Пыжикова словно подтолкнуло что-то; он протянул руку, коснулся сваленных на кожухе поленьев и пробудился. Плавно подергиваясь, шумел колесами пароход; на кожухе, у трубы, было жарко и темно. С высоты своего ложа лежавший животом вниз Пыжиков увидел внизу, в проходе, баб, развязывающих узелки, матроса, загородившего проход с фонарем в руках, и щелкающего чем-то помощника капитана. Пыжиков хотел спрыгнуть, но раздумал, матрос уже смотрел на него охотничьим взглядом; Пыжикову стало не по себе; беспокойно и стыдливо настроенный, он принялся, не отрываясь, смотреть в затылок помощнику, скрепя сердце, привел в порядок одежду и сел, спустив ноги. Помощник отдал вздыхавшей бабе билет и, чувствуя напряженный взгляд Пыжикова, обернулся, подняв голову.
– Ваш билет, – сразу настраиваясь вызывающе, с протянутой кверху рукой сказал помощник и посмотрел на матроса.
– Я билет потерял, – давясь словами, произнес Пыжиков, держа руки сложенными на коленях.
Он думал, что помощник затопает ногами и пригвоздит его к месту проклятиями, матрос загогочет, а бабы всплеснут руками, но этого не произошло. Помощник сказал:
– Где он сел?
– Усмотри за ими. – Матрос поболтал фонарем и прибавил: – Если билета не имеешь, возьми.
– Деньги есть? – спросил помощник. Он и матрос любопытно смотрели на Пыжикова.
– Нет денег, – упав духом, вполголоса сказал Пыжиков и сконфузился так сильно, что задрожали руки. «Вот сейчас, – стрельнуло в голове, – сейчас выругает».
Баба, открыв рот, вздохнула, перекрестила подбородок, бормоча:
– Господи Исусе.
Пыжиков сидел неподвижно, все больше пугаясь, и покорно смотрел на низенького, веснушчатого помощника, думая, что человек этот с такой хищно вздернутой верхней губой и белыми большими зубами, должен быть совершенно жестоким.
– Ссадить, – помолчав, сказал помощник и хотел идти дальше.
Пыжиков, гремя поленьями, спрыгнул с кожуха, обдергивая засаленную жилетку.
– Будьте так добры, – сказал он унылым голосом, не надеясь и грустно вздыхая, – провезите, пожалуйста; ей-богу, я первый раз… В Астрахани искал места, нездоров.
– Не могу, – быстро, не оборачиваясь, ответил помощник, – просите в конторе.
– Ну, ей-богу, что же мне делать, – защищался Пыжиков, – разве убудет… отец болен, прислал телеграмму, что же это? Пропадать надо…
Помощник шел сзади матроса с фонарем; матрос дергал спящих за ноги, говоря:
– Билет, билет, господа, приготовьте билеты.
Пыжиков замыкал шествие, причитал и просил.
– А, ну, господи… черт… хорошо, – сказал помощник, оборачиваясь, – ладно, не ссадим.
Пыжиков просиял, порозовел, улыбнулся взволнованно, мотнул головой и забормотал:
– Вот спасибо… Поверьте… никогда в жизни… я не просил… Что же делать?
Приятно ошарашенный и даже согретый душевно, он зашагал назад, остановился, ликуя, у машины и стал счастливо смотреть, как отполированная, сложная, стальная масса выбрасывала тяжелые шатуны. Душа его успокаивалась, а бездушная стальная масса казалась ему такой славной и доброй, согласившейся бесплатно везти его, машиной. Сон прошел. В густо набитом пассажирами третьем классе не было видно ни одной сидящей фигуры; в кухне на столе храпел повар. Взвинченный, все еще чувствуя себя уличенным и жалким, Пыжиков вышел наверх и сел у решетки, смотря в темноту.