Вечер багров и вальяжен.
В комнате безымянной
Ожиданьем, как ружьём заряжен
Снится пульс артерии пьяной.
Снится ей драйв столицы,
А также железная такса:
В озёрных зеленых глазищах
Зелёные новые баксы.
Куда ты? Жена чужая
И будущая вдова,
Задумчиво отрывают
Кожу календаря.
Задумчиво смотрят мимо
На тихий ночной звездопад
И молча садясь в машину
Рассеяны невпопад.
И улиц смазаны слайды
Фарфоровы, без страстей,
Тушью замазаны файлы
Петтинговых скоростей.
Напрасно луны упитанной
Ярится широкий лик
Плотность ночи графитовой
Стеной за окном стоит.
Сильными стильными икрами
Стиснуты плечи носильщика,
Пылью капронными искрами
Сыплют на кожу точильщика
Я брошен тобою. Кричи не кричи
В холоде непониманий,
Я брошен монетой в этой ночи
Монетой в фонтан желаний.
Набросится небо стаями туч,
Исхлещет прутьями роща,
И вихри разборок холодом круч
Меня на ветрах прополощат.
Но эти порывы бешенных слов,
Ладонью замерзшей пристани,
Я вновь успокоить сейчас готов
Лишь взглядом одним пристальным.
Душа – нежный пудель на кончиках сабель,
Овца на таинственных пастбищах.
Душа – пассажирка, а тело корабль
Плывущий на отмели кладбища.
Мохнатою лапой хватают неврозы,
Из мёртвых восставшие идолы
Пронзают стальной ядовитой занозой
Того, кого ангелы кинули.
Того, кто оставил пустеющий берег
И меря миля за милею
Смеется и плачет, и искренне верит,
Что будет гораздо счастливее.
Вата памяти не виновата,
скальпы дисков едва-едва вертятся
стёб ломая бесхозный,
мелодией украденой ничьей
в пенке лимонно-розовой
тонуть в сиянии догорающих свечей.
Лаурой совсем не наивной,
комплексующей совсем немного,
слёзы глотать с сигаретным дымом,
бритвой вены задучиво трогать.
«Не делай этого, Ань, не делай…»,
голос сиплый, почти дебелый,
знаком очень, хотя неизвестно
кто там прячется за занавеской.
Мешает «Мартини» со своими хотеньями,
супермена из себя корчит,
обзывает «клубничкой с крепко сжатыми коленями»,
ещё один чокнутый, короче.
А вата памяти мягка до одури,
Вивальди стихает, вода журчит,
я пока рядом, жива пока вроде бы…
и буду может быть жить.
Обрывки стран и языков,
Где я бывал и не был
И мысли – стая облачков
На грязноватом небе.
И всё случилось, всё произошло,
Рожденье, смерть – события едины
И жизнь, как тучку мимо пронесло
Одним движением неповторимым.
И жизнь, как вздох скучающей вдовы,
Проблеск короткого заката
Была, но каплями воды
Ушла на глубину куда-то.
Осталась сухость, канитель,
Осадок горечи подобный,
Разочарований и потерь
Остался перечень подробный.
Лишь ты одна, как амулет,
Сама цены себе не знаешь,
На чётках полустёртых лет
Всё также золотом мерцаешь.
Улица – река игрека,
Икс блуждает на ней
Потеряной реей «Тигриса»
Пузцом парусов-простыней.
Потерян, потерян нечаянно,
Рождённый без права на жизнь,
Во взгляде то боль, то отчаянье,
То будущий катаклизм.
Движения скована боязнью
Тебя потерять и беда
Накатывает поездом
И щиплет глаза.
Допив остывший чай
Мы разошлись. Мы квиты.
И слово тихое «прощай…»
Монетой звякнуло о мраморные плиты.
Случилось так, что разговор
Случился ненамеренный
И вслух произнесенный вздор
Унес торнадо бешенный.
Случилось так, что ты ушла,
Как по весне порой
Уходит талая вода
Тушью со слезой.
И я упёрся в теплый быт
Саднящей болью,
Случилось всё, что может быть
И даже более.
Мне снился сон: обламывая лопасть,
Зрачками алыми напоминая мак,
Я падаю в бездоннейшую пропасть
И закричать всё не могу никак.
Мне снилась ты: последние мгновенья
Полёт шмеля над полем спелой ржи
И тихое покойное теченье
В сладчайшей заводи предательства и лжи.
И много нового открыло сновиденье
Запреты кончились и пали все табу,
Когда пришло ненужное прозрение
Пришло, но не во сне, а наяву.
И всё случайно, всё неосторожно
Спонтанно взорвано и сложено не так
И жизнь невероятна, невозможна,
Какой-то дьявольски изысканный пустяк.
И в этом мире лишь одно спасенье:
Смеяться, петь и плакать в тишине
И жить в одном бездоннейшем паденье
Со всеми вместе и наедине.