Тоня так испугалась за Алексея, что совсем забыла про фары сзади. Она отстегнулась, дотянулась до заднего сиденья, нашарила там свою сумку, в которой были влажные салфетки, и, когда Воронцов вернулся в машину, протянула ему упаковку.
– Что с тобой? Воды дать?
Он, не говоря ни слова, кивнул, взял салфетки и протянутую Тоней бутылку, снова вышел из машины, а вернувшись, откинулся на подголовник и еле слышно пробормотал:
– Не знаю. Поехали.
«Фольксваген» плавно вырулил с обочины на трассу. Про преследователей Тоня уже не вспоминала – она то и дело отводила взгляд от дороги, посматривая на Воронцова.
– Что ты такого мог съесть?
Алексей пожал плечами, не отвечая и даже не открывая глаз. Дорога была почти пустой: про машину сзади Тоня уже и не думала, а встречные автомобили попадались редко. Какой-то мертвый участок: ни кафе, ни заправок, ничего. Только дорога, идущая через предгорья – то в подъем, то на спуск.
– Ты сама как? – вдруг тихо спросил Воронцов.
– Нормально. Ну или пока нормально.
– И то хорошо. Останови, а?
В этот раз он пробыл на улице дольше и вернулся еще зеленее. Тоня молча тронулась, всматриваясь вперед – не покажется ли где-нибудь реклама любого мотеля, да пусть хоть самой страшной ночлежки? В зеркале снова мелькнули фары, но девушке сейчас было не до них.
– Совсем плохо? Болит что-нибудь?
Он еле слышно промычал что-то в ответ – без слов, но Тоня поняла: да, совсем плохо, нет, ничего не болит. Она, стесняясь сама себя, коснулась плеча спутника – так быстро, что никто не смог бы понять, что это: случайный неловкий жест или мимолетная ласка. В свете фар впереди справа мелькнула самодельная рекламная табличка: «800 м, 24/7. Магистраль – мотель, кафе, АЗС…» Что было после АЗС, Тоня прочитать не успела.
Она сбросила скорость, боясь в темноте пропустить нужный съезд, но тут же увидела вдалеке на правой стороне светящиеся окна: мотель был хорошо заметен с дороги. Оставалось надеяться, что свободные места там есть.
Алексей услышал тихое щелканье поворотника, разлепил глаза, медленно повернул голову.
– Мотель какой-то, – сказала Тоня. – Сейчас устроим тебя, хотя бы ляжешь нормально.
«Фольксваген» свернул с трассы, подкатил к небольшому двухэтажному зданию, на котором горела вывеска «Маг…ст…ль». Места на стоянке было много, и это внушило Тоне надежду, что и для ночлега тут места найдутся. Она припарковалась у самого входа, заглушила двигатель и взглянула на Воронцова.
– Пойдем?
– Антонина, я пока в машине побуду, ладно? – тихо отозвался он. – Спросишь сама? Извини…
– Нашел за что извиняться. Держись, я быстро. Если у них есть где заночевать – сразу и заселю нас. Только мне тогда твой паспорт нужен будет.
Воронцов вынул из кармана джинсов кожаную обложку с паспортом.
– Держи.
Тоня стремительно направилась к мотелю. Зал внизу пустовал, никого не было ни за столиками кафе, ни у стойки администратора. Она заметила блестящий металлический звоночек на стойке, нажала кнопку, и почти сразу на веселую трель вышел пожилой мужчина. Увидев красивую молодую женщину, он тут же словно проснулся.
– Доброй ночи. Вы к нам?
– Да, если у вас есть свободные номера. Доброй ночи.
– Как раз один есть. Одноместный. Вы же одна? – администратор окинул ее заинтересованным взглядом.
– Нас двое. Но ничего, пойдет.
Главное сейчас – устроить Лешку поудобнее. Если его выворачивает каждые пять минут, спать все равно не придется.
– Санузел в номере? – уточнила девушка.
– Да.
– Оформляйте.
Тоня положила на стойку оба паспорта и отвела взгляд в сторону
С того мига, как она с паспортом Воронцова в руках вышла из машины, ее неотступно преследовала мысль взглянуть на страничку с семейным положением. Быстренько, одним глазом. Он же сам ей дал паспорт. Что такого?
Но Тоня изо всех сил боролась с собой. Какое ей дело до Воронцова и до его семейного положения? Ей на него наплевать совершенно.
Вот если бы у Лешки в руках оказался ее паспорт – он бы точно не стал ничего проверять. И даже с собой бы не боролся. Ничуть. Потому что ему просто не пришло бы в голову что-то смотреть в чужом паспорте.
А ей вот пришло – и она борется.
– Тысяча триста за ночь. Терминал не работает.
– Мы сейчас устроимся, я спущусь и заплачу налом, хорошо? А то все в машине, кроме паспортов и карты.
– Давайте завтра утром, когда уезжать будете, а то я уже закрыть вход хотел.
– А написано, что круглосуточно.
– Мало ли что там написано. Вот, держите, – мужчина положил на стойку допотопный ключ, к которому был прицеплен деревянный брелок-груша. – Наверх по лестнице, первая дверь слева. Я вам еще нужен?
– Нет, спасибо.
– Если что – звоните, – администратор кивком указал на блестящую кнопку. – Завтрака нет, есть гостевая кухня в торце коридора. Микроволновка, холодильник, чайник.
– Спасибо, – повторила Тоня.
Мужчина скрылся за дверью подсобки, Тоня вернулась к «Фольксвагену». Воронцов все так же сидел с закрытыми глазами, откинувшись на подголовник, но по его лицу девушка поняла, что ему пришлось снова выскакивать на улицу.
– Пойдем? – осторожно спросила она, словно сомневаясь, хватит ли у него сил подняться. –Держи свой паспорт. Помочь?
Алексей ответил отрицательным жестом, медленно выбрался из машины. Тоня открыла багажник, забросила на плечо свою дорожную сумку.
– Что из твоих вещей взять?
Он чуть прищурился, словно говоря свое обычное «еще не хватало!», но ничего не произнес – просто взял свой рюкзак и, дождавшись, когда девушка закроет машину, вяло двинулся к мотелю. Номер оказался неожиданно чистым. Тоня быстро стянула с кровати покрывало.
– Хватит хорохориться, ложись.
Она видела, что Воронцова сильно тошнит, и открыла окно, чтобы ему было легче дышать, но он вдруг тихо пробормотал:
– Не надо, а?
– Тебя знобит, что ли?
Алексей, уже успевший кое-как стянуть с себя джинсы и футболку и забиться под одеяло, еле заметно кивнул. Тоня быстро к нему наклонилась, на миг остановилась – надо держаться подальше от мужчины, при виде которого у нее до сих пор перехватывает горло! – но все-таки пересилила себя. Она взрослая женщина, ничего с ней не сделается от одного прикосновения. Осторожно, словно стыдясь, Тоня положила ладонь на лоб Воронцова и тут же нахмурилась.
– Черт. Леш, у тебя температура. Может, скорую?
– Не надо.
– Тебе же плохо, – стала уговаривать его Тоня, но наткнулась на колючий взгляд серых глаз и замолчала.
– Не настолько. Успокойся, я вроде не помираю пока что, – он притих, пережидая приступ тошноты, потом негромко продолжил: – Не хочу загреметь в инфекционку где-нибудь в Ишиме. Или где мы там?
– Аптечка у тебя в машине хотя бы есть?
– А как же! Все как положено – жгут, бинт, ножницы. Даже маска.
Голос его звучал глухо и отрывисто. Алексей замолчал, снова борясь с тошнотой, потом медленно поднялся и двинулся в ванную.
Тоня в растерянности смотрела ему вслед. Никаких лекарств у него с собой нет – понятно, Лешка раньше никогда ничем не болел, кроме разве что легких осенних простуд. И еще перитонита в детстве – сам виноват, терпел до последнего, потому что мужчина жаловаться не должен. Видно, и сейчас такой же. Впрочем, у нее самой в дорожной сумке не было даже аспирина. Да и если бы были лекарства – она знать не знает, что можно давать, а что нельзя.
Тоня быстро вынула из кармана телефон, надеясь найти в поисковике что-нибудь про помощь при сильной рвоте, но сеть едва ловилась, и ни одна интернет-страничка не открывалась. Девушка вдруг вспомнила вопрос Воронцова, все ли с ней хорошо, и прислушалась к своим ощущениям – но нет, на отравившуюся она точно не была похожа.
– Ты в кафе на заправке обед брал, – осторожно сказала она, когда Алексей снова показался в комнате. – А я только пирожки Оксанины ела. Может, ты там что-то подхватил.
– Может, – еле слышно согласился он, снова забиваясь под одеяло. – Какая теперь разница?
– Просто думаю, чем тебе помочь.
– Помочь? Ведро из багажника принеси. Резиновое, желтое, ну, увидишь.
По голосу Воронцова Тоня поняла, что сил у него совсем не осталось. Он перехватил ее перепуганный взгляд, кисло улыбнулся в ответ:
– Да живой я пока, успокойся. Голова только болит.
– Я быстро.
Тоня бросилась вниз. Через пару минут она вернулась с ведром, большой бутылкой воды и пачкой салфеток.
– Сейчас чашку какую-нибудь найду, на кухне должны быть. Тебе пить нужно, – выдала она единственное, что смутно знала о помощи в таких случаях.
Алексей молча покачал головой.
– Ты что? – снова испугалась Тоня. – Боишься? Даже полчашки?
– Ага, – признался он.
– Ну, ведро же я принесла. Попробуй потихоньку, по полглоточка. Надо, Леш. У тебя же сил уже нет совсем, еле дышишь и зеленый весь.
Воронцов посмотрел на нее странным взглядом, словно хотел что-то ответить, но ему было слишком плохо, и он просто молча кивнул. Тоня плеснула в чашку воды, помогла ему выпить, успокаивающе улыбнулась:
– Ничего, посмотрим.
– Тонь, ты осторожней со мной. Мало ли, вирус какой. Ты лучше о себе подумай.
– Дурень ты, Лешка. Ты когда из-за меня драться полез с тремя байкерами, о себе сильно думал?
– Сама ты дурочка. Черт. Давай ведро.
Только к утру Воронцов почувствовал себя немного лучше. Вконец обессилевший, он заснул, как только его перестало рвать, а Тоня быстро привела номер в порядок и устроилась в потрепанном кресле – с ее ростом в полтора метра она уместилась там легко и даже с запасом. Вытащив из кармана джинсов телефон, Тоня взглянула на время – почти пять утра. Интернет по-прежнему не ловился, ложиться спать уже не имело смысла – она в это время обычно поднималась, так что заснуть нормально не получится. Да и не надо, наверное, – вдруг Лешке снова понадобится помощь.
Она перевела глаза на Воронцова, тот спал, иногда еле слышно всхрапывая. Лицо его, по-прежнему очень бледное, уже не казалось зеленым. Тоня заметила пробившуюся щетину, растерянно поймала себя на том, что не может отвести от этого лица глаз, и резко отвернулась. Память, как назло, подбрасывала картинки из юности: Лешкино тело, сухое, подтянутое, вечно в бесчисленных синяках от пропущенных сабельных ударов и уколов. Сейчас синяков не было, а Лешка стал чуть выше и крепче – такой же суховатый, как в юности, но пошире в плечах. Прекрасная мужская фигура. Да еще эти его руки, от которых она с юности сходила с ума, а когда Лешка с Григорием Николаевичем два раза в год меняли колеса на семейной «Вольво» – точнее, менял Лешка, а Григорий Николаевич просто стоял в стороне – Тоня не могла отвести глаз от закатанных по локоть рукавов и стояла, словно завороженная быстрыми и точными движениями.
Поди сейчас найди мужчину, который может сделать что-то толковое своими руками. Вот к ней в библиотеку приходят и журналисты, и писатели, и студенты-гуманитарии – а интересно, кто из них может дома сам смеситель поменять? Или машину переобуть?
Тоня тихо фыркнула. О чем она думает? Черт знает о чем. Человек от непонятно чего съеденного чуть богу душу не отдал, а она про фигуру и руки. Надо было все-таки улететь в Челябинске. Сойти с дистанции.
Зря она осталась.
Виктор Преображенский заинтересованно смотрел на экран ноутбука.
– Это ее поисковые запросы? – переспросил он. – Невероятно.
– Да, Виктор Владимирович, – кивнул Руслан. – На «Авито», на «Юле», на форумах и в группах всяких антикваров и ювелиров.
– Почему серебро? – вслух задумался Преображенский, не смущаясь присутствием телохранителя. – Почему шпинель? У нее полная шкатулка – белое золото, бриллианты, рубины, сапфиры…
Руслан молчал, потом, дождавшись паузы, осторожно заметил:
– Виктор Владимирович, я думаю, Полина Александровна искала какое-то совершенно конкретное украшение.
Банкир согласился:
– Да, похоже. Но зачем? И если уж ей захотелось – почему не попросить напрямую? Если надо что-то найти, ты наверняка справился бы гораздо лучше.
Телохранитель чуть качнул головой. То ли случайное движение, то ли легкий кивок в знак согласия. Преображенский молчал, и Руслан, выждав еще несколько секунд, сдержанно заметил:
– Может быть, у Полины Александровны были причины никому не говорить о том, что ей нужны эти серьги и брошка, и поэтому она искала сама? Искала, надо сказать, довольно неумело, но в итоге брошку-таки нашла и выкупила.
– А остальное смотрели? Не только ноутбук, а, может, ее блокнот? Книги? Стопки с ролями, все остальное? Какие-то записи, заметки?
– Конечно, Виктор Владимирович. Все проверил. Ничего интересного нет. В блокноте – в основном рабочие записи, какие-то заметки о ролях, о текстах. На полях распечатанных ролей – тоже только рабочее.
– В айфоне? – Преображенский взглянул на Руслана так, что было понятно: банкир совершенно не сомневается в том, что телефон его жены тоже проверен.
– Ничего интересного. Только рабочие заметки, график, список мероприятий.
Спрашивать о личной переписке Преображенский не стал.
– Должно что-то быть. Неспроста же она…
– Я все проверил, Виктор Владимирович.
– Ладно. Главное – доставь мне серьги. А там разберемся.
Распечатку старой рукописи Полина дома не держала. Почему – она и сама не могла внятно объяснить. Почему-то. Истрепавшиеся по краям листы, сшитые вручную суровой ниткой, лежали в ее личном шкафчике в раздевалке комплекса «Даймонд Стейблс». Ей не надо было часто заглядывать в рукопись. Да и вообще не надо было – Полина, с ее-то профессиональной памятью на тексты, знала наизусть все до последнего слова. Она не учила ничего специально – просто читала столько раз, что запомнила.
Сейчас, сидя на уютном кожаном диване «Бентли», она вспоминала записки безымянного забайкальского мастера.
***
Долго ждать я не смогу, я понимал это. Нет сил. Ноги подкашиваются, в глазах темно, спина мокрая, даром что колотун на дворе. Но ждать и не пришлось: едва я спрятался за калиткой, рядом загремел экипаж. Извозчик остановил прямо у крыльца. Она выскочила тут же. Полушубок нараспашку, платок сбит, смоляные кудри разбросаны по плечам, щеки пылают от мороза, глаза – индийские черные сапфиры. Прекрасней, чем была. Прекрасней всех. Кивнула извозчику, обернулась в дом, крикнула, мол, неси! Прислуга вынесла два чемодана, потом вывели девочку, всю закутанную.
Она долго устраивалась, хотя можно уже было двигаться. Наконец пролетка было тронулась, но тут появился Петр Палыч, бежал, запыхался. Я не видал его прежде, но догадался.
– Ирочка! – закричал он.
Она обернулась, выпрямилась, вскинула голову.
– Что еще?
Я понял – она ждала его, нарочно не уехала сразу. Все рассчитано, продумано, сыграно. Щеки горят, глаза сверкают.
– Вы уезжаете?
Она передернула плечами:
– Я вас предупредила. Приглашена в Петербург. Неплохо после вашего унылого Тобольска, да?
– А мы?! Мы без вас…
– Как хотите.
– Весь репертуар… – начал было Петр Палыч, но она его оборвала безжалостно, с наслаждением даже:
– Введете другую.
– Ирочка, вас тут так любят зрители!
– И там полюбят.
Она отвернулась от него, прикрикнула на извозчика:
– Что стоишь? Трогай!
Петр Палыч замер:
– Почему? Почему вы так?
Черные сапфиры глаз вмиг стали злыми, недобрыми:
– Потому что тогда, три года назад, я умоляла взять меня хоть на самые жалкие роли. Но вы не взяли.
Он растерялся:
– Когда?! Я не помню.
– Ну еще бы. Зато я помню! Боже, я три года ждала этого мига – оставить вас ни с чем, без ведущей актрисы! Прощайте!
– А наш театр?
– Да чтоб он сгорел дотла!
Загремели копыта, пролетка умчалась.
***
Полина мысленно перелистнула страницу. Ехать было еще долго, Руслан молчал, лезть в телефон не хотелось, и она снова будто погрузилась в текст дальше. Безотказная тренированная актерская память подбрасывала каждое слово.
А тобольский театр и правда сгорел дотла. Потом, через много лет.
***
Денег на билет не пожалел: что их жалеть, когда мне осталось не больше пары недель. Дорога до Петербурга меня почти добила, смысла беречься нет никакого – я свой срок знаю.
Я слышал о ней не раз, знал, что она имеет успех, что она теперь новая звезда столичной сцены, что одно только «с участием И. Арсеньевой» на афише уже означает верный аншлаг. И хотел просто увидеть напоследок. Не глаза в глаза, нет. Хотя бы из зала. И увидел. Она, конечно, создана для шекспировских страстей, она была в этой роли как рыба в воде. И каждым жестом, каждым взглядом говорила: из-за таких, как я, идут на все. Из-за таких совершают подвиги и преступления.
Красота погубит мир.
Будь она проклята.
Но как прекрасна все-таки!
А когда она мыла руки в лохани – зал не дышал. Вся эта изысканная столичная публика, все эти эстеты-театралы – все были у нее во власти, никто не смел вдохнуть. А она просто стояла на сцене, мыла руки, и эти кровавые пятна, которые будто бы виделись ей на руках, которые она все никак не могла оттереть, – эти пятна словно плыли перед глазами у каждого. А она молчала и мыла, и просто смотрела в зал своими черными индийскими сапфирами, и все понимали, что она сошла с ума.
***
За окнами машины наконец замелькали знакомые дома – «Бентли» подъехал к Звенигороду, где Полине предстояло перевоплотиться в даму восемнадцатого века. Руслан ловко припарковался в стороне от грузовиков и фургонов съемочной группы, сдержанно обратился к хозяйке:
– Приехали, Полина Александровна.
– Спасибо, – она ответила водителю своей фирменной смутно-призывной улыбкой. – Отдыхай, пообедай, это до ночи.
– Хорошо, Полина Александровна.
Она вышла из машины, теплый июньский ветер тут же принялся играть с распущенными золотистыми волосами, трепать вокруг точеных ног подол легкого платья. Когда-нибудь и у нее случится так же: она будет стоять на сцене, а зал замрет и перестанет дышать, ловя каждое ее слово и безоговорочно веря. Когда-нибудь. Обязательно. Именно в театре, как Полина всю жизнь и мечтала.