Память совести, или Совесть памяти - читать онлайн

Глава 1

– Он заблуждался, – скажет кто-то, указывая на ошибку того, другого.

– И что вы ответите, в ответ на это? – спросят вас.

– Ну, так сразу и не ответишь, ведь я не знаю подоплёки этого дела. Да и сам, этот он, мне не знаком – возможно, ответите вы.

– Но всё же? – спросят вас.

– Что ж, – нехотя ответите вы, вздохнув, – человеку свойственно заблуждаться.

А ведь и действительно, чуть что случится не так, не по тому запланированному вами плану, – то у вас в кармане всегда наготове имеется универсальная фраза: ведь человеку свойственно заблуждаться. А вот почему свойственно, отчего-то мне так никто и не объяснил, а ведь так хочется это знать. Хотя, может быть и в этом я, в свою очередь, тоже заблуждаюсь. Но всё же, может быть это свойство и внесено в реестр характеристик человека, потому что вся его жизнь есть цепь блужданий в поисках своего места в этой его жизни, и где его всем движениям свойственна тепловая хаотичность, некогда описанная физиком Броуном.

И вот человек, наконец-то, набрёл на то, что, по его мнению, он искал и, казалось бы: остановись, отдохни и пользуйся результатом своего поиска. «Но нет, так не пойдёт!», – рассуждает он и, переведя дух, вновь пускается в этот свой путь в бесконечность. Ведь беспокойная мысль разве знает, что такое покой? Нет, она тоже живёт только одним поиском. Так и наш герой, казалось бы, достигнув того, к чему стремился, должен бы остановиться и, лежа в шезлонге где-нибудь на пляже Таити, наслаждаться жизнью человека, имеющего всё. Но нет, он не покупает себе: ни этот пляж, ни ещё какой-то другой, хотя и имеет на это деньги. Да и вообще, он никак не трансформирует свои средства в их потенциальные возможности.

– Видали мы таких скряг, – скажет особенно проницательный и очень не жадный читатель. Но дело не в этом, просто наш герой, заблудившись в своих предпочтениях – тем самым для себя потерял возможность желать. Но что же я всё вокруг да около? А не пора ли, более близко и детально рассмотреть нашего героя, ведь не все из нас имеют способности, если не разглядеть, то хоть домыслить рассматриваемое.

Нашего героя зовут Лу, и именно таким, слегка странным именем.

При этом спешу успокоить поклонников мексиканской мелодраматики, так невоздержанных в своих страстях и заявить, что появлению такой транскрипции имени, он вовсе не обязан неуёмной страсти его родителей к сериалам, одно время так захватившим умы нашего народонаселения. Это явление прошлось по именам новорожденных уже позже, но, тем не менее, каждое десятилетие в стране не проходило бесследно, и вслед за своими героями, в тот момент находящимися на пике популярности, родители также вносили свою лепту в поддержку героических свершений страны, называя своих детей согласно требованиям того «героического» времени.

Сейчас уже трудно припомнить всех тех героев той эпохи, в честь которых появились столь приглядные имена, и за которые так благодарят родителей их потомки. Так что не будем вникать во все эти перипетии истории, изыскивая связующую нить между нашим героем и, когда-то бывшим, героем дум его родителей, какой была эта нить – так и осталось неизвестно ему, а теперь и нам. И, естественно, нам был озвучен только конечный вариант этого имени, так звучно гремевшего на просторах нашей необъятной страны, когда в наш дом вошло само понятие сериала. А сколько было придумано вариаций для этого имени, пишущегося через дефис, звучащих в устах одноклассников (а также же невоздержанных и невоспитанных временных жизненных попутчиков) – вовсе не сосчитать. А сколько разбитых носов и бланшей под глазами сопутствовали становлению этого нового имени (вместо старого), то тут только участковый может внести ясность.

В чём-то наш герой даже несколько благодарен этому своему несуразному имени. Ведь защита им своего имени, укрепило в нём дух, и заставило окружающих считаться с ним, и видеть в нём не приложение к имени, а его определяющую существенность.

– Да, Альберто? – и только суровый взгляд Лу, был мне ответом.

Что сказать, уже к тому возрасту, в котором мы его встретили, он имел практически всё. «Опять загадки?», – скажет придирчивый читатель, и я с ним полностью соглашусь. Дело в том, что наш герой не указал своего точного возраста, но охарактеризовал его, как средний период жизни, наиболее подверженный кризисным явлениям. «Ну, а что он имел ввиду под словом „всё“?», – всё не отстаёт пытающийся вникнуть во все нюансы дела очень придирчивый читатель. Что ж, попытаемся в общих словах это разъяснить. В начале своего жизненного пути, как и многие другие на этом свете, Лу мог себя причислить к клубу с названием… ну, скажем – «До». Шло время, его труд был вознагражден, и он уже был зачислен в клуб – «От и До». Дальше, опять же благодаря времени и ещё большему труду, Лу достиг самых верхов и его зачислили уже в клуб – «Свыше».

Ну, а что же касается самой этой его клубной жизни, то хотелось бы сразу внести некоторую ясность и выяснить, что же всё-таки он имел ввиду под этой своей клубной классификацией «До» и «Свыше», и есть ли здесь какая-то взаимосвязь между входящими элементами внутри этих ограничительных параметров. Что тут сказать: данная классификационная клубная модель подходит, как к возрастным, так и к определённым финансовым группам, хотя при этом между ними никак не прослеживается какая-либо существенная взаимосвязь. Наш же герой, по всей видимости (а я весьма неплохо читаю внешность, и могу вас заверить в этом), по обоим параметрам вполне подходил в клуб – «За и Свыше». Но опять же, чем он больше становился – «За», тем чаще он заглядывал назад в прошлое, вспоминая с горечью своё – «От и До», и с тихой грустью – своё «До».

Как уже говорилось выше, наш герой имел всё, и конечно, можно было бы потратить пару листов для описания некоторой толики его богатств, но ведь как бы ты красочно не описывал всю роскошь богатства – для всех и для любого в частности, это всего лишь будет сухая статистика в виде цифр и букв. Человек же никогда не будет удовлетворен тем, что слышит бога, ему нужна видимость, и только тогда его безверие откинет приставку, став полноценной верой. Так и богатство только тогда обретает свою существенность, когда через эту свою видимость и приобретает свои черты. Но и это не всё. Так от блеска роскоши в глазах наблюдателя начинает рябить, а сердце бешено колотиться, пытаясь достучаться до вас с мыслью: «И я того же хочу!». И вам уже мало лицезреть его, вы уже хотите ощутить его физически, жаждая купаться в нём, ну, или как бюджетный вариант, хотя бы попробовать на зуб. Так что, зная природу человека, я решил оставить за пределами описания все эти подробности мирского быта нашего героя и сконцентрироваться на других залежах существенности, присутствующих в жизни нашего героя.

«Ну хорошо, в этом плане как будто всё в порядке, ну а что же на семейном фронте?», – требуя разъяснений, заволнуется женская половина. Ну, а на семейном фронте, после того как он заменил жену с большим пробегом на вон ту, молодую, всегда готовую тратить его деньги – пока что без перемен.

– Да, милая, – смотря в зеркало, говорит Лу.

– Я сейчас, только накрашусь, – следует ответ пухлогубого глянца.

– Да, конечно, – натянуто отвечает Лу, размышляя про себя. – Всё-таки она обманула меня, скрутив свой счетчик.

– Ну, с ним всё понятно, – послышится сердитый голос всё той же женской половины.

А что, собственно, понятно? Вот мне всегда было не понятно, вот это самое «понятно», звучащее, как выносимый приговор субъекту мужского рода. А ведь это и есть приговор, вычёркивающий данный образец внимания из списка потенциальных, как любят нынче говорить, бой-френдов. Так и представляется этот список, составленный одной весьма смышлёной дамочкой, не пожалевшей на эти цели использовать свой красивый блокнот из коричневой кожи:

«Только Проша!

– Не на одном нём свет клином сошёлся.

– Проша может и подвинуться.

– И Алишерка, тоже ничего.

– Да неужели… (Далее всё размыто, по вкусу скорее похоже на слёзы с чернилами)».

Ну и дальше, в том же женском духе. Конечно, Лу мог бы привести массу доводов в свою защиту: и что он подождал, когда его будущая супруга из подростка оформится в женщину, и даже не держал её на поводке обещаний в съёмной квартире, да и вообще, ему далеко до тех высот, с каких на женский пол смотрит Прохор. Но давайте не спорить, и оставим хоть чуть-чуть неясности и непонятности, которые и будем преодолевать в процессе нашего повествования.

– А есть ли у нас выбор? – саркастически подмигнет мне либерал.

– Пожалуй, что нет. Ведь здесь автор – полноценный тиран, и он не потерпит на своих страницах чужого вольнодумства, даже и не претящего ему. – Тоном, нетерпящим возражения, заявлю я, чем лишу дара речи этого (впрочем, как и любого другого) либерала.

– Хм. А напустили-то тумана и таинственности. А мне всё уже и так ясно и понятно о чём вы тут талдычите, – вновь вмешивается тот весьма проницательный читатель, которого, как он говорит, на мякине не проведёшь.

– И в чём же загадка? – в ответ поинтересуюсь я, сам ещё находясь в процессе поиска сюжета.

– А ничего особенного. Кризис среднего возраста у вас, молодой человек, – смотря на нас со стороны, самодовольно заявит сей, весьма проницательный наблюдатель. Затем понаблюдает какой эффект произвели его откровения и снисходительно добавит, – Это мы уже проходили, в своё время.

Что ж поделать, к старшим мы испытываем уважение и трепет, и значит, не можем не принять к сведению эти его замечания. Но не таков видимо Лу, и он весьма критично относясь к данному заявлению в свой адрес, в связи с чем высказал по этому поводу уже свои соображения.

– Может быть и так, но я имею на этот счёт своё собственное мнение. И по мне, это вовсе никакой не кризис среднего возраста, в названии которого поучаствовала женская половина, а будет вернее назвать его открытием второго дыхания.

– Да, да, конечно, – снисходительно кивает проницательный тип, который «много плавал» и знает.

– И я ещё раз скажу, у меня никакой не кризис, а просто открылось второе дыхание. И я ещё имею право на одну большую мечту, и может даже ещё на одну маленькую, – с жаром заявляет, метущийся из угла в угол Лу. – Вот только мечта не просто дымка, навеянная из ниоткуда. Она формирует свои черты на основе возникновения внутренней побудительности на внешний раздражитель, который, в какой-то момент кажется не достижимым.

– Как-то мудрено сказано… Но всё же, в чём проблема? – уже задамся вопросом я.

– Раздражители может быть и есть, и даже многое меня раздражает, вот только они не трогают мою душу, которая и является генератором этой мечты. – проговорил Лу, задумался и задался вопросом. – Так что же будем делать?

Глава 2

– Так что же будем делать, – вторил ему Консультант, сидящий напротив Лу в мягком кожаном кресле.

– Может, начнём всё сначала, и вы заново меня введете в курс дела, а то первое введение было слишком отвлеченным и, пожалуй, увело нас совсем в другие дебри, – после небольшого обдумывания, предложил Лу.

– Ну что ж, настоящее время – ваше, и вы вольны его использовать так, как вам заблагорассудится, – широко улыбаясь, ответил Консультант. – Так вот, самое большое человеческое заблуждение касается его прошлого, о котором, как ему кажется, он всё знает. Но хочу вас заверить – это совсем не так. И ведь знаете, практически все хотят, хоть на мгновение, да побывать в прошлом, чего, в свою очередь, не скажешь про будущее. Конечно, есть и те, кто бы хотел заглянуть и в будущее, но между этими двумя желаниями есть одна существенная разница. Если, в прошлое многие хотели бы заглянуть и посмотреть на него в своём прежнем обличие, но с новым багажом знаний – то будущее всем интересно уже опосредованно от самого себя. Ведь мало кому захочется узнать и, тем более, увидеть себя в будущем. Но вот допустим, вам представилась возможность попасть в своё прошлое. Как думаете, что вас там ждёт? – облокотившись на стол, спросил Консультант у Лу.

– Трудно сказать, наверное логично будет сказать, что прошлое? – вопросительно ответил Лу.

– Конечно, с логикой трудно спорить, – улыбнулся Консультант, – но логично и другое, что прежний ваш мир, увиденный сегодняшним «вами», будет совсем другим, чем вы видели его прежним «вами», и который отложился в вашей памяти. И боюсь, что вас может постигнуть разочарование. Ведь прошлое, это те же грезы, имеющие одну общую субстанцию с твоей мечтой. Грёзы о прошлом, или воспоминания, просто уже имеют сформировавшуюся картинку и мало подвержены изменениям, когда, как грёзы о будущем – ещё находятся в процессе формирования, и поэтому ваши мыслительные движения в зависимости от внешних обстоятельств привносят в них свои качественные изменения. И вот ты «теперешний», смотришь на свой прежний мир, и он уже не тот мир, который зафиксировался в твоей памяти. Это совсем другой мир, здесь всё для тебя будет выглядеть иначе. Ведь ты на него смотришь совсем с другого ракурса и позиций. Твои жизненные ценности уже давно совсем другие, и чему ты раньше придавал значение, потеряло для тебя всякий интерес. Ты знаешь многое, и многое повидал, тебе уже не интересны те вещи, которые когда-то волновали. Твои прежние побуждения и мечты, которые жили в тебе, оказываются в заключении твоей сегодняшней циничности, с лёгкой руки называемой нами реализмом. Но, с другой стороны, ты замечаешь то, что раньше уходило от твоего внимания, ты можешь давать более верные оценки окружающему, имея при себе более значительный запас знаний. Ты сможешь отбросить тот весь ненужный мусор в твоих отношениях с миром и допонять то, что раньше не мог. Но всё же, в тебе уже нет того юношеского задора, позволявшего тебе легко, перенося невзгоды, двигаться вперед. Нет, конечно ты сможешь преодолевать препятствия на своём пути, но ты уже не так лёгок на подъём, и всё делаешь с трудом, уже полагаясь совсем на другие свои качества, на какие ты так привык отталкиваться в своих сегодняшних действиях. Вместо юношеской смекалки – ты выдвинешь вперед свой жизненный расчёт, вместо радостного веселья – ты одаришь всех саркастической улыбкой. «Задорный и взбалмошный» – будут вычеркнуты из твоего списка отличительных качеств с заменой на «бесстрастный и усидчивый». Ну, что скажите. Вас не пугает такая перспектива? – серьезно спросил Консультант.

– Ещё не решил, но так хочется, хоть одним глазком взглянуть на прошлое, – ответил ему несколько взволновано Лу.

– Ну, взглянуть одним глазком можно и обратившись к своей памяти, – бесцеремонно заметил Консультант. – Но, как я понимаю, всех интересует именно осязательные ощущения, возможность пощупать и вдохнуть запаха прошлого. Эта жажда окунуться с головой в прошлое перечёркивает все опасности сопряженные с этим.

– Говори, я должен знать всё, – среагировал Лу.

– Чтобы понять, как это вс работает – надо усвоить для себя основные принципы, на которых базируется наша работа. Ведь что такое прошлое для нас, настоящих. Это то же самое, что и будущее, и настоящее, а именно: информационный поток, существующий в своих определённых пределах времени. И каждый из нас, это в своём роде некая материальная субстанция, являющаяся, как самим источником информации, так и её носителем, записывающим информацию на свой жесткий диск, чтобы в дальнейшем трансформировать её в генотип и передать дальше по цепочке, тем самым не разрывая единую информационную сеть. Так вот, каждый из индивидуумов занимает в этой глобальной информационной сети своё целевое информационное поле, даже, вернее будет сказать, шлюз, с помощью которого он и прокладывает свои жизненные маршруты.

– А попроще как-нибудь нельзя? – не уловив смысла, спросил Лу.

– Это только вначале трудно понять. Дальше будет легче, – заверил его Консультант.

– Ну, продолжай. Попробую понять.

– Так вот. Как говорится, человеческий путь тернист и нелегок. Так у каждого в жизни случаются знаковые события, вносящие в его жизнь свои существенности, которые и приводят к системным изменениям в жизни человека. Мы такие узловые жизненные моменты назвали точками сохранения. Что позволяет на основании биографии человека, воссоздать примерную схему нахождения этих узловых моментов. Конечно, она даёт только общее представление маршрута выбранного пути человека, и много моментов скрыто от нас, но, тем не менее, на основании этой схемы можно работать с индивидуумом, – на одном дыхании выпалив это всё, Консультант перевёл дыхание и, выпив воды, продолжил. – Это ведь только в фантастических фильмах перемещают людей в прошлое, как материальное целое. А как я уже говорил, прошлое – это всего лишь информационное пространство, а человек – это всего лишь часть этого пространства, и его нынешняя материальность, как информационная составляющая, просто не сможет переместиться назад из-за несовместимости информационных форматов. Другое дело, если переместить в прошлое твоё я, состоящее из твоей информационной памяти, записанной, как образно говорится, на твой жёсткий диск. Ведь что такое человек? Всего лишь определённый набор информаций, и всё. И вот мы, направляя информационный набор сегодняшнего «я» человека по маршруту его прошлого следования, и получили возможность переместить его в любую узловую точку его прошлого. – Закончив на этом Консультант, уставился на Лу, ожидая от него реакции.

– Подождите. Я как понимаю, моё сегодняшнее «я» можно переместить в любую точку моего прошлого. Так ведь? – взволнованно спросил Лу.

– С весьма большой вероятностью, – улыбаясь, ответил Консультант.

– Но, а как насчёт того, моего прошлого «я». Куда оно денется, если в его голову поместится моё сегодняшнее. Да и моё сегодняшнее «я»… Как оно будет функционировать? – с сомнением спросил его Лу.

– Всё просто. Методом размена. Ваше информационное «я» помещается в один из узловых периодов прошлого, когда тогдашнее «я» заменяет ваше сегодняшнее. – Ответил Консультант.

– Хорошо. Допустим так. Но как попасть именно в намеченную точку прошлого?

– Здесь, конечно, сложнее. Ведь, почему мы можем попасть только в узловые точки вашего пути? А потому что информационный поток в своём течении, как бы запоминает эти неровности и, благодаря уже этой информации, мы и можем осуществлять наш трансферт. Вот только для точности выбора места обмена, нам нужна дополнительная информация.

– И какая же? – спросил Лу.

– Видите ли, для того чтобы осуществить наш трансферт, нам необходимо смоделировать ситуацию присущую вашему прошлому. И уже в зависимости от неё, мы можем более точно определить тот временной отрезок, куда будет осуществлен трансферт, – сказал Консультант.

– Что-то не совсем ясно, – подумав, заметил Лу.

– Предположим, если вы в двадцать лет прыгали с парашютом, то тогда (если вы хотите осуществить своё перемещение в то время), для технического обеспечения обмена, необходимо сейчас организовать ваш прыжок с парашютом, – объяснил Консультант.

– Нет, с парашютом я, пожалуй, прыгать не буду, – засмеялся Лу. – Ну, а допустим… Ведь можно и в туалет сходить. Сколько я себя помню – эту процедуру я ещё ни разу не пропускал! – не переставая смеяться, закончил он.

– Можно конечно и это попробовать, но только в этом случае существует вероятность разброса времени вашего попадания в прошлое. А вдруг обмен произойдёт с вашим годовалым «я»? Представляете, что будет?! – серьезно проговорил Консультант.

– Всё-таки этот момент с моим прошлым «я», мне надо поподробней объяснить, – попросил Лу.

– Давайте рассмотрим ваше прошлое годовалого «я», а это одна из точек сохранения, присущая всем живым организмам. Ведь на ранних этапах становления индивидуума, многое находится во власти природы, и она, следуя своим, только ей известным путем, наделяет своих детей набором качественных характеристик, на основе которых они и будут существовать в этом мире. Так вот, первые шаги у многих практически неотличимы, но уже по мере становления индивидуальности, в каждом проявляются те характеристики, на которые природа сделала ставку. Конечно, индивидууму это не нравится, и он, как правило, все заслуги в своих успехах присваивает себе, а в случае же неудач, всё сваливается на природу: «Что ж поделаешь, такова моя природа!». Так вот представьте: одна из первых ваших точек сохранения – это ваши первые шаги в этом мире. А вы ведь только лишь и обладаете инстинктивным разумом и набором рефлексов. И вдруг мы производим обмен с вашим набором памятливого багажа. Как думаете, что будет? – задался вопросом Консультант.

– Мне, наверное, будет забавно, – ухмыльнулся Лу.

– Возможно и так. Но ваше годовалое «я», переместившись сюда в ваше сегодняшнее, пожалуй, тоже вызовет некую сумятицу в умах ваших знакомых. Но дело в том, что тогда можно будет поставить крест на вашем возвращении, а вы, с умом годовалого ребенка, пожалуй, отправитесь радоваться в какое-нибудь закрытое учреждение, с такими же «сообразительными» индивидуумами. – Резюмировал Консультант.

– Постойте! Ведь тогда произойдет и изменение прошлого, со всеми её немыслимостями, – в ответ заявил Лу.

– Опять в вас говорит что-то почерпнутое из фантастических фильмов. Как же они там заявляют? А, вот как: если ты изменишь что-то в прошлом, то это приведёт к глобальным мировым изменениям, и чуть ли не приведёт мир к гибели. А вот мы имеем на этот счёт совсем иное мнение. Во-первых, ты ничего не сможешь изменить, даже если твои поступки будут отличаться от прежних – для общего информационного фона они будут настолько ничтожно значимы, что пройдут бесследно. В другом же (может, в каком-нибудь знаковом случае, уже имеющим весомое значение для вселенского информационного потока), тот же информационный фон не даст тебе возможности поступить как-то иначе, и вмешается в твою жизнь. Мы ещё это называем судьбой. Так вот, по поводу вашего годовалого «я». Ведь для того чтобы произвести обратный обмен (скорее – размен), необходимо чтобы все те же действия, которые вы произвели сегодняшним «я», в синхронизации с вашим «я» прошлым, были проделаны в той же последовательности, только уже вашим прошлым «я», но в наше время. Так вот, я не думаю, что нам как-то удастся убедить ваше годовалое «я» проделать какие-либо подобные манипуляции. Что касается вашего сегодняшнего «я», то попав в тело годовалого себя, вы со временем постепенно (ввиду не совместимости ваших файловых систем) растеряете имеющийся при вас памятливый багаж. Что, в итоге вернёт всё на круги своя, и вы (как бы прожив также всю жизнь), дойдя до порога вашего обмена, как бы впав в детство, вновь закончите вашу жизнь в доме для умалишённых. – По окончании сказанного, слишком демонстративно Консультант развёл руками.

– Ну, хорошо. Этот момент я понял. Ну, а как же быть в случае обмена с моим более развитым «я»? Разве для него не будет шоком этот обмен? – слишком любопытен Лу.

– Для этого случая у нас подготовлена группа психологов. Да и вы, я думаю, не останетесь в стороне и оставите для себя послание, – ответил Консультант.

– Ясно. Ну, допустим, всё прошло гладко. Кстати, сколько это всё идёт по времени? – спросил Лу.

– Я думаю, что оптимальное время всё-таки будет где-то 48 часов. Как бы круг возврата, – ответил Консультант.

– В принципе, нормально. Ну ладно. Так вот, разве для моего прошлого «я», полёт в будущее пройдет бесследно? – спросил Лу.

– А разве вы ощущаете на себе его последствия? – неожиданно спросил Консультант.

– Что-что? – вскрикнув, ошарашено подскочил со стула Лу.

Консультант же тоже не удержался, и вслед за Лу поднялся со своего кресла.

– Что ты имеешь в виду? – нервно тряся за пиджак Консультанта, изменившейся тональностью звука режет ухо Консультанту Лу.

– Я прошу прощение за свою, как уже понимаю, неуместную шутку, – попытался отговориться, осклабившись, Консультант.

Лу же, удивившись про себя подобной своей реакции, заверил Консультанта, что всё нормально и продолжил беседу.

– Так вот, – начал Консультант, не отводя взгляда от Лу, – ваше прошлое «я», побывав в будущем, не сможет унести в свое настоящее память об этом. Как я уже говорил, его файловая система (прошу меня извинить за мой технический язык) не сможет воспроизвести информацию, полученную в будущем, вернее сказать – она для него самого будет только срезом из остаточных вкраплений. Так и возникают у людей в жизни различные дежа-вю или какие-нибудь предчувствия, а у некоторых даже появляется дар предвидения, который они с пользой для себя и эксплуатируют. У этого «я», скажем так, не будет «драйверов» для этого. Но все же, такие люди, вернувшись назад, всего вероятней будут воспринимать случившееся как сон, или же, как фантазию. Со временем эта информация будет так далеко отложена в камеру хранения памяти, что и вовсе забудется. Наша память копирует все, что попадает ей в угол ее зрения, но со временем, по мере накопления, память сжимает информацию для увеличения объема свободного места. Так что мы, в принципе, можем, получив доступ к вашей памяти, отжать (ой, оговорился), нет, разжать информационную составляющую памяти, и на основе ее воспроизвести ваше прошлое, и даже, возможно, сможем его смоделировать.

– Вот как, – удивился Лу. – Ну, а как насчет будущего?

– Пожалуй, что никак. Мы для будущего – устаревшая информационная составляющая, не обладающая нужными для перехода свойствами. Более совершенная система имеет больше возможностей, и поэтому обмен и возможен только при точке старта из будущего.

– Хорошо, это ясно. А вот другой вопрос. А если вдруг мое прошлое «я» возьмет и не захочет возвращаться назад. Как вам такой вариант? – спросил с усмешкой Лу.

– Ну, это все же будет для вас новым вариантом. Но, если серьезно – это существенный риск. И уж в данном случае все зависит только от вас. Вы должны проанализировать вашу жизнь и понять, на кого из прежних «я» вы можете положиться, или же, хотя бы не стать жертвой вашего ситуационного «я», для которого побег от себя станет решением всех его проблем. Ведь психологический аспект во всем этом эксперименте (наряду с технической реализационной составляющей) играет весьма немаловажную роль. Здесь наряду с тем, что от вашего прошлого «я» могут выявится опасности, также опасности могут исходить и от вашего сегодняшнего «я». И я ни в коем случае не имею в виду именно вас. Мы в своей работе не пытались создать нашу программу в целях решения чьих-то жизненных проблем, через их побег из реальности. Неизбежность – на то она неизбежность, что ее не минуешь. Хотя, если опять же подойти к процессу с позиций киностереотипного мышления, то судя по киноклассике – путешествия во времени создаются лишь для того, чтобы путем исправления ошибок в прошлом, решить свои насущные проблемы. Но это романтический подход к реальности. Мы же четко понимаем все реалии и аспекты психологических проблем, возникающих при обмене. Так что психологический портрет потенциального трансферта нам, безусловно, нужно учитывать. Ведь велико искушение, допустим, у неизлечимо больного, спрятаться от болезни в прошлом, и хоть на свое время, но оттянуть неизбежность. Так что у нас есть свой список категорий людей психически неподходящих для трансферта.

– Видел я много разных людей. Меня обманывали, я отвечал взаимностью, но разве можно захотеть обмануть себя… – задумчиво продекларировал Лу, после упоминания про неизлечимо больного.

– Ну, для него его прошлое «я», видимо, уже не является им. Да кто уверенно заявит, что вы в прошлом, и сейчас, спустя годы – есть одно и то же лицо. Ведь в вас, скорее больше разного, чем схожего, и даже вон тот пройдоха больше смахивает на вас, в те ваши беззаботные годы. Да и вы-то сами, хорошо ли себя знаете? – спросил Консультант у Лу.

– Да, пожалуй, этот вопрос не так легок, как мне казалось вначале, – задумавшись, сказал Лу.

– Вы ведь, наверное, не раз слышали о людях, ведущих размеренную и спокойную жизнь, как вдруг, будто в них вселяется другой человек, и с этого момента, они уже всё, не могут жить по-прежнему, идут в разнос, перечеркивая свою прежнюю жизнь. Кто знает, может из-за сбоя в информационной сети в них и находит пристанище их прошлое «я», которое не желает той жизни, которую ведёт его последователь. – Закончил Консультант.

– Понятно. Вокруг одни проблемы, – встав с кресла, заявил Лу.

– Что поделаешь, нам надо учитывать все возможные факторы, влияющие на ситуацию, – приподнявшись следом за Лу, ответил Консультант.

Лу же, пройдясь по кабинету из стороны в сторону, слегка посредототачивался, как бы отдавая дань разумному размышлению, а вероятнее всего, целью его данных движений было желание только лишь поразмять свои затекшие ноги. Затем, решив, что сидя всё-таки сподручней вести разговор, вновь водрузился на своё место.

– Вот мы уже сколько беседуем, а вы мне ещё даже ни разу не разрекламировали эту услугу, а только выказывали все сопутствующие с ней проблемы, – выразил своё мнение Лу.

– Но ведь эта услуга ещё не обрела качество товара, а вам, как разработчику, нужно знать все детали проекта, и в особенности связанные с ним проблемы. Ведь только вам решать её будущее, – ответил Консультант.

– Всё верно, и ты, пожалуй, сидишь в своём кресле по праву, – сказал Лу, вновь встал и проговорил. – Значит так. По всему услышанному я кратко резюмирую: моё сегодняшнее «я», как багаж индивидуальных знаний, заменяют на выбранный мною другой багаж, находящийся в багажном отделении моего уже прошлого «я»; при этом, для точности определения периода обмена, мне необходимо найти в современности кальку моих прошлых привычек или поступков, чтобы в результате синхронизации этих действий сделать информационный вброс для обмена с прошлым; а дальше у меня есть 48 часов для своей новой жизни в прошлом. Так, что ли?

– Ну, в общем, всё верно, кроме небольших деталей, – ответил Консультант.

– Ну, с деталями мы разберемся позже. Так что на сегодня, я думаю, для меня хватит информации, – сказал Лу, непонимающе посмотрел на Консультанта, но потом поняв, что он сам прибыл сюда для проверки хода работ, повернулся и направился к выходу.

Глава 3

«А мне-то представлялось, что техническая часть будет наиболее трудоёмкой!», – размышлял по дороге из офиса к своей машине Лу, а уже выходя из здания своего проектного центра, резюмировал: «Что ж, сейчас нужно ехать на встречу в ресторан, а уж вечером, можно будет более детально изучить этот вопрос».

Что сказать, у каждого человека, от того, насколько он независим от такого внешнего фактора, как его места под солнцем, жизнь строится согласно им определённого плана. Или может быть, уже сам человек встраивается в чей-то, там, наверху задуманный план. Так жизненный цикл рабочего осуществляет своё движение по малому недельному кругу, который разбивается на дневные сектора, которые в свою очередь, в зависимости от дня недели, делятся на часовую константу. Ну, а рабочий день для служащего строго регламентирован на рабочие часы (от восьми до двенадцати) и остаточные часы отдыха. По окончании же пятидневной рабочей недели, он может, без зазрения совести забыть о своей работе. К тому же, кроме этого малого круга существует ещё один, большой годовой круг, делящийся по тому же принципу, что и малый. Так, одиннадцать рабочих месяцев в конце года сменяет один месяц отпуска.

Что же касается тех, кто, как им кажется, решает судьбы и вносит конструктивность в жизнь человека, то их жизнь нормирована своей ненормированностью и ненормативностью. Они не могут жить в чётко запланированном мире. Ситуационность, вот что движет этой частью человечества, у которого в подчинении столько человеческих судеб. И ведь, что интересно, что такой значимый человек, имея столько подчиненных, и сам в своём роде оказывается в подчинении у этой жизненной ситуации. Так бы и сказали: его жизнь подчинена служению и т. д. и т. п.

«Ну а как же сопутствующие его положению возможности, власть, богатство. Разве это не достойная плата за его, так называемую подчиненность?», – спросит достойный, как он думает, большего. «Почему бы и нет!», – соглашусь я. – «Вот только они, почему-то, всё больше находятся в подчинении у этих самих сопутствующих вещей, как богатство и власть. Даже не знаю и почему!». «Вот когда узнаешь, тогда и скажешь, а сейчас лучше не говори о том, в чём не разбираешься!», – заметит грозный господин в золотой оправе для очков.

Лу же, садясь в свой автомобиль, называет адрес водителю, и они мчатся на очередную его встречу в ресторан. Там у него запланирована аудиенция со своими давними партнёрами, а также с несколькими блюдами из меню ресторана. Если с первыми всё более менее ясно, то со вторым объектом встречи – ещё решение не принято. Желудок ещё с утра (почему-то?) очень сильно разговорчив, и это обстоятельство слегка беспокоит нашего героя.

Ведь, кажется, нет причин для этого, и он не особенно много, или скажем так, относительно немного вчера выпил, и при этом даже не был непоследователен в своих действиях, укладываясь спать, где не попадя, а целеустремлённо взял, и спокойно лёг в кровать. И ведь совсем не важно, что в ней в тот момент уже присутствовала парочка так влюбленных друг в друга гостей. Разве им жалко уголка кровати, где так мирно улёгся уставший хозяин квартиры. И что страшного в том, что он слегка помят и невкусно пахнет из-за пролитого на себя вина. А разве грязная обувь может встать между ними. Хотя, её всё-таки надо было поставить на пол, а не в виде разделительной полосы на кровать.

Но нет, и они даже не снизошли до понимания уставшего хозяина, и уже после словесной перепалки, выдворились куда-то вон из дома. А ведь он всего лишь хотел поделиться своим теплом с незнакомыми для себя людьми. Правда, надо признаться, что в тот момент он вряд ли мог кого бы то ни было узнать, уж больно он был удручён выпитым. И поэтому он, столкнувшись с таким непониманием, не найдя для себя успокоения в кровати, расчувствовался, и всю меру своего огорчения выплеснул на свою домашнюю прислугу, в частности на телохранителей. Где в особенности досталось тому, энергично подающему надежды, а ещё, по настойчивому требованию хозяина, подливающего вино в бокалы.

Скажите, что это не входит в его обязанности? Отвечу: «Скажите это вон тому типу, от которого зависит ваша зарплата и, в данный миг жизнь, так как ваше оружие в данный момент находится в его руках и направлено на вас». Но Лу надоедает махать оружием, его вновь окутывает меланхолия, и он, присев на ступеньку, погружается в задумчивое созерцание отражения самого себя в своих лакированных туфлях.

Трудно сказать, чем ему не угодил тот тип в отражении, но, видимо, его гримасничанье совсем не пришлось по нраву нашему Лу, и он, вскипев от бешенства, схватив бокал, со всего маху угодил им в ухо нашему подающему надежды охраннику. И ведь всегда такая напасть, как только решишь засветить бокалом кому-нибудь в глаз, то непременно промахнёшься и скорее разобьешь его об пол рядом с собою, чем попадешь в цель, а тут – такая неожиданная удача. Ну и поделом охраннику, раз не смог оградить тело хозяина от ударов судьбы, так что всё по делу и по существу. Ведь душа, терзаемая сомнениями (в свою очередь усиленными парами алкоголя), также не даёт покоя и телу. И она все свои душевные порывы берёт и переносит вовне, тем самым, заставляя это тело принимать на себя различные удары судьбы в виде падений с лестницы и неудачных проходов мимо косяков. Но всё же, в конце вечера, он, то ли от потери сил, то ли скрученный охраной (что является наветом не благожелателей), был всё-таки водворен в комнату и уложен назад в кровать.

А ведь утром никто из охраны и не заикнулся о его вчерашних поползновениях дать кому-нибудь из них в нос. Так что версия о том, что он был вчера кем-то из охраны скручен, не выдерживает никакой критики. Правда, судя по виду одного из охранников, ему всё же удалось заехать одному из них в ухо. Но ничего страшного, видимо, он был туг на ухо, и Лу пришлось разрядить обстановку непонимания с помощью таких действенных методов. На то он и слуга, чтобы находить общее понимание со своим хозяином.

Конечно, сейчас не те прежние времена, когда слуга был опорой и почти членом семьи хозяина. Сейчас эта категория людей называется «наёмный персонал», и от него уже не стоит ждать той преданности и верности, так присущей слугам прошлого. И теперь на место обслуги пришёл интерьер, необходимый для обозначения твоего общественного статуса. И ведь какие-то слова неживые всё чаще употребляются по отношению к казалось бы живым людям. «Телохранитель», тоже что и валенок – «ногохранитель», можно смело употреблять к любому виду согревающей одежды. «Бойфренд», здесь хоть слово и заимствовано из иностранного лексикона, но в адаптации к нашим реалиям можно только употреблять: бл… ть, бл… ть… – так и слышится эхо от крика очередного френда твоей подружки, после того, как ты покажешь ему свой бой.

Но что же наш слегка удрученный охранник? Вот Лу выходит из дома, чтобы отправиться на встречу и, проходя мимо охранника с разорванным ухом, смотрит на него немигающим взглядом. И что вы думаете случилось дальше? «Что, что. Да зарядил ему охранник так, по самое не хочу, что Лу и забыл про свои помидоры, летя кувырком через свою голову!», – выдвинет свою версию очень справедливый человек. Но в мире нет справедливости, или же может потому, что всё же слуги никуда не исчезли, а поселились глубоко в человеческой душе. А в нашем охраннике, как раз по хозяйски и расположился один из них, и которому для его комфорта проживания не нужны никакие честолюбивые тревоги человеческого я.

Так что наш Лу, не встретив сопротивления, ни свободного духа охранника, ни собственной совести, спокойно добрался до своего автомобиля, где, садясь в него, решил, что разодранное ухо охранника, будет портить интерьер внешнего фасада дома, и что, вообще, раз он не смог себя оградить от пьяных поползновений – то тогда и его, Лу, сохранность находится в опасности, – то надо бы его уволить. А пока что у него есть более важные дела, и он, сев в автомобиль, унёсся на встречу, где мы и застали его беседующим с Консультантом.

Но вот Лу прибыл в ресторан, где у него должна состояться встреча с его партнёрами по бизнесу. Хотя, по большому счёту, эта встреча скорее была заседанием нескольких давно друг друга знающих людей, собирающихся за столом, чтобы за между прочим (их бизнес), перекинуться своими мыслями по поводу современной событийности, пытаясь тем самым понизить свой дефицит общения. «И даже как-то странно об этом слышать!», – могли бы они возразить, не подумавши.

Ведь казалось бы, что при всей их общественной жизни, когда приходится быть в гуще событий, когда к твоим словам не просто прислушиваются, а исходя из них делают выводы и прогнозы, разве может возникнуть какое-то подобие (как там назвали?) дефицита общения. Но мы не будем их переубеждать, да и не сможем, ведь демагогия их конек, и они в два счёта заткнут нам рот. И мы даже не станем заглядывать в глубину их души, откуда исходит эта волнительная побудительность, заставляющая их раз за разом встречаться вместе в одном и том же месте. Пусть это останется на их…? Их, а вот на чём, то я, пожалуй, и сам не знаю.

Что же рассказать о тех великих людях, с кем так часто столовается наш Лу. Ну это были его старшие деловые партнёры по ведению бизнеса, как в плане владения инвестиционного портфеля, так и в плане возраста. Лу же для них, несмотря на его положение, был своего рода ученик, типа Пралинского, которого они учат уму-разуму. Им импонировал их прилежный, внимательно слушающий ученик, и от этого они, даже иногда выпив лишнего, рассказывали также немало лишнего, чего в принципе не следовало бы делать. Ну а Лу не видел в этом для себя (в таком к себе отношении) ничего обидного. Он слушал их разглагольствования и, поддакивая им, только смеялся про себя, а уже когда оказывался у себя дома, сверяя баланс поступивших средств, и вовсе разрывался от смеха.

На этот раз за столом, кроме его известных партнёров, чьи имена мы не будем раскрывать в виду их большой известности, ведь эта их известность является той веской причиной, чтобы не предавать их имя известности, иначе сопутствующие с их стороны известные шаги, приведут к известным последствиям (да чтоб тебе пойти подальше по известному адресу!!!). В общем, вместе с ними за столом находилась ещё одна известная (своей известностью) весьма колоритная личность. Весь внешний вид которой: взъерошенная причёска, костюм, свободный от правил сопоставимости, как цветовой гаммы цветов, так и предметов входящих в ансамбль, не оставлял вам сомнений в принадлежности этого типа – это был представитель прогрессивного человечества.

«Но вы что-то уж совсем заговариваетесь, заявляя о принадлежности. Разве может либерал кому-то принадлежать? Заблуждаетесь господин… Как вас там?», – возмутится сей тип человеческого я. «Да, конечно, прошу прощения. Ведь я совсем забыл, что свобода это дорога с односторонним движением!», – пытаюсь оправдаться я. Но что же делает здесь, среди нас, простых смертных, сей выдающийся человек? А оказывается всё просто. Они, представители сего свободного течения, ещё не достигли всех вершин свободы и скорбно должны признать, что всё-таки земное, человеческое, зачастую берёт в них верх, и им приходится идти на поводу требований их желудка. В общем, скажу без всякой патетики, наш Веня (а именно так звали эту выдающуюся личность) был приглашён на обед нашими деловыми партнёрами, дабы он мог внести свои предложения по дальнейшей деятельности спонсируемого нашими партнёрами проекта просветительной направленности в сторону тех ценностей, которыми дорожили его спонсоры (вот так у них всё и всегда непонятно, или же свободно от смысла звучит). Иначе сказать, наш Веня был рупором, глашатаем свободной мысли, ещё треплющейся в головах у некоторых представителей большого бизнеса. И он как любой рупор, имел громкий голос и стальные нервы, но при этом для смазки его связок всегда требовались дополнительные средства, ради которых он и присутствовал здесь, в кругу сильно-уважаемых им господ.

Веня же, прибыв на встречу и, решив, что на голодный желудок трудно соображается (да к тому же и отказываться совсем невежливо), и поэтому, не долго думая, последовал примеру приглашающей стороны и накинулся на мясные блюда, дабы восполнить свой запас железа, так необходимого для твёрдости его убеждений. А ведь голод имеет странный побочный эффект, так с его возникновением ваши убеждения начинают терять свои силы, подтачиваясь сонмом сомнений, и в твоей голове уже зреет провокационный, неумолимый вопрос: а стоит ли оно тех жертв? На который, в конце концов, всегда слышится один и тот же ответ, правда, так трудно различимый из-за набитого рта говорящего. Вот сытость, да ещё с накопившемся жирком, то это совсем другое дело, она создаёт у борца за справедливость ощущение твёрдой основы, на которую он может опереться, черпая из неё свои силы. Всё-таки материалисты со своим тезисом о первичности материи, всегда сумеют вставить палки в колеса их противникам, идеалистам безнала.

Что ж, когда наш герой подошёл к столику – то застал следующую картину: его партнёры, не спеша ковыряясь в блюдах, вели меж собой застольную беседу, когда как их гость, решив, что будет лучше им не мешать, в одиночку пересчитывал пёрышки у принесённой официантом птицы.

– А я ведь говорил Каланче. Не торопись. Подожди. Ведь для того чтобы выйти на большую политическую сцену, нужен какой-нибудь взрыв. Штиль в политической жизни – самая неблагоприятная погода. Но нет, он никого не хочет слушать, – рассуждал степенный партнёр в очках с золотой оправой.

– Так, наверное, с его места ему видней, – засмеялся второй степенный господин, склонный к язвительным шуткам над другими участниками-партнёрами рынка, а также страстно любящий поучаствовать в играх на фондовых биржах, где его шутки с голубыми фишками часто оставались недопонятыми, и приводили к обвалу рынка.

– А вот, наконец-то, и ты, – заметив Лу, сказал благодушный степенный господин.

– «Ай-Ти», чего задержался? – опять подшучивая, добавил язвительный господин.

– И не просите, я свою долю не продам. Говорил вам, что за ай-ти-технологиями будущее, – улыбаясь, ответил Лу.

– Ладно, ладно. Давай присаживайся, – сказал язвительный степенный господин. – Кстати, познакомься с будущим уже наших информационных технологий, с Вениамином, мастером слова риторики. И я скажу – он может всё, и даже больше. Ведь каждый продвинутый политический риторик, использует своё риторическое имя на всю катушку, имея право не отвечать за свои слова. Ответ вы, конечно же, получите, но ответственность за него – вряд ли вам гарантирована. Вот такие у нас работают кадры.

Веня же, когда речь зашла о нём, отставил от себя тарелку и, с казалось бы смущённым видом, стал слушать свою презентацию. Что поделать, наш Веня очень скромен в кругу столь известных господ, и по его виду вряд ли догадаешься, что именно он – тот пламенный оратор, громящий и пускающий под откос эшелоны коррупционной власти. «Но в чём же дело, и что послужило столь странной метаморфозе?», – спросит проницательный читатель. «Да, пожалуй, вы не слишком проницательны, раз спрашиваете об очевидных вещах!», – корю я за наивность проницательного читателя.

– Вениамин, что вы стесняетесь? Давайте, расскажите нам вашу теорию голоса избирателя в связи с его избирательностью, – хлопая по плечу Веню и, посмеиваясь, заявил язвительный господин.

– А я не вижу в этом ничего смешного! – вдруг разошёлся покрасневший Веня, затем снял очки, протёр запотевшие стекла и, одев их, продолжил источать свой гнев. – Да, я имею на этот счёт своё неоспоримое мнение. И скажу со всей ответственностью, что нет ничего более эфемерного, чем голос избирателя. И даже для самого избирателя, его голос – есть нечто непостоянное, имеющее характер налёта. Это то же самое, что и твоя голосовая речь, услышав со стороны которую, ты с трудом можешь распознать её, а распознав – останешься весьма этим недоволен, и получается так, что ты скорее отдашь предпочтение чужому голосу, чем своему. Так что «избирательность избирателя», скорее прислушается не к своему голосу, а к чужому, поданному в нужном месте и с нужной интонацией. – На одном дыхании отрапортовал, пылающий от самосознания своей личности, Вениамин.

– Ну, не надо так экспрессивно, – заметил степенный господин, успокаивая Вениамина.

Веня же, решив для себя: «Что с них взять ещё, кроме презренного металла!», – залил внутрь себя бокал вина, и тем самым успокоил рвущееся наружу желание декламировать, прижигая калёным железом язвы этого мало свободного общества. Затем они обменялись рукопожатиями, и Лу присоединился к сотрапезникам, чтобы составить им компанию, для чего и погрузился в принесённое официантом меню. А его партнёры, решив дать ему время как следует освоиться, вновь погрузились в свои насущные дела, когда как Веня, придвинув к себе тарелку, вновь принялся доделывать недоделанное. Ведь, что поделаешь, вот такой он человек, раз взялся за дело, то всегда доводит его до конца. Степенные же господа, вновь продолжили свою беседу о человековидении, и его роли в политической жизни общества. Ведь вопрос: человек для политики, или политика для человека – так и остался нерешён для человека-политика, также как и для политика-человека.

– А ты меня вчера у Соловья лихо припечатал, – улыбаясь, начал разговор благодушный степенный господин, – я аж вначале чуть дар речи не потерял.

– Бывает, – покряхтывая от удовольствия, ответил его вечный антагонист медийных площадок, язвительный степенный господин.

Но давайте оставим закулисье в распоряжение самих кукловодов и манипуляторов, ведь иначе мир станет скучен, лишившись всех своих тайн и загадок. Разве нам интересен сам механизм работы системы? Нам более по нраву красота самих кулис, с их огнями и переливами красок, а за ними – всё тускло и мрачно, да и кардиналы, и то всё сплошь серые. А так немного налётного престижа, и вы, сидя у себя дома напротив экрана, предаетесь разгадке очередного квеста в поисках правых и виноватых, которые, чувствуя все мимолетные желания публики, стараются донести до нас хоть что-то.

Что ж, Лу для проформы пробежался по меню, ведь когда ты постоянный клиент этого заведения, и, когда количество твоих посещений перевалило за трёхзначное число, то, пожалуй, можно его простить за лёгкую небрежность в деле изучения этого самого меню. Просто здоровье нашего героя слегка ухудшилось после того, как он прибыл сюда. Видимо, всё-таки он вчера слегка перебрал свою норму перебора, принятого на грудь, и в результате чего, погрузившись в меню, решал для себя непростую задачу: либо перенести стойко приступы головной боли, либо подлечиться настойкой, чтобы потом чувствовать себя стойко.

Так поначалу Лу придерживался первого варианта развития событий, но после того, как он увидел, как Веня опрокидывает в себя стакан лучезарного напитка, то его одолели сомнения в верности выбранного варианта, и теперь он, вглядываясь в названия предлагаемых напитков, производил сложные арифметические расчёты степени их градусного воздействия на его неокрепший организм. Всё же решившись, Лу наконец-то заказал для себя прозрачного, как слеза напитка, и когда напиток обжёг его внутренние стенки желудка, решил для себя, что он не ошибся, как в своём выборе действий, так и в напитке. Затем он, следуя вековым традициям, ещё прописанным, как утверждают, самим Гиппократом, для закрепления эффекта плацебо (наш герой придерживается того мнения, что эффект от принятия алкоголя, по большей части, зависит от самого пациента, и его действие очень часто весьма внушительно для окружающих его людей), кинул вдогонку ещё одну дозу лекарства. Закрепив результат приёма внутрь и слегка перекусив, Лу откинулся на спинку стула и стал изучать (опять же для проформы) присутствующую публику.

Ведь правила нахождения в помещении требуют от тебя хотя бы осмотреться вокруг себя и определить – с кем ты дышишь одним кислородом под сводами этого здания. Конечно, решение об общих кислородных процедурах было принято ещё с самого открытия этого достопочтенного заведения. Ценовая палитра, так весело разукрашивающая своими нулевыми окружностями цифры, стоящие напротив блюд в меню, очень чётко просеивает число желающих вкусить здесь чего-нибудь, оставляя только ту небольшую категорию избранных с большими карманами, для которых пафос является обязательным ингредиентом, придающим остроту заказываемых ими блюд.

Так что местный контингент, заседающий за соседними столами не отличался разнообразием, и Лу, покивав знакомым, уже было собрался принять участие в дискуссии за столом, как заметил залётную молодую парочку, непонятно каким образом забредшую сюда. Почему залётную? Ну, это не трудно определить по внешним факторам, о которых, наверное, и не стоит упоминать носителю дорогого костюма и различных сопутствующих нему аксессуаров. Да и по лицу зашедшего сразу же видно, что он не отличит аксессуар от писсуара, да ему это и не нужно, а его спутница своей натуральностью уже вызвала немой укор и негодование среди дутой женской присутствующей публики, от которого она ещё больше раздулась, правда уже естественным образом – а уж эту разборчивую в знакомствах, и неразборчивую в связях прослойку женской общности ни на какой мякине не проведешь.

И уже даже нахмурился официант, заметив оплошность администратора (впоследствии стоившей ему места), который, к слову сказать, виноват лишь в том, что отлучился на мгновение по личным нуждам, и тем самым дал незаметно проникнуть под сей священный свод этим возмутителям спокойствия, особенно перед носителями дорогих костюмов от какого-нибудь «Арма Бри», и их заменимыми носительницами бриллиантов (ведь нынче сейфы ненадежны, вот и приходиться ими обвешивать очередную пассию, чтобы ими любимые брюлики были всегда на виду).

И что теперь делать всем этим «носителям» собственности, когда простота бросила им вызов, вначале заведя молодежь сюда, а затем, показав всю их неприглядность, заставила уйти твёрдой опоре из-под ног вершителей судеб, ещё пять минут назад считавших себя так твёрдо стоящими на этой самой опоре. Но дело разрешилось само собой. Парень, взглянув на ценник меню (с той же простотой как, видимо, всё и делал), заявил, что обедать им здесь не по карману, взял под руку подругу, и они также быстро исчезли, как и появились, оставив после себя растревоженный осиный рой.

У Лу в душе от увиденного, что-то как-то нехорошо заскребло, ёкнув смутной памятливостью, и он автоматически налил себе дополнения, дабы вытиснуть из своей памяти эту, непонятно с чем связанную, памятливую потерю.

«Казалось бы – ничем не примечательный случай (да даже и не случай, а так – пустяк: мало ли чего не бывает в жизни), а всё же что-то затеребилось в тебе, и вот уже ты потерял покой, ища это что-то», у Лу размышлял Лу, глядя на усердно жестикулирующую молодую, с позиции относительности местного бомонда, даму. «Может жизнь в созданных обществом рамках, соответствующих твоему „я“ приличий, стало тяготить тебя? И, ворвавшаяся в твой мир простота другого мира, напомнила тебе о существовании совсем другого круга людей, существующего без светских условностей, людей, просто живущих своей жизнью. Видимо, не я один почувствовал эту позолоту сковывающих нас рамок, раз появление этой пары вызвало такой нервный переполох. Но разве кто-нибудь из присутствующих согласится сбросить с себя, так сковывающий их: лишний вес бриллиантов, ботокса, нала, и обменять это всё на бедную молодость. Хотя, наверное – это всё-таки риторический вопрос». – Лу в раздумье посмотрел на сидящего напротив Веню.

– Так ведь, Веня? – спросил Веню, ни с того ни с сего Лу, чем привёл последнего в некоторое беспокойное непонимание.

Степенный же господин, поспешил успокоить Веню, заявив, что он пусть не обращает внимания на подобные странности его коллеги, любит он, видишь ли, поразмышлять вслух. Затем наш степенный господин, отправив Веню покурить, попросил Лу, чтобы тот уделил ему (Вене!) немного своего времени и, разобравшись в сути дела, помог бы в становлении нового общего проекта. Лу же, заявив, что мало смыслит в подобных вещах, попытался откреститься от данного предложения, но его партнёры, как приверженцы совсем другой концессии, не приняли его столь решительный шаг и заявили, что общее дело требует этого, а так как у них и так забот полон (совсем не золотых зубов) рот, то, на этот раз пусть и Лу проявит себя на этой, ещё непаханой ниве политических возможностей.

Лу же, ослабленный вчерашней невоздержанностью и сегодняшней крепостью напитка, всё-таки был взят в оборот, суливший немалые прибыли своим партнёрам, и пообещал своё содействие пришедшему после курительной паузы Вениамину. Он, вручив ему визитку и, приняв ещё успокоительного, распрощался со всеми и направился к выходу. Наши же степенные господа, ещё слегка пообсуждав такие далекие: «Я же говорил, что не надо было Бориску на царство», – кипел язвительный господин»; и такие близкие времена: «Да, Влад совсем другое дело! Слегка не политкорректно, зато ориентировано выдержанно», – заявлял степенный господин. «Хотя скажу, это были божественные времена!», – ностальгически выпуская дым, молвил степенный господин, – «Ведь я был для людей царь и бог, и только я решал: когда для них будет радость – выдав зарплату, а когда горе – задержав её!».

Но что ж теперь поделаешь, жизнь вносит свои коррективы, провозглашая монотеизм. Но мы не станем их осуждать за эти мимолетные слабости, таковы люди, и даже самые великие из них подвержены ностальгическим воспоминаниям. Пока же наши господа предавались воспоминаниям, Веня, оставшись в одиночестве, решил выставить себя напоказ, и тем самым обратить на себя внимание вон той весьма симпатичной дамы. А предпосылки для таких его действий уже в полной мере имелись в наличии, ведь, если быть нескромным и посчитать, сколько бутылок переменило свой статус из «полная» в «порожняя» благодаря усилиям Вени в борьбе со своей неутолимой жаждой, то можно даже удивиться, почему он ещё так кроток, аки агнец.

Но наш Веня, как говорится, человек привычный и, по его заверениям, ещё не через такое проходил (правда, конечно, чаще всё же переступал) – он только слегка размяк от выпитого и, чувствуя своё вселенское одиночество, заметив, как ему показалось, весьма неровно дышащую к нему даму, стал проявлять по отношению к ней весьма нешуточные знаки внимания, выраженные в виде различных подмигиваний, надувания щек, сногсшибательных и многозначительных взглядов – и готов опять во всей красе проявиться. Жаль только, что никто ему не объяснил, что предмет его вожделений был всего лишь предметом интерьера на стене заведения, в виде изображения какой-то голливудской звезды.

А ведь наш Вениамин, уже впав в этот визуальный обман, готов был подойти к ней и со словами: « Мы с вами раньше не встречались? Уж больно ваше лицо мне знакомо!», – пригласить её совместно продолжить вечер. Но его планам не суждено было осуществиться из-за неожиданной помехи в виде официанта, принесшего очередную порцию алкоголя. И стоило нашему Вене только отвлечься на секунду, дабы обратить своё внимание на процесс долива в его бокал (а затем и его опорожнения самим Веней), как всё это привело к потере объекта его вожделений.

А ведь Вениамин всегда подозревал женщин в ветрености, в чём он в очередной раз и удостоверился. После чего расстроившись и, обвинив их в таком ужасном преступлении против его личности – пренебрежение им – Веня решил, что мир женщин недостоин такого индивидуума, как он, и вообще, его никто не понимает. А так как решение этого вопроса (как он тонко чувствует) находится на дне бутылки, то за это прямо сейчас необходимо выпить. Но мы не будем составлять ему компанию и переубеждать его в обратном, а последуем дальше, вслед за Лу.

Лу же, выйдя из стола, выдвинулся к выходу с прямым намерением ехать домой. Выпитое им, после первых следов облегчения начало свою коррекцию в сторону движения по туманным областям сознания, и Лу, не раз уже плутавший по этим дорогам, осознавая дальнейшую последовательность своих действий, решил прибегнуть к кардинальным действиям, и дабы изменить эту последовательность, отправился к себе домой для «отлежки» и «отмочки». Но разве человек сам себе хозяин? Ведь стоит только ему прийти к какому-то благоразумному решению, так сразу же на его пути возникает столько непредвиденных препятствий…

– А вы разве уже уходите, – заслонив выход Лу, выразили своё мнение две очень светские львицы. «Да что б их, этих драных кошек!», – подумал про себя Лу, но так как он был человек весьма культурный (как и все вокруг!), – то выразил вслух совсем не то, что имел в виду. А что поделаешь, таковы правила в высоконравственном обществе. Всё личное должно упрятано подальше с глаз долой, ведь здесь до него никому нет дела. Ваше «нравится» и «не нравится», никому не понравится, поэтому, извольте всем и всему нравиться. Так-то!

И он, не подав виду, спрятав свою эмоциональность за маской безразличия, ответил:

– Да что-то здесь сегодня скучно.

– Так присоединяйтесь к нам, – заискивающе предложила светская львица.

– Но у вас ведь свой прайд, – попытался отговориться Лу.

– Ну, вы умеете рассмешить, – хлопая Лу ладошкой, залилась смехом белокурая львица.

И ведь не мной замечена одна интересная тенденция: чем больше у вас капитал, тем ваши шутки кажутся более искрометнее и смешнее для не обладающих таким запасом … (то ли знаний, то ли средств на счетах). Может потому, что эти благодарные слушатели сами постоянно вызывают улыбку (да что там улыбку – гогот, сводящий животы) у сих обладателей больших капиталов, смотрящих на то, как вы кичитесь своими очень смешными средствами. Вот и отвечают взаимностью наши обладатели смешных денег, вымучивая у себя улыбку при всяком случае, когда с ними соблаговолит пошутить этакая глыба человечества, а то ведь он может оскорбиться и обидеться. Так что давайте будем человечнее, и не оставим обделёнными наших капиталистов, ведь им и так тяжело нести свою ношу, и одарим их своей улыбкой, а ещё лучше заискивающим смехом в ответ на хоть и плоскую, но всё же шутку.

Лу же находился в нерешительности, пока его остаточность вновь не заявила о себе, услышав это заманчивое предложение.

– Но что же вы застыли в нерешительности. Вчера-то совсем иначе себя вели, – подстегнула белокурая львица Лу.

«И ведь, точно!», – вспомнил про себя Лу обрывки вчерашнего дня. «А я ведь, совсем забыл, что видел их в клубе!».

– Ну, ведите, – согласился Лу, беря так настойчиво зовущую за собой белокурую даму под руку.

«А ведь вчера мы не только вместе пили…», – стал перематывать Лу события, так удачно забытые им. Правда, ему сложно было воспроизвести всю последовательность действий, но что он точно помнит, так это то, как он пытался устроиться спать на коленках этой белокурицы, завалившись головой на них. Но костлявость её ног, видимо, не сопутствовало его сну, и Лу, в отместку пощипав курицыны ляжки, изменил свою диспозицию из лежачей в стоячую, дабы, с более широкого обзора найти для себя другой объект для чувственных воздыханий. Нашёл ли он что искал, трудно сказать, но утреннее пробуждение у себя дома документирует всё же бесцельность этих его поисков.

– А где же Летиция? – по дороге к столику спросила «белокурица» у Лу.

«Какая ещё на фиг, Летиция!», – возмущался про себя Лу. – «Люся Птицына, одно слово!». А ведь такое имя – это всего лишь небольшая блажь, так любящих быть на виду «персон грата», и давайте не будем к ним подходить (если они ещё подпустят!) так уж строго. «Но разве Птицына не внушает?», – зададутся вопросом любители словесности. – «Внушает, только что-то совсем не то!», – вынужден будет сказать им весьма осведомленный человек, вращающийся в кругах шоу-бизнеса. Ведь высший свет – то же самое, что и реал-шоу, где существуют свои правила игры, отступление от которых ведёт к выбыванию из него. Так что налёт таинственности, зывные имена, подборка костюмов, имиджевая составляющая, да и многое другое – являются обязательными атрибутами для участников этого реал-шоу.

– Да где же ей быть, как не дома, – ответил Лу.

«Ответ на вопрос вроде бы и правильный, но где же эта Летиция и, если она всё же дома, то у кого именно – у себя-то я её точно не видел!», – внезапно озарила мысль Лу. И до него вдруг начинает доходить понимание того, что он, собственно, уже давно (а сколько – не важно, в общем), не слышал ничего от своей, очень верной его благу спутницы жизни.

Но Лу не из тех импульсивных молодых людей, с нетерпением бросающихся бить тревогу, разрывая трубки своих и не своих знакомых. Нет, наш Лу обладает выдержкой и может подождать, когда события примут форму безвозвратности. Ведь фатализм у него в крови, и раз суждено ему сегодня напиться – он напьется, а если же выпадет шанс нажраться – то и карты ему в руки. Так рассуждая, Лу поднимал рюмку за знакомство, мигом забыв про Люси.

Конечно, новое его знакомство ни к чему его не обязывало, да и все присутствующие за столом уже номинально друг друга знали (или же слышали), но для вливания в коллектив, нет лучше способа, чем этот, и он был опробован в нашем случае Лу. Но почему-то и новый стартовый запал не вызвал в нём ответного отклика в душе, и даже теребение им костлявых ног «белокурицы» под столом, в ответ на её бедротрение, показалось ему пошлым и не воодушевляющим для дальнейшего развития более близкого кампанейства с ней. Так что Лу решил более внимательно подойти к вопросу фатализма, на ходу меняющего свои правила.

Но всё же наш Лу тёртый калач, и для него судьбоносность – не та субстанция, которой можно позволить вести себя по отношению к нему так, как ей заблагорассудится. И Лу, опрокидывая в себя очередную порцию спиртного, тем самым пытается в споре с судьбой оставить последнее слово за собой. Но то ли он переусердствовал, то ли сказалась привычка «белокурицы» лезть под руку со своими заявлениями, но результат этих внешних обстоятельств не преминул сказаться на нём. Так поперхнувшись, Лу не смог установить плавность процесса усвояемости принятой дозы и, чувствуя, что возможность дальнейших бесконтрольных действий его организма может привести к мало приличествующим данному месту побочным извергающим эффектам, ринулся в уборную, дабы упредить свой непослушный организм.

И надо отдать должное нашему Лу, его скорости позавидовал бы не один спортсмен, занимающий верхнюю строчку по дисциплине «бег с препятствиями», а ведь препятствий по дороге в туалет было не счесть. Тут и вальяжно рассевшиеся за своими стульями гости, тут и снующие везде официанты, так и норовящие подрезать тебе ход, ну, а о скоординированном заговоре сильно принявших на грудь и говорить не имеет смысла, ведь все знакомы с их внезапностью появления в ненужных местах. А ещё была велика опасность и того, что наш бегун наступит на устрицу, упавшую на пол у зазевавшегося официанта, и только вездесущее провидение, а также ловкий маневр Лу позволил миновать ему эту напасть, чтобы вовремя припасть к унитазу, и выгнать из себя уже напасть другую.

Что касается его застольников, то его исчезновение даже не было ими замечено, кроме разве что «белокурицы», до которой достучалась её свободность ног. И только она это ощутила, как зал озарился её кличем в пустоту: «Ты куда?», – повис немой вопрос над его местом. Что ж, со всеми бывает, и Лу, выйдя из туалета уже совсем с другим лицом, чем с тем, с каким он забегал туда (при этом до смерти перепугав вездесущую уборщицу), решил, что если уже ничего не лезет, то чем это не подсказка для него, и следовательно, нужно прислушаться к знакам говорящим ему, что необходимо отправиться незамедлительно домой.

Вернувшись за стол, Лу не стал отвечать на заданный ему вдогонку вопрос, и сообщив, что ему необходимо уехать, оставил доуменных сослагательных самим вариться в своем супе. Правда, «белокурица», приняв за авансы действия Лу под столом, всем своим видом изъявляла желание стать на сегодняшний вечер ручной львицей, но на Лу вдруг снизошла какая-то стена непонимания, и он проигнорировав её, с невозмутимым видом, вначале откланялся за столом, а затем при выходе из зала, отклонился уже от самой «белокурицы», спешащей довыяснить вопрос о порванных колготках.

Сев в автомобиль, Лу в первую очередь набрал номер своего пресс-атташе (и по совместительству своё доверенное лицо, или же наоборот – трудно сейчас сказать): «Это не телефонный разговор. Давай ко мне!», – без лишних разглагольствований отдал команду Лу.

«Опять пить зовёт!», – одеваясь, наверное, пробурчал про себя Гера. А как же иначе, нелегко быть доверенным лицом, да к тому же ещё и пресс-секретарем у такого рода господ. Затратное это дело, как для секретаря, так и для его нанимателя. Прессовать нынче надо уметь, это ведь вам не годы подмастерьев и слесарей со своим скобяным инструментом. Сегодня, в век технологий, надо проявлять изобретательность и фантазию, иначе и на твой «порт» найдётся свой «канальный провайдер».

Так что Гера, одевшись, с кислой миной заявил своим домашним, что его требуют видеть, и что с этим ничего не поделаешь, если всем им хочется проводить отпуск на каком-нибудь «лазурном» берегу, но если есть возражения, то он не против их рассмотреть. Но, видимо, его домашние (жена и две белокурые вреднюсины, а в особенности, их любимец кот-ротозей) не имели ничего против того, чтобы провести отпуск, наслаждаясь очень «лазурным» берегом моря, так что наш страдалец был отпущен на все четыре стороны без всяких предварительных ласк.

Но почему наш Гера так недипломатично отреагировал на звонок своего босса Лу? Неужели он обладает какими-то экстрасенсорными способностями, и может так, с полуслова распознать желания и малейшие движения души человека? Вполне может быть, но всего вероятнее, всё дело в том, что наш Гера и Лу были знакомы с самой школьной скамьи, и пожалуй, столь долгое знакомство и налагало на него столь ответственный груз знаний о друге.

«А ведь вчера клятвенно заверял, что сегодня даст мне отдохнуть!», – бурчал про себя Гера. – «А хватило его только до вечера!». Конечно, можно понять Геру, его жизнь практически слилась с жизнью его босса, он стал своего рода его тенью, следующей везде за ним по пятам. Без его юридического сопровождения, Лу и шариковой ручки не брал для подписания контракта, а что уж говорить о «паркере» и «монблане».

«Нет, что бы он там не заявлял, а пить я с ним не буду. Да и вообще, завтра важное совещание, и надо быть в тонусе!», – летя к Лу на своём чёрном, очень престижном авто, размышлял про себя Гера. Но вот, он подъехал к месту назначения, к одному из стандартных для данной местности особняков. Стандартная двухметровая ограда со своей каменной облицовкой в виде охраны. Стандартный газон, рельефно сопровождающий вас по бокам к самому входу в особняк, который, к слову сказать, ничем выдающим не обладает, всё стандартно в этой трёхэтажном прибежище одинокого олигарха. А ведь можно было бы, по мотивам «Иронии судьбы» снять совсем другое продолжение её первой части, уже с учётом интересов правящего класса, живущего в таких современных стандартных условиях своего бытия. «И ведь стоило Рязанычу только заикнуться об этом, обратившись к нам…», – заявлял один любитель кино, проживающий по данной стандартной схеме, – «Мы бы в один момент, не выходя из парной, нашли бы ему средства на финансирование такого фильма!».

Но вот Гера заходит внутрь. И что же он видит? А ничего нового, что он раньше не видел. Наш герой Лу всё же не вытерпел перепадов настроения и, приехав домой, решил слегка разбавить свою грусть-печаль, непонятно откуда взявшуюся у него. В разбавлении грусти приняла участие захваченная им по пути домой, всегда на всё готовая, светская и завсегдадатая часть этой тусовки. И её можно понять в этом, ведь она не ограничена всякими религиозными условностями, и пока она светская – то вполне имеет право на не целибат. Так кроме нескольких дам высокого роста, грусть-печаль Лу разбавляли пару вальяжных типов, претендующих, как они говорят, на «уважуху». Но для Геры подобные типы были не в диковинку, и он всегда при общении с ними требует у охраны обеспечить хорошего лежания вещей, чтобы не случилось соблазна у кое-кого прибрать кое-что к рукам, обеспечивая (уже с их точки зрения) надлежащий порядок в доме.

– А, вот и ты, – отталкивая от себя черноокую брюнетку и, вставая навстречу Гере, сказал Лу.

– Я, как смотрю, ты в своём репертуаре, – без обиняков заявил Гера.

– Прости, забыл, но у меня сегодня чёрная полоса в жизни, – промолвил Лу, опять подхватив брюнетку. – Так ведь, лапа?

– А мне не до шуток, – не меняя тона, ответил Гера. – И тебе пора бы остановиться. Завтра важный день, а ты опять не готов. А решение уже вызрело, и завтра его надо обязательно озвучить.

– Да, да, я всё понял, – одним глазом смотря на Геру, стараясь сообразить, что от него хотят и, решив не противоречить, согласился он.

Гера же, выйдя в центр гостиной, похлопал в ладоши, дабы обратить на себя внимание. Это у него вышло только на среднюю троечку, ввиду большой увлеченности присутствующей публики совсем другими интересными вещами. Но наш Гера дока в разрешении подобных несоответствий его желаний с встречными желаниями противостоящей ему праздной публики. И он, заручившись поддержкой мышечной массы охраны, кого – своим ходом, кого – не своим, вывел всех вон из дома, отправив их в дальнейшее восвояси, где они так любят быть. Правда, на этот раз не всё прошло так гладко, как хотелось бы. И черноокая девица, решив для себя, что все эти призывы выйти вон к ней не относятся, продолжала настаивать на своём особом статусе, вцепившись в диван, на котором и располагался до прихода Геры весь этот бомонд.

Гера, видя, что словесность в данном случае совсем плохой аргумент, и что ручной метод будет куда эффективней, не раздумывая, пустил его в действие. Черноокая девица только и успела окнуть, когда пара крепких мужских рук потянули её с дивана, и уже, казалось, дело сдвинулось с мёртвой точки, как вдруг девица сумела вывернуться (видимо, змеиная скользкость позволила ей это сделать), и изогнувшись, сумев переместить вес своего тела с заднего «крепкого» аппарата на верхний, тем самым, опрокинулась вместе с охранником на пол. Затем она вытянулась и вцепилась своими руками в ноги всякое видевшего Лу, и при этом далеко не безмолвная (по этическим и цензурным соображением у меня рука не поднимается опубликовать эти трёхэтажные словосочетания, да и цифровая бумага уже не столь терпима) мольба отразилась на её размазанном от потекшей краски лице.

Лу же смотрел на всё это происшествие с невозмутимостью находящегося в нирване последователя Будды. И даже завершающий штрих в устах этой доверчивой дамы, поверившей в обещание халявы в обмен на необременительную сдачу в наём её столько раз доверявшего различным проходимцам тела: «Да, козёл ты!!!», – совершенно не вывел из себя это погруженное в созерцание ещё одно воплощение тиртханкары. Ну, а что поделаешь, ведь истина одна, и итог поиска этой вечной субстанции, как правило, не блещет разнообразием.

Как только до представительницы женского пола доходит данная истина, то она тут же, с чувством собственного достоинства удаляется прочь искать уже другого, более покладистого козла. А ведь поиск истины для женщины – это зачастую, не так уж и лёгкое занятие. Ведь даже многочисленные подсказки на это не возымеют своего действия, если вы обладатель больших капиталов, которые так сбивают с толку наших истиноискательниц. Ведь ради этих капиталов они готовы смириться с данной участью, правда, если выпадет удача наградить вас ещё не одной парой рогов, то они это сделают, не моргнув глазом. Но как только они понимают, что их счастью не суждено случиться, то они, ожидая поразить всех своим откровением, а самого обидчика сразить, сбив с копыт наповал, во всеуслышание объявляют эту горькую квинтэссенцию истины: «Козёл, ты!».

Но разве сатира проймёшь, ведь вся его жизнь построена на таком роде развлечений, пьянства и ловли в свои сети нимф, которым, к слову сказать, только козла и подавай. Так что не козлы мужики, а всего лишь рогатые сатиры. Правда существует и контристина, которую со своей стороны использует мужская половина человеческого рода. Но она не носит характер монументальности, она, в некотором роде, плавающая субстанция, и во многом зависит от женского козлизма, хотя и существуют свои, независимые от женского мнения эксперты, со своими твёрдыми убеждениями в овцовости женского рода. В этом случае, любой расклад их взаимоотношений приводит к обязательному «козлиному» ответу со стороны женской половины, в сторону «овцовому» привету мужского «я». Другая же часть мужского сообщества, наиболее многочисленная, скорее доходит до этой приложной истины, в результате действий дам такого рода, обвиняющих их в сходстве с этим рогатым скотом. Так что их ответ: «Сама, овца!», – есть всего лишь защитная реакция на подобные поползновения в сторону их достоинства. Ну и существует третья, самая малочисленная категория мужского населения, которая на все «козлиные» нападки их благоверных, стойко переносят эту их блажь, но в этом случае, они находят (как ни странно!) свою защиту как раз в женском стане, представители которого выносят свой неумолимый приговор этой паршивой овце, возводя её в ранг козлухи.

Гера же, проводив даму до развилки её жизненных дорог, правда, ведущих всех в одну сторону, вернулся назад и, подойдя к Лу, всё также сидящему в одной позе, спросил его:

– Ну что, пожалуй, надо закругляться.

Лу же, глядя в одну точку, не шелохнувшись, с какой-то горечью в голосе промолвил:

– А ведь это итог моей эволюции мечты.

Гера же, зная Лу с его подобными отступлениями от реальности, в поисках объяснений этих самых реальностей, взял его под локоть и повёл укладывать на кровать, где, по его мнению, философствовать будет более комфортно и результативно.

– Помнишь, как мы хотели прославиться, играя в группе? – разбавлял словами свой ход Лу.

– Да, да, – поддакивал ему Гера.

– А ведь это желание публичности и есть первая вступительная этапность мечты. Она, мечта, вообще по своей структуре проявления, как зебра, чередуется своими целеустремлениями. Первоначальная публичность мечты, сменяется на твои узколичностные желания, и так – по кругу. Я же пришёл к тому, что мне уже ни того, ни этого совсем не хочется, – рассуждал Лу, пока его не довели до кровати.

– Давай отдыхай, и завтра, чтобы был, как огурчик, – не обращая внимания на его разглагольствования, заявил Гера и вышел из спальни. Что ж, он, Гера, выполнив подработку на дому по очистке территории от сопутствующей распутству Лу грязи, теперь может отправиться к себе домой, правда, надо не забыть уведомить охрану о нежелательности беспокойства их хозяина, а то придётся опять приезжать на новый вызов. Видимо, на этот раз его звали не составить компанию, а наоборот – расстроить уже поднадоевшую. Что, не смотря на некоторую хлопотность, весьма экономит личное время Геры.

Но всё же Гера не сразу отправился домой, а этому его действию помешало неожиданное столкновение в дверях дома с сестрой Лу.

– Где этот козёл? – с горящими глазами ворвавшись внутрь, закричала она.

– Да постой ты, Надя, – остановил её Гера. – Он уже успокоился.

Надежда, младшая сестра Лу, в гневе была прекрасна, что, в принципе, не ново по отношению к женскому полу, вот только почему-то мужской род в этом случае, вызывает совсем другие чувства, и на них при этом совершенно не хочется смотреть. Но это, видимо, всё-таки игры природы, рисующей устрашающие маски на защитниках дома, чтобы они своим видом могли устрашить неприятеля, и тем оградить дом от опасности.

– Так, где он, – остановившись в проходе, строго спросила она. Гере же это её состояние определённо нравилось, и он, в упор посмотрев на неё с улыбкой, ответил ей.

– Знаешь, когда в течение часа слышишь от разных людей в чей-то адрес одно и то же определение, то это заставляет задуматься. Может и вправду есть в этом что-то близкое к истине.

– Я что-то не пойму, ты это о чём? – спросила Надежда.

– Да так, о своём. А насчёт Лу можешь не беспокоиться. Он уже отключился. Так что, пусть он с утра лучше встретит надежду, чем безысходность.

– Ну, вот ещё, – надув губы, заявила она, и затем уже сама внимательно посмотрела на Геру. – Значит так, хватит мне зубы заговаривать. Я знаю, что ты на это мастер. Лучше дай мне попить чего-нибудь.

Гера в ответ сходил за водой, а когда вернулся в гостиную, то застал Надежду сидящей на диване.

– Вот, как просили, студёная, ключевая, – поднося ей стакан воды, сказал Гера.

Надежда же, глядя на него, не торопясь выпила воду и, поставив стакан на столик, спросила:

– Ну как ты, ведь сто лет не виделись?

– Ну, ты же знаешь мой образ жизни. На работе – вожусь с твоим братцем, дома – ждут моих объятий мои маковки. – С какой-то сострадательной улыбкой проговорил Гера.

– Видишь, я не зря говорила, что когда-нибудь ты будешь хорошей няней для своих детей, – с печалью в голосе сказала Надежда.

– Ты и количество угадала, – ответил Гера.

– Ну, с этим не сложно угадать, – ответила она.

– Ну, а ты то как? Что у тебя на личном фронте? – спросил Гера.

– Воюем – тихо ответила она.

– А поподробней, нельзя? – спросил он.

– Нет, – зло ответила Надежда, встала с места и продолжила, – всё, пошли отсюда.

Гера, не ожидавший такой перемены настроения у Нади, безмолвно последовал вслед за ней к выходу. И уже там, посадив её в машину и, пообещав как-нибудь позвонить, заметил проступившие слёзы на её глазах. Нельзя сказать, что он остался безучастным к этим проявлениям женской природы, но страх перед болезненными воспоминаниями заставил его память вытравить из себя самые маленькие наметки на них. Вид же Надиных слёз начал постепенно прожигать в нём выстроенную им защитную стену, и Гера, решив, что возвращаться к прошлому, задача совершенно непосильная ему, схватился за баранку своего автомобиля, и с помощи скорости попытался выветрить из себя все возможные глупости, на которые наводит его сердечная мысль.

Всё же скорость сделала своё дело, заставив его сердце биться учащённо (а некоторых участников движения и вовсе хвататься за сердце, а в некоторых особо чувствительных случаях, и за биту) не только при мыслях о ней, и Гера, напугав соседских котов и праздных прохожих, заехал в свой двор. Влетев домой, он, можно сказать, перепугал своим видом своих домочадцев, и только когда самая маленькая маковка бросилась к нему навстречу, и подбежав со словами: «Папа приехал»», – обхватила его, только тогда Гера, наконец-то, через эту маленькую чувственность, осознал окружающее и пришёл в себя.

Лу же, хмуро оглядев свою спальню, наконец-то, решил смириться с ударами судьбы и улечься спать. Но прежде чем завалиться в кровать, он зашёл в ванну, дабы удостовериться в своей вменяемости и ещё слегка добавить на сон грядущий. Зеркало же, видимо, находясь в сговоре с реальностью, не стало приукрашивать что-либо в своём отражении, и выдало Лу всё, как оно есть. Тогда Лу, решив смягчить нрав зеркала, открыл кран в ванной, чтобы набрать в неё воды. «Уж после-то водных процедур, я вновь обрету ясность взора и трезвость мысли!», – размышляя так, Лу стоял в одном положении, наблюдая за тем, как течёт вода из крана.

А ведь Лу в этот момент забыл о той существующей опасности, которая исходит от твоего долгого стояния на одном месте. А если ещё и смотреть при этом немигающим взглядом на текущую воду, то… Кто знает, что можно дальше увидеть и во что впасть. Ведь сопряжённая с этим текучим действием опасность, заворожиться потоком сознания, а не воды, и уйти в вечность, погрузившись в мыслительную глубину при виде этой текучести, весьма не редкая вещь. И только небезграничность вместимости ванной спасла нашего героя от забвения в этой глубине познания вечности. Так наполненность ванны водой, заявив о себе переливом воды через край, заливая при этом ноги Лу, привели в чувство нашего мыслителя, и он кинулся перекрывать воду.

Но его горячность вместе со скользким полом привели его не совсем к тем результатам, на которые рассчитывал он. Так поскользнувшись на мокром полу, Лу, надо отдать ему должное, весьма художественно погрузился в свой автономный водоём, совершив при этом очень запоминающиеся полётные обороты. Но если для нас, находящихся по другую сторону литературного листа, они были скорее незапоминающимися, то для самого Лу, приземлившегося, или вернее сказать, приводнившегося головой об стенку ванны – стали даже очень памятным событием. Ведь именно то событие является наиболее памятливым и откладывается в твоей душе, если оно хоть на мгновение, но приводит вас к беспамятству, вот таков парадокс нашей памяти, и с этим ничего не поделаешь, если разве только не забываешь о нём.

Между тем Лу, зацепив головой стенку ванны, сползает с неё и погружается с головой в этот омут воды. Ну а кто хоть раз погружался с головой в воду в своей или чужой ванной, может подтвердить, что звуки, исходящие извне, совсем по-иному слышимы под водой. Каждому издаваемому звуку сопутствует свой определённый гул, видимо, возникающий из-за препятствующей его движению повышенной плотности воды. Лу же, оказавшись с головой в воде, из-за такой внезапности своего погружения и не успел ничего расслышать, да и не об этом он думал в тот момент. Вынырнув назад на поверхность, Лу протёр глаза, и заметив кровь из раны над бровью, сделал вывод, что падение всё-таки прошло не без осложнений для него. Он омыл лицо, а затем закрыл льющуюся воду.

– Ну, как вы? – неожиданно Лу услышал обращённый к нему голос Консультанта.

– Да ничего, как видите, – совсем без удивления и понимания, смотря в сторону Консультанта и, как ему показалось, ещё стоявших за ним двоих незнакомцев, сказал Лу, потирая свою бровь.

– Так значит, ваше предложение обмена, посредством погружения, вполне работает, – продолжил Консультант.

– Ну, раз вы так говорите, то мне ничего не остается делать, как согласиться с вами, – с каким-то безразличием ответил Лу, всё также сидя в ванной.

– Ну тогда, на первый раз достаточно. Так что давайте сделаем обратный обмен, – без интонации продолжил Консультант.

– Давайте. А что я должен сделать? – мало что соображая и пребывая во всё в той же прострации, ответил Лу.

– Вспомните, где вы только что находились, и что делали. И с этими мыслями погрузитесь обратно с головой в воду, – предложил Консультант.

Лу, находясь в состоянии, когда от последних его шагов зависит его сонный покой, подчинился требованию распорядителя сна и вновь погрузился в воду. И на этот раз вынырнув обратно из воды, он уже не застал кого-то из посторонних в своей ванне, да и были ли они, кто знает? Плод ли воображения это был, или побочное явление, как результат падения и удара головой, трудно сказать, а тем более, вспомнить завтра. Так что Лу не стал задумываться о странностях своего воображения, которое не раз извлекало из глубин его фантазии такие сюжеты, что только сильно выпивший мог бы найти в них крупицу понимания в…

Он, выбравшись с осторожностью из ванны, добрался до кровати, где и был сражен своей усталостью.

Глава 4

– А, вот ты где. Что мне нравится в нём, так это его последовательность и твёрдость убеждений, не выбирающих мягкую постель, а принимающих вызов и бросающихся всем своим телом на твёрдую амбразуру жесткого паркета, – сквозь тяжелый сон услышал Лу иронию Геры. Лу же приоткрыв находящийся в более удобном положении глаз, увидел стоящего над ним Геру.

– А ты какими судьбами? – только и спросил Лу.

– Вот те на, – смеясь, ответил Гера.

– А в чём дело? – приподнимаясь с пола, проговорил помятый Лу.

Да, да, вы не ослышались, именно с пола. А ведь ложился-то в кровать, но что поделать, если земное тяготение избирательно в своих действиях. И если на кого-то сильно давит атмосферное давление, заставляя скакать его сердце, то наш Лу подвержен совсем другой напасти, а именно, земное притяжение слишком тянет его к земле. Так что стоит ему слегка ослабить свой контроль над телом с помощью отвлекающих напитков, то в это же мгновение земное притяжение подключается и начинает работать на подгиб нашего Лу. Так, после первой же рюмки, если его дух воспаряется ввысь, то его тело, в свою очередь, начинает частично сникать вниз. Его плечи получают свой разворот, и вместо того, чтобы быть, как подобает мужчине, расправленными, они, в нашем случае, берут и опускаются вдоль его тела. Следом за ними, в процессе нового дозирования, живот, потеряв свою твёрдость, расплывается в злобной улыбке и, расширяясь, требует от брюк ослабить давление хоть на одну пуговицу. Если же они не прислушиваются к этой просьбе, то усилившаяся настойчивость живота после дополнительной зарядки, уже не желает слушать их доводы о существующих приличиях и с напором вырывает с корнем пуговицу, уже показывая всем своё пузо.

Но и это ещё не всё, так коленки вдруг начинают осознавать свою большую значимость в структуре организма, ведь уже не раз за вечер приземление на них спасало нашего Лу, правда, и задняя часть организма могла с тем же основанием заявить о своих правах, и только её мягкотелость не позволила ей вмешаться в данный диспут. Так вот, наши коленки, осознав свою значимость, дабы склонить его на свою сторону, начинают подгибать под себя тело Лу. Но и Лу не так прост, как кажется, и ещё не было ни одного случая, чтобы телесность так легко могла взять над ним верх. Нет, ей еще нужно с ним побороться, и вот, весь дальнейший вечер происходит в борьбе его телесности, взятой в союзники с земным притяжением, с духом Лу, не желающим впасть во власть приземленных желаний.

И ведь что интересно, что не только наш Лу подвержен такому особому выборочному земному притяжению, и у него есть огромная масса последователей, правда обитающих в особых клубных зонах, что, в принципе, может нам дать ключи к раскрытию этой загадки. Возможно, в этих зонах существуют своего рода земные аномалии, действующие подобным образом на людей. Ведь существует же «Бермудский треугольник», со своими таинственными исчезновениями кораблей, а наши клубные аномальные зоны, тоже в своём роде приводят к пропаже хоть и не столь крупных объектов, но всё же, провалы и потеря памяти попавших сюда – чем не таинственное исчезновение, требующее особого внимания. Так что здесь берут не массой, а массовостью.

И вот, попав под влияние этой аномальности, наши прожигатели жизни под воздействием притяжения земли и обретают такой удивительный вид, что, в принципе, не сильно их выделяет из общей массы таких же удивительных индивидуумов на всё смотрящих, как в первый раз. И что интересно, то их такая особенная стать, безумно-удивленный взгляд, рубаха с пузом навыпуск, ботинки, вывоженные в грязи и, конечно же, принятый тренд в кругу особых оригиналов – расстёгнутая ширинка, кажутся весьма харизматическими и привлекательными для местных нимф.

Но неужели они столь проницательны, что могут увидеть сквозь налёт пролитого вина и разорванной рубахи ту душевную стать, присущую носителю часов «Филип Патек»? Но нет, всё же найдутся злопыхатели и со своей язвительной точки зрения заметят, что именно такие часы и заметят наши нимфы, чем и будут привлечены к объекту своих желаний. Но мы не будем слушать эти приземленные наветы не имеющих таких часов злопыхателей, и останемся при своём иллюзорном мнении.

Но что же с Лу? Совладала ли с ним приземленность? Нет! Он всё борется, и вот уже кажется, что наш Лу хоть и на полусогнутых ногах, но устоит перед земным притяжением, но тут, как всегда, опасность приходит оттуда, откуда её не ждешь. Твои духовные метания, стремясь найти для себя душевное пристанище в обществе тобою же и одухотворенных лиц женского пола, приводят вас в одно из уютных мест, где можно с комфортом и без помех успокоить свою душевную требовательность. Вот тут-то, ты и получаешь подножку и, как всегда, приземляешься в свою телесность, покупая ей обратное такси по тройной таксе.

И что же Лу, неужели он расстроился? Наверное, всё-таки да, раз он вновь открывает бутылку, и с блаженной улыбкой заливает новую дозу в свой организм. «А что поделаешь. Ведь у меня есть мечта. Я хочу научиться летать. А самый близкий путь к этому – левитация, которая зиждется на разности полюсов земли и тела. По моим же расчетам – земля всё-таки имеет положительный полюс, а мы, животный мир скорее несём в себе отрицательный заряд. Так вот, чтобы его усилить, я и веду подобный образ жизни!», – подводит основание под своими действиями Лу.

Глава 5

– В чём дело? Сегодня у нас общее собрание коллектива, тобою и анонсированное, – вбивает слова в голову Лу Гера.

– Но как ты оказался у меня? – Лу попытался восстановить ход событий.

– Давай иди, приводи себя в порядок, – кинув ему полотенце, засмеялся Гера.

Лу же, сгорбленный и примятый уже собственной совестью, которая, решив отомстить за печень, принялась за свои утренние терзания: «Ну что, красавец!», – начала совесть, глядя ему прямо в глаза из зеркала. – «Как самочувствие?». Лу взял зубную щётку и молча начал чистить зубы, ведь не ему ли не знать, что её не переспоришь, её можно разве что только заглушить. «Что-что?», – возмутилась совесть, для которой ничто не остаётся не замеченным. – «Так ты ещё и пить собрался?», – заорала она так, что это даже отдалось в его висках. «Да потише, ты!», – держа щётку во рту, схватился Лу руками за свои виски. «Так что, пить ещё будешь?», – не унималась совесть. «Не буду!», – пробурчал Лу. «Обманешь же?», – снисходительно спросила она. «Ага!», – покачал в ответ головой Лу. «И как жить дальше будем?», – спросила она. «Наверное, по прежнему…», – сведя плечи, ответил Лу. «Ну, тогда я с тобой не разговариваю!», – обиделась совесть и ушла в себя. «Наконец-то!», – обрадовался Лу, дочищая зубы. «Я всё слышу!», – где-то эхом отразился голос совести…

Оставшись наедине с самим собой, Лу продолжил с остервенением вычищать свои зубы, пока не удосужился всё-таки немного посмотреть по сторонам, а посмотреть – было на что, как, впрочем, и всегда после бурного вечера. Масштабы разрушений были не столь значительны, из чего Лу сделал вывод, что, по всей видимости, вчера было не слишком весело (даже можно сказать: слегка уныло), если всего лишь подтопили ванну, да свернули кран, принявший теперь изящную форму фонтана. Хотя разбрызганная кровь на стенах ванной, всё же слегка смягчила эту унылую картину, заявляя: что всё не так уж плохо, раз кому-то ещё и кровь пустили. Заметив же последний кровяной штришок, Лу машинально схватился за свою разбитую бровь, – он вынужден был к вящему своему неудовольствию признать, что вчерашним ванным дизайнером всё-таки был он. И тут вместе с этим памятливым воспоминанием в его голове пронёсся калейдоскоп вчерашних похождений.

…Изящно обойдя «белокурицу» на выходе из ресторана, Лу, почувствовав одиночество, вдруг решил навестить свою сестру, работающую, как и все сестры важных господ в одном из благотворительных фондов, и это не их блажь, а всего лишь объективная реальность. Ведь наши «архи», очень застенчивы и скромны, они не могут вот так напрямую нести добро людям. Для этого ими используется посредник, тот самый благотворительный фонд, который приносит: как добро самим несущим добро, в виде весьма немаленьких зарплат (но таков удел всех, кто взял на себя столь ответственную миссию), так и добро, которое доносится до всех нуждающихся в нём. Ведь должен же сомневающийся человек видеть, что добро всегда полезно – как для получателя, так и для самого дающего. И не зря посредники между богом и человеком, несущие в мир его слово, так пышут богатством. Всё имеет свой проникновенный смысл и символизм, так и человек, видя это богатство и славу, всенепременно отбросит все свои сомнения и вступит в эту лигу добра. Наверное, оттого-то так высока конкуренция на этой стезе добродетели, раз не всем удается туда протиснуться и создать свой благотворительный фонд.

Сестра же Лу, Надежда, как и все сестры «архов», занимала пост руководителя этого «фонда спасения утопающих», а с каким девизом – вы, наверное, сами знаете. Хотя, быть может, я не столь объективен, и Надежда заняла место руководителя исключительно благодаря своим деловым и личным качествам, да и символизм, исходящий от её имени – чем не аргумент в поддержку этого мнения. Но нет, везде и всегда найдутся маловеры, которых, как они говорят, на мякине (и надежде) не проведёшь: «А разве фонд существует не на средства братца Лу?», – с подковыркой заявят эти злобные мизантропы. «А я бы вас попросил без фамильярности, и скажу, что это всего лишь косвенные доказательства, и Надежду выбрали при весьма открытом голосовании!», – сражу я этим своим откровением сих зловредных господ. «Угу, в кругу семьи!», – всё же добавят любители дёгтя. Но мы их не будем слушать, а будем с удовольствием упиваться своим медом, оградившись от сих недостойных господ.

Что же касается самой Надежды, то она была всего лишь на пару лет младше своего брата, но при этом выглядела даже несколько старше его, но это неудивительно, ведь общественная нагрузка всегда возьмёт и не преминет сказаться на тебе, как в плане личной жизни, так и на твоём внешнем виде. Всё-таки Надежда слишком уж сильно отдавалась работе, раз имела такой изможденный вид. Но таковы реалии жизни: если «некому» отдаваться вне работы, – то приходится полностью отдаваться «чему-то», но уже на работе. И эта отдача редко приносит удовлетворение всем участникам этого цикла: как субъекту, так и объекту. И ведь сразу и не поймешь, что стало первопричиной такого положения вещей – ведь когда-то у Надежды была благополучная семья, со своими планами на будущее. Но после того как её брат решил ей помочь в финансовом плане, поставив её на руководство фондом, как-то всё разладилось у неё в семье, и всё чаще на смену мыслям о семейном вечере, приходили думы о рабочих буднях.

Но как говорят, не только одна работа стала причиной охлаждения Надежды к своей семейной жизни. Память о первой своей чувственности (при встрече с героем её прошлых грёз, работающим у Лу доверенным лицом) изменила весь уклад её прежней жизни, и она, забросив свой дом, всё чаще стала пропадать на работе, дабы влить в эту старую памятливость новые ощущения во исполнение грёз наяву. Но запретная для законов приличия (но кого они пугали) и несовместимая с гражданским семейным кодексным положением участников процесса связь между ними, разбилась при рождении «лапуль» у Геры, который и поставил точку в их отношениях. Надя же, вместо того, чтобы собрать осколки своего разбитого сердца, даже не стала думать об этом, пытаясь их склеить, и полностью погрузилась в работу, что, собственно, не содействовало её семейной жизни, а совсем наоборот (как следует из положения такого рода вещей) – это приводит к одиночеству.

А одиночество… На то оно и среднего рода, что не имеет полового различия, и в своем коварстве не знает себе равных. Оно погружает человека на самое дно самого себя, и он уже оттуда мало что может различить, кроме самого себя, постепенно размывая свои черты половой принадлежности и, стираясь в нечто в среднее – «оно-я». Но это уже конечный результат действия, к которому стремится одиночество. В начале же оно сладко умасливает свою жертву, расписывая все плюсы «сам-себе-хозяина» жизни: «Да посмотри ты на себя!», – призывно заявляет оно из-за «по ту сторону зеркала», – «Да все они в подметки тебе не годятся. Ты ещё сто себе таких найдешь. Надо себя ценить, а для этого не надо распыляться, на что попало. Так что будь строг (а) в своём выборе. Жизнь даётся тебе всего лишь одна!». И как завершающий штрих – стихотворная часть в виде рубаи Хайама:

Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало.

Два важных правила запомни для начала:

Уж лучше голодать, чем что попало есть;

Быть лучше одному, чем с кем попало.

И так человек, живя с подобной мудростью, всё больше привыкает к этому образу жизни и, в конце концов, уже не думает его менять, считая, что так оно и должно и быть, а другого и не надо, да и пожалуй, уже и нет сил что-либо менять в этой жизни. Привычка же, заключив вас в свои оковы, уже вряд ли куда вас отпустит от себя, оставляя вас наедине с самим с собой и, придумав для вас новое оправдание: быть одному – это ещё не значит быть одиноким. Угу. Конечно же, всё так. А как же иначе может быть для вас, легковерных. А ведь и сама мудрость проявляется через одиночество, при этом заявляя: что нет ничего хуже одиночества. Вот так они и живут, сами в себе, любя и ненавидя друг друга. Но жизнь с подобной мудростью для многих – непосильная ноша, и они всё-таки не слушают одиночество, и делают первый шаг, пытаясь вырваться из этого порочного круга, но для этого тоже нужна своего рода (другого рода!) мудрость, но это уже другая история.

Надежда же (не пытаясь склеить своё сердце) перестала стремиться к чему-либо, и результат не преминул сказаться, и на её жизни, и на её внешнем виде. Их родители уже давно оставили о себе только память, рано закончив свой земной путь, так что только одна работа осталась единственной Надиной заботой. Правда, неожиданные заезды её брата вносили некоторую оживленность в её существование, но, как правило, Лу появлялся в таком состоянии чувственности, что лучше бы он вовсе не приезжал.

Ведь Лу вспоминал о сестре только в те моменты, когда за него слово уже держала початая бутылка водки. Его обострённая душа, в такие моменты требовала от него проявлений своих родственных привязанностей, и Лу бросался стремглав к своей сестре, дабы раскрыть перед ней эту эфемерную свою субстанцию. Но, как правило, дорога делала своё тёмное дело (ведь просмотр мира из-за тонированного окна наводит на совсем неопределённые мысли), и Лу, прибыв на место, забывал зачем он приехал сюда, и уже вёл себя в соответствие со своим видением окружающих мимолётностей, сквозь затемненные очки.

И уж совсем трудно приходилось Наде при отражении этих приступов братских чувств, не говоря уж о её подчиненных, которым покой лишь только снился. И вот Лу врывался в тихую жизнь этого общества, принося с собой суматоху и сумятицу, а также свежую струю жизни (с запахом алкоголя) и как он говорил, вносил нужный дисбаланс в смету бухгалтерии – ведь не всегда же только пополнять этот самый баланс.

Один из таких визитов требует отдельного рассмотрения, как наиболее полно отражающий явление в целом.

…Лу ворвался в зал для совещаний наперевес с бутылкой коньяка, и заняв место рядом с Надей, стал усердно совещаться с этой самой бутылкой, не допуская никого к прениям. Конечно, поначалу кто-то из заседавших (видимо не сильно знакомый с реалиями местности) попытался образумить Лу-наглеца. Этот «кто-то», придав себе и своему голосу грозный вид, заявил: «Но, позвольте…». Но разве ему позволят? Ему даже договорить-то не дали и заткнули рот метким броском выуженной из кармана брюк потекшей шоколадкой. Видимо, «непозволительному» гостю такое ротозатыкание совсем не понравилось, и он со словами: «Я этого не потерплю!», – полный негодования, ринулся прочь из зала, оставив остальных во власти нового оратора, прибегающего в своём ораторском искусстве хоть и к неординарным, но очень убедительным приёмам, против которых уже никто не посмел возразить. Зал погрузился в полную тишину, нарушаемую только голосовыми и ротовыми заявлениями Лу.

«Не может он терпеть, так бы и сказал, что приспичило!», – сделал глубокомысленное заключение Лу, после бегства его визави. Но и Лу, после своего острометного довода (когда пришла пора закусывать), поняв, наконец, что разбрасывать камни – не совсем удачная идея, и что занюхивать рукавом не так приятно, как закусывать шоколадом, несколько даже расстроился. Но кроме этой неприятности его ждало ещё одно открытие. Как оказалось, потекший шоколад (не только своей жидкостной бесформенностью) не только эффектно нанёс урон противнику, оставив глубокую рану на его репутации, но также своей липкой массой прочертил свой след на рабочей руке метающего.

Заметив этот непорядок в своём ансамбле (что, если честно сказать, было очень к месту), Лу, недолго думая, решил, что если рубашка ещё потерпит своё несовершенство, то ему не приличествовало ходить с запачканными руками, которыми, ещё возможно, придётся здороваться, а может быть и обнимать вон ту красотку. «Так ведь?», – сказал он, подмигнув сидящей на углу стола милой барышне, которая получив этот знак внимания, сильно встревожилась и, покраснев до кончиков волос, напряглась, готовясь при следующем заходе этого типа, во всю прыть улепетывать отсюда. Лу же, решив, что чистоты надо добиваться любыми способами, взял левой рукой бутылку и стал коньяком поливать свою правую руку, дабы как-то очистить её от шоколада. Видимо, результат был так себе, или может быть, Лу пожалел коньяка, но он отставил эту затею и решил воспользоваться лежащими на столе бумагами.

Наверное, важные документы несут в себе столько основательности, что их применение (даже совсем не по своему назначению, в особенности в плане очистки тела от нежелательных загрязнений) всегда приводит к желательному успеху. Так что взяв бумаги, Лу скомкал их, как это требует физика, считающая, что ровность поверхности скорее размазывает, чем очищает, а вот применение неровностей зарекомендовало себя с наилучшей стороны, и частично убрал частицы шоколада. Затем он, прислушавшись к настойчивым советам остатков коньяка, решил, что их доводы заслуживают внимания, и с задумчивым видом последовал совету поехать и докупить им ещё пол-литровую подружку. Замахнув на дорожку ещё приличную порцию, Лу подошёл к сестре, как все подумали, чтобы обнять её на дорогу, но этот подлец всего лишь воспользовался своими родственными связями, дабы исходящим запахом от её волос перебить стойкий носовой выхлоп коньяка, или проще сказать – он просто занюхал ею.

После этой последней его выходки, Надя решила, что к правилу: «предупрежден – значит вооружен», пора бы прислушаться, и теперь, в случае появления её братца в офисе здания, ей незамедлительно об этом сообщали блюстители порядка, находящиеся на проходной внизу.

Вот и в этот раз она, получив сообщение о приближающейся напасти в виде Лу, отправила всех присутствующих из кабинета и принялась ждать, что ветер на этот раз принесёт ей. Надя мысленно представляла себе: вот он зашёл в лифт, если без происшествий, то он уже через полминуты должен быть на этаже. Что дальше? Значит, от лифта, если не делать круг и не заглядывать в двери, то идти до нас ещё столько же. Ага, уже слышу его смех, значит навеселе, правда, ещё не ясно, что лучше – навеселе, либо наоборот – в мрачных тонах. Вот слышатся приближающиеся шаги и (надо же!) стук в дверь.

– Можно, – заглянув внутрь, спросило улыбающееся лицо Лу.

– Даже если скажу, что нельзя, разве тебя это остановит? – без улыбчивой взаимности ответила Надя.

– Да ладно, ты. Перестань дуться, – подходя к ней, попытался обнять Надю Лу.

– Что хотел. Говори и выметывайся, у меня ещё работы дополна, – не собираясь с ним рассусоливать, заявила она.

– Да в чём проблема-то? Вон, на улице весна. Всё цветёт и радуется, и только ты – всё бука, – не меняя радостного настроя, продолжил Лу.

– Ну я и вижу, что ты с утра уже настроен в нужный тон, – ответила Надя.

– Не буду же я идти против природы. Ты ведь сама знаешь: демисезонье обостряет чувства жаждущих, вот они и срываются, – сказал Лу.

– На родственниках, – заметила она.

– И на них тоже, – засмеялся Лу.

– Да пошёл, ты… – заявила, раздражаясь, Надя.

– Ну и ладно, пойду встречать осень жизни, то есть весну, – развернувшись, сказал Лу, потом постоял задумавшись и сказал. – А я ведь даже не знаю, когда меня больше подташнивает: весной, или осенью. – И он направился к выходу.

– Когда выпьешь больше, – не выдержав, крикнула Надя вдогонку. Затем задумалась и выразила вслух своё недоумение. – И чего приходил?

Но если бы она видела, с кем Лу выходит из здания, то её недоумение сменилось бы яростью, которую она обрушила вечером, правда, на ничего не подозревающего Геру.

Что же насчёт Лу, то он уже давно заприметил одну весьма привлекательную служащую фонда и, прибыв сюда, решил, что сегодня у неё есть шанс доказать свою лояльность девизу фонда «нести добро людям», а так как он, Лу – тоже человек, и к тому же весьма нуждающийся в этом самом добре – то она должна непременно составить ему компанию на сегодняшний вечер. Ну а то, что до конца рабочего дня осталось ещё полчаса, то за это она может не переживать и смело с ним идти, так как всё уже улажено (что только не скажешь, чтобы всё было «уложено») с её начальницей.

Так что Лу уже садился в свой автомобиль вовсе не один, а наоборот – с весьма красивой дамочкой, привлечённой и завлечённой сладкими надеждами на будущее. И куда же, в какую сторону закрутилось колесо чёрного, внушающего уважение окружающим зевакам автомобиля? Конечно, этой даме (да и многим другим романтичным натурам) желалось бы, чтобы автомобиль доставил нашу пару, объятую ореолом романтики, в аэропорт, где их уже ждёт частный самолет, который приняв их на свой борт, понесёт далеко отсюда, от этой серой жизни, и где-то там, в стране, состоящей из одних красок, их закружит водоворот приключений, полных любви.

Но дело в том, что любовь – субстанция первичная, она и раскрашивает наш серый мир, наполняя его красками радости, но при этом мир (даже переливающийся яркими красками и огнями) так же и останется серым, если твои чувства не получили вакцину восприимчивости под названием «любовь». Так что жадные до грёз без её любовной основательности люди, не смогут рассчитывать на обоюдность и останутся (разве что!) только со своей жадностью. И наш автомобиль, следуя по проторенной дорожке, не свернул куда не следует, а строго приехал туда, куда и было заказано его хозяином. Но спутница Лу не выразила никаких возмущений, и со стойкостью присущей всем представительницам женского рода, проследовала в клуб вслед за Лу.

В клубе же, Лу, заняв, приличествующий своему статусу стол и, сделав заказ, вдруг потерял интерес к своей спутнице, а стоило ему только выйти из-за столика, как уже потерялся и сам в этой танцующей массе. Первые полчаса, пока спутница Лу (пробуя принесённое официантом) можно сказать была занята делом, она ничего не имела против того, что её занятию никто не мешает, но в следующие полчаса она слегка заволновалась, спрашивая себя: «А куда, собственно, он пропал?». Но людской водоворот, кружащий вокруг и децибелами выбивающий из головы мысли, не заострил своего внимания на существующем порядке дел, а именно, на отсутствии Лу, и наша дама, имея за столом порядочную дозуспиртного, решила не расстраиваться и плыть по течению жизни, тем более, вон тот так импульсивно танцующий «чел», уже не раз задерживал на ней взгляд.

Лу же, после посещения дамской комнаты, (по случаю нарушения координации, что уже не плохо, а то некоторые стремящиеся туда заглянуть и вовсе меняют гендерную ориентацию, вот сколь вожделенна эта комната для многих особей иного пола), несильно удивившийся случившемуся, а скорее даже не заметивший этого, выйдя в зал, обвёл его взглядом и решил, что надо бы заказать столик, правда, почему он этого сразу не сделал, а сразу оказался в туалете – так и осталось для него не выясненным (как и для нас – его забывчивость). Но тут его заметили какие-то знакомые, и в результате чего, уже он заметил, что можно обойтись без заказа отдельного столика, присоединившись к ним.

Компания, к которой присоединился Лу, уже находилась в той стадии своего мироощущения, когда уже ненадобно ходить вокруг да около. Дозировка алкоголя сделала своё чёрное дело, прикрыв глаза нравственности и, заменив её на нравы, раскрыла душевные объятия для всех желающих приобщиться к слепому зову страсти, так что степень открытости и откровения в этом кругу практически достигла своего апогея, что вполне устраивало Лу, находящегося на той же волне. И каждый, кто вступал в этот круг, должен был принять его правила поведения, а так как миропонимание строилось через осязательные ощущения – то каждый слепо полагался уже только на свои инстинкты.

Ощутив себя и ещё рядом с собой несколько горячих тел, готовым к жизни без сожалений. Лу, после очередного разогрева себя и оказавшейся в опасной близости к нему «чёрной лошадки», решив заарканить её, накинул для начала на неё брудершафтный крючок, затем сделал ещё несколько заходов, как с бокалом так и без него, и почувствовав, что лошадка уже не будет брыкаться, захватил её, а вместе с ней и её нагрузочную компанию, дабы уже продолжить вечер у себя дома.