Здесь витал смрад. Рыбный смрад, что лезет в нос и остаётся ненавистным следом. Всё помещение помечено этой отвратительной, но привычной для Томаса гадостью. Вонь – часть его работы, и сам того не ведает, но совершенно точно догадывается: каждый сантиметр его тела пропитан этой режущей нос дрянью.
Несмотря на кажущуюся чистоту, атмосфера этого магазина невольно окунает в ненависть. И правда, неважно, как прелестно выглядит интерьер, если он пропитан помоями. Даже учитывая это допущение, проблем с посетителями тут не было, и совершенно точно в ближайшее время не могло быть. На весь злосчастный городок, а может и полуостров, это единственный рыбный магазин. Конечно, есть ещё ларьки да лавки, но это единственное «продвинутое» место, где можно купить рыбы. Под «продвинутым» подразумевается наличие холодильников. На фоне перебоев с электроснабжением длительностью в целые месяцы это заведение со своим генератором кажется оплотом богатства. Сами же холодильники довоенные, а значит, с трудом балансируют на грани поломки.
Девушка, хозяйка магазина, возится с крышкой четвёртого морозильника, три других уже были задействованы, о чём говорят пустые контейнеры у ног Томаса. Сам Томас стоит вполоборота к выходу с последним контейнером в руках и смотрит на вывеску соседствующего с заведением ларька.
Вполне обыденный, но концентрирующий на себе внимание. Старый и обветшалый, как его хозяйка, этот ларёк, судя по многочисленным ссадинам, доживает свой век. Вывеска с некогда синей, теперь же напоминающей ржаво голубую выцветшей краской громогласно гласила: «Свежие фрукты!» Одна из досок съехала, и теперь посреди этой печальной громогласности зияла щель, вид которой угнетал сильнее, чем вид этих самых свежих фруктов. Пожилая старушка с двумя ярко блестящими на неизвестно откуда взявшемся солнце (небо тут всегда пасмурное) спицами миролюбиво вяжет некое подобие носка или, быть может, шарфа.
– Грёбаная развалюха! – разливаясь усталой ненавистью, воскликнула девушка из-за стойки, явно имея в виду холодильник.
Не принимая во внимание возможность поставить контейнер на пол и помочь девушке, на что намекала сама девушка, Томас каменным взглядом упирается в громадную щель посреди вывески. Не сводит взгляда, будто хочет, чтобы та что-нибудь ему сказала своим полным занозами и коркой от краски ртом. Вот сейчас чуть дёрнется, чтобы обтряхнуть многолетнюю пыль, и прелестным сопрано пропоёт симфонию специально для Томаса.
– Ох… – едва слышно увенчал свои мысли бредом Томас.
– Простите, что? – показательно спросила девушка.
Томас чуть повернулся и с прикрытыми глазами отрицательно покачал головой. Всего мгновение, но его хватило, чтобы, обратно повернувшись, вздрогнуть от неожиданности. На вывеске сидела кошка. Бездвижная, замершая, подобно статуэтке. Казалось, моргнул – и вот она. Такое незначительное, но меж тем будоражащее событие. Внимание приковалось к существу, а вернее, к его пасти. Зажатое в челюсти кошки «что-то» прерывисто блестело. Так часто, точно светом пытались подать какой-то знак. Прищурившись, Томас углядел. Блестела чешуя на откушенной рыбьей голове. Существо с чёрной как смоль шерстью сидело, повернувшись в сторону рыбьего магазина. Кошка явно дожидалась внимания Томаса, потому что, после того как он, прищурившись, наклонился чуть вперёд, она показательно поднялась на все четыре лапы и, пройдясь вдоль вывески, разжала челюсть, выпустив рыбью голову. Та, пролетев вниз, упала в одну из корзин с фруктами.
Томас не отрываясь наблюдал за этим странным зрелищем. И вроде бы ничего прямо из ряда вон выходящего, но так нарочито показательно, будто действие на сцене, и теперь Томас ждал развязки. Он всматривался в тёмное существо, ожидая следующего действия, но кошка была непоколебима. Она смотрела своими, без сомнения, пылающими зелёным огнём, в этом Томас был уверен, глазами на человека с контейнером, ожидая ответа на такое некогда желанное им сопрано.
Громкий хруст льда, Томас подпрыгивает на месте.
– Наконец-то! – радуясь выкрикивает девушка из-за стойки.
Томас поворачивает голову, но на полпути осекается и резко возвращает взгляд к вывеске, боясь, что тёмный призрак исчезнет так же, как и появился. Но кошка всё ещё на месте. Она отводит голову, спрыгивает с вывески и спешит скрыться из поля видимости Томаса.
– Томас, вы тут? – задорно спросила девушка, приметив рассеянность Томаса.
– Да… Да, конечно.
Он открыл контейнер и высыпал всю рыбу в морозильник, совершенно отрешённый и задумчивый. Знакомый до боли смрад новой волной обдал помещение.
– По-хорошему, надо было бы проверить вес… ну да ладно. Буду уповать на вашу честность, – с игривой улыбкой произнесла девушка.
Отринув игривость каменным лицом и не желая задумываться над сказанным, Томас лишь произнёс у себя в голове: «Надо было думать, когда я открыл первый контейнер».
Продавщица достала своё пестрящее золотистыми завитками на багровой коже портмоне и принялась высчитывать ежемесячную зарплату для Томаса, стараясь не обращать внимание на его странное поведение. Тот всё время оглядывался и приподнимался на носки, стараясь углядеть, куда направилось животное. Со стороны эти странные телодвижения напоминали неспокойного наркомана.
– Вот, тут как обычно, – сказала хозяйка магазина, передавая деньги Томасу.
Томас принял несколько бежевых бумажек, благодарно кивнул, сложив один в другой, взял контейнеры и направился к выходу, не произнеся более ни слова. Томас покинул магазин, в очередной раз не вспомнив о том, что продавщица была когда-то с ним в одном приюте.
Он пошёл вдоль улицы к своей машине, то и дело поворачиваясь во все стороны в безуспешном желании углядеть чёрную кошку.
«Может, стоит предупредить старушку о рыбе?» – он повернул голову в сторону ларька и увидел, как старушка вынимает рыбью голову из корзины и бросает куда-то прочь.
Он сел за руль машины, завёл её и, уезжая, последний раз взглянул на вывеску. Чёрной кошки там не было, но щель всё так же на месте.
Вернулся домой Томас к четырём. Объехав свой до боли привычный маршрут, он закупил продуктов и топлива ещё на месяц. На это ушли все деньги. Томас разложил купленное по своим местам и уселся на кушетку на крыльце. Разбор продуктов прошёл на чистом автомате, так что Томас и не заметил, как убил на это ещё два часа своей жизни.
Несмотря на крайнее нежелание, Томас хорошо помнил, что сегодня за день. По счастливому или не очень совпадению день покупок совпал с его ежегодной обязанностью. Он старательно отводил мысль о походе на утёс от своего внимания, но все затеваемые у него в голове цепочки приводили его обратно, к идее того, что якобы правильно. Хоть ритуал этот и ненавистен, он всё равно имеет свой вес в судьбе Томаса, а потому и правит его желанием, пускай и всего раз в году.
«Есть ещё два часа».
И вправду, до восьми Томас и не двинется с кушетки, но даже эта простая идея не даёт ему свободы мыслей. Он всё равно будет зациклен на утёсе до тех самых пор, пока не свершит своё обязательство. Всему причиной смятение, которое он ошибочно принимает за наказание совестью. И ведь решить проблему по той же причине невозможно. Как бы он ни углублялся в причины своих смятений, лжесовесть снова вытащит наверх.
Он будет мусолить эти мысли ещё два часа, пока не смирится. Сегодня «тот день», и ничто его не отменит. Так повелось и так будет продолжаться. Этой простой мыслью он всегда прикрывается, чем, к слову, пополняет поприще ночного варева. Но долго мучиться уж не придётся, и эти два часа слетели до безобразия скоро. Вот уже подходит злосчастная минута и в голове возникает привычная цепочка действий. Каждый пункт ритуала. Это событие, несмотря на его скоротечность, каждый год врезается в разум Томаса, словно каждодневное.
Вот уже инструменты сложены в пакет, раствор готов, а ветки белой сирени срезаны. Он стоит посреди своего двора, строго всматриваясь в сторону утёса. Периферия глаз ловит старый башмак под настилом крыльца, а кожа – лёгкий морской бриз. Томас успокаивается, проникает в обыденность вещей. Осознаёт, что проделывал всё это уже не раз, а потому, наверно, не так страшно. Он снова в уме перечитывает список, надеясь, что что-нибудь забыл. Но нет, осталось лишь одно – глубоко вздохнуть. Томас делает глубокую затяжку кислородом, заполняя каждый уголок в своих лёгких. Секунда, головокружение – и вот он срывается с места. Нелепой, но быстрой походкой Томас разрезает берег следами своих ног.
Уже спустя полчаса пути в таком темпе из-за деревьев стал виднеться утёс. Приметив его, Томас сдавил глубоко в себе странный отзвук, немного опешив, но, взяв себя в руки, прибавил скорости и без того быстрой походке. Он непреклонно следует к своему обязательству, давясь неприятными мыслями. Не так неприятен сам ритуал, как ожидание его. Дорогу к утёсу Томас ненавидел более всего именно оттого, что она давала время для раздумий, а потому казалась нескончаемой, как быстро ни иди.
Ноги сменяют одна другую, песок позади взлетает в воздух. Намеченная цель всё ближе, и голова всё болезненнее реагирует на уничижительные позывы совести. Томас встряхивается, надеясь выкинуть эту чепуху из своих мыслей, и устремляется глазами вперёд. Безудержный ход останавливается. Ступни врастают в землю.
Впереди человек. Весь в тёмных одеждах и с на удивление бледной кожей. Расслабленный и отрешённый, он сидит на песке, опираясь на выставленные назад руки. Его ноги едва касаются приливающих волн. Голова чуть завалена назад, глаза прикрыты веками. Лицо встречало солнце сияющей улыбкой, а размеренное дыхание впитывало в себя свежий морской бриз.
Он казался ошибкой. Не тем, кто должен просто «быть». Вся природа вокруг отрекалась от него, так контрастно он выглядел. От этого странного человека было не по себе, но это же самое, в общем-то негативное, чувство давало колоссально плодородную почву для интереса. Судя по всему, Томас остался незамеченным, что предоставило ему возможность перегнать через голову бесконечное множество вариантов о том, кто этот человек и что тут делает, ни одного, правда, не задержав на лишнюю миллисекунду за отсутствием правдоподобности.
Само собой, нахождение тут людей было вполне возможным, вот только достаточно редким, что вполне является основанием окунуться в подозрение и здоровый трепет. Люди сселились с полуострова ещё лет семь назад. В сущности, на ближайшие двести километров Томас один-одинёшенек. Вот он, человек, который за такой долгий срок имел общение с себе подобными только посредством ежемесячного выезда в город за сбором продуктов, встречает незнакомца в странных тёмных одеждах, развалившегося в получасе от его дома. Ситуация будоражит и увлекает.
Через голову Томаса проходили самые разные идеи. От бездомного, ищущего пристанища, до бандита, узнавшего об одиноком отщепенце, отрезанном от общества. Всё это тут же душилось миллионом доводов против, что делало всё невыносимее, в плане желания узнать, главный вопрос: «Кто таков этот незваный тип?» Интересно то, что возможность выбрать самый простой для решения этой дилеммы вариант, а именно просто подойти и спросить, Томас даже не рассматривал, или, вернее, попирал в сторону.
Все эти рассуждения внутри настолько затянулись, что мужчина успел обратить внимание на Томаса, и тот, чтобы не показаться странным, решил в то же мгновение продолжить свой путь с выражением лица, говорящим: «Ну, сидишь, да и ладно».
Заметно более медленным, чем раньше, шагом он направился в сторону мужчины, аккуратно стараясь ничем не выделиться. В мгновение, когда Томас проходил за спиной незнакомца, последний остановил его внезапно брошенной фразой.
– Не хотите присоединиться? – сказал мужчина, не оборачиваясь. Томас слегка замешкался. Ощутимо растягивая паузу, он всё-таки смог выдавить из себя:
– Нет, простите. У меня… В общем, я занят. – И тут же направился дальше, гонимый нерешительностью, но полыхающий азартом от неожиданной встречи.
Обратно ускоряя темп ходьбы, Томас всё же сумел расслышать едва слышное.
– Очень жаль, – вылетело изо рта незнакомца.
И тут голова взорвалась вопросами с новой силой. Как? Почему? Зачем ему это нужно? Они роились у Томаса в сознании, отбиваясь от стенок и друг от друга. Он пытался разобраться, внести в это хаотичное болото, где всё спуталось, долю осознанности, но не всё так просто. Единственное, чего Томас смог добиться, это забвения, дарованного ему на остаток пути. Дорога полностью выпала из внимания, и опомнился Томас уже у подножия утёса. Здесь ситуация с незнакомцем отступила перед незыблемыми обязанностями.
Не особо быстро, но уверенно он забрался на утёс, где его встретил постамент. Цель его пути. Томас чуть отряхнулся от пыли, поправил одежду и выпрямился. В качестве дани уважения он некоторое время постоял не шевелясь, сохраняя минуту молчания. Томас хорошо понимал, что чрезмерность в данном вопросе не нужна, но совесть, на которую он возлагал практически поведенческие обязанности, била его по рукам со словами: «И этого тоже мало!»
Томас медленно распаковал пакет с инструментами и открыл банку с чистящим средством. Отточенными движениями он убирал мусор и грязь, оставленную «крылатыми крысами». Ножницами он обстриг разросшуюся траву, лопаткой вычистил землю из подножья монумента. И снова, как и год назад, как год за ним и там за ним, он в порыве ложных чувств клянётся себе, что станет приходить чаще. И снова здравый смысл почти шепчет, что этого не будет, но совесть, единожды за год получив власть, продолжает кричать о своём. О некоем призрачном долге, о несуществующей вине перед родным, о том, что якобы важно, о том, что якобы правильно.
Мгновения в известной мере тягостной работы спешно минуют. Томас доводит монумент до идеального состояния и отходит, чтобы увидеть сотворённое им. Он рад, что управился так скоро. Кладёт цветы на их законное место и садится рядом с монументом. Томас вслушивается в каждое дуновение. В трепетание крыльев мухи, так назойливо лезущей в зону слышимости, в нещадно обрушивающийся на несклонные каменные глыбы внизу прибой. Он выжидает разрешения уйти и получает его спустя час.
Томас встаёт, слегка попятившись. За столь долгий срок в недвижимом положении его ноги чуть дрогнули, возвращая кровь в залежалые места. Томас осторожно разворачивается, стараясь не выказать неуважения, и уходит. Он спускается вниз по склону и, размеренной походкой отойдя на достаточное расстояние, останавливается. Из груди вылетает сильнейший напор воздуха. Это тот вздох, что он втянул в себя у дома. Тот самый воздух, что поддерживал его весь этот путь и отпустил, когда обещанное свершилось.
Вернувшись на берег, Томас на год отбросил все мысли о своей обязанности. Ныне совесть имела не больше голоса, чем остальные движущие чувства. Он обратился к более насущным, но менее отягощающим вопросам. Полчища новых вариантов кричали о себе в его голове, и он терялся в них. За этой катавасией увлечённости настолько интригующим событием в жизни, ранее напоминавшей переваренный рис, Томас полностью отсеивал бессознательные мысли о том, что в этот раз встречу можно обойти. Это пьянящее чувство возможной, хоть и в некотором роде беспочвенной опасности поддевало его азарт. Он не знал, что скажет, когда снова подойдёт к незнакомцу, но в мельчайших деталях обдумывал его возможные слова. Столь вычурно и оригинально, что невольно задумался о своей скучной жизни. Само собой, опрокинув это ответвление рассуждений, он вновь обратился к личности незнакомца.
Варианты хоть и пестреют разнообразностью, всё же чаще обращаются в негативное русло. И вполне логично. Томас не верил, что есть кто-то, кто затевает разговоры с незнакомцами просто так. Для него это было дико. Значит, он зачем-то нужен этому тёмному человеку, и, как бы старательно Томас не хотел об этом думать, незнакомец нужен ему, пускай и в качестве единичного явления.
Томас нахмурил брови и направился дальше. Может быть вором, но зачем вот так показываться на глаза? Тогда маньяк. Это более вероятно. Но что заставило маньяка выбрать Томаса? Возможно, одиночный образ жизни. Томас похлопал себя по щекам обеими руками, притаптывая мысли в голове.
«Твою мать», – руки были свободны от пакета, он забыл его у памятника.
И вот Томас почувствовал, как просыпаются «те» чувства. Их коробящие звуки доносятся откуда-то из глубины. Томас заметил это и вынес вердикт в то же мгновение, пока совесть не до конца выглянула из дальнего ящика.
«К чёрту пакет!» – и забыл об инструментах навсегда.
Он направился дальше, отдаляясь от неугодных мыслей и приближаясь к интересным.
«Что делать, если он бандит?» – и правда. Томас не отличался физической формой, но инстинкт «сначала бей, потом беги» всё же был в нём силён, это он давно уяснил. Так или иначе, разум всё ещё был свободен от идеи обойти незнакомца, что, к слову, решило бы все проблемы разом.
Новая встреча была всё ближе. Себе Томас сказал, что первым он не заговорит. Просто пройдёт мимо и ответит, если его спросят. И вот человек в тёмном уже стал виден. Томас слегка сбавил шаг. Вот он уже подходит ближе, а мужчина и глазом не ведёт. Вот Томас уже рядом, а незнакомцу всё плевать. Вот он уже проходит мимо, и снова ноль реакции. Что-то поникло внутри Томаса. Хоть и опасаясь, он надеялся, что мужчина его остановит, но тот этого не сделал. С поникшим видом Томас отходит от незнакомца и вдруг останавливается. В голове витают тучи вопросов и предположений. Из этого огромного множества Томас выбирает самый неожиданный, и в первую очередь для самого себя.
– Почему вы меня не остановили? – спросил Томас, не оборачиваясь.
Мужчина улыбнулся. Он хорошо понял вопрос и даже уловил его причину, но всё равно вопрошающе посмотрел на уже повернувшегося в его сторону Томаса. Наверное, мужчина хотел, чтобы Томас пояснил вопрос, в первую очередь для себя самого.
– Почему вы сначала затеваете разговор, а потом отмалчиваетесь?
Мужчина повернулся в сторону и снова улыбнулся сам себе. Его увлекало живописное небо впереди. Он упивался его прекрасными цветами, и это, судя по расслабленному лицу, придавало ему лёгкость. Незнакомец, после того как минуло несколько минут, кротко поправив головой, и на выдохе начал:
– Бывал в Апабе? – небольшая пауза, оставленная мужчиной для Томаса. Тот изобразил сконфуженную мину, и незнакомец продолжил: – Видимо, война неслабо их потрепала. Серьёзно так вдарила по головам. Они огородились деревянным частоколом вокруг всего города, а над вратами повесили табличку с надписью: «Вечное Апабское королевство», – мужчина откашлялся, украдкой посмотрел на чуть приблизившегося Томаса и продолжил: – У них там повозки с лошадьми, кузни, базары. Полиция ходит в латах и стражей зовётся, мэр, само собой, король, а люди носят рубахи да всякие пообтрёпанные одежды. – Незнакомец остановился, немного подумал, после чего вынес самый короткий и яркий вердикт из всех возможных: – Идиоты.
Томас удивлённо посмотрел на мужчину.
– В Апабе живут идиоты, но мёд варят восхитительный. – Незнакомец поднял склянку с золотистой жидкостью, чуть усмехнулся и жестом предложил Томасу присесть рядом.
Томас немного замешкал, но, когда увидел, с каким лицом мужчина отпивает из склянки, тут же сел. Незнакомец передал флягу Томасу, и тот сделал несколько глотков. Ничего вкуснее он раньше не пил. Такой бархатный и сладкий. Лёгким махровым одеялом этот славный напиток ложился на язык, вызывая в голове фейерверки сладострастных эмоций. Не просто алкоголь, а пьянящий шедевр среди напитков. Томас всей своей расцветшей от наслаждения душой осадил насторожённость внутри себя.
– Прелестный вечер, – проговорил приглушённым тоном мужчина наслаждающемуся мёдом Томасу. – Обычно в здешних местах всегда пасмурно, но сейчас…
«Обычно?» – удивлённо прозвучало в уме Томаса, с таким нежеланием отрывающего от губ склянку с солнечным нектаром.
Томас повернул голову к закату. Вот уже весь день царила чистейшая погода, но лишь сейчас и лишь с комментария незнакомца он удосужился посмотреть на небо. Облачные горы, обожжённые красным закатом, шли вдоль всего горизонта. Сплошная стена огня. Томас вспоминает, что недавно видел подобную картину на рассвете, но не придал ей тогда и малейшего значения.
– Кровавый, – говорит незнакомец спокойным тоном.
– Нет, скорее огненный, – поправляет его Томас.
Мужчина глубоко вздохнул и на выдохе подобрал склянку с мёдом. Пара глотков – и на щеках его слегка выступил румянец. Глядя на него, Томас не сомневался: его щёки сейчас полыхают не хуже. Незнакомец отвёл бутылку от губ, оставив на щетине несколько золотистых капель, блестящих, словно частички того самого божественного заката, упавших прямо на усы.
– Я двадцать лет назад отсюда начал путь, – достаточно резко и понуро начал мужчина.
Томас удивлённо посмотрел на незнакомца.
– Все земли вблизи от полуострова обходил, пристанища искал и вот в итоге вернулся. Можешь представить? Двадцать лет. Тебе с виду столько же.
– Вы недалеко отсюда жили? – спросил Томас, пытаясь поддержать разговор.
– Можно, наверное, и так сказать, – неопределённо ответил незнакомец и опустил на глаза брови. – Я, пока сюда шёл, видел несколько пустых домов, – вопросительным тоном проговорил мужчина.
– Семь лет прошло с того, как последние соседи уехали. – Томас обвёл глазами берег. – Тут трудно жить стало, вот все и посъезжали.
В воздухе повисла тягостная атмосфера. Томас не любил как-либо затрагивать эту тему. Она всегда сводилась к мыслям, что вызывали жжение в лобной доле, и потому старательно обходилась им стороной.
– А ты, видимо, остался. Чего так? – прильнув к больному месту Томаса, спросил незнакомец.
По лицу Томаса проскочила гримаса претерпленной неудачи. Он до конца надеялся, что мужчина не зацепится за эту тему, и потому не знал, что ответить. В итоге он просто перевёл неуверенный взгляд на незнакомца, бессмысленно пожимая плечами. Мужчина понимающе кивнул.
– Кажется, я тебя понимаю. Трудно бросить родное место. – Незнакомец поджал губы, вздохнул и, готовый к долгой тираде, продолжил: – Как бы ни было в нём тяжело, дом, он остаётся домом. Всё, что за ним, – неизвестность. И хоть понимаешь, что там оно, возможно, лучше будет, всегда что-то мешает сделать первый шаг. Так ведь? – Незнакомец немного неуверенно посмотрел на Томаса. Тот поёжился от уже сказанного и вывел у себя на лице настороженную мину. Мужчина увидел, что его слова нашли отклик у собеседника и продолжил: – Когда времени не хватает, когда – средств, когда – ещё чего-то. Как ни ищи сторонних поводов, в основе несвершённого всегда страх. Голову всегда осаждают глупые, хотя и справедливые мысли. А что, если там хуже? А что, если не справлюсь? А что, если то? А что, если сё? Оглянуться не успеешь, как ты уже отказался от затеи и, всячески стараясь, делаешь вид, что всё в порядке. – Незнакомец опустил глаза и зарыл руку в мелкий песок. Он стал водить ей, отчего горка сверху поминутно взмывала вверх и тут же обрушивалась. – Все ошибки последствиями отзовутся на тебе, и никто уж не поддержит и не поможет, ведь решение принимал ты.
Томас славил себя на мысли, что не сводит глаз с незнакомца. Со слегка открытым ртом и крепко-накрепко, да так, что, кажется, сейчас треснет надбровная дуга, сведёнными бровями он ловил каждое слово, и оно отзывалось ненавистным осадком в глубине. Было ясно, что незнакомец говорит о себе, о своих когда-то пережитых проблемах, но так двояко, будто осознанно описывал переживанья Томаса.
– С каждым неудачным разом, с каждой неиспользованной возможностью ты проникаешься всё большей ненавистью к обыденности. И вот твоя собственная жизнь уже не просто в тягость, она стала ненавистной. Ты всё время думаешь об этом, повторяя в голове, что могло быть лучше, если бы только сделал шаг, наскрёб с остатков воли немного смелости – и вперёд. Но этого не происходит, и жизнь становится всё больше похожа на фруктовый кефир. Весь интерес куда-то исчез. А когда-то ты мечтал о чём-то высоком, к чему-то стремился, но сейчас душишь сам себя за то, что слишком слаб. А хуже всего, что это не прекратится. Будет продолжаться вечно, пока не решишься. Примерно так? Такая отрава плещется у тебя в голове?
Мужчина закончил говорить, повесив в воздухе свой вопрос, и посмотрел на Томаса с таким лицом, точно претерпел всю озвученную ненавистную тяжесть на себе. Его взгляд был схож с тем, что видит Томас каждое утро в зеркале, за одним важным исключением. Искра, с которой он смотрит на всё вокруг, говорит, что своё безволье незнакомец преодолел.
Томас не ответил на повешенный вопрос. Он только повернул голову и посмотрел на мужчину с опущенными в жалобе бровями. Вся эта красноречивая реакция своей немой яростью вырисовала в воздухе другой вопрос, повесив его рядом с вопросом незнакомца.
«Почему?» – беззвучно кричало лицо Томаса.
На мгновение, столь незначительное, что кажется обманом зрения, по лицу мужчины пробежала грусть. Она зацепилась за край взгляда Томаса, но не отозвалась вниманием в его голове.
– Я что-то дал себе чересчур много воли. Разговорился немного. – Мужчина откашлялся, обтряхнул от песка ладони и вытянул руку вперёд. – Артур, – проговорил незнакомец, желающий перестать быть таковым.
Холод пробежался по спине Томаса. И не страх ему был природой, а скорее ненависть. Он не хотел жать руку Артуру. Томасу стало так по-детски обидно, что он не мог сдержать это в себе. Вся эта во многом напускная злость отразилась в паузе, которую он выдержал перед тем, как с гневливым видом пожать руку Артура.
– Томас.
Артур встал на ноги и поднял за собой Томаса.
– В Апабе живут идиоты, Томас, но мёд они варят замечательный. – Артур достал из сумки полную фляжку с мёдом и вручил её Томасу. – До встречи, – через плечо сказал он, и, уходя в чащу, добавил: – Флягу не потеряй.
Артур – человек, появившийся из пустоты и в неё же ушедший. Незваный критикующий, что вывернул наизнанку упорно скрываемую Томасом, в первую очередь от самого себя, душу. Томас стоял на том же месте, врываясь ботинками в песок, с фляжкой мёда в руке и грузом тяготеющих мыслей за душой. Он повернулся в сторону дома и побрёл, разбитый и выжатый.
Томас вернулся домой к поздним сумеркам. Пылающая полоса заката всё уменьшалась, пока совсем не потухла, провожая заходящего в дом Томаса. Этот день растоптал его, хорошенько втерев в грязь остатки. Томас побрёл наверх, чтобы покончить с ним, вдавив своё лицо в подушку.