Анатолий Гелескул[1] На полях книги
Человек не выявляет себя в истории, он пробивается сквозь нее.
…Пора осознать раз и навсегда, что мартиролог русской литературы – не списки жертв, но имена героев. Любить – по-русски – жалеть; кого любят – жалеют. Это понятно, это по-человечески, и не должно быть иначе. По умершим плачут – это дальние могут гордиться, а близкие – те горюют, и разговоры о геройстве для них не утешение. И все же героев больше, чем кажется, только не всегда они в доспехах и редко бывают триумфаторами.
Судьба Анатолия Якобсона трагична, и понять ее надо верно. В понятии «трагический герой» нельзя переставлять ударения: трагический-лишь определение и само по себе предполагает героическое начало.
Наверно, глубже других это сознавал Гегель, которого Якобсон вообще-то недолюбливал и, быть может, не столько за философскую отмычку в форме диалектики, сколько за философское прекраснодушие и не лишенный самодовольства оптимизм. В изложении кратком и огрубленном мысли Гегеля сводятся к тому, что трагический герой идет навстречу судьбе, не уклоняясь, и падает не под ударом, а вместе с ним. Падая, он ломает занесенный меч. Вот что следует помнить. Гибелью он умаляет смерть.
И не его вина, что по телам павших идут мародеры.
1937 год