В гараже Григорича полки у облупленных стен были завалены всевозможным хламом. Помимо гаечных ключей всех размеров, нескольких наборов отвёрток и деревянных ящичков с гнутыми и не гнутыми гвоздями, да потемневшими болтами, то тут то там из-под ворсистых тряпок выглядывали пружины и железки разной формы, назначение которых было Диме неизвестно. Недалеко от входа составленные друг на друга лежали автомобильные покрышки со стёршимся протектором. Другие, приставленные к дальней стене, выглядели новыми. Возле груды железа, выпотрошенного из легковушки или, может быть, трактора, стояло не меньше пяти канистр тосола и антифриза.
Утренний свет, живой и чистый, входил внутрь через широко распахнутые ворота и моментально тускнел в тяжёлом воздухе, до удушья воняющем бензином и соляркой. С небеленого потолка свисала лампочка без люстры, но добрый слой пыли делал её почти бесполезной. Впрочем, влажной тряпки не хватило не только ей: всё подряд в гараже покрывали изначальные пыль и мазут. Казалось они рождались именно здесь, в проржавелых жестяных тазах, сходили с заскорузлых деревянных табуреток, ощеренных щепками, выбирались из протяжённой смотровой ямы прямо по центру; и именно отсюда уходили в мир.
Несколько местных обитателей собрались кружком кто на раскладных стульях, кто на покрышках. В центре между ними стоял импровизированный стол из перевёрнутого ящика, накрытого газетой, где нашлось место копчёной колбасе, половине буханки хлеба, грубо разорванной слишком коротким для неё ножом, и конечно, бутылке водки.
Судя по покрасневшим глазам, глушили с утра. Тем не менее, когда Кузьмич представил Диму и поделился бедой, все мужички с неожиданной энергией поднялись на ноги и окружили автомобиль.
– Ага! Ну посмотрим… Скорее всего коммутатор сгорел, – предположил чёрный от сажи Григорич после того, как Дима продемонстрировал проблему.
– Ну. Я так и сказал, – поспешил напомнить Кузьмич.
– А это ты сам тачку наворотил?
Макаров, вспомнив деда, едва заметно улыбнулся. Был бы дед сейчас здесь, он бы гневно ответил, что на тачках мужики по селу навоз возят, а это – автомобиль. Но Дима, в отличие от деда, не видел в словах «тачка» или «машина» ничего оскорбительного и потому спокойно ответил:
– Ремонтники постарались.
– М-м-м, – протянул Григорич.
А кто-то из его товарищей зачем-то спросил:
– «Волга»?
Хотя по тону ясно угадывалось, что ответ ему и без того известен.
– Двадцать четыре десять, – кивнул Макаров.
– Ну-у-у, – довольно протянул спросивший. – Сам вижу.
– А раз видишь, чо спрашиваешь? – передёрнул Григорич уже из-под открытого капота.
– Так я это…
– Ремонтники накрутили, говоришь, – не дожидаясь ответа товарища, Григорич снова обратился к Диме. – А чего ломалось?
– Кузов сильно деформировался, – абстрактно обобщил Дима, чтобы не развивать тему. – Взамен эксклюзивный заказали.
На самом деле эксклюзивным в этом автомобиле было почти всё. За время своей службы он получил столько повреждений, что несколько раз его пересобрали буквально с нуля. Фактически от «Волги» в нём осталось только название, переходящее по наследству от инкарнации к инкарнации и, пожалуй, несколько ключевых элементов двигателя.
– Батя, поди, ещё твой на ней гонял?
– Ещё дед.
– Ещё дед, – одобрительно подхватили мужики в один голос и закивали головами.
Они принялись копошиться во внутренностях несчастного автомобиля. Время от времени указывая Диме вымазанными в машинном масле пальцами на те или иные детали. Они постоянно поясняли, что к чему, но не слишком заботились о последовательности своих уроков, и постоянно друг друга перебивали, так что Дима ни черта из их лекций не вынес. Зато проблему обнаружили быстро: действительно сгорел коммутатор.
Кто-то вспомнил, что «где-то тут был» запасной для школьной «Газельки», и что он вполне мог бы сойти и для «Волги». Но этот коммутатор так и не нашёлся. Поэтому ничего другого, кроме как приобрести новый, Диме предложить не смогли. Стоить новый коммутатор, по словам Григорича, должен не больше шестисот рублей.
Это укладывалось в остатки бюджета Макарова. Но от Тихозёрки до ближайшего города с магазином автозапчастей ни много, ни мало семьдесят километров.
Мужики обязались за вознаграждение найти и привезти охотнику пресловутую деталь, но очевидно, в связи с их нынешним состоянием, не сегодня… И, скорее всего, не завтра.
– Перекантуешься денька два. Люди у нас хорошие, добрые, сам видишь, – рассказывал датый Григорич. – Мы всем рады. Тут недалеко и гостиница есть даже. Её Сонька держит – отличная девчонка, тебе понравится. Ровесница твоя.
Григорич заговорщицки подмигнул и объяснил на пальцах, как найти гостиницу.
Макаров дружелюбно улыбнулся в ответ, а сам, выйдя из гаража на свежий воздух, тяжело вздохнул. Если сложить цену коммутатора и награду для мужиков за починку, даже чисто символическую, то денег ни на какую ночлежку у него уже не остаётся.
Он тревожно оглянулся на гараж. Багажник его «Волги» был битком набит разнообразным оружием. Конечно, оно надёжно спрятано в двойном дне и мужики до него вряд ли доберутся, но чувство тревоги всё равно кольнуло. Он теперь беззащитен, а в Тихозёрке, возможно, обитает некое чудовище, утопившее мальчонку.
Впрочем, это ещё предстояло проверить. Практика Димы показывала, что зачастую самыми страшными чудовищами в конечном итоге оказываются люди. А это уже не его юрисдикция.
Макаров окинул улицу критическим взглядом. Деревня, как деревня. Таких он повидал уже сотни. Два ряда сравнительно невысоких домиков по обе стороны от разбитой дороги, на которой вдалеке ребятня гоняет мяч. Вдоль заборов – бурьян, хотя некоторые дворики выглядят вполне ухожено и прилично. На дороге то тут, то там лежат высохшие коровьи лепёшки. Самих коров не видно, но возле забора дома, соседнего с гаражом Григорича, щипают траву две козы.
Охотник внимателен.
Дима вдохнул полную грудь чистого, прохладного деревенского воздуха, и собрался было искать гостиницу, но первым же шагом угодил во что-то неприятное: мягкое и вместе с тем ломкое. Под ботинком захрустело.
Макаров поспешил убрать ногу и глянул вниз. Мёртвая птичка лежала, распластав по земле крылья. Умерла совсем недавно – глаза не успели сгнить, и все перья казались по-птичьи опрятными и вычищенными.
Дима покрутил тушку носком ботинка, но не нашёл никаких ран. Впрочем, он сделал это просто так, без интереса, и в следующую секунду уже шагал по усеянной рытвинами дороге, ища глазами указанные Григоричем приметы.
Вообще, удивительно, что в такой небольшой деревне, как Тихозёрка, где все улицы, проезды и переулки можно перебрать по пальцам, в принципе есть гостиница. Зачем? Кто сюда приезжает? Может, тут раньше был какой-нибудь детский лагерь или санаторий? Возможно… Но если они когда-то и существовали, сегодня уже канули в лету.
Проходя во второй раз мимо красной крышки гробика, Дима ненадолго остановился.
Убитых горем родителей во дворе не было, как и брата покойного, о котором успел упомянуть Кузьмич.
Если только этот болтливый старичок ничего по незнанию не напутал, то что-то со здешним утоплением нечисто.
Макаров обязательно разберётся что к чему.
Впрочем, на это его толкало не чувство справедливости, а скорее желание реабилитироваться в собственных глазах. Дима старался относится к своему ремеслу совершенно спокойно. Если всё вокруг принимать близко к сердцу, то здоровья надолго не хватит. Ведь в том и заключается главный парадокс охоты на бестий – ты не сможешь никому помочь, пока уже не будет поздно. Кто-то должен стать жертвой: только так скверники могут обнаружить себя.
Конечно, из любого правила есть исключения, но на то они и исключения, чтобы встречаться исключительно редко. И на то чудовища и чудовищны, чтобы причинять вред всему вокруг себя. Вспомнить хотя бы того грызозуба; сколько лесного зверья он успел загубить? Что уж и говорить о тварях, привыкших обитать по соседству с человеком. В каком-то смысле Тихозёрке даже повезло: обычно прежде, чем скверник успевает привлечь к себе внимание охотника, жертв накапливается намного больше одной.
Дима ещё учился в школе, когда его отец услышал об актах каннибализма на Камчатке. Из шести человек, подвергшихся нападениям, выжил только один, и отец решил проверить – на всякий случай.
Выжившего содержали в военном госпитале. Пятьдесят процентов кожного покрова на его лице было съедено. Остался один глаз. Голову обмотали бинтами. На левой руке не доставало четырёх пальцев.
Врачи, конечно, никого к нему не пускали, но ночью Димин отец тайком проник к койке несчастного, чтобы поговорить. Когда охотник спросил о том, что случилось, тот смог выдавить из себя лишь несколько слогов.
«Хаш», – не то сказал, не то прохрипел он увечным горлом и тут же умолк, открывая и закрывая рот, хватая воздух, пока измученный взгляд единственного уцелевшего глаза примёрз к ночному гостю. «Та», – случайный звук, как будто недоеденный калека просто выдохнул частицу своей боли, попытался её отхаркнуть, но не вышло. Он молчал, и воздух тихо свистел, вылетая сквозь бинты в том месте, где у человека должен быть нос. Макаров старший терпеливо выжидал, что он скажет. Только терпение охотника подошло к концу, и он начал было задавать наводящие вопросы, несчастный ухватил здоровой рукой его руку, подался, как мог невысоко, вперёд и булькающей глоткой прорычал: «Р-р-р-р-у».
Стало ясно, что других сведений от него получить невозможно.
Три выживших слога Макаров старший сложил в слово – хаштару – чтобы использовать его, как рабочее название скверника, пока не будет установлен его точный вид.
Позже оказалось, что нет такого вида: на Камчатке зародилось новое, доселе небывалое чудовище. Скверна течёт и меняется, подстраивается под изменчивый мир.
То, что за убийствами стоит не человек, было понятно практически с самого начала. Ведь все нападения происходили недалеко от мест больших скоплений людей, но никто не слышал криков жертв. Несчастных пожирали живьём буквально в нескольких шагах от ничего не подозревающих горожан. Можно было предположить, что тела переносились после смерти, но лужи крови указывали на обратное. И при том никаких следов ядов в телах убитых токсикологи не нашли.
Ответа на парадокс могло быть только два. Или какой-то хитрый психопат заморочился со сложной инсталляцией: ловил жертв в удобных местах, убивал вдали от свидетелей, собирал их кровь, а затем каким-то образом незаметно подбрасывал трупы в парки, скверы, на набережную… Причём работал молниеносно, по словам судмедэкспертов, отмеривших время смерти, да и с кровью уж как-то очень ловко обходился: если и терял, то совсем какие-то незаметные крохи.
Или всё-таки не обошлось без Скверны – и, как теперь известно, именно этот вариант оказался правдивым.
Почему жертвы не звали на помощь, отец Димы выяснил позже. Всё из-за способности хаштару подавлять волю человека. У беспомощных, пожираемых заживо людей оставалась последняя привилегия – выплёскивать свою боль криком, но хаштару отнял и её.
Они встретились впервые именно там, в госпитале. Когда Макаров старший тихонько покинул палату выжившего, его сразу насторожила темнота в коридоре. В госпиталях всегда горит свет по ночам, и когда охотник пробирался внутрь, свет горел, как и положено. Но тут он погас.
Наверняка одноглазый выживший был уже убит, потому что чудовище напало на Макарова старшего сзади, со стороны палаты. Чёрные, контролирующие разум пальцы легли ему на череп. Однако тёмная сила Скверны не подействовала на охотника, тот ловко выломал бестии руку и завязалась драка.
Хаштару двигался с непостижимой для человека скоростью. Он как будто наполнил собой весь коридор госпиталя. К тому же – чёрный – он оказался почти невидим в темноте.
Отец Димы вертелся, как ураган, отмахиваясь от чудовища ножом, но скверник всё равно умудрялся наносить ему рваные раны одну за другой. Прошло не больше пяти секунд, прежде чем Макаров старший успел выхватить и включить фонарик, но и этих мгновений хаштару хватило, чтобы изодрать и вымотать охотника. Зато под лучом света бестия сразу же замедлилась до человеческой скорости и сбавила натиск.
Тогда охотник отступил вглубь коридора, выискивая выключатели. Ни один не сработал. Макаров старший продолжал держать хаштару на расстоянии под лучом фонаря, подбираясь всё ближе и ближе к электрощитку. Поравнявшись с целью, он лишь на мгновение отвёл от бестии фонарь, чтобы подсветить себе пробки.
Когда на потолке замерцали продолговатые люминесцентные лампы, чудовище уже исчезло.
С такой странно-мыслящей тварью Макарову старшему прежде иметь дело не приходилось. Хаштару не только отключил свет (именно отключил, а не выдрал электропроводку с корнями), он также убил дежуривший ночью персонал госпиталя. Очевидно убийства были совершенны не ради еды, а чтобы добраться до жертвы. Раны читались легко: один точный удар по горлу – быстро и практично. Словно заметающий следы убийца вернулся за свидетелем.
С того дня хаштару обернулся для Макарова старшего главной охотой в жизни. Девять жертв на Камчатке. Ещё двадцать одна в течении нескольких лет, пока охотник гонялся за чудищем по всей Восточной Сибири.
Со временем отец понял, что не изловит тварь в одиночку. Тогда он, наконец, взялся за Диму. Они стали охотиться вместе, чтобы Дима набрался опыта.
И вот, относительно недавно в Петербурге, хаштару снова заявил о себе, убив ещё двух человек.
Дима подобрался к чудовищу так близко, как никогда не удавалось его отцу. А затем, он упустил его…
И против всех перечисленных смертей только один утопленник в Тихозёрке.
Да… Местным ещё повезло.
Дима неторопливо брёл между похожими один на другой домами с табличками, подписанными типичными «советскими» названиями: «Комсомольская», «Победы», «Краснознамённая». Прошагал мимо ларька с красной вывеской «Продукты», добрался до почти такого же, но с уже «синими» «Продуктами», свернул, как и предписывал Григорич направо и, спустя несколько минут, вышел к административному центру – на улице «Мира».
Асфальтированная дорога, хоть и пребывала в плачевном состоянии, могла гордиться своей выдающейся сохранностью в сравнении с теми, какие Дима уже успел лицезреть.
Вдруг затренькали знакомые любому уху металлические звоночки: Дима оглянулся и отступил на шаг – мимо, поднимая пыль и ветер, тотчас промчались несколько мальчишек на велосипедах, по виду, передаваемых по наследству от четвертого колена. Потускневшие катафоты, надетые на спицы, не сияли, как от них ожидалось, но это мало заботило велосипедистов. Одетые в застиранные футболки, а кто и с голым торсом и майкой, повязанной прямо на лбу, они кричали на всю улицу и гнали, что было дури наперегонки. Доехав до некоего ориентира известного только им, свернули и скрылись так же быстро, как возникли.
Последние отзвуки их погони осели вместе с пылью, и улица погрузилась в прежнюю тишину. Дети представляли собой единственный видимый глазу намёк на жизнь в Тихозёрке. Они скрылись – и жизни не стало. И не стало почти ничего, за что бы мог зацепиться глаз.
Разве только за одинокую дворнягу. Полная противоположность энергичной ребятне. Собака бродила неподалёку, то и дело укладываясь где-нибудь полежать. Всякий раз её что-нибудь не устраивало. Она поднималась и проделывала ещё несколько ленивых шагов прежде, чем снова улечься. И больше ничего. Олицетворение всеобщей местной вялости и досужия.
Несколько минут спустя, Дима стоял возле дома с гостиничной вывеской, докуривая сигарету. Он уже начал оглядываться в поисках урны, когда вдруг услышал девичий голос:
– Только не бросай на землю!
– Нет-нет, я как раз смотрел, куда можно.
Дима обернулся.
На крыльце стояла среднего роста девушка, лет двадцати, двадцати двух, одетая по-домашнему во всё «рабочее», с платком на голове, из-под которого кое-где выглядывали русые волосы.
– У нас нет урны, – засуетилась она. – Подожди секунду.
Девушка скрылась в доме и через мгновение уже выскочила со старым металлическим ведром:
– Вот: брось сюда, – сказала, открывая калитку.
Дима так и поступил. Подался чуть вперёд, проводил взглядом окурок, отступил на шаг, затем, поднимая глаза, как будто случайно заглянул девушке в лицо – чистое, без родинок – и тут же отвернулся.
– Спасибо. А то нет сил всё тут каждый раз убирать.
– Вы – Соня? Это ваша гостиница?
Дима качнул головой на вывеску, а после опустил на девушку мягкий, широкий взгляд.
– Постоялый двор, – поправила Соня. – Мы с мамой живём в правой части дома, а с этой стороны сдаём комнаты. Хотел заселиться?
Поставив ведро около ограды, она выпрямилась, невольно ответила на взгляд Макарова и на миг как будто оробела.
Помимо родового ремесла, мужчины в семействе Макаровых передавали друг другу необыкновенный цвет глаз. Радужка казалась на первый взгляд карей, но при внимательном рассмотрении под нужным углом наливалась чародейской позолотой. Эта особенность в сочетании юным лицом Димы, объединяющим в себе благородную мужественность и почти женскую нежность, всегда оказывала особый эффект на девичьи сердца. В средней школе девчонки посбивали все углы, бегая за ним. Одна даже писала стихи, в которых говорилось, что у него «солнце в глазах».
Но Соня уже не сопливая девочка, и наверняка одного внешнего вида оказалось бы мало, чтобы вот так запросто смутить её.
Оказалось бы, кабы жила она в городе, а не в «стареющей» Тихозёрке, где местные, как успел подметить Дима, или много старше Сони, или совсем ещё дети. Подобные деревни не могут дать современной молодёжи ни интересной работы, ни безбашенного отдыха. А уж в самой Тихозёрке, на первый взгляд, даже хозяйства толкового никто не вёл. Из развлечений, скорее всего, одно пьянство, драки и бесконечные сплетни. И всё Сонино поколение, наверняка, закончив школу, перебралось в город на учёбу, а сама она осталась тут, помогать матери управлять домом. Одинокой матери: «Мы с мамой», отца она не упомянула.
Дима взял небольшую паузу, пока подыскивал нужные слова: «Какая она? Как подобрать к ней ключ?».
Для начала, и это прежде всего бросалось в глаза, Соня – девушка видная, чего не скрыть под неряшливостью «рабочей» одежды. А раз другие молоденькие красавицы, как Макаров только что предположил, перебрались в город, Соня точно находится в центре всеобщего внимания. Весьма вероятно, внимания «грязного».
Дима не раз видел, как в других, подобных деревеньках, мужички, что ни пятница, нажираются и начинают приставать к своим «первым на селе», при том у самих уже и жёны, и дети давно. Девушка в таких обстоятельствах или становится одной общей «подругой», или превращается в камень, выдавая отворот-поворот быстро, каждому и не глядя.
Соня, без сомнений, пошла по второму пути. О том свидетельствовал прежде всего её облик: она уделяла минимум внимания поддержанию собственной красоты, а может быть и вовсе намеренно (хоть и безрезультатно) скрывала её, не желая и впредь оставаться объектом вожделения деревенских пьяниц.
Охотник внимателен.
Хотя, пока всё это только домыслы. Диму долгое время приучали наблюдать, подмечать и дорисовывать картину мира до некой «условной полноты». И конечно, наспех сделанные выводы зачастую в последствии рушатся, потому как невозможно предугадать всего: действительность многообразна и неожиданна. Но наличие «рабочей версии» помогает сохранять чувство ориентации в пространстве, что порой оказывается важным не только на охоте, но и в быту.
К тому же, если отбросить сомнения, строгий, почти агрессивный взгляд девушки, сменившийся внезапной робостью, прекрасно вписывался в теорию. Соня словно «одичала» от отсутствия адекватного, не хамского общения с противоположным полом.
Внутренний нравственный стержень настойчиво запрещал Макарову злоупотреблять подобными вещами. Однако сейчас ему требовался ночлег, который нечем было оплатить. Поэтому Дима пустил в ход всё своё обаяние и показал очаровательную улыбку, которую ещё в школьные годы часами отрабатывал перед зеркалом.
– Мне нужно где-то переночевать, – вместо прямого ответа произнёс он, слегка пожимая плечами, как будто извиняясь за слишком долгую паузу, самого себя и предстоящую глупую историю разом. – Сегодня и завтра. Я путешествую, а мой автомобиль сломался. – Он потерянно указал большим пальцем себе за спину, где, конечно, не было никакого автомобиля, и снова неловко осклабился.
Чтобы убедительно улыбаться, нужно расслабить нижнюю челюсть, иначе улыбка будет выглядеть, как оскал. И не стоит забывать о мышцах в уголках глаз. Проще всего, конечно, быть искренним, но и без этого вполне можно обойтись.
– Отлично! – как одуванчик, пробившийся через асфальт, Соня воспрянула и расправила плечи, будто ощутила на себе роскошное платье вместо грязной куртки. – У нас очень уютные комнаты! Для путешественников самое то. – Она довольно упёрла руки в боки, а через секунду безотчётно махнула рукой на свой постоялый двор, словно без этой указки у Димы был шанс его не заметить, и радостно сообщила: – Все номера свободны!
Её лучезарная улыбка озарила Макарова. Тот на секунду стушевался и отвернулся слегка в сторону. Одно дело без остановки смотреть расслабленными глазами в лицо близким людям, но проделывать то же самое с незнакомцами – совершенно иной уровень. Здесь нужно долго тренироваться: если взгляд сам собой сосредоточится, собеседник начнёт чувствовать, как будто его сверлят. Тогда о всякой лёгкости в общении можно забыть.
– Но тут такое дело…
Этими словами Дима выиграл себе несколько мгновений на передышку, собрался с силами, и снова повернулся к Соне на вдохе:
– Понимаете… У меня совсем нет денег.
Набранный воздух заметно расширил диафрагму, отчего Макаров и сам стал как будто чуточку больше. Едва заметный эффект, но уверенность Сони мгновенно разбилась о него: девушка невольно отступила.
– Как?
И только.
Непонятно, чем отвечать на такой короткий вопрос, но если стоять и ничего не делать, Соня может просто «сорваться». Поэтому Дима тоже отступил на шаг, оставляя перед собой вакуум, который девушка сейчас же заполнила собой, машинально двинувшись следом.
– Путешествую налегке, – совершенно искренне сконфузился Макаров и развёл руки.
– Налегке далеко не уедешь, – дипломатично прокомментировала Соня.
По её лицу Дима понял, что слова прозвучали строже, чем она сама рассчитывала. Вдобавок он легко вытерпел колкость, отчего девушку снова «отбросило» назад, как если бы она попыталась сокрушить стену, вооружившись мечом.
– Да, – согласился Макаров, наступая. – Время от времени я подрабатываю. То тут, то там. В городе всегда есть деньги для тех, кто умеет работать руками. Небольшие, но хватает на бензин и еду.
Глаза Сони метались: она то начинала рассматривать Диму, то через секунду, уже стыдливо опускала взгляд, точно, чтобы поглядеть на него, ей приходилось смотреть против света.
– На бензин и еду? – немного загнанно переспросила Соня.
Дима приблизился слишком сильно и почти нарушил её зону комфорта, но вовремя нащупал черту и отпрянул.
– Да.
– А где же тогда ты спишь? – крепнущим голосом пробормотала девушка.
Казалось, будто она наконец уловила странный ритм «качель» их диалога, как Макаров тут же обманул её, внезапно подавшись вперёд.
Слишком близко: теперь Соне приходилось стоять, запрокинув голову, чтобы не пялиться Диме в подбородок.
– В автомобиле. На заднем сидении.
Девушка продолжала стойко держать взгляд. Дима позволил ей выиграть и в последний раз отступил.
– Вообще-то, если руки не кривые, то работа бывает не только в городе, – по-хозяйски сказала Соня, развернулась и направилась за калитку к крыльцу.
– Вместо денег дам спальню, – бросила она через плечо.
И это было полностью её решением.
Оказывается на трассе, за триста метров до поворота на Тихозёрку, раньше стоял красивый стенд с указателем, сообщающий, что повернув направо, водитель может обнаружить ночлег на постоялом дворе у Сони. С месяц назад поднялся сильный ветер, он уронил стенд и сломал несколько стареньких деревьев в самой Тихозёрке. Обошлось без происшествий, но с трассы стенд больше не был виден.
Соня уже поручала землякам восстановить указатель, даже оплатила вперёд, как водится, бутылкой. Той бутылки давно и след простыл, а работа так и не начиналась. Никакая ругань достижению консенсуса не способствовала. Стенд остался валяться там в траве, потому что Соне не на чем было забрать его в Тихозёрку. Она только накрыла указатель полиэтиленом для сохранности, а сама перешла в режим обиженного женского выжидания, не упуская шанса при каждом удобном случае капнуть на мозги лентяям.
Зато теперь Макаров получил отличную возможностью оплатить ночлег. Девушка снарядила его всем необходимым и отправилась с ним на пару к трассе, показать, где и что, да и просто проследить, чтобы на этот раз без дураков.
Путь оказался не близкий. Расстояние, которое автомобиль ещё утром покрыл за считанные минуты даже на тихом ходу, пешком ощущалось совсем иначе. Солнце теперь стояло высоко и припекало макушку да спину. В одной руке Макаров нёс ящик с инструментами, на другое плечо забросил несколько длинных досок, перемотанных проволокой. Под знойными солнечными лучами он быстро облился потом, можно подумать его дорожная одежда без того недостаточно пропахла…
Шагал быстро. Из-за разницы в росте Соня едва за ним поспевала. Она несколько раз пыталась завязать разговор, но тут же запыхивалась и отставала. Дима на то и рассчитывал: он слишком давно не принимал душ, и не хотел сбить девушку с ног неприятным запахом. Ведь ему нужно было сохранить некую загадочность в образе, если он всё-таки надеялся поселиться в гостинице бесплатно. А он надеялся. Очень.
Когда вышли в степь, задул прохладный ветерок. Коли так, Дима решил сбавить шаг и позволил Соне нагнать себя, предоставив ей место с наветренной стороны.
Ещё несколько метров по инерции проделали молча.
– И хороший улов приносил ваш стенд? – как бы невзначай поинтересовался Макаров.
Вообще он не мастак беседы вести. Он всегда предпочитал слушать и лишь изредка спрашивать. Вот и теперь вбросил хороший, как ему казалось, вопрос, в надежде спровоцировать Соню заполнить тишину самой.
Но та не особо разговорилась:
– Да.
Видимо, Соня уже примирилась с мыслью, что идти будут молча, и немного растерялась, когда Макаров вдруг подал голос.
Тогда Дима попробовал снова:
– Очень заметно его отсутствие?
– По правде, да. Очень!
После второго вопроса Соня, видимо, утвердилась в мысли, что Макаров спросил не для галочки и принялась рассказывать.
Постоянные клиенты у них с мамой – дальнобойщики, которые время от времени приезжают к местным торговать соляркой. А также другие водители с дальних маршрутов, коих, правда, уже поменьше. И те, и другие про постоялый двор в Тихозёрке знают сами. Дорогу находят безо всяких указателей и продолжают приезжать. Но выручки с них немного, о прибыли речь вообще никто не ведёт: лишь бы выйти на самоокупаемость после уплаты налогов и коммуналки.
Другое дело, когда был указатель.
– Трасса популярная, – рассказывала Соня, – машин ходит много. Нет-нет, да свернёт кто-нибудь на ночь. Случайные гости – штука шальная, но мало-помалу деньги собираются хорошие. Я бы, наверное, даже будь ты при деньгах, всё равно предложила бы такую сделку: очень указатель хорошо гостей добавляет.
Она немного подумала и исправилась:
– Нет, не предложила бы. Это как-то странно предлагать гостю работу, когда он хочет взять номер просто отдохнуть, да?
– Пожалуй, странно, – вынужденно согласился Дима.
– Да, – кивнула Соня.
Ветер на короткий момент перестал. Макаров стиснул зубы и слегка посторонился, но девушка сдвинулась к обочине вслед за ним.
Дима с тревогой следил за изменениями на её лице, но Соня или не уловила, или проигнорировала душок нестиранной футболки.
– Так что, даже хорошо получилось, что ты… путешествуешь налегке, – последние слова прозвучали с лёгкой подколкой.
Снова подул ветер, Дима немного расслабился:
– Мне пришлось так ответить, потому что я потерял мою табличку: «Работаю за ночлег и еду».
Шутку отпустил без особой надежды на успех, но девушка, к удивлению, рассмеялась.
Макаров с довольным видом поклонился и снова спросил о Соне. Он ещё со школы выучил – хочешь развлечь человека болтовнёй, позволь ему рассказать о себе. Людям нравится говорить о себе, как бы странно не звучала сама мысль. Не нужно быть самовлюблённым нарциссом, чтобы испытывать потребность поделиться с кем-то своими планами, мечтами, переживаниями, достижениями… Это вполне естественное желание для многих. Вот только отыскать хорошего слушателя бывает очень непросто. Потому на остаток пути Дима подарил Соне свои уши, задавая ей короткие, но правильные вопросы.
Девушка открылась. Рассказала, что хотела бы поступить в ВУЗ на архитектора, но не может оставить маму одну: та в преклонном возрасте, так как Соня у неё поздний ребёнок. Старший брат, по словам девушки, очень хорошо помогает им деньгами, однако этого всё равно не хватает, и содержать постоялый двор для них с мамой – дело первой важности.
– А ты давно путешествуешь?
– Да, – расплывчато ответил Макаров. – Давно.
Он поправил доски на плече, надеясь, что они помогут ему собраться с мыслями. Дима знал, что рано или поздно это случится – Соня попытается перевести разговор на него.
– Я бы много где хотела побывать. В Питере, например. Там очень красивая архитектура. А ты бывал в Питере?
– Совсем недавно.
– Ух ты, здорово! Расскажи, а какой он вживую?
Дима пожал плечами, немного задумался и ответил:
– Большой.
– Большой? Вау, – саркастично ответила Соня. – А в Москве бывал?
– Да.
– И как? Она тоже – большая?
Макаров коротко кивнул и, понимая, что от него ждут всё-таки более развёрнутых описаний, добавил:
– А ещё она воняет.
– Воняет?
– Ну да… Воздух такой… Как будто весь город курит. Только хуже. Потому что, если б просто курил, я бы не заметил, так как сам курю. А вот Москва вонючая.
Соня легонько хихикнула:
– Из тебя красноречие прямо-таки хлещет, да?
– Просто я… Обычно больше спрашиваю, чем рассказываю, – прямо ответил он.
– Почему? Ты что – полицейский?
На лице Макарова возникла едва заметная ухмылка:
– Ты уже второй человек за день, который об этом спрашивает. Но нет.
– Правда? А кто ещё так подумал?
– Кузьмич. Он мне бензин утром продал как раз.
– На бензин деньги были? – почти строго спросила Соня.
– На бензин и еду, да, – попробовал отшутиться Дима, но и сам заметил, что вышло не очень удачно. – Это были последние. Я собирался добраться до города и устроиться там кем-нибудь, но автомобиль не завёлся.
– Да я шучу, чего ты, – с ноткой смешинки ответила девушка. – Так, а чем ты всё-таки занимаешься?
Дима соврал, будто путешествует с целью написать книгу о крае, в связи с чем его интересуют самые разные истории, ходящие по деревням.
Он это давно придумал.
Дима почти не умеет врать, из-за чего ему пришлось разучить несколько «легенд» о себе заранее. Порой он проговаривает их за рулём, если едет по пустой дороге. Хорошо отрепетированная ложь звучит правдивей.
Дима выбирает себе подходящую «легенду» по ситуации. Если нужно опрашивать множество людей в городе, он говорит, что стажируется корреспондентом в местную газету. Мелкую. «Калейдоскоп». Вы не слышали? Тираж не очень крупный, но уже семь номеров отпечатано. Так он отвечает.
В «Тихозёрке» Дима – краевед. Краевед хорошо подходит скитальцу, случайно забредшему в небольшую деревню.
Подробнее о своей краеведческой деятельности ему, к счастью, пока рассказывать не пришлось – они с Соней прибыли на место, и сломанный указатель тотчас перетянул одеяло на себя.
Вернее, не одеяло, а полиэтиленовую плёнку, которую Макаров, оставив в траве доски и ящик с инструментами, первым делом стянул со стенда.
Дима окинул его критическим взглядом: лицевая часть не пострадала – хорошо – но деревянные ножки обломились: из земли торчали два огрызка. Соня тем временем свернула плёнку и придавила её ящиком.
Трасса казалась безжизненной. По чистому, не засорённому шумом автомобилей воздуху переливалась незатейливая, но близкая сердцу песня жаворонка. Минуту погодя к нему присоединилось карканье, которое, судя по слабому звуку, докатилось до ушей откуда-то очень издалека. Удивительно какой громкой может быть природа, стоит удалиться от людей и их машин: в траве стрекотали кузнечики, гудящие мошки норовили угодить в глаза.
– Новые ножки ему не приладить, – перешёл к делу Дима. – Доски для этого слишком короткие, а их пришлось бы вкапывать. Так что используем эти, – он указал пальцем на торчащие из земли обломки, а сам опустился на корточки возле досок и принялся их развязывать. – Раз их не вырвало ветром, значит вкопаны хорошо. Сделаю что-то вроде шин и присобачу стенд прямо к ним, ладно?
Соня пожала плечами:
– Да мне без разницы, лишь бы стенд хорошо стоял.
Макаров вынул из ящика рулетку и подошёл с ней сперва к огрызкам, затем к лежачему указателю. Указатель ничего особенного из себя не представлял – просто небольшой щит с зазывной надписью, сделанной большими красными буквами на нежно-голубом фоне: «Постоялый двор. Вкусная, горячая еда, чистые постели», а ниже стрелка направо и расстояние в метрах. Не вершина дизайнерской мысли, но информативно. Одного взгляда хватало, чтобы понять: стенд не печатался по заказу, а был намалёван от руки.
– Стоять-то он будет, только вот вряд ли – хорошо, – предупредил Дима, сделав замеры, и направился к ящику за пилой. – Скорее всего, до первого сильного ветра. Нормально сейчас не сделать: надо или старые ножки от стенда отдирать, и лепить новые, которые ещё придётся вкопать основательно, или ещё что-то придумывать, – пояснил он, потому что Соня скрестила руки на груди.
– Делай, как знаешь.
Пила визгливо заскрипела по доске. Первое время Макаров работал молча, Соня стояла чуть поодаль и внимательно следила. Когда заготовки для «шин» были сделаны и закреплены на указателе, Дима распрямился и неожиданно спросил:
– А как вам с мамой вообще пришла в голову идея организовать постоялый двор в деревне?
– Раньше у нас на озере была турбаза: «Тихое озеро». Тогда клиентов было навалом.
– Это на том озере, где мальчонка недавно утонул?
– Да. Ты уже знаешь? – удивилась девушка.
Дима постоял немного возле стенда с шуруповёртом в руках, примеряясь, а потом вдруг просто поднял стенд и поднёс к ножкам, придерживая щит и шеей, и плечом.
– Видел гроб, – прокряхтел он.
Соня тотчас подскочила, чтобы придержать указатель с другой стороны. В одиночку Макаров не смог бы ровно установить обе ножки и прикрутить нижнюю половину «шин» к торчащим из земли кускам.
Изогнувшись под щитом, он одной рукой и шеей удерживал стенд на плече над ближайшей к себе ножкой, а вторую руку с шуруповёртом вытянул, чтобы прикрутить стенд к дальней ножке, над которой указатель удерживала девушка.
– Ровно? – уточнил он, потому что не мог рассмотреть сам.
– Погоди, – стиснув зубы ответила Соня.
По покрасневшему лицу, Дима видел, как ей тяжело. Он бы и рад был отогнать девушку, но стенд оказался слишком здоровым, чтобы установить его в одиночку.
Соня несколько раз рванула щит на себя, пока обломок ножки не встал в зазор между «шинами».
– Давай.
Коротенько прожужжал шуруповёрт. Дима старался держать его так, чтобы Соне было как можно удобней распределять вес стенда на своих тонких руках, и от этого самому Диме пришлось скрючиться ещё больше.
– И ещё один, – предупредил он.
– Угу.
– Всё, отпускай.
Соня отпрянула. Грудь вздымалась, восстанавливая дыхание. Девушка провела рукавом по шее, вытирая бисерины пота.
Дима убрал плечо из-под щита и встал поудобнее. Закрепить вторую ножку стенда он теперь мог самостоятельно. Меньше чем через минуту указатель уже стоял без посторонней помощи.
– Сейчас ещё с этих сторон накину для верности, – объяснил Дима, вновь берясь за доски.
Какое-то время он снова работал ни проронив ни слова. Соня тоже старалась особо не лезть под руку.
– А тот мальчик… – вдруг опять начал Макаров, закончив с одной ножкой и взявшись за другую. – Мужики говорили, будто его из воды прямо в пижаме и вытащили.
Соня молчала.
Дима поднял на неё глаза, посмотрел секунду, и вернулся к стенду.
– Получается, он посреди ночи сбежал из дома. А ночи сейчас холодные. Не обулся, не оделся. И полез в воду купаться в пижаме.
Девушка пожала плечами:
– Какая-то тема для разговора, не очень…
– За ним раньше таких выкрутасов не замечали? Может он… как сказать… трудный был?
– Да вроде нет, не был, – задумчиво ответила Соня. – Ребёнок и ребёнок. Хотя, если подумать, кто его знает, что у них раньше было. К нам-то они переехали недавно совсем.
– Недавно – это когда?
– Ну может месяц есть, но не больше. Они, выходит, почти сразу, как указатель на дороге сбило, приехали. А тебе зачем?
– Да так… – расплывчато ответил Дима.
Он закончил, и отошёл от указателя туда же, откуда на него смотрела Соня.
Некогда тонкие ножки стенда распухли от накрученных с четырёх сторон досок. Вокруг «шин» теперь ещё было намотано по небольшому слою проволоки. Стенд стоял. Слегка накренившись, но стоял.
Соня молчала.
– Другое дело, да? – аккуратно прощупал почву Макаров.
– Да, – согласилась девушка и улыбнулась.
Дима ещё раз напомнил ей, что ремонт временный, и по-хорошему ножки следовало бы укрепить ещё как-то, или сделать новые.
Назад шли гораздо медленней и уже дольше молчали, но не слишком. Соня вскоре начала выпытывать у Димы, о чём краеведы пишут свои книженции.
– Мне интересны всякие поверья и присказки, которые люди друг другу пересказывают, – без увиливаний признался Дима.
– Ого! – Соня почему-то взбудоражилась. – А я-то думала ты как этот… Биянки какой-нибудь: кедр, клёст…
Дима покачал головой.
– А что, например, тебе рассказывали?
И остаток пути Макаров вспоминал безобидные вещи, которыми можно было поделиться. Как сельские дети, где Дима убил вампира, пытались с помощью блюдца и мела пообщаться с духом Цоя. Как старики рассказывали сны, в которых им виделся сияющий голубой шар, заманивающий на чердак, якобы этот шар – проводник в мир мёртвых. Как на одну деревенскую свадьбу, на которой Диме довелось побывать, приглашали местного колдуна и платили ему денег, чтобы защищал от порчи молодых. Он рассказывал обо всём этом, и его больше совершенно не заботило, как от его одежды пахнет.
Соня внимательно слушала, временами смеялась и переспрашивала, а когда подходили к Тихозёрке воскликнула:
– И неужели люди и вправду во всё это верят?!
– Во что только люди не верят… В лешего разве что. Только шуточки и пародии на старинные былички травят иногда.
И тут девушка неожиданно насторожилась:
– А ты про мальчика утонувшего расспрашивал, чтобы тоже небылицы послушать?