – спросил Иван.

– Дак, почти.

– Что это значит, Почти?

– Они просили, но я пошел все равно по своей воле.

– Как не доенный козел.

– Практически. Ибо действительно, от одного их вида можно сделать маленький отряд мушкетеров.

– Вот из ит, мушкетеров?

– Говорили уважительно, что я похож на одного из мушкетеров Людовика Тринадцатого.

– На кого?

– Их было много?

– Ты сам сказал, что несколько.

– Да?

– Да.

– Ты думаешь, что и ты там был?

– Дак, естественно.

– Хорошо, я приму тебя в отряд мушкетеров, если выиграешь в железку.

– Как всякий порядошный чек, я бы лучше сыграл в покер.

– Ты умеешь?

– Естественно.

– Не знал.

– А если бы знал?

– Никогда бы с тобой не играл на деньги. Вот держи рубль, на который я тебя выкупил у местных стражников, больше похожих на бандитов.

– Да? Они не взяли денег?

– Не взяли. И знаешь почему?

– Ты обещал отдать сегодня полтора рубля.

– Так-то бы, да, но больше: рупь восемьдесят.

– Надо было договариваться на рубль семьдесят.

– Чем это лучше?

– Семнадцать – счастливое число.

– Оно такое же счастливое, как несчастное. Ну, хорошо, тебе скажу:

– Я договорился на 1 и семь, но десять копеек взял, как проценты.

– Зачем?

– На счастье.

– В принципе, я не такой большой шулер, чтобы всегда выигрывать.

– Почему?

– И знаешь почему? За систематический выигрыш бьют.

– Сказки, просто ты недостаточно хорошо играешь.

– Да?

– Да.

– Думай, как хочешь, но с условием: теперь мы будем делить все деньги на двоих.

– С какой стати?

– Ибо, как сказано: я тоже мушкетер.

– Я тебя еще не принял.

– Да?

– Да.

– Я думал это об бога.

– Мушкетеры от бога?!

– А ты как думал?

– Так, в общем-то и думал, но не сразу догадался.

Начали играть в железку, и Иван проиграл.

– Ты почему проиграл? – удивился Василий.

– Не знаю, что-то заклинило.

И действительно, последний раз можно было взять почти всё за один удар, но Иван выпустил монету из лап, и она ударилась о стенку, что было запрещено правилами. Точнее, это неудачное падение засчитывалось за реальный выпад. Как сказал бы настоящий гвардеец кардинала, а уж мушкетер:

– Тем более.

– Он нечаянно ее выронил! – попытался выручить друга – слугу Василий Мелехов.

– Тем более, – ответил Степан, который здесь не только обедал, и не только для того был, чтобы наслаждаться игрой в Железку для поддержания личного бюджета:

– Обычно он всегда обедал на выигранные здесь деньги, – но прибыл сегодня по спецзаданию Дуни Тонкопряхи, чтобы он набрал ей:

– Мало кому известных людей.

– Зачем? – удивился Степан, – у тебя есть – будет целый Семеновский полк головорезов.

Медиум:

– Скажи, скажи, что тебе нужно, и ты это получишь.

– Хорошо, мы переиграем, – сказал Степан, – но при этом повысим ставу в три раза.

– Нам нечем будет отдать в случае чего, – сказал Василий.

– Расплатитесь работой.

– Надолго?

– Может статься на всю оставшуюся жизнь.

– Это долго, – сказал Василий.

– Эх, мил человек, если бы!

– Да, я его поддерживаю, – сказал Иван, кивнув на Степана, – жизнь коротка.

Степан высыпал лично из своего кармана три рубля мелочью, но серебром. Собрался народ.

– Откуда столько денег? – думали некоторые, с опаской оглядываясь:

– Боялись, что начнется драка.

– Давай.

– Что, я не понял? – спросил Иван, глядя как завороженный на рассыпанные по земле деньги. Их было так много, что разбегались глаза.

– Я разрешаю тебе начать без жребия, – сказал Степан.

– Это отличная идея, – сказал Василий, и добавил: – Начинай, Иван смело.

Иван ударил, и очень удивился, что среди двух десятков монет, смог растянуть свои пальцы только до одной.

– Так бывает? – спросил он, оглянувшись на Василия. Ударил Степан и собрал все деньги, кроме одной.

– Не достанет, – сказал кто-то из зрителей. Но Степан достал. Он растянул пальцы так, что его лапа полностью легла на грунт, как линейка Мастера Строителя, в защите от треугольника Джубеллы. Или кто у них есть еще там:

– Джубелло, Джубеллум, Джубелла.

– Разве можно разрезать перепонку между пальцами? – спросил неожиданно кто-то.

Все оглянулись.

– Кто это сказал? – Народ безмолвствовал.

– Я разрезал? – Степан разогнулся.

– А нет? Покажи руку! – произнес тот же голос.

Василию показалось это был парень, которого он где-то видел. Но так далеко, как будто в тридевятом царстве. Когда? Где бы это могло быть.

Степан показал, рука действительно была разрезана чуть ли не до середины ладони.

– Я случайно разрезал руку, косой, когда приезжал в свою деревню на Петров День.

– Не на Троицу, ты не запутался, парень? – спросил тот же голос из толпы.

– Да нет, кажется, – сам почему-то испугался Степан, что ошибся.

– Покажи руку! – крикнули несколько человек.

– Пажалста! – Степан закатал рукав.

– Закатай еще до подмышки, – развеселились некоторые.

– Авось и там у тя обрезано, – влез еще один.

Но проверил тот могучий парень, который первым крикнул про перепонку между большим и указательным пальцами.

– Заросла?

– Дак естественно! – ответил этот проверяющий парень.

– У него лапа на шрам стала больше, – сказал Василий.

Но Иван предложил не спорить:

– Бесполезно.

И да, мы таперь поступаем в иво рабство?

– Небось, небось, – залепетал Степан, обрадованный тем, что счастливо отделался – толпа могла и не понять приращение ширины ладони с помощью шрама, могли не только отнять деньги, и более того:

– Вообще все деньги, что были с собой – а это еще три рубля – но и более того, вызвать на единоборство, а у него сегодня болела лапа, пусть и не передняя – задняя, но все равно мешала бы очень.

Но, как говорится, рано обрадовался. Всё тот же прилипчиво-логичный парень предложил отдать деньги:

– Взад тем, у кого они раньше были.

– Да? – спокойно спросил Степан.

– Да-а! – рявкнул парень так, что многие посчитали за лучшее его поддержать, и тоже заорали:

– Деньги на бочку!

– Господа, друзья, черти полосатые, – затараторил Степан, – мы не на шхуне под Весёлым Роджером стоим, а на достаточно устойчивой московской земле. Желаете, я один на один с любым готов сразиться хоть на шпагах, хоть просто так: вот этими руками в порошок сотру и с утра, как положено во всем цивилизованном мире, буду чистить зубы.

– Так давай, в чем же дело, – просто сказал парень, до этого логически обосновывающий все свои претензии к недостаточно честной игре Степана.

– С тобой?! – Степан хлопнул себя лапами по ляжкам и даже присел, как будто от удовольствия. Он хотел добавить, что с такой, как у этого парня рожей:

– Лучше трахаться, а не наоборот, драться, – но решил, что не только некоторые, но и вообще, многие могут обидеться. Ибо парень уже пользовался заслуженной симпатией публики, как будто был артистом из соседней Слободки.

Кинули, как обычно жребий на чем лучше драться:

– На колах, на шпагах или просто так вручную.

И выпало на шпагах.

– Что за новая мода пошла, – даже разочаровались спервоначалу некоторые, – ибо:

– Заколоть человека недолго, а драться можно – пусть и не как в Англии по полутора суток – но час или два – запросто.

У парня, к удивлению, не только многих, но и вообще:

– Всех, – нашлась где-то между складок одежд шпага, но учебная – эспадрон.

– Заколоть можно, – сказал Василий, а Иван добавил:

– Разрезать напополам никогда.

Они сделали несколько выпадов, и шпага у Степана вырвалась из рук. Он так и сказал со смехом ответившей толпе:

– Лапа-то выросла из-за шрама, а шпага осталась прежней, никак не сменю на более толстую. Если никто не против, я сменю правую на левую.

– Да, конечно, – ответил парень, но чуть позже.

– А сейчас? – улыбнулся Степан.

– Сейчас я тебя пока что убью, – и он так со свистом резанул над головой присевшего за своей шпагой Степана, что несмотря на то, что эспадрон этого парня не обладал лезвием, а мог только колоть – часть некоторых волос, или наоборот:

– Некоторая часть его волос взмыла над головой, как стайка испуганных случайным прохожим воробьев.

Толпа ахнула. А Степен, как было отмечено зрителями:

– Даже не позеленел.

Степан – тем не менее – перехватил шпагу в левую руку, и хотел пропустить ее через тело оппонента, пока тот, повернувшись – нет, не задом, а:

– Боком разглагольствовал с благодарной его концерту публикой местного масштаба. – И успел не только пригнуться, но и вообще: упал на спину.

– Так быстро! – удивились многие, а Иван даже констатировал:

– Я бы так быстро даже на поле не успел сесть при неожиданном поносе.

Василий добавил:

– Я бы тоже, в том смысле, что не смог бы поймать очередного любовника моей любимой девушки.

– Ты хоть кого-нибудь поймал?

– Нет.

– Может быть, их никогда и не было?

– Зачем мне их нарочно придумывать? – удивился Василий.

– Чтобы имело смысл.

– Какой?

– Быть первым.

– Я и так всегда первый, – сказал Василий, и предложил незнакомцу, назвавшемуся – хотя никто всё равно не понял, что сие должно значить – Робин Гудом, и взявшему в плен Степана, сбив его с ног прямо из партера, ударив по задним лапам:

– Испробовать и его.

– Зачем? – не понял парень.

– Дак, естественно зачем, хочу пусть не как все, но по крайней мере, как некоторые записаться под твой Веселый Роджер.

– Я говорил про Весёлый Роджер?

– Не думаю, что я обладаю своей способность к колдовству и тем более, к его предвидению.

Но парень действительно вынул бумагу – думали будет новомодное развлечение:

– Курить придется, – но он предложил записываться в Веселый Роджер с:

– Достаточным для каждого приличного человека жалованьем: три рубля в каждое полнолуние.

Глава 8

Многие заволновались, что не успеют занять очередь на это достойное мероприятие, и как обычно раздрались кто только с кем мог.

Парень в это время попросил кабатчика вынести ему стол и две больших бадьи:

– С тем, чтобы хотя в одну из них человек мог влезть полностью.

Один ушлый парень, а был это именно Василий ляпнул:

– Дак, не изволите ли прямо сейчас выдать деньги?

– С какой стати? – спросил этот мужик в шляпе, и даже положил гусиной перо не как обычно за ухо, а прямо в чернильницу.

– Сёдня полнолуние.

– Откуда знаешь?

– Видел намедни луну.

– Она была полная?

– Нет ишшо, но двигалась в этом правильном направлении.

– И ты уверен, что сегодня полнолуние?

– Однозначно.

– Также однозначно отвечу тебе, умный человек: деньги, – он поднял указательный палец вверх, – только со следующего полнолуния. – Логично, – ответил Василий, но, – он тоже поднял вверх указательный палец, – аванс должен быть обязательно сейчас.

– Ладно, тем, кто сможет назвать своё фамилиё вместе с отчеством и продержаться пять минут под водой – выдам деньги.

– Вы не уточнили, сколько, – встрял в это дело и Иван.

– По рублю. – И не успели ребята высказать свои возражения, что так не делается, вы обещали намного больше, как он добавил: – Хорошо, по полтора, но только серебром.

– А вы хотели дать золотом?! – ахнули многие, а высказался только один Степан. – Дак…

Но было уже поздно, как сказал незнакомец:

– Слово не Веселый Роджер – потонет, никто не подаст руку помощи. Завсегдатаи кабака и его стенки для игры в Железку полезли в бочку, но были приведены к порядку этим, которого после того, как он показал мешок – правда небольшой, с кошелек мадам Софьи – родной сестры Петра Первого, правда, рожденной не от Нарышкиных, а только от Милославских, – стали называть, как это всегда и принято: без затей, а так, по его же собственным словам:

– Весёлый Роджер.

Все были согласны, так как никто не боялся плавать по Москве-реке, где не было бурь, что и констатировал Степан, первым прошедший испытание водой, продержавшись под широкой доской, которой его накрыли две с половиной минуты, засчитанные ему за пять:

– Так вы, мин херц, считали очен-но медленно, – заступился за Степана хозяин заведения, в надежде, что и его как-нибудь пропрут на корабль – лодку, мэй би, как говорят некоторые, которых называют:

– Незнаю, – имеется в виду американцев, а не австралийцев, которых, собственно и назвали Незнаю только потому, что подумали:

– И здесь опять первые американцы, которые только и знают, что ничего не знают:

– Здесь и тонуть негде.

И этого парня тоже, скорее всего, приняли за Незнаю, которые любят деньги, и особенно в чистом золоте, поэтому не очень удивились, когда он расстегнул рубаху в цветном исполнении, и взглянул на часы, золотые часы, висевшие, скорее всего, тоже на золотой цепочке, и констатировал:

– Зачет, где-то пять с половиной – шесть минут точно.

Степан тут же хотел отказаться от дальнейших предисловий:

– Рожденный на суше – не может жить в воде, – сказал он.

– Ты вырос не на суше, а на берегу.

Многие думали, что на берегу уже есть трехэтажная вышка, с которой их обещались кидать вниз, прямо в воду, которой хорошо, если налито тут достаточно, чтобы потонуть, но нельзя разбиться, достав носом до дна.

– Кто прыгнет с третьей вышки – тот может претендовать на звание боцмана, – сказал Роджер.

Залезли многие, но конечно не все, хотя и поняли:

– Получать придется в три-четыре раза больше обычного матроса.

– Если боюсь высоты, но согласен быть артиллеристом – мне сколько вы будете платить?

– Чего больше, я не понял? – ответил этот неизвестно чей резидент.

– Я имею в виду пока что только деньги, – сказал Иван.

– Что еще ты мог вообразить? – спросил Роджер.

– Звание.

– Какое звание?

– Обер-лейтенанта.

– Ты немец?

– Нет, но слышал: уже есть и русские лейтенанты.

– Как, ты говоришь, тебя звать?

– Иван.

– Мил человек, Иван, чтобы быть лейтенантом надо знать звезды, ибо в море кроме них больше нет друзей у матроса.

– Так я знаю, где находится Полярная Звезда.

– Уверен? А если уверен, при случае проверю.

Думали, никто не прыгнет с третьей вышки, но как только сам Незнаю показал пример, прыгнув с нее прямо вниз головой, так полезли почти все, но прыгнул сегодня только один Степан, но и то только ногами вперед и предварительно помолившись на коленях. И стал первым кандидатом, как было констатировано:

– А бомбардиры, али в боцмана, а также есть надежда стать прапорщиком.

Когда Степан поздней ночью рассказал Софье о её надменной затее, то получил радикальный ответ:

– Ай доунт ноу.

– Что-с?

– Я ничего не знаю об этом инциденте.

– Не может быть! – очень удивился Степан, – ибо возникает закономерный вопрос: кто это, если не ты организовала?

– Так Петруха, наверно, – ответила Софья, – ему делать-то, чай нечего, вот и мучается дурью.

– Почему?

– А каки у нас матросы, если не токмо плавать, но ходить умеют только напившись допьяна.

– Да?

– Да. Хотя, как ты правильно говоришь, возникает неразрешимое противоречие. И кстати: он разговаривал на чистом русском языке?

– Абсолютно, даже с матом, правда, не часто.

– Не часто это наоборот подозрительно.

– Да?

– Да.

– Я тоже так думаю.

– Вообще, я думаю, – сказала Софья в голом виде, практически, наливая два бокала вина, которое привез Петруха из Амстердама всем своим друзьям и родственникам, иногда даже простым знакомцам, как-то:

– Какому-то хрену Меньшикову.

– Действительно, – сказал Степан, – если это ваш денщик, или еще хуже: адъютант, то и таскайте его всегда за собой, чё иво в Москве-то оставлять, как соглядатая – наблюдателя. А?

– Бэ.

– В каком смысле? – удивился Степан.

– Я говорю, надо было свово чека ставить в денщики к Петрухе.

– Да?

– Однозначно.

– Я в то время думал о своем – твоем Семеновском полке, а это чисто административная полицейская работа. Я, – я повторил Степан, – ей не обучен.

– Найди себе напарника, который будет отвечать за эту контрабанду. Есть такой?

– Так не знаю.

– Вот этот Незнаю, которого ты вчерась встретил в кабаке.

– Рядом.

– Да, рядом, у игорной стенки в железку.

– Не думаю.

– Почему?

– И знаешь почему? Он нас облапошит. Ушлый, я тебе скажу, парень!

– В карман к нему руку не засунешь?

– Однозначно, я даже за пазуху не смог к нему залезть, чтобы спереть драгоценные золотые часы.

– Наследство?

– Да, бабушкино, наверное, цены необыкновенной.

– Зря не украл.

– Не мог, говорю тебе, царица.

– Наедине ты мог бы обращаться ко мне, как-то иначе.

– Как? Сафьяновые сапожки?

– Чё ты плетешь-то! Какие еще на хрен, сафьяновые сапожки, зови просто…

– Подожди, подожди, я догадаюсь сам! – Степан встал, прошлепал босыми ногами к столу, накрытому как на свадьбу практически, выпил немного, налил и Софье, и подал с заветным словом:

– Пир-рат-рица.

Она была рада, что окаянный, а догадался!

Решено было, что Степан будет и полком командовать, и в Веселом Роджере прислуживать, чтобы понять, наконец:

– Что, собственно, происходит?

Александр доложил Петру, что:

– Немного недоволен его недоверием.

– Что не взял тебя с собой в Роттердам? – спросил Петр, пока что безуспешно пытаясь выточить на станке куклу, чтобы закрепить ее на носу первого русско-амстердамского 58-ми пушечного трехмачтовика.

– Зачем ты ее опять точишь, мин херц, как будто хочешь наделать целый женский батальон? Или думаешь, столько кораблей у нас будет?

– Рожа ее мне почему-то не нравится, – ответил Петр. – Нет в ней ужаса, как перед богом войны. И да:

– Так чем ты недоволен?

– Я, между прочим, прыгал в воду еще в детстве.

– С какой высоты?

– А ты думал, что с небольшой? Поэтому не пригласил меня на испытания?

– Я не проводил никаких водных испытаний, – ответил Петр.

– Не понимаю смысла делать для меня инкогнито, – ответил Алекс.

Но в конце концов они оба выяснили, что не проводилось никаких водных процедур для отбора команды под знамена Веселого Роджера.

– Что же это тогда получается? – спросил, наконец, Петр, усевшись верхом на табурет, сделанный своими собственными руками. Кто-то ишшо, что ли здесь правит, кроме меня?

– Да, это вопрос.

– Два, может быть, даже три вопроса, здраво рассудил Петр, – это может быть Софья, моя Евдоха, а также, Анна Монс, если оказалась, несмотря на твои предупреждения, шпионкой Карла Двенадцатого.

– Нам надо создать свой спецназ, – сказал наконец Петр, когда выточил еще три куклы.

– Так-то бы да, – ответил Алекс, но кто будет им командовать?

– Да, ты прав, мы с тобой всегда заняты зарубежными командировками.

– Тогда кто? Кстати, прошлый раз ты меня не взял, мин херц.

– Не возьму и в этот раз, дорогой мой.

– А! понял, понял. Тогда, мэй би, сыграем.

– Во что, в дурака?

– Только в покер, ибо я должен хоть когда-то иму научиться.

– Зачем, милый друг?

– Дак, в Амстердаме, чай тока в покер и играют, ха-ха.

– Ты спутал, милый мой, в Роттердам, а также и в Амстердам, поеду я, а не ты!

– Разумеется, но в рамках операции Инкогнито, или как вы ее назвали сами:

– Незнаю, – поедете вы, но как будто я.

– Ага-а, – Петр потер переносицу, – не помню только, когда я успел назвать это мероприятие словом, которого не знаю.

– Значит, это мне только показалось. Будем назвать ее просто Инкогнито.

– С чего начнем?

– Будем репетировать подпись. Ты умеешь как я подписываться?

– Нет.

– Ну, ничего, научишься, зато я уже умею, как ты.

– Покажи.

– Вот смотри рубль, на нем чья подпись?

Петр вгляделся.

– Не моя, – ответил он.

– Чья же еще тогда? – удивился Александр.

– Ромодановского.

– Больше никаких Ром – Рюриков.

– Это кто сказал?

– Дак, ты и сказал.

Петр опять потер лоб.

– Как бы нам не запутаться, – сказал он.

– Вер-р-на! – рявкнул Александр. – Поэтому мы и будем всегда – по крайней мере очень часто – находиться в разных местах. Подпиши свое согласие.

– Что это? – удивился Петр.

– Кровь.

– Чья?

– Моя.

Петр добавил своей, и они выпили эту смесь, разбавив ее для обеззараживая самогоном.

– Вкусно? – спросил Алекс.

– Очень вкусно, – ответил Петр.

– Ты говоришь, как чукча, отведав загнанного оленя.

– Я чукча?

– Да.

– Да я тя сейчас вот этой саблей зарублю, как поросенка.

– Давай, – и Ал тоже вынул шпагу, – я уже умею фехтовать.

– Как кто?

– Как черный крылатый дракон кесаря – хересаря Федьки Ромы.

– Ты хочешь иметь такой же герб? – спросил Петр, и тут же сам ответил: – Это невозможно.

– Почему?

– И знаешь почему? Такой же нельзя, лучше не придумаешь, а хуже нет смысла.

– Хорошо, я подумаю, ибо мой герб – это твой герб.

– Черный дракон на красном поле?

– Какое поле – это не важно, лишь бы он умел летать.

– Верно замечено, главное, чтобы был с крыльями.

– И с двумя головами.

– Разумеется. А с другой стороны: что это значит?

– Все будут думать, что ты там, а я-то, как только нам известно, буду здесь.

– Вот если бы кто умел писать здесь, поэты какие-нибудь, они бы может и могли поверить, что такие вещи возможны в нашем лесу, а нам это недоступно.

Петр спросил, есть ли еще какие-нибудь новости.

– В этом мире? – ответил Алекс.

– Что-с? Впрочем, да, есть одна или две.

– Что это значит, одна или две? Новостей может или одна, или две. Неужели бывает так, как ты поведал?

Вот сам посуди, проповедали про Федьку Шакала, что де он не может разобраться, где секс, а где уже насилие.

– Серьезно?

– Да, в кабаке рассказывал сам, что трахал свою Матрену – очередную девку со скотного двора, и визжала она от радости, прямо на месте.

– Не отходя от подоконника?

– Ты знаешь?

– Просто слышал, что Федька Шак любил трахать всех сзади и особливо, чтобы руками и головой они лежали на подоконнике.

– Да? Я вот так, в прямом эфире, этого никогда не слышал. Значит, правду говорят, что он видит их когда трахает не в богато убранной даже простынями постели с балда-хином, а на плахе.

– Да, я тоже думаю, что для Некоторых в этом различии нет большой разницы.

– Вот теперь сам думай, – сказал Алекс, есть в следующем случае новое, или это тоже хорошо забытое старорежимное самодовольство.

И он рассказал, что на Москве – Реке появился Дельфийский Оракул, и все высокие приказные чины к нему ходят, чтобы засвидетельствовать.

– Что засвидетельствовать, своё почтение? – не очень удивился Петр.

– Если бы, мин херц, но они ей верят.

– Как богу, что ли? – ахнул и Петр.

– Не знаю, но говорят, что больше. В том смысле, – добавил Александр, – что бога мало кто понимает, а ее почти все.

– Эта дама отвечает на все вопросы? – спросил Петр.

– Только на один.

– Вот так, значит, и имеет такую популярность? И да: они спрашивают:

– Правда ли это?

– Да? Но только в одном случае.

– А именно?

– Она проверяет пароль сообщений.

Сам Петр по совету Шереметьева, как военного почти от рождения решил придумать хоть что-то, что выделяло бы его, как возможного будущего царя, и через Федьку Рому был принят закон о:

– Необходимости шифровать все государственные сообщения.

И произошло то, что должно было произойти: все начали придумывать шифровки, понятные только им, а еще точнее:

– Появились мастера по подделке тугаментов, которые и стали называть Паролем, или секретным сообщением. – Вот так, что даже понять пояснительную записку уже:

– Думать надо!

– Да, – сказал Петр, мне был дан очень правильный совет в ответ на вопрос: чтобы такого придумать нового, чтобы начали всерьез думать:

– А уж не действительно ли это наш новый будущий царь – ампир-атор?

– Да, ты, мин херц, заставил людей думать, и более того, до такой степени, что они сами – без пифии на острове – не способны отличить правду от лжи. И чтобы ты больше не удивлялся, поясню, что именно она делает.

– А именно?

– Она, как я уже заранее резюмировал, взвешивает послание.

– Но зачем?!

– Грит:

– Правда и ложь весят по-разному.

– Узас-с! Неужели это правда?

– Вот, мин херц, все и задают этот же самый вопрос.

– Ей?

– Нет, себе, и идут проверять.

– Что, проверять, тайну иё магии?

– Именно, именно, друг мой. Неужели и вы поверили в правду этого, кажется, нарочно придуманного взвешивания?

– Нет, только наполовину.

– Дак и все тоже так: только наполовину, почему и прутся даже в очередях к ней на остров.

– Так ты к чему всё это рассказал мне.

– А ты сам как думаешь?

– Занял мне очередь уже на этот амстердамский секс – прием?

– Ты думаешь, она из Амстердама?

– В том смысле, что когда-то и Амстердам вместе с Роттердамом в придачу были для нас другой галактикой.

– Тогда откуда? – не понял Алекс.

– Думаю-ю, да, думаю, даже уверен, что эта дельфийская пифия есть не кто иная, как самая почти простая дура деревенская.

– Почему?

– И знаешь почему? До такой хренопасии может додуматься только человек, стремящийся, да, но стремящийся увильнуть в обратную сторону. Она тянет нас в прошлое, в доисторическое прошлое.

– Ты хочешь, чтобы я нашел чека, так сказать, отборного киллера, который бы успокоил ея навеки.

– Так-то бы да, но сначала надо выяснить, каки у нее помощники.

– И отдать потом всех скопом, – Алекс показал охгромными лапами ком снега, а может быть, и грязи, – отправить в Сибирь.

– Почему в Сибирь, – слегка возразил Петр, – намного лучше отправить их всех в Неизвестность-ть-ь!

– Да, сэр, – оговорился Алекс, сам не зная еще что на что, – но это опять надо искать, где, собственно, эта Неизвестность находится?

– Хорошо, придется плодить ученых, – согласился Петр. – Но где их взять?

– Запишем человек десять наугад, а там видно будет.

– Лучше двенадцать, али даже тринадцать, чтобы как в Библии: всё было по-честному.

– Но где их взять, ума не приложу?

– Говорят, в нашем Суздальско-Владимирском лесу развелось полно разбойников. Объявим на них охоту. Да и сами съездим наудачу.

– Почему именно из разбойников ты хочешь сделать ученых, сэр, – второй раз оговорился Алекс.

– Во-первых, они уже учёные – раз решились идти не только против Государства Российского, но и вообще против всех, и во-вторых, перед судом, а тем более плахой – не отвертятся!

– Логично, более того, очень, очень умно сказано, я бы никогда до такого почти дельфийского мнения не дошел, а если бы и дошел, то и только к глубокой старости.

– До старости еще дожить надо.

– Вот я и говорю, что лучше дожить до старости дураком, чем быть учёным.

– Да?

– Да, сэр, так считают не только некоторые, не только многие, но так думаешь и ты сам, верно?

– Дак, естественно. Ибо какой смысл переться против природы? Умнее нее все равно не станешь. Тем не менее, не только дураков хватает, чтобы быть учеными, но мы найдем и тех, кто вынужден будет смириться со своей участью.

– Да, мы сделаем им предложение, от которого они, разумеется, захотят отказаться, но не смогут.

Ну, и значится, так как очередь на остров к колдунье – пифии оказалась свободной только в будущем, и хорошо, что не вообще в будущем, а только в будущем месяце, то и решили, во-первых, поехать за настоящими учеными в Суздаль Владимирский.

– Честно, – сказал один князь, когда они приблизились к сплошному валу леса, – его здесь больше, чем земли.

– Вот ду ю сей? – спросил его Петр хотя и по-нерусски, но всё равно с Амстердамским акцентом.

– Их бин князь Василий Голицын.

– Будем знакомы, – вяло ответил Петр, понимая, что воспитанный русский хомо сапиенс никогда не полезет первым со своей плешивой оценкой не только леса, но и вообще любых внешних обстоятельств. И добавил: – Поймайте мне, пожалуйста, лису.

– Так-то бы, да, но я, к сожалению, не знаю, вот из ит лиса?

– Странно, – пробурчал Алекс.

– Как вы думаете, князь, – обратился к Голицыну Петр, – абармоты уже знают о нашем приближении?

– Думаю, знают.

– Откуда?

– У него есть шпионы в их армии, – сказал Федор Ромодановский.

– Тогда, может быть, он и сам шпион этих разбойников? – спросил Петр, пристально посмотрев на Голицына.

– Может быть, его арестовать? – спросил кто-то.

– Нет, – ответил Петр, – наоборот, я назначаю его Президентом Академии Наук, первыми учеными академиками которой будут пойманные сегодня разбойники.

– Зачем?! – прошептал Александр.

– У нас пушки есть? – спросил атаман. Многие – если бы захотели – могли узнать в мужественных и приятных взору чертах его лица, сейчас скрытого зелеными дубовым ветками, Веселого Роджера, только недавно выводившего свой парусник на многоводные просторы Москвы-реки и её Яузы.

Неужели это один и тот же человек? – мог бы спросить тот, кто так подумал.

Но никто не спросил, потому что никто именно так не подумал.

Василий Голицын, посланный Петром на разведку с небольшим отрядом в пять человек, и со словами:

– Если вас поймают и сожгут на костре, то будет лучше.

А Меньшиков добавил:

– Если вас будет меньше.

– И действительно, – сказал Борис Шереметьев, – в случае чего сдадитесь.

А Голицын возьми да ляпни:

– Я так и сделаю.

– Ничего страшного, если и сделаешь, – сказал неожиданно Петр, – в случае чего у нас будут свои люди в их армии.

– Заодно подберешь там наиболее подходящих людей для будущей академии наших художеств в области кораблестроения особливо. – И добавил:

– А также высшей математики относительно звезд.

А также и вообще ее теории во взаимодействии с физикой Ньютона.

Едва Василий и с ним еще пять архаровцев вошли в лес, как очень удивились:

– Здесь очень страшно, – сказал один. Это был Василий быстроногий, как он сам давно решил называть себя, но только сейчас, войдя в этот лес, решил объявить всенародно, так что Василий Голицын вынужден был ободрить его:

– Слышь ты, олух царя небесного, у меня пистоль, побежишь, пристрелю, не задумываясь об ответственности перед твоей покровительницей.

– А точнее, – ответил Василий Мелехов, – просто из ревности.

– Здесь не место для интимных признаний, – сказал Василий Голицын.

– Скорее всего, – ответил Мелехов, – мы о разных принцессах подумали.

– Если мы выйдем отсюда живыми, ты у меня за всё ответишь, ибо точно знаю: тебя, сукина сына, видел намедни еще в прошлом месяце, прыгающим в окно прямо со второго этажа.

– Это было не то окно, о котором вы думаете. А, впрочем, какой это был сад, яблоневый или из груш?

– Вишневый, вишневый, – глухо проворчал Голицын, заметив, хотя и поздно уже, шевеление веток. Ибо слышал звон, но так и не успел понять, где он.

Сразу десять человек – не меньше – спрыгнули на них сверху, и в полумраке леса сверкнули натуральной радугой наконечники их стрел, уже вложенные в натянутые луки.

– Илиада натюрлих, – только и мяукнул Вася Голицын, – ибо вышли они неожиданно для рассуждающих о мире, и совсем забывших о войне. – Но я не сдамся! – почти неожиданно для самого себя рявкнул удалой любовник царицы Софьи из клана Милославских, и вынув шпагу – встал в позицию.

Тут выступил вперед здоровый парнина. В нем была заметна женственность и природная благородная осанка. Впрочем, как это ни странно, осанка разбойника с очень большой дороги.

– Опустите луки, уберите стрелы, – сказал он, – я лично проверю, как учат стольников, окольничих и других бояр военному ремеслу.

Они ударились несколько раз лезвиями, и предводитель разбойников провел Васе тот же самый зарубежно-амстердамско-нидерландский прием, но в неизвестном еще местному цивилизованному миру исполнении.

Он не стал колоть из-за спины, а просто переложил шпагу из правой руки в левую, и ударил – о ужас, если бы кто видел из любивших Василия цариц и царевен и других будущих принцесс – по жопе.

Да так сильно, что пусть и не взвизгнул, как рассказывали завистники, но точно: чуть не заплакал от боли, не поняв еще толком, что этот удар является к тому же обидным.

И в-третьих, что Василий решил оспаривать до конца жизни: он выронил шпагу.

Все засмеялись.

Но шпагу раньше противника успел подхватить другой Василий – Мелехов, он ударил по шпаге противника, и предложил продолжить, как он выразился:

– Эту ахинею. – Но тут ему показалось, что этот человек знаком ему, и это небольшое замешательство тут же решило исход и этого поединка: клинок незнакомого знакомца тронул его горло даже до крови.

– Вы не теряете времени, – сказал Василий Мелехов, и сам отдал шпагу ручкой вперед.

Во время ужина у костра Голицын всё пытался сказать, что:

– Вы от нас ничего не добьетесь, и знаете почему?

– Да, мы ничего не скажем, – поддержал его Василий.

– Конечно, – высказался и атаман. – Вы сами всё расскажете. Останавливать придется.

– Никогда! – рявкнул Голицын. Он обнял руками голову, ибо странно:

– Никак не удавалось вспомнить, зачем они сюда пришли?

– Проводите его первым в опочивальню Пифии, – сказал рослый Незнакомец.

И Василий не мог думать ни о чем другом, как только:

– Это один и тот же человек? – но не мог даже додуматься в это время: кого с кем сравнивает. Ясно, что Веселого Роджера, но с кем его можно сравнить, вот в чем закономерный вопрос?

– Василий, ты с детства мечтал стать кем? – спросила Пифия.

– Мы где, на необитаемом острове?

– Увы, но твоих вопросов здесь никто не поймет.

– Как я тогда смогу что-то узнать, если не буду спрашивать? – удивился Василий.

– По вопросам своим узнаешь себя.

– По вопросам?! – очень удивился Василий.

– Прости, прости, я спутала, по ответам, конечно.

– Пифия, которая путается в вопросах и ответах, – усмехнулся он, – это мне нравится. – Он поднялся и хотел двинуться к ней, поближе, но сделав один только шаг провалился в бездну.

Голицын запомнил только одно:

– Пифия показала ему вещь, с одной стороны которой была Невидимая Точка.

– Так, что это была за точка? – спрашивали его ребята, с которым Василий ходил на это дело, и с ними же вышел.

Хорошо, что Петра уже не было на месте с его охотничьим войском, а то бы неизвестно, что и отвечать пришлось.

– Верно, – ответил второй Василий, Мелехов, – никто не поверил бы, что мы там были.

– Я и сейчас не верю, – сказал один из пятерки десантников, которых всего было шесть, если не считать самого князя, который резюмировал:

– Будем надеяться, что Петр забыл, что посылал нас в лес на этой охоте.

– Действительно, – сказал еще один из группировки, – если не дождался – значит разуверился.

И не могли они даже предположить, что Петр ждал у этого Владимирско – Суздальского леса месяц. Сказал, как сделал:

– Месяц не уйду, чтобы знать точно: так и не вышли.

– Зачем? – спросил Ромодановский.

– Чтобы перед собой не было стыдно: хотел создать Российскую Академию Наук, но не ждать же, действительно, больше месяца даров этих научных.

Но целый месяц проводили возле этого леса учения.

– В лес бы войти? – сказал вопросительно Шереметьев.

– Нет смысла, – ответил вместо царя Александр Меньшиков.

– Почему?

– С деревьями придется сражаться, а они, как говорится, вместе с листьями всегда в большинстве.

Пришлось помолчать.

– Очень опасно, – разрядил обстановку Петр. А здесь мы будем считать, что перед нами Троя, и хоть когда-нибудь, а взять ее придется.

И таким образом два полка, сначала Преображенский, а потом вызвали и Семеновский строили укрепления напротив леса. Но скоро опомнились, и вторые полмесяца бились друг с другом, да так сильно, что Степан, например, вернулся домой к Дуне Тонкопряхе, с перевязанной башкой.

Так и было ему сказано:

– Ты голову-то, мил херц, хгде потерял? – спросила Евдокия.

– Дак, на месте, слава богу.

– Это, – она потрогала нахлобученные на его голову тряпки, – башка.

– Да не беспокойся ты так, ибо связь осталась прежняя не только иё с руками и ногами, но и с остальными членами.

– Да?

– Да.

– Тады присаживайся.

– Раньше ты говорила: марш в кровать.

– Да?

– Ты тоже, что ли была на войне, если никак понять ничего не можешь с первого раза?

Таким образом, все приличные люди, которые оставались в Москве, боялись – печалились только об одном:

– Как бы ни проговориться на балу – тем более в дыму курева, хрен знает из чего сделанного табака, что все всё уже знают о поражении Петра под Суздалем. Хотя и не проиграл вроде ничего, а всё не то, ибо.

Ибо никаких – как из Амстердама – подарков не припер вовсе. А ждали, как всегда не на щите, а:

– Под щитом, с караваном отбитых у архаровцев соболей, лис и других белок.

– Опять проигрался в пух и прах, – как донес благородному стрелецкому народу Федька Шик с нового помоста, где покоился большой топор на не больно кому нужной плахе.

– Как?! – очень удивилась одна практически никому не известная барышня. – Неужели никому не привез подарков?

– Более того, – поднял вверх руку с помоста Федор, – теперь сами будем добывать себе пропитание, как на войне.

– Вы это серьезно? – спросила девушка, в которую переоделась сама Софья, считавшаяся почти что в монастыре.

– Не поверите, но мы теперь можем ловить в лесу не только зайцев и лис, но и…

– Но и? – улыбнулась молодая леди. – Рабов? – добавила она, не снимая с лица улыбки.

– Да, но только с присказкой, – добавил парень: – Не меньше двух.

– Одного себе, а другого придется отдать боярину?

– Этого еще не хватало, ибо если еще и боярину платить такую же дань, то себе никогда ничего не останется.

– Значит, только царю? – спросила дама.

– Да, надо ему зачем-то.

– Зачем, не узнал?

– Дак узнал, естественно: Питер будет строить.

– Но это вряд ли, не дадут амстердамцы заодно с роттердамцами.

– Шведы, что ли? Дак вот все пойманные разбойники – что не наша половина – и будут с ими воевать до полной победы, чтобы уж лечь там в болотах – так навсегда.

Федор Шак забыл, что перед ним Софья, и потащил ее за помост к забору. А она подумала, что прикинулся дураком-то, и ну быть его по горбатой спине, в том смысле, что:

– Сошлю тя звонарем на колокольню Ивана Дурака.

Но устоять не смогла, несмотря на то, что был шанс:

– Из-за деревьев всё равно будут подглядывать. – Все равно – значит, будут, даже если никого нет. Ибо:

– Свято место пусто не бывает:

– Есть зрелище – будут обязательно и зрители, – как говорил Вилли Шекспи. Ибо хотя это две вещи несовместные, но и находятся они: