Справедливость постулата, гласящего, что не человек ищет профессию, а вовсе даже наоборот, нередко подвергается сомнениям и бьется, словно старшей картой той же масти, другим постулатом: мол, рыба ищет, где либо глубже, либо кислороднее, а человек – соответственно, где лучше или хлебнее. В принципе, тема вполне могла бы стать предметом очередного научного труда британских ученых, и они наверняка смогли бы что-нибудь этакое статистически достоверно доказать. Я же предположу, что хватает как подтверждений, так и опровержений, вот только опровержения выглядят не столь красиво и эпично.
Есть еще один интересный постулат, уже более частный: мол, психиатрами становятся люди изначально странные, а в психологи и психотерапевты подаются те, кто хочет научить ходить строем собственную церебральную инсектофауну. Про себя, выбравшего профессию психиатра, ничего не могу сказать: наверное, со стороны виднее, насколько странный я человек. А вот что касается дрессировщиков тараканов…
Учился с нами в интернатуре один парень. Высокий, корпулентный, напоминающий орла, склевавшего капсулу с амфетамином. В общем, уже тогда было видно – неординарная личность. Потом, годами позже, я ловил отголоски слухов и легенд, ходивших о нем, в том числе о гинекологическом кресле, гордо стоявшем в его психотерапевтическом кабинете. Ну кто его знает – может, человек придумал новую методику работы с пациентами – я не вдавался. В общем, увидев его на интернатуре, мы с одногруппниками не особо удивились. Человек целенаправленно шел к своей цели.
Дело в том, что еще за пять-шесть лет до интернатуры, на первом курсе, он прослыл глубоким знатоком трудов Фрейда. И эпатировал юных дев анализом их оговорок, случайных жестов и разоблачением приступов забывчивости. Сводилось все, сами понимаете, к одному: если девушка делает что-то не так, значит, она хочет, просто молчит. Юношей, особенно приближавшихся к его росто-весовым показателям, он старался не трогать: ведь и прилететь может. Опять же, толку-то юношей в краску вгонять, и так понятно, что хотят.
В общем, пришел он на кафедру психиатрии уже состоявшимся фрейдистом, готовым отлить статую Сигизмунда Шломовича в граните, на коне с большими… словом, конную композицию.
Шел цикл детской психиатрии. Вел его один из наших любимых профессоров, человек крайне интеллигентный и очень мягкий, умничка необычайный. Как он умел разговорить ребенка, даже совсем не горящего желанием пообщаться с незнакомым человеком, да еще и в больнице, – это просто сказка. В тот день мы присутствовали на беседе с довольно сложным мальчишкой лет семи. Тот все порывался вскочить, отвернуться от всех, залезть под стол, спрятаться за мамой или ущипнуть ее побольнее. Но ничего, удалось расспросить, выяснить все, что нужно, после чего маму с сыном попросили подождать профессора в коридоре.
Не успел преподаватель обвести нас взором и попросить высказаться, как с места вскочил юный фрейдовец.
– Тут все кристально ясно, профессор! – выпалил он, выпятив грудь.
– Поделитесь же вашей догадкой, коллега, – улыбнувшись, поглядел на него профессор поверх очков.
– Это… Это типичная пара комплексов, вот! У него комплекс Эдипа, у нее комплекс Федры! – Он обвел победным взглядом остальных интернов, пребывающих на разных стадиях нефритового остолбенения, и милостиво пояснил: – Он хочет ее, она хочет его, чего же тут непонятного-то? Достаточно обычной психоаналитической процедуры – и все в порядке.
Повисла звенящая тишина. Профессор снял очки, не спеша протер их кусочком замши, извлеченным из футляра, вернул на нос и, прищурившись, ласково поглядел на интерна.
– Вы уверены, коллега? – мягко спросил он.
– Да на сто процентов, профессор! – стукнул себя кулаком в грудь орел под амфетамином.
– Хорошо, – продолжая улыбаться, все так же мягко молвил профессор. – В таком случае давайте сейчас пригласим маму с сыном сюда, и вы лично им об этом скажете. Внятно и доступно. Заодно будем иметь удовольствие всей группой наблюдать столь ожидаемый вами эффект от психоанализа.
Орел сдулся, съежился, нахохлился и до конца занятия старался не сильно отсвечивать, поглядывая на всех насупленным сычом. Маме, к слову, так никто и не раскрыл глаза на тонкости их с сыном бессознательных взаимоотношений, зато профессор посвятил занятие описанию синдрома дефицита внимания с двигательной гиперактивностью.