Ночью Рыжику привиделось что-то на редкость неприятное. Она проснулась в неописуемом ужасе и долго лежала с закрытыми глазами, потихоньку приходя в себя. Плотные шторы были задернуты, за ними, скорее всего, нерешительно наступало утро, но комнату все еще заполняла холодная, густая жижа темноты, месиво из непонятных страхов только что ускользнувшего в небытие кошмара.
Уже в первые минуты она не могла восстановить в памяти, что вызвало у нее такой испуг. Словно разум предусмотрительно опустил непроницаемую завесу, гулкий железный лист, о который билась память, пытаясь умчаться за сном вдогонку. Странное чувство… Впрочем, как следует поразмыслить над своими ощущениями ей не дала сестренка. Протирая глаза, Даша приплелась на кухню в стареньких джинсах и не менее древней домашней майке и плюхнулась на длинную скамеечку возле стола, явно рассчитывая получить порцию завтрака. Посему самокопания пришлось отложить.
Готовкой Рыжик не увлекалась. Нельзя сказать, что ей не нравилось это занятие. Просто никогда почему-то не хватало времени, чтобы научиться стряпать особые, фирменные блюда. Паштет из индейки, мясо в горшочке по-швейцарски, пирог с брусникой или еще какие-нибудь столь же экзотические кушанья. Но здоровый аппетит сестренки не требовал, по счастью, кулинарных изысков. Гренки с колбасой под слоем расплавленного сыра ее вполне устроили.
– Так что, как насчет водохранилища? – с набитым ртом спросила Даша, пока Рыжик колдовала над чайником, ожидая, когда в нем закипит вода. – Эй, у тебя опять отсутствующий взгляд! Рыжик, ау! Ты меня вообще-то слышишь? Я о водохранилище говорю. Пойдем туда сегодня? Ты, я надеюсь, не против?
В результате через полчаса с лишним они дружно топали по виляющей туда-сюда тропинке через поле. Можно было отправиться на машине, в объезд, но Даша считала, что это неспортивно. Погода не то чтобы окончательно наладилась, но бледное полуобморочное солнышко то и дело выглядывало в прорехи серой облачной рогожки и, на несколько минут явив миру равнодушное белое свечение, снова скрывалось подальше от любопытных глаз, чтобы никто не видел, как ему плохо.
До водохранилища, а проще говоря – большой запруды на реке, путь был неблизкий, как Рыжик и предупреждала, причем большей частью – по бесконечным полям, поэтому, может быть, и к лучшему, что светило не собиралось припекать головы двум дачницам.
Всю дорогу Рыжик думала о своем сне – даже теперь, днем, ей было как-то нехорошо при мысли об этом непонятном, тревожном видении, словно она не сумела разгадать какое-то недоброе предзнаменование.
А еще она машинально размышляла, оставляла ли вчера свет в подвале. Вопрос был риторическим, поскольку она точно помнила, что нет. Кажется, выключатель даже не сработал – может, перегорело что-то. Но перед уходом она спустилась в гараж – и увидела, что пыльная лампочка в кладовке горит из последних сил, слабо подмаргивая.
– Полтергейст, полтергейст однозначно, – прокомментировала спустившаяся следом любопытная Даша, выслушав отчет о загадочном происшествии.
– Я понимаю, после твоих любимых ужастиков это единственно возможная версия. Что ты там смотришь? «Сонную лощину»? – вздохнула Рыжик в ответ и, следуя призыву государства экономить электричество, вырубила выключатель – как выяснилось, вполне исправный.
Впрочем, день был такой, что зажечь свет хотелось не только в доме, но и на улице: все краски вдруг потускнели и поблекли, даже в зелень листвы, казалось, кто-то тайком подмешал серый оттенок. «Будет дождь», – обреченно решила Рыжик и поделилась этой радостной новостью с Дашей.
Но сестренку подобные предположения не смутили. Ее жажда странствий была намного сильнее любых опасений. Завидев издали бурую гладь воды, Дашенька бодро предложила пройтись по берегу. Хотя бы во-он до тех деревьев. Рыжик прикинула расстояние – далековато! И наверняка надо будет пробираться по узенькой тропинке через заросли крапивы и сорной травы, а потом идти вдоль кромки мрачного леса… Причем в полном одиночестве: вряд ли в такую погоду на берегу собрались толпы отдыхающих. Оглядывая пустынные окрестности, Рыжик гадала: стоит ли двум особам женского пола пускаться в такое долгое и небезопасное паломничество? И пришла к выводу, что не стоит. «Хорошо все-таки за город ездить компанией!» – уныло подумала она. Но компании не было. Разве что… Старшая сестра с мужем? Они могли бы приехать! У Нади в июне отпуск, Рыжик точно помнила, а Влад временно нигде не работает – иногда случайные деньги перепадают, вот и все, так что оба свободны. Почему бы им не пожить здесь? Нужно только позвонить. Надя обрадуется. «Как же я раньше не подумала!» – вертелось в голове. А Даша тем временем продолжала уговоры:
– Ну пойдем, прогуляемся! Все равно загорать сейчас не будем, так чего на месте сидеть?
Рыжик посмотрела на небо, затянутое серой марлей облаков, и пустила в ход наиболее весомый аргумент:
– Мы даже зонтики не взяли…
– Я взяла! – обиженно возразила Даша, в доказательство похлопывая ладошкой по рюкзачку. – Я же знаю: сама не вспомнишь, так некоторым и в голову не придет позаботиться о самых элементарных вещах… Да и вообще, чуть дальше, чуть ближе под ливень попадем – какая разница?
Рыжик благоразумно промолчала, признавая Дашину правоту. Но спровоцировать ее на путешествие в дальние дали все равно не удалось. Она тоже иногда умела быть упрямой.
В результате обе дачницы примостились на относительно чистом бревнышке возле воды, и Даша принялась бросать камешки в прибрежную ряску. Они категорически не желали скакать на поверхности, а сразу уходили на дно, где в буром мраке клубились упитанные водоросли. Купаться здесь в будущем явно не стоило, даже когда потеплеет.
Собственно говоря, пляж – то есть поляна с относительно пологим спуском к воде – располагался чуть правее. Но сейчас трава была еще сырой, земля – холодной, а уж вода – тем более, поэтому никто не пришел туда сегодня.
В ожидании ненастья затих ветер, словно собираясь с силами. Настороженно замерли травы. А усталые небеса по-прежнему размышляли: устроить ли грозу прямо сейчас или можно подождать еще немного? Если можно, то почему не подождать? Лень как-то разбрасываться молниями попусту…
Однажды, вспоминая первые свидания с Артемом, Рыжик поняла, что все они, без исключения, проходили именно в такую непонятную погоду: не дождь, не солнце, депрессивные серые тучи и мертвое спокойствие в воздухе.
Но поначалу Рыжик не обращала внимания на метеорологические закономерности. И не догадывалась, что эти встречи были свиданиями.
Он приехал к ней в институт, когда она сдавала предпоследний экзамен летней сессии, совершенно жуткий – историю древнего мира. Еще в день знакомства Артем предложил «посотрудничать», написать для него пьесу – что-то вроде философского триллера, как он выразился. Но Рыжик не сомневалась, что Артем обо всем забудет. Что он сказал это «просто так». Как можно, прочитав один-единственный рассказ, быть уверенным, что она справится?
Если бы Рыжик заранее знала, что Артем каким-то образом выяснит ее расписание и она удостоится чести вновь лицезреть его персону, то всю ночь, пытаясь урывками, между приступами дремоты, читать про греко-персидские войны, тряслась бы не в ожидании экзаменационного допроса, а от мучительных предчувствий того, что будет после, снова и снова прокручивая в уме еще не состоявшийся разговор. Когда она вышла из аудитории с неразборчивыми буковками «отл» в зачетке и увидела Артема возле вахты, сердце не то что забилось быстрее – зашлось в конвульсии.
– Я сейчас, – сказала она. – Только куртку заберу.
Однокурсница Рыжика узнала его и тайком спросила, с удивлением и завистью в голосе:
– Ты что, с ним встречаешься?!
Рыжик честно выпалила: «Нет!» Ей и в голову не приходило, что Артема интересует не столько ее литературный талант, сколько она сама.
– Ну, понятно, – успокоено сказала однокурсница. Хотя что – понятно? Понятно, что он, такой известный, такой необыкновенный, разумеется, не станет встречаться с ней? Что это в принципе невозможно?
Рыжик пожалела, что не соврала.
Они шли по Тверскому бульвару, и Рыжик едва доставала до плеча своему спутнику. Смотрела себе под ноги и по сторонам – посмотреть Артему прямо в глаза казалось невыносимой, невыполнимой задачей. Она старалась идти в такт его шагам и дышать ровно и спокойно, чтобы не выдать волнения.
Интересно, у него были какие-то дела в институте? Или он пришел только из-за нее?
Рыжик не могла бы точно сказать, приятно ей внимание Артема или нет. И в то же время она боялась сделать или сказать что-то не так, не понравиться ему.
Он сказал: «Странно, что ты написала этот рассказ». Она спросила: почему? Он усмехнулся:
– Слишком черный юмор для такого юного неиспорченного существа. – Рыжик хотела обидеться на то, что ее обозвали «существом», но не стала. Нашелся другой повод, потому что Артем добавил: – Хотя… Знаешь, ты такая… нежная, что ли, нежная-белоснежная. Но кто знает, что у тебя на уме? У британцев когда-то была легенда о белых леди, которые приносят несчастья.
«Вот уж приятная тема для разговора! – про себя возмутилась Рыжик. – Какая ему разница, что у меня на уме, и какое мне дело до каких-то британских леди!» Но, пожалуй, она почему-то немного испугалась. А у Артема было довольное выражение лица, как будто он и добивался страха пополам с возмущением, а Рыжик порадовала его своей предсказуемостью. И от этого Рыжик испугалась еще больше: он же играет с ней, дразнит, но зачем?
Потом они сидели в маленьком ресторанчике. Днем здесь никого не было – только еще одна парочка притаилась в углу. Девушка хихикала, парень намеревался ее поцеловать, и она не особенно сопротивлялась. Рыжик страшно им завидовала. Она вдруг попыталась представить, что Артем – ее… бойфренд. Или нет, это как-то несолидно звучит, в роли бойфренда она могла бы вообразить своего ровесника, а ведь Артем намного старше ее. Лучше – муж. И все однокурсники сегодня перешептывались у нее за спиной, но никто ни о чем не спрашивал: все знали, что они с Артемом женаты. Эта картинка была такой отчетливой, что Рыжик тревожно посмотрела на Артема, по-глупому опасаясь, не сумеет ли он каким-то образом прочитать ее мысли. Вот было бы забавно.
Артем курил, не спросив разрешения, хотя она и не была против. В перерывах между обсуждением будущей пьесы он продолжал смущать собеседницу странными похвалами, как ей казалось, на грани издевки. Рыжик лепетала что-то в ответ – надо было с ним кокетничать или отшучиваться, что ли, но она не знала как! – и в конце концов Артем, расплатившись по счету, заявил:
– Ты такая неискушенная, просто удивительно. Вот уж не думал, что мне встретится кто-нибудь вроде тебя. До смерти надоели девицы, которые с умным видом рассуждают о Фуко и Лакане – набиты доверху чужими знаниями, а ничего своего создать не могут. А у тебя даже страх, который ты описываешь, свой, не придуманный – я сразу почувствовал.
«То есть он хочет сказать, что я деревенская дурочка, только в форме комплимента?» – смущенно и расстроено подумала Рыжик. Она, к стыду своему, не знала, кто такой Лакан, а имя Фуко почему-то ассоциировалось с маятником. Последняя фраза ее тем более не утешила.
Потом ей казалось порой, что Артем нарочно говорит такие вещи и наблюдает за ее реакцией…
А дома – то есть не дома, конечно, а в общежитской комнатке – она опять едва не расплакалась. Он НИКОГДА не будет ей принадлежать, это же ясно.
Поток воспоминаний, последовательный и неспешный, с этого момента почему-то превратился в цепочку не связанных между собой кадров. Они мчались все быстрее и быстрее (Артем сидит на поваленном дереве и смотрит на нее со снисходительной улыбкой… Артем отчитывает кого-то в театре… Артем… Артем…). Но очередная картинка вдруг полыхнула в памяти слишком яркой, болезненной вспышкой:
Собственное отражение в зеркале – еще бледнее, чем всегда, и черный цвет – совсем не к лицу…
Рыжик с силой зажмурилась и стиснула кулаки, так что ногти впились в кожу. Не думать, не думать, забыть! И вообще, это было намного позже!
– А мы купаться будем? В смысле – не сейчас, а вообще, – услышала она голос Даши. И заставила себя произнести:
– Ну, если потеплеет…
Открыла глаза. Небо цвета нищенской ветоши. В неаккуратной прорехе между тучами – то, что осталось от солнца: подтаявший кусочек ванильного мороженого. Все, успокоились. Взяли себя в руки. Мы ведь взрослые люди.
Пульс постепенно возвращался к норме.
– А ты говорила: никого нет! – вскричала вдруг Даша. Рыжик вздрогнула и обернулась в ту сторону, куда ткнула рукой сестренка.
Она ожидала увидеть компанию каких-нибудь странных и не слишком приятных граждан, но разглядела вдалеке только одну фигурку. Кто-то шел по тропинке со стороны «во-он тех деревьев», куда Рыжик не дала себя заманить. При ближайшем рассмотрении этот кто-то оказался девицей-красавицей, причем хорошо знакомой Рыжику. Почти соседкой. Ее коттедж скрывался среди яблонь на одной из улочек дачного поселка.
Звали девицу-красавицу Вика. Она помахала рукой издали. Как-то странно было видеть ее в одиночестве: она смотрелась бы более правильно, более естественно в обществе очередного поклонника, ценителя ее блондинистой красоты. Или Вика не привозит сюда своих ухажеров?
Рыжик знала про нее не так уж много.
Некоторое время назад у них были хорошие, почти приятельские отношения, хотя сначала Рыжику казалось, что светская львица Виктория смотрит на нее свысока. Сейчас все вернулось на круги своя: кратковременная дружба прекратила свое существование. Рыжик считала, что так даже лучше. Не хотелось лишний раз сталкиваться с братом Вики и даже вспоминать о нем… «Вот и не вспоминай!» – пришлось одернуть себя.
Может быть, Вика просто прошла бы мимо, только поздоровалась – и все, но Рыжик встала и сделала несколько шагов ей навстречу. И тут же спохватилась: ох, напрасно! Я ведь не хочу с ней говорить!
Но было поздно. Вика приближалась с отрепетированной голливудской улыбочкой. Даже за городом, где все обычно расслабляются и перестают следить за безупречностью внешнего вида, она явно ухаживала за собой с особой тщательностью. Обтягивающий топик под короткой курточкой, облегающие джинсики, умелый макияж… В общем, картинка. Модель с обложки. Она выглядела так, будто отдыхает после очередного сеанса фотосъемки на природе, и за ней, неотразимой звездой модных журналов, вот-вот приедет личный шофер на серебристом «мерседесе». Рыжик позабавилась, представляя, как «мерседес» пробирается к водохранилищу по вездесущим ухабам и колдобинам местных проселочных дорог и бедный шофер проклинает все на свете, а в особенности «неотразимую звезду».
– Ну, здравствуй, что-то давно тебя не видела. – Вика смотрела пристально, точно пыталась определить, насколько Рыжик успела измениться с момента последней встречи. Рыжик подумала: «Возможно, она тоже не слишком рада беседовать со мной. Что ей сказал обо мне Денис? Только бы она не завела разговора о нем!»
Вика и не собиралась. Спросила без особого интереса:
– Не пыталась искупаться? Нет? Я вот хотела, но холодно – кошмар… – и, покачивая пляжной сумкой, с некоторым любопытством поглядела на Дашу, которая осталась сидеть на бревнышке. – А это кто с тобой?
– Сестра.
– Даша я, – буркнул ребенок.
– А я-то думала, у твоей сестры…. ммм… возраст немножко другой… Я от кого-то слышала, что она старше тебя и уже замужем давно!
– Это Надя.
– И теперь все три сестры – в Москве? Родители, наверное, тоже к вам перебрались?
– Нет, они не хотят уезжать, – коротко ответила Рыжик.
– Ясно, – так же исчерпывающе кивнула Вика.
Они действительно не хотели уезжать. Передали ей Дашу с рук на руки: «В Москве климат мягче… Ей с астмой лучше у тебя…» – но сами ни за что не хотели покидать обжитое место, маленькую квартирку с недавно переклеенными обоями и слегка облупившимся потолком.
Рыжику не хотелось развивать эту тему. В разговоре с Викой, по крайней мере. Наверное, это было всего лишь ее больное воображение, но Рыжику казалось, что в тоне Виктории всегда проскальзывали этакие пренебрежительные нотки: мол, добралась до столицы провинциалка, быстренько окрутила москвича… все с ней ясно!
Может быть, она слышала эти колючие интонации слишком часто, и теперь автоматически искала их везде. Что ж, в этом большая заслуга прежде всего Карины Аркадьевны. Наверное, у нее были другие планы насчет женитьбы сына. Она ведь намекала однажды, что Артем встречался с другой девушкой – и эта особа подходила ему намного больше.
Теперь, спустя девять лет, Карина Аркадьевна, хоть и держалась с невесткой по-прежнему холодно, кое-как смирилась с ее существованием и – немаловажная деталь – с тем, что Рыжик живет в огромной квартире Артема, ездит на его машине и что ей принадлежит полдома под Москвой. А ведь она покупала этот дом вместе с сыном, вовсе не рассчитывая, что однажды там поселится какая-то рыжеволосая девица непонятно откуда. Сейчас Карина Аркадьевна была настроена по отношению к ней более или менее миролюбиво. И даже пару раз серьезно помогла.
На несколько мгновений повисло неловкое для Рыжика молчание, а затем Виктория изобразила на лице еще одну вежливую улыбку – и тут же ее погасила:
– Ладно, не буду больше вам мешать. Пойду. Надеюсь, гроза меня в поле не застигнет. Ну, пока!
Не успела Рыжик сказать: «Пока!» – в ответ, а Вика уже повернулась к ней спиной и шагала прочь.
– И незачем было говорить, что никого вокруг нет, – с упреком в голосе повторила Дарья. Она все еще рассчитывала на прогулку по берегу.
– Пока что мы только одного человека встретили. Маловато как-то! – парировала Рыжик, хотя спорить с Дашей у нее не было ни малейшего желания.
– Почему одного? Вон еще…
– Дашенька, ну зачем тыкать пальцем… – Рыжик снова обернулась. На них с Дашей и вслед удаляющейся Вике смотрел какой-то парень в джинсах и зеленой ветровке. Он сидел на корточках у самой воды – и откуда только взялся?
– Пойдем отсюда, – твердо сказала Рыжик.
Этот пристальный взгляд почему-то ее встревожил.
Рыжик осторожно ступила на полусгнившие доски, чувствуя, как они податливо оседают в грязь.
– Не нравится мне все это, – с сомнением пробормотала она, не оглядываясь на Дашу и аккуратно делая еще один шажок. – Нет чтобы идти, как все нормальные люди. Надо было тащить меня по лесу… – с этими словами Рыжик совершила последний рывок и очутилась на другой стороне заболоченного ручья. Даша безбоязненно последовала за ней по мосткам и уже через несколько секунд очутилась рядом:
– Ну, и ничего страшного! И незачем было ахать и причитать!
Вместо того чтобы вернуться прежней дорогой, Дарья, скептически посмотрев на темнеющее небо, предложила хотя бы частично срезать путь и пройти лесом:
– Вот застигнет нас дождик посреди поля, а зонтик на двоих только один!
Ее совет звучал вполне разумно. Тем более что при марш-броске через лес не надо было делать большой крюк, и Рыжик надеялась выйти к дачному поселку почти напрямик. Теперь она уже начала потихоньку сомневаться в том, что они вообще сегодня куда-нибудь выйдут, и посмеивалась про себя, повторяя давний каламбур Дашеньки: «Есть братья по разуму, а есть сестры по глупости». Экстремальное ориентирование на местности в сыром лесу ничем не лучше прогулки по обрывистому, заросшему берегу. Другое дело, что всяким подозрительным личностям, которых опасалась Рыжик, в такой чаще делать нечего, только сумасшедшие девушки могут бродить здесь перед грозой, а у воды часто веселились пьяные компании, даже в такую отвратительную погоду.
Конечно, если бы они с Дашей выбрали тропинку в полях, а не блуждание по лесным дебрям, пришлось бы навязываться в попутчики Вике. Тоже не очень удачная идея.
Рыжика с некоторым опозданием посетила тревожная мысль: может быть, вместе с Викой приехал и Денис? Рыжик не видела его уже месяца три. И ей совсем не понравилась идея, что они могут случайно столкнуться в поселке. Она как-то не подумала об этом, когда собиралась сюда. Или все-таки подумала? Неважно. Пусть даже она увидит Дениса. Что с того? «Привет» – «привет» – и разбежались.
Эта встреча наверняка будет неприятной, но короткой.
– Вот сейчас мы пройдем вдоль болотца, а потом по ельнику, там близко, – с наигранной уверенностью сообщила Даша, не оборачиваясь: то ли начала узнавать места, то ли решила успокоить и себя, и сестру.
Они уже минут двадцать шли по березняку. А может быть, и не двадцать. Рыжику всегда казалось, что время здесь движется какими-то странными скачками. Пять минут похожи на полчаса, полчаса оказываются часом. Проходит день – и словно не было его. Прав был Артем, утверждая, что эти места – особенные.
Он впервые привез ее сюда в августе. Говорил: жаль, что не весна, но ты еще увидишь. В мае все белым-бело от яблоневого цвета, весь поселок – точно белый остров, мини-Авалон, а вокруг него – темное кольцо леса, вечная тьма первозданного хаоса. «Сказка, в общем! – заверил ее Артем и добавил: – Только страшная немножко. Тебе, я думаю, понравится».
Странно – так получилось, что она ни разу не была за городом весной. Какая-нибудь причина всегда мешала ей приехать и полюбоваться подмосковным Авалоном. Видимо, мистический белый остров был недоступным для глаз простых смертных. Только Артем мог бы, наверное, провести ее туда, но – не довелось.
Цепочка мыслей привела Рыжика к неожиданному воспоминанию: предутренний сон был как-то связан с Артемом.
Но что же в этом страшного? Почему она так испугалась?
Тут Даша издала торжествующий вопль:
– А!!! Я же говорила!!! Вот поляна, в смысле болото! А там ельник! Мы уже почти пришли! Давай побыстрее!
Она заметно оживилась и вернула себе прежний командирский тон.
А Рыжик с опаской посмотрела по сторонам. Ей почему-то казалось, что здесь нельзя разговаривать так громко. Это был нехороший лес. Именно поэтому он так нравился Артему. Даже солнечный день жаркими лучами не мог выжечь сумрак, притаившийся среди ветвей и корявых, узловатых корней. И над болотом полупрозрачной русалочьей вуалью всегда стелилась дымка – низко над сплетением трав… Артем сказал с пафосом, по-наполеоновски простирая руку к туману над зеленой топью: «Там притаилось что-то злое!»
Он искал поэтические кошмары даже там, где их не было. Даша, например, явно ничего «нехорошего» не замечала. Лес как лес.
Но Рыжик научилась смотреть его глазами, видеть то, что видит он… «К сожалению», – иногда добавляла она про себя.
Они вышли из леса прямо перед домом. Даша шла впереди, она уже топала через дорогу, к калитке, гордая тем, что все-таки нашла дорогу. А Рыжик напоследок оглянулась: в сумраке хмурого ельника ей почудилась тень движения. Но ничего не было – ничего и никого, и она постаралась убедить себя, что это всего лишь нервы.
Сколько она ни старалась вчера, приводя дом в порядок, он все равно остался каким-то враждебным. «Я думаю о нем как о живом существе!» – поймала себя Рыжик, но почему-то эта мысль не вызвала улыбки.
Полтергейст продолжил свою деятельность в подвале. Ему понравился фокус со светом: лампочка снова горела. «Нет, это что-то с выключателем!» – решила Рыжик и все-таки пробормотала вслух:
– Как-то нехорошо, что мы с тобой здесь совершенно одни.
– Не преувеличивай, – отмахнулась Даша, – есть же хоть кто-то на соседних дачах.
Рыжик не разделяла ее оптимизма:
– Вот уж не уверена. А если даже есть, думаешь, кто-то прибежит к нам на помощь, если что-то случится? Скорее, народ запрется на все замки и сделает вид, будто ничего не видел и не слышал.
– А эта девушка, которая на водохранилище была, не одна живет? – опять перебила Даша. – Гуляет-то она сама по себе! И ничего! А мы чем хуже? Кстати, я ее раньше видела. Она твоя приятельница?
– Почти.
Их когда-то познакомил Артем. Он ведь купил здесь участок еще до того, как они встретились, поэтому кое-кого в поселке уже знал, и Вику в том числе. Правда, представил он их друг другу неохотно. Похоже, Вика ему не особенно нравилась. Рыжику показались смутно знакомыми и ее лицо, и некоторая манерность речей, но ей так и не удалось вспомнить, где они с Викой могли видеться раньше.
Интересно, общался ли Артем когда-нибудь с ее братом?
Тут Рыжик спохватилась, что Даше удалось отвлечь ее от основной темы, и вернулась к исходной точке разговора, чтобы подкинуть идею, ради которой и затевалась эта беседа:
– А как ты смотришь на то, чтобы позвать Надю? С Владом?
Даша состроила недовольную рожицу, хотя возражать не стала. Ей почему-то не нравился супруг самой старшей сестры, которая еще раньше Рыжика уехала в Москву и там скоропостижно вышла замуж.
Первое впечатление Рыжика тоже было не самым благоприятным. Влад показался ей необщительным и мрачным человеком. Каким-то настороженным.
Но поводов для безудержного веселья, надо признать, у него тогда было немного.
Рыжик только-только устроилась в общежитии и решила, что пора навестить Надю, а заодно посмотреть на ее мужа. Она позвонила сестре, подсчитала свои финансовые возможности и купила к чаю вафельный тортик.
Путь был долгим и унылым. Сначала метро – длинные перегоны, пустынные станции, схема линий, похожая на раскрашенного паука, и собственное отражение в черном стекле. Потом – серый день, такой же, как и до спуска под землю, автобусная остановка, урна с накиданными вокруг бумажками и окурками, шоссе, эстакада, грязные автомобили…
Надя с мужем ютились в однокомнатной съемной квартире на окраине города, где все дома похожи друг на друга. Лифт почему-то не останавливался на их этаже, а из окон открывался вид на живописный пустырь, местами превращенный в свалку.
Надя поила Рыжика чаем, когда вернулся усталый Влад. Он работал где-то на стройке. Рыжик не любопытствовала – Надя сама разболтала, что на самом деле он сценарист, но никто его, такого талантливого, не ценит, и вообще ему ужасно не везет в жизни. Но ничего, все как-нибудь наладится.
(«А я его знаю, – сказал Артем. Это случилось уже через полтора года. – Только он ни одного сценария так и не сочинил». Карина Аркадьевна как-то раз читала отрывки из его недописанных опусов. Говорила: мол, очень концептуально. Мог бы стать серьезным писателем – не то что сценаристом. «Но „мог бы“ – не считается», – жестко подытожил Артем. Он терпеть не мог неудачников.)
Надя вывалила в кастрюльку с кипящей водой пакетик слипшихся пельменей, не переставая о чем-то рассказывать. Влад слушал ее, улыбаясь. Рыжик допивала остывший чай. На какое-то время она отвлеклась, наблюдая, как за окном, далеко внизу, подхваченный ветром черный пластиковый пакет парит над землей, похожий на электрического ската в толще воды. Поняв, что теряет нить разговора, Рыжик снова посмотрела на Влада… И поймала его скучный взгляд. Там плескалась тоска: буль-буль. Влад тут же отвернулся, но Рыжик была уверена, что в этот момент он подумал: «И зачем она пришла? Почему бы не оставить нас в покое?»
Почти год она старалась приезжать к Наде как можно реже.
«Наверное, я была слишком впечатлительной… Была? Ты и сейчас такая. Дурочка, в общем. Навоображала себе невесть чего», – усмехнулась Рыжик про себя.
А Влад оказался не таким уж букой, когда они все-таки познакомились поближе. И ничего не значил этот взгляд. А если бы и значил… Ну да ладно, дело прошлое.
В общем, вопрос с приглашением был решен, осталась только одна проблема – дозвониться до Нади. А это было не так-то просто. У Рыжика почему-то никогда не ловился сигнал на ее половине дома, хотя вот у Карины Аркадьевны таких трудностей никогда не возникало. Как будто жилище Артема было отгорожено от мира во всех отношениях. Он сам никогда и никому не звонил отсюда. Ему нравилось, что здесь они отрезаны от обычной городской жизни.
Или, что тоже вероятно, все дело было в стареньком телефоне – даже не просто стареньком, а древнем, кнопочном. Но он еще работал, так что Рыжик не видела смысла в том, чтобы обзаводиться новым. Только для того, чтобы сделать один звонок за лето? Ну, максимум два. Так ведь ради них можно и прогуляться, чтобы поймать сигнал. А сюда уж точно никто звонить не будет. Некому. Разве что Наде может что-то понадобиться.
Или вдруг Денис… Но зачем ему звонить? Она так долго его игнорировала, что можно было и догадаться: ничего не выйдет. Она обещала себе, что не будет с ним общаться. Твердо обещала. Нельзя.
Рыжик вышла за ворота, прошагала по улице, нарочно вздымая ботинками фонтанчики пыли – в каком-то непонятном раздражении. Кругом царила все та же сонная тишина полного запустения – под сизым, недобрым небом. Кажется, все-таки намечалась гроза.
– Алло?
– Надя… привет.
– Валечка, что случилось? У тебя такой странный голос!
Надя единственная из всей семьи называла ее по имени. Рыжику казалось, что «Валентиной» могла бы зваться какая-нибудь взрослая тетенька с солидными формами и химической завивкой… «Хотя, – каждый раз поправляла она себя, – я ведь тоже уже взрослая, а формы и завивка могут еще появиться».
– У тебя тоже странный голос. Просто связь плохая, искажает его до неузнаваемости. Я на даче.
– Да, сразу чувствуется, что ты где-то далеко-далеко! Как будто вообще из-за границы звонишь.
Рыжик все думала, как объяснить свое приглашение: «Не могу же я признаться, что мне страшно? Хотя почему нет, это вполне естественно: девушка и ребенок одни на даче…»
В итоге она сказала только:
– Слушай… А ты не хочешь приехать тут пожить? Можно вместе с Владом.
Все оказалось просто. Вечно она придумывала себе сложности.
«Как здорово, что я их позвала! Завтра они приедут, и все будет хорошо!» – твердила себе Рыжик почти в эйфории, не замечая, что примерно такими же словами успокаивала себя еще вчера. Все будет хорошо… Все будет хорошо… Надо лишь повторять это почаще, тогда и правда все как-нибудь наладится.
Тем временем небеса приобрели темно-сиреневый оттенок, а над лесом он и вовсе сгустился до фиолетового. Вершины елей казались вырезанными из черного картона. На горизонте, за дачными крышами и старыми яблонями, малиновым светом вспыхнула зарница. Рыжик ускорила шаги – мимо заборов, мимо крепеньких приземистых яблонь, тянущих над оградами ветви с неспелыми зелеными яблоками. Мимо, мимо. Какой-то чрезмерно шустрый сучок сцапал было ее за волосы, но не сумел удержать. Вроде недалеко ушла, пока они с Надей говорили, а сразу не добежишь, если хлынет дождь…
Рыжик уже подходила к дому, когда кто-то окликнул ее:
– Валентина?
Возле соседней калитки стояла женщина необъятных форм, одетая в какие-то балахонистые одежды и с растрепанной прической – она носила пучок, но несколько прядей выбились из него и свисали сосульками блекло-русого цвета, лезли в глаза.
И эта гражданка определенно делала Рыжику какие-то знаки пухлой рукой.
– Валечка! – зашелестела она таинственным шепотом. – Я не хотела вас расстраивать, но должна сказать кое-что… Обязательно… Пойдемте со мной, пойдемте! – Она ободряюще улыбнулась – зубы у нее были маленькие и желтые – и, не оглядываясь, зашагала по тропинке к дому, оставив калитку открытой.
Только у крыльца она обернулась и, увидев, что Рыжик в нерешительности медлит возле ограды, снова поманила рукой и даже вернулась на несколько шагов в ожидании. Рыжик, как закоренелый пессимист, уже прокручивала в уме, что за претензии могут быть к ней у соседки. Особенно Рыжику не понравилась фраза: «Я не хотела вас расстраивать». Но соседка ждала на крыльце, и не зайти было как-то неудобно.
«Господи, как же ее зовут? – лихорадочно вспоминала Рыжик, следом за хозяйкой пересекая полутемную прихожую и спотыкаясь о разбросанную безо всякой системы обувь. – Какое-то странное имя… Совершенно ей не подходит… Ангелина… Ангелина Львовна?»
Они очутились на кухне. Рыжик несмело огляделась. Здесь, как и в прихожей, царил плохо скрытый беспорядок. Весь стол был усеян крошками, плита давно нуждалась в капитальной отмывке пятен от убежавшего кофе, супа и прочих не поддающихся идентификации продуктов питания. Тусклая лампочка едва справлялась со своими обязанностями по рассеиванию тьмы, из-за этого обои казались тускло-серыми, а лицо Ангелины Львовны приобрело странный землистый оттенок. Рыжик подумала, что при таком освещении сама, наверное, выглядит не лучше, а хозяйка тем временем, только-только водрузив все свои килограммы на колченогую табуретку, вдруг спохватилась:
– Давайте, может быть, чаю? А печенья хотите? У меня овсяное. А еще есть варенье. То есть это, скорее, джем. Будете?
– Вы мне хотели что-то сказать?.. – начала Рыжик, дождавшись паузы.
– Да вы садитесь! – снова защебетала радушная хозяйка тонким голоском, совершенно не соответствующим солидной комплекции. – Садитесь, садитесь, не стесняйтесь! – Она грузно стартовала с табуретки и почти насильно усадила Рыжика на довольно шаткий стул с истершейся обивкой. – Мне надо многое рассказать, вы правы, но вы только не спешите… – соседка вновь перешла на таинственный шепот и подмигнула Рыжику с заговорщическим видом. У нее были круги под глазами, темные-темные, как будто нарисованные коричневыми тенями для век.
Рыжик ощутила ее дыхание, не слишком свежий запах, и в ужасе подумала: «Что я здесь делаю?!» – но в следующее мгновение хозяйка уже отстранилась от нее и очутилась на другом конце кухни. Достала откуда-то полбатона белого хлеба, уже слегка зачерствелого, плюхнула его прямо на стол и занялась поисками ножа, а по пути выудила из шкафа банку с джемом – его, правда, осталось немного, только на донышке.
– Яблочный. Сама готовлю! – не без гордости пояснила Ангелина Львовна и продолжила охоту за притаившимся где-то ножом.
Рыжик тем временем успела хорошенько осмотреться. Тумбочка возле раковины была застелена зеленой клеенкой, там красовались две эмалированные кастрюли, обе некогда подгоревшие снизу да так и не отчищенные до конца. Серые полки на стене явно не подбирались в соответствии с остальной мебелью, если не считать их возраста, такого же преклонного, как у стола, тумбочки и табуреток. На окошке красовался горшок с наполовину увядшим растением, в котором с трудом можно было опознать герань. Рядом на подоконнике валялись пакетики из-под «быстрорастворимых» супов. Довершали картину веселенькие, но тоже основательно потрепанные и давно не стиранные занавески в цветочек.
– А что ж вы чаю, Валечка, не пьете? – удивилась хозяйка, на миг оторвавшись от поисков. – Джем берите, он вкусный! И печенье попробуйте! – она поближе придвинула вазочку с какими-то изрядно поломанными крекерами.
Рыжик из вежливости отпила из чашки, надеясь, что Ангелина Львовна хоть изредка моет посуду, но к джему и печенью притронуться не решилась.
Взгляд ее вернулся к полкам. Там красовались яркие корешки каких-то книг: она издали с трудом разобрала несколько названий – «Практическая белая магия», «Энергетический вампиризм», «Шамбала», «Откровения ангелов-хранителей». Кухня, по всей видимости, служила любительнице эзотерики и кабинетом, и гостиной. Дача в целом была поменьше, чем у Рыжика, и не кирпичная, а деревянная, но тоже довольно приличных размеров – должно быть, ее строили еще родители Ангелины Львовны или даже бабушки с дедушками: теперешняя владелица дома и слово «строительство» никак не хотели ассоциироваться друг с другом. Слишком уж неухоженным выглядело все вокруг. Рыжик не удивилась бы, узнав, что большая часть комнат заброшена и необитаема, а хозяйка теснится в двух-трех, включая кухоньку, и этого жизненного пространства – не слишком обустроенного и слегка запыленного – ей вполне хватает. Могла бы часть дома сдавать, купить себе приличную мебель, да и на книжки по магии были бы лишние денежки…
– А я вот совсем одна тут живу, – неожиданно призналась Ангелина Львовна, словно читая мысли Рыжика. – Я думала-думала: может, сдать кому-нибудь дом на лето? А потом решила: вдруг какие люди непорядочные попадутся? Я, конечно, сразу пойму, что они из себя представляют, но только пойди отвяжись от них… Ведь правда? – она обеспокоено посмотрела на Рыжика и, не дожидаясь ответа, сама себя перебила: – Ах, вот он где!
Она извлекла откуда-то нож и на мгновение застыла с ним. Рыжику вдруг сделалось страшно: ей показалось, что у Ангелины Львовны глаза лунатика и плотоядная ухмылка.
Но та всего лишь приступила к нарезанию хлеба – прямо на столе, чуть ли не обиженно посоветовав:
– Джем-то попробуйте!
Рыжик все-таки заставила себя взять кусочек хлеба и намазать его тоню-юсеньким слоем джема. Джем оказался пересахаренным, приторным, как и улыбочка Ангелины Львовны. Так в триллерах обычно улыбаются ласковые отравительницы, уже подсыпавшие в чай мышьяку или другой гадости, наблюдая за тем, как постепенно слабеет жертва. «Зачем я вообще сюда пришла?» – в тоске подумала Рыжик.
– Вы хотели со мной поговорить? – с надеждой спросила она: ну же, выкладывайте, в чем дело, и я пойду!
А хозяйка, нарезав полбатона, снова застыла, пораженная неожиданной мыслью:
– Масло! Как же я забыла про масло! – и вскоре из арктических недр почти пустого холодильника на стол перекочевала масленка со слегка заветревшимся желтым комком. «Наверное, если бы не Даша, я питалась бы точно так же, – вдруг поняла Рыжик. – Вот состарюсь, останусь одна, и мне будет лень готовить. И стану я меланхолично намазывать прогорклое масло на кусочек черствого хлеба и бубнить себе что-то под нос, ожидая, пока вскипит суп из пакетика. Чудная картина!»
Ей почему-то вспомнилась кухня Карины Аркадьевны. Стерильная чистота. Холодный, голубоватый блеск эмалированной посуды.
– Нет, все-таки одной лучше. Привычнее, – рассуждала тем временем Ангелина Львовна, подхватывая ею же упущенную нить разговора и словно не услышав деликатного напоминания Рыжика. Она стряхнула хлебные крошки на пол и удовлетворенно откинулась на спинку стула, наслаждаясь сознанием собственной правоты: да, она приняла единственно верное решение! – Хотя другие вот пускают всяких… незнакомых… И что хорошего? Ведь правда?
«Чего она все-таки от меня хочет? – безуспешно гадала Рыжик. – Просто поболтать или на что-то пожаловаться? Если поболтать, то на какую тему? Что у кого растет на грядках? Или ей хочется обменяться рецептами каких-нибудь солений? Это, конечно, типичный разговор одиноких женщин на даче, но у меня в этом опыт не особенно богатый! Огорода нет, рецептов – тем более. Так о чем же нам говорить? И зачем было звать меня в дом? Если есть какое-то конкретное дело, почему бы не обсудить его на улице?»
– Знаете, я давно за вами наблюдаю… – неожиданно заявила Ангелина Львовна. – Еще когда вы с молодым человеком сюда приезжали.
Давно наблюдаю?.. Это они с Артемом когда-то тайком следили за странной женщиной: как она бродит по саду и что-то бормочет, бормочет… В первый раз Артем показал Ангелину Львовну издали, как любопытную диковинку: «Странная тетка. Чокнутая немножко. Живет одна. Никто ее никогда не навещает. Даже кошки у нее нет, как у всякой порядочной старой девы. Я слышал, она разговаривает сама с собой, бубнит что-то себе под нос». Артем исподтишка изучал ее, как забавного жука. И говорил: «Вот тебе отличный персонаж – ничего придумывать не надо, пиши с натуры!» А жук в это время, оказывается, следил за своими исследователями с другой стороны микроскопа. Даже после того, как главный наблюдатель куда-то исчез.
– Вы сюда приезжаете каждое лето, но никогда подолгу тут не живете, – продолжала хозяйка. – Вы такая славная… Жалко, если…
Она замолчала, глядя куда-то в сторону.
– Так вы хотели мне что-то сказать? – во второй раз осторожненько напомнила Рыжик.
Ангелина Львовна энергично закивала:
– Да, Валечка, да. И вы должны выслушать меня очень внимательно. Это важно.
Рыжику такое начало не слишком понравилось, но Ангелина Львовна, видимо, не заметила, какое кислое у собеседницы выражение лица. Она сделала эффектную паузу, но не смогла ее выдержать до конца и тут же выпалила:
– Дело жизни и смерти!
– Вот как? – еще более осторожно поинтересовалась Рыжик.
Ангелина Львовна снова кивнула. Она постаралась придать лицу опечаленное выражение, но это стоило ей труда: в глубине глаз по-прежнему горели торжественные и торжествующие искорки («Никто тебе этого не расскажет, только я! Я одна! Но тсс…»)
– К тебе приближаются тени. Со всех сторон. Они запутают тебя, и будет трудно заметить, откуда появится он.
– Кто – он? – еле слышно пролепетала Рыжик, не заметив, что соседка перешла на «ты», настолько зловещим вдруг сделался ее тон.
– Смерть!
– Кто?
– Смерть, – чуть более будничным тоном пояснила Ангелина Львовна, ничуть не смущенная тем, что перепутала мужской и женский род, и удивляясь Валиной непонятливости, а затем снова перешла на зловещий шепот:
– Он уже близко, – прошуршала она одними губами, глядя Рыжику прямо в глаза.
– То есть в каком смысле? – спросила Рыжик уже нормальным, не задушенным голосом, хотя сердце сделало пару лишних ударов. Но соседка, не отвечая на бестолковый вопрос, предпочла продолжить прерванный монолог, словно опасаясь забыть выученный наизусть текст, и монотонно забубнила:
– Ты знаешь его. Но не знаешь, чего он хочет. Теней слишком много, они сбивают с толку.
«Что за бред! – вдруг сказала себе Рыжик. – Почему я ее слушаю? Почему здесь сижу? Она же сумасшедшая! – обожгла догадка. – У нее сумасшедшие глаза! Надо уходить отсюда. Немедленно».
– Спасибо, что предупредили, – пролепетала Рыжик, стараясь сымитировать глубочайшую благодарность в голосе. – Это действительно очень важно. Но вы знаете, мне, пожалуй, пора… Сестра в доме одна, младшая…
Она не знала, какой бы еще уважительный предлог придумать, чтобы с чистым сердцем ретироваться. Но и этого оказалось достаточно.
– Конечно, конечно! – замахала руками Ангелина Львовна. – Вам нужно идти!
Она проводила Рыжика до двери, чуть ли не подталкивая ее, так что гостья едва не споткнулась снова о залежи обуви. Рыжик даже не рассчитывала, что удастся так легко сбежать.
Она торопливо зашагала по дорожке, спиной чувствуя, что Ангелина Львовна смотрит ей вслед. «Это все полная чушь, – твердила себе Рыжик. – Просто тетенька начиталась всех тех книжек по эзотерике и магии, которые стоят у нее на полках. Одиночество не всегда способствует правильной переработке информации. Если в голове один винтик заезжает за другой, вся эта плохо переваренная продукция выплескивается на окружающих в совершенно искаженном виде – причем совершенно не важно, на кого именно. На моем месте мог быть кто угодно. Короче, не будем обращать внимания».
На этом Рыжик постаралась обрубить все нити мыслей о странной соседке и ее туманных и не слишком оптимистичных предсказаниях. Она ведь обещала себе, что отныне будет думать только о хорошем. В конце концов, можно хоть за городом отдохнуть от негативных эмоций? Поэтому – все! Хватит на сегодня.
Правда, оглянувшись, Рыжик обнаружила, что Ангелина Львовна все еще стоит на крыльце и смотрит ей вслед. Но стоило сделать несколько шагов, как прорицательница скрылась за кустами. И Рыжик вздохнула спокойно.
Когда она подошла к собственному коттеджу, на землю упали первые капельки дождя. Еще несколько запутались в волосах.
Темный дом встречал хозяйку неприветливым равнодушием. Сверкнула молния – Рыжик увидела ее отражение в черных глазницах окон на втором этаже.
Калитка отворилась с недовольным скрипом. Рыжик торопливо прошла по дорожке, поднялась на крыльцо, а капли зашебуршали по траве и листьям яблонь уже совсем уверенно, по-хозяйски забарабанили по крыше, будто на слух подбирали какой-то замысловатый мотив на расстроенном рояле.
Дверь в дом была открыта нараспашку – какое гостеприимство! Только отчего-то заходить Рыжику совсем не хотелось. Она постояла еще чуть-чуть на ступенях, укрытая от дождя широким деревянным навесом, но потом все-таки вошла и закрыла дверь за собой.
Волосы были мокрыми, тоненькую маечку тоже нельзя было назвать идеально сухой, так что пришлось идти переодеваться, а потом заняться поисками фена.
Даша лежала на диванчике, погруженная в чтение и музыку. Сквозь наушники плеера доносились какие-то нечленораздельные звуки, гул и смутный грохот. Рыжик не стала ее тревожить – они только кивнули друг другу – и ушла к себе, совершенно позабыв сделать сестренке выговор за то, что не закрывает дверь, оставаясь в доме одна.
В комнате было душно, она захотела открыть окно, и тут же пожалела об этом, потому что навстречу рванулся мокрый порыв ветра. Оконная створка вырвалась и захлопала крылом, как испуганная птица. Рыжик поймала ее, отмахиваясь от взбесившейся занавески, и водворила в прежнее положение, задвинув щеколду.
По стеклу струились недолговечные арабески дождя, а грозовой ветер с показной яростью рвал ветви яблонь, садистски выворачивая им суставы, так что слышались хрусты и стоны, и вымокшие листья всполошенно шушукались.
Рыжик неподвижно смотрела на сухое дерево у ограды, ставшее еще более похожим на серого съежившегося паука, которого плюс ко всему окатили ледяной водой из ушата.
Она видела перед собой неряшливую кухоньку и соседку в балахонистом одеянии. Теперь эта женщина сидит все на том же шатком табурете и пьет чай одна. Бормочет себе под нос недосказанные слова, точно так же смотрит на грозовое июньское небо и деревья за немытым окном, пытаясь отогнать одиночество.
На кухне по-прежнему горит свет, и на столе стоит вторая чашка. И вторая вазочка для варенья, пустая. Но рядом – никого.
Даже телевизора.
«Однажды я тоже начну сходить с ума, – подумала Рыжик. – Медленно-медленно. Когда останусь одна. А может быть, я уже начала…»
Стрелки серебристого будильника переползли поближе к половине десятого, и Рыжик почувствовала, что устала и хочет спать – точнее, не хочет, а уже засыпает. Надо только закрыть дверь на замок… И проверить окна… А потом в душ – и баиньки…
Рыжик зевнула и отправилась выполнять поставленную задачу.
Дом настороженно молчал, прислушиваясь к ее шагам. Прежде чем запирать дверь, Рыжик быстро выглянула: ей почему-то показалось, что в саду кто-то есть. Конечно же, она ошиблась.
Досадуя на этот порыв, Рыжик уныло протопала на кухню, зачем-то налила себе в кружку холодной воды из чайника, отпила глоток и вылила остатки в раковину. Ей хотелось зайти к Даше и поговорить о чем-нибудь. Сестренка будет рассеянно кивать, то и дело поглядывая в книжку… Но Рыжик так и не придумала, о чем затеять беседу.
Из кухни путь в маленькую гостиную с камином. Здесь было бы очень уютно, если бы в очаге пылал огонь. Надо бы достать где-нибудь поленья, а так даже кочерга, чтобы ворошить тлеющие угли, в подвале найдется. Пора превращать этот пустой холодный дом в нормальное жилище.
Придерживая рукой занавеску, Рыжик осторожно выглянула в окно. Отсюда был виден кусочек участка, принадлежащий Карине Аркадьевне. Он был очень ухоженным до того, как мать Артема перестала появляться здесь. А теперь кроны яблонь темным сводом нависли над зарослями сорной травы – синие сумерки придали странный голубоватый оттенок гроздьям листьев и сплетению ветвей, – дорожка к дому заросла, вдоль забора между двумя владениями обосновалась исполинская крапива.
Что творится на той стороне дома? Царит ли там такое же запустение?
Рыжик барабанила пальцами по стеклу, в такт дождевым каплям. «Это становится дурной привычкой! – она поймала себя на том, что не первый раз за день бессмысленно пялится в окно, застыв на месте. – Интересно, как я выгляжу, если смотреть снаружи? Бледным привидением, забытым в покинутом доме?»
Что делают призраки, когда остаются одни? Должно быть, вот так стоят возле окон и дверей и ждут: вдруг кто-то вернется. И годы проходят, а тоска все тянется и тянется серой ниткой из клубка – и нет ей конца.
Рыжик вдруг почувствовала себя замурованной внутри этого дома, который так и не признал ее своей хозяйкой. В изоляции, но не в безопасности: будто сюда, как в зачарованное царство, может проникнуть кто угодно, сквозь закрытые двери и окна, вот только она сама выйти не сможет. А этот «кто угодно» уже где-то рядом и тихонько стучится в двери под аккомпанемент дождя: «Слышишь, Валентина? Я здесь. Тебе только кажется, что ты от меня отгородилась».
Рыжик тряхнула головой, отгоняя наваждение, но тоскливое чувство незащищенности никуда не исчезло.
В окно бился настырный дождь: неважно, что ты по другую сторону стекла, в теплой и светлой комнате… это неважно… ты ведь знаешь, достаточно сделать одно движение, легонько подтолкнуть створку – и грань между нашими мирами развеется прахом на ветру… сырость заползет тебе под одежду, будет ласкать белую-белую кожу… Ты дрожишь, Рыжик? Ты ведь знаешь, что я уже здесь? Одно движение… один шаг… ну же…
Рыжик отшатнулась от окна, и занавеска, заскрежетав кольцами по карнизу, задернулась. Рыжику показалось, что там, под деревьями, в синей непроглядной тени, шевелятся сгустки тьмы… и кто-то смотрит на нее.
Она знала, что на самом деле никого там нет. И все равно была рада, что позвонила в Москву и скоро приедет сестра с мужем. В доме будет много людей, и повседневный человеческий шум спугнет эти смутные страхи, глупые страхи.
Глупые?
Впрочем, нет, нет, лучше не думать об этом вообще. Спать. Надо спать. Уже пора. Двери заперты, окна закрыты. По крыше – дождь, и подозрительные личности не бродят по чужим садам в такую погоду.
Потом она долго стояла в душе под струями обжигающе-горячей воды. Пар заполнил ванную, стер отражение в запотевшем зеркале… отражение… отражение… Рыжик стряхнула с себя воспоминание, точно мерзкое насекомое. Даже не успела понять, о чем оно. Но догадывалась – о ком.
Она знала, что память еще не раз услужливо подсунет ей напоминание об Артеме, но подыгрывать и проигрывать ей не хотела. Это будет долгий бой. И, возможно, победа достанется благословенному забвению.
Иногда, краем глаза наблюдая, как Даша смотрит очередной боевичок, и невольно прислушиваясь к скупым диалогам (Дашенька, юная поклонница разных «стрелялок» и «взрывалок», всегда врубала звук на полную мощность), Рыжик завидовала героям, которых сценаристы заставляли страдать от амнезии. И удивлялась, почему все они настойчиво желают выпытать у кого-нибудь тайны своего прошлого. В основном неприглядные и опасные.
В отличие от этих странных типов, она с удовольствием забыла бы некоторые подробности своей не особенно интересной биографии, хотя тайн у нее было намного меньше, тем более – неприглядных и опасных. Впрочем…
Нет-нет, а вот об этом на ночь не надо.
Рыжик решительно растерлась толстым полотенцем, закуталась в просторный халат и распахнула дверь в комнату.
Перед сном она, как всегда, долго расчесывала тугие волнистые волосы до плеч, пока они, наэлектризовавшись, не начали потрескивать. В институте все девчонки думали, что она делает завивку и красит волосы хной или какой-нибудь химической бякой. На самом деле огненно-рыжими кудряшками ее наделила природа и дурная наследственность. Их не брал никакой краситель, хотя в детстве она мечтала быть «как все» и добиться, чтобы волосы выглядели «менее вызывающе», поскольку в школе все ее дразнили. Но полученные с помощью всевозможных оттеночных шампуней цвета оказывались настолько далекими от обещанного на упаковках результата, что, намучившись, Рыжик решила оставить все как есть. Тем более что денег на новые эксперименты у нее тогда все равно не было.
Тщательно расчесывая кудри перед трельяжем на низеньком столике, она невольно дотронулась до серебряной цепочки на шее. Рыжик так привыкла к ней, что уже не замечала.
Артем защелкнул замочек этой цепочки, когда еще не прошло двух месяцев с тех пор, как они с Рыжиком познакомились.
Она хотела возразить, что он ведь совсем ее не знает. Что она не знает его – это ей и в голову тогда не пришло! Рыжик хотела сказать: два месяца – слишком маленький срок, чтобы решать. А потом подумала: месяц, год или семь лет – какая разница? В конце концов, ты ведь этого хотела?
Два дня назад Рыжик совершила абсолютно сумасшедший поступок. Она долго ходила по общежитской комнатке, от двери до окна. Пять шагов туда, пять обратно. Пять шагов туда, пять обратно.
Она подозревала, что все это – встречи, телефонные звонки – не продлится долго. Артему нужна другая. Рыжик очень четко представляла себе ее: вся такая холеная-ухоженная, с идеальным маникюром и безупречно уложенными волосами, умница-красавица с иронической улыбкой, готовая остроумно ответить на все вопросы и подколки Артема.
У него столько знакомых, и среди них много именно таких девушек… очень привлекательных девушек… Рыжик знала: рано или поздно Артему станет скучно с ней.
«Но пусть это будет поздно! – вдруг подумала она с неожиданной отчаянной яростью. – Господи, пусть это будет поздно! Не сейчас! Когда-нибудь… потом!»
Она стояла у окна, опираясь на пыльный подоконник, и смотрела вниз, на темный после дождя асфальт. Снаружи по стеклу медленно ползла запоздалая и потому осторожная дождевая капля. Рыжик вела пальчиком по ее следу. А в сознании водоворотом крутилась одна и та же мысль: пусть, пусть все что угодно! – только бы он остался со мной… ну, хотя бы ненадолго… на год… на два…
А если это возможно… Если возможно – насовсем, навсегда!
Она оторвалась от окна, снова прошла до двери. Остановилась, прижалась к ней лбом.
На тумбочке, слева, сушилась только что вымытая посуда – собственная кастрюля, тарелка-вилка-нож и чашка. Обычный студенческий набор. Только ложки нет. Точнее, еще неделю назад она была, но куда-то исчезла, и Рыжик сильно подозревала соседку по комнате в причастности к этой пропаже.
Рыжик подошла к тумбочке, словно на автопилоте. Провела пальцем по ободку тарелки, как только что – по оконному стеклу. Потом рука дотронулась до ножа. Рыжик машинально взяла его, несколько секунд смотрела на лезвие, затем подняла взгляд и увидела себя в зеркальце на стене. А потом подумала: «Пусть он всегда будет со мной, пусть Артем всегда будет со мной!» – и, плохо сознавая, зачем это делает, коснулась острием тыльной стороны руки и надавила – совсем легонько. Выступила всего лишь капля крови, маленькая такая алая капелька.
Рыжик слизнула ее и подумала: «Боже, как глупо! Как глупо!» Ее глаза в надтреснутом зеркале были такими виноватыми-виноватыми…
Прошло два дня – и Артем прикоснулся сухими губами к ее щеке, застегивая цепочку. Чтобы помочь ему, она откинула волосы, и он поцеловал ее в шею, щекоча дыханием. «Это ведь не оттого, что я попросила?.. – вдруг подумала Рыжик. – Так было бы в любом случае, я только зря переживала. И пусть это ненадолго… Пусть даже он оставит меня когда-нибудь… Я готова».
Но, как она себя ни уговаривала, сердце билось почти злорадным восторгом обладания: навеки, навсегда! Он мой – попался! Он принадлежит мне, а я принадлежу ему… Он принадлежит мне, а я…
– По крайней мере, это не банальнее, чем кольцо, – Артем неожиданно для нее, снимая торжественность момента, состроил рожицу в зеркале – другом зеркале, не в общежитии, а в его квартире. – Я знаю, ты не носишь всяких побрякушек, но я специально подобрал почти невесомую. Ты даже не будешь чувствовать ее. Просто помни. Помни, что у тебя есть ангел-хранитель.
– Ангел-хранитель – за правым плечом, а не за левым! – засмеялась она.
Артем улыбнулся краешком губ.
– Ну, тебе лучше знать, – и добавил задумчиво: – В конце концов, какая разница?
Рыжик очнулась, глядя на собственное бледное личико в трельяже. Все это как будто случилось не девять лет назад, а только что – и теперь из небытия печально и укоризненно смотрела ее собственная тень, раздробленная трельяжем на несколько отражений.
За спиной была лишь темнота: слабенький огонечек настольной лампы на тумбочке у окна не слишком усердно боролся с победоносным вторжением ночного мрака. По стеклу капли дождя выстукивали грозовую колыбельную, а тишина в доме была словно стоячая вода в черном бездонном пруду, где под обманчиво спокойной гладью таится не старый водяной, оплетенный рясой из водорослей, а нечто более непонятное и неопределимое. Таится и ждет своего часа.
Ей было страшно. Она вспомнила, чем закончился предутренний сон.
Артем держал ее за руку и твердил: «Они все умрут, умрут!»